Текст книги "Фаянсовый череп"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Игорь, – сказал Юрий, – у меня мало времени. А у тебя, боюсь, его еще меньше. По-моему, ты еще не представляешь, во что ввязался, но это твои проблемы, и мне до них нет никакого дела. Я хочу знать одно: кто заказал статью. И ты мне это скажешь, поверь. Ну?

Мирон открыл рот, собираясь что-то сказать, и тут же его закрыл. Видимо, что-то в лице Филатова подсказало ему, что спорить бесполезно.

Похоже, Мирон не врал, говоря, что в свое время неплохо боксировал. Юрий понял это, ощутив на своей коже тугое дуновение, когда кулак главного редактора “Московского полдня” просвистел в миллиметре от его правой щеки. Если бы Юрий вовремя не убрал голову, внезапный нокаутирующий удар с левой наверняка вывел бы его из строя на ближайшие полчаса. Мирон сразу же нанес мощный хук справа, и, ныряя под этот хук, Юрий подумал, что таким главный редактор нравится ему гораздо больше.

В голове у Юрия все звенело после бессонной ночи, плечо и нога тоже давали о себе знать, и поэтому он не стал мудрить. Он вмазал Мирону по челюсти – правой снизу, вложив в удар все, что у него еще оставалось.

Выяснилось, что оставалось у него не так уж и мало. Подошвы Мироновых ботинок оторвались от пола. Главный редактор взлетел, как горный орел, раскинув руки в стороны, и рухнул спиной на стол, разбрасывая загромождавшую его канцелярскую мелочь, Его ноги по инерции задрались выше головы, и Мирон, совершив неуклюжий кувырок назад, с грохотом исчез по другую сторону стола, своротив по дороге свое вращающееся кресло. Пятнадцатидюймовый монитор компьютера исполнил на краю стола опасный виляющий танец, но все-таки удержался, не упал.

«Вот и поговорили, – разочарованно подумал Юрий, тряся расшибленной кистью. – Теперь остается только вызвать “скорую” и идти домой спать…»

Дверь кабинета приоткрылась, и в щель просунулось встревоженное лицо Лидочки Маланьиной, которая наверняка слышала грохот и решила узнать, все ли в порядке.

– Ой, Юра.., то есть Юрий Алексеевич! Лидочка никак не могла определиться, все время называя Юрия то на ты, то на вы. Юрий уже сто раз говорил ей, что ему все равно, как она к нему обратится, но именно это и путало Лидочку сильнее всего.

– Здравствуйте, Лидочка, – приветливо сказал Юрий, делая вид, что ничего не произошло: вот, дескать, зашел между делом, а хозяина нет, да и в кабинете какой-то беспорядок…

– Хорошо, что вы уже выздоровели, – неуверенно сказала Лидочка. – А Игорь Витальевич…

– Сам ищу, – поспешно заявил Юрий. – Ума не приложу, куда он мог подеваться.

– А… – э…

Лидочкино лицо вдруг сделалось испуганным, и она вытянула перед собой дрожащий пальчик, указывая им на что-то за спиной Юрия.

Юрий обернулся, терзаемый нехорошими предчувствиями, и увидел лежавшую на краю стола физиономию Мирона. Вид у главного редактора был неважнецкий: глаза нехорошо косили, из левой ноздри на верхнюю губу стекала тонкая струйка крови. “Хорошая голова, – решил Юрий. – Крепкая. Как у питекантропа."

– Вот что, Лидочка, – сказал он по-прежнему приветливо, словно бить морды главным редакторам столичных газет прямо у них в кабинете было для него привычным делом. – У меня для вас хорошие новости. Сейчас, надо записать…

Он подошел к столу, не глядя схватил какую-то распечатку, перевернул ее чистой стороной кверху, поискал на столе среди разбросанного канцелярского хлама, нашел шариковую ручку в треснувшем раздавленном корпусе, раздраженно выбросил корпус и, зажав в пальцах тонкий стержень, начал старательно писать адрес поселковой больницы, где загорал Светлов.

– Вот, – сказал он, отдавая Лидочке листок с адресом, – поезжайте туда прямо сейчас. Дима будет рад вас видеть. Он слегка нездоров, но в ближайшее время все будет в порядке. Да, и если вам не трудно, позвоните его маме. Она, наверное, тоже будет рада.

– Дима? – не веря собственному счастью, переспросила Лидочка. Дрожащими пальцами она схватила листок и стала вглядываться в него, стараясь разобрать адрес. – Больница? А.., что с ним?

Задавая свой вопрос, она бросила быстрый взгляд на Мирона, который с упорством раздавленного насекомого скреб пальцами по краю стола, пытаясь подняться. Юрий понял, о чем она подумала, и покачал головой.

– Нет, я тут ни при чем, – сказал он. – Его немного.., ну, как вам сказать.., немного прострелили, в общем. Ничего серьезного. Через пару недель выйдет из больницы, а через месяц вообще будет как новенький. Даже, надеюсь, лучше прежнего. Умнее, во всяком случае. Ну, не стойте, не стойте! Он вас ждет. Электричка с Белорусского вокзала. Передавайте ему привет и скажите, что тут полный порядок.

Лидочка выскочила из кабинета, забыв поблагодарить, и Юрий услышал из коридора стремительно удаляющийся перестук ее каблучков.

Миронов тем временем разобрался наконец в собственных конечностях, поднялся на ноги, поднял перевернутое кресло и со вздохом облегчения уселся, озабоченно ощупывая нижнюю челюсть.

– Надеюсь, ты понимаешь, что теперь мы не сработаемся, – произнес Миронов, глядя мимо Юрия. – Но прежде, чем ты уйдешь, мне хотелось бы узнать, что это ты наплел Лидочке насчет Светлова. Что значит – прострелили?

– Прострелили – значит проделали отверстие с помощью огнестрельного оружия, – любезно пояснил Юрий, присаживаясь в кресло для посетителей. – Мне показалось, что это была винтовка довольно приличного калибра. Если это тебя интересует – я имею в виду калибр, – ты можешь узнать его, замерив диаметр отверстий в бортах своего микроавтобуса. Это сделал кто-то, кто ездит на “хаммере” и стреляет из… – Он замолчал, порылся в кармане, выудил оттуда стреляную гильзу, повертел ее перед глазами и аккуратно поставил на край стола. – Из винчестера, по-моему. У тебя нет таких знакомых? Видишь ли, я уверен, что Светлова заказал тот же человек, который заказал тебе ту самую статью. Узнать, кто он, не так уж сложно, особенно для ребят с Петровки. Как только разрешат врачи, они допросят Светлова и сразу же придут по твою душу. Ну так как, Мирон?

Мирон вяло выругался и начал говорить. Юрий остановил его движением руки, подобрал валявшийся на полу японский диктофон, перемотал пленку на самое начало, включил запись и кивнул Мирону. Главный редактор с неодобрением покосился на включенный диктофон, но возражать не стал.

Закончив интервью, Юрий убрал диктофон в карман куртки и покинул кабинет. Через минуту дверь снова открылась, и в щель просунулась голова Дергунова.

– Ото, – сказал Александр Федорович, оглядев учиненный Филатовым разгром. – Слушай, что тут было? Землетрясение?

– Землетрясение? – промокая носовым платком кровь с верхней губы, задумчиво переспросил Мирон. – Да нет, пожалуй. Просто мы только что остались без спонсора, вот и все.

* * *

Караваев, не веря себе, смотрел на экран компьютера. Мозг начисто отказывался воспринимать то, что видели глаза, хотя ситуация была, в общем-то, вполне предсказуемой и даже более логичной, чем та, на которую рассчитывал Максим Владимирович.

«Не может быть, – мысленно сказал он себе. – Быть этого не может, потому что не может быть никогда! Он просто не мог так со мной поступить… Да при чем тут “со мной”! Он вообще не мог так поступить. Незачем ему было так поступать! Все шло так прекрасно. И вдруг – вот это… За каким дьяволом ему это понадобилось?»

Караваев с трудом взял себя в руки. После бессонной, полной тревог и волнений ночи нервишки совсем расходились, и ему стоило немалых усилий заставить себя перестать вопить от злости и разочарования. Если старик пошел на такие хлопоты ради того, чтобы обезопасить себя от своего любимого Максика, значит, ни о каком доверии не могло быть и речи. Значит, старик давно заподозрил, что тот ведет двойную игру, и сделал упреждающий ход. Или это у него просто паранойя начала развиваться? В общем-то, мера предосторожности не лишняя, но, черт подери, до чего же все не вовремя!

Караваев закурил, продолжая невидящим взглядом смотреть в экран. Как бы то ни было, что бы ни говорил и ни делал старик, налицо было полное поражение, крах, причем таких масштабов, что Караваев даже растерялся. Он чувствовал себя так, словно из-под него вдруг выдернули ковер.., да нет, пожалуй, даже не ковер, а всю землю.

"Постой, болван, – приказал он себе. – Погоди, не суетись. Почему сразу надо предполагать самое худшее? Может быть, ты просто отупел от усталости и по рассеянности нажал пальцем не на ту кнопку, вот и все. Сомнительно, конечно, но чем черт не шутит!”.

Он отменил предыдущую операцию и повторил все с самого начала: запрос, номер счета, пароль… Со второй попытки ответ пришел сразу, без задержки, но это не принесло Караваеву облегчения, потому что результат остался прежним: “Извините, этот счет закрыт”.

Караваев закурил новую сигарету и откинулся на спинку кресла, с закрытыми глазами прислушиваясь к собственным ощущениям. Так, наверное, чувствовал себя Киса Воробьянинов, когда узнал о судьбе старухиных сокровищ. Не открывая глаз, Максим Владимирович криво улыбнулся бескровными губами: да, именно так. Даже обстановка похожа: огромное, роскошное, совершенно пустое здание, раннее воскресное утро… Разве что бывшего предводителя дворянства крах постиг в новеньком Дворце культуры, а Максима Караваева в старом административном здании, а точнее, в офисе покойного Вадика… Да и проиграл Максим Караваев побольше, чем легендарный “пошлый старик”, как назвал своего компаньона Остап Бендер. И работа, которую он проделал на пути к своему гигантскому проигрышу, была гораздо более тяжелой, грязной и бессмысленной. “Времена переменились, – устало подумал Караваев. – Сейчас все стало жестче, быстрее, грубее и в то же время изощреннее. И в управдомы меня ни одна сволочь не возьмет, да и нет теперь такой должности – управдом… Ну и что же теперь? Утереться и делать ноги?"

Да, по всему получалось, что это единственный выход. Деньги пропали безвозвратно. Может быть, выйдя из тюрьмы, Школьников успеет ими попользоваться, но это вряд ли – старость, больное сердце… Просто не доживет. А если и доживет, то не получит от денег никакой радости. Все они, до последнего цента, уйдут на оплату лечения – всякие там операции, донорские органы, реабилитационные курсы… Плакали денежки. Жаль.

А может быть, встретиться с ним и сказать: так, мол, и так, признавайся, где деньги, тебе они все равно не нужны, так дай хоть мне пожить по-человечески? Не выйдет. Старый медведь разнесет всю тюрягу, но доберется до глотки того, кто устроил ему такую веселую жизнь. И потом, с такими бабками он от любого обвинения отмоется, даже если на это уйдет половина суммы. А вторую половину он, само собой, потратит на то, чтобы найти и “погасить” Макса Караваева. Шарик у нас не такой уж большой, так что рано или поздно его поиски обязательно увенчаются успехом. Тем более что тихо лежать на дне все равно не получится: сто пятьдесят тысяч – это не деньги. Придется зарабатывать на хлеб, а это значит – высовываться, привлекать к себе внимание…"

«Надо же, как глупо вышло, отстраненно, как о чужом человеке, подумал Караваев. – Хотя в идее расспросить старика, кажется, есть рациональное зерно. Ну-ка, который час? Начало девятого… Что ж, очень может быть, что старика еще не повязали. Даже наверняка не повязали. Ментовка, конечно, работает без выходных, но это только теоретически. Пока они раскачаются, пока составят список владельцев “хаммеров”, пока сообразят, что у одного из этих владельцев есть дача как раз в том районе… Конечно, если охотничий домик записан на старика, задача милиции существенно упрощается. Но если бы это было так, я знал бы об этом домике давным-давно. А я не знал. Кстати, о “хаммере” я тоже не знал, так что, возможно, и машина записана на кого-то другого. Значит, какое-то время у меня еще есть.., должно быть, во всяком случае.»

Додумывал он уже на ходу и позже, в кабине лифта. Когда створки лифта распахнулись, Караваев увидел прямо перед собой очень недовольного охранника, привлеченного, по всей видимости, шумом внезапно заработавшего в пустом здании лифта.

– Позвольте… – сказал охранник.

Караваев не позволил, и одетый в темную полувоенную форму амбал молча скорчился на мраморном полу, держась одной рукой за кадык, а второй все еще продолжая цепляться за клапан кобуры, где у него лежал газовый револьвер. У Максима Владимировича не было времени на переговоры.

Он перешагнул через мучительно хрипевшего охранника и устремился к выходу, на бегу нащупывая в кармане ключи от машины. Все еще можно было поправить, если действовать решительно и быстро.

Было безумно жаль времени, но Караваев все-таки заскочил домой и взял из тайника пистолет: являться к Школьникову с пустыми руками было бы, по меньшей мере, неразумно. Старик все еще был чертовски силен и мог свалить одним ударом быка. Караваеву не хотелось оказаться на месте этого несчастного животного, и еще меньше ему хотелось дать Владиславу Андреевичу возможность как-то добраться до шкафчика с оружием. Там, в шкафчике, стояло четыре отличных ружья, но Максим Владимирович подозревал, что для такого дела Школьникову хватит и одного. Пиф-паф, ой-ой-ой, умирает Максик мой…

– Дудки, – вслух сказал Караваев, сворачивая к себе во двор.

Кроме пистолета он прихватил из квартиры сумку с деньгами Севрука. Снова усевшись за руль, он вынул из бардачка и затолкал туда же, в сумку, свое так называемое досье, чтобы позже, на досуге, просмотреть его повнимательнее и сжечь к чертовой матери, а пепел развеять по ветру.

На посту ГИБДД его остановили. Караваев молча сунул в свободное пространство между стальной каской и пятнистым бронежилетом очень убедительно выглядевшее удостоверение помощника генерального прокурора и спецталон, дававший ему право проезжать все милицейские посты без досмотра. Обладатель каски и бронежилета взял под козырек, другой рукой придерживая на бронированном пятнистом брюхе тупорылый автомат. Максим Владимирович начальственно кивнул ему и дал газ, вспомнив добрым словом умельца, изготовившего документы.

По дороге на дачу он думал, как ему лучше поступить: отвезти Школьникова в какой-нибудь укромный уголок или заняться им прямо на месте. Он не исключал возможности, что старика придется пытать. В любом случае разговор будет долгим, и Караваев решил не искушать судьбу, ведя его в месте, на которое сам же старательно навел милицию. Время в запасе как будто оставалось, но вот именно “как будто”. Если уж в деле, которое казалось тебе продуманным до мельчайших деталей, возникло хотя бы одно непредвиденное осложнение, то и другие не заставят себя ждать. Хорошо продуманный план – это механизм, гораздо более точный, тонкий и защищенный от любых внешних воздействий, чем самые лучшие в мире часы. И уж если что-то все-таки нарушило идеально отлаженную работу этого механизма, вполне можно ожидать, что и дальше все пойдет наперекосяк, пока окончательно не полетит к чертям в пекло…

Школьников уже проснулся. Караваев обнаружил это сразу же, как только вошел в калитку. Владислав Андреевич стоял на открытой веранде голый до пояса – сверху, разумеется, – и, перегнувшись через перила, лил себе на голову холодную воду из большого керамического кувшина. Голый он еще больше, чем обычно, напоминал здоровенного бледного кита, и даже, пожалуй, не кита, а моржа или морского льва – этакая гора мускулатуры, надежно скрытая дюймовой шкурой и слоем дряблого трясущегося сала.

Караваев без стука прикрыл за собой калитку, положил правую ладонь на теплую рукоятку торчавшего за поясом пистолета и двинулся по мощенной кирпичом дорожке, непроизвольно морщась, когда редкие капли дождя попадали ему на лицо или за шиворот. “Охлаждается, – подумал он о Школьникове. – Небось никак в толк не возьмет, откуда у него такое похмелье. Радуйся, жиряга, что мне возиться с тобой некогда. Еще три-четыре таких “похмелья”, и ты бы за мной на коленях ползал, умоляя накапать дозу…

Кстати, это мысль, – подумал он. А не посадить ли мне его на иглу? Это немного дольше, но зато надежно, как в швейцарском банке – том самом, где хранятся мои денежки, которые старик почему-то решил считать своими. Жаль, но времени на это действительно нет. Нет, нет и нет! Поэтому действовать придется по старинке: “Гутен морген, гутен таг, хрясь по морде, и вот так…”.

Вода в кувшине тем временем кончилась. Школьников крякнул, поставил кувшин на перила, тряхнул седой щекастой головой, разбрасывая вокруг себя ледяные брызги, и заметил Караваева.

– Максик? – спросил он без всякого, впрочем, удивления. – Что, есть новости?

– Не без этого, – ответил Караваев, подходя поближе.

Пистолет был у него под пиджаком, и Школьников его, конечно же, видеть не мог, но положение руки друга Максика, ему, видимо, не понравилось.

– Что у тебя там? – спросил он. – Блохи одолели? Ты прямо перекосился весь. И кстати, как ты сюда вошел? Насколько я помню, калитка была заперта.

– А я ее отпер, – ответил Караваев. – У меня, знаете ли, есть дубликаты всех ваших ключей.

– Любопытно, – сказал Владислав Андреевич, рассеянно промокая полотенцем мокрые волосы и шею. – И что дальше?

– Дальше вы наденете рубашку и поедете со мной, – проинформировал его подполковник.

– Куда это мы поедем? – раздраженно осведомился Школьников. – Сегодня воскресенье, а по воскресеньям я делами не занимаюсь.

Караваев смотрел на него, пытаясь понять, на самом ли деле старик до сих пор ни черта не понял, или это какая-то его игра. Впрочем, это уже не имело значения.

– Мы поедем туда, где нам никто не помешает обсудить некоторые интересующие меня вопросы, – сказал он. – Например, об очищенных швейцарских счетах.

Широкое лицо Школьникова приобрело надменное выражение: похоже, он наконец-то понял, что происходит, или просто перестал валять дурака.

– Я даю тебе тридцать секунд на то, чтобы убраться отсюда, – каменным голосом объявил он. – Этого времени как раз хватит на то, чтобы не торопясь дойти до калитки и запереть ее своим ключом. Ты уволен, Максим. Я так и знал, что честных людей на свете не бывает, только не хотел в это верить.

– Вы хотели сказать “преданных псов”, – уточнил Караваев, вынимая из-под пиджака пистолет и передергивая затвор. – Преданные псы в природе встречаются, но я не отношусь к их числу. Хватит, в псах я уже походил. Настало время побыть хозяином.

– Ты сошел с ума, – сказал Школьников. – Мое досье…

– Ваше досье лежит у меня в сумке, – перебил его Караваев. – Ваш “хаммер” стоит у вас в гараже, забрызганный болотной грязью, – той самой, которой так много по дороге к озеру. Ваш винчестер находится в вашем оружейном шкафчике. Из него недавно стреляли. Знаете где? Догадываетесь в кого? А как вы думаете, стрелок подобрал гильзы? Может быть, он выковырял пули или прошелся граблями по дороге, заметая следы? Все, что вы скажете или сделаете, неминуемого обернется против вас. Ах да, чуть не забыл! Вадик, знаете ли, застрелился. Предсмертной записки он, к сожалению, не оставил, зато оставил кое-что другое. Оба проекта. Они лежат рядышком с его трупом. Видите, как все обернулось. А я… Меня не существует. Мои люди работали на меня, они вас никогда в глаза не видели и не знают, кто вы такой, а вы не знаете их. Севрук некоторых знал, но это уже не имеет значения. Меня нет, досье моего у вас тоже нет, зато есть улики, изобличающие вас в убийстве. Вернее, в попытке убийства, потому что тот журналюга жив. Меня он не видел, зато у него было навалом времени, чтобы как следует разглядеть машину и, может быть, даже запомнить номер.

Школьников презрительно фыркнул, сделавшись как никогда похожим на крупного безусого моржа, у которого вдобавок удалили клыки, как у тех бедолаг из Московского зоопарка.

– Значит, ты меня подставил, – сказал он, не обращая никакого внимания на пистолет, – и на этом основании решил, что я сам, по доброй воле, отдам тебе деньги. Так?

Караваев чувствовал себя довольно глупо, целясь из пистолета в человека, который ни в какую не желал пугаться. К тому же во многом Владислав Андреевич был прав. У них вышла ничья, которая не устраивала ни того, ни другого. Мексиканская ничья, подумал Караваев. Это когда два придурка в сомбреро стоят в метре друг от друга и целятся друг дружке в лоб из револьверов. У кого первого сдадут нервы, тот и проиграл. Интересно, есть ли у этого борова нервы?

– Какая уж тут добрая воля, – вздохнул он. – Я предлагаю вам сделку: номер счета в обмен на жизнь. Какое-то время у вас еще есть. Вы могли бы избавиться от винтовки, вымыть машину или загнать ее подальше в лес и сказать, что она украдена,.. Вы могли бы замазать пасть этому журналюге и его шефу – деньгами, например, или каким-то другим.., гм.., способом. Ну на кой черт вам умирать из-за денег, которые вам, в сущности, и не нужны? Вы ведь их даже в руках ни разу не держали, только видели циферки на экране компьютера. Виртуальные доллары – были и нет, и расстраиваться не из-за чего. Я же не последнее отбираю, правда? А если вы не согласитесь, мне не так уж трудно будет обставить вашу смерть как несчастный случай. Вы ведь знаете, что я это отлично умею.

– Болтовня, – вздохнул Школьников. – Боже, как я устал от болтовни! Все кругом только и делают, что чешут языками, и никому нельзя верить. Ни единому слову. Тебе ведь нельзя верить, правда, Максик? Узнаешь номер счета, а потом пальнешь старику в затылок, а?

– А зачем? – невозмутимо солгал Караваев, который именно так и намеревался поступить. – Зачем это нужно, вы можете мне сказать? Я уеду туда, где вы меня не достанете.., и вообще, кто не рискует, тот не выигрывает. Когда никто не хочет твоей смерти, жизнь пресна и однообразна, разве не так?

– Хорошо, – неожиданно сказал Школьников и начал натягивать на жирные плечи висевшую на перилах веранды рубашку. – Похоже, мне ничего не остается, как поверить тебе. Оказывается, ближе к старости жить хочется даже больше, чем в молодые годы.

– Вы это серьезно? – недоверчиво спросил Караваев. – Я-то, грешным делом, думал, что вас придется пытать.

– Так ведь я знаю, что ты перед этим не остановишься, – вздохнул Владислав Андреевич, не спеша застегивая пуговицы. – Только есть одна проблема, Максик. Память у меня уже не та. Номера счетов у меня зашифрованы на бумажечке, а бумажечка – дома, в Москве…

– Что-то мне это не нравится, – сказал Караваев. – Бумажечки какие-то, шифры…

– Тогда стреляй, – предложил Школьников. – Сам ты ни черта не найдешь, можешь мне поверить. И где искать, я тебе не скажу ни под какими пытками, потому что хочу жить. Поэтому сначала мы с тобой избавимся от ружья и машины, а потом поедем ко мне домой, где и расстанемся, чтобы больше не встречаться. В конце концов, ты прав: это виртуальные деньги. Никак не могу привыкнуть к этим новым словечкам, и к бизнесу теперешнему тоже… Ну их к черту совсем, не стоят они этого!..

Караваев задумчиво почесал переносицу стволом пистолета, нерешительно дернул плечом и наконец осторожно спустил взведенный курок, придерживая его ладонью левой руки.

– Ладно, – сказал он. – Только без фокусов!

– Годы мои не те, – с достоинством ответил Школьников, – чтобы фокусы показывать.