Текст книги "Спасатель. Жди меня, и я вернусь"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Судя по тому, как быстро она приехала, в какой-то степени Андрей до сих пор оставался ее хомячком. И он не удивился, осознав, что это ему приятно – где-то, как-то, со множеством больших и малых оговорок, но все-таки приятно, а не наоборот. Хотя три года назад, устав от постоянных капитуляций, которые, увы, не приводили к окончанию военных действий, и подав наконец на развод, он не испытал ничего, кроме облегчения. Из опыта семейной жизни оба вынесли стойкое отвращение к институту брака, но, как ни странно, не друг к другу. Они продолжали встречаться – изредка, под настроение и когда не было других вариантов – и, как уже упоминалось выше, спешили друг другу на помощь по первому же зову.

Чем не городская идиллия начала двадцать первого века?

Отголоски ведущихся в районе ординаторской военных действий смолкли.

– Уделала, – держа в руке наполовину очищенный апельсин, констатировал Мишаня. – Вот это женщина! Не баба, а шестиствольный миномет. Жена?

– Бывшая, – с трудом садясь на постели, признался Андрей. Сесть оказалось по-настоящему тяжело, остаться в этом положении – еще тяжелее, но он крепился, потому что мог предсказать дальнейшее развитие событий с точностью до седьмого знака.

– Понимаю, – слегка его удивив, сочувственно изрек Мишаня. – Сковородкой по черепу – это еще не самое страшное. Хуже, когда прямо по мозгам – с утра до вечера, каждый божий день…

По уму, следовало бы посоветовать ему помалкивать и не совать нос не в свое дело, но Андрей промолчал: сосед хотел, как лучше, и не заслужил такой отповеди. Кроме того, его реплика, хоть и не могла считаться образцом высокого стиля, ничего, кроме голой правды, не содержала. Да и практически неизбежных в такой ситуации советов: учить ее надо, кулаком учить, чтоб знала свое место, – не поступило, из чего следовало, что Мишаня не так туп и неотесан, как можно подумать, глядя на его кричаще-яркий спортивный костюм, небритую челюсть и щербатую ухмылку.

Андрей как раз напоминал себе, что и сам в данный момент выглядит ничуть не лучше, когда в палату вернулась Марта. Волосы ее развевались, белая накидка трепетала за спиной, как крылья воинственного ангела, а в руке вместо пакета с апельсинами, содержимое которого стараниями хлебосольного Мишани уже распространилось по всей палате, была черная спортивная сумка.

5

Фляжка была блестящая, серебристая, обтянутая темно-коричневой тисненой кожей. Она появлялась на свет в самые неожиданные моменты, и всегда это происходило так, что Женька не успевал засечь, откуда, собственно, она берется. С учетом того обстоятельства, что Шмяк, по идее, лечился здесь от алкоголизма и сопутствующих психических расстройств, его манипуляции с флягой выглядели довольно загадочными и рискованными. Они явно шли вразрез с предписаниями лечащего врача и незыблемыми, как законы физики, правилами внутреннего распорядка пансионата. Более того, они противоречили словам и действиям самого Шмяка, который явился сюда добровольно – просто приехал один, на такси, без конвоя, состоящего из утомленных его пьяными выходками родственников, и отвалил сумасшедшие деньги за то, чтобы его избавили от пагубного пристрастия и, по его собственным словам, «подкрутили винтики в черепушке».

Кое-какие предположения на этот счет у Женьки Соколкина имелись, но он предпочитал держать их при себе. Что толку теряться в догадках, если проверить все равно ничего нельзя? Догадки могут быть верными или нет, а задавать вопросы бесполезно – Шмяк в ответ или соврет, или просто отмахнется: отвяжись, сопляк, не твоего ума дело! И между прочим, будет полностью в своем праве. Женька действительно не имел ни нужды, ни желания разбираться в его личных проблемах и обстоятельствах. По-настоящему загадочным представлялось другое: каким образом не иссякает содержимое фляги, к которой Шмяк прикладывается с такой завидной регулярностью?

Шмяк приложился к фляге, сделав приличный глоток, по комнате поплыл резкий запах коньяка.

– Ну, – опустившись в кресло и сделав глубокую затяжку, сказал Шмяк, – рассказывай, что целое утро в кабинете у главврача делал. Постукиваешь, барабанщик?

И, иллюстрируя это оскорбительное предположение, легонько постучал костяшками пальцев по подлокотнику.

Женька не оскорбился: это была одна из любимых и притом самых безобидных шуток Шмяка.

– На кого тут стучать? – пренебрежительно откликнулся он, подчищая тарелку.

– Что за молодежь пошла, элементарных вещей не знают! – Шмяк снова глотнул из фляги и затянулся сигаретой. – Было бы желание, а на кого стучать, всегда найдется. Повариха продукты домой таскает, старшая сестра нарушает правила хранения наркотических препаратов…

– Пациент Шмаков курит в палате и распивает на территории пансионата крепкие спиртные напитки, – не удержавшись, подсказал Женька.

– Вот видишь, – в свою очередь, не подумав обидеться, одобрил его сообразительность Шмяк. – А говоришь, стучать не на кого… Да ладно, шучу. Так о чем вы там с главврачом секретничаете?

– Да какие там секреты! – отмахнулся надкушенным пирожком Женька. – Комп у него снова завис, вот и весь секрет.

Семен Тихонович – нормальный дядька, известный специалист, но в компьютерах шарит, как я в минно-подрывном деле. Как начнет мышкой щелкать, такого нащелкает, что потом за неделю не разгребешь.

– А ты у него, значит, вроде скорой компьютерной помощи, – подсказал Шмяк.

– Ну да, вроде того. Я ему комп в чувство привожу, а он мне разрешает в Интернете посидеть.

– Картинки? – предположил Шмяк. – Видео, приколы… В общем, весь этот мусор. Да? Или, может, порнушка?

Женька залпом допил морс и, развернувшись на стуле, сел лицом к собеседнику. Тема была близкая, хорошо знакомая и где-то даже больная; на эту тему можно было и поговорить, причем не просто на равных, а с чувством своего полного превосходства, поскольку на матерого хакера Шмяк смахивал меньше, чем на кого бы то ни было.

– Интернет часто сравнивают с помойкой, – сказал Женька тоном доктора физико-математических наук, читающего лекцию в сельском клубе. – Это широко распространенное заблуждение – вернее сказать, предвзятое мнение, присущее в основном тем, кто до сих пор даже телевизор включает с опаской – а вдруг взорвется? А Интернет – это целый мир, и в нем, как в любом мире, есть все, в том числе и помойки. Он существует совсем недавно, его еще не успели подмять под себя и взять под контроль те, кто любит всеми командовать. Интернет – это территория свободы. Просто есть люди, которым свобода противопоказана. Это из-за них Интернет обзывают информационной помойкой. Потому что дерьмо всегда плавает поверху.

– Это точно, – неожиданно помрачнев, серьезно сказал Шмяк. – Насчет всего остального – не знаю, тебе виднее. А насчет дерьма, которое сверху, – это ты, брат, попал в самую точку.

– Простая физика, школьный курс, – скромно отказался от лавр первооткрывателя Женька. – И потом, кто ищет дерьмо, обязательно его найдет. Хоть из-под земли достанет.

– Тоже верно. – Шмяк погасил окурок о подошву, сунул его за батарею и снова приложился к фляжке. Он пьянел быстро, прямо на глазах, подтверждая тем самым, что поставленный Семеном Тихоновичем диагноз недалек от истины. – Занятный ты парнишка, Иваныч. Зеленый ведь пацан, а рассуждаешь, как профессор.

– Лучше было бы, если б я по фене ботал и у малолеток по подъездам мобилы отжимал?

– Да нет, наверное, не лучше… Ну, и что нового в этом твоем свободном мире? Что, опять террористы кого-нибудь взорвали?

– Один блогер пишет, что золото компартии до сих пор где-то спрятано, – сообщил Женька. Террористами он не интересовался. Коль скоро они со Шмяком не были генералами, планирующими масштабную контртеррористическую операцию, обсуждение данной темы было сродни разговорам о сбесившемся климате – говори не говори, а от твоей болтовни все равно ничего не изменится.

– Опять? – удивился Шмяк. Кто такой блогер, он не спросил, из чего следовало, что с Интернетом он знаком намного ближе, чем утверждал. – Вот народ! Двадцать лет прошло, а они все не угомонятся… Хотя чему я удивляюсь? Технологии за эти двадцать лет черт-те куда скакнули, а народ, каким был, таким и остался. Только раньше салажата вроде тебя пиратскими кладами бредили, а нынче, вишь, золотом партии. Мы про эти самые клады в книжках читали, вы – в Интернете, вот и вся разница. Эх, молодо-зелено! Далась вам эта компартия… Что она вам плохого сделала, не пойму, хоть убей. Твои-то родители небось при коммунистах жили и горя не знали – в институтах учились, на работу ходили, квартиру имели, бесплатную медицину, образование… А теперь что? Много ты со своей мамкой с этого капитализма поимел? Золото партии им подавай… А может, оно, золото это, все на вас, обормотов, ушло?

– Ну да, – усомнился Женька.

– Ну, может, и не все, – пошел на попятный Шмяк. Он ненадолго присосался к фляжке, крякнул, понюхал свое волосатое запястье, а потом, замысловато крутанув кистью, словно бы прямо из воздуха извлек очередную сигарету. – Может, что-то и осталось – как говорится, на развод… И что он пишет, этот твой блогер?

Женька возвел глаза к потолку, припоминая.

– «Коммунистическая партия продержалась у власти в нашей стране более семидесяти лет, – начал по памяти цитировать он, – и у руля ее с самого начала стояли люди, которых при всем желании не назовешь святыми. Можно не сомневаться, что в их распоряжении находился очень серьезный золотовалютный запас – запас, который бесследно исчез в тот самый момент, когда партия утратила свою руководящую роль в обществе. Упорство, с которым лица, могущие располагать конкретной информацией по данному вопросу, отрицают свою осведомленность, а то и сам факт существования такого запаса, само по себе наводит на мысль о заговоре. С момента провала августовского путча, который повлек за собой развал Советского Союза, прошло двадцать лет, и обозреватели до сих пор не устают спорить о том, что же это было – глупость или трагическая ошибка?»

Он замолчал, чтобы перевести дух, и Шмяк немедленно воспользовался паузой.

– Эк тебя разобрало, – сказал он. – Прямо наизусть вызубрил!

– Ничего я не зубрил, – огрызнулся Женька. – Просто память хорошая.

– Бывает, – с оттенком сомнения согласился Шмяк. – Ну-ну, и что же это было – глупость или трагическая ошибка?

– «Оба предположения представляются спорными уже хотя бы потому, что попытку переворота возглавляли высшие партийные и правительственные чины – люди по определению неглупые, умеющие принимать ответственные решения в острых ситуациях. Они видели, в каком направлении развиваются события, были заранее готовы ко всему и, если бы действительно хотели захватить и удержать власть, без особых усилий добились бы желаемого результата. Но переворот вылился в нелепый, кровавый и, к счастью, непродолжительный фарс. Так что это было – глупость? Ошибка? Сомнительно! Если не более, то уж никак не менее реальным представляется третий вариант, до сих пор старательно замалчиваемый, согласно которому путч был организован с единственной целью: под шумок вывезти золото партии из Москвы и спрятать в надежном месте до лучших времен. Пока первые мученики молодой российской демократии стучали ручками от швабр по танковой броне и гибли под гусеницами, пока внимание всего мира было приковано к событиям вокруг Белого дома, кто-то спокойно действовал по тщательно разработанному плану, опустошая тайное подземное хранилище»…

– М-да, – сказал Шмяк. – Дурак он, твой блогер. Ему за такую писанину могут запросто голову носом к пяткам повернуть.

– Да ну, что тут такого? – не поверил Женька, собирая на поднос грязную посуду. – Хотя… В новостях написано, что он куда-то пропал.

– Золото партии ищет, – насмешливо предположил Шмяк. Он снова хлебнул из фляжки, и Женька заметил, что с каждым разом ему приходится все дальше запрокидывать голову: фляга пустела, но можно было не сомневаться, что, как только у Шмяка возникнет такая потребность, она снова окажется полнехонька. – Ну, чего забеспокоился? Ничего ему не сделается. Небось завис у какой-нибудь бабы, а то и нарочно спрятался, для саморекламы – для пиара, как теперь говорят. Его счастье, если так. Зря он это, не надо бы ему серьезных людей дразнить…

Лицо его, и до того красное, вконец налилось кровью, язык начал заплетаться, и Женька понял, что разговор пора закруглять.

– Ты давай, Иваныч, двигай потихонечку, – подтверждая его догадку, сказал Шмяк. – Больным после обеда тихий час полагается, а тебя, наверное, мать уже обыскалась.

Женька не стал спорить, хотя ему вдруг показалось, что Шмяк мог бы, а главное, был не прочь рассказать что-то по-настоящему интересное – не про то, как Фидель Кастро лично подарил ему собственную кепку, и не про то, сколько раз и при каких обстоятельствах он выпивал с первыми лицами государства, а о чем-то, что было на самом деле. Собрав посуду, он подхватил поднос и направился к выходу. Шмяк опередил его, жестом заставил остановиться и, приникнув ухом к щели, некоторое время вслушивался в тишину за дверью. Потом, убедившись, что все спокойно, разблокировал ручку, отпер замок и приоткрыл дверь. Протискиваясь мимо него в узкую щель, Женька уловил густой, тяжелый запах перегара и уже далеко не впервые подумал, что такое лечение Шмяка до добра не доведет.

6

– Одевайся, – сказала Марта, ставя сумку на кровать. – Я заскочила к тебе домой, похватала, что под руку подвернулось, так что не обессудь.

– А мои вещи? – удивился Андрей. – Я же был во что-то одет…

– Забудь, – коротко посоветовала Марта. – Я тебя в этой заскорузлой рванине в машину не пущу. Даже в багажник.

– А…

– Карманы я проверила, там ничего нет, кроме табачных крошек.

– Черт, – сказал Андрей. – Паспорт, права, документы на машину… Черт. Телефона жалко, теперь придется полгода контакты восстанавливать.

– Нормальные люди держат в ящике стола записную книжку, – сообщила Марта. – Послушай, у меня не так много времени…

– Извини, – сказал Андрей, торопливо стягивая через голову нательную рубаху с черным казенным штампом на подоле, – я сейчас.

Лицо Марты слегка дрогнуло, когда она увидела страшные черно-багровые кровоподтеки на его спине и ребрах. Впрочем, слабость была недолгой, и уже в следующее мгновение Марта стала прежней Мартой – прямой, как копье, красивой, как богиня, и холодной, как подвергнутый глубокой заморозке кусок говяжьей вырезки в витрине супермаркета. Она уже давно бросила заниматься уголовными делами, но на ее умение держать себя в руках это никак не повлияло.

Через пять минут они уже садились в машину. Марта водила компактный внедорожник «тойота» серебристого цвета – не шибко статусный, но зато новенький, надежный, очень удобный и в меру экономичный. Отвергнув предложение прилечь, Андрей кое-как устроился на переднем сиденье, после неизбежного напоминания пристегнулся ремнем безопасности и осторожно положил забинтованный затылок на подголовник спинки. Машина была припаркована у дверей приемного отделения – чуть в стороне, чтобы, упаси бог, не создать помеху подъехавшей карете скорой помощи, но достаточно близко, чтобы контуженный в неравном бою за правое дело любимый хомячок Марты по дороге к ней вдобавок к своим боевым ранениям не подхватил еще и простуду. Двигатель запустился с полоборота и мягко, чуть слышно заурчал под капотом. Марта включила передачу, и машина, с хрустом давя колесами комья мерзлого снега, покатилась прочь от скорбной юдоли.

– Ну, и как, позволь узнать, тебя угораздило? – выехав за ворота и включив третью передачу, спросила Марта.

Андрей немного помедлил с ответом. За совершенным, как у мраморной античной статуи, лбом его бывшей жены, помимо массы других полезных вещей и устройств, располагался суперэффективный, никогда не дающий сбоев детектор лжи. Липский знал, что на свете есть немало людей, способных обмануть полиграф. С некоторыми из них он даже был знаком, но человека, который мог бы провести Марту, среди них не было, и Андрей подозревал, что этот герой, как говорится в одной русской сказке, «еще не родился, а если родился, так на бой не сгодился».

Кроме того, ложь в данном случае представлялась абсолютно бессмысленной.

– Это из-за моей статьи, – невнятно и шепеляво выговаривая слова, признался он. – Вернее, из-за серии статей.

Марта едва заметно, но явно сочувственно поморщилась. Но сочувствие сочувствием, а щадить его она явно не собиралась.

– Тема? – спросила она.

– Золото партии. Видишь ли, есть основания предполагать…

– Побереги дыхание. Знаю. Читала.

– Польщен, – не кривя душой, сообщил Липский.

– И совершенно напрасно, – прозвучало в ответ. – Статьи твои – полнейший бред. Удивляюсь, как это кто-то взял себе за труд отреагировать на них подобным образом.

– Не скажи, – зная, что спорить бесполезно, возразил Андрей. – Согласись, в моих предположениях есть логика.

– Есть, – легко согласилась Марта. – Только не надо забывать, что логика – это всего лишь инструмент. Вроде зубила, с помощью которого можно превратить кусок мрамора в прекрасную статую или в груду ни на что не годного щебня.

– Образно, – похвалил Липский. – И притом в точку. Только я почему-то сомневаюсь, что груда ни на что не годного щебня могла послужить причиной такого обращения с моим хрупким организмом. Полагаю, я каким-то образом ткнул их в больное место и весь набор увечий, который ты в данный момент наблюдаешь, есть не что иное, как знак признания моих заслуг.

– То есть ты напал на след, подошел вплотную к разгадке и тебя решили остановить, – глядя на дорогу, ровным голосом произнесла Марта. Сняв правую руку с баранки, она закурила длинную тонкую сигарету. Андрея замутило, и Марта погасила сигарету раньше, чем он успел ее об этом попросить. – Извини. А ты не думал, что тебя отделали какие-нибудь гиперактивные люмпены, стоящие на платформе КПРФ?

Андрей снова помолчал, прислушиваясь к тому, как слабеет и отступает тошнота.

– Не думал, – признался он. – Честно говоря, я еще ни о чем не успел толком подумать. Мне четко дали понять, что в интересах сохранения здоровья эту тему лучше оставить. Это все, что я знаю. Но полагаю, что упомянутые тобой люмпены не стали бы пыхтеть с риском засыпаться, волоча меня почти из центра Москвы сюда, в Клин, а просто бросили бы на месте. Представь, мимо скольких полицейских постов им пришлось меня протащить… Да о чем я говорю! Среднестатистическому люмпену, прежде всего, не удалось бы меня вычислить. Да и разговаривали они не как пролетарии.

– Кстати, о полиции, – сказала Марта. – К тебе уже приходили?

– Как ни странно, да.

– Ты написал заявление?

– Нет, – односложно ответил Андрей.

Как он и опасался, ограничиться простым отрицанием ему не дали.

– Правильно, – сказала Марта. – Напишешь в Москве. Справку о состоянии твоего здоровья я взяла, остальное – дело техники…

– Нет, – повторил Андрей.

Пехота спешно занимала стрелковые рубежи; артиллеристы притаились за броневыми щитами, сжимая в кулаках запальные шнуры; танки, ревя моторами, выползали на исходные позиции; штурмовики звено за звеном уходили в хмурое пасмурное небо. Прозвучавшее коротенькое слово сигнальной ракетой зависло в вышине, роняя искры; сигнал к атаке был дан, и Андрей наслаждался последним мгновением тишины перед началом сражения, к которому не был готов.

– Что значит «нет»? – удивилась Марта. Атака началась. – Ты что, намерен вот так все это оставить? Не думаю, что это разумно. Я не занимаюсь уголовными делами, но для тебя по старой памяти могу сделать исключение. У меня есть знакомые в полиции и прокуратуре… Ты, вообще, понимаешь, что тебя могли убить?!

– Хотели бы убить – убили бы, – дал ответный залп Липский. – Доказать ничего не могу, но у меня сложилось совершенно определенное впечатление, что мной занимались профессионалы – или бывшие, или действующие. Лиц я не видел, машины, на которой меня привезли в Клин, не видел и подавно, так что результаты полицейского расследования могу предсказать прямо сейчас. Они будут нулевыми, и ты это отлично знаешь. Единственный результат, на который можно рассчитывать в данной ситуации, – это моя безвременная кончина. И чем более профессиональным и добросовестным будет расследование, тем выше вероятность именно такого результата.

Машина мчалась по загородному шоссе, которое ровной лентой белесого от соли сухого асфальта пролегло через заснеженные поля. Солнце уже клонилось к горизонту, возвещая конец короткого зимнего дня и мало-помалу приобретая медно-красный цвет, который обещал вскоре стать малиновым. Сухая снежная пыль, что сеялась с ветвей придорожных деревьев, вспыхивала в его лучах огненными искорками, за кормой внедорожника клубился, норовя прильнуть к заднему стеклу, и уносился назад густой белесый пар из выхлопной трубы. Из вентиляционных отдушин тянуло ровным сухим теплом, негромко шелестел вентилятор, стрелка спидометра, как приклеенная, держалась у отметки «110».

– Ты что, испугался? – после продолжительной паузы спросила Марта.

Андрей усмехнулся. Она не просто молчала – она обдумывала его слова, и прозвучавший вопрос не содержал ни насмешки, ни подначки – это был именно вопрос, заданный с целью получения недостающей информации.

– Если я скажу «нет», ты мне не поверишь, – ответил он. – И будешь абсолютно права. Испуг в подобной ситуации – естественная реакция организма. Но дело не в нем. Договариваться со своим инстинктом самосохранения я умею давно – профессия научила, знаешь ли. Просто вся эта бодяга с заявлениями, явками для дачи показаний и так далее – пустая трата времени и сил. В средствах массовой информации поднимется нездоровая шумиха, меня начнут донимать всякие недоучки с диктофонами и камерами наперевес, станут выворачивать наизнанку мои слова, выдвигать собственные идиотские версии… Их придется опровергать, с ними, возможно, придется судиться, и все это неизбежно уведет меня далеко-далеко в сторону от того, чем я хочу и должен заниматься.

– И чем, по-твоему, ты должен заниматься?

– Дальнейшей разработкой темы, – слегка удивив самого себя, сказал Андрей.

Он еще не думал, как ему со всем этим быть, – не успел, да и голова сейчас была пригодна для размышлений немногим более, чем ушибленный локоть или, скажем, коленка, – но произнесенные слова не были простым сотрясением воздуха. Он вдруг понял, что действительно может и хочет идти дальше. Тем более что, судя по вчерашнему происшествию, его предположения и впрямь были недалеки от истины.

– Сумасшедший, – устало произнесла Марта. Это была не капитуляция, а всего лишь прекращение атаки, которая, как она ясно видела, в данный момент не могла привести к желаемому результату. – Ты можешь объяснить, зачем тебе это нужно?

– Например, в интересах истины, – сказал Андрей. – Согласись, народу было бы небезынтересно узнать, куда исчезли деньги, которые у него украли.

– Чушь, – спокойно, с глубокой убежденностью отрезала Марта. – Впервые слышу, что тебя волнует мнение так называемого народа. Предложи более разумный вариант – если, конечно, он у тебя имеется. Может, ты всерьез рассчитываешь найти это золото?

Несмотря на вернувшуюся тошноту и разламывающую боль в голове, Андрей рассмеялся.

– Ты знаешь, мне это как-то даже в голову не приходило. А было бы неплохо. Ей-богу, неплохо! Я бы тогда открыл собственный журнал и начал наконец зарабатывать деньги на том, что пока что приносит одни синяки.

– Про то, что ты называешь работой, я вообще молчу, – серьезно сказала Марта, отвергнув предложенный шутливый тон. – Никогда не понимала, зачем тебе это блогерство, когда любое серьезное издание тебя с руками оторвет.

– Интернет – последнее прибежище независимой журналистики, – сообщил Андрей. – Все остальные средства массовой информации давно превратились в средства массовой дезинформации. Они занимаются рекламой и ничем, кроме рекламы, продвигая интересы тех, кто больше платит… или тех, у кого кулак тяжелее. Я в эти игры уже наигрался. Больше не хочу, спасибо.

– Ага, – сказала Марта. – И ты намерен нести в массы правду и ничего, кроме правды, да?

– Звучит высокопарно, но в общем да. Почему бы и нет?

– Все-таки тебя сильно ушибли, – помолчав, озабоченно констатировала Марта. – Надеюсь, это пройдет раньше, чем ты сможешь вернуться к активной деятельности. Иначе придется заниматься организацией твоих похорон, а у меня и без того забот полон рот.

– Если что, ты знаешь, где лежат деньги, – с серьезным, мрачноватым видом сказал Липский. – На скромные похороны там должно хватить.

– Идиот!

– Так я же не спорю, – делая вид, что вконец обессилел и вот-вот уснет, пробормотал Андрей.

Для убедительности он прикрыл глаза и свесил голову на грудь. Он действительно чувствовал себя усталым и разбитым, да и затеянный Мартой разговор, хоть и был при сложившихся обстоятельствах вполне естественным и неизбежным, представлялся ему абсолютно бесполезным.