Текст книги "Александр III"

Автор книги: Андрей Сахаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Наш герой, – твердил он, – совершенно не знает русский народ, не знает его помыслов и его быта. И не потому ли бегает за помощью к бывшему вятскому вице-губернатору Салтыкову, который клевещет в журналах на Россию под именем Щедрина?..[111]111
  М. Т. Лорис-Меликов (1825 – 1888), назначенный в февр. 1880 начальником Верховной распорядительной комиссии, с авг. 1880 ставший министром внутренних дел и шефом жандармов, по существу диктатор России, в своих нововведениях рассчитывал на поддержку оппозиционных правительству кругов общества, с этой целью, вероятно, и познакомился с М. Е. Салтыковым (Щедриным) в первой половине мая 1880, с лета 1881 несколько раз встречался с последним за границей. От него Салтыков узнал, в частности, о Священной дружине, конспиративной придворной организации, созданной в 1881 и действовавшей среди либералов от имени фиктивных организаций «Земский союз» и «Земская лига». Названную организацию Щедрин разоблачил в «Письмах к тётеньке» (1881 – 1882), в «сентябрьском письме», вырезанном по требованию высших властей из десятого номера «Отечественных записок» за 1881. М. Е. Салтыков был вице-губернатором Твери в 1860 – 1862; первое его крупное произведение, обратившее на себя серьёзное внимание общественности, – «Губернские очерки» (1856), печаталось под псевдонимом Н. Щедрин, к которому автор прибегал и в дальнейшем в своей литературной деятельности; со временем псевдоним вошёл в состав фамилии сатирика, обусловив её дефисное написание: Салтыков-Щедрин.


[Закрыть]

Наследник-цесаревич оторвался от мучивших его мыслей и поглядел на отца. В шестьдесят четыре года Александр II держал себя с княгиней Юрьевской словно восемнадцатилетний мальчишка. Он нашёптывал ей слова одобрения в её маленькое, красивой формы ушко. Он интересовался, нравятся ли ей вина и какие. Он соглашался со всем, что она говорила. Он смотрел на всех с дружеской улыбкой, как бы приглашая радоваться его счастью, шутил с детьми, своими племянниками, страшно довольный тем, что княгиня, очевидно, им понравилась.

– Итак, у нашего Ники появился дядя, который чуть не вдвое моложе его! – тихо сказала Александру Александровичу его Минни. – Какой позор! Но, слава Богу, я спокойна за тебя, мой дорогой муженёк…

Цесаревич нежно посмотрел на свою маленькую хорошенькую жену, и она ответила ему благодарным взглядом. Он нашёл её крохотную ручку, тихо сжал в своей огромной лапе; Минни ответила лёгким пожатием. «Скоро этот спектакль кончится, и мы снова будем вдвоём, одни в своём уютном и милом Аничковом дворце», – читали они в глазах друг у друга.

Невольно он сравнил свою жизнь, своё семейное благополучие с жизнью отца. «Бедный папá, – подумалось Александру Александровичу. – Как неправедно, как зыбко его счастье. Он словно предчувствует быстрый конец и, кажется, убыстряет его приближение!»

Наследник не мог отделаться от впечатления, какое произвело на него сквозящее отчаянием письмо императора, присланное осенью из Ливадии:

«Дорогой Саша!

В случае моей смерти поручаю тебе мою жену и детей. Твоё дружественное расположение к ним, проявившееся с первого дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком…

Не забывай меня и молись за так нежно любящего тебя

Па».

Когда Александр II уже готовился выехать из Ливадии в Петербург, полиции удалось обнаружить взрывной снаряд, заложенный под полотном железной дороги около станции Лозовой.

Это было шестое покушение…

5

Двадцать восьмого февраля 1881 года члены Исполнительного комитета «Народной воли» наспех собрались на квартире Веры Фигнер[112]112
  Фигнер Вера Николаевна (1852 – 1942) – деятель российского революционного движения, член Исполкома «Народной воли». Участница подготовки покушений на Александра II. С 1882 осталась единственной в Исполкоме «Народной воли» в России, пыталась восстановить разгромленную организацию. В 1884 приговорена к вечной каторге, 20 лет провела в заключении в Шлиссельбургской крепости. В 1906 – 1915 в эмиграции. Автор воспоминаний «Запечатлённый труд» (т. 1 – 2, 1964).


[Закрыть] у Вознесенского моста.

Кроме хозяев – Фигнер и Исаева, пришли Перовская, Суханов[113]113
  Суханов Николай Евгеньевич (1851 – 1882) – революционер-народник, лейтенант флота, член Исполкома «Народной воли», руководитель её военной организации, участник покушения на Александра II 1 марта 1881. Расстрелян в Кронштадте.


[Закрыть], Грачевский[114]114
  Грачевский Михаил Фёдорович (1849 – 1887) – из дворян, народоволец, член Исполкома организации, участник покушений на Александра II. В 1883 приговорён к вечной каторге, сжёг себя в Шлиссельбургской крепости.


[Закрыть], Тихомиров, Ланганс[115]115
  Ланганс Мартин-Вильгельм Рудольфович (1852 – 1883) – из немцев, народоволец, член Исполкома организации (с 1800). Проходил по делу «193-х», оправдан. В 1882 приговорён к вечной каторге, умер в Петропавловской крепости.


[Закрыть], Геся Гельфман[116]116
  Гельфман Геся Мировна (1854 – 1882) – из мещан, агент Исполкома «Народной воли» в Киеве, участница покушения на Александра II 1 марта 1881. Приговорена к вечной каторге, умерла в тюрьме.


[Закрыть] – всего человек десять. Присутствовали не все, так как для оповещения уже не оставалось времени.

– Товарищи! – обратилась к заговорщикам Перовская. – Вчера в меблированных комнатах на Невском арестован член Исполнительного комитета Тригони. И у него взят Желябов… – Голос её дрогнул. – Желябов, которому назначена самая ответственная роль в покушении на самодержца! Вы помните, Исполнительный комитет постановил, что взрыв заложенной на Садовой мины будет главным ударом…

Перовская овладела собой, хотя Желябов был не только вожаком террористической организации, но и её любимым, которому она отдалась всей душой. Лишь на хорошеньком и детски простом и в двадцать семь лет лице Софьи Львовны резче прорезалась складка около губ – то ли выражение настойчивости и упорства, то ли ребячливого каприза.

– Взрыв произведут не хозяева магазина – Богданович и Якимова[117]117
  Якимова – Якимова-Диковская Анна Васильевна (1856 – 1942) – член Исполкома «Народной воли», участница покушений на Александра II. В 1882 приговорена к вечной каторге, отбывала наказание на Карийской каторге. В 1904 бежала, с 1905 эсерка.


[Закрыть], – продолжала она. – Другой, особо назначенный член комитета явится туда, чтобы сомкнуть провода электрической батареи. Как вы знаете, на случай, если взрыв мины опередит карету или пропустит её и опоздает, должен был кончить дело вооружённый кинжалом Желябов. Все четыре бомбометальщика, которые будут расставлены на некотором расстоянии от магазина, не посвящены, для конспирации, в эту тайну…

– Магазин в опасности! – вмешался Суханов, высокий стройный моряк, белокурый и сероглазый красавец.

– Я знаю, – отвечала Перовская. – Сама приезжала туда, под видом покупательницы рокфора. Предупредить, что за магазином следят.

– Но полиция уже побывала на Садовой под предлогом санитарного осмотра, – напомнила Геся Гельфман, крошечного роста, с миниатюрными ручками и огромными горящими глазами на одутловатом лице.

– Я знаю, что ничего не нашли. И тем не менее всё висит на волоске, – заключила Перовская.

Сам фиктивный магазин сыров в полуподвале на Садовой, откуда вёлся подкоп, выглядел вроде бы безупречно.

Богданович производил впечатление типичного мелкого торговца: рыжая борода лопатой, широкое, как ведёрный самовар (так, смеясь, говорил он сам), простонародное лицо, крестьянская речь, перемежаемая шутками и меткими находчивыми характеристиками окружающих. В общем, бойкий парень, который за словом в карман не полезет. Под стать ему была и Якимова, с её подстриженной чёлкой и волжским оканьем. Короче говоря, пара что надо.

Зато по части коммерции оба были слабы, и соседи-торговцы сразу раскусили, что новички им не конкуренты. К тому же денег в январе и феврале в кассе народовольцев было мало, и закупка сыров поневоле оказалась скудной. Однако скудость эта не бросалась в глаза.

Бочки, предназначенные под товары, стояли пустые: они постепенно наполнялись землёй из подкопа, проводившегося под улицей, по которой воскресными днями император ездил в Михайловский манеж. Когда нагрянула полиция, Богданович с Якимовой оставались внешне совершенно спокойными.

– Это что же – сырость? – строго спросил пристав, указывая на влажные следы возле одной из бочек.

– Масленица, ваше благородие… Сметану пролили… – нашёлся Богданович.

Загляни пристав в кадку, он увидел бы, что за сметана там была – мокрая земля. Другая куча земли, вынесенной из подкопа, лежала в углу под рогожей, поверх которой был брошен половик. Достаточно приподнять их, чтобы обнаружить следы тайных земляных работ…

– И тем не менее всё висит на волоске, – повторила собравшимся Софья Перовская. – Наутро самодержец поедет в манеж. Подкоп готов, но магазин в опасности. Да и мина в подкоп не заложена, и бомбы не снаряжены. Если не начать завтра, магазин каждую минуту может быть накрыт полицией и всё рухнет!

– Надо действовать! Завтра, во что бы то ни стало! – возбуждённо заговорили все разом. Все, кроме Тихомирова.

– Господа! Господа! – пытался он вставить слово. – Следует отложить приведение приговора в исполнение. Во имя Желябова! Во имя Александра Михайлова!..

– Как? Что ты говоришь, Лёва! – вспыхнула румянцем Перовская. – Именно потому, что и Михайлов, и Андрей схвачены охранкой, следует ускорить казнь царя!

Она отчуждённо, нет, с откровенным гневом глядела на своего бывшего жениха.

Впрочем, Тихомиров очень скоро понял, что вовсе не подходит ей. Она могла уважать его и – особенно – жалеть. Но любить – едва ли. Так или иначе, но когда он вышел из тюрьмы, она встретила его и сконфуженно, и холодно и сразу отодвинула на благородную дистанцию. От этого он некоторое время очень страдал и даже воображал себя несчастным. Но, в конце концов, у Тихомирова был не такой характер, чтобы гибнуть «из-за бабы». Ведь он уже влюблялся множество раз и столь же легко утешался и расставался с любимыми. Впрочем, скоро они с Соней снова сделались большими друзьями, хотя их разделяло принципиальное отношение к революции.

Перовская сделалась явной террористкой, а Тихомиров только и думал о заговоре и государственном перевороте.

Он видел, что Соня была очень сильной женской натурой, со всеми её недостатками – самолюбием и деспотичностью. Она обожала властвовать и окружала себя ничтожествами и бездарностями. Недаром Перовская наделала так много вреда в Исполнительном комитете своим бунтарством против Александра Михайлова. Сам же Тихомиров умел с ней ладить, и она его уважала. А в последние месяцы Соня даже оказалась в полном порабощении у Желябова. Что скажешь! Женщина есть женщина: полюбила Желябова всем своим естеством и сделалась его рабыней…

Тем не менее, когда Перовская узнала, что Тихомиров женился на Кате Сергеевой, то была крайне обижена и раздосадована. Однако именно с той поры она впервые начала смотреть на Льва как-то снизу вверх. Вероятно, в глубине души почувствовала к нему уважение, осознав, что он не даёт «бабе» крутить собой.

Всё это пронеслось в сознании Тихомирова, оставшегося при своём мнении в одиночестве. Общее настроение передал моряк Суханов, повторявший резким тенором:

– Бомба! Вот наше право! Бомба! Вот наша обязанность!..

Было около трёх пополудни.

Всю ночь напролёт на квартире Веры Фигнер горели лампы и пылал камин. Не покладая рук работали Суханов, Грачевский и изобретатель адских машин Кибальчич[118]118
  Кибальчич Николай Иванович (1853 – 1881) – изобретатель, народоволец, организатор типографий и динамитной мастерской, участник покушений на Александра II. В 1881, в заключении, разработал проект реактивного летательного аппарата. Повешен в Петербурге в апр. 1881.


[Закрыть]. К восьми утра все четыре бомбы были готовы. Перовская с Кибальчичем унесла их на Тележную улицу, на квартиру Геси Гельфман.

Перовская, руководившая и раньше вместе с Желябовым метальщиками, дала точные указания, где должны встать на Садовой Рысаков[119]119
  Рысаков Николай Иванович (1861 – 1881) – член отряда метальщиков «Народной воли». 1 марта 1881 бросил первую бомбу в Александра II, не причинившую ему вреда. На следствии дал предательские показания. Повешен в апр. 1881 в Петербурге.


[Закрыть], Гриневицкий, Емельянов и Тимофей Михайлов.

Тихомирова среди народовольцев не было. Он бродил всю ночь по Петербургу, всё острее сознавая никчёмность террора, и утром зашёл в трактир. Неожиданно для себя сказал половому:

– Шкалик! И побыстрее!..

6

…В эти минуты государь готовился ехать в манеж.

Накануне, в субботу, по обыкновению говевший на первой неделе Великого поста, Александр Николаевич причастился Святых Тайн в малой церкви Зимнего дворца. После этого он отправился навестить в Мраморный дворец захворавшую великую княгиню Александру Иосифовну, супругу брата Константина. У неё только что побывал с визитом германский посол Вердер – с ним она всласть наговорилась, обсудив и скандальный брак «па» (как называла Александра Иосифовна императора) с Юрьевской, и оскорбительные сцены, которые приходится переживать бедной Малюсенькой – цесаревне, ибо император находит её недостаточно предупредительной к своей жене.

Великая княгиня провела государя в прекрасно меблированную и украшенную, по её вкусу, разными безделушками маленькую комнатку, которую император, однако, нашёл скучной и тёмной. Сперва они поговорили о Низи – великом князе Николае Николаевиче, и его Числовой, потом о дочери Александры Иосифовны – королеве Греческой Ольге Константиновне. Затем великая княгиня спросила:

– А парад завтра будет? Ты, конечно, приедешь?..

– Да, – ответил государь. – Если смогу, – и с удивлением поглядел на кузину.

– Мой Митя, – сказала она о сыне, – впервые должен выступить на этом параде в роли флигель-адъютанта. И очень волнуется…

– Тогда я поеду! – твёрдо промолвил Александр Николаевич, обладавший замечательной способностью следовать мнению последнего из говоривших с ним.

Император осведомился затем, переносит ли княгиня бромаль-гидрат[120]120
  Бромаль-гидрaт – химическое соединение, получаемое при действии паров брома на алкоголь; в медицине употреблялось в качестве снотворного.


[Закрыть] как снотворное.

– Пробовала, но не переношу, – сообщила Александра Иосифовна.

– Ты бы посоветовалась с доктором Шарко, – сочувственно сказал государь. – Он как раз тут и лечит Минни от нервов.

– Нет, – щебетала великая княгиня. – Состояние моих нервов и печени требует курса лечения в Виши. Хоть я ужасно боюсь путешествия, сама не знаю почему…

Наконец Александр Николаевич собрался уходить. Они расцеловались, и Александра Иосифовна проводила его через спальню до маленькой передней. Государь обернулся, чтобы ещё раз ей кивнуть на прощание. Великая княгиня послала ему воздушный поцелуй со словами:

– Чмок! Господь с тобою!..

Наутро, после завтрака в кругу детей, Александр Николаевич, уже готовый к выезду, поднялся в покои жены. Она сидела на диване в розовом с белым пеньюаре за кофе и вдруг показалась ему столь соблазнительной, желанной, что он мягко завалил её на стол. Звякнула разбитая порцеллановая чашечка…

Потом, утирая лицо платком, сказал:

– Оставайся так до моего возвращения… Мне будет приятно…

Царь не поехал по Садовой. Перовская, выказав полное самообладание, быстро сообразила, что путём, по которому государь поедет обратно, будет набережная Екатерининского канала, и изменила весь план. Взрыв в магазине на Садовой был отменён, и следовало уже действовать только одними бомбами. Перовская обошла метальщиков и расставила их по новым местам, условившись, что даст им сигнал, махнув платком. В начале третьего часа один за другим прогремели два удара, похожие на пушечные выстрелы: бомба Рысакова разбила карету государя, бомба Гриневицкого сокрушила императора.

Узоры судьбы прихотливы и – в великом и малом – сокрыты от человека. Но едва улавливаешь волею случая её нить, поражаешься сплетению невероятностей. Умирающего императора положили на сани полицеймейстера Дворжицкого, коренником в упряжке ходил тяжёлый массивный рысак Варвар. Прошлое у этого гнедого русского татарсталя было таким, что ему мог позавидовать любой боевик-народоволец. Великолепный призовой рысак был куплен в 1876 году народовольцами специально для того, чтобы организовать побег князя Кропоткина из тюремной больницы. Затем, в 1878 году, именно он, Варвар, унёс убийц шефа III отделения Мезенцева. И вот теперь рысак влёк на санях их августейшую жертву…

…Через лужи крови, посыпанные песком, цесаревич вошёл в кабинет папá, повторяя про себя:

– Мученическая кровь… Она смоет всё… До самых малых прегрешений… Боже, буди к нам милостив… Такая мученическая смерть отодвигает всё…

В дальних покоях содрогался от рыданий великий князь Николай Николаевич.

– Ах, Дима, Дима! – говорил он своему адъютанту Скалону. – Как ты думаешь, что я чувствую? Он лежит, убитый, истерзанный, а я, брат его, ничего другого к нему не чувствовал, кроме ненависти! Пойми же ужас моего положения…

Когда тело императора поместили в гроб и полунакрыли его связанным княгиней Юрьевской постельным покрывалом, Екатерина Михайловна упала, как мёртвая, со страшным стуком. Её вынесли вон, несмотря на её душераздирающие крики. Княгиня, однако, скоро появилась опять – Александр Александрович с братьями, дядьями и другими родными покойного уже несли гроб из кабинета в церковь. Она присоединилась к ним и пошла, всем на удивление, непосредственно за ними. Через переполненные палаты двигалось траурное шествие, возглавляемое светлейшей княгиней Юрьевской – впереди новой императрицы Марии Фёдоровны, поддерживаемой двумя врачами. Все дивились.

Посреди церкви был воздвигнут громадный золотой балдахин, по сторонам которого расположились гражданские и военные чины и придворная знать. Государь утопал в гробу, лицо ему намазали белилами, чтобы не было видно ран, сильно изувеченная правая рука спрятана под покрывало. Лишённый ног, император представлял собой что-то маленькое, почти бестелесное.

У балдахина молодой император подошёл к княгине Юрьевской и, целуя у неё руку, сказал:

– Покойный государь нас разделял, но горе наше нас сблизило…

Глава шестая
ПОВОРОТ

1

Они собрались в половине второго пополудни в Малахитовом зале Зимнего дворца.

Сторонний наблюдатель мог бы определить ещё до начала заседания, что большинство государственных мужей принадлежало к либеральному крылу.

В окружении сановников восстоял председатель Государственного совета великий князь Константин Николаевич, в пышном генерал-адмиральском мундире, столь контрастирующем с его добродушным полным лицом в густых бакенбардах, с его демократическим пенсне на шнурочке. Рядом находился ближайший сподвижник великого князя, занимавший без малого тридцать лет пост военного министра, блестящий реформатор армии граф Дмитрий Алексеевич Милютин, совершенно седой, большелобый, с умными грустными глазами, в скромной генеральской тужурке с единственным шейным Георгием 2-й степени. Тут же не случайно оказался председатель Комитета министров граф Пётр Александрович Валуев, ловкий либерал, бывший некогда «пером оппозиции»[121]121
  По поручению министра государственных имуществ М. Н. Муравьёва, противника освобождения крестьян, П. А. Валуев (1814 – 1890) писал возражения против разработок редакционных комиссий по крестьянской реформе.


[Закрыть]. Министр финансов Александр Аггеевич Абаза, стареющий красавец и бонвиван, в бакенбардах а-ля Александр II, тихо разговаривал с министром юстиции Набоковым, полулибералом, хотя и не терпевшим Лорис-Меликова, но чисто эстетически – из-за его армянского носа и пронзительного голоса. Другую пару составляли государственный контролёр Сольский и государственный секретарь Перетц.

Здесь присутствовало едва ли не всё лучшее, что могла дать либеральная Россия, – ветераны реформ покойного государя, видевшие залог её благоденствия в постепенном, терпеливом преобразовании империи. И можно сказать, что душой этого движения являлся великий князь Константин Николаевич.

Он был воспитанником знаменитого полярного исследователя Фёдора Петровича Литке, привившего великому князю любовь к морскому делу вместе с флотским кодексом чести, и ревностным почитателем своего старшего друга – поэта Василия Андреевича Жуковского, приучавшего его к мысли жить для Отечества. Константин Николаевич стал одним из главных поборников великой реформы 19 февраля, преобразователем Российского флота и даже издателем посмертных сочинений Гоголя, которые вырвал из рук цензоров. Он ободрял и помогал всем, кто шёл против течения, кто желал эволюционного преобразования России. Когда в 1855 году, в бытность курляндским губернатором, Валуев прислал ему дерзкую записку «Дума русского», где говорилось, что у нас «сверху блеск, снизу гниль; в творениях нашего официального многословия нет места для истины; самый закон заклеймён неискренностью», Константин Николаевич приказом по вверенному ему морскому министерству рекомендовал записку как «замечательную». Великий князь горячо поддержал военные реформы Милютина и непосредственно помог ему провести закон от 17 апреля 1863 года об отмене жестоких и унизительных наказаний шпицрутенами, плетьми, клеймением. Он начертал себе программу и следовал ей: «Первая наша обязанность должна состоять в том, чтобы отбросить всякое личное славолюбие. Наша жизнь должна пройти в скромном, неблестящем труде. Не в подвигах, но в работе для будущего».

В стороне образовали отдельную группу восьмидесятишестилетний граф Сергей Григорьевич Строганов, главный воспитатель великих князей Николая, Владимира, Алексея Александровичей и нынешнего государя, баснословный богач, лысый и глухой, в расшитом золотом мундире члена Государственного совета, а также министр почт и телеграфов Лев Саввич Маков и министр путей сообщения адмирал Константин Николаевич Посьет.

По залу сновал граф Лорис-Меликов, подходя то к одному, то к другому вельможе, хватал их за пуговицы и громко говорил:

– Послюшай, дюша мой! – Он «тыкал» всем, кого считал хорошим знакомым. – Я дважды просил его величество подумать о моём преемнике. Ведь на престол взошёл, дюша мой, государь энергический, свежий, молодой! А кроме того, я не оберёг покойного императора! На это император изволил ответить: «А другой разве бы предотвратил это несчастье? Оставьте же это и займитесь докладами».

Отдельно от всех прислонился к изумрудной колонне обер-прокурор Священного Синода Константин Петрович Победоносцев. Он был смертельно бледен, словно человек, готовый потерять сознание. Горящими рысьими глазами сквозь стёкла очков Победоносцев с ненавистью глядел на Лорис-Меликова.

Накануне Константин Петрович послал императору длинное письмо. «Час страшный, и время не терпит, – писал Победоносцев. – Или теперь спасать Россию и себя, или никогда! Если будут Вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, – о, ради Бога, не верьте, Ваше величество, не слушайте. Это будет гибель России и Ваша, это ясно для меня как день. Безумные злодеи, погубившие родителя Вашего, не удовлетворятся никакой уступкой и только рассвирепеют. Их можно унять, злое семя можно вырвать только борьбой с ним на живот и на смерть, железом и кровью…»

Тонкие губы его шептали:

– Вокруг трона дряблые евнухи… Лорис-Меликов – фокусник… Он может вести двойную игру…

Будущее России решалось в этот день, ибо только от воли одного человека (как было на Руси спокон веку и, пожалуй, пребудет до конца дней) зависело, куда она пойдёт.

Ближе к двум часам появились великие князья – Михаил Николаевич, великан с седеющей бородой и красно-сизым носом, генерал-фельдмаршал, наместник на Кавказе, и брат государя Владимир Александрович, а также принц Ольденбургский, член Государственного совета и сенатор. Не мог прибыть из-за болезни лишь великий князь Николай Николаевич.

Ровно в два из Белой гостиной вышел Александр III.

Немного стесняясь своей новой роли, он остановился у дверей и сказал:

– Господа! Прошу в залу…

Александр Александрович был под сильным впечатлением письма Победоносцева, отдельные фразы которого жгли мозг: «Изменников надо прогнать»; «Вы стали на великую высоту»; «Злое семя можно вырвать только борьбой с ним на живот и на смерть»…

Приветливо здороваясь, пожимая руку, государь пристально вглядывался сверху вниз в глаза каждому, словно силился прочесть в них что-то.

В зале стоял большой продолговатый стол, накрытый малиновым сукном; посредине – бутылки с сельтерской; вокруг стола было расставлено двадцать пять кресел. Перед каждым на столе – бумага и карандаш. Посреди стола, спиною к окнам, обращённым на Неву, сел молодой государь, напротив него – министр внутренних дел и диктатор Лорис-Меликов. Лишь одно кресло пустовало.

Александр III вспомнил, как, ещё будучи наследником, писал Лорис-Меликову: «Если Николай Николаевич не был бы просто глуп, я бы прямо назвал его подлецом…» Хотя великий князь пользовался любовью среди войск и был возведён за русско-турецкую войну в звание генерал-фельдмаршала, молодой император считал, что в роли главнокомандующего он проявил себя из рук вон плохо. После третьего неудачного штурма Плевны не более и не менее как предложил на военном совете отвести войска к Дунаю и возобновить кампанию лишь весной следующего года. Слава Богу, батюшка не внял его советам и вызвал генерала Тотлебена, истинного покорителя Плевны, за которую Николай Николаевич почему-то получил Георгия 1-го класса. Нет, военный авторитет дяди Низи раздут. А что он позволяет себе в личной жизни! Сперва жуировал и менял наложниц. А потом при живой жене завёл эту танцовщицу Числову…

«Нечистоплотен и глуп», – сказал себе государь.

Ещё раз поглядев на пустое кресло с малиновой обивкой, Александр III, уминая в тесном стуле с подлокотниками своё грузное огромное тело, не без некоторого смущения произнёс:

– Господа! Я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения вопроса в высшей степени важного. Граф Лорис-Меликов докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земств и городов. Мысль эта в общих чертах была одобрена моим покойным отцом. Он сделал, однако, некоторые заметки, которые нам теперь предстоит обсудить. Но прошу вас быть вполне откровенными и выражать ваше мнение относительно всего дела, нисколько не стесняясь. Вопрос не следует считать предрешённым, так как батюшка прежде окончательного утверждения проекта желал созвать для его рассмотрения Совет министров…

Затем государь предложил Лорис-Меликову прочесть его записку. Она была составлена ещё до катастрофы 1 марта, и в начале её отмечались успехи, достигнутые благодаря примирительной политике. Здесь царь остановил его:

– Кажется, мы заблуждались. – Он встретил горящий из глубоких глазниц взгляд Победоносцева, сидевшего по левую руку от Лорис-Меликова, и густо покраснел.

Граф Михаил Тариэлович продолжил чтение. В записке говорилось о многочисленных беспорядках в местном управлении и необходимости переустройства его на лучших основаниях. Для этого, по мнению министра внутренних дел, необходимо было составить весьма важные законодательные проекты при участии людей, практически знающих условия губернской и уездной жизни. Поэтому Лорис-Меликов испрашивал соизволения в Бозе почившего императора на учреждение особой редакционной комиссии, в которой помимо должностных лиц участвовали бы и представители земства и городов. Комиссия после первоначального обсуждения должна быть затем преобразована в общее собрание под председательством лица, назначенного государем императором.

– Предложенные меры, – закончил Лорис-Меликов, – были одобрены покойным государем и утверждены ныне царствующим императором…

– Господа! – явно волнуясь, сказал Александр III. – Я ещё раз прошу, ввиду крайней важности предлагаемой меры и тех последствий, к которым она может привести, высказаться совершенно откровенно. Вы не должны стесняться ни одобрением покойного государя, ни моему к ним отношению… Сергей Григорьевич, – обратился он к Строганову, – что думаете вы?..

Родившийся в царствование Екатерины Великой, сын знаменитого красавца барона Строганова, воспетого Байроном и убедившего Геккернов стреляться с Пушкиным, выдающийся археолог и бессердечный эгоист, граф Сергей Григорьевич с презрением поглядел на либералов. Ему ли, знававшему таких деятелей, как Державин, Кутузов и Аракчеев, соратнику старовера Шишкова, слушать эту лукавую армянскую лису! Настал наконец черёд разделаться с иллюзиями, которыми тешил себя покойный государь.

Строганов опёрся на костыль узловатыми руками и заговорил:

– Ваше величество! Предполагаемая вами мера, по моему мнению, не только не своевременна при нынешних обстоятельствах, но просто вредна! – Он возвысил старческий альт. – Она вредна потому, что с принятием её власть перейдёт из рук самодержавного монарха, который теперь для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде. В последнее время и без предполагаемой новой меры власть значительно ослабла. В журналах пишут Бог знает что и проповедуют всевозможные доктрины. Дошло до того, что, как я слышал, сам министр внутренних дел признал необходимым призвать к себе этих шелкопёров-журналистов, чтобы потребовать от них некоторой умеренности. Не так ли, Михаил Тариэлович?

– Ваше величество! – возразил Лорис-Меликов. – Граф Сергей Григорьевич не совсем прав. Я не видел редакторов повременных изданий с осени. Но с разрешения вашего я действительно объявил им через начальника Главного управления, а не сам, что если в каком-нибудь периодическом издании будет напечатана статья о необходимости конституции, то такое издание будет мною немедленно прекращено! В силу особого полномочия, дарованного мне вашим величеством. Угроза эта, кажется, подействовала…

– И слава Богу! – воскликнул Строганов. – Но, государь, подобная мера не будет уже возможна, если вы вступите на путь, вам предлагаемый. – Он приподнялся из кресел немощным телом и неожиданным басом прогудел: – Путь этот ведёт прямо к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России!

Александр Александрович мрачно отозвался:

– Я тоже опасаюсь, что это – первый шаг к конституции… – Он грузно, так что жалобно запищало кресло, повернулся влево, где сидел председатель Комитета министров Валуев: – Граф Пётр Александрович! Вы, как председатель комиссии, которая рассматривала проект, вероятно, пожелаете высказать ваш взгляд…

– Ваше императорское величество! – с лёгкой гнусавостью начал Валуев. – Не могу разделять тех опасений, которые только что были высказаны глубокоуважаемым графом Сергеем Григорьевичем. – Лёгкий поклон в сторону Строганова. – Предполагаемая мера очень далека от конституции. Она имеет целью лишь справляться с мнением и взглядами людей, знающих более, чем мы, живущие в Петербурге, истинные потребности страны и её населения. В пределах необъятной империи, под скипетром, вам Богом вручённым, обитают многие племена, из которых каждое имеет неоспоримое право на то, чтобы верховной власти вашего величества были известны его нужды…

Валуев сделал паузу, дабы каждый из собравшихся мог оценить цветы его красноречия.

– Вам, государь, – продолжал председатель Комитета министров, – небезызвестно, что я – давнишний автор, могу сказать, ветеран рассматриваемого предложения. Оно сделано было мной, в несколько иной форме, во время польского восстания, в 1863 году, и имело целью между прочим привлечь на сторону правительства всех благомыслящих людей. Родитель вашего величества изволил принять моё предложение милостиво, однако не признал своевременным дать ему тогда ход. Затем я возобновил своё ходатайство в 1866 году. Но и на этот раз в Бозе почивший государь не соизволил дать разрешение на осуществление предложенной мной меры. Наконец, в прошлом году я дозволил себе вновь представить покойному государю записку по настоящему предмету. Участь её вашему величеству известна. Признано было опять-таки несвоевременным издать к юбилейному торжеству 19 февраля 1880 года какое-либо законоположение о призыве представителей земства…

Граф Валуев композиционно построил свою речь как хорошую шахматную партию в музыкальном ключе Филидора[122]122
  Филидор (Диликан-Филидор) Франсуа-Андре (1726 – 1795) – французский композитор. Прославился как выдающийся шахматист. В качестве музыканта приобрёл широкую известность жизнерадостными, мелодически привлекательными комическими операми с их тонким переходом от непосредственного веселья, буффонады к серьёзной, лирически окрашенной бытовой комедийности.


[Закрыть], тонко чувствующего, где дебют с его быстрым развитием лёгких фигур переходит в миттельшпиль, когда необходимо вводить в бой тяжёлые фигуры, и в какой момент наступает эндшпиль, в котором всё решается порой тихим и незаметным движением пешки.

– Цицерон, – шепнул Абаза Набокову, который недолюбливал Валуева, этого политика минуты, за его непостоянство во взглядах.

– Аполлон! – в рифму отозвался министр юстиции и скороговоркой произнёс известную эпиграмму на Валуева поэта Майкова, тоже Аполлона:

 
Мысли – тени ни малейшей,
Но как важен, светел он!
Это пошлости полнейшей
Министерский Аполлон!
 

– Ваше величество могли убедиться в том, что я постоянно держался одного и того же взгляда на настоящий вопрос, – с вкрадчивой гнусавинкой меж тем говорил Валуев. – Я не изменю своих убеждений и теперь, напротив, я нахожу, что при настоящих обстоятельствах предлагаемая нами мера оказывается в особенности правильной и необходимой. Граф Сергей Григорьевич совершенно прав! Теперь в газетах пишут Бог знает что. Подобные злоупотребления печатным словом могут иметь гибельные для государства последствия. Поэтому необходимо озаботиться, чтобы журналистам, этим самозваным представителям общественного мнения, был создан противовес – в лице настоящих, законных представителей общества, которое, вне всякого сомнения, и мыслит, и чувствует иначе, нежели авторы статеек…

О, если бы граф Пётр Александрович мог говорить и говорить – горячо, искренне, заинтересованно – в чаемом русском парламенте, в Думе, обличая реакцию и утверждая ростки свободомыслия! Разумеется, в границах законопослушания. Слова бы его падали на благодатную почву гласности и инакомыслия. Но здесь…

Валуев ещё раз оглядел собравшихся и горько сказал себе: «С кем имел я и имею дело? Как одинок я был всё это время! Кроме иностранцев, никто меня не понял и не оценил. Или я не русский, или странно понизили у нас уровень русской мысли и русского чувства записные представители России. Если нельзя быть русским без брани, насилия, несправедливости, лицемерия, без захвата чужих храмов, оскорбления чужих преданий, лести к одному, зависти и ненависти ко многим – я охотно отказываюсь быть русским. И я не верю в будущность такой России!..»