Текст книги "В нужное время в нужном месте"

Автор книги: Андрей Богданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

2

Из докладной записки:

„Дрынов В. З. показал, что после того, как он сделал устное замечание, посетитель кабачка встал и начал ходить вокруг столика, оскорбительно дразнясь и кривляясь.

Дабы прекратить сии бесчинства, нарушающие нравственные нормы приличия, Дрынов В. З., выждав момент, когда клиент повернулся спиной, разбежался (расстояние разбега примерно 3 метра 30 сантиметров) и совершил пинок посредством правой ноги в правую ягодицу вышеозначенного посетителя. Результатом удара явились короткий полет и падение посетителя на острый металлический кол декоративно-художественного ограждения кабачка. Посетитель был пронзен сим колом напрочь (фото № 1).

Летальный исход не наступал около двадцати минут. Посетитель все это время постоянно вздрагивал, утробно хрипел и активно истекал кровью. Острие металлического кола проклюнулось почти аккурат посередине хребта жертвы. Имеющиеся на острие кола зазубрины не давали никакой возможности жалостливым горожанам совлечь несчастного с ограды. Нельзя не отметить, что исполнитель пинка – Дрынов В. 3. – проявил особое рвение в ходе сих безуспешных попыток, изрядно перепачкавшись кровью издыхающего клиента (фото № 2).

В это время небо внезапно заволокло черными тучами, раздался гром. Дождя не было. Из туч вырвались огромные молнии и трижды с оглушительным треском ударили прямо по торчащему из спины бродяги копьецу. От электрических ударов тело бродяги напряглось и вытянулось струной. В напряженном состоянии клиент находился около пяти минут. Голова его была направлена строго на север, ноги – на юг. От тела валил легкий дымок.

По счастливой случайности в момент ударов молний никто рядом не находился: испугавшись приближающейся грозы, все укрылись под навесом. Публика отделалась сильным испугом и нервным потрясением. Дрынов В. 3. оказался ближе всех к бродяжке и получил легкую контузию.

3лосчастный кол выполнен в виде симпатичного копьеца, которое держит неустановленный сказочный персонаж, внешними приметами походящий то ли на паука с двумя поросячьими хвостиками, то ли на индийскую пантеру небольших размеров, обладающую хоботком и восемью конечностями (фото № 3).

Вышеозначенное декоративно-художественное ограждение, по словам Дрынова В. 3., было приобретено в прошлом году за 150 (сто пятьдесят) рублей 30 копеек у старьевщика Робинкрайха Т. Я.

Старьевщик Робинкрайх Т. Я. в свою очередь показал, что декоративно-художественное ограждение было продано им Дрынову В. 3. не в прошлом, а позапрошлом году, и не за 150 (сто пятьдесят) рублей 30 копеек, а за 19 (девятнадцать) рублей 31 копейку. Во время очной ставки Дрынов и Робин-крайх после короткого дебоша сошлись на цене в 39 (тридцать девять) рублей 14 копеек, точная же дата сделки так и осталась неясна.

В ходе оперативных мероприятий с привлечением платной агентуры в лице пожилой санитарки Психиатрической академии (конспиративный псевдоним „Дура“), удалось за 2 (два) рубля выяснить, что декоративно-художественное ограждение, симпатичное копьецо которого было принуждено стать невольным орудием кровавой кончины, изготовлено около тридцати лет назад по эскизам пациента Психиатрической академии Афанасия Македонского. Его лечащим врачом была Капитолина Карловна Морозова. Ни имени, ни породы чудного существа, держащего симпатичное копьецо, установить, к сожалению, так и не удалось.

Дополнительно считаю необходимым сообщить, что декоративно-художественные ограды вышеозначенного мастера в настоящее время украшают периметры многих зданий Вольной бухты. А именно: здание Спецшколы для беспросветно искалеченных детей, детского садика № 13 „Козленок“, административного корпуса Бастилии, пищеблока Психиатрической академии, ряда частных домовладений и др.

Высота оград различна, и колеблется от 70 сантиметров (в кафе) до 3 метров10 сантиметров (административный корпус Бастилии). На всех без исключения оградах присутствует изображение загадочного существа, сжимающего симпатичное копьецо. До сих пор абсолютно никаких жалоб, нареканий, сетований и прочих рекламаций на данный художественный элемент не поступало...

...При осмотре личных вещей трупа обнаружено следующее: подлинные российские водительские права на имя Фредерика Зюкина, 93 (девяносто три) российских рубля купюрами и монетами, 42 (сорок два) доллара США (купюры по одному доллару), 12 (двенадцать) франков (по одному франку), игральные карты (сильно потертые, в колоде – только тузы, короли, дамы и валеты), нетронутый набор новых цветных карандашей „Радуга“ (24 штуки), перочинный ножик, спички, набор женской косметики, конфеты „Рождественская карамель“ (8 штук, одна надкушена), Детская Библия на итальянском языке (с иллюстрациями), карманный фонарик (с батарейками), порнографический журнал, маленький плюшевый медвежонок, пачка папирос „Дружок“, сломанный будильник и исправный компас...

Ни на Земле, ни на Руси внятных следов Фредерика Зюкина не обнаружено. Водительские права он получил за взятку в Москве три года назад. По данным российского частного сыскного агентства „Буратино“, взяткополучатель, капитан милиции Василенко Р. Е. покончил с собой в тюремной камере год назад.

Что же касается шлема с ненаучной надписью, при небескорыстной помощи 5000 (пять тысяч) рублей сторожа военкомата города Мадрид, установлено, что принадлежал он летчику-истребителю ВВС Испании Ибрагиму Хорхе (бывшему наймиту войск Российской империи, русскому по происхождению – некоему Афанасию Криворотову), погибшему пять лет назад в ходе оперативно-тактических учений Испанской военщины.

Ненаучная же надпись на русском языке „Гравитация – сволочь, ну ее на хрен!“ была сотворена семь лет назад штатной проституткой ВВС Испании – некоей Клариссой – с помощью красного лака для дамских ногтей и под непосредственным руководством вышеупомянутого Ибрагима Хорхе. Кларисса срисовывала эту надпись с татуировки, расположенной на груди Ибрагима. Отметим, что летный шлем Ибрагим частенько употреблял вместо мотоциклетного, и в таком вот облачении передвигался по суше на мотоцикле немецкого производства.

После допроса с пристрастием Кларисса призналась, что данная надпись производилась ею в номере дешевого мотеля с дурной репутацией и тонкими стенами. Как удалось выяснить, 3юкин всю ночь бренчал на гитаре, сбивая с ритма Ибрагима и Клариссу.

Под утро Зюкин, исполняя „Боже, царя храни!“, совершенно вывел Ибрагима из себя. Летчик-ас вознамерился было воспользоваться своим большим российским пистолетом, дабы вусмерть пристрелить 3юкина. Но после заступничества добросердечной потаскухи пощадил.

Но дело этим не кончилось.

В знак признательности и окончательного примирения вместо автографа презентовал Фредерику шлем с ненаучной надписью

... Представители метеорологической службы ничего странного в поведении молний не нашли.

Гроза ими была предсказана еще предыдущим вечером. А троекратное попадание молнии в одно и то же место они считают всего лишь капризом природы. Отсутствие дождя также не вызвало у них замешательства. „Вода кончилась, наверное“, – сказал директор грозовой лаборатории Горлуха А. Р.

...Патологоанатомическое исследование показало, что смерть 3юкина наступила в результате не совместимых с жизнью травм, возбудивших изобильное кровоизлияние, как внутреннее, так и внешнее. Обнаружены также следы сильнейшего поражения электрическим током...“

3

3везда организованной преступности, царский фаворит Соломон Карпович Фон-Ли, прочтя докладную записку, протер пенсне, посмотрел в зеркало и крепко задумался. В зеркале отражался широкоплечий, склонный к полноте, стремительно лысеющий господин с волевым подбородком и орлиным носом. В пятьдесят семь лет тяжело быть звездой. Тем более – преступности. Тем более – организованной.

Рэкет – дело молодое, дело для молодых. Но тем не менее звезда Соломона не гасла. Она восходила. Да так резво и забористо, что народец только диву давался: это же надо – почти за год нищий интеллигент, бывший учитель рисования Спецшколы для беспросветно искалеченных детей Фон-Ли подмял под себя почти половину всей планеты, включая самый смачный кусок – 3олотоносные пляжи Психиатрической академии.

И тут – в самом сердце Руси, в Великом Новгороде, происходит событие, о котором Соломон Карпович никак не может составить определенного суждения. В деле замешан его сводный брат Витюха. Брат ни с того ни сего стал убийцей. Неумышленным, но все же убийцей. Тому свидетелей – куча граждан. Репортаж вон по телевизору целые сутки гоняют! И его зачем-то приплели, так и говорят с экранов: „Брат спикера нашего парламента сегодня утром зверски убил ни в чем не повинного человека! Контрольные выстрелы он предоставил молниям...“

Соломон в замешательстве. Все нутро так и вопиет: не к добру это, не к добру, поторопись, поспеши, грядут большие перемены, не успеешь – сгоришь, сотрет тебя новая жизнь легко, как мягкий ластик стирает неудачную карандашную зарисовку, и мандат спикера парламента не выручит...

Хотя, казалось бы – логически если рассудить, – какое же здесь „событие“?... Ну, напоролся на симпатичное антикварное копьецо бродяжка, и что? Ну, шандарахнула молния по копьецу три раза кряду. И что? Да, странно. Да, непонятно. Да, мистикой и дьявольщиной за версту несет. Но наука вон говорит, что все в норме. Шандарахнуло и шандарахнуло. Бывает.

И куда спешить? И зачем что-то по этому поводу делать? Всех бомжей переловить или все декоративные оградки выкорчевать?! Поставить охрану возле привокзального кабака? Громоотвод там соорудить? Еще раз допросить и так вусмерть перепуганного Дрына? Жалко его, брат, какой-никакой... Да и молнией контуженый к тому же... (Ах, какие изумительные пончики он готовит, душка!) Причем здесь пончики? Вздор.

– Как думаешь, вздор? – спрашивает Соломон Карпович автора докладной, аналитика со средним профессиональным образованием, матерого секретаря-референта.

– Смотря что, – загадочно отзывается референт. – Если посмотреть под одним углом – то вздор, а под иным – то... э-э... как вам будет угодно!

– А что за пистолет?

– Российский. Я же написал.

– А почему большой?

– Вероятно, потому, что в России полезных ископаемых до чертиков. Вот и не жалко им крупные пистолеты изготовлять.

– Ладно, пусть. Проехали. Проводников нашли?

– Никак нет. Ищут.

– Плохо ищут.

– Так точно, отвратительно ищут, Соломон Карпович! Но... проводники-то, они, это... служба у них скользкая... из одного поезда – в другой, с маршрута – на маршрут... Как дети малые, право слово... Сами знаете: лето, сезон... То в Англии они, то в России, то в Индии... То на Земле, то на Руси... Но найдут, всенепременно найдут...

– К зиме?

– К зиме вряд ли, скорее уж к осени...

– Какого года?

– Текущего.

– Да?

– Так точно.

– А гравитация тут причем?

– Какая гравитация, Соломон Карпович?

– Та, что на шлеме... „Гравитация – сволочь, ну ее на фиг!“ Ты в записке эту надпись еще ненаучной обозначил...

– Так точно.

– Что „так точно“?

– Ненаучная надпись.

– Что, прям полностью ненаучная?

– Ага... То есть, так точно! Полностью!

– А ну-ка, братец, лезь на стол.

– А можно?

– Сегодня – да.

– Залез.

– Теперь лети.

– Куда?

– Куда глаза глядят.

Референт зажмурил глаза... Робко пукнул и начал взлет. Но. Атмосфера под ногами просела, и подопытный нукер рухнул на пол.

– Больно? – осведомился Фон-Ли.

– Очень. Вот тут и... еще тут. Кажется, копчик подломил...

– Выходит, гравитация – все же сволочь?

– Круглая сволочь...

– Вот видишь – напрасно ты надпись на шлеме летчика-аса полностью ненаучной окрестил. Она полуненаучная. Первая часть ее верна, ты в этом только что лично убедился: гравитация, само собой, редкая сволочь. Но пренебрегать ею, а уж тем более посылать на фиг – верх легкомыслия. От сей несерьезности, очевидно, и погиб летчик Ибрагим Хорхе, он же Захар Криворучко. Так что впредь будь точен в формулировках и не делай плохо продуманных глупостей. Уяснил?

– Так точно, Соломон Карпович!

– Ладно, иди отсюда.

– Есть!

...Ну и что? Выяснили причину гибели летчика-истребителя – а смысл? Какое-либо отношение это испано-российское горе имеет к происшествию у привокзального кафе? Видимо, никакого...

Черт-те знает что! Ведь и без этого забот через край: террористы-стахановцы уже почти всю царствующую династию перебили. Один царек и остался – Герберт Нежнейший, единственный и неповторимый покровитель Соломона Фон-Ли.

Из-за этого на планете назревает политический кризис... Прокуратура чего-то окрысилась. А сколько им, собакам ню-хастым, деньжищ перетаскано – не счесть! Группировка Филатова очередной наезд затеяла, да не просто наезд, а полномасштабную операцию по уничтожению всей империи Соломона!

В довесок какой-то изрядный баламут, „народный любимец Маэстро“ в городе завелся – кто такой, откуда, что в голове, что в руках? Вот! Вот это реально заслуживает внимания! А не бомж шелудивый!..

Но. Чутье – есть чутье. Ему Соломон доверял всегда. На чутье одном и держался. Оно одно НИКОГДА его не подводило, хоть и рекомендовало иной раз гольный абсурд и глупости; а на деле потом оказывалось – не глупости это, а гениальные озарения, не только спасавшие от галер или Бастилии, но и стабильно добавлявшие к владениям Соломона очередные провинции.

... Фон-Ли снова и снова перебирал иллюстрирующие докладную записку цветные фотокарточки.

Первую: из спины бродяжки зловеще пробивается кол.

Вторую: братец Дрын на фоне плаката „Добро пожаловать ко мне в кабачок!“, плотоядно расставив руки, окровавленные до самых ушей, осоловело пялится в безвоздушное пространство.

Третью: всему городу хорошо знакомый паучок, сжимающий в лапках миленькое копьецо; да и вообще – будучи педагогом, Соломон Карпович сам неоднократно любовался чудным зверушкой, прописанным на оградке родной Спецшколы...

... Еще и еще раз Фон-Ли толковал со следователем, ведущим это дело, советовался со своими зубрами из службы безопасности, выслушивал экспертов из краеведческого музея, говорил с патологоанатомом, делавшем вскрытие, пил водку с бригадой скорой помощи, снимавшей Фредерика с ограды, скандалил с метеорологами...

Даже лично съездил к привокзальному кабачку, окинул свежим взглядом место происшествия.

Результат – ноль!

...А проводники беззаботно колыхались в курортных поездах... Ну ведь могли бы, могли, пилигримы эти неуловимые, кое-что интересненькое рассказать!.. Наверняка могли.

Но.

Время нещадно шло. Мысли тупо стояли. Проводники весело катались.

И!

Наконец-то!

Гип-гип! Ура!!! Соломон вынес решение. Он знал – чтоему делать.

Но. Одного лишь Фон-Ли не мог взять в толк: за каким чертом ему этонужно?!

Интуиция, пес ее дери, тетка загадочная.

... Но стопроцентно несокрушимой брони никакая тетка-интуиция (даже качественно отодранная опытным кобелем...) жулику дать не в состоянии. Потому что в темных подворотнях зачастую болтаются не только паскудные, но и порядочные хлопцы.

Глава четвертая
Как Марат стал Шерифом
(За 23 года до самоубийства Капитолины Карловны)

1

Свое предназначение Марат Раевский осознал еще в 14 лет. В те дни Марат ежедневно получал порцию дежурных тумаков, которыми его щедро одаривали малолетние шпанята. Они лупили Марата с того дня, как он перешел в новую школу. Экзекуция происходила на заднем дворе школы, каждый раз после уроков. Утром, перед уроками, никто Марату не мешал – шпанята еще дрыхли в своих грязных норках. Активная фаза жизни у них начиналась ближе к полудню.

Марату, в общем, повезло, эта стайка шпанят по странному стечению обстоятельств еще не превратилась в живо-дерскую банду. Поэтому били Марата сравнительно гуманно. В смысле – не до большой крови. Толкали, шпыняли, ставили подножки. Отбирали ранец и перебрасывали его друг другу.

Дома Марат не жаловался. Говорил своей подслеповатой бабуле, что на физкультуре перезанимался боксом. Бабуля этому верила, и при встречах с соседками хвасталась храбрым и сильным внуком-боксером.

Воротившись из школы, Марат умывался, снимал, чистил и приводил в порядок форму. Обедал. Затем садился к любимому аквариуму. Неспешная жизнь личного водоема успокаивала его. Полюбовавшись, как золотые рыбки послушно хватают из рук свежий мотыль, Марат брался делать уроки. Науки давались ему легко. Вообще говоря, Марат был неприхотлив. И если бы не приключения со шпанятами, Марат Раевский был бы вполне доволен жизнью.

Марат прекрасно понимал, что избежать экзекуций несложно. Существовал же ведь другой путь, которым, собственно говоря, и ходили все нормальные дети. Тогда никто из обидчиков и не подумал бы трогать Марата. Но через опасный задний двор было гораздо короче. И Марат предпочитал именно этот короткий маршрут. И, как назло, он пролегал по исконной территории малолетних шпанят. А свою территорию шпанята прилежно защищали от чужаков. Марат был чужаком. Он учился в школе, они – нет. Не потому, что не хотели, или еще что. Им было просто некогда. У бездомных детей всегда много забот, им не до школы. Они каждый раз так ему и говорили: „Ты тут не ходи, это наше место. А ты – не наш. Понял? Не будешь ходить – не тронем. А пока – получай, что заслужил“.

Но Марат, несмотря на все предупреждения и синяки, упорно продолжал шагать домой через чужие владения. И каждая его прогулка оканчивалась одинаково печально. Жалкая оборона сминалась в два счета. Несколько раз Марату все же удавалось каким-то чудом достать одного из обидчиков... Только и всего. Исход битвы всегда был предсказуем. И каждый раз на вопрос: придет ли он еще? Марат, твердо глядя шпанятам в глаза, отвечал: „Приду!“ На законный вопрос – зачем? – Марат не отвечал. Он и сам толком не знал зачем.

Из-за каждодневных побоищ новенький лакированный ранец превратился в искореженный бесформенный горб. Одна лямка была ранена и плохо держалась. Ее постоянно приходилось приставлять обратно. Механизм замка совсем разладился. Теперь он мог легко, бесшумно и, что самое главное, непредсказуемо открыться в самую неподходящую минуту, подло выпуская на волю учебники, тетрадки, краски, карандаши и прочие школьные принадлежности. Вместе со всей этой канцелярией на дороге оказывался и завтрак, заботливо приготовленный бабушкой. Приходилось возвращаться назад, быстренько запихивая в ранец сбежавшие причиндалы. Но спасти узелок с завтраком получалось не всегда. Он частенько доставался жизнерадостным собачкам. В этом случае Марату приходилось голодать до самого обеда. Если же завтрак удавалось отбить, он неприятно скрипел на зубах дорожным песком и пылью. Досадно было, что замок открывался совершенно бесшумно, и не было никакой возможности этого заметить. Нехорошее подозрение приходило к Марату лишь шагов эдак через десять-пятнадцать после аварии, когда ноша становилась явственно легче.

Беда с этим замком! Ведь когда действительно надо было открыть ранец, своенравный замок упирался, и – ни в какую! Это создавало большие проблемы, особенно в начале урока. Когда же упрямый механизм наконец поддавался уговорам и слушался, на парте оказывалась гора макулатуры. Строгие учителя делали Марату строгие замечания. А измочаленный дневник стали украшать справедливые и бесполезные записи о неудовлетворительном состоянии учебников и тетрадей.

На новый ранец в семье денег не было. Другим путем Марат ходить почему-то не хотел. Ситуация запутывалась все больше и больше.

В конце концов Марат плюнул и попросту перестал пользоваться замком. Таскал ранец под мышкой, как толстую папку. А перед традиционной экзекуцией аккуратненько прислонял его к ближайшему деревцу. Так одной проблемой стало меньше. Но ненадолго. Прибавилась другая.

2

Марат влюбился.

И не просто влюбился. Как вы уже поняли, легких путей Марат не выбирал. Наверное, именно поэтому голодранец Марат Раевский отчаянно втрескался в единственную дочь одного из богатейших людей Руси – Герду Филатову.

Они сидели за одной партой. Марат раньше никогда близко не общался с девчонками. В младших классах к нему за парту сажали только мальчишек, и Марата это вполне устраивало. Но в том году Марат еще не успел обзавестись соседом. И когда директор в начале урока представил классу новенькую, она обвела всех оценивающим взглядом и прямиком направилась в сторону Марата.

– Тут свободно?

Марату только и оставалось, что кивнуть и подвинуться.

– Меня зовут Герда. А тебя?

– Марат.

– Очень приятно.

Класс тут же загудел, послышались идиотские смешки... Но Марату на это было наплевать. Он весь день вроде бы незаметно, рассматривал соседку. Точнее – любовался. Когда прозвенел последний звонок, Герда спросила его:

– Ну, как я тебе?

– Что „как“?

– Подхожу? Ты же весь день с меня глаз не сводил. Марат собрался было протестовать, но против воли тихо

ответил:

– Подходишь.

– Вот и здорово. Ты мне тоже.

С каждым днем новенькая нравилась Марату все больше. В ней, как ему казалось, не было ни одного изъяна. Как у куклы Барби, что на витрине детского магазина. Умная, аккуратная, веселая, красивая. Не выскочка и не ябеда. Всегда давала списать, если что. В ее присутствии Марат чувствовал себя легко и уверенно. И самое главное – она никогда не спрашивала, почему его ранец, учебники и тетради в таком жутком состоянии.

Однако все это было как-то не по-настоящему.

„Настоящее“ началось с прогулки по той самой „запретной территории“.

Точнее, с бунта на уроке литературы. Бунт затеяла Гер-да. Отвечая у доски, она честно призналась, что совершенно не уважает великого русского поэта А. С. Пушкина.

– Стихи-то у него еще ничего, хорошие. Особенно сказки, – сообщила она всему классу. – Но вот характер у Пушкина был прескверным.

– То есть? – встревожилась учительница.

– Он был жестокий, коварный и закомплексованный... Зачем же надо было непременно так изуверски убивать этого глупого Дантеса?

– Но Дантес приставал к жене Пушкина...

– Ха! Ну и что? Может, у них любовь была? А Пушкин-то, кстати, и сам был не прочь гульнуть на стороне. Великолепный пример мужского эгоизма – мочить любовников своих жен.

– Герда, деточка, но это же была честная дуэль...

– Ничего себе честная! Пушкин здоровски стрелял, гораздо лучше Дантеса. И вызвав косого Дантеса на дуэль, фактически подписал тому смертный приговор. Дантес был обречен. И Пушкин это прекрасно знал. Это был не вызов на дуэль, это было вежливое приглашение на казнь. Недаром Дантес постоянно отказывался стреляться с Пушкиным. Что он, дурак, на верную смерть идти? К тому же Пушкин не имел ни малейших представлений о чувстве такта.

– А это еще почему?

– Стрелять человеку в нос – это дурной тон и форменное издевательство над родственниками усопшего. Пушкин подумал о том, как Дантес в гробу смотреться будет с раскуроченной физиономией? Родственникам и друзьям положено покойника в лоб целовать. Занятие само по себе не особо приятное, а тут еще и носа нет. Если бы Пушкин был благородным человеком, то стрелял бы, как все приличные люди, – в живот.

– Герда...

– Что Герда?! Пуля в брюхе, это, сообщу я вам, самое то, чтобы противника замочить. Попадания в живот – они самые удачные. Поэтому и целиться надо не в грудь или голову, а в пузо. Точнее говоря – в пуговицу на рубашке или что-то в этом роде... Этот нехитрый прием не дает глазу растеряться, живот-то большой, а пуговица маленькая, целишься в пуговицу – значит, больше вероятности угодить в живот.

– Детка, где ты набралась всей этой гадости?

– Это не гадость, а правда жизни. Я с отцовским телохранителем всю эту перестрелку по косточкам разобрала. Он – настоящий профи. И в подобных делах получше вашего разбирается.

Во время всей полемики, более уместной на занятиях по начальной военной подготовке, нежели на уроке литературы, Марат не отрываясь смотрел на Герду. В мальчишку стремительно врывалось какое-то сладостное и жгучее чувство. Оно наполняла Марата доселе неведомым восторгом... И когда ошарашенный педагог перевел взгляд на класс и растерянно спросил, что дети думают по данному вопросу, Марат вскочил, вытянул руку, и ликующе выдохнул:

– Я! Я согласен... С Гердой.

– Почему это, Раевский? – выронила указку потрясенная учительница.

– Потому... потому что... Я люблю ее. Урок был сорван.

– А ты смелый, – сказала Герда, когда они с Маратом выходили из школы.

– Да нет, что ты... Это я просто так.

– Что „просто так“? Любишь меня „просто так“? Марат опустил глаза и густо покраснел...

– Ладно, Марат, не обижайся. – Герда дернула его за рукав. – Я же все понимаю. Ты молодчага. И тоже мне нравишься. Пойдем, погуляем? Что-то домой совсем неохота.

И они пошли гулять. И совершенно случайно вышли на задний двор школы. Когда Марат это понял, было уже поздно. На них с большим интересом смотрела стая местных шпанят. Столкновение было неизбежно.

Ничего не подозревающая Герда пристально рассматривала разномастную группу оборванцев. А Марат с ужасом представлял, что сейчас произойдет. „Уж лучше смерть, чем позор“, – решил Марат и, обняв покрепче свой несчастный ранец, двинулся к шпанятам.

– Здрасьте.

– Здорово, здорово... Ты че это? Раньше один приходил, а сегодня, значит, с подмогой? Нам даже как-то не по себе стало. Страшно.

Шпанята весело заржали. Марат еще плотнее обнял ранец.

– Понимаете, тут такое дело... Девчонка ни при делах. Мы случайно сюда зашли. Если нужно, разбирайтесь со мной, а ее не трогайте.

– А кто она такая?

– Одноклассница.

– Влюбился, что ли?

– ... Да.

– Что за куколка, как зовут? Лицо незнакомое...

– Герда. Герда Филатова.

– Ни фига себе! Что, того самого Филатова дочка?!

– Угу.

– Ну ты, брат, даешь! Сам себе приключения на задницу ищешь! Ее папаша тебе таких кренделей выдаст, что наши конфетами покажутся. А ты смелый, хоть и дурак. Звать-то как?

– Марат.

– Да-а... Марат. Мы с тобой вот что решим. Пацан ты конкретно безбашенный, это ясно. Трогать тебя больше не будем, смысла нет. Ты и так почти покойник. Идите себе куда шли. А про ее папашу не забывай – с огнем играешь. Завязывай, пока не поздно.

– ... И как тебе только удалось пройти через этих хулиганов? – удивилась Герда, взяв Марата под руку. – Это же настоящие малолетние бандиты. Мне про них папа рассказывал. Я точно знала, что тебя сейчас отколошматят, а меня изнасилуют, как последнюю шлюху...

От этих слов у Марата натурально пропал дар речи. Его напрочь нокаутировала фраза „изнасилуют, как последнюю шлюху...“ Об этой жуткой перспективе Марат как-то даже и не думал. Максимум, на что хватало его фантазии, – это личный позор под тумаками шпанят. И... И презрительно удаляющаяся в даль Герда: мол, тоже мне влюбленный хиляк с задрипанным рюкзаком, рыцарь, которого соплей перешибить можно...

– У тебя, Марат, ведь на самом деле не было ни единого шанса, – продолжала Герда, возбуждаясь все больше. – Я заинтригована. Они что, твои друзья?

– Да нет, в общем, – промямлил Марат. – Я, ну, короче... попросил, чтобы нас пропустили.

– И все?

– Ну да.

– Это гениально. У тебя талант влиять на людей. И хладнокровно анализировать обстановку, выбирая оптимальный вариант. К тому же ты справедливый и не трус. Точно говорю. Наверное, у тебя уже есть свое предназначение. Интересно, какое? Папа говорит, что у всех есть какое-нибудь предназначение. Может, ты станешь известным дипломатом, или журналистом. Или полицейским...

– Насчет таланта и предназначения не знаю... – пробормотал Марат, – только вот...

– Что „вот“?

– Если ты была уверена, что меня изобьют, а тебя... – Марат сглотнул, – ну... это... изнасилуют... Что же ты не убежала? Или не позвала на помощь?

– Ну, во-первых, убежать я бы не успела. Во-вторых, кричать было бесполезно. А в-третьих... В-третьих, вот, смотри.

И Герда ловко достала из бокового отделения ранца пистолет.

Марат был потрясен.

– Что это?

– „Вальтер“, – спокойно ответила Герда, – держи, не бойся, он на предохранителе.

– Да я и не боюсь.

Его рука приняла оружие легко и радостно.

– Тяжелый.

– А то. Настоящее боевое оружие никогда ни с чем не спутаешь. Можно было бы, конечно, выбрать что-нибудь полегче, дамский какой-нибудь... Но я предпочитаю серьезные вещи.

– Откуда он у тебя?

– Отец дал. На всякий случай.

– А стрелять из него ты умеешь?

– Само собой. Если бы на нас начали нападать, я бы их всех перестреляла. Так что ты, можно сказать, спас жизнь этим шпанятам. Они должны быть тебе благодарны.

Марат молча любовался пистолетом. Юношеское увлечение стремительно перерастало в абсолютное обожание этой изумительной девушки.

– Герда!

Властный голос прозвучал похлеще выстрела. Марат вздрогнул и выронил пистолет.

– Папа?! Откуда ты здесь?

– А где же мне еще быть, если мне позвонили из школы и сообщили, что моя единственная дочь сошла с ума? Что в нее влюбился сумасшедший мальчишка? И что они в обнимку ушли со школьного двора в неизвестном направлении? И что же я вижу, разыскав свою дочь?

– И что же ты видишь? – с вызовом спросила Герда.

– Я вижу, что ты нарушила данное слово и показываешь первому встречному пистолет, который я тебе дал вовсе не для этого. Вижу тебя в очень опасном районе, куда тебе запрещено заходить. Вижу тебя в совсем неподходящей компании. В компании юнца с дрожащими руками. Он даже не в состоянии удержать оружие.

Марат, не ожидавший такого напора, тупо смотрел на квадратный подбородок отца Герды, не решаясь встретиться глазами с тем, кто, по прогнозу шпанят, должен был вот-вот сделать из него покойника. И, судя по всему, шпанята говорили правду.

Сделав над собой титаническое усилие, Марат медленно наклонился, поднял пистолет и, не спеша, держа за ствол, протянул оружие Герде.

– На, бери. Ерундовая вещь. Только лягушек пугать. И как только девушка с хорошим вкусом позволяет себе таскать такое уродство?

Герда, приняв из рук Марата „вальтер“, восхищенно смотрела на преобразившегося друга. За этот взгляд Марат был готов отдать все что угодно. И ему уж точно было наплевать на верную гибель от рук господина Филатова.

– Да ты, парень, я погляжу, за словом в карман не лезешь. Хам еще тот, – сказал Филатов.

Марат поднял глаза. И встретил не свирепую морду душегуба, а нормальное лицо со снисходительной улыбкой. Похоже, гибель Марата откладывалась на некоторое время.

– Он не хам, папа! Он даже наоборот! Его зовут Марат. Он меня от хулиганов спас... Он добрый. И смелый, – вступилась Герда.

– Не от тех ли хулиганов, что на заднем дворе школы болтаются?

– Ага, – кивнула Герда.

– Милые шпанята... Сам когда-то таким был, – ностальгически вздохнул Филатов. – Когда спросил, куда вы пошли, они меня в другую сторону направили... Друзья твои, что ли?

– Вроде того, – ответил Марат.

– Ты понимаешь, что про „вальтер“ никому рассказывать не нужно?