Текст книги "Фаянсовый череп"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Покончив с этим делом, Караваев аккуратно запер за собой дверь загодя изготовленным дубликатом ключа, вышел за калитку, запер и ее тоже, скорым шагом преодолел расстояние до ближайшего поворота и сел за руль спрятанной в кустах машины.

Возвращаясь в город, он боролся с острым желанием позвонить Севруку или, в крайнем случае, своим людям. Никуда звонить он, конечно же, не стал: его звонок мог отвлечь Муху с напарником от дела в самый ключевой момент, а с Севруком ему было не о чем разговаривать. Разве что спросить этак удивленно: “Ты что, до сих пор жив? Безобразие!”.

Потом ему все-таки позвонил Муха и доложил, что дело в шляпе. Он так и сказал: дело в шляпе, – и Караваев привычно сделал в памяти зарубку, чтобы ненароком не забыть вставить Мухе хороший фитиль за панибратский тон в разговоре с начальством. Потом он вспомнил, что, если дело выгорит, ему будет наплевать и на Муху, и на всех прочих: он их просто больше никогда не увидит.

Он сгонял на Белорусский, где встретился со своими людьми и получил от них сумку с деньгами Севрука. Здесь же, не сходя с места, он выплатил исполнителям причитающийся им процент и узнал подробности дела. Подробности эти его полностью устроили: замученный угрызениями совести или, что гораздо вероятнее, какими-то гораздо более земными, не столь возвышенными проблемами, глава строительной фирмы Севрук застрелился из пистолета, который он незаконно хранил у себя в квартире. Улики, помогающие постичь суть проблем предпринимателя Севрука, будут обнаружены в лежащем рядом с ним кейсе. Любому следаку при первом же взгляде на эту картинку все сделается настолько ясно, что он наверняка не станет вдаваться в подробности и поведет дело по пути наименьшего сопротивления…

В половине второго пополудни Караваев уже был дома. Он снял пиджак, повалился на продавленный диван с засаленной матерчатой обивкой, нащупал трубку радиотелефона и, закуривая одной рукой, большим пальцем набрал номер рабочего телефона Школьникова. Он специально не стал звонить Владиславу Андреевичу из машины, чтобы аппарат в его офисе определил его домашний номер, а не номер его мобильника.

«Что за люди, – подумал Караваев, слушая длинные гудки в трубке. – Что дядюшка, что племянник – оба хороши. Суббота, а они торчат на работе и персонал, между прочим, держат. Самим делать нечего, так они еще и людей напрягают в выходной день…»

Школьников снял трубку после четвертого гудка. “Все правильно, – подумал Караваев. – Два звонка, пока аппарат определяет номер, потом еще парочка, пока он его проговаривает, и – оп-ля!"

– Владислав Андреевич, – сказал он в трубку, – Караваев беспокоит. Я только хотел сообщить, что главная часть нашей проблемы уже решена.

– Оперативно, – недрогнувшим голосом похвалил Школьников, как будто речь шла о заключении какой-то незначительной сделки, а не об убийстве его родственника, пускай себе и дальнего. – Есть что-нибудь, что мне необходимо знать?

– Только то, что все прошло как по маслу, – сказал Караваев. – Дело в шляпе, – вспомнил он слова Мухи и подумал: нарушаю субординацию. Надо бы взять себя в руки, не то старик забеспокоится: с чего это, скажет, Максик такой веселый?

– Так, – медленно сказал Школьников. – А.., где?

– На квартире, – доложил Караваев. – Так что лучше всего вам поехать на дачу и узнать обо всем из новостей. Кстати, если все пойдет нормально, случится это нескоро.

«К тому времени, когда это случится, у тебя уже будет навалом других забот, – подумал он при этом. – Готовься, старый боров.»

Закончив разговор со Школьниковым, Максим Владимирович переоделся в домашнее, аккуратно повесил костюм в древний трехстворчатый шкаф, на всякий случай завел будильник на восемь часов вечера и завалился вздремнуть перед предстоящим ночным приключением. Набитая деньгами спортивная сумка стояла на замусоренном полу рядом с диваном, и, вытянув руку. Караваев мог легко коснуться ее матерчатого бока. “Вот странно, – подумал он, уже начиная засыпать. – Интересно все-таки устроен человек. За ту сумму, что лежит сейчас у меня под рукой, люди по целой жизни бьются как рыба об лед, убивают друг друга, лгут, воруют, сидят в тюрьмах… Не так давно я сам за такие деньги готов был на что угодно. Но, когда впереди маячат миллионы, сто пятьдесят тысяч перестают восприниматься как солидные деньги, превращаясь в мелочишку, которой можно пожертвовать ради достижения цели."

Он заснул и проснулся секунд за двадцать до того, как должен был зазвонить будильник. Караваев нарочно не стал смотреть на часы, чтобы проверить свое ощущение времени, а вместо этого, лежа с закрытыми глазами, начал считать секунды: и-раз, и-два, и-три… На счете “двадцать один” внутри будильника раздался характерный щелчок, и старый, но безотказный жестяной механизм принялся истерично трезвонить. Караваев привычно накрыл его ладонью, нащупал рычажок на обратной стороне корпуса, выключил звонок и рывком сбросил ноги с дивана.

Первым делом он умылся холодной водой, устранив неприятную вялость, которая всегда возникала у него после дневного сна. Затем не спеша сварил себе солидную порцию магазинных пельменей и умял все до последней ложки, заедая ржаным хлебом, чтобы во время работы не отвлекаться на мысли о еде. Ночь предстояла долгая. Караваев не без оснований предполагал, что, если ему удастся лечь спать хотя бы часов в пять-шесть утра, это можно будет считать подарком судьбы. Только выпив обжигающего чаю с громадным бутербродом, бывший подполковник позволил себе выкурить сигарету. После этого он пошел одеваться, чувствуя себя сытым, отлично отдохнувшим, бодрым и как никогда готовым к действию. Ему предстояла довольно грязная работа, но к выполнению грязной работы Максим Караваев привык, а награда за нее в данном случае ожидалась очень солидная.

Он облачился в темные, далеко не первой молодости брюки из плотной материи – джинсов Сушеный Макс не признавал принципиально, – серую рубашку с длинным рукавом и старую темно-синюю куртку, в каких когда-то ходил техсостав военной авиации. На ноги Караваев надел не новые, очень удобные черные кожаные туфли на толстой резиновой подошве без протектора: за окном все еще барабанил дождик, и подполковник не хотел, чтобы вокруг охотничьего домика оставались характерные следы.

Когда он остановил машину в сотне метров от дачи Школьникова, уже стемнело, чему немало способствовали плотные дождевые тучи, мертво зависшие над лесом. Облачность висела сплошным покрывалом на многие сотни километров, ветра почти не было, так что ночь, судя по всему, обещала быть непроглядно темной, что как нельзя подходило для выполнения задуманной Караваевым операции.

Караваев дошел до дачи пешком и толкнулся в калитку. Та оказалась запертой, но это не остановило бы подполковника, даже если бы у него не было дубликата ключа.

Свет на веранде не горел, но сквозь шторы на окнах гостиной пробивалось приглушенное зеленоватое сияние включенного торшера. Караваев легко, по-молодому перемахнул через перила веранды, подкрался к окну и заглянул вовнутрь.

Полупрозрачные тюлевые занавески почти не мешали смотреть, и Караваев сразу увидел Владислава Андреевича. Школьников спал, сидя в кресле, откинув на мягкий подголовник седую щекастую голову, в такой позе, что Караваев даже немного испугался: уж не переборщил ли он со своим лекарством? Потом он заметил, что грудь Владислава Андреевича мерно вздымается через равные промежутки времени, и успокоился: препарат сработал как надо. В том, что Школьников спит именно под воздействием препарата, можно было не сомневаться: на журнальном столике перед ним стояла знакомая квадратная бутылка, а присмотревшись как следует. Караваев разглядел и треугольную коньячную рюмку, донышко которой было слегка запачкано коричневым.

Входная дверь, естественно, оказалась незапертой. Караваев вошел, предварительно хорошенько вытерев ноги о лежавший под дверью половичок, приблизился к Владиславу Андреевичу и осторожно потряс его за плечо. Школьников храпел, как дизельный грузовик с неисправным глушителем, и ни на что не реагировал. Тогда Караваев взял у него из кармана тяжелую связку ключей и вышел из дома.

Он спокойно загнал свою “десятку” во двор, вывел из гаража “хаммер”, вырулил на дорогу, заглушил двигатель и вернулся в дом. Некоторое время ушло у него на поиск ключа от оружейного шкафчика, но в конце концов тот обнаружился в одном из ящиков письменного стола. Караваев, немного поколебавшись, остановил свой выбор на винчестере – том самом, из которого так лихо палил Школьников несколько дней назад. Он зарядил винтовку, сунул ее под мышку и, не скрываясь, двинулся к машине.

С управлением подполковник освоился быстро. Лет пятнадцать назад он уже водил такой автомобиль – одну из первых моделей – и пришел к выводу, что за прошедший срок в конструкции произошло не так уж много изменений. Караваев отнесся к такому консерватизму с полным одобрением: он любил вещи, сделанные на века и не требующие усовершенствований.

Винтовку он положил на заднее сиденье, чтобы на каком-нибудь особенно здоровенном ухабе эта чертова штуковина не выпалила сама собой, проделав в его шкуре лишнее отверстие. Закончив приготовления, Караваев поплевал через левое плечо, сунул в зубы сигарету, завел двигатель и включил первую передачу.

В лесу было уже совсем темно. Широко расставленные фары “хаммера” выхватывали из мрака призрачные силуэты кустов, стволы деревьев, какие-то коряги, не замеченные Караваевым во время предыдущей поездки, опасно торчавшие у самой дороги пни, косматые пряди травы, корни деревьев, выпиравшие из земли, как узловатые пальцы небрежно похороненных великанов… Тяжелая и неповоротливая после недавнего дождя мошкара тучами слеталась на свет, бестолково толклась в конусах белого электрического сияния, стремительно неслась навстречу и тысячами гибла, разбиваясь о решетку радиатора и широкое лобовое стекло. Караваев опустил окно со своей стороны, и рев мощного двигателя возвращался к нему дробным эхом, многократно отражаясь от стволов деревьев, как будто подполковник вел машину по какому-то ущелью или тоннелю.

Луж на дороге в этот раз было еще больше, и Караваев проскакивал их с ходу, окатывая придорожные кусты целыми водопадами грязной воды. Брызги время от времени залетали в окно, и, докурив сигарету до фильтра, подполковник поднял стекло. Иногда лужи оказывались настолько глубокими, что разбрызгиваемая бампером вода мутной волной с шумом плескала в ветровое стекло. Тогда Караваев врубал “дворники”, с удовлетворением думая о том, что, когда наутро гараж Школьникова откроют, “хаммер” будет по самую крышу забрызган свежей грязью.

«Ах, Владислав Андреевич, – подумал он с издевкой. – Все в этом мире преходяще – деньги, положение в обществе, свобода, здоровье и даже сама жизнь. Нет ничего вечного, даже звезды рано или поздно умирают – настоящие звезды, те, что в небе, а не те, которые по телевизору… Все на свете имеет свой срок, и ваше время наконец пришло. А вы спите, уважаемый Владислав Андреевич, и не слышите тяжелой поступи рока, от которой трясется ваш дом. Спи, старый боров, спи крепко и не вздумай мне мешать, потому что твой рок – это я, и только я сейчас решаю, жить тебе или умереть…»

За болотистой ложбиной, по дну которой была проложена гать, дорога стала получше, и Караваев снова опустил стекло. Ему нравилось ощущать на своем разгоряченном лице тугой прохладный ветер, напоенный влагой и запахами леса. Он прибавил газу, разогнав машину почти до ста километров в час. Колеса время от времени громыхали, налетая на выступающие из земли корни старых сосен, но Караваева это не беспокоило: машина была не его, да и ее хозяину, если все пойдет по плану, она больше не пригодится. Скорее всего, подумал подполковник, “хаммер” конфискуют и продадут с аукциона, а точнее, толкнут по знакомству за четверть цены. Ну а тот, кому за бесценок достанется такая зверюга, уж как-нибудь справится с ремонтом…

Когда впереди показались железные ворота и призрачно белевшая в темноте бетонная стена, подполковник слегка притормозил, перегнулся через соседнее сиденье и опустил стекло в правом окошке. После этого он переложил винчестер на переднее сиденье, до отказа выжал акселератор и отпустил сцепление.

"Хаммер” с густым злобным ревом прыгнул вперед, с диким грохотом и лязгом сорвал ворота с петель и, прогромыхав по упавшим створкам, ворвался во двор. Караваев расчетливо тормознул у самого крыльца, так что машину развернуло к дому правым боком, еще раз газанул на холостом ходу, заставив двигатель взреветь, и поднял винтовку на уровень глаз.

Прошло добрых полминуты, прежде чем в доме загорелся свет. Караваев оторвал одну руку от приклада и нетерпеливо посигналил. Гнусавый звук автомобильного сигнала показался ему слабым и каким-то ненастоящим после голодного рева работающего на максимальных оборотах двигателя. Караваев посигналил еще раз и припал к прицелу винтовки.

Дверь охотничьего домика распахнулась, и на пороге появился человек, одетый в линялый брезентовый дождевик поверх трусов и майки, в растоптанных кроссовках на босу ногу. Его длинные каштановые кудри были всклокочены со сна. В правой руке этот тип сжимал суковатое сосновое полено, в левой дымилась сигарета. На фоне освещенного дверного проема Караваев мог видеть только темный, словно вырезанный из картона силуэт, но этого ему было вполне достаточно: он узнал постояльца Владислава Андреевича, а для того, чтобы прицелиться в такую завидную мишень с каких-нибудь трех метров, мелкие детали не имели значения.

Караваев немного помедлил, давая глазам жертвы привыкнуть к темноте и разглядеть непривычные очертания редкостной в наших широтах машины. Ствол винчестера в его руках совершал едва заметные круговые движения, нацеливаясь то в колено журналиста, то в грудь, то в живот…

– Юра, ты? – спросил журналист испуганным мальчишечьим голосом. – Обалдел, что ли? Чего буянишь на ночь гля…

Договорить он не успел. Караваев на мгновение задержал дыхание и спустил курок. Пуля ударила журналиста в правое плечо, перебив ключицу. Караваев получил чувствительный удар в то же место: у винчестера оказалась неожиданно сильная отдача.

Подполковник передернул затвор, позаботившись о том, чтобы стреляная гильза упала на пассажирское сиденье, где ее было бы легко найти, и вышел из машины. Журналист неподвижно лежал на крыльце, напоминая полупустой брезентовый мешок. Караваев небрежно вскинул винчестер и, почти не целясь, спустил курок. Он видел, как пуля выбила длинную щепку из дверного косяка, и слышал, как звякнула о гравий подъездной дорожки вторая гильза, когда он еще раз передернул затвор. Подполковник взял винтовку наперевес и осторожно приблизился к лежавшему на крыльце журналисту.

Раненый был без сознания. Караваев бегло осмотрел сквозную рану в его плече и пришел к выводу, что особенной опасности для жизни эта дырка не представляет. Ну, потеряет немного крови.” Если у этого пария есть хоть капля мозгов и чуточка мужества, он обязательно выкарабкается и сможет рассказать в ментовке жуткую историю о том, как кто-то подъехал к дому на “хаммере” и дважды стрелял в него, но второй раз, слава Богу, не попал. А рана – чепуха. С такими ранами люди по трое суток отбивали вражеские атаки, после чего благополучно доживали до нищей старости или умирали в возрасте сорока лет от цирроза печени. Прошагать с такой раной десяток километров – раз плюнуть. Конечно, если этот кудрявый гогочка, очухавшись, заползет в постель и будет там стонать и охать, то в конце концов его доконает если не потеря крови, то гангрена. Но парень выглядит довольно крепким…

Караваев двинулся было к машине, но вдруг замер, прислушиваясь. Ему показалось, что где-то недалеко натужно завывает автомобильный двигатель. Он подождал немного и вскоре убедился в своей правоте: сюда действительно ехала какая-то машина. “Отлично, – подумал Караваев. – Если это не БТР с отделением автоматчиков, то все складывается даже лучше, чем можно было мечтать. А откуда здесь возьмется БТР с мотострелками? Правильно, неоткуда ему здесь взяться. Значит, это либо какой-нибудь рыбак, либо Юра, которого ждал этот паренек. Вот и еще один свидетель, а может быть, даже не один…"

Он прыгнул за руль, бросил винтовку на соседнее сиденье и рывком тронул “хаммер” с места. Выехав со двора, он остановил машину в сотне метров от забора, в том месте, где дорога делала плавный поворот, потушил фары и стал ждать, не глуша двигатель.

Вскоре между стволами деревьев замелькали фары приближавшегося автомобиля. Сказать, что водитель этой машины спешил, значило бы вообще ничего не сказать. Он несся как на пожар, несся так, словно собирался побить мировой рекорд скорости, а заодно и угробить машину, на которой ехал. “Если это его собственная машина, – с усмешкой подумал Караваев, проверяя затвор винчестера, – то этот парень просто маньяк и к тому же не привык считать деньги. Ну если ему самому не жаль свою тележку, то на меня он, наверное, не обидится."

Когда свет фар приближавшейся машины упал на притаившийся у обочины “хаммер”, Караваев включил дальний свет, выставил ствол винчестера в окно и открыл огонь, размеренно работая затвором. После первого же выстрела чужая машина – это оказался микроавтобус – неловко вильнула в сторону, пошла юзом и остановилась, с жестяным грохотом ударившись бортом о ствол старой, в полтора обхвата корабельной сосны. Караваев разрядил магазин винчестера, целясь в основном по колесам и двигателю, бросил винтовку на заднее сиденье и дал полный газ.

Добравшись до дачи Школьникова, он задним ходом загнал забрызганный грязью вездеход в гараж, запер ворота и по-хозяйски вошел в дом, неся в опущенной руке разряженную винтовку. Он обошел продолжавшего храпеть Школьникова, небрежно переступив через его вытянутые ноги, поставил воняющий пороховой гарью винчестер в ячейку оружейного шкафчика, запер дверцу шкафчика на ключ, а ключ положил в ящик стола. После этого он вскрыл потайной сейф, извлек из него досье, снова запер сейф, поставил на место декоративную филенку и вышел из дома, даже не взглянув на спящего хозяина.

Через несколько минут его “десятка” уже ехала в сторону Москвы, набирая скорость. Караваев спешил: ему нужно было успеть до рассвета провернуть еще одно деликатное дельце в столице, прежде чем навсегда покинуть этот гостеприимный город.

Глава 15

Первый же выстрел из темноты пробил левое переднее колесо, и шедшая на самоубийственной скорости “каравелла” сразу же потеряла управление. Юрий ударил по тормозам, изо всех сил выворачивая ставший неповоротливый руль, и сощурил глаза в ожидании удара, который мог стать для него последним. Ему удалось избежать лобового столкновения со здоровенной, в два обхвата, сосной, но в следующее мгновение машина с грохотом ударилась о нее правым бортом. Юрий упал на сиденье, потому что по “каравелле” продолжали стрелять с таким методичным упорством, словно решили превратить машину в решето.

Пули с тупым лязгом дырявили борта, с тихим звоном сыпалось стекло. После очередного выстрела микроавтобус слегка подпрыгнул и тут же осел на заднюю ось. Юрий понял, что машина лишилась второго колеса, а в следующее мгновение до него дошло кое-что: неизвестный стрелок не собирался его убивать. Впрочем, он мог быть обыкновенным неумехой, с перепугу палящим в белый свет, как в копеечку. Второй вариант Юрию очень не понравился: неумеха запросто мог попасть в топливный бак, и не простой, мать ее, пулей, а зажигательной…

«Надо сигать отсюда, – подумал он, – и будь что будет. Авось, не попадет, а если попадет, то не насмерть. Не лежать же здесь до бесконечности, дожидаясь, пока этот подонок сделает из меня шашлык!»

Стоило ему принять такое решение, как стрельба утихла, и Юрий услышал рев отъезжающей машины. Он рывком сел на сиденье, оглянулся и сквозь разбитое боковое окно успел разглядеть слегка подсвеченный габаритными огнями заляпанный грязью задний борт какого-то автомобиля – большого, чуть ли не грузового. “Да нет, – решил он, пинком распахивая заклинившую дверцу, – это не грузовик. Чертовски знакомая задница у этой телеги, где-то я такую видал… Ба, да это ж “хаммер”! Ни фига себе оснащение у нынешних братков! Так вот, значит, чьи следы я видел возле домика…"

Он выбрался на дорогу и на всякий случай отошел подальше от расстрелянной “каравеллы”, фары которой продолжали гореть, освещая небольшой участок соснового леса: темные шершавые стволы, белый мох, какая-то трава с длинными острыми листьями, в свете фар отливавшими серебром, как клинки, мертвая прошлогодняя хвоя, россыпи темных растопыренных шишек…

"Ну, – подумал он, – а дальше-то что? Попробовать завести машину? Можно, конечно, только это бесполезное занятие. Кто его знает, что этот гад успел прострелить кроме колес. Повернешь ключ и полетишь вверх тормашками прямо на небеса… И потом, два колеса из четырех продырявлены, а на дисках я все равно далеко не уеду.

Господи, – опомнился он, – о чем это я?! Совсем обалдел с перепугу. Ведь там же Светлов! Ему скорее всего уже не поможешь, но я обязан убедиться. Честно говоря, я должен был это предвидеть и спасти парня… Ах, суки! Ладно, может быть, они хотя бы не нашли его телефон. Если менты почешутся, то могут перехватить этих мотострелков где-нибудь по дороге. “Хаммер” – машина заметная, так что шанс есть…"

Все это он додумывал уже на бегу. Юрий понятия не имел, далеко ли еще до домика, и поэтому с места взял ровный размеренный темп. В таком темпе он мог бежать долго, не теряя дыхания и почти не уставая. “Твари, – думал он на бегу. – Ах, какие же вы твари! Но я до вас доберусь, дайте только срок. Главное, я знаю, с кого начать. Ау, Мирон! Я начну с тебя, и знал бы ты, КАК я с тебя начну! И с каким удовольствием!.."

Долго бежать не пришлось. Юрий только вошел в нормальный рабочий ритм, когда впереди показалось призрачное белое пятно бетонного забора. В следующее мгновение из-за сосновых стволов вынырнул тускло освещенный прямоугольник открытой двери, и при виде этого светлого пятна у Юрия болезненно сжалось сердце: открытая дверь означала, что “хаммер”, вопреки теплившейся у Юрия надежде, успел здесь побывать.

Заглядевшись на этот маяк, Юрий споткнулся о сорванные с петель ворота и полетел кувырком. Боль в ушибленной голени была адской, и, задрав штанину, Юрий ощутил под пальцами липкую влагу и края рассеченной кожи. “А, чтоб тебя! – прорычал он, вскочил и, прихрамывая, бросился к дому. – Снова правая, – подумал он о своей ноге. – Вечно с ней что-нибудь происходит. Не нога, а наказание…"

Светлов лежал на крыльце и, кажется, еще дышал. Юрий быстро осмотрел рану и озадаченно почесал в затылке. Конечно, сквозная дыра в плече и перебитая пулей ключица – не подарок, но ведь у убийцы было сколько угодно времени на то, чтобы довести дело до конца! Вон и дверной косяк пробит – не то первый выстрел “за молоком”, не то второй, контрольный… Ничего себе контрольный выстрел – не в голову, а в дверь, на полметра выше и на добрый метр правее мишени!

Впрочем, рассуждать было некогда. Светлов терял кровь. Пока что ее было не так уж много – похоже, Юрий подоспел как раз вовремя. Вон и сигарета еще дымится, значит, прошло минут восемь-десять, не больше… Интересно, есть в этом доме аптечка и если есть, то где ее искать? Черт, и место такое, что жгут толком не наложишь…

Светлов застонал и открыл глаза. Юрий быстро взял его за руку, нащупал слабо пульсирующую артерию на шее и прижал к ней испачканный кровью палец журналиста.

– Держи тут, – сказал он. – Крепко держи! Ты меня слышишь? Понимаешь?

– Ты? – Глаза Светлова испуганно округлились, остановившись на лице Юрия. – Стрелял.., ты?

– Руку держи, дурень! – ответил Юрий. – Надо остановить кровотечение. Ты соображаешь что-нибудь или еще не совсем? Аптечка в доме есть?

– Н.., не видел. Все, я держу, отпускай. Откуда ты взялся?

– Топор тебе привез, – ответил Юрий и встал. Он огляделся и увидел за выломанными воротами, совсем неподалеку, рассеянный свет фар своей “каравеллы”. На глаз до нее было метров сто, от силы сто пятьдесят, а там, в бардачке, лежала укомплектованная всем необходимым аптечка.

– Лежи, я сейчас, – сказал он Светлову. – И не вздумай подыхать, понял? Как ты вообще?

– Больно, – пожаловался Светлов. – Без штанов.., холодно… И комары…

– Ну раз комаров заметил, значит, не так уж больно, – успокоил его Юрий и побежал к машине за аптечкой.

* * *

…Помятый “уазик” скорой помощи в сопровождении милицейского “лунохода” появился только в четвертом часу утра. К этому времени Светлов впал в забытье, да и Юрий, сидя над его постелью, все время клевал носом. Просыпаясь, он смотрел на часы и каждый раз с досады скрипел зубами: время шло, уходило, просачивалось сквозь пальцы, и ничего нельзя было сделать, чтобы его остановить или хотя бы ненадолго задержать.

Потом, естественно, началась обычная милицейская морока. Сначала в отделении ближайшего поселка, где сонный дежурный ничего не хотел слушать и в ответ на любую реплику только широко зевал, демонстрируя испорченные зубы, а потом в Москве, на Петровке, откуда за Юрием прислали персональный автомобиль. Произошло это, естественно, лишь после того, как в Светлове признали пропавшего несколько дней назад журналиста, которым были под завязку полны все выпуски телевизионных новостей.

Майор с Петровки, который общался с Юрием, не скрывал своего разочарования его плохой осведомленностью. Юрий тоже ничего не скрывал – во всяком случае, своего раздражения. Ему зверски хотелось спать, рассеченная голень ныла, и болело потревоженное плечо, а чертов мент все не верил ему, все выпытывал подробности, заходил с разных сторон и заставлял повторять одно и то же по несколько раз, надеясь подловить Юрия на расхождениях в показаниях. Юрий огрызался, очень довольный тем, что до сих пор ему здесь не повстречалось ни одной знакомой физиономии: попадись он на глаза кому-нибудь, кто был в курсе его прошлых дел, его бы промурыжили здесь до вечера. А так – ну что с него, в самом деле, можно было взять? Ехал человек к приятелю, вез топорик, который тот по рассеянности забыл, а тут вдруг такое – стрельба, кровь… О том, что приятель его в розыске, он понятия не имел, да и сам приятель тоже – спросите его самого, если уже пришел в себя. Не может же он, Юрий Филатов, отвечать за выдумки журналистов! Он – водитель… Был водитель. Машина-то тю-тю, а родная милиция, вместо того чтобы бандитов ловить, клепает мозги честному, ни в чем не повинному раненому человеку…

На языке работников Петровки, 38 и их “подопечных” такая манера поведения называлась “лепить горбатого”. Майор, который допрашивал Юрия, сообщил ему этот ценный факт и присовокупил кое-что от себя. Юрий, поняв, что допрос в основном окончен, крякнул и ответил, вложив в свой ответ все, что, как говорится, накипело. Майор с интересом выслушал ответ до конца. Он даже голову склонил к плечу от внимательности и вдобавок мечтательно закатил глаза. Когда Юрий замолчал – кончилось дыхание, – майор открыл глаза, вытянул перед собой указательный палец и ткнул им в аккуратно отпечатанную по трафарету картонную табличку, висевшую на боковой стенке платяного шкафа. “В кабинете не быковать!” – гласила табличка.

– А кто быкует? – устало спросил Юрий. – Это я так, в сердцах… Так я свободен?

– Задержать бы тебя, – с явным сожалением в голосе сказал майор. – Не нравится мне твоя рожа, гражданин Филатов.

– Так ведь не за что! – сочувственно сказал Юрий.

– Так а я же о чем тебе толкую, – не стал спорить майор. – Иди. Свободен.., пока.

Юрий покинул кабинет, не обратив внимания на это “пока”, столь же многообещающее, сколь и привычное в устах работников правоохранительных органов. Все мы свободны “пока”, подумал он, спускаясь в вестибюль и стараясь не слишком хромать. Каждый несет свой крест, каждый тянет свое ярмо… Это, что ли, свобода?

Он посмотрел на часы. Рассуждать о свободе или ее отсутствии некогда. Дело близилось к полудню, а воскресный полдень – это время, когда никого нигде невозможно найти. Да еще летом… Правда, погода была на стороне Юрия: второй день подряд шел дождик, так что ни о каких пикниках и пляжах не могло быть и речи.

Спрятавшись под каким-то навесом, Юрий вынул из кармана мобильник Светлова и позвонил Мирону на его “трубу”. Как ни странно, Мирон оказался не дома и не на даче, а в редакции и, что было еще удивительнее, до сих пор пребывал в блаженном неведении относительно последних новостей.

– Экстренный выпуск клепаем, старик, – сообщил он Юрию. – Целиком посвященный Диме Светлову.

– Ему или его памяти? – не удержался Юрий. Вопрос прозвучал кощунственно, но Юрий-то знал, что со Светловым все в порядке. Ему просто было интересно проверить, знает ли об этом Мирон.

– Не смешно, – строго сказал Мирон. “Ну и что я проверил? – подумал Юрий с неловкостью. – Тоже мне, Эркюль Пуаро! Сыщик из меня, как из бутылки молоток."

– А я и не смеюсь, – проворчал Юрий. – Ты будешь на месте? Я хочу приехать.

– Я буду здесь еще часа два, – сказал Мирон. – Может, даже два с половиной, но не больше. Так что поторопись, если хочешь получить свою премию.

– Ах да, – сказал Юрий, – премия… Тогда лечу. “Премия, – усмехнулся он. – Обалдеть можно! Хотя, он же ничего не знает… Он даже про машину не знает, бедняга. Но машина – это, пожалуй, самая мелкая из его неприятностей, если не считать того, что я намерен с ним сделать."

«Только бы не сбежал, – думал Юрий, ловя такси и называя адрес редакции. – Только бы не почуял чего-нибудь и не побежал предупреждать своего хозяина. А хозяин у него есть наверняка. Ведь не самому же Мирону была нужна эта шумиха вокруг МКАД!»

Мирон, однако, ничего не почуял и никуда не побежал. Когда Юрий вошел в кабинет, он торопливо выбрался из-за стола и двинулся ему навстречу, широко улыбаясь и заранее распахивая объятия, словно Юрий был его старинным приятелем. Весь вид его словно говорил: “Кто старое помянет, тому глаз вон. Нам еще с тобой работать и работать, так что давай искать общий язык…"

Юрий ловко уклонился от объятий, стараясь, чтобы это не выглядело чересчур демонстративно, и сказал, сразу беря быка за рога:

– Игорь, кто заказал статью о МКАД? Широкая улыбка медленно сползла с лица Мирона, уступив место выражению искреннего удивления и легкой обиды. “Артист, – подумал Юрий. – Интересно, чего он ждет за свое актерское мастерство – аплодисментов?"

– Что-то ты какой-то растрепанный, – участливо сказал Мирон. – Дерганый какой-то. Сон плохой приснился? О каком заказе ты говоришь? Димка вел независимое журналистское расследование, вот и все. Я дурак, конечно, что согласился напечатать тот его материал, но кто же мог знать?..