Текст книги "Блокпост-47д. КНИГА - I . «СЛУЖБА НАРЯДОВ»"

Автор книги: Андрей Ефремов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Братцы, а не получить ли нам горного зайчика фонарями?

Это был сигнал к действию.

В срочном порядке собирается азартная бригада опытных, судя по байкам, промысловиков. К фонарям приматываются дополнительные батарейки. Предупреждаются посты соседей, чтобы в темноте невзначай не перестреляли казённые фонарики. У Гаврилы была старинная дробовая бердана, соответственно и бразды правления артелью доверили ему. Изредка металлические патроны к ружью давали добрые самаритяне, находившие их в бандитских схронах. Это оказалось очень кстати.

Охотники в наглую, резонно решив, что экстремисты просто не поймут в чём дело и не будут мешать процессу, выдвинулись во тьму ночи с целью очистить прилегающую экологическую нишу от зайцев. Зайцы, вместе с бандитами, как того и следовало ожидать, на фонарики абсолютно наплевали.

Развеявшиеся на свежем воздухе цари природы вернулись ни с чем. В коллективе, без каких либо мук, родилась свежая тема для разговоров и анекдотов. Гавриле пришлось отбрехиваться и переводить стрелки на плохие, по его мнению, импортные фонарики, выпущенные в производство какой-то левой космической фирмой.

Но мысль человека разумного не стоит на месте. Через день, отобрав у Гаврилы «ружжо», стали очищать область обитания наглого зайца на дырявом «Урале». И процесс пошёл! В меню появились "окорочка жареные заячьи с луком и картофелем отварным, в соусе пикантном", "грудинка пареная заячья с макаронами, по баварски" и прочие заячьи кулинарные изыски.

На свою беду Гриша, через некоторое время предлагает покуситься на кабана. Благо диких кабанов в мусульманской земле тьма тьмущая. Было время цветения кукурузы и деревенские фермеры отгоняли эту нахальную живность чуть ли не палками. Ставили петли у своих огородов и, если кабан попадался, всё-таки вызывали «неверных», солдат, предлагая им живое угощение, лишь бы самим не оскверниться через прикосновение к нечистому животному.

Опять собирается бригада волонтеров. Умники вспоминают, что кабан – есть животное семейное. Следовательно, все договариваются стрелять, в случае обнаружения стада, строго одновременно. Этот значимый пунктик подчёркивается особо и неоднократно.

Предупреждены соседи, уточнены пароли, набиты магазины и отважные ребята уже на месте. Распределились метров через десять – пятнадцать друг от друга. Гриша получился фланговым. Выбрал местечко под каким-то мощным лохматым деревом, затаил дыхание, навострил ухо, сфокусировал глаз. Бесшумно снял предохранитель с автомата. Полная луна освещает пейзаж. Мужественное сердце лихорадочно бьётся в охотничьем азарте. В общем – благодать.

Проходит час. Проходит другой. Проходит мощный вепрь метрах в десяти от Гриши. За папой по убывающей идёт мама, и следом семенят остальные члены семьи. Ещё немного и все скроются в ближайших кустах. Почему никто не стреляет? Половина стада уже вне поля зрения! А, была, не была! Гриша одним выстрелом снимает последнего, не успевшего скрыться в чаще, самого крохотного кабанчика.

Дальше события развиваются в течение нескольких секунд. Тишину нарушают визг и дикий рык. На сцену резво выступают разъярённые мама с папой общим весом примерно с полтонны, которые стремительно несутся на кровного обидчика. Кровный обидчик, успев крикнуть: "Братцы-ы!..", – совершает подъем переворотом на сук дерева и невероятным образом умудряется там удержаться.

Видно, как по темноте, с шумом и сопением, бегут, лязгая на ходу затворами, семь фонариков. Свинячья семья, согласно древнему инстинкту самосохранения, не замедляя скорости проносится, уже молча, мимо дерева и исчезает в ночи. Сук ломается, Гриша, пустив петушка, кричит: "Брат!..", – и оказывается снова на земле, на пятой точке. Слово, из принципа, нужно всё-таки докончить, и он добавляет: "…Цы-ы!".

Пока Гриша встаёт и отряхивается, подбегают остальные члены артели:

– Что случилось?

– Что за шум, вы, случаем, не ушиблись?

– Требуем, в конце концов, объяснений!

Гриша встаёт на ноги и тут же принимает позу:

– Вот, вашу маму, мы же договаривались все вместе стрелять, где ж вы, нехорошие, такие-сякие, были-то? Целое стадо ушло в вашу сторону! А я, вон, полюбуйтесь, порося завалил!

Семеро лбов, которые то ли не видели кабанов, то ли проспали, не желают сдавать позиций и всю дорогу пилят бедного Гришу:

– И не жалко тебе ребёночка то? Изверг ты этакий!

– Кровопивец! Сказано же было, всем вместе по стаду стрелять!

– Это ж скока центнеров с гектара мы потеряли!?

– Э. худой человек, аднака! Заметьте!

– Девочки, не ссорьтесь!

По мере их приближения к постам группировки, все видят такую картину.

Совершенно наплевав на конспирацию, приближается шумная компания фонариков, в среде которой явно происходит какая-то склока. Бросив ответ на пароль, группа с сопениями идёт во тьме ночи дальше. Слышны фразы:

– Одновременно стрелять!..

– …Сам дурак!

– … Я ж замочил одного!..

– Всех нужно…

– Я к вам дифференди… дифференцированно. А вы…

– …Ну и козёл!..

– Не козёл, а порось!

– Ну, девочки, не ссорьтесь!

Промывание костей бедного Гриши продолжалось вплоть до ужина следующего дня, когда уже и гости, прибывшие как всегда не то на огонёк, не то на ароматы, наевшись жаренного в собственном соку кабанчика, поглаживая животы, лениво обсасывали поросячьи косточки.

Но ведь должен же кто-нибудь из сытых и довольных жизнью проявить милосердие. Не к поросю конечно, к Грише:

– Джентльмены, да что вы причепились до человека. Единственный мущина кабанчика стрельнул, а вы его клюёте! Он, можно сказать, отодвинул сроки нашей голодной смерти. Стыдно, стыдно мужу… господа! Молодец, Григорий Батькович! Так стоять! Как у молодого!

ТУМАН В ЯЙЦАХ

-Туда не ходи, – сюда ходи!

(Из х/ф. Джентльмены удачи)

Шесть часов утра. На посту бдительно смотрит в бинокль Геркон в сторону малого рынка. Видимость, – примерно, сто-двести метров. Туман сплошной. Ну не нравится Геркону именно эта сторона. Дело, наверное, даже не в шестом чувстве, а в том, что слева, справа и сзади несут службу также бдительно посты соседних подразделений.

И вдруг, как пишет великий русский классик Тургенев, – чу! – Из рощицы появились два силуэта. Ну, явно бандиты. Геркон напрягся. Прижал бинокль к мешкам с песком, чтобы не лихорадил в руках. Парни очень осторожно и нежно достали что-то из заплечного мешка, минуты две-три посуетились у дощатого прилавка, после чего исчезли в рощице.

Пока командиры решали, кого направить на проверку малого рынка, туман потихоньку начал рассеиваться. Сквозь пелену стали распознаваться силуэты бдительных постовых соседних подразделений.

Трое бойцов в банданах, красиво, как в кино про американских солдат удачи, не исключено, что и рисуясь перед соседями, прикрывая друг друга, пошли на проверку. Самарцы и десантники удивленно провожают их взглядами.

Вернулись более раскованно.

– Ну, что там?

– Да пакет с яйцами на пустой коробке и провода торчат. Пустышка.

Через пару часов в группировке началось оживление. Туман окончательно рассеялся. Начался очередной напряжённый рабочий день. Завтрак. Суета. Ходят туда-сюда гости и официальные лица. Последние сплетни и утренние новости. К Геркону, расслабленно сидящему на посту в домашних тапочках и лениво посасывающему конфетки, пришел «Поручик» – комвзвода самарского ОМОНа.

Кстати, несколько слов о Поручике. Будучи в школе милиции, любил Поручик цеплять на себя погоны старшего лейтенанта и выходить с жезлом инспектора ГАИ на "большую дорогу". Таким образом зарабатывая себе солидную прибавку к скудному студенческому пайку. Ну и влетел как-то непосредственно на начальника школы. Так он и стал Поручиком.

После чопорных приветствий, как-никак а представители отрядов, и объемной вступительной беседы, вроде:

– Как дела?

– Да ничего, нормально. Не желаете ли компет?

Поручик, желая показать что тоже не пальцем деланный, мол, тоже с образованием:

– Это, по-французски выпить что ли?

– Это, по-якутски, в смысле конфетку отведать.

Говорит Поручик загадочно, с видом человека обладающего ценной информацией:

– Слышь, Геркон, у вашего командира как имя-отчество?

– Э-э… Того не ведаю. – Эй, Опер, у Романчика как отчество?

– Мн-э, Э-э… Пользуясь случаем хочу сказать следующее…, – Задумался Опер, срочно зачесав бритый затылок своей образованной головы. И уставившись в безоблачное небо, – Эй! Антон! У Котовского как отчество? – перекинул стрелки Сашенька и пошёл дальше, куда и шёл.

Антон начал почесывать лоб, по которому явно забегали мысли и стал внимательно рассматривать носки своих кроссовок:

– А-а…, А! Ну, дык!.. А хрен его знает! – и тоже исчез в своих лёгких кроссовочках.

– Ну, вы и банда! Ну ладно, ты, Геркон, передай командирам, чтобы ваши на малый рынок не ходили.

– А что такое? Что случилось? Вы меня взволновали, Поручик! Говорите, говорите, мне интересно! – Встрепенулся Геркон, аж снимая ноги с мешков и предвкушая, как с таким же важным видом сливает информацию командиру и друзьям.

– Заминировано там все. Все уже знают. А вы тут рогом не шевелите! Ну, балбесы. – Сокрушённо мотнув головой и цокнув языком, вытаскивает из-за пазухи плейер, – Герасимыч, сремонтируешь? Сам знаешь, – для спецназовца, если что-то больше двух кнопок, это уже компьютер.

ХОРОШИЙ СТВОЛ

«Осень. Осень грустная пора».

(Из песни.)

В контртерростической группировке ажиотаж, ибо «уж небо осенью дышало», по ночам в палатках стало прохладнее, на лицах сотрудников спецподразделений по утрам стали появляться пессимистические морщинки. По ближним оврагам каждый день пилить неизвестно какие деревья, уже тоже достало.

Котовский, только что прилетев на вертолёте после очередного ранения из госпиталя, погостив у соседей, решает оживить обстановку и не доводить дело до коллективной депрессии. И с целью приподнять боевой дух бойцов, запустил все наличные силы на оптовую заготовку дров непосредственно в горы, в лесные массивы.

На операцию «дрова» вышли, как и положено по договорённости с соседями, ровно в пять девятнадцать.

До намеченной цели между Белготоем и Тазен Кала идти надо километров шесть. Впереди идут войсковые сапёры с двумя собаками и снайпером, который расстреливает все подозрительные предметы по курсу далеко растянувшейся колонны. Колонна продвигается медленно, часто приходится с помощью бэтээров вытаскивать застрявшие в липучей грязи Уралы. Да и сами бэтры и БМД, бывает, друг друга вытаскивают.

По ходу колонны, местами, в кустах сидят солдаты-снайперы и другие спецы, которых забирает последняя машина колонны, в свою очередь из передних машин выходят на прикрытие отдохнувшие.

Колонна движется по горной дороге, всё вокруг хорошо просматривается. За Белготоем штурмовик СУ-25, вероятно, обнаружил банду, потому что сбросил опознавательную дымовую бомбу, которая долго держит на местности высокий столб густого белого дыма. Следом прилетают два крокодила и обрабатывают гору пулемётами и ракетами.

В это же время по низу ущелья идёт цепочкой процессия смиренных женщин, с головы до пяток укутанных во всё чёрное. Уже известно, что направляются они из Дарго в тот самый Белготой, на похороны безвременно ушедшего родственника. Со стороны Дышне-Ведено виден высокий столб пламени, это горит, так называемый, «самовар». Федеральное подразделение обнаружило и уничтожило подпольный цех по изготовлению нефтепродуктов. Кстати, левый бензин во всех посёлках продают сопливые пацаны у обочин дорог в двадцатилитровых бутылях. Но попадаются и трёхлитровки.

В одном месте, метрах в двустах от дороги, стоит остов свежеподбитого танка Т-90, рядом лежит на земле башня. Колонна остановилась. Башню обследовали командиры и делают резюме: "Ствол хороший, надо уничтожать". Дело в том, что боевики, судя по всему, уже приглядели стволы пушки и пулемёта и эти стволы могут со временем вдарить по федералам.

К одиннадцати часам прибыли на место, распределили участки для вырубки, расставили заслоны и прикрытие. Начинается работа. Якутские бойцы с солдатами десантниками, собрав силы в один кулак, принимаются за вырубку и распиловку леса. Готовые брёвна просто скатываются вниз, где они тормозят как раз у дороги, там их и пилят на более приемлемые для погрузки чурки.

Во влажном лесу, больше напоминающем джунгли, якуты обнаружили огромный тридцатиметровый тополь в два обхвата. А чего мелочиться, давай его за раз и сделаем. Бензопила, войдя в дерево до основания цепи, взвизгнув, заглохла. Вытащить её, ну никак невозможно. Давай топорами выстругивать клинья и забивать их в распил. Через час пилу вытащили и начали пилить по периметру, местами помогая опять же топорами и прикладами.

Вырезы получаются уже фигурными, пилой вырезаются из ствола какие то призмы и треугольники. А тополь всё стоит, ну прям олицетворение воинского духа. И топор то его толком не берёт, не дерево, а бетон какой-то. Кое-кто предлагает использовать тротил, умнику напоминают, что любой выстрел, а тем более взрыв – это тревога. Так что, низзя, батенька!

Часа через два люди всё-таки одержали победу над природой и тополь, с великим шумом и стенанием, ломая соседние деревца, упал, вершиной вниз по склону. В этот момент где-то сверху, как накаркали, прозвучало два выстрела. Буквально через несколько секунд откуда-то (чпок-чпок-чпок) повыскакивали разного рода «спецы», имеющие твёрдое намерение, по представившейся возможности, повоевать:

– Стреляли?

– Где война?

– Кто кого?

По рации, сидящий в заслоне боец, передаёт:

– Да это я, Охотник, косулю стрельнул!

Сверху, из чащи, эту козу уже тащат. Спецы в восторге:

– Ну вы даёте копоти, мы думали граната хлопнула. Да ещё мясо стреляете тут между делом! Радиоперехват был, банды нас ведут. – Посмотрели на побеждённое дерево и с завистью добавляют – Да-а, хороший ствол! А мы там трахаемся с какими-то кустиками.

Якудза тактично уточняют:

– Это в смысле – в кустах что ли?

На уничтожение танковых стволов пошли почти в том же составе через сутки, после сильного ливня. Поручик, сев на мокрую лавку в кузове Урала, говорит:

– А чё это у меня задница то мокрая?

Кто-то отвечает:

– От волнения, наверное! Наливай!

Налили, выпили, запили водой из горной реки, разбавленной лимонной кислотой, эта процедура якобы помогает снять усталость и бодрит. Прибыли на место, распределились по периметру театра военных действий. К башне танка пошли минёры с командирами.

С первого захода разорвать стволы не вышло, взрыв получился слишком вялый или танковое оружие было очень качественное. Пока готовили другие заряды, неожиданно из-за верхушки ближайшей скалы появились вертолёты – два МИ-8 и крокодил. Которые сразу пошли на боевой заход.

Возившиеся возле танка люди изобразили на лицах осеннюю грусть и, остолбенелые, не зная что делать, стали мысленно посылать прощальные импульсы родным и близким. Стоявшие по периметру в оцеплении приготовились увидеть страшную картину, как из их товарищей свои же товарищи сделают пушечное мясо.

Но, Слава Богу, летевшие на малой высоте асы всё-таки вовремя различили напуганные лица псов войны и с подобревшими глазами улетели, изобразив корпусами что-то вроде "Ну, бувай!".

Ещё часа два минёры на лёгком ветерке возились с подрывом стволов. Так что, никто не знает, что у там них произошло с задницами. Но когда всё закончилось, первое слово, услышанное от них, было: "Ну, наливай!"

ШАРИКИ ЗА РОЛИКИ

«Спят усталые детишки, тихо спят!»

(Колыбельная)

(Грозный)

Стояло время какого-то непонятного и смутного перемирия, устроенного властями обеих противоборствующих сторон. Возможно, с целью дать время отдышаться и набраться сил экстремистам.

Отряд базировался на мрачных, прокопчённых развалинах Грозненского шарикоподшипникового завода.

Метрах в пятидесяти-шестидесяти от расположения ОМОНа, за хорошо сохранившимся солидным бетонным ограждением, в таких же развалинах базировался отряд бандитов – боевиков. На израненной бетонке имелась старинная надпись, намалёванная розовой масляной краской – "Руские свиньи сдаваитись выакружены!!!" Слева от этой надписи, чуть ли не под трафарет, аккуратно, с равными пробелами между слов, чёрной краской "Проверино – мин нет". Справа – аршинными зелёными буквами, без единой ошибки, выведено традиционное заборное слово.

Своих злейших врагов – якутян, недоброжелательные чеченцы небезосновательно называли «Белкоглазы». По этой причине, старались лишний раз из живописного укрытия не высовываться.

В столице Чечни стало непривычно тихо. Правда, изредка раздавались всплески кратковременных боёв где-то в центре города и, судя по одиночным разрывам, какая-нибудь машина напарывалась на фугас. Пару раз пролетал вертолёт, несущий на стропах бесхвостый корпус такой же вертушки, но только без лопастей. Сперва целеустремлённо тарахтел, отстреливая тепловые ракеты, в сторону авиапорта «Северный». Через сорок семь минут, в том же составе – обратно.

На огромных скоростях проносились: то разный транспорт молчаливых и угрюмых хороших парней, то битком набитые грузовики с обнаглевшими, со свирепыми лицами, плохими парнями, с зелёными повязками на бородатых, косматых головах. Портя атмосферу криками "Аллах Акбар!", они зачем-то эмоционально трясли автоматами. Словом – нехристи.

Причём, какая-то схожесть в поведении всех участников броуновского движения всё-таки наблюдалась. А именно – как можно быстрей покинуть точку «А», миновать непонятную и оттого представлявшую огромную опасность некую точку «В», достичь, не подорвавшись на минах и не попав в засаду, точки «С». Больше всего перепадало при этом точке «В», которую обстреливали, взрывали и сжигали все, кому не лень. Как говорится, и ваши, и наши.

Если внимательно рассмотреть план-карту столицы, то эта самая точка «В» покрывает весь город Грозный. А вот точки «А» и «С» до того засекречены обеими сторонами, что хоть под микроскопом рассматривай – не найдёшь.

Можно было и не писать всего этого, обойдясь одним словом – "ХАОС!". Но эта мысль отодвинула музу в взлохмаченной голове автора уже довольно поздно.

По утрам и вечерам, по руинам, вокруг располаги, осторожно ползала группа бойцов во главе с Сапёром. Сапёр, мужик уважаемый, опытный, во всяких переделках побывал. Где-то в Аргуне был контужен, награды, по праздникам, только на спину не вешает. Одним словом, ещё тот пёс войны. Из всех щелей вытаскивая разнообразные мины, расставленные боевиками, ставит их в другие места, попутно аккуратненько укладывая и свои. То же самое ладили и невидимые глазу бандиты в окрестностях своей территории. Причём, обе противоборствующие стороны, как полагается, аккуратно заносили местонахождение своих смертоносных зарядов в особые тетради. Количество записей в гроссбухах увеличивалось. Свободные от мин места на территориях уменьшались. В итоге информация в записях становилась совершенно недостоверной и путанной. У любого профессора, вздумай он разобрать эти записи, в башке шарики за ролики повыкатываются.

Вот как-то вечером, уже в сумерках, опытная группа, растворённая в обломках покорёженного железобетона, прочувствовала чьё-то живое присутствие. Причём бандитское осиновое гнездо находится сзади, а присутствие – спереди. Как назло, никто с собой не взял бесшумный «Вал». Стрелять, шуметь нельзя, можно попасть под перекрёстный огонь. И суетиться с наступлением-отступлением в обстановке крайней заминированности тоже, вроде бы, невозможно. Сапёр шепчет:

– Кто т-т-такие? М-морду освети!

Послышалась тревожная возня, осторожное щёлканье автоматных предохранителей и ответный шёпот:

– Пэ-п-пшёл на х!.. С-c-сам с-свети!

Слышен чей-то дополнительный, чисто славянский, шепоток:

– Борисыч, сматываемся!

– Я-якутский о-ОМОН, м-м-мать твою ити! П-повыражайся тут ещё. Хули-г-ганьё!

– Не-не-нерюнгринская пэ-пэ-пятьдесят восьмая а-армия!

Кто-то невидимый всё равно настаивает:

– Борисыч, сматываемся!

Сапёр в шоке, на ум ничего не приходит кроме шёпота:

– А б-батагайских н-нет?

Ответный шелест выдаёт стопроцентный якутский пароль:

– Это мэ-мэ-между Уругваем и П-Парагваем? (Борисы-ыч, сма-атываемся!) Н-н-нету!

Оказалось, трое солдат во главе с хорошо контуженным сержантом Колей, уважительно именуемым солдатиками – Борисыч, выйдя утром с блокпоста на площади Минутка, по своим, описанным чуть ниже, делам, заблудилась в городских руинах.

Солдатиков завели в надёжно охраняемые дебри завода, в хорошо вылизанную комнату, где Борисыч, не обнаруживая ни на ком знаков различия, обращается к самому старому – прапорщику Гаврошу, с перевязанной ногой и тоже качественно контуженному, по-военному чётко представляется:

– Тэ-тэ-товарищ командир, сержант Такой-то, пэ-пэ-пятьдесят восьмая а-а-армия СКВО.

Гаврош сидит на большом кожаном кресле. Перебинтованная по колено нога покоится на красивом резном столике. На нём хрустальный графин.

– Да ты не тэ-тэ-тушуйся, садись, зэ-зэ-земеля! Сэ-сэ-с Нюрки штоль? – И уже разливая, – Пить буш?

Борисыч, сокрушённо махнув рукой, изрекает:

– Буш!

Хоть автор и обещал никаких кровавых страстей и зверств не описывать, но данная ситуация вынуждает раскрыть вкратце картину происходящего.

Прошлой ночью на войсковом блоке офицеры с прапорщиками справляли чей-то день рождения. Как обычно бывает у русского народа, со временем напитков не хватило. Военные, полагаясь на железное «авось», и решив, что прибыли в Чечню на увеселительную прогулку, послали одного молоденького рядового по неоднократно проверенному адресу за добавкой. Солдатик не вернулся. Когда рассвело, у блокпоста, ко всеобщему ужасу, была обнаружена отрезанная голова этого солдата. Тела нигде не видно. Снаряжается команда во главе с Борисычем искать тулово.

Группа, всё более расширяющимися кругами уходит от площади и, в конце концов, начинает блудить по городским развалам. Хождение в данных условиях вовсе не променад – нужно и передвигаться скрытно, и внимательно рассмотреть все попадающиеся на пути тела, и постараться обойти заминированные места, где-то, отдыхая, повспоминать таблицу умножения и заодно повыражаться – глянь, а уже и свечерело.

Борисычу с его блудной командой крайне повезло, что наткнулись, в итоге, на своих. И во много раз повезло более, что вечерняя беседа встретившихся сторон не началась со стрельбы. Свои по сумраку обычно не шарахаются, а если и случается встречное шатание, то никто и никого при встрече не расспрашивает о положении дел на фондовой бирже – начинают взаимно друг друга истреблять.

Уже ночь. Сытым и довольным воинам старшина выдаёт беленькие простыни и пододеяльнички. Они томно растягиваются на свободных местах ушедших в наряд людей.

Тишина. Благодать. Радиостанция привычно сквернословит на всех языках, в том числе и на якутском, и время от времени выдаёт: "Йо-ожи-ик!". Уже всё обговорено и перезаикано. А уснуть никто не может. Чего-то явно не хватает. Все потихоньку ворочаются в постельках и выражаются по поводу ситуации.

Борисыч первым замечает непорядок:

– Че-че-чевой-то т-т-тихо тут у вас, м-мужуки.

Гаврош, умилённо, явно проявляя отеческие интонации:

– Сэ-сэ-спокойной ночи, К-Коленька!

Раздаётся громкий "шлёп!", аж в пустоте завода зазвенело, это Лёша Выключатель себя по лбу шлёпнул. Таким образом вогнав какую-то свежую мысль в свою мудрую голову:

– Б… Спать не дают, козлы! – Встаёт с директорского кожаного дивана, достаёт из шикарной, директорской же, тумбочки-столешницы мощную рогатку и консервную банку с крупными подшипниками. И шарк-шарк-шарк, – пошёл в трусах и тапочках на выход.

Через некоторое время невдалеке слышно "Дзинь-дзинь-дзинь!", – Лёша из рогатки обстреливает позиции боевиков и, вдоволь навоевавшись, спокойно возвращается:

– Ну, теперь и поспать можно.

Слышно, как у ваххабитов начинается паника:

– У-у шайтан! Сы-сы-собаки, белкоглазы, из б-б-бесшумки ёб-ёбс-обстреливают! – Начинается плотная ответная стрельба со всех видов автоматического оружия по руинам завода, – А-а-алла-ах Ак-ак-акба-ар!

Через три минуты в располаге все свободные от нарядов бойцы и измученные солдатики, спокойно, под шумоток, уснули.