Текст книги "Между жизнью и смертью"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

III

– Честно говоря, я не знаю, с чего начать. Может, будет лучше, если вы станете задавать мне вопросы? – Рябкина уже немного отошла от «музыкальной пытки» и теперь была собрана и деловита, и лишь бледность выдавала, как нелегко дается ей это состояние. – Я буду подробно отвечать.

– Нелли Кимовна, мы, конечно, будем вас спрашивать, если нам это понадобится, просить рассказать о чем-то более подробно. Но, боюсь, интервью у нас не получится – лучше уж вы рассказывайте все сами, по порядку, и тогда это будет учтено как чистосердечное признание, – инициативу взял теперь в свои руки Бобровский. – Начнем с главного – куда пропадают дети?

– Все до единого живы, – спокойно и равнодушно начала главврач. – И все – за границей. В Германии, Австрии, Швейцарии. Кажется, еще в Голландии и Италии, но более точно, боюсь, я вам не отвечу.

– То есть...

– Дети продавались состоятельным парам из европейских стран. Тем, кто хотел, но не мог иметь ребенка. У нашей больницы была одна функция – мы детей поставляли. Продажей занималась другая организация – фирма "Генерация", зарегистрированная в Чехии. Родители... вернее, те, кто хотел стать родителями, сами приезжали за детьми.

– Сколько лет, с какого времени это продолжалось?

– Первый ребенок был продан в мае 1992 года.

– Сколько детей продали вы за это время?

– Около сорока. Если хотите, я могу сказать абсолютно точно, дома у меня есть записи. Могу назвать фамилии и адреса родителей... Настоящих, я имею в виду, родителей.

– Ребенок Оли Сергиенко тоже жив? – не выдержав, Банда встрял в разговор, взволнованно глядя на Рябкину. – Он уже продан? Он уже увезен?

Где он сейчас?

– Да, он жив, конечно. Его передали ночью тем, кто заплатил за его усыновление. Не знаю, где они сейчас. Но думаю, что не очень далеко. Все же ребенок слишком мал, и сразу вывезти его за границу не удастся. Его купили немцы, семейная пара. Они приехали на "Мерседесе", цвет, к сожалению, ночью я не разглядела, но номера записала, сейчас...

– Александр, прошу тебя, успокойся, – протестующе замахал руками на Банду Бобровский. – Нельзя же так! Надо все по порядку.

– Ну извини!

Банда пожал плечами и, поудобнее устроившись в кресле напротив Рябкиной, вытащил сигарету и закурил, приготовившись слушать.

Нелли Кимовна, заметив, что он курит "Мальборо", только удивленно покачала головой:

– Ну, Бондаренко...

– Бондарович, – поправил ее Банда.

– Что?

– Моя настоящая фамилия – Бондарович.

– А-а... Ну, все равно. Как вы только смогли все это время курить всякую дешевку?

– Как я смог все это время столько водки пить – вот о чем лучше спросите, – самодовольно улыбнулся Банда. – Но не будем отвлекаться.

– Да, конечно. Так вот. Все началось в 1991 году, в октябре, в Праге...

* * *

Эх, замечательное было время – начало реформ Страна, огромная неповоротливая страна под названием СССР, похожая на затянутое тиной и заросшее мхом болото, вдруг всколыхнулась, развернулась и – понеслась. Понеслась, как та гоголевская тройка, не разбирая дорог, не ведая границ.

Дело даже не в том, что бывшие республики стали независимыми странами. Бог с ними – никто, кроме самой России, по этому поводу не сокрушается.

Изменились люди. Вот что самое главное.

Этот период со всеми его кардинальными переменами, с подавлением путча в Москве, с расстрелом митинга в Тбилиси, с захватом телецентра в Вильнюсе – этот период будоражил не только страны, не только политиков, но и обычных людей.

Несмотря ни на что, стало легче дышать, хотелось чего-то ранее невозможного. И мечты начинали воплощаться.

Именно в это время начали постепенно создаваться миллионные состояния. Именно в это время советские люди массовым потоком хлынули за рубеж, осваивая для начала Польшу, потом Турцию, а затем пробираясь все дальше и дальше по всем направлениям. Именно в это время достигли невиданной свободы СМИ, избавившись от коммунистической цензуры и еще не вкусив новой, "демократической".

Именно в это время впервые за рубежом оказалась и Нелли Кимовна Рябкина, новоиспеченный главврач больницы.

Ее как молодого и перспективного специалиста направили в Прагу, на международную конференцию врачей-гинекологов. Форум, проводимый под эгидой Всемирной организации здравоохранения на деньги какого-то гуманитарного фонда, призван был "подтянуть" врачей из стран бывшего соцлагеря к вершинам мирового здравоохранения – к новым препаратам, методикам, медицинским технологиям. По большому счету, этот съезд врачей больше походил не на научное мероприятие, а на огромную ярмарку – смотрите, мол, бедолаги, как живет и как лечит Европа – вот к чему надо стремиться. Смотрите, учитесь, покупайте.

Нелли Кимовна смотрела во все глаза.

И на красавицу-Прагу.

И на медицинские достижения.

И на качество чешского сервиса.

И на уровень жизни чехов, уже тогда несравнимый с жизнью в бывшем СССР.

Ей казалось, что она попала в сказку. Что такого просто-напросто не может быть.

И как сказочный принц, предстал перед ней пан Гржимек – молодой пражский медик, три года стажировавшийся во франкфуртской клинике Фридмана, знаток европейской медицины, а главное – очень красивый и обходительный парень, выросший в Праге, живущий в Праге и разъезжающий по Праге на белом "БМВ".

Он подсел за ее столик во время завтрака в ресторане гостиницы, в которой жили участники конференции. Что он, местный, здесь делает – такого вопроса у Нелли Кимовны даже и не возникло. Ведь он так смело и так галантно, с легким акцентом, но на чистейшем русском представился:

– Пан Гржимек. Павел Гржимек. Разрешите с пани познакомиться?

Конечно, с удовольствием!

– А не желает ли пани, чтобы после рабочего дня пан Гржимек показал ей настоящую Прагу, а не ту, которую демонстрируют из окна туристического "Икаруса"?

Боже, только об этом и мечтаю!

– А можно ли пани поцеловать руку на прощание с благодарностью за этот чудесный вечер, подаренный пани бедному врачу, который никогда теперь не забудет красоту пани Нелли?

Он еще спрашивает!

В общем, сейчас эти подробности не важны, но уже буквально на второй день знакомства Нелли Кимовна не пришла ночевать в гостиницу, чем чрезвычайно расстроила чиновника из Министерства здравоохранения, еще не успевшего отвыкнуть от строгих правил поведения советских граждан за границей в былые дни.

Зато в награду Нелли Кимовна получила волшебный вечер с шампанским, искрящимся в зыбком свете свечей, и просто умопомрачительную ночь с самым ласковым и нежным на планете мужчиной. Это стоило того, чтобы огорчить чиновника Минздрава.

А потом был прощальный вечер – пришло время ей уезжать из волшебницы-Праги.

Они сидели в маленьком ночном клубе, слушали грустную песню саксофона, пили вино и молчали. И Нелли Кимовна чувствовала, что теряет что-то невозвратно, и ей ужасно хотелось плакать.

И вдруг Павел сказал:

– Нелли, мне никогда и ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Я не хочу с тобой расставаться.

– И я не хочу, Павел. Ты – ты просто чудо, волшебник. Ты подарил мне сказку.

– Не уезжай.

– Ну что ты!

– Правда, оставайся!

– Павел, перестань! – она вдруг испугалась. Это предложение было для нее совершенно неожиданным. Да и как это – не вернуться на Родину! Да такие вещи, сколько она себя помнит, никогда на этой самой Родине не прощали. И хотя сейчас, возможно, и пришли новые времена, но чтобы остаться за границей... Нет уж, увольте! – Ты же знаешь, что это невозможно.

– Но я буду скучать!

– И я буду...

– Тогда я приеду к тебе.

– Правда?! – она чуть не задохнулась от радости.

– Конечно. Я ведь уже завтра, когда провожу тебя на поезд, захочу тут же уехать следом.

– Павел, милый!

– Нелли!..

И он действительно приехал. Через полгода. Не на поезде – на своем белом "БМВ".

И жизнь снова стала сказкой, только теперь декорациями были не улочки Праги, а бульвары Одессы, не клубы, а ресторанчики на Дерибасовской. И лишь Павел и его белый "БМВ" были все теми же.

Это продолжалось целую неделю. Всего неделю. А затем был разговор, изменивший жизнь Нелли Кимовны.

Они сидели в маленькой кухне ее однокомнатной квартирки в блочном грязном, вонючем доме и пили шампанское, время от времени прихлопывая тараканов, выползавших то на подоконник, то на газовую плиту.

Она отдыхала; расслабившись, после близости с ним, и, может быть, поэтому фраза Павла показалась ей особенно обидной:

– И не надоело тебе жить в такой нищете?

– Ну, знаешь! – возмутилась тогда Нелли Кимовна. – Может, это у вас там, в Праге, или в твоем Франкфурте такая жизнь и называется нищетой...

– Да, – он безапелляционно оборвал ее, но как-то очень грустно и нежно-нежно, как ей показалось, посмотрев при этом на нее. – Да, это называется нищетой. Ты же сама все видела, ты знаешь, как живу я, например.

– Знаю, видела, – она уже не возмущалась и лишь тяжело вздохнула. – Но что делать, если труд врача, учителя, ученого у нас стоит так мало.

– Не смиряться! – он горячился, и это немного раздражало Рябкину.

– Как?! Он, Павел, пожил бы ты у нас, не был бы таким оптимистом.

– Был бы. Потому что я знаю, как можно зарабатывать большие деньги.

– Понимаешь, дорогой, я не хочу зарабатывать большие деньги, если это не будет связано с моей профессией. Я врач и я хочу лечить. Я хочу, чтобы на меня смотрели мои больные с благодарностью и уважением...

– Это не высокие слова? – он спросил ее об этом прямо, и, наверное, именно поэтому она выдержала, не обиделась на него окончательно.

– Нет, Павел. Я правда люблю свою работу. И я не виновата, что за нее мне так мало платят.

– Ты, конечно, не виновата. Просто... Как тебе сказать... Я так мечтал...

– О чем?

– О том, что мы построим себе большой дом. Со светлой комнатой, в которой мы будем греться у камина и смотреть телевизор, с огромной кухней, со спальнями для гостей, с кабинетом, где можно было бы заняться частной практикой. А во дворе бы бегали две красивые лохматые собаки...

– Павел, ты о чем?

– Я что, не правильно выразился?

– Дом для... нас с тобой?

– Да. Дом, где могли бы жить я и ты, два врача, два любящих друг друга человека, муж и жена. И в котором бы росли наши дети, такие же красивые, как ты.

– Ты делаешь мне предложение? Что-то я тебя совсем не пойму.

Нелли Кимовна разволновалась не на шутку.

Нет, это не было первым предложением в ее жизни.

Еще студенткой она отказала двум претендентам на ее руку и сердце, еще одно предложение отклонила года три назад, тогда она была завотделением. Причина была самая прозаическая – претенденты были слишком далеки от того идеала, который часто снился девушке по ночам. А вот Павел – Павел – это сказка!

Она и мечтать не могла о таком счастье.

Но Павел отреагировал на ее вопрос удивительно спокойно, и только на позаимствованную у немцев практичность, которая порой была немного "тяжеловатой", списала Нелли Кимовна это спокойствие:

– Да, предложение. Я предлагаю тебе обсудить, как нам вместе заработать побольше денег, чтобы мы могли серьезно подумать о женитьбе.

– Скажи... Ты правда хотел бы, чтобы я стала твоей женой? – она спросила это очень тихо, смущаясь, вся напрягшись и замерев в ожидании ответа.

– Да.

Нелли Кимовна вспыхнула, подняв сияющие глаза на своего принца, а тот, покуривая, добавил, ловко прихлопывая сложенной вчетверо газетой очередного таракана:

– Только прежде чем решиться на столь серьезный и ответственный для нас обоих шаг, нам обязательно надо с тобой заработать много денег. Чтобы мы могли себя чувствовать спокойно и комфортно, чтобы мы были уверены в своем будущем и в будущем наших с тобой детей.

– А где мы будем жить?

– Ну, не здесь.

– А где?

– Может быть, в Праге. А еще лучше – в Австрии. Там очень красиво, и уровень жизни куда выше, чем в нашей стране, не говоря уж о вашей – А много – это сколько?

– Не понял, – он удивленно посмотрел на нее, – что много?

– Много денег заработать – это сколько много?

– А-а! – он рассмеялся. – Ну, много – это много. Не меньше ста, лучше двухсот тысяч долларов. Несколько секунд она не могла вымолвить ни слова, глядя на своего любимого с нескрываемым изумлением. А потом шок прошел, и Нелли Кимовна почувствовала себя последней набитой дурой, над которой каждый мужик, даже этот милый чех, может издеваться сколько ему заблагорассудится.

– Двести тысяч долларов, значит, да? Заработать? А только потом мы с тобой, глядишь, рассмотрим вопрос о нашей женитьбе? Да?

– Ну да.

– А зарабатывать двести тысяч мы, знаешь, сколько времени будем? – она зло сверкнула глазами, стараясь взглядом испепелить это чудовище. – По двадцать долларов в месяц, не евши, не пивши, я заработаю эти деньги всего за девятьсот лет!

– О, ты ошибаешься.

– Ошибаюсь? Нет, я не ошибаюсь! К началу четвертого тысячелетия мы как раз созреем для женитьбы.

– Ты ошибаешься. Мы заработаем эти деньги за три, максимум за пять лет.

– Слушай, а может, ты просто болен? Жаль, что я гинеколог, а не психиатр.

– Я тоже не психиатр, – Павел оставался совершенно спокойным и разговаривал с ней снисходительно, не сгоняя с лица насмешливую улыбочку, – а надо бы было тебя проверить – я все говорю, говорю, а ты как будто меня не слышишь. Или не хочешь слышать, что в принципе одно и то же.

Нелли Кимовна взяла себя в руки. Действительно, пусть продемонстрирует свой шизофренический бред на полную катушку, зачем мешать человеку раскрывать свои недостатки?

– Я слушаю. Я внимательно слушаю. Больше тебя, обещаю, ни разу не перебью.

– Тогда слушай и будь внимательна. Да, мой план может показаться бредом, но на самом деле он прост.

Потому что все гениальное просто Кажется, так говорили древние? Так вот, слушай...

* * *

– И он изложил этот план? – Бобровский, даже увлекшись рассказом Рябкиной, не забывал своей роли следователя.

– Да.

Самойленко нервно схватился за свой диктофон, еще раз на всякий случай проверяя, крутится ли кассета и достаточно ли ярко горит лампочка индикации "свежести" батареек. Банда нервно взъерошил волосы и потянулся за очередной сигаретой, не в силах справиться с охватившим его волнением – вот он, долгожданный момент. Сейчас они поймут, сейчас они узнают механизм похищения несчастных малышей.

– План действительно до гениальности прост. И это хорошо, – усмехнулась Рябкина, кивнув на Бобровского. – По крайней мере, для вашего ведомства было бы почти невозможно докопаться до истины – именно из-за его простоты.

– Ну, мы-то докопались, – обиделся за свое "чека" Сергей.

– Допустим, не вы, а пытка, – Рябкина подмигнула Банде, – но я отвлекаюсь...

– Если несложно, расскажите, пожалуйста, на примере Ольги Сергиенко, – снова встрял Банда, умоляюще прижав руки к груди. – Это типичны" случай?

– Да, притом абсолютно типичный. Смотрите – ко мне в больницу ложится женщина на сохранение. Мне, вообще-то, приходилось заводить связи во многих сферах, но здесь даже не нужно платить – участковые гинекологи и сами рады перестраховаться, отправляя в больницу совершенно здоровых женщин с нормальным протеканием беременности. Подумаешь, тонус матки повышен! Да сейчас, в наше сумасшедшее время, нет такой женщины, у которой бы не был повышен этот тонус! Эго же не свидетельствует об угрозе выкидыша или преждевременных родов. Ну, то есть вероятность есть, но мизерная. Без остальных показателей это почти норма. Значит, ложится к нам на седьмом месяце та же Сергиенко. Я делаю анализы, убеждаюсь, что беременность протекает нормально, что плод развивается в соответствии со сроком. Первый пункт выполнен. Далее я внимательно изучаю пациентку и ее мужа на предмет алкоголизма, благополучия в семье, места работы, общего интеллектуального уровня. Общаюсь с женщиной... Убеждаюсь, словом, что с наследственностью генной и медицинской все в ажуре.

– Высокое качество продукции обеспечиваете, – съязвил, не выдержав, Самойленко.

– Если хотите – да. Дети должны быть... качественными, – Рябкина слегка споткнулась на этом определении, почувствовав, как кощунственно оно звучит. – Начинается третий этап – я лично как главврач больницы и гинеколог или Кварцев как завотделением "ведем" выбранную женщину, самым тщательным образом контролируя последние месяцы беременности. При необходимости даже сами закупаем и приносим этим женщинам продукты – фрукты, соки, добавляя это в передачи от подруг или мужа.

– Ох, какая щедрость, скажите пожалуйста! – снова с сарказмом воскликнул журналист, но Банда оборвал его:

– Перестань, Коля! Скажите, Нелли Кимовна, именно поэтому в медицинской карте Сергиенко с момента поступления в вашу больницу все записи сделаны только вашей рукой и рукой Кварцева?

– Конечно. А что, вы нашли карту?

– Да, у вас в кабинете. На столе. Лежала раскрытой как раз на последней записи – "кесарево"...

– Я как раз хотела к этому перейти. В последние дни перед родами мы делаем вид, что чего-то испугались. Нет, мы ничего не говорим больным, просто мы вдруг назначаем все новые и новые анализы, мы делаем УЗИ – ультразвуковое исследование и так далее. Роженица начинает беспокоиться, бояться. А нам только этого и надо. Затем под видом витаминов мы вводим специальный препарат для успокоения плода...

– Что за препарат? Поподробнее, пожалуйста, – попросил Бобровский, стараясь вникнуть во все детали.

– Его официального названия я вам не скажу. По той простой причине, что названия нет, его разработал сам Павел. Он ведь фармацевт, я вам говорила?

– Вы продолжайте, мы вас внимательно слушаем, – подбодрил Бобровский.

– Мы, то есть те, кто знал об этом препарате, про себя называли его "слип". То есть "сон" по-английски. Действительно, это вещество после введения в кровь матери затормаживало двигательные функции плода. Оно, конечно, действовало и на мать – женщины становились более вялыми и сонными. Но это безвредно, главное – достигался эффект "мертвого" плода, не проявляющего себя в утробе абсолютно ничем, что могла бы почувствовать мать. А это нам и было нужно.

– Где производился препарат?

– Не знаю, наверное, где-то у Павла в лабораториях. Его производили, видимо, в очень ограниченных количествах, исключительно для нас, так как, вы понимаете, использование его в официальной медицине исключено...

– Поясните, пожалуйста, свою мысль. – Сергей и впрямь подходил к каждому заявлению Рябкиной с невероятной дотошностью.

– Нет необходимости в его использовании. Нет таких случаев, требующих неподвижности плода.

– Скажите, Нелли Кимовна, только честно, как вы, врач, произносивший клятву Гиппократа, – Самойленко не смог обойтись без высоких слов, – могли вводить препарат, созданный неизвестно где, как и кем, не прошедший испытаний, не получивший одобрения специальной комиссии Министерства здравоохранения...

– Ну почему же? Этот препарат, как уверял Гржимек, лично он тщательнейшим образом тестировал. Его испытывали на крысах и свиньях...

Объяснение отнюдь не показалось Коле убедительным. Он загорячился:

– Нелли Кимовна, но вы же взрослая женщина! Вы же врач! Ну приду я к вам завтра, принесу пузырек с какой-то жидкостью, скажу, что это суперлекарство от СПИДа, что я его изобрел и проверил на крысах и свиньях. И что же, вы сразу введете его больному, поверив мне на слово?

– Вам – не поверю, – отрезала, озлобляясь, Рябкина и отвернулась от журналиста, подчеркивая, что с "писаками" ей разговаривать не о чем.

Сергей сделал Самойленко незаметный знак рукой – мол, хоть недолго подержи язык за зубами, а то эта цаца совсем разговаривать не захочет, а затем снова максимально доброжелательно продолжал расспрашивать Нелли Кимовну:

– Препарат действительно ни разу не дал осложнений? И как нам получить его образец?

– Нет, препарат оказался нормальным. Я ему доверяла на все сто процентов. Наша с Гржимеком задача – обеспечить клиентов здоровым потомством, поэтому в качестве и безопасности "слипа", а также в невозможности побочных эффектов при его применении я была уверена.

– А как насчет образцов?

– Образцы есть. У меня дома, во встроенном сейфе, есть еще пять ампул.

– Как найти сейф?

– В ванной комнате, над раковиной, за зеркалом. Он вделан в стену между ванной и туалетом.

– Ключ?

– У меня в сумочке. Я так понимаю, что обязана буду отдать вам этот ключ?

– Да, конечно. Так будет лучше и для нашего расследования, и лично для вас. Ведь есть статья – "За сокрытие улик и вещественных доказательств"...

– Не надо мне все это рассказывать, да еще в таком тоне, – недовольно поморщившись, прервала Бобровского Нелли Кимовна. – Отдам я вам этот ключ.

– Хорошо, продолжим. Итак, мы остановились на том, что матери вводится специальный препарат, – напомнил Бобровский. – И что же происходит дальше?

– Затем, как я уже говорила, мы слегка пугали роженицу и готовили ее к операции. К этому времени в Одессе уже должен был находиться клиент, мы предупреждали о возможных сроках родов заранее.

– И?

– Мы делали кесарево, и пока мать находилась под наркозом, ребенок передавался в руки клиента. Мать не успевала даже услышать его первого крика, поскольку операции проходили под общим наркозом.

– Но ведь не все переносят общий наркоз? Как же вы выходили из ситуации?

– За кого вы нас принимаете? Вы думаете, мы заранее не исследовали состояние здоровья матери? – Рябкина каталась уязвленной. – Я же вам объясняю: к отбору матерей мы относились крайне осмотрительно. Сбоев быть не могло.

– Кто делал операции?

– Оперировала всегда одна и та же бригада, которую я сама составляла. Я, Кварцев и наш анестезиолог Никитенко, операционная сестра Свороб и Королькова. Этого состава вполне хватало.

– Все они знали, чем занимаются? Вы с ними как-то за это расплачивались?

– Конечно. Кварцев и Никитенко получали по полштуки баксов, а Свороб и Королькова...

– Извините. Нелли Кимовна, – прервал ее Бобровский, – назовите цифры еще раз, только нормально, без жаргона, хорошо?

– Врачи получали по пятьсот долларов за операцию, медсестры – по двести.

– А вы сами?

– Я – организатор, получала, естественно, намного больше, но на меня ложились и все расходы.

– Сколько?

– За первую операцию мне заплатили пять тысяч долларов. Затем расценки слегка увеличили.

– Сколько вы получили за сына Сергиенко? – у Банды все не выходила из головы Оля, страдавшая где-то там, в больничных стенах.

– Десять тысяч долларов.

– Ни фига себе! – присвистнул от удивления журналист.

– Но не все эти деньги шли мне! – попыталась смягчить произведенный эффект Нелли Кимовна. – Именно из этих десяти тысяч я плачу операционной бригаде. Из них же я закупаю витамины и фрукты для матери, пока она носит ребенка. Из них в конце концов я плачу в горздравотдел, в другие ведомства, а также в Киев, в министерство.

– Так-так-так! – заинтересовался Сергей. – Назовите фамилии, суммы, обстоятельства передачи денег. Расскажите о причинах, по которым вы вынуждены были им платить.

– Ну, фамилии... Я скажу так – всем первым лицам, только в Киеве не министру, а его заму, курирующему рождаемость и педиатрию. Ставка для всех одна – я давала каждому по триста долларов в месяц.

– Богаты ваши чиновники от здоровья! – пробормотал себе под нос Самойленко.

– Обстоятельства, как вы выражаетесь, передачи денег тоже были одинаковы – заходила в кабинет, вручала. Так что свидетелей вы вряд ли найдете, некому подтвердить факт дачи взятки. Но платила я регулярно.

– Зачем?

– Как вам получше объяснить... Вся наша система построена так, что государство в любой момент может "наехать" на отдельно взятого своего гражданина. Ну, если это предприниматель – это понятно, как сделать: лишить лицензии, задавить налогами, натравить санэпидстанцию или пожарников – масса вариантов. Но, главное, государство наезжает и на все другие сферы жизни – на заводы, газеты и даже на нас, врачей. В конце девяносто третьего года у меня сложился особо удачный период...

– То есть вы удачно продали за рубеж сразу несколько новорожденных? – Банду резануло выражение "удачный период", и он постарался поставить на место госпожу Рябкину. – Мы вас правильно поняли?

– Да, конечно, – она даже не смутилась. Видимо, вполне привыкла считать то страшное дело, которым занималась на протяжении нескольких лет, всего лишь обычным бизнесом. А бизнес и преступление – это, как говорят в их городе, две большие разницы. – За два месяца мы отдали клиентам пятерых детей. Естественно, по итогам года картина детской смертности в нашей больнице выглядела ужасно, и с проверкой прибыл начальник горздравотдела. Мы посидели, обсудили санитарное состояние наших отделений, поговорили о нехватке лекарств и профессионалов среди персонала, вместе посетовали на то, какую зарплату государство платит врачам. Вроде бы мной он остался доволен, но я на всякий случай принесла ему небольшой подарок – видеоплейер. Мол, жаль, что мы портим вам статистику по городу, но будем всячески стараться улучшить наши показатели. А у вас, говорят, через неделю день рождения? Ах, нет? Ну, не нести же сувенир назад! Примите, пожалуйста, от дружного коллектива нашей больницы с наилучшими пожеланиями...

– Хорошо, достаточно. Более подробно о взятках и обо всем прочем вы расскажете следователю, – Банда поспешил завершить эту тему. В принципе, почти все, что он хотел, он уже знал. – Теперь нас интересует сам механизм покупки детей. Как это происходит? Как поддерживают связь с вами? Каков обычный порядок вывоза младенцев через границу? Рассказывайте!

– Да, я поняла... Значит, это происходит примерно так. Гржимек дает в немецких, австрийских, голландских и газетах некоторых других европейских стран объявление примерно такого содержания:

"У Вас проблемы с наследниками? Вам некому передать паше состояние? У вас в доме не звенят детские голоса? Вам некому подарить свою ласку и тепло? Не расстраивайтесь, вашу проблему можно решить, и мы поможем вам в этом". Он указывает своп пражский адрес и телефон, а в некоторых странах, например в той же Германии, у него есть даже филиалы. Ну, филиалы – громко сказано: просто офисы с диспетчерами, не более того. Я была в Дортмунде, заходила в один такой – ничего впечатляющего... Извините, а можно еще кофе?

– Да, конечно. Я тоже хотел предложить прерваться на несколько минут, – поддержал ее Бобровский, заметив, что Рябкина уже здорово устала.

– Хорошо, – сказал Банда. – В таком случае я пойду сам сварю кофе, у меня это неплохо получается. Кому покрепче, кому без сахара?

Получив заказы, он уже собирался пойти на кухню, но на пороге его остановил вопрос Коли Самойленко:

– Нелли Кимовна, не обижайтесь, пожалуйста, для следователей это, наверное, не важно, но мне как журналисту интересно. Скажите, а почему вы до сих пор, спустя столько лет, все еще Рябкина, а не пани Гржимек?

– Ответ прост, господин журналист, – Нелли Кимовна вынула из пачки сигарету и закурила. Ребята заметили, как дрожала зажигалка в ее руке. – Он никогда и не собирался на мне жениться, более того, он никогда и не любил меня. Это был обычный прием в его бизнесе, и он сыграл свою роль блестяще. А ваша покорная слуга по большому счету – просто дура... Единственное, что меня успокаивает, – подобное случается со многими женщинами. Так уж мы, наверное, устроены – слишком доверчивы...

* * *

Поначалу, чтобы дать ей войти во вкус больших денег и сохранить ее любовь к себе, Павел приезжал часто. И не только с клиентами, но и просто так, на несколько дней, так сказать, в гости.

Когда Нелли Кимовна в первый раз взяла в руки толстую пачку стодолларовых купюр "весом" в пять тысяч, ей чуть не стало плохо:

– Павел, но ведь это же машина! Я завтра же куплю "БМВ", как у тебя!

– Ну перестань, успокойся. Эти деньги – только начало. А вот "БМВ" покупать я тебе не советую.

– Почему? Плохая машина? Так, может, "Мерседес"? Или какие там еще бывают?

– Нет, милая, не в этом дело.

– А в чем же тогда?

– Подумай, что ты будешь рассказывать своим коллегам, друзьям, знакомым? Откуда у тебя такая иномарка? Ты что, зарабатывала проституцией?

– Заработала частной практикой!

– Я знаю, как ты заработала. И ты знаешь. А они, – он неопределенно махнул головой, – знают, сколько ты в состоянии заработать. Не дразни гусей, Нелли. Это старый хороший принцип.

– Наверное, ты прав, – задумчиво протянула она, пряча деньги от квартирных воров в фарфоровый чайничек в буфете, – самое надежное, как ей тогда казалось, место.

– Я на все сто прав. И тебе вполне подошли бы белые "Жигули", такие новые, как там их ваши назвали... "Спутник"? – он никак не мог вспомнить экспортного названия модели.

– "Девятка", мы ее так называем.

– Ну да. А в чайнике деньги не хранят. Да у тебя скоро и чайников не хватит, – рассмеялся Павел, погладив ее по плечам. – Тебе не о машине надо думать, а о покупке домашнего сейфа. У вас продаются? Маленькие такие, на кодовом замочке, их обычно муруют в стену.

– Вмуровывают, горе! – счастливо рассмеялась Нелли Кимовна. – Не хочу сейф, хочу машину! И пусть, так и быть, хочу белую "девятку"!

– Будет тебе "девятка", не бойся. Могу даже выбрать ее для тебя. Или из Германии пригнать, экспортную. Хочешь?

– Очень хочу!

– Но не забывай, Нелли, о главном: в вашей стране всегда, во все времена очень любили считать чужие деньги. Ты понимаешь? – он очень серьезно смотрел на Рябкину.

Именно в этот день она поняла, что большие деньги в ее стране – предмет особого разговора и особого внимания. Она осознала, что спокойная демонстрация своего достатка – удел очень и очень немногих. По крайней мере, до тех пор, пока основная масса людей живет в нищете и подсчитывает каждый чужой заработанный доллар. Или до тех пор, пока доллары эти не станут восприниматься большинством как честно заработанные. А будет это, видимо, не скоро...

Все произошло во время третьей операции.

Клиент, рассчитавшись, уехал, и, взяв пару бутылок шампанского и фруктов, они с Павлом, как обычно, отправились на квартиру Рябкиной праздновать успех.

Гржимек в этот вечер был молчалив. Он не шутил, не веселился, не заигрывал с Нелли. А когда она, захмелев, расстелила постель и вышла к нему на кухню в специально купленном для такого случая роскошном и совершенно прозрачном пеньюаре, Павел наконец решился. В принципе, он поступил с ней в тот вечер даже благородно, удержавшись от соблазна "поиграть" с ней в любовь в последний раз, так сказать, на прощание.

– Подожди, Нелли, сядь, – довольно холодно произнес он, указывая рядом с собой на кровать. – Нам с тобой нужно серьезно поговорить.

– Да? И о чем же? – Нелли Кимовна нежно прижималась к его плечу, коварно проводя сосками груди, торчавшими под прозрачной тканью, по его руке. – Если о том, как нам сейчас с тобой будет хорошо, то не лучше ли не разговаривать, а действовать, а, милый? Ну, иди ко мне, любимый...