Текст книги "Между жизнью и смертью"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

И только потом обернулся к удивленно смотревшему на него бывшему лейтенанту.

– Чего тут у вас происходит, а?

– Долго рассказывать, братан.

– А где Олег?

– Пошли, сядем.

Банда привел его к той самой яблоне, под которой они любили сидеть с Олежкой.

– Ты сядь, Коля... – и сам опустился рядом, засунув пистолет в карман" куртки и вытащив пачку сигарет. – Кури.

– Завязал недавно, пока держусь.

– Правильно сделал. А я, братан, отвыкнуть никак не могу.

– Банда, что здесь происходит?

– Как тебе сказать... Ладно, не это главное. Так ты к Олегу?

– Ну.

– Нет Олежки.

– А когда будет?

– Никогда. Нет его больше.

– Как нет?

– Погиб Олег. Погиб. После всего, что прошел... После Афгана. Погиб...

* * *

Вечером, оставив женщин в доме, они снова сидели на этой же самой лавке. Банда уже успел рассказать Самойленко вкратце всю историю, в которую они влипли с Алиной. Рассказал, как погиб Олег. Они уже помянули друга и теперь вышли во двор, на воздух, чтобы посидеть по-мужски, с бутылкой, не встречая ежеминутно горький взгляд Галины Пилиповны, у которой приезд Самойленко снова разбередил незаживающую рану на сердце.

– Да, нелегко ей, – Банда кивнул в сторону дома.

– Еще бы! У меня вообще такое чувство... Неловко как-то. Будто я, мое присутствие все время напоминает ей об Олеге. Знаешь, будто глаза Галине Пилиповне мозолю, как нарочно, – вот, мол, я, его друг, здесь, живой, а его самого... И никогда больше не будет, – с горечью сказал Самойленко.

– Нет, мы ей сейчас как раз нужны. Хотя, конечно, слов нет – мы здесь, а Олежки нет.

Николай разлил водку и протянул стакан Банде:

– Ты чего-то совсем не пьешь.

– Понимаешь, нельзя мне пока.

– Чего, болеешь?

– Хуже.

– Подшился? Закодировался? Так закодированным вообще нельзя, а ты, я смотрю, все же пятьдесят граммов принял за столом.

– Упаси Бог! – не сдержал Банда улыбки. – Только подшиться мне и не хватало. Тут другие дела.

– Это что, связано с тем, как ты меня встретил?

– Догадливый.

– Ну не тяни! – явное нетерпение сквозило в словах Самойленко.

– Если очень коротко, то в результате некоторых приключений я стал опасным человеком для ФСБ...

– Для кого?

– ФСБ.

– Это ты КГБ российское имеешь в виду?

– Да-да.

– А чего им здесь, на Украине, нужно? – недоумевал Коля, с недоверием посматривая на Банду. – И чего ты такого натворить успел, что они тебя... Это все после похищения?

– Да. Я тебе там, в хате, не все рассказал. Теперь я окружен, меня пытаются убрать, и, собственно говоря, каждую ночь я жду штурма, – Банда горько усмехнулся. – Дослужился, брат, на благо России – чужой среди своих. Как в кино.

– Ни хрена себе история!.. Но, послушай, это же такой материал!..

– В каком смысле? – тут уж Банда удивленно взглянул на собеседника.

– Ну, в смысле такую статью забомбить можно – отпад! Служба безопасности России в открытую действует на территории нашего государства – ты представляешь, какой резонанс в обществе это вызовет? Ох, бляха...

– А ты что...

– Да, журналист. Я обозреватель в одесской вечерней газете. Специализируюсь в основном на репортажах обо всяких крутых делах, темных историях и прочих сенсациях. Но я балдею – ты же мне такую тему даришь!

Банда с удивлением следил за неумеренным выражением восторга Самойленко, но постепенно во взгляде "врага государства" удивление сменилось почти неприкрытой насмешкой.

– Ты, Коль, рано радуешься.

– Чего? – переспросил слегка опьяневший Самойленко, в недоумении уставившись на Банду. – Почему ты так думаешь? Я что, по-твоему, написать об этом не смогу? Да я, если ты хочешь знать, один из самых популярных у нас журналистов. Да мои материалы, хоть и нехорошо самому себя хвалить, на "ура" принимаются. Если я себе строчки в номер заказываю – что угодно слетит, но мою писанину редактор поставит. Ты понял?

– Это я понял. И что журналист ты толковый – не сомневаюсь. Я о другом, – печально улыбнулся Банда.

– О чем?

– Понимаешь, меня когда-то давно, еще в детстве, поразила одна вещь. Я об этом в какой-то книжке вычитал. Ты знаешь, как на волков охотятся? В лесу развешивают веревки с красными флажками. Волк боится и никак не может вырваться с очерченной для него охотниками территории. – Банда почему-то начал издалека, задумчиво глядя в черное звездное небо. Он говорил уверенно, не торопясь, – чувствовалось, что не раз уже думал об этом.

– Допустим, я тоже что-то такое читал. Ну и что из этого следует?

– Охотники окружают волка этими флажками все теснее, а потом спокойно подходят и убивают зверя. Ему уже просто некуда деться... С другой стороны, волки действуют точно так же: стая окружает выбранную жертву. Молодые волки гонят козу или там еще кого на старых и сильных убийц, которым остается только выскочить в определенный момент, броситься на загривок и – ш-шах! – зубами по горлу. И все кончено. Понимаешь, тактика что у одних, что у других совершенно одинаковая – окружить, загнать в угол и убить. И кто волк, а кто охотник – сам черт не разберет... По жизни я себя всегда чувствовал волком. Мне всегда казалось, что волки точно так же, как я, одиноки. Им не за кого беспокоиться. Они отвечают только сами за себя. Они сильные, смелые, ничего не боятся и ни перед чем не пасуют. Они, как и я, настоящие охотники. Я всю свою сознательную жизнь, после детдома, только и делаю, что охочусь, образно говоря. Все время воюю с кем-то. То с "духами", то с шушерой всякой блатной... И всю свою жизнь я был по ту сторону красных флажков. А теперь я сам окружен. Понимаешь?

Банда не был уверен, что доходчиво объяснил Коле причины той смутной тоски, которая грызла в последние дни его сердце, но лучше высказаться он не сумел. Но Самойленко, видимо, понял его. Коля сидел теперь притихший, задумчивый и, когда Банда замолчал, подытожил:

– Не хочется волку попадать в пасть волкам же.

– Да, не хочется.

– А ты и не попадешь; Не грусти, – вдруг оживился Самойленко. – Тебе просто повезло, что я приехал. Я подниму хороших людей, на уши поставлю кого следует...

– Ты ничего не сумеешь.

– Слушай, – не на шутку рассердился журналист. – За кого ты меня держишь, в натуре? А ну пошли в дом к телефону, сейчас позвоним ребятам в пресс-службу МВД, в КГБ... Да не в одесские управления, а в Киев. Я телефоны знаю, ребята там знакомые. Сейчас придумаем что-нибудь.

– Сиди, Коля.

– Я тебя не понимаю...

– Вон там, – Банда неопределенно махнул рукой куда-то за забор, – метрах в пятидесяти от дома притаился "рафик", в котором стоит отличная прослушивающая аппаратура. Каждое наше слово они уже услышали, оценили и сделали соответствующие выводы. Иди, сними трубку – я больше чем уверен, что она будет молчать. И вообще могу тебя поздравить – в загоне с красными флажками теперь уже не один волк. Тебя они отсюда тоже не выпустят, понимаешь?

– Ты хочешь сказать... – растерялся Самойленко, удивленно глядя на Банду.

– Ты стал такой же персоной нон грата для ФСБ, как и я. Отстреливать будут нас обоих.

– Ну ты сказанул!

– Не веришь? Ха! Они просто слишком далеко зашли, Колян. У них нет теперь другого выхода. Правильно я говорю, а, товарищ майор или полковник – не знаю? – крикнул Банда в темноту, страшно и странно улыбаясь. И сам подтвердил:

– Правильно. Совершенно правильно.

Куда вдруг разом подевалась кипучая энергия Самойленко, бившая, казалось, через край еще четверть часа назад! Журналист сидел сейчас с Бандой грустный и притихший, о чем-то сосредоточенно думая и иногда утвердительно кивая головой в ответ на собственные мысли. Сашка тоже молчал, докуривая очередную сигарету.

Наконец Николай встрепенулся, как будто сбрасывая с плеч тяжелый груз, и потянулся к бутылке, снова разливая водку в стаканы.

– Э, да ты снова не выпил! Брось, Банда, хрен с ними. Давай вмажем по единой, а там – будь что будет!

– Не-ет, так просто я им не дамся... Но по единой, как ты сказал, можно, – и Банда решительно опрокинул в себя полстакана водки, даже не поморщившись.

– Вот так-то, – радостно подхватил Самойленко, тут же с энтузиазмом поддержав Сашку. – Этак нам веселее ночь коротать будет. Правда, старлей?

– Слушай, а чего ты к Олегу-то приехал? Просто так или по делу какому? – вдруг вспомнив о неожиданном появлении Самойленко, спросил Банда.

– Вообще-то по делу. Мне его помощь нужна была. У нас в Одессе крутые дела творятся, и мне нужен был человек вроде Олежки – свой, надежный, который и спину мне, если что, прикрыть сможет. Да, видать, не судьба...

– Так, а что за дело-то, если не секрет?

– От тебя секретов нет. А вот они, – Коля махнул в ту сторону, где Банда засек автомобиль прослушивания, – услышат... А впрочем, пусть слушают, раз так. Мне-то этим делом заниматься уже не придется, видно.

– Ну так наливай еще, а то и впрямь тоскливо как-то, да рассказывай – все равно всю ночь сидеть, так хоть компанию мне составишь, – Банда протянул пустой стакан, и Коля живо исполнил его просьбу.

Они выпили. Самойленко уселся поудобнее и, снова "развязав" – как тут удержаться, если столько тяжелых и невероятных известий сразу валится на голову, – попросил у Банды сигарету и начал рассказывать:

– Это мог бы быть "материал века". Может быть, не уступил бы по сенсационности и рассказу об этих деятелях, – он кивнул в сторону улицы. – Короче, у нас в Одессе есть одна больница, при ней роддом, и там вдруг стали происходить странные вещи – резко возросла детская смертность. Во время родов. Представь, оклемается мать от наркоза...

– Слушай, а рожают разве под наркозом? – Банда был не очень-то сведущ в этом деле, но представлял себе роды несколько иначе.

– Нет, без наркоза. Но если кесарево сечение делают...

– А-а, тогда понятно.

– Короче, оклемается роженица, а ей – очень сожалеем, но ваш ребенок родился мертвым. Ну и следуют всякие разные объяснения... Дескать, и показать нельзя – плод, мол, выглядит так, что вам лучше его не видеть. Словом, родители в конце концов успокаиваются, смиряются и даже не пытаются похоронить своего несчастного ребенка. Мертвый и мертвый, что поделаешь. Там готовы и документы оформить так, что в итоге женщина выходит из роддома как бы после аборта.

Язык уже не очень-то слушался хозяина, но рассказывал Самойленко хотя и несколько путанно, все же увлеченно, в очередной раз загоревшись сегодня и воспрянув духом:

– Ну, в общем, дела так разворачиваются, что ни похорон, ни могилки – ничего, никаких следов... Кое-кто из родителей об этом и не спросит. Что ж, если они это дитя никогда живым не видели, чего и хоронить-то? Кому-то расскажут о том, что ребенок родился хоть и живой, но с такой патологией, что и нескольких минут не мог прожить вне материнской утробы, – вроде не хватает какого-то жизненно важного органа, например, так что спасти было никак нельзя...

– Да, дела! – присвистнул Банда, а Коля тем временем продолжал:

– Словом, до определенного момента все шло в этой больнице очень четко... Слышь, Банда, давай еще по глотку, потому как ночью без водки о таких страстях и рассказывать-то трудно.

– Давай, я что, против? – Банда заинтересовался и ждал продолжения.

Они выпили, и Коля заговорил снова:

– Короче, все было нормально, только, может, в Управлении здравоохранения слегка удивлялись статистическим данным о детской смертности. Но мало ли что? Может, Чернобыль так влияет или еще какая "холера" – наша экология, слава Богу, всему миру известна... Да. Так вот. Слухи пошли по городу неожиданно. Как они возникли – одному Господу известно. Может, две несчастные матери встретились. А может, какая-нибудь утечка информации произошла. Не знаю. Главное – вся Одесса вдруг заговорила об этой больнице. Ну и ваш покорный слуга, естественно, заинтересовался. А тут как раз такая удача подворачивается...

– Что именно?

– Да моя коллега, напарница, мы с ней часто вместе работаем, Дина... В общем, она залетела по каким-то там женским делам в гинекологию этой самой больницы, – Самойленко отчего-то вдруг смутился, и Банда, вспомнив, как нежно вымолвил он имя женщины, Лишь усмехнулся про себя – "конспиратор". – А знаешь, как у нас, роддом, гинекология – все в одном корпусе, только на разных этажах.

– Ну и?

– Короче, она там, естественно, помимо лечения, начала заниматься сбором информации... – Коля вдруг посерьезнел и помрачнел. – Но я боюсь за нее. Если там что серьезное... Вот я и хотел Олега попросить о подмоге. Взял бы его с собой, устроил в эту больницу хоть санитаром, хоть электриком... Там вакансии, сам понимаешь, найти всегда можно. А он – бывший офицер, медподготовку прошел. Может, даже на медбрата претендовать бы мог. В общем, надо было хоть немножко прикрыть Дину, а заодно постараться что-нибудь интересное высмотреть...

– А сам чего же? – Банда с недоверием покосился на Самойленко, не понимая, что может помешать мужчине самому защитить свою любимую, попавшую в опасную ситуацию.

– Сам?! Ха-ха! Да меня каждая собака в городе знает. Здрасьте! Самойленко в санитары попросился! А больше вы нигде, господин журналист, поработать не желаете? – он передразнил возможную реакцию на его появление в больнице, но тут же снова посерьезнел:

– Нет, я сам не могу никак. Мне именно такой парень, как Олег, нужен был.

– Ну я бы тебе постарался помочь, но...

– Да... Ладно, забудем об этом. Давай лучше отвлечемся. Какая ночь-то, а?

– Здорово, ничего не скажешь.

Они долго-долго сидели молча, задумавшись каждый о своем. Городок спал, погрузившись в полную тишину, и даже природа, казалось, замерла, не нарушая вселенского покоя ни шелестом листвы под дуновением ветерка, ни криком цикад. Лишь мириады огромных ярких звезд прямо над головой безмолвно взирали на землю, полную тревог, печалей и бедствий. Там, наверху, все было куда спокойнее.

Где-то совсем рядом вдруг хлопнула дверца автомобиля, и Банда встрепенулся, кивнув в ту сторону:

– Наши друзья-сторожа не спят. Все слушают, о чем мы тут с тобой.

– Да... Слушай, у меня в сумке приемник есть. Хочешь, я его принесу, так хоть новости или музыку послушаем? Все ж веселее будет до утра сидеть, – Самойленко встал и, поднеся спичку к бутылке, постарался рассмотреть, сколько там осталось. – Заодно еще водочки захвачу да закуски какой. А то на этом сказочном воздухе трезвеешь в один момент – пьешь-пьешь, вроде и выпил много, а никакого тебе кайфа.

– Давай, – рассмеялся Банда, – неси и то, и другое. Гулять так гулять.

Коля вернулся очень скоро, разложил на лавке прихваченное на кухне сало, хлеб, огурцы и помидоры. Затем с торжественным видом извлек из внутреннего кармана куртки бутылку и водрузил ее посреди закуски. Наконец из другого кармана вытащил маленький приемник "Нева" и, включив его, начал шарить по волнам эфира, разыскивая какую-нибудь музыку. Сквозь треск и шум вдруг пробился чистый голос Расторгуева из "Любэ":

Да, стая, я старик.

Я словно стертый клык.

Не перегрызть

Мне память вольных-снов.

В них пыл давно затих,

И больно бьют поддых

Глаза моих друзей,

глаза моих друзей волков.

Я раны залижу,

Я с прошлым завяжу.

Капканы вижу

и с тропы сверну.

Не потому что слаб,

А потому что кровь

не греет старых лап.

Ночами долго-долго

вою на луну.

Луна, луна, луна,

Взрываю воем тишину.

Луна, луна, луна!

Луна и волк в ночном лесу.

Возьми меня к себе,

Луна...

Над деревьями, заливая все вокруг призрачным голубоватым светом, сияла луна. Огромная, круглая, она, казалось, глядела прямо на Серны, на ребят, сидящих в саду, внимательно и понимающе.

Часть вторая
Помолись за меня

I

Нету у меня никого,

Кроме Родины-матушки.

Да! Нет у меня никого,

Кроме ветра-дружка.

Ох, да помолись за меня,

Сиротинушку, батюшка!

Да! Ты помолись за меня,

Помолись за меня...

Степан Петрович сбросил наушники и, выключив аппаратуру прослушивания, пересел в кабину машины. Закурив, он кивнул водителю:

– Сходи, обрежь телефон.

– Есть.

Котляров остался один. Тишина ночи не приносила облегчения – в ушах, уставших от наушников, стоял звон, и Степан Петрович, нащупав в темноте ручку автомагнитолы, включил ее. Видимо, он попал на ту же волну той же станции, которую слушали в нескольких десятках метров от него Банда и Самойленко, – играла "Любэ".

– Товарищ полковник, мне продолжать прослушивание? – вернувшийся офицер заглянул в форточку "рафика"

– Провода обрезал?

– Так точно, товарищ полковник... Так как насчет прослушивания?

– Как хочешь, – вяло махнул рукой полковник, погруженный в собственные мысли.

Старший лейтенант службы безопасности потоптался несколько минут возле машины, смущенный таким ответом полковника Котлярова, затем, справедливо решив не мешать шефу хандрить, залез в салон микроавтобуса, оставив полковника в кабине одного.

Да, Котляров хандрил. И были тому весьма серьезные причины – до конца отпущенного Мазуриным срока оставались лишь сутки, а решения проблемы Степан Петрович не видел. Дело Банды за эти дни так и не сдвинулось с мертвой точки: штурмовать дом было нельзя, оставлять Банду в покое – тоже. Тем более объявился еще и этот долбаный писака из Одессы, Самойленко, нелегкая его принесла...

"Постой-ка! – Котляров вдруг встрепенулся и почувствовал, что какая-то очень важная мысль, даже не мысль, а всего лишь зацепка скользнула в совершенно пустой от усталости и напряжения голове. – Подожди... Что там говорил этот Колян про роддом? Так, рост смертности, родителям не дают хоронить детей... Точно! Это ведь очень похоже на то, чем занимается наш капитан Федоров. Только журналист этот из Одессы, а Федоров работает в Питере..."

Федоров, один из лучших оперативников отдела Котлярова, "крутил" дело, которое при успешном завершении обещало стать одним из самых громких не только в его личной практике, но и в практике Котлярова и даже генерала Мазурина.

Более того, это дело послужило бы великолепной рекламой всей деятельности органов безопасности за последние три-четыре года. О нем обязательно было бы рассказано журналистам со всеми подробностями. А те бы уж раззвонили об успехах ФСБ по всей стране. И, главное, то дело, которое вел Федоров, странным образом точно совпадало с тем, о чем рассказывал этот самый Самойленко.

Котляров вдруг понял, что он нашел решение проблемы. Если бы только Банда согласился!

Степан Петрович вышел из кабины и направился к дому Востряковой. Выпрыгнувший следом из салона старший лейтенант пошел было за ним, но затем, окликнув начальника и не удостоившись ответа, остановился, с интересом наблюдая, как его шеф подошел к воротам и решительно постучал в калитку.

Старлей быстренько вернулся в машину и включил аппаратуру прослушивания и магнитофон, нервно крутя ручку настройки, чтобы не пропустить ни одного слова, сказанного у Востряковых...

* * *

От неожиданного стука в калитку, показавшегося чересчур громким в ночной тиши, оба парня вздрогнули и удивленно переглянулись, но в ту же секунду вскочили и бросились к забору, понимая, кто именно мог постучать в это позднее время.

Банда вытащил из кармана пистолет, снял с предохранителя и, сделав Коле знак отойти чуть подальше, рванул калитку и мгновенно отскочил в сторону. На прицеле его "Макарова" оказался седоватый, но еще крепкий мужчина лет сорока, одетый в неплохой серый костюм с ярким галстуком. Профессиональным жестом он показал, что в руках у него нет оружия.

– Разрешите войти?

– Вы кто?

– Полковник службы безопасности Котляров Степан Петрович. Мне нужно с вами поговорить.

Банда не ожидал такого оборота дела и удивленно оглянулся на Самойленко. Тот стоял, с интересом разглядывая незнакомца, будто недоумевая, откуда тот взялся.

– Интересно, о чем? – нашелся-таки Банда, отнюдь не выразив особой радости.

– Может, я все же войду?

– Заходите, – Банда, не опуская пистолета, пропустил "федерала" во двор, снова тщательно запер все засовы и только после этого указал куда-то в глубь темного двора:

– Пойдем, сядем.

– Александр, вы пистолет уберите, – голос полковника был удивительно мягок и доброжелателен. – Я не вооружен. Да и не воевать пришел.

Банда, конечно, знал, что их внимательно слушают, что на них давно собрали обширнейшее досье, но обращение по имени этого совершенно незнакомого человека все же подействовало на Сашку.

Поставив пистолет на предохранитель, он засунул его в карман.

– Ну вот, так наш разговор получится более спокойным, – полковник сохранял полное самообладание, и это понравилось Сашке – ему импонировали выдержанные люди. – Я, конечно, прошу извинения за столь поздний визит, но ведь вы все равно не спите, правда?

– Конечно.

– Добрый вечер, Николай, – поздоровался тем временем полковник и с Самойленко, пожав ему руку. – В доме все спят уже?

– Да.

– Ну и хорошо. Где бы мы могли поговорить?

Ребята отвели гостя к своей лавке, и Котляров заметно оживился, увидев початую бутылку водки и закуску:

– О, да мы хорошо сидим!

– А то вы не знаете? Небось, слушали в своей машине, о чем мы здесь с Колей беседовали, – съязвил Банда, но вдруг, сам не понимая почему, предложил полковнику:

– А вы присоединитесь?

– С удовольствием, – Котляров даже потер руки, наглядно демонстрируя это самое удовольствие.

– Коля, будь другом, раздобудь еще стакан.

Когда водка была разлита и Банда нарезал еще огурцов, полковник поднял свой стакан и, обведя взглядом парней, произнес:

– Знаете что, ребята? Давайте выпьем за наше знакомство. Я скажу честно – все эти дни мы были по разные, как говорится, стороны баррикад, но я хочу отдать должное – ты. Банда, извини, но под этим именем мы тебя лучше знаем, поэтому я, если позволишь, так тебя и буду называть, ты, судя по всему, парень не промах. И мне действительно приятно поговорить с тобой, увидеть тебя воочию, а не подслушивать. Ну, ты понимаешь меня, я думаю.

– Я понимаю, не волнуйтесь. Я все уже давно понял... Впрочем, вы... Степан Петрович? Я правильно запомнил? Так вот. Вы, Степан Петрович, наш гость, а тост предлагается за нас, так что не вижу причин, чтобы не выпить.

– Ек, – подхватил Самойленко, опрокидывая в себя водку.

Когда все выпили, Котляров снова заговорил:

– Я представляю, Банда, какие чувства ты можешь испытывать ко мне и к моей организации... Да, мы пытались тебя убрать, ты не ошибся... Извините, господин журналист, – неожиданно повернулся он к Самойленко, – диктофона у вас с собой, надеюсь, нет?

– Есть, – почему-то покраснел Самойленко.

– А вы его не включайте, пока мы беседуем, хорошо?.. Так вот, – он снова обратился к Банде. – Да, мы, точнее, наша организация пыталась тебя убрать. Для этого я, собственно говоря, и нахожусь здесь. Я был изначально против такого решения, но у меня, черт возьми, тоже есть начальство. Оно-то и отдало приказ о вашей ликвидации. Между прочим, к нападению на тебя здесь, в Сарнах, я не имел ни малейшего отношения.

– К чему все эти извинения, Степан Петрович? – нахмурился Банда, не в силах разгадать игру "федерала". Он даже нервно оглянулся, всматриваясь в темноту, – опасаясь, не является ли внезапный визит этого типа частью плана штурма дома.

– Это я к тому говорю, чтобы ты меня лучше понял. Мне совсем не хочется твоей смерти. А кроме всего прочего, она бы уже не повлияла на ход операции, так как первоначальный смысл всего плана безвозвратно утерян. Операция "Большаков" по большому счету провалена. Но даже после провала операции необходимо замести следы, а ты – главный след. Поэтому твоя смерть неизбежна.

– Это я знаю и готов...

– Точнее, была неизбежна, – перебил Банду Котляров. – Была неизбежна до сего момента.

– А что же такого потрясающего случилось в этот момент? – сарказм Банды был совершенно очевиден. Он не верил полковнику и даже снова демонстративно вытащил из кармана пистолет.

– Мне в голову вдруг – благодаря вам! – обернулся он к Самойленко, – пришла замечательная идея. При ее реализации и овцы будут, как говорится, целы, и волки сыты.

– И что же это за идея?

– Думаю, вас это крайне удивит, но... Я предлагаю тебе. Александр, работать с нами.

– То есть? – Банда действительно от удивления открыл рот.

– То есть я получаю поддержку своего начальства, и бывший старший лейтенант Вооруженных Сил Александр Бондарович становится старшим лейтенантом службы безопасности. Стаж службы в общий срок для пенсии тебе зачтется. Ты ее как бы продолжишь. Операция, таким образом, будет закрыта, Алина вернется к родителям, никаких следов уничтожать более не придется.

– А зачем я вам нужен, черт побери?

– Для детальной разработки и осуществления нашей следующей операции.

– Какой еще операции? – Банда не мог прийти в себя от изумления, и до него с трудом доходило все, сказанное Котляровым. – Что это за операция? Что от меня будет нужно? Разве я могу что-то для вас сделать? Да и вообще, почему я должен вам верить?

Он вдруг снова подозрительно огляделся по сторонам, прислушиваясь к ночной тишине.

– Не беспокойся, никто без моего приказа ничего здесь не посмеет сделать. А я такого приказа, поверь, не отдавал... – Котляров вытащил из кармана пачку сигарет и закурил. – А насчет задания и новой операции ты что-нибудь сможешь узнать только после того, как согласишься с моим предложением. Это будет логично, не так ли? Ну а что ты можешь сделать, то, я думаю, многое... Сам посуди – сколько нам пришлось с тобой возиться? Да еще пока и безрезультатно... Ведь если ты откажешься, неизвестно, чем это наше противостояние обернется.

– Как-то неожиданно все это... – Банда задумался, пытаясь лихорадочно просчитать все плюсы и минусы внезапного предложения "федерала".

– Конечно. Думай. Только учти, что времени на раздумья у тебя очень мало. Мой шеф поставил передо мной задачу решить исход операции к вечеру завтрашнего дня. Я ее решу в любом случае. Но мне, чтобы убедить шефа в необходимости столь нестандартного решения, тоже нужно какое-то время, понимаешь?

– Да.

– Так что не обижайся, но додуматься до чего-либо ты должен никак не позже, чем к утру.

– Ясно... А какие вы можете дать гарантии, если я вдруг соглашусь?

– Никаких, – полковник ответил не задумываясь, и его откровенность понравилась Банде. – Никаких. Потому что я не знаю еще толком, с какой ноги встанет утром генерал. Пойдет ли он на это? Одобрит ли мой план? Не знаю. Поэтому не могу дать гарантий. Хотя...

– Ну? – нетерпеливо подтолкнул его Банда.

– Могу обещать, могу дать слово офицера, что если после твоего согласия получу приказ от начальства на ранее запланированное завершение операции, я ему не подчинюсь. Я заберу своих людей, и ты на время будешь свободен. Но тогда этим займутся другие.

Котляров понимал, на что шел. Он был уверен, что их разговор сейчас слушает и записывает старший лейтенант, оставшийся в машине, и этот сосунок, не слишком удачливый в службе, "пересидевший" в старлеях, "сдаст" его, Котлярова, с потрохами, чтобы выслужиться перед Мазуриным.

Трибунала, конечно, не будет, но из органов выпрут моментом. Да еще и без пенсии. "За дискредитацию и халатное отношение..." – так, кажется, пишут в приказе? Но, с другой стороны, иначе поступить полковник Котляров действительно не смог бы.

Затянувшееся молчание нарушил Коля:

– Слышь, мужики, а давайте еще выпьем. До утра времени много.

Они согласились с этим предложением и спустя минуту уже закусывали, дружно хрустя огурцами.

– Как я понимаю, Степан Петрович, выбор у меня невелик? – Банда, казалось, уже пришел к какому-то решению и теперь пытался расставить все точки над i. – Или я с вами, или вам придется меня, скажем так, обезвредить. Я вас правильно понял?

– Да. К сожалению, это так.

– Что ж, тогда и думать нечего, – Банда произнес фразу так спокойно, так буднично, что оба его собеседника ошеломленно уставились на него, не ожидая, что Сашка примет решение так быстро.

– То есть?..

– Я согласен.

– Правильно, Банда, – поддержал Коля. – Где наша не пропадала?! Попробуешь теперь на ФСБ поработать, глядишь и понравится, а?

– Я рад, Александр, что ты согласился. Теперь, – полковник Котляров поднялся, – пойду звонить своему шефу.

– Что, прямо сейчас? – Банда не ожидал таких темпов. – Ведь сейчас три часа утра, а в Москве и того больше. Он же спит, небось, в отличие от нас...

– Проснется, никуда не денется. Ради такого случая и президента можно на ноги поднять... Короче, я быстро вернусь, ребята. Можете не закрываться, я приду, каким бы ни был результат разговора.

Степан Петрович уже дошел до самой калитки, как вдруг остановился и повернулся к ребятам:

– И вот что, Банда. Я дал тебе слово, и как бы не повернулись наши дела, утром ты можешь катиться на все четыре стороны. Ты понял меня?

– Спасибо...

– Я еще приду. Потом спасибо скажешь...

* * *

Телефон специальной спутниковой связи затрещал, как обычно, резко и требовательно, но на этот раз особенно противно: как-никак, было всего четыре утра.

– Генерал Мазурин слушает, – вяло проговорил Виталий Викторович, взяв трубку.

– Полковник Котляров, – неживым, металлическим голосом дешифратора откликнулась трубка. – Извините, Виталий Викторович, что так поздно, но дело совершенно срочное.

– А, ты... – Мазурин зевнул и уселся в кресло, всеми силами стараясь прогнать сон. – Конечно, я понимаю, что срочное. Ты же мне сегодня к полуночи должен будешь доложить результаты, правильно?

– Так точно. Поэтому и звоню.

– Ну что у тебя?

– Виталий Викторович, вы только выслушайте меня внимательно и постарайтесь понять все, что я скажу. Не отметайте с ходу, хорошо?

– Не тяни. Что там у вас стряслось?

– Я завербовал Банду.

– То есть...

– Он согласен работать на нас.

– Гм-гм... Интересно... И на кой хрен он нам нужен?

– Нужен. Тут новое интересное дело возникает, и он нам очень и очень пригодится. Я предложил ему пойти к нам на работу, – мол, возьмем старшим лейтенантом, как ты и в армии был оперативным сотрудником в мой отдел...

– Ну знаешь, Котляров!.. Охренел окончательно? Ты что это себе там позволяешь? Да ты...

– Я прошу вашего разрешения снять людей и свернуть запланированную операцию по ликвидации объекта. Послезавтра Бондарович будет у вас в кабинете, и он со временем станет вашим лучшим сотрудником, гарантирую.

– Ты понимаешь, о чем просишь?

– Так точно. Я беру всю ответственность на себя.

– На кой хер мне твоя ответственность!..

Мазурин задумался. Трудно было предугадать, что там на этот раз замыслил Котляров, но мужик он вообще-то толковый, смекалистый. Может, и впрямь нашел выход из всего этого дерьма, в которое влипло их управление?

– Короче, – сурово подытожил генерал, – действуйте, полковник, как считаете нужным. Я жду вас с подробным докладом.

Он помолчал немного и вдруг злобно зашипел, слава Богу, что дешифратор не донес его интонацию:

– Но если благодаря тебе я снова влипну в какое-нибудь говно, я из тебя жилы вытащу и шкуру спущу, понял? Ты не только из органов в два счета вылетишь – ты не рад будешь, что на свет белый родился, ясно?