Текст книги "Полководцы Древней Руси"

Автор книги: Андрей Сахаров

Соавторы: Вадим Каргалов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)

– И о том я подумал, чтобы всех воинов хазарского царя одним разом сразить. А что получится, если царь не успеет их вместе собрать? Разбредутся опоздавшие воины по степям, разыскивай их потом! Так-то вот, отрок…

С ликованием и праздничной перекличкой труб отплыла судовая рать. Ей предстоял неблизкий, но привольный путь: по Оке-реке до Волги, а потом до низовьев великой реки, где на островах, образованных волжскими протоками, притаилась за каменными стенами хазарская столица Итиль.

Конные дружины пошли к Итилю прямым путем, через печенежские степи. По дороге к ним примыкали печенежские князья, заранее оповещенные гонцами Святослава о начале похода.

Грозным и неудержимым было движения войска князя Святослава. Его тяжелая поступь спугнула сонный покой хазарской столицы. Приближался час решительной битвы, которая ответит на роковой вопрос: быть или не быть Хазарии…

7

Прозрачным майским утром, которое отличалось от других разве что тем, что накануне был большой торг и усталые горожане крепче обычного спали в своих жилищах, к воротной башне Итиля подъехали всадники, забарабанили в ворота древками копий. Сонный стражник выглянул в бойницу и кубарем скатился вниз. Промедление было опасно: перед воротами ждал сам Иосиф, царь Хазарии и многих соседних земель.

Медленно, со скрипом распахнулись городские ворота. Стражники склонили копья, приветствуя царя. В почтительно прикрытых глазах стражников – любопытство, тревога. Неожиданное возвращение царя казалось непонятным и пугающим. Лишь дела чрезвычайной важности могли оторвать царя Иосифа от милых его сердцу весенних степей. Но что это за дела, можно было только гадать. Кто из смертных осмелится расспрашивать гром, почему он гремит, или молнию, почему она огненной стрелой проносится по небу?..

Улицы Итиля были пустынны. Только святые старцы, для которых прожитые десятилетия сократили время сна до короткого забытья, брели к храмам на утреннюю молитву, да ночные сторожа дремали на перекрестках, оперевшись на древки копий. Но старцы отрешены от земных забот и нелюбопытны, а сторожа – молчаливы, и потому в городе мало кто узнал о возвращении царя.

Царь Иосиф равнодушно скользил взглядом по жилищам ремесленников, построенным из войлока и дерева и похожим па юрты, по купеческим глинобитным домам, спрятавшимся за глинобитными же заборами, по приземистым, с плоскими кровлями караван-сараям. Все постройки были присыпаны желтоватой пылью, казались унылыми и безликими.

Иосиф представил на мгновение праздничное многоцветье весенних степей, прохладные струи Маныча, синие дымки костров между юртами, и тяжело вздохнул.

Дела, дела…

Улица спустилась к протоке Волги, которая делила город на две части – Итиль и Хазар. Посередине протоки, на песчаном острове, высился кирпичный дворец Кагана, окруженный малыми дворцами, садами и виноградниками. Это был город в городе, недоступный для простых людей. К острову можно было пройти только по наплавному мосту, возле которого всегда стояли вооруженные арсии.

Царь Иосиф спешился, бросил поводья подскочившему арсню, пошел по скрипучим, зыбко вздрагивавшим доскам моста. Внизу катилась желтоватая, тоже будто присыпан-пая пылью волжская вода.

Мост выводил на площадь, выложенную известковыми плитами, а за площадью стоял дворец Кагана. Он поражал своими размерами. Выше дворца были только минареты некоторых мечетей, но минареты торчали как древки копий, а дворец загораживал полнеба. Все, что окружало дворец, казалось ничтожно малым. Жилище, достойное равного богам…

Царь Иосиф медленно пересекал площадь, испытывая непонятную робость. Для царя не было тайн во дворце, да и сам Каган избран по его воле из числа безликих и безвольных родичей прошлого владыки, но сейчас Иосиф чувствовал себя слабым и униженным, ступал по белым плитам осторожно, будто опасаясь нарушить звуком шагов величавый покой.

У высоких ворот, украшенных золотыми и серебряными бляхами, Иосиф положил на землю меч, железный шлем, стянул сапоги из мягкой зеленой кожи и выпрямился, босой и смиренный. Приоткрылось прорезанное в дверях оконце, ровный бесстрастный голос спросил:

– Кто нарушил покой равного богам?

– Иосиф, слуга богов!

– Что ищет слуга богов у равного богам?

– Совета и благословения!

– Пусть ищущий войдет…

Двери бесшумно распахнулись, и царь Иосиф шагнул в загадочный полумрак дворцового коридора. Молчаливые арсии в золоченых кольчугах, с маленькими топориками в руках сопровождали его. Влажные плиты пола неприятно холодили босые подошвы. Струи дыма от горящих факелов ползли, как змеи, к сводчатому потолку.

У тронного зала Иосифа остановил привратник-чаушиар. Он коротко поклонился царю, поднес к стоявшей рядом жаровне палочку пропитанного благовониями пальмового дерева, и дерево загорелось ровным, почти бездымным пламенем. Царь благоговейно взял горящее дерево, подержал в руках и вернул чаушиару. Таков был обычай: хазары верили, что огонь очищает и освобождает от дурных мыслей, а перед лицом Кагана совесть человека должна быть прозрачной, как горный хрусталь.

– Войди и припади к источнику мудрости! – сказал наконец чаушиар.

Золотой трон Кагана стоял посередине большого круглого зала. Над троном висел балдахин из алого индийского шелка с золотыми тяжелыми кистями. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь окна, яркими пятнами расцветили ковер на долу. Торжественная тишина, не нарушаемая присутствием людей, царила в зале.

Царь Иосиф трижды поклонился пустому трону, упал ниц на ковер и не поднимал головы, пока не услышал негромкий певучий звон: управитель дворца, кендер-каган, ударил молоточком по серебряному диску.

– Жаждущий совета может приблизиться!

Иосиф на коленях пополз к трону.

Когда до подножия трона оставалось несколько шагов, снова раздался серебряный звон, и царь поднял голову. Он увидел Кагана.

Каган сидел на троне неподвижно, как каменное изваяние. Высокая шапка Кагана, сплошь покрытая золотым шитьем, поблескивала множеством драгоценных камней. Рукава белого одеяния спускались почти до пола. У Кагапа было безбородое, бледное от постоянного затворничества, ничего не выражающее лицо, глаза прикрыты набрякшими веками. Что-то отреченное, неживое чудилось в лице Кагана, как будто он был уже не способен испытывать волнения ижелания, свойственные простым смертным, как будто жизнь утратила для него всякий интерес и Каган всматривается только внутрь себя, отыскивая в себе непостижимые ни для кого ценности…

– О, равный богам! – начал царь Иосиф. – Пусть не покажется дерзким известие, нарушившее твой покой! От северного правителя князя Святослава приехал гонец с угрожающими словами. Призови свою божественную силу, защити Хазарию. Вели рабам твоим взяться за оружие и благослови их на подвиги!

Каган медленно склонил голову.

– Слово твое услышано и одобрено! – возгласил кендер-каган. – Божественная сила Кагана с тобой, царь Иосиф! Да постигнет врагов злая смерть и забвение потомков! Да обратятся они в пепел, сдуваемый ветром твоей славы!

Царь Иосиф снова опустился на колени и пополз к выходу. Обычай был соблюден. Каган устами своего первого слуги произнес благословляющее слово. Теперь судьба Хазарии вручена царю, а Кагану остается лишь молить богов и ждать исхода войны. И придет к Кагану безмерное восхищение народа в случае победы или позорная смерть, если Хазарии не поможет его божественная сила.

А над крышей дворца смуглолицые арсии уже поднимали на шесте большой золотой круг. Блеск его можно было увидеть со всех концов города. Гулко ударили барабаны. Заревели большие медные трубы. Великий Каган сзывал в войско подданных своих, невзирая на племя их, достаток и вероисповедание!

Забурлил, заволновался Итиль. Толпы народа заполнили улицы и площади. Муллы с высоких минаретов звали к священной войне с неверными руссами, осмелившимися обнажить меч против благословенного аллахом города. Христиане собирались к папертям церквей, где бородатые попы призывно поднимали к небу кресты. Иудеи почтительно внимали своим сладкоречивым раввинам, которые убеждали умереть с именем бога на устах, ибо сам Каган иудей, и царь Иосиф тоже иудей, и великий визирь исповедует иудейскую веру, а потому защита их от врагов – богоугодное дело.

Лишь хазары-язычники не говорили о боге и, собираясь возле своих войлочных юрт на окраине города, ждали слова родовых вождей. Но вождей не было в городе, да и вообще кочевников в Итиле осталось мало, совсем мало. Они уже откочевали в степи, на весенние пастбища.

Царские гонцы, безжалостно нахлестывая коней, помчались искать кочевья в бескрайних степях. Но скоро ли они приведут оттуда воинов? Да и захотят ли кочевые беки, известные своим вероломством, спешить на помощь царю?

Тревожно, ох как тревожно было царю Иосифу!

Наступал час расплаты и за чрезмерное властолюбие, оскорблявшее беков, и за невыносимую тяжесть налогов, на которые роптали горожане, и за разбойничьи набеги на подвластные племена. Но только ли его, царя Иосифа, во всем этом вина? Так поступали и другие цари, а Хазария гордо стояла на рубеже Европы и Азии, внушая страх врагам, и подданные хазарских царей, разъединенные судьбами и верами, тем не менее покорно собирались к золотому солнцу Кагана!

Почему же так тревожно теперь? Что изменилось в Хазарии?

Царь Иосиф искал ответа и не находил его.

А ответ был прост, как сама правда. Зло не может продолжаться бесконечно. Держава, несущая зло подданным своим и соседям, рано или поздно сама обрушивается в бездну зла. Не была ли порождена тревога царя Иосифа предчувствием гибели? Но в этом предчувствии он не осмеливался признаться даже самому себе…

Только через неделю, когда на равнине перед городскими стенами собралось для царского смотра войска, Иосиф немного успокоился. Нет, Хазария еще достаточно сильна!

Десять тысяч отборных всадников-арсиев, закованных в блестящую броню, застыли крепко сбитыми рядами. Перед каждой сотней развевался на бамбуковом шесте стяг зеленого, священного для мусульман цвета.

Непробиваемой толщей стояло пешее городское ополчение, тоже одетое в железные доспехи. Итиль – богатый город, в купеческих амбарах и караван-сараях нашлось достаточно оружия, чтобы вооружить всех способных носить его.

А вокруг кипело, перемещаясь в клубах пыли, потрясая луками и короткими копьями, множество легковооруженных всадников. Кочевые беки все-таки привели свои орды и теперь собирались возле шелкового шатра царя Иосифа.

Казалось, забыты прежние обиды и все подданные Кагана, как в старые добрые времена, сплотились перед лицом грозной опасности. Но насколько прочным будет это сплочение, могла проверить только битва…

А пока измученные, почерневшие от недосыпания царские писцы едва успевали заносить в свои книги имена прибывших воинов, и число их уже приближалось к заветной цифре – пятьдесят тысяч… Множилось хазарское войско, и царь Иосиф без прежнего трепета выслушивал донесения гонцов о движении по Волге судов князя Святослава, а по степям – русской и печенежской конницы. На совете высших сановников и кочевых беков было решено не утомлять войско переходами, а сражаться с руссами здесь, под стенами Итиля. А потом перерешать было уже поздно. Войско князя Святослава неожиданно оказалось совсем близко, на расстоянии одного дня пути.

8

Царь Иосиф исповедовал иудейскую веру, но, как многие другие люди в Хазарии, считал самыми искусными воителями не своих единоверцев, а мусульман-арабов. Перед сражением с руссами он выстроил войско по арабскому образцу.

Четыре линии обычно насчитывал арабский боевой строй.

Первая линия – «Утро псового лая». Она называлась так потому, что первой начинала битву, осыпая врагов стрелами конных лучников, словно дразнила их, чтобы заставить расстроить ряды. В этой линии царь Иосиф поставил кара-хазар (черных хазар) – быстрых наездников, пастухов и табунщиков, жилистых, злых, со смуглой кожей и множеством туго заплетенных косичек, которые свешивались из-под войлочных колпаков. Кара-хазары не носили доспехов, чтобы не стеснять движений, и были вооружены луками и легкими метательными копьями-дротиками.

Вторая линия называлась у арабов «День помощи». Она как бы подпирала сзади конных лучников и состояла из тяжеловооруженных всадников, одетых в железные нагрудники, кольчуги, нарядные шлемы. Длинные копья, мечи, сабли, палицы и боевые топоры составляли ее оружие. Тяжелая конница обрушивалась на врага, когда его ряды смешивались под ливнем стрел конных лучников. Здесь у царя Иосифа стояли белые хазары – рослые, плечистые, гордые прошлыми боевыми заслугами и почетным правом служить Кагану в отборной панцирной коннице.

Но если «День помощи» не сокрушал врага, то вся конница расходилась в стороны и пропускала вперед третью линию – «Вечер потрясения». Пешие ратники «Вечера потрясения», бесчисленные, как камыши в дельте Волги, стояли стеной, опустившись на одно колено и прикрываясь щитами. Древки своих копий они вонзали в землю, а острия наклоняли в сторону врага. Преодолеть эту колючую изгородь было не легче, чем добраться незащищенным пальцем до кожи ежа. Щедро проливали нападавшие кровь перед «Вечером потрясения», пока на них, обессилевших и упавших духом, снова обрушивалась панцирная конница, чтобы довершить разгром.

Пехоты у царя Иосифа было много. Итиль – большой город, все жители его по приказу царя взяли в руки оружие: ремесленники, торговцы, гребцы с судов, погонщики верблюдов, слуги знатных людей, банщики и костоправы, бродячие акробаты и всякая иная чернь, жизнь которой не стоила дороже разбитого горшка. Неумелые в одиночном бою, они, собранные в плотную толпу, представляли грозную силу. В их немытых телах застрянут мечи руссов…

И наконец, позади всех, на некотором удалении, ждала своего часа последняя боевая линия, которую арабы называли «Знамя пророка», а хазары – «Солнце Кагана». Она вмешивалась в битву в решительный миг, чтобы переломить сражение в свою пользу. Здесь, возле большого золотого круга, собралась наемная конная гвардия мусульман-арсиев.

Арсиев берегли. Они вступали в бон только при крайней необходимости. Зато им доставалась львиная доля добычи. Арсии безжалостно вырубали дамасскими мечами и бегущих врагов, и своих же воинов, если те, устрашившись, начинали отступать. Вместе с арсиями был царь Иосиф. Он стоял на высоком помосте, под золотым кругом, а далеко впереди, на зеленой равнине, россыпыо бесчисленных разноцветных точек разворачивалось войско князя Святослава.

Руссы приближались медленно, и царю Иосифу показалось, что князь Святослав намеренно оттягивает начало битвы. Не испугался ли предводитель руссов, увидев перед собой столь грозное и многочисленное войско? Может быть, он не захочет испытывать судьбу в сражении и начнет переговоры?

Дружины руссов, одетых в кольчуги светлого железа, уже не раз проходили через хазарские владения. Руссы вырубали своими длинными прямыми мечами сторожевые заставы, пытавшиеся преградить им путь, захватывали добычу и пленников, но, не задерживаясь в Хазарии, уходили на Каспий или за Кавказские горы. Спустя много месяцев они возвращались, обремененные добычей, и, не желая рисковать всем добытым богатством, отдавали часть хазарам за безопасный проход через их владения. Может, и князь Святослав минует Хазарию, удовлетворившись богатым выкупом?

Кажущаяся медлительность войска Святослава как будто подтверждала мысли царя Иосифа, и он уже прикидывал, сколько можно отдать руссам серебра и товаров, чтобы они не причинили вреда Хазарии…

Даже себе самому царь Иосиф боялся признаться, что мысли эти были порождены неуверенностью в войске. Когда он утром объезжал боевой строй, воины встречали царя угрюмо и обреченно, на их лицах не было заметно той восторженной готовности к самопожертвованию, без которой невозможна победа. Войско походило на старое дерево, с виду могучее, но на самом деле уже надломленное, готовое обрушиться наземь от сильного порыва ветра…

Только наемники-арсии были привычно спокойны и бесстрастны. Для них, наследственных воинов, война была простой работой, пусть опасной, но – работой. Они давно уже продали свои жизни царю за серебряные монеты, обильную еду и почетные привилегии. Арсии будут сражаться как разъяренные быки. Ничего другого они не умеют и не желают делать. Но способны ли арсии увлечь за собой все войско?..

Пешие руссы приближались, вытягиваясь вперед клином. На острие клина шли богатырского роста воины в железных панцирях и шлемах, глубоко надвинутых на брови. Живот, бедра и даже голени воинов были обтянуты мелкой кольчужной сеткой, непроницаемой для стрел. Руки в железных рукавицах сжимали устрашающе большие секиры. А вправо и влево от дружины богатырей-секироносцев – сплошные линии длинных красных щитов, которые закрывали пеших руссов почти целиком, от глаз до кожаных сапог. Над щитами поблескивали острия бесчисленных копий.

На крыльях русского войска двигалась конница: справа – светлая, переливающаяся железом дружинных доспехов, слева – черная, зловещая. Царь Иосиф догадался, что это печенеги, и подумал, что там самое слабое место. Печенежские воины быстры, но нестойки в прямом рукопашном бою.

Но пока рано, рано думать о печенегах. Главное – пешая рать руссов. Если сокрушить пешую рать, то печенеги сами разлетятся в стороны, как брызги от брошенного в лужу камня…

Царь Иосиф поднял обе руки вверх.

Арсии вскинули копья и разом испустили грозный боевой клич, от которого качнулся золотой круг над головой царя. Взревели хазарские трубы. Завизжали, завыли черные хазары, подобно гончим псам рванулись на руссов. Непрерывным весенним ливнем полились оперенные железом стрелы.

Руссы продолжали идти вперед медленно, но неудержимо, и в их строю не было заметно павших, только щиты обрастали щетиной вонзившихся стрел.

Снова затрубили хазарские трубы. Мимо расступившихся конных лучников промчались белые хазары, всесокрушающий «День помощи». Звеня доспехами, тяжелая конница белых хазар докатилась до линии красных: русских щитов и встала, будто натолкнувшись на крепостную стену. Задние всадники напирали на передних, а те пятились перед колючей изгородью копий. Все смешалось. Белые хазары кружились на месте, не в силах прорвать строй руссов и не в состоянии вырваться из схватки. А над их головами поднимались и мерно опускались огромные секиры, от которых не было спасения. «День помощи» рассыпался на глазах. Кучки обезумевших всадников вырывались из сечи, скакали, нахлестывая коней, подальше от страшного русского клина. Царь Иосиф вдруг с ужасом понял, что первых двух линий войска у него уже нет, что рассеянную конницу больше не собрать. Для хазарского войска наступал вечер…

Чужая, несгибаемая воля направляла ход битвы, и царь Иосиф думал теперь только о том, чтобы продержаться до темноты и укрыться за городскими стенами. А для этого пешая рать «Вечера потрясения» должна остановить руссов, остановить во что бы то ни стало!

Равнина уже очистилась от конницы, и только вытоптанная трава да множество убитых и раненых черных и белых хазар напоминали о происходившей здесь жаркой сече.

Руссы, сотрясая землю, продолжали двигаться вперед.

Клин русского войска, возглавленный секироносцами, вошел в толпу хазарских пешцев неожиданно легко и, рассекая ее надвое, приближался к золотому кругу. В тесноте воины отбрасывали бесполезные копья и сражались мечами, топорами, кинжалами. Перешагивая через чужих и своих павших, поскальзываясь на мокрой от крови траве, выкрикивая хриплыми голосами боевые призывы, руссы шли вперед, и царь Иосиф чувствовал, что «Вечер потрясения» долго не выстоит.

Тогда он решился на последнее, отчаянное средство: он послал гонца за Каганом, чтобы равный богам, явившись на поле битвы, воодушевил воинов и устрашил врагов…

Каган выехал из ворот Итиля на белом коне. Чаушиар и кендер-каган держали над ним большой шелковый зонт, чтобы ни один луч солнца не упал на божественное лицо.

Многокрасочная, как весенний луг, следовала свита Кагана. Шествие замыкали двадцать пять жен Кагана, которые ехали на богато украшенных верблюдах.

В свите Кагана было так много нарядных всадников, драгоценности и оружие телохранителей так ослепительно блестели на солнце, что князю Святославу показалось: на помощь хазарам спешит из города новая рать. И он послал гонца к печенегам, стоявшим в засаде возле реки, чтобы они остановили эту рать. Печенежские всадники высыпали из зарослей и с воинственными криками устремились наперерез Кагану и его свите.

Бег печенежской конницы казался неудержимым. Прильнув к гривам коней, выставив вперед острые жала копий» печенеги приближались к Кагану. Тот остановился. Позади, равнодушно поглядывая на приближавшихся печенегов, застыла свита, как будто Каган был щитом, способным прикрыть от любых опасностей.

– Каган! Это Каган! – вдруг раздались испуганные вопли. Печенежские всадники, мгновенье назад свирепые и неустрашимые, остановились. Они бросали в траву оружие и падали сами, уткнувшись лбами в землю. Слепая вера в божественную силу Кагана, о которой они столько слышали от хазар, лишила печенегов воли. Страх перед Каганом оказался сильнее страха смерти, и печенеги безропотно ложились под копыта хазарских коней. Так вот на что надеялся царь Иосиф, призывая Кагана!

А Каган продолжал свое неторопливое шествие, и хазары, увидев его, кричали торжествующе и радостно: «Каган! Каган! Божественный Каган!» Сразу что-то изменилось на поле битвы. Пешие хазары яростней взмахивали саблями и топорами, теснее смыкали ряды. Конница белых хазар собиралась вместе и выравнивалась, готовясь к новой атаке. И неизвестно, как повернулось бы дело, если бы отчаянный русский лучник не сразил Кагапа стрелой. Взмахнув длинными рукавами, Каган вывалился из седла.

Горестно завыли хазарские воины.

Чаушиар и кендер-каган склонились над своим поверженным повелителем. Каган лежал на спине, бессильно раскинув руки; черная стрела с непонятными знаками на древке вонзилась между бровей, и капли крови скатывались по переносице в остекленевшие глаза. Божественный Каган был мертв…

Отчаянные крики разнеслись над полем: «Горе! Горе! Каган ушел от нас! Закатилось солнце Хазарии!» Рассыпались и обратились в паническое бегство телохранители и слуги. Высоко вскидывая голенастые ноги, затрусили к городским воротам верблюды жен Кагана. Воины хазарской пешей рати дрогнули, опустили оружие, покорно склонили головы под мечи набегавших руссов. Каган убит, божественная сила отступилась от Хазарин, стоило ли продлевать агонию бесполезным сопротивлением?..

Хазарского войска больше не было, была толпа растерявшихся, упавших духом людей, которую теснили и избивали руссы.

Только царь Иосиф с конными арсиями бросился на прорыв и, потеряв большинство воинов, ускакал с уцелевшими в степь. Печенеги преследовали беглецов, осыпая стрелами. Тела арсиев густо усеяли дорогу бегства, но сам царь с кучкой телохранителей скрылся в наступившей темноте. Ночь, покровительница беглецов, спасла его от верной смерти. Царь Иосиф спешил к Саркелу, хазарской крепости на Дону, чтобы укрыться за ее кирпичными стенами.

А русское войско, завершив разгром хазар, осталось ночевать на костях, на поле брани. Запылали огромные костры, в которые воины Святослава швыряли не дрова, а древки хазарских копий – так много брошенных копий оказалось на поле. Зазвенели, расплескивая рубиновое аланское вино, заздравные чаши. Гремели победные песни, и даже раненые подтягивали хриплыми, прерывающимися голосами. Великой была победа, и великой была радость войска. Сладок пир на костях поверженных врагов. Нет лучше тризны в память павших товарищей. Слава храбрым, отличившимся в бою! Слава князю Святославу!..

Жители Итиля смотрели с городской стены на празднующих руссов. Многие думали, что следующего утра им не пережить, и с молитвами готовились к смерти. И оно пришло, сумрачное утро поражения…

9

Ночью горожане, имевшие свои ладьи или деньги, чтобы заплатить чужим кормчим, покинули Итиль. Как стало известно впоследствии, они искали спасения на пустынных берегах Хвалынского моря. Больше всего беглецов укрылось на Баб-ал-Абвебе и Сия-Сухе [18]18
  Апшеронский полуостров и Мангышлак.


[Закрыть]Они надеялись отсидеться в безопасных местах, а потом завязать мирные переговоры с князем руссов, отдать дань, какую он потребует, и возвратиться в Итиль. Чем язычник Святослав хуже иудея Иосифа? Оба чужие! Для купцов родина там, где можно наживать богатство. А переход Хазарии под власть князя Святослава сулил торговым людям небывалые возможности. Открывались свободные пути в необъятную Русь и в города Византии. Не все ли равно, кому платить торговую десятину?..

На следующий день молчаливые дружины руссов, предостерегающе звеня оружием, вошли в Итиль. Они миновали глинобитные жилища западной части города, замкнутой в кольцо кирпичных стен на правом берегу Волги. Здесь зимой жили кочевые беки со своими людьми, а летом по пустым улицам, заросшим скудной пыльной травой, бродили овцы и верблюды. Не здесь было главное богатство Итиля, а на острове, где высился дворец Кагана, и на другом берегу реки, в Хазаре, который еще называли Сарашел – «Желтый город», месте обитания купцов и ремесленников, рынков и складов с товарами.

Возле наплавного моста уже не было сторожевых арсиев. Небольшой отряд наемников преградил дорогу руссам только на площади перед дворцом. Не рассудок, но отчаяние вывело их под мечи руссов; короткая свирепая схватка, и последние защитники Итиля полегли на каменные плиты. Руссы изрубили секирами двери дворца и ворвались внутрь.

Целый караван верблюдов, тяжело нагруженных золотом, серебром, драгоценными тканями, дорогим оружием и амфорами с греческим вином, привел в воинский стан князя Святослава воевода Свенельд, которому было доверено собрать лучшую добычу. А когда руссы покинули город, в Итиль ворвались буйные орды печенежских всадников. Печенеги рассыпались по улицам, вламывались в жилища, избивали горожан трехгранными кривыми мечами, тащили на волосяных арканах пленников, расхватывали имущество. Город окутался дымом бесчисленных пожаров. Князь Святослав расплачивался со своими печенежскими союзниками хазарским добром.

…Потом впереди русского войска полетит добрая молва о князе Святославе, который беспощаден только к врагам и не забирает последнее, и другие хазарские города предпочтут сдаваться руссам без боя, чтобы их не отдали на растерзание свирепым печенегам.

А поход продолжался. От разоренного печенегами Итиля войско князя Святослава двинулось на юг, к древней столице Хазарии – Семендеру. Здесь, в предгорьях Северного Кавказа, жили оседлые люди, разводили сады и виноградники, сеяли хлеб. В Семендере был свой царь из арабского рода Кахвана, по имени Салифан, исповедовавший мусульманскую веру. Царь подчинялся хазарам, но у него были свои вельможи, свое войско и свои крепости, и хазары не входили в его владения со своими кочевьями, довольствуясь данью и внешней покорностью.

Приближение русского войска застало царя Салифана врасплох. Семендерское войско потерпело поражение и рассеялось по укрепленным поселкам; таких поселков, окруженных каменными стенами, было здесь много. Беззащитный Семендер сдался на милость победителей.

Князю Святославу город не понравился. Беспорядочное скопление жалких построек в виде шатров из дерева, переплетенного камышом и обмазанного глиной… Хищные минареты мечетей… Приземистые караван-сараи… Пыльные вихри на торговых площадях… Душный зной и зловоние из переполненных нечистотами рвов… Бедно одетые, униженные люди…

Сам царь, его вельможи и богатые горожане бежали в горы, увозя во вьюках и на двухколесных повозках, запряженных волами, все ценности.

Разочарованный Святослав отдал Семендер печенегам…

Стремительно пролетали летние дни, но еще стремительнее было движение войска князя Святослава через земли аланов и косогов, жителей предгорий.

Егорлык, Сальские степи, Маныч…

Взята копьем сильная хозарская крепость Семикара, построенная для защиты сухопутной дороги к устью реки Дона…

Вперед! Только вперед!

Осколки разгромленных аланских и косожских ратей оставлены на съедение печенегам, которые шли следом за русским войском, как стая волков за караваном, и довольствовались отбросами.

Нечастые дневки на берегах рек и у степных колодцев почти не задерживали войско. Пока одни дружинники отдыхали, другие продолжали двигаться вперед, расчищая путь мечами и захватывая свежих коней для обоза. Близился край коренных хазарских владений. Ночные ветры с закатной стороны уже приносили соленый запах моря.

Когда от жителей прибрежных городов Тмутаракани и Корчева приехали тайные послы, князь Святослав объявил воеводам:

– Война окончена. Впереди земли, жители которых пе хотят быть нашими врагами. Пора вложить мечи в ножны и проявить к людям милость…

И это была правда. Разноязыкое и разноплеменное население прибрежных городов лишь вынужденно терпело власть хазарского царя. Хазарские гарнизоны сидели за стенами цитаделей, окруженные морем ненависти. В победоносном войске князя Святослава горожане видели избавителей от хазарского ярма и были готовы подняться с оружием в руках на своих угнетателей. Печенеги, следовавшие за русским войском, превратились в опасную обузу. Нужно было избавляться от временных союзников…

Однако печенеги рвались к богатым приморским городам, которые, как казалось вождям, были их законной добычей.

– Осталось всего два дня пути до моря, – настаивали печенежские вожди, приехавшие в шатер князя Святослава. – Зачем прогоняешь нас? Хочешь один забрать всю добычу? Мы пойдем за тобой, как раньше шли!

…Застыли в боевом строю русские дружины, повернувшись спиной к морю, а лицом и копьями – к печенежским станам, которые черными островами стояли среди выжженной солнцем бурой степи и угрожающе гудели, готовые силой поддержать требования своих вождей.

Князь Святослав убеждал вождей повернуть коней на север, где в степях еще остались стада и табуны хазарских кочевых беков, где уже не нужно будет сражаться, но только брать добычу.

– Вы степные люди, – говорил князь, – и ваше место в степях. Оставайтесь мне друзьями и союзниками. Только в степях не пересекутся наши дороги, и будет между нами мир, как прежде…

…А русские дружины продолжали стоять под палящим солнцем, и воеводы только ждали знака, чтобы силой оружия разметать станы печенегов и принудить их к отступлению…

Грозная картина готового к битве дружинного войска убеждала печенежских вождей лучше, чем самые изощренные речи. В княжеский шатер вползали на коленях слуги вождей, что-то шептали, опасливо поглядывая на предводителей русского войска. И вожди смиряли свой гнев, начинали говорить просительно, настаивая уже не на продолжении совместного похода, а на справедливом разделе прежней добычи. Такой оборот дела устраивал князя Святослава, и он после недолгого спора согласился отдать печенегам треть коней и пленников. Вожди посчитали это за удачу и разъехались по своим станам удовлетворенные.