Текст книги "Между жизнью и смертью"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

III

– Владимир Александрович, извините, можно мне с вами поговорить несколько минут?

Банда стоял на пороге кухни и, как мальчишка, переминался с ноги на ногу, виновато и вопросительно глядя на Большакова, допивавшего утренний кофе.

– Конечно, Александр, конечно. Вот только я очень тороплюсь сейчас. Через полчаса за мной должна придти машина, а я еще совсем не готов, – Большаков, будто извиняясь, показал на спортивный костюм, в котором вышел к завтраку. – Может, мы поговорим вечером? Тебя это устраивает?

– Владимир Александрович, боюсь показаться настырным, но это будет маленький, совсем короткий разговор... Лучше бы прямо сейчас, не откладывая. Я ведь тоже должен уже бежать по делам, но... Тогда к вечеру многое было бы уже ясно, понимаете?

"Как же не понимать?" – усмехнулся про себя Большаков.

Он взглянул в красные от бессонной ночи глаза парня, вспомнил тихую музыку, доносившуюся всю ночь из спальни дочери, и, благоразумно сдержав улыбку, согласно кивнул головой:

– Ну что ж. Может, ты и прав. Только извини, буду вынужден при тебе переодеваться. Знаешь ли, не положено директору военного института появляться на службе в спортивном костюме.

– Конечно, – радостно подхватил Банда, энергично тряхнув головой в знак согласия.

– Ну тогда пошли в мой кабинет.

Большаков жестом указал Банде на кресло у письменного стола и, открыв шкаф и доставая из него свою форму, подбодрил пария:

– Давай, начинай. Я слушаю.

– Владимир Александрович! Я вообще-то старую песню хочу завести.

Банда замолчал, судорожно сглотнул слюну и, всеми силами поборов охватившее его волнение, продолжил:

– Владимир Александрович, я прошу у вас руки вашей дочери.

– Ну да? – притворно удивился Большаков, пряча улыбку.

– Да! Я ее люблю... Больше всего на свете... Вернее, больше всех... Короче, очень люблю. Жить без нее не могу. Я ради нее на все...

– Это ты уже доказал, ничего не скажешь. Какие у тебя есть еще аргументы?

– Аргументы? – Банда растерялся. Он не понял, что Владимир Александрович всеми силами сдерживался, чтобы не рассмеяться, и решил, что Большаков то ли издевается над ним, то ли на самом деле такой жуткий зануда, что даже для сватовства требует каких-то аргументов. – Аргументы?.. Она тоже очень любит меня... мне так кажется.

От растерянности Банда решил прибегнуть к самому "верному" способу:

– Давайте ее, Владимир Александрович, сюда позовем и при свидетелях спросим об этом!

Отец Алины наконец не выдержал и рассмеялся.

– При свидетелях, – отозвался Большаков, – ее в загсе о любви допрашивать будут, молодой человек. А я, ее отец, и без свидетелей вижу, что сошла моя дочка с ума и влюблена в тебя без памяти.

Банда совсем растерялся.

– Вот я потому и прошу ее руки...

– А что же так несмело? Боишься, что откажу?

– Не знаю...

– Ты же такой решительный! Ты же все препятствия, как танк, берешь! Неужели думал, что какой-то там папаша, который тоже очень любит свою дочь и желает ей счастья, – единственную, прошу заметить, дочь, – неужели ты думал, что этот отец откажет тебе? И тем самым обречет на вечные муки своего ребенка и своего лучшего друга, который спас мне этого ребенка?

– Так?..

– Да, – Владимир Александрович, уже в мундире, подошел к поднявшемуся с кресла Банде и, глядя парню прямо в глаза, уже без улыбки произнес:

– Конечно, я согласен. Кому, как не тебе, стать Алининым мужем? Это будет справедливо во всех отношениях. И приятно мне... Но, я надеюсь, вы дадите нам с матерью возможность подготовиться к вашему бракосочетанию?

– Конечно, Владимир Александрович! – воскликнул вмиг опьяневший от счастья Банда. – Конечно! Мы с Алиной так и рассчитывали: я уезжаю в командировку, боюсь, на несколько месяцев, а она за это время заканчивает университет... то есть сдает все экзамены и получает диплом, сдает экзамены в аспирантуру, а уж потом, после моего возвращения...

– Как я погляжу, вы и думать иногда умеете. И притом рассуждаете весьма логично! Ну что ж, похвально, похвально для будущей молодой семьи, – Владимир Александрович, улыбаясь, взглянул на часы и похлопал парня по плечу:

– Я побежал, время! Договорим вечером. Но если ты, – генерал сурово сдвинул брови, изображая "страшный гнев", – не появишься вечером с бутылкой хорошего коньяка, которым мы отметим день вашей помолвки, так и знай – не бывать тебе. Банда, моим зятем. Понял?

– Так точно, товарищ генерал! – отсалютовал Банда и шутливо вытянулся во фрунт...

* * *

Последние трое суток в Москве для Банды были заполнены заботами вовсе не праздничными, никак не связанными с помолвкой. Ему и лейтенанту Бобровскому пришлось здорово попотеть, прежде чем полковник Котляров убедился, что к выполнению задания парни готовы.

Изучение спецсистем и аппаратуры, которое пообещал им Степан Петрович, оказалось просто цветочками по сравнению с "играми", затеянными начальником управления.

Ранним утром Котляров привез своих подопечных на небольшую базу, затерянную в подмосковных лесах. Чем-то эта база напоминала Банде лагерь агентства "Валекс", в котором ему довелось проработать почти год, но, как очень скоро убедился бывший телохранитель, это местечко оказалось гораздо круче.

– Ребята, я знаю, что вы достаточно подготовлены к любым ситуациям, но в интересах дела вам необходимо здесь поработать, – прежде чем выйти из машины, Котляров обернулся к сидевшим на заднем сиденье подопечным. Чтобы не ранить их самолюбие, он решил объяснить причину. – Во-первых, упражнения помогут вам обрести слаженность в действиях, а она вам понадобится в любом случае. Во-вторых, обоим вам нелишне вспомнить кое-что из того, что вы умеете, освежить кое-какие навыки, способы ведения боя и так далее. Да что я вам буду рассказывать – сейчас все сами увидите.

– А что это за заведение? – остановил вопросом уже выходящего из машины Котлярова Банда.

– Это – коммерческий пеинтбол-клуб. Они создали у себя неплохую базу, поэтому с ними подписали договор некоторые, скажем так, силовые ведомства, и теперь здесь размещается тренировочный центр для подготовки служб безопасности и спецподразделений. Ну, чтобы было понятнее, здесь тренируются не только наши ребята, но и "Альфа", штурм-группы спецназа ВДВ, спецназ ГРУ, другие отряды подобного типа.

– Хм... а нас сюда не привозили, – заметил Бобровский, с интересом рассматривая городок, выросший посреди леса. – Неужели в нашем училище не было курсантов, достойных этого центра?

– Выходит, не было, – спокойно подтвердил Котляров. – Это – для элитных подразделений и для элитных агентов. На вас, мужики, руководство возлагает очень большие надежды. И мы хотим быть уверены, что сделали все, что в наших силах, еще здесь, на месте, прежде чем отправили вас на операцию. Ведь потом вам уже никто, кроме вас самих, помочь не сможет... Ладно, ребята, время идет. Пошли!

...Уже через несколько минут парней облачили в камуфляж, выдали каждому по странной маске, напоминающей респиратор, и очки, похожие на горнолыжные. К ним вышел невысокий пожилой человек в яркой желтой жилетке поверх камуфляжа. В руках он держал какие-то штуковины, внешне очень напоминающие оружие, но таких систем ни Банде, ни Бобровскому прежде видеть не приходилось.

– Добрый день. Я – ваш инструктор, – и, кивнув на прощание отправившемуся к машине Котлярову, повел их к одному из ближайших зданий, на ходу распределяя между ребятами свои странные приспособления.

– Так, держите. У каждого из вас в руках маркеры. Как вы заметили, они очень напоминают привычные вам пистолеты Макарова и укороченные автоматы Калашникова для спецподразделений. Даже по весу, правда? – видно было, что инструктор сам не может налюбоваться этими странными штуковинами. – Если интересно, запоминайте их наименования – РСР и ЕХ 68. Эти маркеры стреляют шариками, заполненными специальной краской. Если попадаете вы или попадают в вас – на одежде расплывается цветное пятно, обозначающее попадание в цель.

– Я как-то по телевизору такое видел, но не думал, что в эти игры играют всерьез... – постарался поддержать разговор словоохотливый Бобровский, но инструктор оборвал парня:

– Играют. И еще как играют. По основным характеристикам эти маркеры близки к боевым образцам – боезапас, скорострельность, прицельная дальность практически такие же, как и у серийного боевого оружия. Вот этим приспособлением, – он повернул рычажок под стволом, демонстрируя ребятам его работу, и снова вернул его в первоначальное положение, – может даже регулироваться скорость полета боеприпасов, но вам крутить эти штуки не надо – они отрегулированы под ваши упражнения.

– Крутая штука, – не унимался Бобровский. – Не в России делают, небось?

– Нет, конечно.

– И что нам нужно сделать? Кого подстрелить?

Тем временем они уже подошли к зданию, и инструктор остановился у входа.

– Обычно наше первое упражнение – изготовка к стрельбе, уход с линии огня и так далее. Но на этот раз вас попросили провести по ускоренной программе, поэтому всякой детской туфты не будет. Надеюсь, вы помните, как это делается?

Не получив ответа от оскорбленных таким вопросом ребят, инструктор продолжал:

– Чтобы вы ощутили, как стреляют маркеры, предлагаю сделать по три контрольных выстрела. Например, по тем дверям, – он кивнул в сторону дома напротив. – Изготовка к стрельбе произвольная. Огонь!

Банда вскинул маркер, имитирующий автомат, к плечу и нажал на крючок. Раздался негромкий хлопок, оружие слегка дернулось в руках – и на указанных инструктором дверях расплылось синее пятно краски.

– Неплохо, – сдержанно отметил инструктор. – Попробуйте из пистолета.

Выстрел Бобровского оказался менее удачным – пятно расплылось на косяке, а тем временем Банда успел поразить мишень из пистолета. Все остальные выстрелы ребят легли точно в цель, почти полностью залив двери краской.

– Э, да так можно целые здания красить! – веселился Сергей, глядя на результаты их работы.

– Краска смывается, – холодно прервал его инструктор. – Еще одно упражнение, которое у нас обязательно выполняют новички, – "ковбойская дуэль". Оно помогает выработать автоматизм в реакции на появление оружия в руках у противника.

– Это мы знаем, – снова встрял Бобровский, и Банда не удержался, незаметно сжал ему руку чуть выше локтя, как будто прося хоть иногда помалкивать.

– Я понимаю. Поэтому и это упражнение вы пропускаете. Ваше задание, если это вас интересует, взято из программ подготовки Эс-Дабл-ю-Эй-Ти, то есть спецподразделений ЦРУ, а также боевых пловцов ВМФ США...

– "Тюленей"? – радостно подхватил Бобровский.

– Их самых, – ответил инструктор. В его глазах мелькнула искорка раздражения от неуместной разговорчивости очкарика, но тут же погасив ее, он продолжил, – а также спецподразделений ГРУ и ФБР. Цель упражнения – выработка мгновенной реакции на появление оружия в руках у противника и уход с линии огня различными способами с последующим поражением противника. Задача – пройти "огневой коридор".

– А что это?

– Там, за этой дверью, вас ожидает противник. Здание напоминает внутри обычную школу или... Не знаю даже – поликлинику, учреждение... Словом – много длинных коридоров и множество комнат, лестничных пролетов и так далее. Вы должны пройти через все здание, выйти на крышу и спуститься по пожарной лестнице сюда, ко входу. Всех встреченных внутри здания людей, если у них в руках будет оружие, необходимо уничтожить. Каждый пораженный безоружный – минус очко. Вопросы есть?

– Да. Если я правильно понял, – Бобровский, задрав голову, подсчитал этажи здания, – нам надо пройти все три этажа, выбраться на крышу, – и все это не зная даже плана здания? Не зная расположения лестниц, коридоров?

– Так точно. Более того, все время вы будете под огнем противника. Количество групп и засад я вам не называю, но знайте, что их больше десяти.

– Тогда нам все ясно. Разрешите приступать к выполнению упражнения? – подал голос Банда, для себя задачу уже давно уяснивший.

– Одну секунду. И вот еще что – это упражнение для выработки слаженности действий вашей боевой группы. То есть вы должны действовать как единое целое. Первый раз вы пойдете без каких-либо особых условий, но потом...

– А что, нам тут целый день бегать? – удивился нетерпеливый Бобровский.

– Целых два дня, – инструктор был по-прежнему невозмутим. – Так вот, в следующий раз задача усложнится – ранение любого из вас означает срыв задания, так как по условиям упражнения при выбывании половины боевой группы операция считается проваленной. Упражнение повторяется с самого начала. Все ясно?

– Так точно, – Банда поправил маркер-пистолет в специальной кобуре на поясе и обернулся к Бобровскому; – Ты готов?

– А как же! – грозно потряс тот автоматом.

– Очки наденьте. Не дай Бог в глаз попадет, – напомнил им инструктор.

– Да, конечно, – Банда надвинул очки на глаза и притормозил рванувшегося к двери Сергея:

– Постой. Значит, так. Я иду первым. Ты прикрываешь. При прохождении дверей ты выбиваешь, я вхожу. Все, кто сзади, – твои...

– Эй-эй, ишь ты! И чего это ты раскомандовался, а? Может, я первый, а ты прикрывай! – возмутился вдруг Бобровский, но Банда чихать хотел на его мнение:

– Вот что. Ты – лейтенант, а я как-никак – старлей. И между прочим был в спецназе ВДВ. Опыт у меня, Сергей, побольше твоего, так что не обижайся, что в этом деле командовать буду я. Ты "оторвешься" на своих электронных штучках. Договорились?

Бобровский пожал плечами и с легкостью согласился:

– Да пожалуйста! Мне что, охота первому под пули лезть? Иди!

– И в здании – полная тишина... Ну, пошли!..

Первое свое "прохождение" они не могли потом вспоминать без смеха – по три пятна краски расплылось на каждом. Завалили и второе упражнение – выбивавший дверь Сергей потерял равновесие и влетел в комнату следом за дверью, тут же получив "пулю" в спину. Они повторили сначала и, несмотря на то, что "противник" устраивал засады каждый раз в других комнатах и на других лестницах, прошли "коридор смерти" просто великолепно, "положив" всех "врагов" и не заработав ни одной "пули".

Балаболка Бобровский оказался тем не менее неплохо подготовлен – один раз он просто чудом почувствовал невесть откуда взявшегося за их спинами "противника" и успел "пристрелить" его первым, – и Банда порадовался, убедившись, что в связке с ним работает профессионал...

Два дня прошли в напряженнейшей работе до седьмого, что называется, пота. Даже в сумерки не прекращались тренировки, так как инструктор считал, что необходимо уметь воевать и в условиях неполной видимости. Обед в эти дни состоял для ребят из бутылки минералки и пары "хот-догов" с кружкой горячего кофе. Перерывов на пятнадцать минут раз в два часа хватало разве что на сигарету, да и курево к вечеру шло не в кайф, перегружая и без того запаленную дыхалку.

Неудивительно, что появление машины Котлярова к вечеру второго дня "игр" ребята встретили воплями восторга.

– Ну что ж, мужики, – сказал полковник по дороге в Москву. – Я поговорил с вашими инструкторами и... должен вас огорчить.

– Что такое, Степан Петрович? – насторожился Банда. – Мы не справились?

– Товарищ полковник! Да что он врет-то! – возмутился и Бобровский. – Да мы, как кони, там пахали. Валили всех без разбора, штурм здания отработали, прохождение дверных проемов, бой на лестничных пролетах, на крыше, в лесистой и сильно пересеченной местности.

– Да-да, должен вас огорчить, – так же строго продолжал Котляров, как будто не слыша их возражений, но вдруг, рассмеялся и в манере Якубовича из бессмертного "Поля чудес" закончил:

– ...я вами очень доволен. Только самые лучшие отзывы. Смотрите, никому не рассказывайте, что вы слишком хороши, а то вас у меня быстро переманят!..

– Ну что вы! – в один голос заверили своего начальника ребята. – Мы сначала задание выполним, а уж потом поищем более денежное местечко.

– Кстати, насчет задания... Мы с генералом Мазуриным решили дать вам денек отдыха. Поэтому завтрашний день в вашем распоряжении, но в Одессе вы должны быть не позже послезавтрашнего вечера.

– Ур-ра! – они действительно "спелись", заорали дружно, в один голос.

– Завтра к концу дня зайдете ко мне, обсудим последние детали, получите деньги на оперативные расходы... Да, Банда, наверное, будет все-таки лучше, если вы поедете на своем "Опеле"...

– Он не мой.

– Я знаю. Твоего погибшего друга... Надо поехать на нем. Пусть у вас будет свой транспорт.

– Конечно, – согласился Банда, чувствуя, что проваливается в сон от усталости и напряжения последних двух дней бешеных тренировок под невинным названием "игра"...

* * *

Весь этот подаренный им день Алина и Сашка провели вместе, гуляя по Москве и будто прощаясь с ней, хотя Алина и оставалась в городе.

Они съездили к университету, где Банда подолгу ждал ее когда-то, к библиотеке, где она просиживала целые вечера под опекой своего телохранителя, гуляли по Арбату, в толчее которого любила бывать Алина, доставляя в те далекие теперь времена немало хлопот своим опекунам.

Проходя мимо ГУМа, мимо того места, откуда выкрали ее в тот проклятый день арабы, они как-то вдруг одновременно вспомнили о Толе, напарнике Банды, пострадавшем во время похищения. Банда разозлился на себя за то, что забыл о друге, тут же позвонил в "Валекс" и, узнав, что Анатолий дома, вместе с Алиной отправился к нему.

Толику в тот памятный день все же, можно сказать, повезло, как бы это кощунственно ни звучало, – он успел зажмуриться, и кислота не повредила глаза, – зрение сохранилось. Кожа лица... Конечно, трагедия, которая с ним приключилась, оставила свой страшный след, но после нескольких успешных пластических операций в одном из лучших институтов след этот не казался уже таким ужасным.

Жена, дети ни на секунду не оставляли его одного, и теперь благодаря их заботе и вниманию он уже вполне оклемался и даже несколько дней назад снова вышел на работу. Безусловно, телохранителем он работать с таким лицом уже не мог. Нельзя его было использовать и на детективной работе – слишком запоминающаяся внешность. Но руководство "Валекса" все же нашло выход, и теперь Толя чередовал работу охранника объектов со службой по сопровождению особо ценных грузов, ведь опыта такой деятельности ему было не занимать. Что особенно порадовало Банду, так это отношение к происшествию в "Валексе" – фирма не только выплатила причитающуюся Анатолию страховку, но и оплатила операции по пересадке кожи.

Ребята до вечера просидели у своего друга, рассказывая о своих злоключениях, слушая его, и лишь когда четырехлетнюю дочку бывшего телохранителя начали укладывать спать, собрались уходить, пообещав обязательно забегать еще после того, как Банда вернется с "маленькой прогулки".

А дома их ждал праздник.

В гостиной был накрыт и празднично сервирован стол, и принаряженная по такому случаю Настасья Тимофеевна и одетый в генеральскую форму Владимир Александрович с нетерпением ждали детей, как они теперь называли между собой Банду и Алину. Просто удивительно, как много может сделать опытная русская женщина всего-то за несколько часов – три вида салатов, замечательные отбивные, заливные языки, картофель фри и даже огромный пирог. Ужин получился по-настоящему торжественным и... грустным.

– А давай-ка мы с тобой выпьем коньячку! – бодро воскликнул Владимир Александрович, когда все уселись за стол. – Пойду-ка поскребу по своим сусекам...

– Не надо, Владимир Александрович! Мне нельзя, – остановил его Банда.

– А что, забеременел? – шутка получилась не слишком удачной, просто генерал почему-то волновался в этот вечер. – Что с тобой?

– Я уезжаю сегодня ночью. И мне, видимо, придется вести машину.

– А, ерунда! Пятьдесят граммов хорошего коньяка еще никого не сделали пьяным.

– Ну, если только пятьдесят...

Налив всем, Владимир Александрович поднял было рюмку и вдруг снова поставил на стол, повернулся к Банде:

– Так, значит уезжаешь?

– Да.

– На задание?

– Да.

– Сложное?

– Трудно сказать. Пока неясно. Сначала просто проведем проверку. Потом будем действовать, исходя из обстановки. Ведь прямых улик нет, возможно, все наши догадки – лишь цепочка случайностей, – как можно спокойнее, чтобы не взволновать, не испугать самых близких для него людей, объяснил Банда.

– Ну да. Конечно. А надолго?

– Тоже не знаю. Может, на неделю. А может, на несколько месяцев. Я вам буду звонить обязательно...

За столом вдруг раздались тихие всхлипывания.

Настасья Тимофеевна и Алина, до этого молча слушавшие беседу мужчин, заплакали одновременно – слезы вдруг сами собой покатились из их глаз, и не было сил, чтобы как-то удержать их.

– Ну, цыц, бабы! – шутливо-грозно прорычал Владимир Александрович. – Песню знаете: "Как родная меня мать провожала, тут и вся моя родня набежала..." Короче, кабы "все были, как вы, ротозеи, чтоб осталось от Москвы, от Расеи..."

– Да ладно тебе, Володя. Это мы так, случайно, – попыталась оправдаться Настасья Тимофеевна, быстро вытирая слезы. – Давай лучше выпьем. Скажешь ты тост, отец, наконец или нет?

– Да какой там тост!.. – Большаков снова поднял свою рюмку и чокнулся с Бандой. – Возвращайся, Сашка, побыстрее. И чтобы все было у тебя удачно. Помни, что мы все ждем тебя... Ты для нас теперь как сын...

– Спасибо! – Банда сказал это тихо, внезапно осевшим от волнения голосом.

– Да, сынок, возвращайся скорее! – поддержала мужа и Настасья Тимофеевна.

А Алина без слов подошла к Банде и на глазах родителей смело поцеловала его прямо в губы.

– Вы, главное, не волнуйтесь. Дело пустяковое, я бывал в переделках куда покруче – и ничего, все в порядке, – попробовал еще раз успокоить всех Банда. – С меня – как с гуся вода, ничего не берет...

– А ты лучше помолчи. Да по дереву постучи, типун тебе на язык, мальчишка! – вдруг строго оборвал его Большаков и опрокинул рюмку в рот...

* * *

Банда уезжал в три часа утра, и Алина, отправив спать родителей, уединилась с Сашкой в своей комнате.

Они долго сидели обнявшись, не говоря ни слова, слушая медленную грустную музыку, лившуюся из динамиков музыкального центра, работавшего на волнах "Радио-ностальжи". Они как будто впитывали в себя тепло и близость друг друга, наслаждаясь последними минутами перед разлукой.

Им было, конечно, невероятно тяжело – только-только обретя покой, точнее, завоевав покой и счастье, добившись понимания и поддержки родителей, осознав окончательно, что жить друг без друга они не смогут, поверив наконец, что судьба благоволит к ним и сочувствует, что фортуна толкает их в объятия любви и семейного счастья, – они должны снова расставаться, снова ждать, тревожиться, уповая на волю Господа, который не может попустить, чтобы случилось что-нибудь ужасное.

Но ведь может и попустить?!

Они сидели молча, каждый погрузившись в свои невеселые мысли, и лишь когда голос ди-джея объявил о том, что в Москве полночь, вдруг, словно спохватившись, повернулись друг к другу и слились в нежном и долгом поцелуе. Поцелуе, в котором было больше нежности и грусти, чем страсти и чувственности.

Они оба как будто пили из самого прекрасного источника – источника любви, никак не в состоянии утолить жажду.

Но молодая горячая кровь делала свое дело, и они медленно-медленно начали ласкать друг друга.

Эти ласки так не были похожи на те, что ураганом пронеслись по этой комнате всего несколько дней назад! Это было нечто совсем иное.

Банда, раздевая Алину, лаская ее плечи, грудь, спину, бедра, делал это невероятно нежно и ласково, не спеша, как будто запоминая всю ее, каждый изгиб ее тела.

Он нежно опустил девушку на спину, и Алина безвольно раскинула руки в стороны, как будто подчеркивая, что она вся в его власти, принадлежит ему и открыта для него, для его ласковых губ и нежных рук.

Банда целовал, казалось, каждую клеточку ее тела. Он покрыл поцелуями лицо, шею, грудь, чувственно покусывая то левый, то правый сосок, которые тут же набухли и стали твердыми под его лаской, ярко заалев чудесными ягодками. Он опустился ниже, легко проводя губами по животу, по чувствительной коже ее талии, а потом, перевернув, – спины и ягодиц.

Он гладил ее бедра, ощущая их нежную прохладу на внешней стороне и удивительное тепло, даже жар, – на внутренней. Он целовал и целовал их. Его восхищал и дурманил запах ее кожи. Его приводил в трепетный восторг бархат этих прикосновений.

Он снова осторожно перевернул девушку на спину и зарылся лицом в пушистый холмик, упиваясь ощущением любви и счастья, сходя с ума от пронзительного восхищения, которое рождалось этим запахом и вкусом страсти. Он был на седьмом небе от счастья, чувствуя, как она поддается его ласкам, как дрожь пробегает по ее телу, переходя в судороги страсти, и как руки ее, до того безвольно раскинутые, вдруг легли на его голову, зарываясь пальцами в волосы, а затем стали прижимать его лицо к своему телу все сильнее, все более страстно и нетерпеливо.

И он всей душой и всем телом отдавался восторгу.

Волна страсти окатила Алину внезапно, и она закричала, извиваясь в сладостных судорогах, прижимая его лицо к себе и отчаянно прося: "Еще! Сашенька, еще! Милый! Пожалуйста! А-а-а! О-о-о, еще-о!"

А потом, когда она чуть затихла и расслабилась, он тихо опустился на нее всем телом, чувствуя, как ее приподнявшиеся колени помогают ему проникнуть в нее. Он вошел нежно и осторожно и вдруг с восторгом почувствовал, что она отвечает ему. Отвечает искренне, с желанием и страстью, страстью, возрастающей с каждой секундой, с каждым движением.

Она сама не думала, что такое возможно, но страсть, которая, как казалось, уже выплеснулась, переполнив края незримой чаши, вдруг снова вернулась. И вернулась, обретя неожиданную силу, бескрайность, глубину и чувственность.

Это повторилось несколько раз подряд.

И когда силы наконец покинули его и он затих, лежа на ней, у нее даже не было сил освободиться.

Да и желания тоже. И они лежали так, обнявшись, долго-долго.

А потом все то же "Радио-ностальжи" возвестило, что в Москве два часа ночи.

И они, заторопились, забегали, собирая последние мелочи, укладывая в сумку еду в дорогу и термос с кофе, одеваясь на ходу, и лишь в последнюю минуту, когда Банда был уже готов переступить порог квартиры Большаковых, они вдруг замерли на какой-то миг, вглядываясь в лица друг друга, и слились в крепких прощальных объятиях.

– Саша, я буду очень-очень ждать тебя, – прошептала она.

– Я обязательно вернусь, – отвечал он.

– И с тобой ничего не случится?

– Конечно же, ведь меня будешь ждать ты.

– Ты будешь осторожен?

– Я буду звонить тебе часто-часто.

– Я буду молиться за тебя.

– Ты мне будешь сниться каждую ночь.

– У меня даже нет твоей фотографии.

– Я никогда не смогу забыть твое лицо и твой голос.

– Береги себя.

– Я люблю тебя.

– Ты вернешься, и мы поженимся.

– У нас будет много-много детей и долгая счастливая жизнь.

– Любимый.

– Любимая, обещай никогда не плакать, – Банда не выдержал этого напряжения и, разомкнув кольцо ее рук, схватил сумку и выбежал из квартиры Большаковых, из бегу отыскивая в карманах ключи от "Опеля".

А еще через несколько минут во дворе взревел мотор его машины, и Алина из окна темной кухни увидела, как, дробя темноту двора светом фар, "Опель" выкатился на улицу и исчез за поворотом...

Эх, по-над лесом лебеди летят.

На них охотнички с ружьями стоят.

И в горле ком, кровь не греет изнутри.

И кто-то на ухо шепнет: «Смотри, смотри!»

Эх, по-над лесом лебеди летят.

Когда летите вы, я трижды виноват.

...Ах, если в вы могли забрать меня с собой!

"Опель" несся на Брянск, решительно рассекая черноту ночи светом мощных фар.

Банда сидел за рулем, не отрывая глаз от дороги.

Выехав за пределы Москвы, он тут же вдавил педаль газа в пол, и теперь старенький "Опель" восемьдесят четвертого года выпуска легко летел со скоростью сто шестьдесят километров в час, заставляя испуганно шарахаться в стороны встречные и попутные машины.

Бобровский, который устроился рядом с Бандой на переднем сиденье, спустя пять минут этого полета вдруг обернулся и, вытянув ремень безопасности, пристегнулся, будто забыв о том, что еще несколько минут назад уверял, что пристегиваться в темноте совсем не обязательно – гаишники все равно не увидят, что творится в салоне.

Самойленко на заднем сиденье, окруженный со всех сторон сумками со снаряжением и провиантом, уже начинал потихоньку задремывать, и громкая музыка, ревущая из четырех динамиков, понатыканных в разных углах салона, здорово ему мешала.

– Банда, да выключи ты эту балалайку! – закричал он, стараясь перекричать Расторгуева. – И сдалась же тебе эта "Любэ"! Тоже мне, группу нашел!

– Мне нравятся некоторые их песни.

– Ну сделай потише.

– Я тогда могу заснуть.

– А пошел ты!.. Мне что, с тобой тоже бодрствовать прикажешь?

– Ничего страшного, если и не поспишь, – вступился за Банду Сергей, одним глазом испуганно косясь на спидометр на щитке приборов. – Представляешь, если на такой скорости он вдруг уснет?

– А чего так нестись? – не унимался Коля. – Что там, в Одессе, горит что-нибудь?

– Да ты уже свою Динку не видел целую неделю! – возмутился такой наглостью Бобровский. – Это ли не повод поторопиться слегка?

– Не тебе о ней беспокоиться.

– Ох-ох, посмотрите на него!

– Да между прочим, это я вас на это дело позвал. Мог бы и не говорить вам ничего, сами бы разобрались вместе с Диной. А то теперь возись с вами, чекистами...

– Ну ты, "чека" не трожь, ясно? Тебе оно что-нибудь плохое сделало?

– Лично мне – нет, но как вспомнишь, что ваши коллеги вытворяли на протяжении стольких лет!

– Ваши коллеги! Скажите пожалуйста. А ваши коллеги, журналисты, что, в те времена лучше были? Честно писали обо всем, что творится, да? Или расписывали процессы над "врагами народа", поднимая вой с требованиями смерти шпионам?

– Так если бы не твои коллеги, такого бы никогда не писалось, понял?

– Э! Вы, оба! Тихо! – вдруг заорал Банда, стараясь перекричать их обоих. – А то высажу к чертовой матери! На дело они едут – грызутся, еще до места не добравшись.

Он наклонился к магнитоле и приглушил звук.

– Теперь нормально?

– Более-менее, – все еще недовольно проворчал Самойленко.

– Тогда вот что, – Банда был строг и категоричен. – Надоели вы мне оба хуже горькой редьки. Поэтому приказываю: никому ни слова. Хотите – спите, хотите – нет. Только без этих бабских разборок... Короче, мужики, в натуре, прошу – заткнитесь, а? Мне немного подумать да потосковать хочется. Ладно?

Голос его к концу тирады вдруг стал совсем другим – просящим и грустным... и ребята, переглянувшись и недоуменно пожав плечами, затихли.

Вскоре Самойленко действительно громко захрапел, а минут через пятнадцать сдался Бобровский и, откинув кресло и опустившись пониже, задремал.