Текст книги "Блокпост-47д. КНИГА - I . «СЛУЖБА НАРЯДОВ»"

Автор книги: Андрей Ефремов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– А чё эт я застенчивый то?

– Не перебивай старших! – Ингуши синхронно, в знак согласия, мотнули головами. – За стенки держишься часто потому что! – Союзники, кроме Эльгама, который вместе с Борисычем уткнулся в "Лебединое озеро" по каналу «Культура», осуждающе трижды цокнули языками и опять мотнули не по годам мудрыми головами. – Ну, а ты, Серёженька, нехристь, – Мусульмане с явным неодобрением посмотрели на Серёжу, – Товой-то, нехороший ты человек, верю, отдашь с получки. – Выдержав эффектную паузу, Гаврила добавляет – И чтоб на ПВД об этом ни-ни!

«Ни-ни» на ПВД не получилось. Слух об утере рации и оружия распространился по низам буквально до обеда. Об этом Герасимыч узнал, когда к нему шутя-любя кто-то обратился по поводу оптовой закупки вооружения. Ну, а насчёт "отдашь с получки" – история умалчивает.

С тех пор тосты на ингушской стороне произносились только под строжайшим контролем Геркона, к тому времени уже как два года совершенного и законченного трезвенника. Но так как он имел огромадный опыт по прятанью концов в воду, на «усугубление» бойцов смотрел сквозь пальцы. Все равно с этим пагубным явлением бороться бессмысленно. А по великим праздникам, подняв нуазан с томатным соком, иногда даже произносил тосты.

Один из самых красивых тостов Герасимыча был на встрече Нового Года:

– Ну… это… желаю чтоб все… э, как его? Ну. в общем… А! – Даже поднял вверх указательный палец, – Чтобы соображать быстрее!

На осетинской стороне залетов было много и часто.

Так, в одном осетинском поселке, на окраине которого стояла погранзастава, состав поста в центре посёлка сформировался только из молодняка. Якутские пэпсы из Нерюнгри, возомнившие себя чуть ли не спецназовцами, и такие же неопытные, но весьма гордые и горячие осетинцы. Как ни странно, женское население часто обращалось на пост, как в какой-то райотдел милиции, с жалобами на своих подвыпивших мужей. Ребятки ситуацию успешно, с кавказским тактом разрулировали. Ну, да речь не об этом.

После очередного возлияния с красивыми тостами: "Ну, за мир!", "В дружбе народов – сила России!" и "Ну, за содружество родов войск!", долговязый русский парень по имени Игорёк вышел перекурить и заодно посмотреть в бинокль складывающуюся оперативную обстановку.

Вот прошли солдаты-погранцы с мужественными лицами и миноискателями в руках, обшаривающие дорогу на предмет выявления взрывных устройств. Школьники и румяные старшеклассницы в коротеньких юбчонках и белых гольфах.

И вдруг…. Вах! Дефилирует мимо красивая молоденькая осетиночка – рот червлёный, брови союзны, в обтягивающих кожаных брючках, подчеркивающих все прелестные подробности стройного тела. Не дэвющка, а пэсня "На одном плече солнце сияет, на другом Луна блестит"!

На ней Игорёк естественно заостряет своё бдительное око, подкручивает фокус бинокля: "Вобляхмух! Ни х…ссе! Н-на!".

Рядом после сытного обеда попыхивает сигареткой осетин Георгий. Георгий проводит прямую линию от фокуса бинокля до красавицы:

– Ты чево!.. Я твою маму!.. – от крайней степени возмущения у него сбивается дыхание и изо рта выпадает сигареточка, – Ты, чего это на мою сестру смотрищь!?

Игорёк невозмутимо бросает:

– Да пшёл ты! Хочу – смотрю!

Георгий побагровел и вообще задохнулся от возмущения. Таблицу умножения явно не знает, успокоиться не может. Все присутствующие с интересом наблюдают за происходящим – хоть какое-то развлечение. Спектакль, конечно, интересный, но никто не изъявляет желания вмешаться и Георгий, наконец, выдыхает: "Э-эххЪ!!!", – и быстро, поминая Барастыр, уходит за занавес, то есть на задний двор блокпоста, где, эмоционально жестикулируя, разговаривает с кем-то по сотовому телефону. После чего с мстительным блеском в прищуренных глазах и многозначительно поджатыми губами, молча возвращается.

Красавицы давно уже нет, а высокое напряжение, оставленное её появлением, еще искрится в атмосфэре.

Напротив поста с неистовым визгом чёрных колёс тормозит «жюлька». Из неё выходят четверо незнакомых молодых джигитов в милицейской форме и направляются к калитке:

– Эй! Дарагой! Открывай, да?! Щас тебе будет раг рауадзын!

Игорёк, не теряя хладнокровия:

– Пароль!?

– Да я твою маму…! Открывай, давай! Да!?

– Пароль!?

Настала очередь изменить цвет лица и, соответственно, задохнуться от непонятного якутянам негодования всем четверым джигитам:

– Да я сейчас твою маму то-то и то-то! – Двое начинают приподнимать колючую проволоку ограждения поста, двое других:

– И твоего баращка тоже! – Приноравливаются пролезть под ней.

Игорёк на вышке спокойно клацает затвором пулемёта:

– Одной ногой ступите за колючку – стреляю на поражение!

Последнюю фразу джигиты, вероятно, не расслышали, потому что двое из них все-таки делают попытку ступить одной ногой за ограждение. Игорёк двумя солидными предупредительными очередями сбивает боевой пыл союзников, они нехотя отступают к «жюльке». Один из них методично то достаёт пистолет из кобуры, то суёт его обратно.

Поплевавшись на пыльную дорогу, немного постояли, подумали. В бессильной ярости затерли плевки подкованными подошвами блестящих ботинок. После короткого эмоционального совещания, благоразумие все же взяло верх. Решив, что им ещё рано в руахсаг уад, джигиты сели в машину и со словами: "Ну, смотри, нехороший ты человек, такой-то и такой-то, мы тебя ещё встретим! Твою маму!..", – Взвизгнули пыльными колесами и укатили в неизвестном направлении.

Мирное население посёлка дружно начинает названивать по компетентным инстанциям, мол, так и так, здесь у нас война начинается, срочно высылайте танки пятьдесят восьмой армии, вертолёты, истребители и прочая.

Союзники в это время звонят по сотовым телефонам каждые своим командирам с жалобами и предложениями:

Якудза:

– Так, мол, и так, осетины напились, скандалят! Оградите!

Осетины:

– Так, мол, и так, якуты упились, убивают! Спасайте!

В итоге, в срочном порядке на пост прибывает руководство мобильника с врачом для освидетельствования. Врач подаёт команду всем бойцам: "Дышите – не дышите!". Как ни странно, в выдохах не находит ничего подозрительного. Союзники в этом отношении всё-таки проявили боевое содружество и солидарность и предварительно, до прибытия высокой комиссии, свое дыхание облагородили. Но в глубине души подозрение все-таки есть!

Мистер Икс за инцидент с союзниками, на всякий случай, опять получает в штабе толстым оргвыводом по бедной голове, получив дополнительный заряд возмужания. Невозмутимого Игорька, действовавшего строго по уставу и согласно Закону о милиции, прячут от мстительных осетин в ингушский посёлок к Геркону. Где полное взаимопонимание, согласие и спокойствие. Так называемая толерантность в высшем её проявлении.

Пылающего гневом Георгия отрывают от любимой сестры и отправляют подальше, в ссылку, на границу, на осетино-ингушско-якутский пост. На котором осетинские и ингушские милиционеры, скрипя зубами, пытаются проявлять толерантность, а якудза тактично между ними, в качестве прокладки, болтаются.

Якутский СОМ, следовательно, на целую неделю попадает в разряд отрицательных. Положение спасает, только благодаря Эльгаму, ингушский отряд. Якуты переходят в разряд крайне положительных, а вот ингуши…

Питерский блокпост при очередном обстреле понёс потери. Якутский же отряд все беды обошли стороной. Даже заложенный как-то раз у дороги минный заряд сработал уже после того как автобус с нарядом проехал метров пять. Никто не пострадал.

Но как бы то ни было, поставленные задачи всем интернационалом в зоне осетино-ингушского конфликта выполняются. Общественный порядок поддерживается, конфликты в корне пресекаются. По местным обычаям, благодарное население, во время свадеб и поминок присылает на блокпосты обильные угощения. А такое простое и искреннее проявление добрых чувств принято только в отношении либо близких родственников, либо крайне уважаемых людей. Главы администраций обеих сторон в официальном порядке, на высшем уровне, благодарят всех милиционеров и отряды. Никто от этого носы не задирает. И всем радостно, приятно, тепло, сухо и комфортно.

Вот что значит – у кого сила, тот и миротворец.

Когда в отряде шла оживленная суета по подготовке к возвращению домой, мудрый ингушский милиционер Муса изрёк:

– Нет печальнее картины, чем спина уходящего гостя!

До сих пор по праздникам происходит обмен прикольными эсэмэсками между якутянами, осетинами и ингушами.

ПИСЬМО

Женщин бывает много, но за гробом идёт одна.

(Поговорка)

Событий происходит много и каждый день. Но за обыденностью и рутиной каждодневной службы всё быстро забывается. Возможно, срабатывает защита перегруженного «шифера».

Где-то на въезде в Кизляр обстреляна машина Краснодарского СОМа – есть потери. В степи у рисового чека стреляли в Сергеича с Гаврилой – жертв нет. Трое якутских сомовцев увезли на родину, в цинковом гробу, тело своего товарища, трагически погибшего прямо у блока. В соседнем посёлке бандитами расстрелян местный участковый. В другом – вырезана семья главы администрации. В Аргуне (Дарго, Грозном, или др. нас. пункте) подорвана машина якутского ОМОНа – есть раненые (нет раненых). И т. д. и т. п. до бесконечности.

Но всё это только фон каждодневного ратного труда.

Ежедневная цепочка работ, нарядов и отдыхающих от службы смен состоит из следующего: привезти в расположение из родника питьевой воды; приготовить завтрак, обед, ужин; набить мешки песком с камнями, с целью дополнительно укрепить позиции; почистить и подровнять окопы и ходы сообщений; вырыть ещё окопов. Кроме того, чтобы ввести в заблуждение противника, перенести туалет на пятьдесят метров дальше или, как вариант, на тридцать метров ближе от блокпоста, заодно выложить новую тропиночку камешками. Убрать старую. Между делом, быстро сбегать за автоматами и, взяв в кольцо, устроить войну до победного конца с крысой, обнаруженной в мусорной яме; поискать в редких степных рощах дровишки; привезти дровишки; проверить и укрепить ограждение из колючей проволоки. И многое, многое другое. Если останется сил, то можно постираться, помыться в бане и забыться сном. Если сон не идёт, можно черкануть письмишко домой.

Пачки писем из дома привозит из Кизлярского главпочтамта группа до зубов вооружённых молодчиков, умудрившихся съездить туда в увольнение или за продуктами на войсковые склады, не преминув при этом посетить разок-другой какие-нибудь кафешки. Ах, как вкусна кавказская кухня! Это просто кулинарный разврат!

На складах продукты получают во главе с майором Вихрем, который предварительно наладил нужные контакты традиционным русским способом, и теперь договаривается о выделении продовольствия, для блага отряда, сверх нормы. Но половина этой «сверх» уходит в необъятные карманы тучных прапоров-завскладами. К удивлению принимающих харч, иной раз попадаются замороженные мясные туши со штампами Минобороны ещё пятидесятых годов. Но качество вполне приемлемое.

Письма из дома прочитываются и перечитываются очень часто, что весьма, надо это особо отметить, скрашивает всю эту рутину. Сотовых телефонов в то время не было. Чтобы переговорить с родными и друзьями надо было ехать на почту в ближайший более-менее крупный населённый пункт. Сегодня можно и поворчать: "Вот в наше время!.. А сейчас сотики-эсэмэски. Писать совсем разучились!".

Ну, так вот, к примеру, сидит Сергеич с авторучкой и листом бумаги, чешет лоб и думает, чего бы такого написать после слов "Здравствуй, дорогая!"

Через пять минут спрашивает, эдак задумчиво, у своих товарищей:

– Господа! Вот сижу я с авторутшкой и листом бумаги, чшешу свой лоб и думаю, чшего бы ешшо такого написать в письме то?

Уже почти засыпающие друзья ему отвечают:

– Да пшёл ты… к Герасимычу!

Сергеич послушно идёт к Герасимычу. Геркон в это время читает письмо, но всё-равно отвлекается и радушно его встречает:

– Здравствуй, дорогой!

– Да это я уже написал. В смысле – "Здравствуй, дорогая!". Вишь, в чём дело то, вот, стою я с авторутшкой и листом бумаги, чшешу лоб и думаю, чшего бы такого ешшо написать? Весь лоб исцарапал!

Гаврила чесанул разок-другой уже свой лоб, отчего мозг заработал в правильном, нужном направлении и говорит:

– Ну, присаживайся, Сергеич, наливай и пиши! Здравствуй, запятая, дорогая, восклицательный знак.

– Ну-у, знаки то я са-ам. Никак грамоте то обучен.

– Лады! Пиши дальше. Главное – побольше воды! Больше текста, заметьте, больше радости дома. Ты сам то откуда? Из Усть-Маи? Ну, давай в вашем стиле. – "Вот, сижу я с авторучкой и листком бумаги, дорогая моя жёнушка, чешу свой лоб и думаю, чего бы таковского, заковыристого, ещё написать?

И вот, среди огромного вороха дум как-то сразу и одновременно приходящих на ум, я выбираю самое основное. Отметаю, так сказать, всё лишнее и ненужное. Очищаю мысли от никчемной шелухи. И представляешь, остаётся та самая золотая серединка, тот основной стержень, именуемый в народе – истина! Вот об этом-то я и хочу тебе написать. И напишу, и опишу, и освещу. Со всех сторон, плоскостей, со всех ракурсов. Слава Богу, времени свободного, так сказать, незанятого досуга здесь – уйма.

Вот есть тут у нас один, Гаврила, ну дали же имечко человеку. Вот, он предлагает написать про погоду. Но всё это пустое! Банально, пошло, тривиально! Говорит, про здоровье напиши. А что про него писать? Ещё здоровее стал на казённых харчах то, как в санатории тут живём. Скоро сам на колобка похож буду, как Гаврила. Представляешь, он уже в окоп не помещается. Средним диаметром вверху застрянет, ногами понизу сучит, пыхтит чего-то, потеет. Верхний диаметр вниз, по дуге, перевесит, так он ногами над бруствером вращать начинает. А мне почему-то в этот момент грустно. Всё тебя вспоминаю. Шалунишка ты моя! Твою фигурку точёную, талию, ножки.

Ну да всё это лирика. Что-то отвлёкся я. Вот ты спрашиваешь, чем мы тут дышим, как тут у нас, чем мы тут занимаемся. Сразу говорю – не в бирюльки играем. Иной раз ветер дуванёт, так пыль, представляешь, – столбом! А после дождей с грозами, так вроде бы и ничего, дышать можно. Воздух – одна благодать! Наисвежайший воздух после дождей. Ну, а служба, она и в Африке – служба. Служба – дни и ночи. Тут у нас мужики суровые. Многие уже не в первый раз здесь. Сдружились крепко, однако. Круглосуточно, плечом к плечу службу тащим. Не скрою, бывают и трудности, и тягости, и лишения. Которые я стойко переношу.

В отряде двадцать пять человек. Все уже как братья. Хотя знаешь, каждый день видеть эти рожи, одни и те же, с перерывом на сон, очень тяжело. Прямо скажу – нелегко! Вон, рядом Гаврила маячит. Лысый, бородатый, морда – ящиком. Заплывшими глазёнками шевелит, губищами чего-то лопочет, щеки трясутся. Вентилятор к койке прицепил, подлец, думает потеть меньше будет. А дует то в мою сторону, ну невыносимо! Но ты же знаешь, я парень выносливый, терплю. Зазря что ли я старший прапорщик? Старшего прапорщика за просто так не присваивают. А кому сейчас легко?

Пытаюсь вспомнить аромат твоего тела. Не вспоминается. А вот твоё нежное личико вспоминается, глаза твои зелёные, бровки, реснички, губки нежные. И как-то легче жить становится, радостнее как-то. Вот так весело и живём.

Несколько слов хочу уделить местной природе – флоре и фауне. Тут рядом озеро есть, Бандитское называется, это название такое, историческое. По берегу камыш высокий. Ставим сети. Ловятся караси, иногда черепахи попадаются. Я и так весь умный, аж свечусь весь, а как рыбки отведаю, от удовольствия и фосфора ишшо больше светиться начинаю. В степи ёжиков ловим. Домой привезу обязательно. Пусть детишки поиграются. Скучаю по детишкам. Поцелуй их от меня.

Зайчиков-побегайчиков, уточек, фазанчиков стреляем. Скучаю по тебе, зайчик мой, аж невмоготу иной раз! Соседи с ногайского поста приезжают, спрашивают разрешения поохотиться на нашей территории, не жалко, пущай ружьишком побалуются. Речушка есть – Сулачубутла – узенькая, смех да и только. Говорят с тюрского переводится как "Дорога горной козы". Откуда в степи горная коза? Родники мощные, вода холоднющая, но вкусная. Чистейшая вода. Часто купаемся в озере или в роднике. Благодать! Вот и Гаврила ляпнул как-то раз: "Больше воды – больше радости!". В чём-то он прав. Ведь может выразить умную мысль, когда захочет. Ну, да это у него редко получается.

Представляешь, Гаврила, как разденется, бултыхнёт своим жирным и дряблым организмом, аж волны по телу пробегают, так благодать куда-то деётся. Я за ним давно наблюдаю, присматриваюсь, никакой благодати от него нету. А как проковыляет до мостка, плюхнется в озеро, так будто граната в воде разорвалась. А рядом ещё к тому ж другие рожи. А я всё вспоминаю, как мы с тобой на практике, на сенокосе то. А? Помнишь? Мы с тобой вдвоём. Озеро – как зеркало. Травка зелёненькая, мягонькая, иной раз – пружинистая. И рядом ни-ко-го! Вот это – благодать! Ты, это, смотри, я матери с сестрой наказал, чтобы за тобой то присматривали. Да ещё тёте Клаве. Если рядом с тобой какую рожу увидят, сразу сообщат. Особенно тёте Клаве задание дал. Против еёйных аргументов и весомых фактов не попрёшь! Приеду – разберусь.

Дома то, наверное, дел полно, невпроворот? В магазин сходить, детишек, там, покормить. Уроками весь вечер с ними позаниматься, спать уложить. В школу то, к учителям, почаще заходи, интересуйся, как там, да что. Матушке помогай, навещай, а то мы с тобой раз в год, да и то случайно, у неё бываем. Тебе, самой-то, не стыдно? И вообще, смотри, хозяйство не запускай на самотёк.

А ещё тут змеи водятся. Противные такие, блестящие, скользкие. Ползают иной раз туда-сюда. Иногда и их стреляем. Вон, Гаврила тоже лежит на шконке, довольный, ухмыляется, блестящий от пота весь. Комментирует, как я письмо пишу, ну, спасу от него нет! Тоже, наверное, скользкий. Противный! А то бывает, глянь-ко, орёл змеюку подцепит и летит. Ты смотри у меня. Змея подколодная (зачёркнуто). Недолго мне ещё здесь быть. Если что – прилечу скоро! Удавлю (зачёркнуто). Разберусь!

Ну, что ещё написать? Даже не знаю. Так много писать можно оказывается. Глядишь, скоро писателем стану.

Пацаны здесь классные. Все меня в гости зовут после командировки. Уже договорились – Серёга с Петькой сразу через нас поедут домой. Недельку у тёти Клавы поживут. Я их в гости пригласил. Пока в отпуске буду, к ним потом на недельку съезжу. Ты не боись, они хоть холостые, но серьёзные. Гаврила вон, тоже, приглашает. Буду в Якутске – зайду обязательно. Вообще, где-то двадцать адресов уже, в блокноте у меня. Ты, это, соблюдай себя там! Ты знаешь мой крутой нрав то!

Да что это я все о других? Переборов свою врождённую скромность, хочу уделить несколько слов и себе. Тебе же, наверное, интересно? Период акклиматизации уже давно прошёл. Чувствую себя совершенно нормально. Когда Гаврилу не вижу. А ваш образ, дорогая моя супруга, всегда в моём сердце, а также возле сердца, в кармане, в виде фотографии (помнишь, в Сочи, на пляже?). Да и по ночам, надо признаться, постоянно ты мне снишься, особенно под утро.

Ну, как там наши детишки: Светик, Майка, Андрюшка, Наташка, Глебка? Скучают наверное? Учёба как? Глебка с Майкой всё дерутся наверное? Что нового в посёлке? Светка ещё не родила? Пора бы уже. Зятёк как? А Андрюшка, наверное, всё по девкам таскается? Ты его не особо товой то – молодой ещё, пусть погуляет. Ты, давай, пиши почаще. Много пиши. А то, что такое, – два письма в неделю, непорядок. Дома то, наверное, работы для меня скопилось много? Огород, забор, крыша. Помню всё. Никого не проси, не унижайся. Диван так, небось, и скрипит? Приеду, первым делом диван сремонтирую.

Ну, вот, вроде бы и всё. Вот и все наши новости. Ещё много раз поцелуй от меня детишек. Целую тебя, родная, любимая, крепко обнимаю. Привет матушке, Зойке, тёте Клаве. Друганам моим, когда приеду сам всё расскажу. Им ничего не передавай. Смотри у меня! Курица (зачеркнуто). Курочка моя.

Скучаю. Твой Котик-Зайчик-Слоник.

P.S. Да, чуть не забыл, пришли мне ещё сочинские фотки. Помнишь, в восемьдесят втором ездили? Хочу тебя Гаврилке показать. А то он свою то, мочалку то, молодым показывает, у всех слюни бегут. Где он её, старый хрыч, подобрал? Ну, тебе то, явно не пара. У него ейных фоток много. А у меня одна только. И имей в виду, тёте Клаве и матушке с сестрой Зойкой я строго– настрого наказал, будешь шалить…"

Да, письма скрашивают однообразную жизнь и сближают семьи.

Был случай, когда письмо отправленное из Якутска, помогло найти потерявшихся родственников. Приехал Ваня Буцак из командировки и, еще будучи в Якутске, гостил у своих родственников по фамилии тоже Буцак. Ну, конечно вопросы – где, что, да как? И ответы – там, сям, да в Шелковском. В общем, ничего интересного.

Тут у пожилой гостеприимной хозяйки чуть ли не истерика: да там же у нас тётя твоя родная, сестра стал быть моя, вон по телевизиру страсти то показывают, десять лет от неё ни слуху, ни духу! Учительницей она там работала ещё с шестидесятых, в посёлке Сары-Су, в Шелковском! На письма не отвечает, не доходят, видать. Только и остаётся одна возможность Господу Богу молиться.

Через полгода Ваня собирается в очередную командировку. Перед вылетом заходит в гости к столичным родственникам пирожков покушать и этих же пирожков на дорогу взять. Тётя снабжает Ваню пирожками, толстым конвертом, маленьким глянцевым фотоальбомчиком и инструкцией: "Ты это, Ванюша, передай тёте Глаше приветы от нас, мы таки надеемся, что у неё всё хорошо. А я за всех вас молиться буду!"

Ваня хоть и не знает, куда отряд отправляется, деловито суёт пакеты с пирогами и литрой в вещмешок: "Всё по, бу сделано, порешаем. Об оргвыводах сообщу отдельно".

Отряд вновь прибывает на блок 47-Д в Шелковской район. Полтора месяца Ваня наводит у местного населения справки о состоянии дел в Сары-Су. Никто толком ничего не знает, хоть и находится посёлок в десяти-пятнадцати километрах от поста. Такое впечатление, будто этот посёлок является обратной стороной Луны. Только ходят слухи, что иногда в посёлке банды лютуют.

Как бы там ни было, Ваня всё-таки отважный воин, рискуя молодой жизнью, наладил контакты, пробил, выяснил. И не посрамил таки фамилию! С тётушкой из Сары-Су всё хорошо – жива-здорова. До сих пор сёстры пишут друг другу эпистолы. И в конце каждого послания добавляют: "Пишите письма"!