Текст книги "Полководцы Древней Руси"

Автор книги: Андрей Сахаров

Соавторы: Вадим Каргалов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)

8

Годы младенчества Святослава проходили для князя Игоря и княгини Ольги в неустанных трудах и заботах. После неудачного царьградского похода поломались привычные отношения с Византией. Русские купцы, приплывшие следующим летом в Царьград на ладьях-однодеревках, терпели всяческие притеснения и обиды, горько жаловались на греков, и мало находилось потом желающих совершать это нелегкое путешествие. На княжеском дворе и в селах копились нераспроданные запасы меда, воска, мехов и других товаров, которые раньше без промедления поглощал ненасытный царьградский рынок. Херсонский стратиг подзуживал против Киева печенежских князей, и их хищные орды все чаще стали появляться в пограничных землях. Конные дружины отгоняли печенегов прочь, но они нападали в другом месте, и набегам не было конца. Каждому было ясно, что корень в злоумышленник греков, что печенежские сабли куплены на византийское золото. Выход был единственный: еще раз пробовать воевать Царьград…

Перед зимним полюдьем князь Игорь сказал:

– Буду собирать меньше дани, чем в прошлые годы, но накажу старейшинам готовить воев к войне. Нового царьградского похода не миновать!

И Ольга на этот раз согласилась с мужем.

Время подтвердило справедливость решенного. Новый царьградский поход действительно был необходимостью. Не о честолюбии и не о мести за поражение шла речь, но о благоденствии Руси. Воедино сошлись мысли Игоря и Ольги, и потянулись месяцы и годы совместных трудов. Светлое время, которое Ольга вспоминала лотом с сожалением и грустью…

Воевода Свенельд по воле князя отправился к варяжским ярлам – нанимать дружину. На ладьи погрузили меха, драгоценности, дорогое оружие, цветастые заморские ткани – Ольга не жалела добра. С варягами следовало быть щедрыми. Только щедрость могла обеспечить верность этих жадных искателей чужих богатств.

Свенельд возвратился с клятвенными заверениями варяжских ярлов и конунга Хельгу явиться с войском по первому зову князя Игоря.

О готовности прислать воев – всех, кого удастся собрать, – сообщали старейшины полян, словен, кривичей, тиверцев. Другие племена тоже выделяли отряды воинов. Много больше, чем в прошлые годы, было построено ладей-однодеревок.

Послы князя Игоря отправились к печенегам, чтобы подарками и посулами склонить вождей на совместный поход против Византийской империи.

Сорок кочевых племен печенегов делились на восемь колен, во главе которых стояли князья, именуемые также ханами. Четыре колена печенегов – Кварципур, Сирукалпеи, Вороталмат и Вулацоспон – кочевали в степях по левую руку от Днепра, а другие четыре колена – Гиазизопон, Гилы, Харовои и Явдиертим – по правую руку. Великие князья первых четырех колен печенегов, связанные с Херсоном ежегодной взаимовыгодной торговлей и ублаготворенные богатыми дарами, уклонились от похода, зато остальные вожди приняли послов князя Игоря, взяли предложенное серебро и меха и сами отослали в Киев знатных заложников в обеспечение верности князю руссов. Кочевья в степях между Днепром и Дунаем начали готовиться к большой войне. Гонцы князя Игоря могли теперь безбоязненно проезжать через Дикое Поле: их встречали как друзей и союзников.

Трудно было переоценить важность временного союза с печенегами: наемная конница восполняла недостаток в конных дружинниках, так заботивший князя Игоря. В дальнем походе конница незаменима…

Весной 943 года огромное войско выступило в поход. Дружина князя Игоря и часть воев спустились в ладьях по Днепру, а остальные пошли к Дунаю через степи; по пути к ним присоединялись орды печенегов, и странно было видеть в одном ратном строю извечных врагов – смерда-пахаря, сменившего плуг и подсечный топор на копье, и кочевника-печенега.

Простое перечисление народов и племен, принявших участие в этом походе, было способно устрашить любого: поляне, словены, кривичи, тиверцы, варяги, печенеги…

Снова херсонский стратиг погнал в Константинополь быстроходную тахидрому с тревожной вестью: «Вот идут руссы, без числа кораблей их, покрыли море корабли!)) Гонцы болгарских боляр дополняли: «И сушей идут руссы, наняли с собой печенегов, нет им числа!»

Но рати князя Игоря дошли на этот раз только до Дуная. Император Роман дрогнул перед неисчислимым множеством варваров, прислал к князю Игорю вельмож с предложением мира: «Не ходи, но возьми дань, которую брал князь Олег, и прибавлю я еще к той дани!»

Одновременно другие послы императора поехали к печенежским вождям, повезли ткани-паволоки, золото и арабских скакунов, дорогое оружие, и тоже предложили мир.

В большом шатре, поставленном на одном из островов дунайской дельты, собралась па совет старшая дружина князя Игоря: бояре, воеводы, княжие мужи. Предстояло обсудить великое решение – продолжать поход или возвращаться, удовлетворившись прежней данью и заверениями императора Романа в будущей дружбе?..

Бояре и воеводы были на этот раз единодушны: «Если так говорит царь, то чего нам еще нужно – не бившись, взять золото и серебро и паволоки? Разве знает кто, кому одолеть: нам ли, грекам ли? Или с морем кто в союзе? Не по земле ведь ходим, но по глубине морской – всем общая смерть!»

Видно, живы еще были у бояр страшные воспоминания об огненном бое, о тяжелых жертвах прошлого похода, и не захотели они испытывать судьбу и воинское счастье. Да и сам Игорь не забыл босфорского поражения. Согласился с дружиной:

– Быть по-вашему! Если греки дадут золото и ткани на всех воинов, какие есть в ладьях и в пешей рати, объявим мир!

Сотник Свень сбегал на берег, к греческим послам, терпеливо ожидавшим решения совета у своей разукрашенной триеры, и скоро вернулся с ответом: «Согласны!»

Бояре и княжие мужи шумно вывалились из шатра: оживленные, довольные завершенным делом. Опасный поход оборачивался приятным путешествием по спокойному теплому морю. Как тут было не радоваться?

Только Свенельд с сомнением покачивал головой:

– Выйти в поход трудно, но и из похода выйти тоже нелегко…

Князь Игорь оценил мудрость этих слов, когда вечером в его шатер неожиданно пришли конунг Хельгу и ярлы – предводители варяжских дружин.

Конунг Хельгу, высокий, багроволицый, в боевом панцире из толстой кожи, обшитом позолоченными бляхами, начал недовольно:

– Ты, княже, позвал нас на войну, а сам заключил мир. Серебро и меха, которые привезли твои послы, лишь залог, но не добыча. Наши люди не могут возвратиться в свои фьорды с пустыми руками!

Ярлы поддержали своего вождя:

– Стыдно викингам возвращаться без добычи… Даже дети будут смеяться над викингами… Обратного пути у нас нет…

А конунг продолжал:

– Если, княже, сам не хочешь идти дальше, отпусти нас одних. Мы сами возьмем достойную добычу!

И ярлы снова поддержали его:

– Возьмем… Не впервой викингам на немногих кораблях брать мечом обширные страны и богатые города…

Князь Игорь задумался. Ссориться с варягами опасно, их немало в войске, да и молва о том, что он, киевский князь, нарушает свое обещание вознаградить воинов греческой добычей, может сильно повредить в будущем. Кто ему поверит, если снова придется нанимать войско? Но и отпускать Хельгу с его волками-ярлами в греческую землю нельзя. Император обвинит Русь в вероломстве и откажется от мира. Но как уговорить варягов? Им-то ведь все равно, в мире или в войне останется Русь!..

Игорь вопросительно посмотрел на Свенельда, от которого привык выслушивать разумные советы. А Свенельд будто только ждал этого, приблизился к князю, горячо зашептал в ухо:

– Добычу можно искать не только в Царьграде. На Хвалынском море [12]12
  Каспийское море.


[Закрыть]тоже есть богатые города. Отошли туда варягов. Если надобно, я сам с ними пойду. Тогда Хельгу поверит в наше чистосердечие…

Князь Игорь сразу оценил мудрость воеводы. Варяжские наемные дружины нельзя держать в бездействии, иначе они, как саранча, пожрут нивы своего нанимателя. А до Хвалынского моря далеко, путь туда опасен из-за хазар и других воинственных народов. Долгим будет поход конунга Хельгу. А может, и безвозвратным…

Благодарно кивнув Свенельду, князь Игорь обратился к варяжскому конунгу – сердито, будто бы даже с обидой на его горячность и несправедливые упреки:

– Напрасно ты подумал, конунг, что ваши мечи будут ржаветь в ножнах. Пойдешь с судовой ратью на Хвалынское море. Дам тебе ладьи, и припасы, и оружие и воев отпущу, кто пожелает идти с тобой. С греческим же царем у меня мир нерушим!

Конунг Хельгу пошептался со своими ярлами и согласился. Но поставил два условия. Пусть-де Игорь договорится с греками, чтобы те беспрепятственно пропустили его войско через Босфор Киммерийский. И еще пусть с ним вместе будет в походе кто-нибудь из знатных княжеских мужей, чтобы все видели: не от себя воюет конунг, но от князя Игоря.

Игорь указал рукой на Свенельда:

– Он пойдет. Отрываю от сердца своего.

Хельгу поклонился, удовлетворенный…

Через несколько дней ладьи Хельгу и Свенельда покинули дунайское устье. К варягам присоединилось немало дружинников и воев, решивших искать счастья и добычи в дальних краях. Греческие послы не только пообещали пропустить ладьи через море, но и разрешили заходить по пути в порты Таврики [13]13
  Крымский полуостров.


[Закрыть]за водой и съестными припасами.

Когда ладьи скрылись за горизонтом, Игорь вздохнул с облегчением. Разве мог тогда князь знать, что в Хвалынском походе завяжется первый узелок древлянской трагедии, погубившей его?

9

А пока на смену военным заботам пришли заботы мирные, посольские, требовавшие не стремительности и безрассудной храбрости, но мудрого терпения и предусмотрительности. Война венчается добрым миром, а недобрый мир порождает новую войну. Но новой войны не хотели ни русские, ни греки и потому единодушно приступили к строению мира.

В Киев без обычной пышности приехало немногочисленное греческое посольство – обговорить предварительные условия мира. Посольство возглавлял патриции Феофан, три года назад погубивший своими огненными триерами русский флот у Босфора. Феофан был живым напоминанием об опасностях, которые подстерегают руссов в случае нового похода. Намек императора Романа был понятен: Византия не боится войны, хоть и стремится к миру. Но и Русь тоже но хотела воевать. С кем было воевать, если лучшая часть войска уплыла на Хвалыяское море, а вой разошлись по своим землям?

К тому же греческие послы не требовали ничего обидного и невозможного. Патриций Феофан был согласен подтвердить прежний, еще со времени Олега Вещего, торговый договор, только просил, чтобы руссы не воевали херсонскую сторону и ее города, не мешали херсонцам ловить рыбу в устье Днепра, но сами бы защищали их от возможных набегов печенегов, черных болгар и хазар. Доверенные мужи князя Игоря тоже не упорствовали. Переговоры шли успешно.

Перед отъездом греческие послы изъявили желание, чтобы князь Игорь самолично подтвердил хартию о мире, В посольской горнице киевского дворца по этому случаю собрались немногие избранные люди: сам Игорь, княгиня Ольга, бояре, которые должны поехать вместе с послами в Царьград. От князя Игоря был назначен послом боярин Ивор, от княгини Ольги – Искусеви, от княжича Святослава – Вуефаст. И от других князей и княгинь русских тоже были послы: Слуда, Улеб, Канпцар.

Имена эти навечно сохранила русская летопись…

Кормилец [14]14
  Кормилец – дядька, воспитатель малолетнего князя.


[Закрыть]Асмуд вынес на руках княжича Святослава.

Малолетний княжич был в полном княжеском одеянии: в багряном плаще-корзно, в круглой шапке с опушкой из горностая, в красных сафьяновых сапожках; на шее мальчика тускло поблескивала золотая цепь – знак высшего достоинства, к наборному серебряному поясу подвешен прямой меч. Все было точно таким же, как у самого князя Игоря, но крошечным, будто игрушечным, – княжичу Святославу пошел лишь третий год…

Греческие послы многозначительно переглянулись. Им ли, познавшим кровавые интриги императорского двора, было не знать, что законный и притом единственный наследник означает устойчивость государственного порядка? Принимая послов вместе с сыном и намеренно обрядив мальчика в полное княжеское одеяние, Игорь явно подчеркивал, что ему есть кому передать власть, что на Гуси не предвидится губительной внутренней смуты…

Еще раз переглянулись греческие послы, когда князь Игорь объявил имена своих послов к императору. От малолетнего княжича был назначен отдельный посол, и назван был сразу за послом самого князя. Князь Игорь как бы указывал место княжича: рядом с собой.

Обратили внимание греческие послы и на княгиню Ольгу.

Жены и любовницы императоров неоднократно царствовали в Византии и над своими мужьями, и над всей империей, проливая крови больше, чем самые свирепые полководцы. По всему было видно, что киевская княгиня носилась к таким властным женам, и, наверное, не случайно князь Игорь то и дело оглядывался на нее, будто ища одобрения своим словам. К тому же киевский князь уже стар, а княгиня в самом расцвете женской силы…

Патриций Феофан слушал князя невнимательно. Каждое слово хартии было ему знакомо по прежнему сидению с русскими посольскими вельможами. Теперь патриций внимательно присматривался к княжеской семье, пытаясь разгадать, почему хмурится старый князь; какие мысли скрываются за чистым, без морщин, белым лбом русской княгини; чего можно ждать в будущем от наследника киевского престола – вот от этого мальчика, смирно сидевшего на руках у бородатого воина, судя по обличью – варяга…

На вид княжич был здоров, крепок, несуетлив, глаза спокойные, и в них уже читалась гордая уверенность, свойственная прирожденным властелина.

Да, много любопытного и многозначительного подметил патриций Феофан. Будет о чем рассказывать по возвращении императору Роману…

С того времени рядом с именем князя Игоря будут произноситься на императорском совете в Константинополе новые имена – княгини Ольги и княжича Святослава. Неведомо для себя самого, мальчик Святослав уже вышел па открытую сцену мировой истории, сам факт его существования уже будет учитываться соседями Руси в сложной политической игре. Наследник киевского престола!..

Но вот прочитаны и одобрены все статьи хартии. Князь Игорь заканчивал прием послов торжественными словами:

– …посылаю мужей своих к Роману, Константину и Стефану, великим царям греческим чтобы возобновить старый мир и заключить союз с царями и со всеми людьми греческими на все годы, пока сияет солнце и весь мир стоит. А кто из русской стороны замыслит нарушить мир, то пусть не имеют помощи от бога Перуна, да не защитятся они собственными щитами, да погибнут они от мечей своих, от стрел и от иного своего оружия, да будут потом рабами во всю свою загробную жизнь!

Напутствуемые этой клятвой, греческие и русские послы вместе покинули горницу. «Какие страшные кары обрушит на греков за вероломство киевский князь, если на своих людей он готов возложить земное и небесное проклятие?! – думал патриций Феофан. – Нужно посоветовать императору осторожность, хотя бы на первое время, пока руссы будут особенно бдительно следить за соблюдением договора…»

У порога Феофан обернулся и еще раз окинул взглядом княжеское семейство. И снова его удивили холодные, не по-детски серьезные глаза Святослава. Почудилось что-то знакомое, уже увиденное…

Медленно спускаясь по ступеням парадного крыльца, Феофан наконец догадался: точно такие же холодные синие глаза были у княгини Ольги…

Посольства возвратились в Киев в середине зимы. Император Роман одобрил все статьи договора и велел написать их на двух хартиях, одна из которых была скреплена крестом и его царским именем, а другая – именами русских послов, и поклялся истинно соблюдать то, что в хартиях написано.

Снова патриций Феофан стоял в посольской горнице перед князем Игорем, выслушивал вопросы и давал на них ответы от имени императора Романа.

– Скажи, что приказал передать царь?

– Император Роман, обрадованный миром, хочет иметь дружбу и любовь с князем руссов. Твои послы приводили к присяге императора, а нас прислали привести к присяге Русь.

И сказал на это князь Игорь:

– Да будет так…

На следующее утро князь Игорь и княжич Святослав, бояре и мужи старейшей дружины, старцы градские и прочие лепшие люди пришли вместе с греческими послами на капище, к идолу Перуна.

На святилище горел ровным, почти бездымным пламенем жертвенный костер. Князь Игорь положил на землю обнаженный меч и щит. Следом за ними сложили на землю оружие все мужи. И княжич Святослав опустил свой маленький меч рядом с длинным отцовским мечом, повторил вместе со всеми священные слова клятвы.

Волхвы окропили оружие кровью жертвенных животных. Алыми бусинками рассыпались по светлому железу кровяные брызги.

Это была первая кровь на мече княжича Святослава…

Как будто благословляя священную клятву, сквозь свинцово-низкие облака проглянуло солнце, раздвинуло до бесконечности снежную равнину за Днепром, выцветило в яркие краски зубчатую стену Великого бора. Ослепительно вспыхнула позолота на лике Перуна.

Волхвы восславили богов, подаривших людям благоприятный знак.

Потом князь и Святослав посетили церковь святого Ильи, что стояла над ручьем в конце Пасынчей беседы, чтобы своим присутствием скрепить клятву христиан – варягов, хазар и иных пришлых воинов, которых было немало в дружине. Среди своих дружинников тоже оказались христиане, до времени таившиеся.

Темные лики греческих богов сурово глядели на притихшего Святослава. Униженно склоняя простоволосые головы, христиане-дружинники целовали большой серебряный крест, который им протягивал тучный муж в черном одеянии – христианский волхв Григории.

В храме было сумрачно, тесно, смрадно от горящих свечей и ладана. После озаренного солнцем капища христианский храм показался Святославу черной мрачной пещерой.

Это детское впечатление – разительный контраст между просторным небом над идолом сереброликого Перуна и могильной теснотой дома христианского бога – преследовало Святослава долгие годы, превращаясь в стойкое неприятие греческой веры, которая, как ему казалось, была такой же стесняющей чувства человека, как киевский храм святого Ильи…

Отбыли из Киева греческие послы, задаренные сверх всякой меры медами, воском, мехами, рабами. «Строение мира» было завершено.

А вскоре и сам Игорь отъехал из Киева на полюдье, запоздав из-за переговоров с греками против обычного срока па три месяца. Уезжая, строго наказал прислать гонца, если будут какие-нибудь вести с Хвалыпского моря, от Хельгу и Свенельда.

Свенельд возвратился спустя много месяцев, неслыханно обогащенный хвалынской добычей. Но обретенное в походе богатство не принесло счастья Киеву…

10

Возвращение в Киев дружины Свенельда осталось в детской памяти Святослава чем-то праздничным, многокрасочным, шумным. Пение больших медных труб… Приветственные крики горожан… Шествия нарядных всадников по улицам… Заздравные чаши на почестных пирах…

Поединки богатырей перед красным крыльцом княжеского дворца… Славословия гусляров подвигам воинов Свенельда…

И подарки Свенельда. Много подарков! Отдельно – князю Игорю, отдельно – княгине Ольге, отдельно – княжичу Святославу– И каждый подарок – драгоценная редкость.

Княжичу Святославу Свенельд преподнес искусно вырезанные из кости фигурки воинов, зубчатых башен, лошадей, диковинных зверей с хвостом вместо носа – заморскую игру. Когда фигурки передвигали по доске, расчерченной белыми и черными квадратами, под доской начинали звенеть маленькие серебряные колокольчики. А еще Свенельд привез дружинные доспехи, будто нарочно изготовленные для мальчика. Святославу они пришлись впору, и он гордо расхаживал в позолоченной кольчуге и круглом шлеме с перьями. А еще Свенельд подарил княжичу маленькую лошадку с длинными, торчащими вверх ушами. Лошадка понравилась Святославу больше всего. Кормилец Асмуд подсаживал мальчика в седло, тоже маленькое, как раз для Святослава, и осторожно возил по Двору…

После таких радостей казалась непонятной хмурая озабоченность отца, его длинные ночные разговоры с матерью в тишине ложницы. Сквозь сон Святослав слышал тревожившие его слова: «Не к добру… Недовольны в дружине… Вознесся без меры Свенельд…»

Святослав недоумевал. Как можно говорить плохое о таком щедром, таком веселом, таком нарядном человеке, как Свенельд?!

Откуда было знать мальчику, что Свенельд привез в Киев не только дорогие подарки, но и опасные заботы?

Дружинники князя Игоря и княгини Ольги с завистью смотрели на внезапно обогатившихся воинов Свенельда. Чужое, крикливо выставленное напоказ, казавшееся несметным богатство возбуждало недобрые чувства. Бояре и мужи старшей дружины роптали открыто, упрекали князя: «Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги!» Настойчиво советовали: «Пойдем, княже, с нами за данью, да и ты добудешь и мы!»

Князь Игорь отставил Свенельда от древлянской дани и осенью сам пошел с дружиной в Древлянскую землю. Он собирал прежнюю условленную дань, да еще прибавил новую, много больше прежней. Древляне, устрашенные копьями многочисленной княжеской дружины, без спора отдали обе дани…

На исходе зимы 945 года из Древлянской земли потянулись к Киеву обозы с медом, воском, мехами, зерном. Большие были обозы. Если вытянуть их по одной дороге, то они, пожалуй, покрыли бы все расстояние от Киева до Искоростеня, стольного города древлянского князя Мала.

Но Игорю и этой тяжелой дани показалось недостаточно. Великолепие Свенельдовой добычи неотступно стояло перед глазами. «Если хитрые древляне нашли меха, мед и прочее добро для второй дани, – прикидывал князь Игорь, – то почему бы не собрать с них третью дань? Древляне обросли густой шерстью, яко овцы, пока Свенельд обретался за морями. Самое время состричь!»

Игорь собрал своих мужей и объявил властно, как о давно решенном:

– Идите с данью домой, а я вернусь к древлянам и возьму еще.

Недоуменно и встревоженно переглянулись мужи. Князь явно нарушал древние обычаи. Но перечить ее осмелились. Только любимец князя боярин Ивор попытался было предостеречь от неразумного шага, по Игорь гневно оборвал его:

– Прочь с глаз моих! Трусливых да опасливых не держу возле себя! Пусть все про то знают!

И пошел Ивор, опустив голову, к своему коню, а вслед ему не то сочувственно, не то насмешливо смотрели мужи, бывшие побратимы и товарищи по дружине…

…Какими причудливыми и обманчивыми оказываются порой изгибы жизни!

Униженный и раздавленный оскорбительными словами князя, боярин Ивор думал, что он уходит жалким изгнанником, расставаясь с властью, с богатством, с почетом княжеского мужа. А на самом деле он уходил от собственной смерти…

Не успел князь Игорь с небольшой дружиной отделиться от остального войска и снова выехать на древлянскую дорогу, как древлянские охотники, провожавшие обозы с данью до рубежей своей земли, побежали через леса, по известным лишь местным жителям звериным тропам к князю Малу.

Коротким и единодушным было решение древлянских старейшин: «Если повадится волк к овцам, то выносит все стадо, пока не убьют его. Так и князь Игорь: если не убьем его, то всех нас погубит!»

Со всех сторон стекались к Искоростеню охотники и звероловы, вооруженные, как для охоты на медведей, рогатинами с тяжелыми железными наконечниками и топорами. В колчанах угрожающе поскрипывали длинные боевые стрелы…

Крупными хлопьями падал снег, белым саваном ложился на конские крупы, на теплые суконные попоны, на воротники овчинных полушубков и меховые шапки дружинников; холодящие железные доспехи по зимнему времени везли в переметных сумах. Все вокруг стало белым-белым: и земля и небо. В молочной снежной белизне белые всадники скользили, как призрачные тени.

Вечером дружина князя Игоря выехала из леса к реке Уж.

Копыта коней, легко пробивая мягкий снежный покров, весело застучали по речному льду.

Берега медленно поднимались, сдвигались все ближе и ближе, а впереди, там, где река пробила узкий проход сквозь скальную гряду, замаячили черные стены и башни Искоростеня.

Князь Игорь невольно пришпорил коня. Быстрей! Быстрей! Туда, где иззябших и усталых всадников ожидало благотворное тепло человеческого жилья, треск березовых поленьев под медными котлами с кипящим варевом, покорное гостеприимство древлянского князя Мала…

А береговые обрывы по сторонам поднимались все выше и выше, и полоска мутного неба между ними казалась не шире киевской улицы…

Неожиданными и до нелепости неуместными показались Игорю тревожные выкрики передовых дружинников. Он приподнялся на стременах, глянул из-под ладони. Перегораживая реку от берега до берега, чернел впереди завал из могучих сосновых стволов; ветви перепутались, образовав непреодолимую стену. Дружинники сгрудились возле завала, проклиная лукавство древлян. Гридни молодшей дружины спешивались, рубили топорами пружинившие колючие ветки.

Князь Игорь устало откинулся в седле, прикрыл глаза. На многие часы было здесь работы. Мужи-Мужи-дружинникик мечу привычны, а не к топору. А рабы и смерды, сопровождавшие обоз, непредусмотрительно отпущены в Киев. Но кто мог знать, что князь Мал осмелится загораживаться завалами?!

Раздался леденящий душу свист.

Над обрывами поднялись цепи лучников в волчьих шапках.

Взвизгнули стрелы, косым ливнем хлынули вниз – туда, где в снежной круговерти суетились у завала дружинники князя Игоря.

Падали на речной лед кони и люди.

Дружинники отчаянно рвали щиты, привязанные к седлам, но сыромятные ремни не поддавались, затягивались в неразвязные узлы, и длинные древлянские стрелы вонзались в не защищенные доспехами груди, бока, спины, бедра. Многие пали, так и не успев обнажить мечи, не сумев понять, откуда поразила их смертоносная стрела. Казалось, само небо разверзлось над головой и пролилось ливнем стрел…

А с обрывов с ревом, свистом, визгом, устрашающим: i воплями уже катились вместе с лавинами снега древлянкие воины.

А крупный снег все падал и падал на лед реки Уж, словно торопился схоронить от людских глаз следы неравной схватки…

Не скоро узнали в Киеве о гибели князя Игоря – вен его дружина полегла, и некому было доставить весть.

Впоследствии князю Святославу не единожды привелось слушать сказания о трагедии в древлянских лесах, о не женском мужестве и хитрости Ольги, о ее мести князю Малу и всем древлянам. Эти сказания год от года обрастали новыми красочными подробностями, и уже нельзя было понять, где правда, а где – красивый вымысел.

Сравнивая потом сказания с тем немногими явными былями, которые врезались в его детскую память, князь Святослав с сомнением покачивал головой. Горестный плач по убитому князю Игорю он запомнил. И древлянских послов тоже запомнил, потому что необычными показались мальчику люди в лохматых шапках, с большими желтыми бляхами на длиннополых кожаных кафтанах, громкоголосые и неуклюжие. Запомнились презрительные, недоброжелательные взгляды, которые они кидали на него, княжича, обычно окруженного лаской и подчеркнутой почтительностью людей. Святославу было одновременно и страшно и обидно, и он сжимал дрожавшими пальцами рукоятку своего маленького меча. Кто-то из послов отчетливо произнес: «Волчонок!» Недовольно загудели киевские бояре и мужи, но Ольга смирила их строгим взглядом и продолжала говорить с послами князя Мала доброжелательно, как будто не слышала обидного слова…

А вот как древлянских послов закапывали живыми в землю и жгли в огне,  Святослав не мог припомнить, как ни старался. Отроки пробегали по гриднице с обнаженными мечами – это было. И шум был железнозвонкий на дворе, будто бились две рати. Но когда княжич Святослав подбежал к оконцу, только какие-то пыльные, неузнаваемые тела лежали посередине двора в кольце дружинников. Может, это и были древлянские послы? И на тризне по отцу не был Святослав. Кормилец Асмуд после рассказывал, что княгиня Ольга ходила с отроками в Древлянскую землю и многих древлян побила, мстя за мужа своего. Но все это миновало княжича Святослава. Видно, щадила его мать, не пожелала приобщать к кровавой мести.

И еще запомнилось княжичу Святославу, как гордо и уверенно в те дни расхаживал по дворцу воевода Свенельд, властно хлопал дверями, покрикивал на самых уважаемых мужей, и те повиновались ему, будто князю. На совете Свенельд сидел не рядом с остальными мужами, не на боковой скамье, а в кресле – таком же, как у княгини Ольги или у самого Святослава. Княгиня Ольга слушала длинные речи Свенельда со вниманием, ни в чем не переча варягу…

– Силу набрал Свенельд-то, большую силу! – объяснял мальчику кормилец Асмуд. – Нет ныне в Киеве человека, равного ему!

Святослав присматривался к Свенельду, пытаясь отыскать эту самую силу, и недоумевал. Раньше Свенельд выделялся из всех своими сверкающими доспехами, высоким шлемом с перьями, драгоценными перстнями и золотой цепью на шее, а ныне был одет просто, непразднично, в суконный кафтан и боярскую шапку, будто не варяг даже, а русский муж. Почему же так слушают его и мать и другие люди?

Немало лет пройдет, прежде чем Святослав уразумеет скрытый смысл происходившего. За Свенельдом было войско, возвратившееся с Хвалынского моря и уверовавшее в своего удачливого предводителя. За Свенельдом была огромная добыча, которая еще не до конца была растрачена на пиры и подарки и на которую можно было нанять воинов. А главное, Свенельд не имел корней в русской земле, его благополучие покоилось на близости к сильному киевскому князю. Победа древлянского вождя Мала означала для Свенельда утрату всех богатств и даже самой жизни. Поэтому княгиня Ольга могла рассчитывать на верность и усердие варяжского полководца.

В звезду Свенельда поверили бывшие Игоревы бояре и княжие мужи, не желавшие уступать свое место у княжеского стола древлянским старейшинам. Устремления варяга Свенельда и киевской старшей дружины слились воедино, и этот союз раздавил князя Мала.

Спешно снаряжалось войско, и в нем не было пеших– у всех воинов были кони. И оружие было хорошим и единообразным: длинные боевые копья, прямые мечи, дальнобойные луки из турьих рогов, булавы, секиры. Предводители конных дружин поклялись сложить головы за князя Святослава и княгиню Ольгу.

На макушке лета, когда просохли дороги в древлянских лесах, дружины выступили в поход. Тогда-то и пришел черед Святослава идти на настоящую войну. В глазах людей он уже был князем, наследником Игоря Старого, справедливым мстителем за смерть отца. Кому, как не ему, надлежало возглавить войско?

Слава Святославу, князю киевскому!..

Широкая поляна в окоеме елового леса. На невысоком кургане стоит смирный белый конь Святослава. Рядом Свенельд, кормилец Асмуд, Ивор, Слуда и другие бояре-воеводы. А вправо и влево от кургана, перегораживая поляну строгой железной линией, застыли окольчуженные всадники. Колыхались и шуршали золотым шитьем тяжелые полотнища воинских стягов. Нетерпеливо переступали и звенели наборной сбруей застоявшиеся кони под нарядными попонами. Покачивались над остроконечными шлемами предостерегающие жала копий. Багровыми солнцами горели на овальных щитах начищенные медные бляхи.