Текст книги "Без единого выстрела"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Ты знаешь, полковник, из-за чего погиб легендарный комдив Василий Иванович Чапаев? – послышалось у него за спиной.

– Знаю, знаю, – проворчал Мещеряков, брезгливо бросая в раковину грязную тряпку и споласкивая под краном испачканные кофейной гущей пальцы. – Не бухти, там еще осталось немного. Можешь мне не наливать.

– Правда? – Забродов наклонил голову и искоса посмотрел на полковника, высоко задрав брови. – А что, над этим стоит поразмыслить.

Благоухая дорогим одеколоном и сверкая гладко выбритыми щеками и подбородком, он вошел в кухню, отодвинул Мещерякова от плиты, налил ему кофе и мигом организовал вторую порцию.

– Что-то ты сегодня грустный, – сказал он, одним глазом поглядывая на Мещерякова, а другим на джезву. – Задумчивый какой-то. Чересчур задумчивый, я бы сказал.

– Следи за своим кофе, а то окосеешь ненароком, – буркнул полковник. Станешь тут задумчивым, когда кругом такое творится… Кстати, тебе привет от Сорокина.

– Мне очень нравится это «кстати», – заметил Илларион. – Ну, и как наш полковник?

– Тоже задумчивый, – криво ухмыльнувшись, сообщил Мещеряков. – На его орлах очередной «глухарь» повис. Какие-то отморозки замочили нового русского прямо у подъезда.

– Заказуха?

– Да какое там! Все карманы вывернуты, даже сигареты и зажигалку забрали, не говоря уже о деньгах и ружье. Часы сняли, представляешь?

– Представляю, – с пренебрежительной гримасой сказал Илларион и выключил конфорку. – Обыкновенная шпана.

– Вряд ли, – с удовольствием нюхая свою чашку, сказал Мещеряков. – У шпаны этот тип ходил в авторитетах.

– Гастролеры, – сказал Забродов.

– Может быть, и гастролеры, – согласился Мещеряков. – Но что характерно, Илларион, так это то, что потерпевшего буквально забили насмерть, причем не так, как это делает шпана, а точными ударами – двумя или тремя.

– Так двумя, тремя или несколькими? – спросил Илларион, начиная понимать, к чему этот разговор.

– Возможно, и одним, – ответил полковник. – У него проломлен череп результат удара головой о край бордюра, – перебита гортань и сломана шея. Каждая из этих травм, сам понимаешь, могла послужить причиной смерти.

– Тогда бил не наш, – равнодушно сказал Илларион. – Наши в драке не звереют – по крайней мере, когда приходится иметь дело с заплывшим жиром денежным мешком.

– А ты откуда знаешь, что он заплыл жиром? – вкрадчиво поинтересовался Мещеряков. Илларион не принял шутливого тона.

– Насчет жира – это я так, к слову, – сказал он. – Но если бы этот-потерпевший сопротивлялся, повреждений на нем было бы больше. Значит, это был наглый и самоуверенный кусок дерьма, давно забывший, что это такое – получать по морде и давать сдачи. Или же он струсил и молча ждал, пока его прикончат голыми руками. Ни то, ни другое не делает ему чести. Но убил его не наш. Можешь так и передать Сорокину, если это он тебя послал.

Мещеряков отхлебнул кофе, зажмурился от удовольствия и покачал головой.

– Специалист, – похвалил он. – А Сорокин меня никуда не посылал. Я ему то же самое сказал и почти теми же словами. А тебя спросил… ну, чтобы сравнить наши мнения. Сопоставить, так сказать.

– Ну хорошо, – усаживаясь напротив него и закуривая, сказал Илларион. Чашка с кофе курилась горячим ароматным паром у его левого локтя, дым от сигареты тонкой струйкой убегал в открытую форточку. – Ну сопоставил ты. Кстати, я рад, что наши мнения совпали. Растешь, полковник. Но ведь ты же не за этим пришел, правда?

– Я что, не могу зайти к тебе просто так, без повода? – изобразил возмущение Мещеряков.

– Можешь, – не стал спорить Илларион. – Только редко пользуешься этой возможностью.

– Ну знаешь! – На сей раз возмущение Мещерякова было искренним и неподдельным. – Я, между прочим, на службе, и рабочий день у меня ненормированный. Не всем же быть пенсионерами по принципиальным соображениям!

– Пенсионер по принципиальным соображениям, – медленно повторил Илларион, смакуя каждое слово. Оскорбление, как всегда, скатилось с него, как с гуся вода. – Красиво. Надо бы написать транспарант с таким текстом и повесить над дверью. Но вернемся к нашим баранам. Значит, человек ты занятой, так? И твой ненормированный рабочий день сейчас, насколько мне известно, в самом разгаре. А ты в это время сидишь у меня, попиваешь то коньячок, то кофе и развлекаешь пенсионера светской беседой. Не стыкуется, а? Не очень это на тебя похоже, занятой полковник Мещеряков.

– Много ты понимаешь, Шерлок Холмс занюханный, – буркнул Мещеряков, торопливо поднося к губам чашку так, словно хотел за нее спрятаться. Илларион молча смотрел на него, и под этим спокойным взглядом полковник слегка увял. – Есть такое дело, – сказал он после долгой паузы. – Какая-то сволочь копает под нашу контору.

– Ой, – сказал Илларион, изобразив комичный ужас. – Сволочь, да? Копает? Прямо так под ГРУ и копает?

– Представь себе, – сердито ответил Мещеряков. – Прямо так и копает. ГРУ, конечно, переживет, но может случиться парочка неприятных моментов, связанных с оглаской некоторых наших секретных операций.

– Ну, брат, – качая головой, сказал Илларион, – спасибо тебе. Удивил. Я-то уж, грешным делом, думал, что ко всему привык, но такое… Ну-ка, ну-ка, расскажи, если не секрет.

– Пока что секрет, – угрюмо сказал Мещеряков, – но если так пойдет дальше, очень скоро у нас не останется никаких секретов. Дело в том, что в Москве завелся какой-то мелкий сукин сын…

Глава 3

Фамилия мелкого сукиного сына, о котором полковник спецназа ГРУ Мещеряков собирался рассказать Иллариону Забродову, была Чеканов. Звали его Николаем, по отчеству он был Анатольевич, но по отчеству его, как правило, никто не называл, и бывали случаи, когда Николаю Чеканову приходилось лезть в паспорт или обращаться к матери, чтобы вспомнить, как звали его исчезнувшего много геологических эпох назад отца. Эпохи эпохами, но родителя своего Чеканов никогда не видел и видеть, по вполне понятным причинам, не хотел.

Окружающие называли его Чеком, имея в виду, конечно же, вовсе не тот чек, который выбивает кассовый аппарат в магазине, и даже не тот, которым принято расплачиваться в цивилизованных странах вместо наличных денег. Просто это прозвище хорошо подходило к нему, облегая, как перчатка. Коротенькая кличка кочевала за Чеком из детского сада во двор, оттуда в школу, потом в институт, в армию и даже на работу. На работе к Чеку относились с уважением, но по имени-отчеству величать так и не привыкли. Иногда ему начинало казаться, что, доживи он хоть до ста лет, его по-прежнему будут звать Чеком. Он не имел ничего против: это прозвище нравилось ему гораздо больше, чем имя Николай. Чеку почему-то представлялось, что все Николаи должны быть крупными, широколицыми, плечистыми и непременно толстозадыми. Он же уродился мелким, с тонкими нервными чертами лица и длинными пальцами потомственного пианиста. Впрочем, кроме пальцев и общей субтильности, в нем было меньше общего с музыкой, чем в медной кастрюле: у Чека начисто отсутствовал музыкальный слух, не говоря уже о голосе.

С самого детства Чек был непоседой, фантазером и затейником.

Родственники и педагоги, качая головами над его очередной проделкой, расходились во мнениях: одни прочили ему карьеру великого афериста, другие утверждали, что в тщедушном теле Чека стремительно вызревает удачливый политик. В те переменчивые годы еще не все население страны догадывалось, что это одно и то же.

Прозрение пришло к ним позже, но к тому времени Чек уже вырос и не стал ни тем, ни другим.

Ему было тринадцать, когда у него внезапно погибла старшая сестра. Хоронили ее в закрытом гробу, и обстоятельства смерти, по всей видимости, были таковы, что даже болтливые старухи, проводившие все светлое время суток на скамеечке у подъезда, не отваживались судачить на эту тему, если подозревали, что Чек может находиться где-то поблизости. Чека во дворе любили, несмотря на его проделки, а его мать уважали и жалели, так что он дожил до двадцати четырех лет, пребывая в полном неведении по поводу обстоятельств гибели собственной сестры.

Этот, с позволения сказать, случай как-то подсушил Чека. Он словно повзрослел за одну ночь на десять лет.

Внезапно, буквально в один день прекратились хитроумные проказы и сложные многоходовые розыгрыши. Чек стал серьезным и сосредоточенным, словно бился над решением какой-то важной проблемы. Взрослые понимающе кивали и перешептывались у него за спиной: все понятно, у парня такое горе… Ничего, молодость свое возьмет. Вот успокоится немного, отойдет, и все начнется заново.

Они ошибались, как и тогда, когда гадали о будущем Чека. Переполнявшая его бурная энергия, конечно же, никуда не делась, но он нашел для нее новое русло. Чек страстно увлекся электроникой, которой раньше интересовался от случая к случаю. В школе, где он учился, имелся подаренный шефами компьютерный класс – один из первых в Москве, не говоря уже о Советском Союзе.

Компьютеры буквально очаровали Чека скрытыми в них безграничными возможностями. Его мать зарабатывала неплохо, но не настолько хорошо, чтобы купить сыну такую дорогую игрушку. Неугомонный Чек обложился книгами и стал проводить целые дни на радиорынке, скупая по дешевке электронный хлам. В результате ему удалось собрать некий жуткий агрегат, самым удивительным в котором было то, что он работал. Чек сутками возился с этим электронным чудищем, отлаживая и модернизируя его, мало-помалу приводя в соответствие. Видимо, предъявляемые им к своему детищу требования были чересчур высоки, поскольку примерно через полгода существования электронный монстр в один прекрасный вечер задымился, с громким треском выбросил из своих развороченных внутренностей сноп ярких белых искр и весело, чадно загорелся. Мать в это время была на работе. Чек сразу потушил пожар. Мебель не пострадала, но с первого взгляда было ясно, что собранный Чеком прибор приказал долго жить.

Две недели Чек ходил как в воду опущенный, а потом, вернувшись из школы, с недоверчивой радостью обнаружил на своем опустевшем столе старенький «Кондор» и коробку с гибкими дисками. Торопливо поблагодарив мать, Чек включил компьютер и сел за клавиатуру. Через час он окончательно убедился в том, что «Кондор» туп, как бревно, и в подметки не годится его погибшей самоделке.

Это был великий день: Чек понял, что нашел свое призвание.

Судьба и карьера складываются из тысяч малозаметных мелочей. Порой достаточно, прогуливаясь, свернуть не в тот переулок или заговорить с незнакомым человеком, чтобы ваша жизнь либо пошла кувырком, либо превратилась в волшебную сказку. При этом никто загодя не знает, какой из тысяч переулков тот, и с кем конкретно не стоит заговаривать на улице. В силу своего характера, привычек, воспитания и цепи мелких, никем не замеченных и не оцененных по достоинству случайных происшествий Чек, который мог бы стать российским вариантом Билла Гейтса, заделался хакером.

Это занятие, весьма увлекательное само по себе, не могло полностью удовлетворить кипучую натуру Чека: в России не так уж много компьютерных систем, в которые стоило бы проникать. Кроме того, хакерство, при всей его увлекательности, всегда было и остается довольно дорогостоящим увлечением, не приносящим никакого дохода – если, конечно, вы не собираетесь доить банки, переводя чужие денежки на свой собственный банковский счет. Банковского счета у Чека не было, так же как и желания в один прекрасный день проснуться в камере следственного изолятора. Так что он очень обрадовался, прочитав в газете объявление о том, что «солидной фирме требуется опытный программист с нетрадиционным мышлением для работы, требующей творческого подхода». Конкурс оказался довольно большим, но проводивший отбор человек в строгом деловом костюме и с каменной физиономией, похоже, был очень неглуп, потому что из нескольких десятков претендентов выбрал именно Чека в его обтрепанных джинсах и мятой футболке.

«Солидная фирма», в которую приняли Чека, оказалась всего-навсего службой безопасности какой-то коммерческой структуры – какой именно, Чек не сразу разобрался.

Поначалу он загрустил, решив, что ему предстоит монотонная и нудная работа по компьютерному обслуживанию электронных систем охраны, но очень быстро убедился, что это не так, а вернее, совсем не так. То есть такой работой его контора тоже занималась, но для этого в ней имелся укомплектованный штат работяг-программистов и дипломированных специалистов по электронным сетям. Дело, к которому приставили Чека, было гораздо более тонким и действительно творческим.

– Парень ты грамотный, – сказал ему однажды шеф, которого подчиненные почтительно именовали Валентином Валерьяновичем как в лицо, так и за глаза. Чек действительно был грамотным парнем и догадывался о причинах почтительности подчиненных – все помещения в просторном офисе службы безопасности наверняка были до отказа нашпигованы следящей аппаратурой.

– Да, я очень грамотный, – дурашливо ответил Чек, у которого порой возникали те же проблемы с собственным языком, что и у Иллариона Забродова.

– Парень ты грамотный, – повторил Валентин Валерьянович, тем самым как бы отменяя неуместную реплику Чека. Его непроницаемое лицо с утиным носом оставалось бесстрастным и неподвижным. Чеку приходилось внимательно присматриваться, чтобы заметить, как шевелятся губы шефа, выталкивая из себя гладкие, как морская галька, слова. Волосы у Валентина Валерьяновича были редкие, бесцветные, гладко зачесанные назад и на вид казались мертвыми, глаза напоминали два торчащих из откоса белой глины серых булыжника.

– Любой мало-мальски грамотный человек не может не понимать, продолжал Валентин Валерьянович, – что основой прогресса и экономического роста как любой частной компании, так и страны в целом является честная конкурентная борьба. Честная, но, – тут он поднял кверху сухой указательный палец с квадратным ногтем, – жесткая. А поскольку борьба – это всегда азарт, некоторые из участников состязания постепенно увлекаются, входят в раж и забывают о правилах… Мы – служба безопасности, и наша задача как раз и заключается в том, чтобы вовремя одергивать таких, с позволения сказать, спортсменов. Ты можешь сказать, что это дело милиции и прокуратуры… – Он сделал паузу и внимательно посмотрел Чеку в лицо своими серыми булыжниками, давая тому возможность высказать свои соображения по этому поводу. Чек сидел молча, всем своим видом демонстрируя повышенное внимание. Валентин Валерьянович едва заметно кивнул, давая понять, что доволен занятой Чеком позицией, и продолжал говорить:

– Так вот, милиция и прокуратура – это, если продолжать пользоваться спортивной терминологией, «скорая помощь» и квалификационная комиссия. Они всегда выходят на сцену, когда дело уже сделано и поправить что бы то ни было не представляется возможным. И потом, не тебе объяснять, насколько топорно и непрофессионально они работают. А мы – что-то вроде судьи на ринге. Наше дело – не допускать инцидентов, пресекать их в самом зародыше. Если кто-то, скажем так, нарушает правила игры, мы должны быть начеку и поставить нарушителя на место – предупредить, наказать, удалить, наконец…

– Физически? – поинтересовался неугомонный Чек.

– Что? – переспросил сбитый с мысли Валентин Валерьянович.

– Удалить физически? Ну там… я не знаю… пиф-паф, ой-ой-ой, умирает зайчик мой…

Валентин Валерьянович позволил себе улыбнуться краешком тонкогубого рта.

– Похоже, с моей лекцией что-то не в порядке, – пошутил он. – Она возымела совсем не то действие, которого я ожидал, а прямо противоположное. Я как раз пытался объяснить тебе, что мы не мафия и не тайная полиция, а солидная организация, стоящая на страже законности и интересов фирмы законных интересов и прав. Это понятно?

– Понятно, – сказал Чек. – Я ведь просто уточнил… для ясности.

– Я тоже, – кивнул Валентин Валерьянович. – Потому и пригласил тебя для разговора. Чтобы впоследствии не возникло ненужных вопросов, неверно истолкованных моментов и прочих недоразумений. Испытательный срок ты прошел, пора приступать к настоящей работе. Специалист ты стоящий, подходишь нам по всем параметрам, так что мне не хотелось бы использовать тебя втемную – от этого, знаешь ли, сильно страдает эффективность работы.

– Согласен, – сказал Чек, почувствовав, что от него ждут ответа. Ценю ваше доверие. Постараюсь оправдать. Так сказать, соответствовать…

– Не паясничай, – одернул его Валентин Валерьянович. – Это довольно серьезный разговор.

– Извините.

– Уже извинил. Так вот, наше дело – безопасность. Защита. А защита, как известно, бывает двух типов: пассивная, включающая в себя всевозможные охранные системы, пароли, допуски и прочую чепуху вплоть до ночных сторожей, и активная, состоящая из системы профилактических мер…

– Лучшая защита – нападение, – пробормотал Чек.

– Можно сказать и так, – согласился Валентин Валерьянович. – Так, пожалуй, даже лучше. Заметить противника на дальних подступах и напасть первым… Да, это наиболее полно описывает суть нашей работы. А нападение требует разведки. Вот этим ты и займешься.

– Класс! – не сдержавшись, воскликнул Чек.

– Я знал, что тебе понравится, – сказал Валентин Валерьянович. Работать будешь дома. Завтра тебе доставят и установят все необходимое. Собранный материал будешь привозить сюда и сдавать лично мне под расписку. Объекты… гм… исследований тоже буду указывать я. Учти, дело это серьезное, не какое-нибудь хакерство, хотя элементы сходства, конечно, имеются.

– Да при чем тут хакерство! – воскликнул Чек, всем своим видом стараясь показать, что если на свете и бывают хакеры, то он не принадлежит к их числу.

– Тихо! – прикрикнул на него Валентин Валерьянович. – Руками махать будешь в милиции, а у нас контора серьезная. Чего взвился-то? Кажется, не на допросе…

«Это вам так кажется», – хотел сказать Чек, но промолчал. Он быстро усваивал уроки.

– Так вот, – продолжал шеф. – К чему я заговорил о хакерстве? А заговорил я об этом для того, чтобы ты раз и навсегда уяснил: самодеятельность строго воспрещается. То есть рыться в информации ты можешь беспрепятственно, это даже приветствуется. Глядишь, ненароком что-то интересное откопаешь… Но боже тебя упаси распространять эту информацию без моего ведома – распространять, использовать, продавать и даже трепаться с друзьями за бутылкой водки. Погон мы, конечно, не носим, но не надо обольщаться на этот счет. Мы – спецслужба, и дисциплина у нас суровая. Начнешь выкаблучиваться – вылетишь с работы, да с таким треском, что тебя потом даже в дворники не возьмут. Уяснил?

Чек все уяснил в лучшем виде, но на всякий случай сделал в памяти зарубочку: в приведенном Валентином Валерьяновичем перечне запрещенных действий главным, разумеется, была торговля информацией. Кому, как не Чеку, было знать, что в наше время информация стала самым ценным товаром на свете? Тут маячили какие-то туманные, но весьма заманчивые перспективы, и Чек решил, что дисциплина дисциплиной, а думающий человек должен во всем разбираться сам. Он очень не любил, когда его пытались запугивать, а каменнолицый Валентин Валерьянович, похоже, именно этим и занимался.

Он не торопился с выводами и, тем более, решительными действиями. Он не сомневался, что установленный в его квартире суперсовременный компьютер постоянно контролируется и ревизуется из главного офиса. Для такого виртуоза, как Чек, наглухо закрыть свой винчестер от постороннего вмешательства было бы плевым делом, но он не хотел возбуждать ненужные подозрения. Кроме того, он не хотел рисковать работой, которая ему нравилась и за которую очень хорошо платили – так хорошо, что не избалованный изобилием денежных знаков Чек первое время чувствовал себя настоящим богачом.

Помимо денег, работа давала Чеку возможность круглые сутки заниматься любимым делом. Открывшиеся перед ним горизонты были так широки, что в прежние хакерские времена он и мечтать не мог о подобном.

Каждые полгода ему меняли компьютер, устанавливая взамен морально устаревшего более совершенный. Технический отдел фирмы работал как часы, стараясь держаться на уровне новейших мировых разработок, а порой даже на полшага вперед. С такой техникой Чек чувствовал себя всемогущим и неуязвимым. Она позволяла беспрепятственно проникать в темные омуты защищенных мудреными паролями хранилищ информации и безнаказанно удить там золотых карасей компромата. Иногда он не ложился спать по несколько суток, блуждая в запутанных лабиринтах мировых компьютерных сетей и наугад влезая в чужие банки данных. Порой, когда того требовала работа, он покидал свою комнату и мотался по всему городу, вооруженный компактным ноутбуком, мобильным телефоном и, при необходимости, набором следящей и записывающей аппаратуры, которому позавидовал бы любой шпион. Трудностей в обращении с незнакомыми устройствами Чек не испытывал, поскольку электронику чувствовал спинным мозгом и мог с первого взгляда сказать, для чего предназначена та или иная штуковина и как она работает.

Между делом он путем нехитрых упражнений с клавиатурой своего компьютера узнал, что служба безопасности, в которой он работает, обслуживает концерн «Эра», занимающийся, помимо всего прочего, мобильными средствами связи, телевизионным вещанием и издательской деятельностью. Чек обдумал добытую информацию и счел ее нейтральной: какая разница, на кого работать, если фирма действительно солидная и щедро платит.

Немного позже ему пришлось в корне пересмотреть свое мнение по этому вопросу, и день, когда он это сделал, стал для него началом конца.

* * *

Чек проснулся и сел на кровати, спустив босые ноги на пол. Зевая и протирая заспанные глаза, он поднялся, прошлепал к столу и прихлопнул ладонью будильник. Сводящее с ума электронное пидиканье смолкло.

Чек двинулся обратно к кровати, но на полпути спохватился, повернул к окну и с треском раздвинул плотные шторы, впуская в комнату серенький свет, озаривший развороченную постель и заваленный бумагой, какими-то печатными платами, мотками проводов и прочей электронной требухой стол, посреди которого, беззастенчиво вывалив наружу внутренности, красовался новенький компьютер последнего поколения, не выдержавший очередной модернизации и накануне вечером отдавший богу свою электронную душу.

Чек зевнул и выглянул в окно. Погода, как и предрекали синоптики, была мерзопакостной; над Москвой завис очередной циклон, небо обложило глухими тучами, и шел дождь – точнее, не шел, а лупил, как будто копился где-то над Атлантикой годами, а теперь вот, наконец, прорвался.

Прямо под окном, приткнувшись к бордюру под ветвями старой корявой рябины, мокла, дожидаясь хозяина, принадлежавшая Чеку красная спортивная «хонда». Позади нее, почти упираясь в задний борт бессильно отвисшим клыкастым бампером, стояла «победа» зловредного военного пенсионера Курьянова. Курьянов все время норовил подпереть машину Чека так, чтобы тому утром было не выбраться со стоянки. Чеку было невдомек, чем он не угодил пенсионеру, но злой умысел был, как говорится, налицо: Курьянов подпирал «хонду» при всяком удобном случае, и Чеку приходилось по полчаса сигналить, сажая аккумулятор, а то и подолгу барабанить Курьянову в дверь кулаками и даже ногами, прежде чем ядовитый старикан снисходил, наконец, до того, чтобы спуститься во двор и отогнать свою ржавую телегу.

На этот раз Курьянов просчитался: спереди, между бампером «хонды» и стволом рябины, оставался почти метр пустого пространства. Привыкший ездить на неповоротливой «победе» старый хрыч, похоже, был уверен, что этого никак не хватит, чтобы выехать на дорогу, но Чек знал, что верткая «хонда» пройдет там с запасом. Ее строили японцы, а они уже много лет страдали от переизбытка личного транспорта и острой нехватки парковочных мест, так что с маневренностью у японских автомобилей был полный порядок. Когда-то Чеку даже попалась на глаза журнальная публикация, в которой шла речь о перспективной разработке японских конструкторов: автомобиле, где все четыре колеса могли бы поворачиваться на девяносто градусов, так что машина выбиралась бы со стоянки боком, под прямым углом. Интересно, подумал Чек, что бы стал делать Курьянов, обзаведись я таким автомобилем? Удавился бы, наверное, от тоски.

Чек потянул за рукоятку, и тройной стеклопакет бесшумно повернулся на шарнирах, впуская в прокуренную комнату поток свежего воздуха, пахнущего мокрой зеленью и теплым асфальтом. Будильник на столе вдруг ни с того ни с сего тихонечко пиликнул, словно напоминая о себе. Чек выругался, отошел от окна и стал натягивать брюки.

Будильник он заводил только в исключительных случаях, собираясь выйти из дома раньше одиннадцати утра, и ставил его всегда не в изголовье, как это принято у большинства людей, а подальше, на стол, чтобы до адской машинки нельзя было дотянуться, не вставая с постели. Чек давно заметил за своим организмом эту особенность: если будильник стоял в пределах досягаемости, он просто выключал его, не открывая глаз и чаще всего даже не просыпаясь, и продолжал мирно спать до полудня, поскольку привык вести ночной образ жизни. Однажды он проспал назначенную на десять утра встречу с Валентином Валерьяновичем и получил свой первый настоящий нагоняй.

Нагоняй в исполнении шефа выглядел жутковато, и с тех пор Чек предусмотрительно ставил будильник подальше, на всякий случай дублируя его таймером музыкального центра.

Вспомнив о таймере, Чек метнулся к музыкальному центру, но запутался в натянутых до половины брюках и чуть не упал. Он схватился за спинку кровати, чтобы удержать равновесие, и в этот момент в недрах музыкального центра что-то звонко щелкнуло, и установленные в углах комнаты огромные колонки, постепенно набирая мощность, обрушили на Чека водопад ревущих аккордов. Уровень звука стоял на максимуме, и Чек поспешно разинул рот, как это делают артиллеристы, чтобы не оглохнуть в момент залпа.

Изрыгая проклятия, Чек дотянулся до пульта дистанционного управления и торопливо выключил музыку. В наступившей тишине стало слышно, как живший этажом ниже Курьянов старательно колотит в потолок чем-то деревянным скорее всего, ручкой от швабры, которой старый хрыч пользовался при ходьбе вместо трости. Чек поглядел на часы. Было тридцать пять минут шестого. «Старик, небось, навернулся от моей музыки, – подумал он. – Хорошо, что наверху чердак, а то лупили бы сейчас с двух концов – и сверху, и снизу. Ну, чего барабанит? Я ведь уже выключил…»

Он наклонился, уперевшись ладонями в колени, и гаркнул прямо в пол:

– Угомонись, дед! Все уже, все!

Он не был уверен, что Курьянов слышит, но стук прекратился. Чек застегнул штаны и потянулся к лежавшей на подоконнике пачке сигарет, но вовремя спохватился и отдернул руку.

– Сначала завтрак, – сказал он вслух. Его завтрак состоял из большой чашки черного, как деготь, термоядерного кофе и лежалой горбушки с кусочком сухой колбасы. Больше в холодильнике ничего не было, и Чек, загибая пальцы, попытался сосчитать, какой сегодня день. По всему выходило, что до визита мамы, которая наверняка принесет что-нибудь пожевать, оставалось еще как минимум двое суток.

– Интересно, – прошамкал Чек набитым ртом, обращаясь к пустому холодильнику, – когда это я успел все сожрать?

Ему было не впервой оказываться в подобной ситуации: увлекшись работой, он превращался в настоящего лунатика, не видя и не понимая ничего, кроме мерцающего перед глазами экрана компьютера. В таком состоянии он мог не спать и не есть по трое суток, а потом, все так же незаметно для себя самого, вымести холодильник дочиста, уничтожив в течение часа недельный запас продуктов. Судя по состоянию холодильника, в котором не было ничего, кроме каким-то чудом попавшего в отделение для овощей профессионального фотоаппарата «минольта», именно так все на этот раз и произошло.

– А ты что тут делаешь? – прокурорским тоном спросил Чек у фотоаппарата, за ремешок вынимая его из нижнего ящика холодильника.

Фотоаппарат молчал, от кожаного футляра веяло прохладой. Чек поискал, куда бы его сунуть, но все горизонтальные плоскости в кухне были загромождены грязной посудой и книгами, от одного вида которых любой поклонник беллетристики впал бы в глубокую депрессию.

– Ага, – глубокомысленно сказал Чек фотоаппарату. – Следствию все ясно. Понятно, как ты сюда забрел… Ну ты пока тут полежи, а я, когда вернусь, наведу порядок.

Он вернул «минольту» в холодильник, захлопнул дверцу и допил остывший кофе Приведя себя в порядок и одевшись, как полагается служащему солидной фирмы, он направился к дверям, но, спохватившись, вернулся и перерыл все в доме в поисках денег – на обратном пути нужно было заехать в магазин за продуктами. Бумажник почему-то обнаружился на полке в туалете, где пылились забытые баночки с гвоздями и шурупами и тихо ржавел скудный инструмент молоток с вечна норовящей слететь головкой, тупая ножовка, давно нуждавшаяся в разводке, и пара гаечных ключей из велосипедной аптечки.

Заглянув в бумажник, Чек обнаружил, что в нем, помимо денег, лежат его права и регистрационный талон на машину.

Он пожал плечами, обозвал себя олигофреном и вышел из квартиры. Уже вызвав лифт, он спохватился еще раз, вернулся домой и потратил еще пять минут на поиски среди груд электронного хлама коробочки с компакт-диском, на котором хранилась добытая им накануне любопытная информация. Помнится, он как раз собирался кое-что уточнить, но тут ему показалось, что компьютер работает раздражающе медленно, и в тот же миг его осенила идея, как ускорить происходящие внутри серого жестяного ящика процессы. Он торопливо скачал информацию на диск и вооружился паяльником и отверткой – как оказалось, совершенно напрасно. Насколько Чек разбирался в электронике – а он разбирался в ней весьма прилично, – его «персоналка» раз и навсегда превратилась в утиль, оживить который было не под силу никаким инженерам. Само по себе это не было трагедией. Чек знал, что компьютер ему заменят без слов, да и сам он располагал теперь такими средствами, что мог приобрести новейший агрегат из карманных денег, но его раздражала непредвиденная заминка в работе. И надо же было такому случиться как раз тогда, когда он нащупал что-то интересное!

На лестничной площадке он остановился, придирчиво обследовал содержимое своих карманов и заставил себя сосредоточиться, пытаясь выяснить, не забыл ли еще чего-нибудь. Все необходимое было при нем, газ на кухне не горел, и Чек готов был присягнуть, что не включал утюг вот уже полторы недели. Краны в ванной и на кухне тоже были в порядке, замок он закрыл только что… – Вперед, – сказал себе Чек и вошел в лифт. Машину Чек водил виртуозно, поскольку это занятие было сродни компьютерной игре. После долгих периодов затворничества наедине с компьютером его немного отвлекала необходимость работать педалями и поминутно дергать рычаги, но это неприятное ощущение проходило в течение нескольких минут, и Чек сливался с машиной в одно целое. Его стиль вождения напоминал последний полет японского летчика-камикадзе, ведущего горящий истребитель в атаку на американский авианосец, но на блестящих бортах его «хонды» не было ни единой царапинки: Чек всегда успевал думать и реагировать и за себя, и за других водителей. Правда, объяснить это инспекторам ГИБДД удавалось не всегда, и маршрут каждой поездки Чека был обозначен оставляемыми то тут, то там солидными суммами, но его это не волновало: копить деньги Чеку было не на что.