Текст книги "Ордер на возмездие"

Автор книги: Андрей Воронин

Соавторы: Максим Гарин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Глава 12

Автомобиль, в котором ехал Сундуков, гээрушники потеряли из виду самым глупейшим образом. И водитель Сундукова для того, чтобы оторваться, не сделал ровным счетом ничего, просто так сложились обстоятельства. Джип Сундукова свернул в переулок, которыми так богат центр города, а фургон «Кока-колы» закрыл въезд в переулок. Когда же ярко выкрашенный фургон отъехал по приказу гээрушников, от джипа и следа не осталось.

Раздосадованные оперативники готовы были кусать собственные локти. В это время в джип на заднее сиденье уже садился Матвей Толстошеев.

– Что стряслось, Матвей? – Сундуков оглядывал своего компаньона с интересом и страхом. Под правым глазом Толстошеева темнел огромный синяк. – Что это с тобой, Матвей?

– Со мной? – передразнил Сундукова Толстошеев. – Я боюсь, как бы с тобой чего похуже не случилось.

– О чем это ты? Не пойму тебя.

– О чем, о чем… все о том же. Скажи им, чтобы вышли.

Джип заехал во двор, водитель и охранник покинули машину:

– Вы тут походите, покурите, – приказал Сундуков таким тоном, что даже если бы на улице лил дождь, а земля под ногами горела, то и охранник и водитель выполнили бы распоряжение хозяина.

– Ты, Антон Михайлович, кидануть меня решил?

– Матвей, окстись!

– Ты мне какие деньги дал? Меня чуть не убили, чуть кишки не вырвали! А ты сидишь, ухмыляешься, рожу невинную корчишь?

– Не кипятись, как чайник, спокойнее все рассказывай.

– Приехали ко мне два урода, Рублев со своим дружком, меня чуть по стене не размазали, чуть с землей не смешали. Что это за деньги?

– Деньги как деньги, сто тысяч американских долларов.

– Американских?! – почти провизжал Толстошеев. – Ты знаешь, что они фальшивые?

– Да ты что! Не может быть! – деланно бросил Сундуков.

– Ага, не может быть? Они у меня оружие забрали, вынесли прямо из подвала, загрузили и увезли!

– И что при этом сказали? – спросил Сундуков.

– Сказали, что… – могу передать дословно… сказали, чтобы я эти деньги свернул в трубочку и засунул тебе в задницу, понял? Ты понял меня? Я тебя никогда не подставлял, а ты меня за лоха держишь?

– Погоди, Матвей, разберемся.

– Что мне разбираться? Они потребовали еще сто тысяч сверху.

– Ты испугался?

– Ты бы тоже испугался, если бы тебе гранату в штаны засунули!

Испугался бы?

– В самом деле, гранату в штаны засунули?

Толстошеев был вне себя от ярости. Сейчас он дал волю своему гневу, раздражению и унижению, которые пережил.

– Товар, говорить, забрали?

– Забрали. Деньги оставили.

Охранник и водитель неторопливо ходили вокруг джипа. Стекла были подняты, но, тем не менее, они слышали раздраженные выкрики Толстошеева и нервные нотки в голосе своего хозяина.

– Чего они завелись? – спросил охранник у водителя.

– Хрен его знает, деньги делят, что ли…

– Они сказали, – продолжал Толстошеев все тем же раздраженным голосом, – что найдут, кому сбыть свой товар.

– Это еще как сказать, – философски заметил Сундуков. – Сбыть-то можно все, даже атомную подлодку, даже космический корабль, но на все надо время, на все нужен покупатель.

– Они найдут.

– Может, найдут, но не скоро. Денег я тебе, Матвей, дам и за издержки еще накину, чтобы ты не переживал. Меня самого подставили с деньгами. Работа у нас такая.

Толстошеев замолчал. Теперь его стала интересовать сумма, которую готов выложить Сундуков за моральные издержки и физический ущерб.

– Я подниму твой процент с десяти до двенадцати. Идет?

Толстошеев прикинул. Сумма выходила неплохая, так что можно, как говорится, и пострадать.

– Идет, – буркнул он.

– Деньги я тебе пришлю завтра утром, пришлю настоящие.

– Так значит, ты знал? Знал, Антон, что со мной фальшивкой рассчитываешься?

– Во-первых, не с тобой, Матвей, а с продавцами. Ты посредник, с тобой, кстати, я еще не рассчитывался. Я бы рассчитался с тобой хорошими.

– Значит, знал?

– Знал, – признался Сундуков. – Ну что с того? Скажи я тебе, что деньги левые, ты бы из игры вышел, перестал бы шустрить. А если бы и согласился, то вполне возможно, разволновался бы. Опять же неприятности, опять бы себя выдал.

Ты ничего не знал, убить тебя не убили, – Сундуков говорил властно – так, как он привык общаться с подчиненными. Ему было прекрасно известно, что и Толстошеев, и другие посредники, которые работают на него, никуда не денутся, слишком много он о них знает, слишком хорошо им платит. А если и позволяет иногда себе кого-то из них обмануть, так на то и бизнес.

– Матвей, участвовать будешь, – твердо, почти приказал Сундуков. – Скажи им, чтобы «Иглы» везли, я заберу и отправлю, куда надо. Надеюсь, ты обо мне им ничего не сказал? – глаза Сундукова сузились и буквально просверлили Матвея.

– Нет, нет, что ты, Антон Михайлович, как можно!

– Точно не сказал? – еще раз уточнил Сундуков.

– Нет.

– Тогда хорошо, – по глазам Сундукова нетрудно было догадаться, что он не верит своему компаньону.

Толстошеев решил оправдаться:

. – Фингал подтверждает, что я не сказал ничего.

Сундуков усмехнулся;

– Может, наоборот, тебе врезали, ты и сказал.

– Мы же партнеры, – возразил Матвей, – как ты можешь сомневаться?

Сундуков задумчиво смотрел в окно и начал говорить, словно сам с собой:

– Один мой знакомый слишком буквально воспринимал сказанное, на чем и погорел в прямом смысле.

– Ты о чем?

Сундуков будто бы не услышал и продолжал:

– Во всех больших зданиях установлены щитки с кнопками. Ты видел такие, наверное? Щиток, а под стеклом кнопка и надпись: «При пожаре разбить стекло, нажать кнопку и ждать». Там, где работал Мой знакомый, случился пожар. Он буквально воспринял написанное: разбил стекло, нажал кнопку и ждал, вдавливая ее пальцем в панель, до тех пор, пока сам не превратился в уголь. Ты не подумай, я тебе верю, Матвей, но превращаться в уголь мне не хочется.

– Все улажу, не волнуйся.

– Держи контакт с Рублевым и Порубовым. В том, что случилось, есть моя вина. Значит, мне и исправлять. Сколько, говоришь, они сверху зарядили?

– Двести тысяч.

Сундуков засмеялся:

– Двести тысяч? Да они с ума сошли! Обрежь до ста и ударишь по рукам.

– Попробую, – проскрипел Толстошеев, удивляясь прозорливости Сундукова, который легко вычислил, что верх он завысил вдвое.

– Процент получишь, не расстраивайся. Люди генерала Горбунова, следившие за Сундуковым, вновь засекли его, когда он возвратился к себе домой.

Что делал, где был в это время владелец фирмы «Свой круг», осталось для них загадкой.

* * *

Как правило, бизнесмен занимает в экономике какую-то определенную нишу.

Тот, кто торгует кожаными куртками и дубленками, не станет лезть на территорию торговца детскими игрушками. Продавец стиральных порошков не рискнет открывать магазин по реализации рыболовных снастей и охотничьих ружей. Во-первых, нужны специальные знания, во-вторых, связи, в-третьих… много чего нужно, чтобы отвоевать место под солнцем. Универсалов, способных заниматься и тропическими фруктами, и коттеджным строительством, и левой французской парфюмерией не так уж много, их единицы. Это такая же редкость, как и универсалы времен Возрождения типа Леонардо да Винчи.

Сундуков официально занимался металлоконструкциями и строительством.

Два года назад еще продолжался строительный бум, и он охотно выступал в роли подрядчика. Возводились офисы, склады, жилые дома. Построенное не застаивалось, не пустовало, уходило прямо из рук, готовенькое.

Один из его компаньонов, некто Петров, задумал грандиозное строительство – за бесценок выкупил старое овощехранилище. Единственное условие, которое ему поставили власти Старокузнецка, где располагалась овощная база, это сохранить прежний профиль и год не увольнять сотрудников. Собственных денег у Петрова практически не было, но склад в будущем обещал принести неплохую прибыль, и Сундуков в долг согласился изготовить фермы перекрытий будущего гигантского склада. И поднялась бы в лесу под Старокузнецком суперсовременная овощная база. Но…

Грянуло семнадцатое августа. Кредиты, взятые в рублях, мгновенно обесценились, желающих входить в долю тут же поубавилось, и стройка тихо погасла. Расплатиться с Сундуковым Петров не смог, и ожидал самого худшего, так как был наслышан, что строительство – не единственный бизнес его партнера. Он уже готов был продать квартиру и загородный дом, оставив в собственности лишь подмосковную дачу, готов был за полцены реализовать две из трех легковых машин, принадлежавших его семье. Но даже после подобных расчетов он готовился к визиту бригады выбивальщиков с утюгом, которым греют живот, и паяльником, который крутые ребята любят втыкать несостоятельным заимщикам в задницу.

Но отделался он от Сундукова до смешного дешево. Сам не поверил в собственную удачу. Сундуков приехал, пожаловался на жизнь, сказал, что выбивать долги не собирается, так как знает: денег у Петрова нет. Всякое барахло в виде недостроенного коттеджа и квартиры, тем более машин, его не интересовало.

– Когда поднимешься, тогда расплатишься, – великодушно согласился Сундуков. – А пока отдай мне овощехранилище под Старокузнецком.

– Конечно! – тут же засуетился Петров. – Можем хоть завтра оформить документы на передачу собственности.

– Нет, ты не понял. Хранилище останется в твоей собственности, когда-нибудь ты реализуешь задуманное. Стране дадут кредиты, выплатят пенсии, зарплаты. И побегут люди покупать бананы да апельсины внукам и детям. Оживет твой бизнес, не волнуйся. А пока чего добру пропадать? Пользоваться им буду я, а по бумагам пусть оно принадлежит тебе.

Петрову хотелось спросить, зачем Сундукову гиблое хранилище в стороне от цивилизации, но если предлагают супервыгодную сделку, то зачем спрашивать?

Уловив это настроение, Сундуков пояснил:

– Не хочу светиться. Моя фирма выстояла, деньги у меня пока еще есть.

Старокузнецк – город бедный, местные власти сразу же наедут за поборами. А с тебя взятки гладки, у тебя финансовое положение хуже, чем у какой-нибудь Ингушетии.

– Что я должен делать?

– Ничего, – улыбнулся Сундуков, – ровным счетом ничего. Уводишь своих людей, а я поставлю своих работников.

Вот так и появилась в распоряжении Сундукова старая овощная база в лесу, под Старокузнецком, с огромными складскими помещениями, с неработающими холодильными камерами. На время в кругах, где вращался Сундуков, заговорили, будто бы он спятил, решил заняться вдобавок к строительству еще овощным да фруктовым бизнесом, в то время как ставку можно делать только на изготовление гробов да на похоронные услуги.

Сундуков не возражал, пусть болтают, что хотят. Посадил на базе с десяток своих людей и ровным счетом ничего не делал, будто бы выжидал улучшения конъюнктуры рынка.

Знакомые поговорили, поговорили да забыли о странной блажи Сундукова.

Никто уже и не вспоминал об овощной базе, не способной принести и рубля прибыли. Городские власти старались не вспоминать о проданной коммунальной собственности, деньги от сделки давно израсходовали да разворовали. База никому глаза не мозолила, располагалась в лесу. Вел к ней пятикилометровый асфальтированный подъезд от второстепенного шоссе, да однопутная железнодорожная колея, успевшая прорасти метровыми лопухами да крапивой.

Десять охранников, поставленных Сундуковым на базу, зря хлеб не ели.

Где-то раз в месяц приезжали на базу машины, выгружалось оружие. Так Сундукову было дешевле. Иногда подворачивались партии вооружения, так сказать, случайные, на которые в данный момент не было спроса. Стоили они достаточно дешево, и владелец «Своего круга» мог позволить им «мариноваться» по полгода на овощебазе, зато потом продавал с выгодой.

Внешне база выглядела практически покинутой людьми. Несколько охранников, коротавших время за картами, на глаза никому не попадались.

Дежурили, меняясь, по три человека, жили в городе.

Но вот, как говорят, наступало и их время. Сундуков лично съездил в Старокузнецк, осмотрел базу, прошелся два километра по железнодорожной ветке, внимательно осматривая рельсы. Увеличил плату охранникам, приставил к ним двух своих людей, приехавших из Москвы. Теперь все двенадцать человек обязаны были безвылазно находиться на базе.

Безделье тянулось недолго. По заброшенной железнодорожной колее тепловоз прикатил три вагона-рефрижератора, такие, в которых возят фрукты и замороженное мясо. Затем на базу по ночам зачастили машины. Гранатометы, автоматы, ящики с минами складировались в холодильник. Сундуков наложил запрет наведываться в город. Охранники нарушать его боялись. Двое мужчин, присланных из Москвы, были поставлены Сундуковым для того, чтобы следить за дисциплиной и порядком. Они держались обособленно, в лишние разговоры не вступали, за ворота никогда не выходили.

За лесом, возле асфальтированного подъезда, расположилась небольшая деревенька дворов на сорок. В свое время сельчане были рады тому, что' проложен путь к базе, не надо было топать пять километров до шоссе, чтобы сесть в автобус. Но с тех пор, как овощная база опустела, автобусы отменили, и лишь изредка по асфальту проезжали машины, в основном легковые иномарки охранников базы.

Вид новых, блестящих машин, из салонов которых доносится громкая музыка, раздражал местных мужиков. Такой уж характер у русского человека, если кто-то живет лучше него, то это плохо.

Как всякие сельские жители, мужики потихоньку разворовывали базу. То пару листов шифера упрут, то проволочную сетку срежут, где-то двери или окна уволокут. Охрана раньше на это смотрела сквозь пальцы, когда дело касалось неиспользуемых помещений. Теперь местных днем и на пушечный выстрел не подпускали к базе.

Новые порядки на базе не укрылись от деревенских: проезжающие ночью грузовики, крытые брезентом, огромные фуры вспарывали тишину. Первым деревенским заводилой был Петрович, не старый еще мужик, которого по отчеству называли чисто из уважения. Петрович отличался от своих земляков сообразительностью и, как сам он любил хвастать, аналитическим складом ума.

Как-то вечером, пригнав колхозный трактор на ночь под свой дом, Петрович наскоро поужинал и, ничего не говоря жене, шмыгнул в дверь. Когда та выбежала на крыльцо, то успела лишь увидеть тень мужа, мелькнувшую в кабине трактора. Петрович зажал в руках две бутылки водки, которыми с ним расплатились крутые старокузнецкие ребята, чью машину он вытащил с заливного луга, куда те заехали побаловаться с девчонками и, прижимаясь к забору, побежал по улице.

– Эй, ты куда? – крикнула вслед жена, зная, что мужа уже не вернуть до самого утра.

Петрович втянул голову в плечи и только ускорил бег. Его жена боялась одна ночью ходить по улице, поэтому Петрович почувствовал себя в безопасности.

Выбор, куда податься, был невелик. На окраине деревни, возле самого поля, стоял старый покосившийся дом, из трубы которого дым появлялся только в самые лютые морозы. Жила в нем полусумасшедшая Любка, нагулявшая к своим тридцати годам трех детишек. От кого, она и сама толком не знала. Бывали у нее в гостях все деревенские мужики да шоферы грузовых машин, знавшие о местной достопримечательности. Достаточно было привезти с собой бутылку водки или пару пузырей другого пойла, и Любка была рада гостю. Со своей стороны она могла предложить старую скрипучую кровать со сбитым матрасом и грязными простынями, стол и пустые стаканы.

Уже издалека Петрович приметил свет в окне.

«Не спит, стерва!» – знал, Любка при свете не трахается, значит, можно заходить, не рискуя получить в глаз от заезжего шоферюги. Петрович на всякий случай спрятал водку в рукава телогрейки и переступил порог никогда не запиравшейся двери. Зло зашипел притаившийся в темноте кот. Из дома уже слышались возбужденные голоса подвыпивших мужчин и сумасшедший смех Любки.

– Здорово! – с порога сказал Петрович, высматривая, кто это сегодня облюбовал злачное место.

Люди по деревенским меркам собрались солидные – Паша и Шура – сорокалетние мужики, пьющие, но никогда в запой не входящие, что считалось тут признаком хорошего воспитания и огромной силы воли.

Пить начали недавно, Петрович это определил по пустой бутылке, примостившейся у ножки стола. Приметы, что выпитое нельзя держать на столе, в деревне держались неукоснительно.

– Никак, и ты, Петрович, поразвлечься решил? – Шура смахнул с табуретки ладонью хлебные крошки и предложил сесть. Шура имел на это право, именно он принес в дом Любки водку. Паша же повстречался ему по дороге и единственное, чем помог, так это стащил из дому банку тушенки и половину хлеба.

Еды в доме у Любки никогда не водилось, все, что оставалось после гостей, съедали голодные дети.

– Да уж, не водички пришел попить, – усмехнулся Петрович, выставляя одну бутылку на стол, а вторую ловко пряча в карман телогрейки.

– Нескладеха вышла, – вздохнул Петрович, проглотив первый стограммовый стаканчик сорокаградусной.

Трое мужчин понимали, что поразвлечься с Любкой придется лишь кому-то одному. Обычно после трахов с ней начиналась истерика – плакала, выла, никого к себе не подпускала. Петрович прикинул, что вторую бутылку водки доставать не следует, мужчины пришли с двумя, значит, нечего разнобой в счет вносить.

Как всегда за водкой начался разговор за жизнь. А поскольку новостей в деревне практически не случалось, то полчаса говорили лишь о машинах, которые зачастили на овощную базу.

– Может, строить ее снова начали? – предположил Шура, который надеялся оставить работу в колхозе и перебраться туда, где платят живыми деньгами, а не обещаниями закрыть прошлогодний долг.

– Нет, – убежденно сказал Петрович.

– С чего ты взял? – Паша аккуратно разделил остатки хлеба и ножом намазывал жир от тушенки.

– Мне туда заехать довелось, – гордо заявил Петрович, – хлам ребята попросили вытащить. Там никакими фруктами или овощами и не пахнет. Подумай, Паша, какого черта овощи и фрукты по ночам возить?

– Кто ж их разберет? – отвечал бесхитростный мужик. – Время сейчас такое, что все с ума посходили.

– Идут машины почти пустые.

– Это точно, по звуку слышно.

– Вам в голову, ребята, не приходило, чего это они прячутся? Ни одного открытого грузовика не прошло, все брезентом затянуты.

И тут, как в воду глядя, Петрович угадал:

– Так секретное оружие возят. – Но вывод сделал из этого абсолютно ошибочный:

– Я думаю, мужики, что они на овощной базе контрабанду прячут.

– Чего? – оживился Шура.

– Я в телевизоре на прошлой неделе смотрел. Сколько всякого добра в Россию без разрешения завозят: телевизоры, магнитофоны, компьютеры. Прячут на складах и понемногу продают. Один раз ментов на мелкий склад напустят в Москве, снимут для новостей, и потом всем показывают, будто порядок в стране навели.

Так то же в Москве, а у нас тишь и благодать, все начальство куплено.

– Нам-то какое до этого дело? – резонно отозвался Паша.

Петрович разлил водку по стаканам и подался вперед. Любка, выпившая сто пятьдесят граммов, уже зевала.

– Они ворованное возят и в милицию не заявят, если у них кое-что пропадет.

– Ты что, – возразил Шура, – если только узнают, кто взял…

Петрович сухо рассмеялся:

– Ты что, разжиревших боровов из охраны не видел? Они уже совсем нюх потеряли, пьют, девок к себе возят. И товаров у них там тучи, не сразу найдут.

А на нас не подумают, если аккуратно сделать.

– Ну, предположим, сопрешь ты телевизор, – предположил Шура, – дома его у себя не поставишь.

– Зачем ставить – в город завезу и за полцены продам.

– Нет, – мотнул головой Шура, – если и брать, то что-нибудь поменьше, неприметное. Видел я такие штучки – плеер называется. В него пластинка блестящая вставляется, и музыка играет. Говорят, одну такую штуку за… – он замялся, забыв цену, – пятьдесят долларов продать можно.

– Положим, за пятьдесят ты ее не продашь, а за двадцать с руками оторвут.

Слово за слово, и подвыпившие мужчины завелись. Каждый из них подумал про себя: «Рискованно, конечно, но если я не пойду, оставшиеся двое непременно обогатятся».

– Вы склады их видели? – настаивал на своем Петрович, – там окна гнилые, если где и остались. Стекол нет, ворота нараспашку, залезай, бери что хочешь.

– Боязно, – отозвался Паша.

– Вынесем, в лесочке спрячем. Я там одно место знаю, черт ногу сломит.

Забросаем ветками в кустах, а потом, когда шум уляжется, продадим. Любка клюнула носом и захрапела. Водки оставалось полбутылки, ее поделили по-братски.

Петрович, сжав кулаки, положил их на стол:

– Когда идем, мужики?

– Завтра.

– Чего тянуть? – возмутился Шура. – Сегодня как раз небо заволокло, ни луны, ни звезд, да и жена завтра из дому не отпустит.

Петрович презрительно ухмыльнулся, хотя и сам понимал, что его жена тоже устроит скандал. Две ночи дома не ночевать – это подозрительно.

– Может, вы идите, а я Любку оприходую, – предложил Паша.

– Ага, разогнался! Водку мы с Петровичем принесли, а сексом заниматься ты будешь? – и Шура показал до обидного длинную фигу собутыльнику.

– Я так, предложил… чего добру пропадать? – скосил глаза на похрапывавшую Любку Паша. Три верхних пуговицы на блузке были расстегнуты, и в разрезе виднелась вялая, подрагивающая, как теплый студень, грудь.

– Завтра к Любке и пойдешь со своей водкой, – Петрович поднялся из-за стола. – Кто не хочет, может не идти. Мое дело предложить, ваше – согласиться.

– Я иду, – поднялся Шура.

Паша раздумывал недолго, за компанию он готов был повеситься, такой уж душевный был человек.

Мужчины выбрались на улицу, помочились, стоя прямо на крыльце, и гуськом двинулись к лесу.

Петрович шел первым, придерживая рукой полу телогрейки, чтобы не так бросалась в глаза спрятанная бутылка водки. Шура шел следом. Процессию замыкал Паша, прихвативший в доме у Любки топор и кочергу, чтобы сподручнее было открыть окно или дверь.

В знакомом с детства лесу мужики чуть не заблудились. Ночь стояла темная, шли, ощупывая перед собой руками воздух, боясь не напороться на сухую ветку.

Наконец, за деревьями блеснул фонарь. Воры пошли побыстрее. Лес кончался на склоне небольшого холма, а метрах в ста от него уже начинался забор овощной базы.

– Раньше прожекторов было меньше, – заметил Петрович. Половину площадок заливал яркий свет прожекторов, укрепленных на бетонных столбах. Другая половина тонула в темноте. Охранники не показывались. Присмотревшись, Петрович увидел за одним из освещенных окон силуэты людей с картами в руках.

– Играют. Небось, выпили. Баб что-то сегодня с ними не видно.

То, что в доме у Любки казалось легким и доступным, теперь превращалось в проблему.

Шура развел руками:

– Ты видишь, сколько складов? Где искать?

– Погоди, – Паша стоял, обняв дерево и, приложив ладонь ко лбу, осматривался. – Вон, посмотри, – он вытянул руку, указав корявым пальцем на кирпичное здание с тремя воротами. – Видишь, где следы от машин? Туда и возят.

– Светло перед воротами.

– Зачем же через ворота пробираться, если окна есть? – засмеялся Петрович.

– Да ну его, мужики, пошли назад! Я знаю, у кого в деревне водка есть.

– Струсил? – осклабился Петрович.

– Красть не хочу, – попытался разыграть из себя порядочного Паша.

– А они что, – Петрович указал рукой на овощную базу, – свою контрабанду на грядках выращивают или в парниках? Ворюги они, самые настоящие!

Пошли! – и Петрович, не оборачиваясь, стал спускаться по склону.

Появления трех мужиков никто из охраны не заметил. Люди здесь и днем были в редкость, ночью же не появлялись вовсе, разве что какой-нибудь пьяница забредет. Пришлось долго идти вдоль забора, никак не могли найти подходящее место, чтобы перелезть. То свет мешал, то до верха было высоко.

– Не боись, мужики, обязательно окажется, что забор где-нибудь да повален.

Но порядки на базе оказались более правильными, чем в деревне. Забор повсюду оставался забором.

Убедившись в этом, Петрович предложил:

– Здесь забор пониже. Ты, Паша, подсадишь, а я потом сверху подсоблю.

Пьяноватые мужчины с большим трудом преодолели преграду, перепачкавшись в солидоле.

– Как в армии, – сказал Петрович, размазывая солидол по телогрейке и, втихаря ощупывая, не пострадала ли бесценная емкость.

«Если все будет удачно, – решил он для себя, – выпьем в кустах после дела».

– Теперь куда, Петрович? – спросил Паша, сопя от усталости.

– Куда, куда… туда, где темно.

– Я здесь пять лет не бывал, – сказал Шура. – Веди, Петрович. Ты придумал, ты тут хоть иногда появляешься со своей таратайкой.

– Ты, бля, на мой трактор не клевещи, он меня никогда не подводил, что дров привезти, что сена, что мешки закинуть…

– Ладно, Петрович, угомонись, давай дело делать.

Мужчины разговаривали громким шепотом, прижимая пальцы к губам. От освещенного окна их отделяла сотня метров. Охранники оживленно играли в карты, иногда сквозь приоткрытое окно слышались их голоса – мат, подначки.

– Хорошо им, – сказал Петрович.

– Почему? – спросил Шура.

– В тепле сидят, водку хлещут.

– Не хлещут они водку, – сказал Петрович. – Пошли, – в одной руке он держал кочергу, Шура нес топор. – Там, в стене дырка была, через нее залезем.

Но у склада мужиков ждало разочарование: в стене из красного кирпича белело неровное пятно, выложенное силикатными блоками.

Петрович поковырял ногтем раствор.

– Сволочи! – сказал он.

– Чего сволочи? – спросил Паша.

– Цемента не пожалели. Я бы песочка побольше, а они – сплошной цемент.

– Кочергой постучал по кладке. – Вполкирпича сделано, кто ж так работает!

– У них кирпича не было, – заметил Шура, – собрали, что валялось, и заложили дырку.

– Ты стань на угол, – приказал Петрович Паше. – Если выйдут из… – он дальше не продолжал, – ты нам тихонько свистнешь. А мы тут тоже потише, не стучать особо.

– Не будем.

Петрович попытался кочергой проковырять узкую щель между блоками, но это ему не удалось. И тут Шура придумал. Шура был мужиком крепким, весил килограммов сто.

– Полкирпича, говоришь? Сейчас посмотрим, кто кого. Я у себя дома недели две назад дубовую дверь высадил.

– Зачем?

– Жена моя, стерва, закрылась и меня к детям не пускала.

– Ты трезвый был?

– Какое трезвый! Три бутылки водки покатили, а сколько потом самогона выпили – не сосчитать.

Шура отошел шагов на пять в сторону, сложил замком руки, весь собрался, втянул голову в плечи и рванул вперед, словно собирался поставить рекорд в забеге на сто метров. Он глухо, всей массой саданулся в стену. Кладка дрогнула, но выдержала.

Петрович, присев, стал рассматривать швы.

– Треснула, сейчас поддастся. Давай-ка, Шура, еще разок.

– Сейчас ухнем, – ответил Шура, отошел на этот раз шагов на десять, скорость набрал побольше. Кладка разлетелась, и Шура исчез в черном проеме.

Белый силикатный кирпич вывалился одним куском. Шура стоял на нем, как пингвин на льдине, и глупо хмыкал, потирая ушибленное плечо.

Звук от падения кирпичей получился глухой. Раздался тихий свист.

Петрович присел, словно по большой нужде, погрозил рукой Паше.

Из проема же, из темноты, раздался голос:

– Блин, да тут ящик! – и Петрович увидел, что Шура держит в руках зажженную спичку. Огонек погас.

Петрович двинул вслед за Шурой:

– Давай-ка, посвети.

Опять чиркнула спичка. В холодильнике гулял ветер, и огонек вновь погас, Петрович даже толком ничего не успел рассмотреть.

– Ящики какие-то… – Петрович щупал то, что у него под рукой. – Тюки какой-то ткани, вроде брезента. Ну-ка, чиркни еще.

Шура чиркнул, и Петрович увидел' серые и темные пятна, камуфляжные разводы.

– Одежда, – сказал Петрович, пытаясь поднять один из тюков.

– Где же аппаратура?

– Здесь где-то. Свети!

Паша в это время прирос к стене так, словно стал тенью – таким же плоским, как силуэты людей на стенах после взрыва бомбы в Хиросиме. Губы он держал сложенными в трубочку, забыв их развести после свиста. Он тихо втягивал в себя воздух, боясь его выпускать. Один из охранников стоял на крыльце и мочился прямо в сторону Паши. Охранник прислушивался то ли к журчанию упругой струи, то ли к шуму ветра, то ли к сопению притаившегося грабителя.

И тут произошло то, что должно было произойти, когда трое пьяных мужиков берутся не за свое дело. Шура потянул за один из ящиков, решив, что картонные коробки спрятаны за штабелем деревянных ящиков, для обмана покрашенных в цвет хаки.

Ящик оказался тяжелым, и Шура уперся коленом в штабель, потянул за ручку. Ящик вывалился, ударил ему по ноге, наделал грохота. А за ним, так же грохоча, поднимая невероятный шум, рухнуло еще несколько военных ящиков.

Загремел металл.

Петрович стоял, высоко подняв зажигалку. Прямо у ног россыпью лежали патроны, из одного ящика выпали гранаты без запалов.

– Мать твою… – пробурчал Петрович, жадно хватая воздух.

Охранники с пистолетами уже пробегали мимо вросшего в стену Пашу. Один из них его заметил – последний. Он, было, пробежал два шага, но тут же замер.

Его товарищи уже скрылись за углом. Охранник медленно обернулся. Паша моргал, его лицо напоминало каменную маску, кроме ресниц на лице ничего не шевелилось.

Удар охранника был неожиданным.

Рифленый башмак со шнуровкой со свистом рассек воздух, и охранник резко и точно нанес удар Паше в пах. Верхняя половина тела грабителя отделилась от стены, Паша вначале переломился, затем ойкнул и еще несколько секунд напоминал откидное сиденье в тамбуре вагона, у которого сломалась пружина. Второй удар оказался не менее жестким, он пришелся в солнечное сплетение.

Паша ударился головой о стену так сильно, что из глаз брызнули не слезы, а снопы искр, и даже вязаная шапочка не помогла, он потерял сознание, осел под стену. Охранник быстро защелкнул на запястьях наручники, заломив руки за спину, и поволок тело на свет. Он тут же обыскал грабителя. Ничего предосудительного в карманах не обнаружил и поэтому принялся просто-напросто месить Пашу ногами.

Те,м временем в холодильнике вспыхнул свет. Шесть охранников стояли, держа пистолеты, готовые открыть пальбу. Холодильник казался безлюдным. Но кто же тогда размолотил стену, повалил ящики, разрушил аккуратно сложенный штабель?

На полу валялись патроны, гранаты, лежало несколько карабинов со связанными ремнями.

– Выходить на свет, приказываю! – крикнул один из охранников и для убедительности щелкнул затвором пистолета.

Шура с Петровичем сидели на корточках, несколько раз уменьшившись в размерах. Если бы одежда могла сокращаться от страха, да и обувь тоже, то, наверное, сейчас Петрович и его напарник Шурка выглядели бы как маленькие гномики. Мужчины переглянулись. Никому из них не хотелось принимать решение, каждый понимал, первого, кто выйдет, будут бить сильнее. Правда, второму достанется тоже, в этом не оставалось сомнения.

– Сколько их? – прошептал Шурка.

– Хрен его знает! Выгляни.

Шурка отрицательно покачал головой, затем пошевелился, и это движение неуклюжего деревенского жителя сделало свое дело. Стена ящиков начала заваливаться и рухнула. Шурка и Петрович, закрыв головы руками, сидели на полу под прицелами пистолетов.