Текст книги "Новобранец"

Автор книги: Андрей Мисюрин

8

И вдруг Коля осознал, что, выбрав себе профессию моряка, он совершил большую глупость и ошибку, которая может сильно испортить будущее не ему, но всему человечеству. Дело в том, что среди многих увлечений Николая была ещё и биология с примкнувшими к ней медициной и химией. Критически рассмотрев теорию Дарвина, пытливый юноша сообразил, что этот старикан не заметил очень важный эволюционный фактор, а именно то, что превратило британского мыслителя из молодого энергичного естествоиспытателя и путешественника в бородатого лысого старикашку, вид которого всем знаком по картинкам в энциклопедиях или учебниках. Старение – вот важный фактор эволюции, который миллионы лет подряд безжалостно смахивал с шахматной доски всего живого как крупных игроков, так и всякую мелкую сволочь типа Бжезинского. И так как человечество успешно справилось и победило в самом себе борьбу за существование и естественный и даже половой отбор, и уже перешло к мирному и альтруистическому сосуществованию человеческих особей, то для всеобщего счастья осталось лишь победить старение. Именно открытый Николаем новый фактор эволюции, по мнению этого пытливого школьника, был причиной всех болезней и главным недугом человека. В прежние эпохи старение было необходимо для биологического прогресса, но с появлением разумного существа этот фактор эволюции представляется излишним, и от него необходимо было избавиться. Но так как миллионы лет старение было полезным и вело развитие животного мира к своему зениту – человеку, то в силу этой прежней полезности механизм данного явления должен быть закреплён генетически. Таким образом, ещё школьником Коля догадался, что в человеке с рождения включена и тикает скрытая от глаз и неощутимая генетическая бомба, которая неизбежно должна взорваться и уничтожить каждого субъекта, как бы он ни старался регулярно делать зарядку, правильно питаться, ходить на йогу, элпиджи и массаж, и вообще вести себя хорошо. С первого дня жизни каждый приговорён к смерти, об этом думали и писали философы всех времён и народов. И только в наше время, с открытием материального носителя генетической информации, ДНК и РНК, появилась возможность найти в геноме зловредные наследственные факторы старения и вырвать их с корнем. И как, по-вашему, можно было бы Коле, разодетому в пух и прах в красивую форму с якорьками, невозмутимо бороздить просторы морей и океанов, в то время как всё человечество, твои близкие и ты сам подвержены старению и медленно, но неуклонно гибнут? И десятиклассник с трудом, но преодолел в себе юношеский эгоизм и желание покрасоваться перед девочками в морской военной форме, а также подавил тягу к странствиям, которая в нём жила ещё с того момента, когда он четырёхлеткой мечтал, чтобы его украли цыгане.

Убив в себе военного моряка, Коля тут же помчался сообщить об этой любопытной новости товарищам офицерам в военкомат. Конечно же, он был уверен, что те с радостью вернут ему папку с документами и пожелают удачи в борьбе со старением, а потом будут с нетерпением ждать момента, когда можно будет воспользоваться плодами Колиных научных разработок. Однако в военкамате Коле сказали, что всё, капец, мосты сожжены, и снимок черепа ему уже не принадлежит, и сам он, Коля, и его паспорт, и приписное свидетельство и даже свидетельство о рождении теперь являются собственностью отцов-командиров. И что Коле надо идти прямо сейчас подальше, чтобы там, на расстоянии и свежем воздухе, побольше бегать и подтягиваться на турнике, отжиматься на брусьях, а потом с блеском сдать физический минимум на вступительных экзаменах. И что место в кубрике на одной из подводных лодок для Коли уже зарезервировано.

Для другого, менее настойчивого парня этих слов, да ещё и сдобренных непечатными русскими выражениями, было бы достаточно, чтобы моментально покинуть военкомат и отправиться на автобусную остановку для отбытия домой по пятнадцатому маршруту, но Коля только улыбнулся и произнёс очень длинную лекцию, в которой добрым словом помянул и Дарвина, и Ромула и Рема, и галапагосских вьюрков, и волосатого человека Фёдора Адриановича Евтихиева, и естественный отбор, и половой отбор, и борьбу за существование; рассказал он и о роли настольного тенниса в открытии двойной спирали Уотсоном и Криком, и об энтропии, и о тепловой смерти вселенной, и о седине товарища полковника, и о том, что не долго ему ждать поездки на кладбище, как этому достойному офицеру кажется; рассказал про Берга и Шмальгаузена, и о новейших открытиях молодых советских академиков Спирина и Овчинникова, и о рибосомах, и о симбиотической теории происхождения митохондрий, и о роли свободных радикалов, и о том, при какой температуре начинает происходить активная апуринизация ДНК, и о супероксиддисмутазе, и о прогерии, и о многом другом. Услышав это, товарищ полковник взглянул на себя обеспокоенно в зеркальце, которое достал из верхнего ящика письменного стола, проверил, насколько у него прибавилось седины и как глубоки морщины, а потом велел дежурному принести личное дело призывника Васильева. Когда папка легла к нему на стол, полковник вынул из неё снимок черепа, внимательно рассмотрел его на фоне включённой электролампочки, положил рентгеновскую плёнку обратно в папку, тщательно завязал тесёмочки и подвинул документы к той стороне стола, у которой сидел Николай. И при этом «полкан» не произнёс ни слова. Коля взял в руки папку, положил на стол проездной документ и направление, вежливо сказал: «До свидания», не по-военному, не лихо и не через левое плечо повернулся спиной к полковнику, затем вышел из кабинета, тихонько прикрыл за собой дверь и покинул военкомат, чтобы стать навсегда биологом.

9

Хотя Коля и отвернулся от армии, но армия о нём не забыла. Она разыскала его в Йошкар-Оле и призвала в свои ряды при помощи небольшой бумажки с машинописным текстом.

Студентов после первого курса стали призывать в армию из-за общего нездоровья великой страны, для лечения которой потребовалось побольше солдат. Опять Коле, как и в десятом классе, пришлось пропускать занятия, бегать в военкомат, отмечаться, проходить медкомиссию. Зато приписное свидетельство ему, как взрослому, заменили на военный билет.

Последние пышные похороны, на этот раз меткого пулемётчика Черненко, состоялись как раз в разгар обучения Коли на первом курсе в Йошкар-Оле. Почивший ли Константин Устинович решил перед смертью призывать студентов в армию или свеженький Горбачёв, Коле было всё равно. Пришла повестка, прошёл медкомиссию, и вперёд, пользуйся шансом отслужить со своим призывом, в своей возрастной группе.

Собрали поминальный митинг. Тёплые слова о скончавшимся Черненко сказал заведующий кафедрой зоологии, старенький учёный с сомнительной для России биологической фамилией Вейцман. Рассказал, как он работал вместе с Черненко в Молдавии, и этот руководитель чем-то практическим и важным поддержал учёного, в те времена молодого, в его стремлении вывести советскую закалённую породу цесарок.

Покончив с официальной частью выступления и сказав о покойном хорошо, профессор углубился в воспоминания о личном научном пути по скрещиванию и отбору стойких советских птиц цесарского достоинства. Рассказал, как добивался морозоустойчивости этих южных по происхождению пернатых, приучая их к жизни на снегу и на холодной. Старичок процитировал собственные стихи, из которых Коля запомнил:

 
Белые птицы на чёрной земле,
Чёрные птицы на белом снегу.
 

Опыты по закаливанию цесарок профессор проводил в Сибири. Возможно, именно Черненко помог Вейцману перебраться из тёплой Молдавии за Урал. «Да, помотало старика», – подумал Коля.

Вейцман рассказал, что разводить цесарок наконец-то начали и на птицефабрике под Йошкар-Олой. Но производство это висит на волоске, так как благородные птицы едят много, но яиц несут мало. Та же история и с мясом. При равной закупочной цене с куриными, яйца и мясо цесарок оказываются нерентабельным. Но это вовсе не недостаток цесарок как сельскохозяйственного вида, а следствие архисерьёзнейшего изъяна некоторых людей, облечённых властью. Которые дошли до стадии «есть», но далее не продвинулись.

Как далее пояснил патриарх русской биологии, существуют три способа насыщения: жрать, есть и кушать. Стадию «жрать» наши вожди благополучно миновали и дошли уже до стадии «есть», но до этапа «кушать» никак не дойдут. А яйца цесарок можно только кушать. Поэтому и цена этих яиц должна быть другой, поболее куриной. То же самое и с людьми. Есть люди, подобные куриным яйцам, а есть – подобные яйцам цесарок.

Далее старичок пустился в подробное описание преимуществ яиц любимых им пернатых, исходя из того, сколько приходится на сто граммов продукта витаминов, белка, жиров и углеводов в яйцах благородных птиц в сравнении с плебейскими куриными.

И в заключении профессор сказал, что тогда, в Молдавии, будучи ещё молодым партийным руководителем и недавно демобилизованным пулемётчиком, Константин Устинович Черненко эту разницу между куриным и цесариным понимал очень хорошо. Что-что, а в практике искусственного подбора бывший пулемётчик должен был хорошо разбираться.

Коля подумал, что у советских граждан, как у цесарок, вырабатывали морозостойкость при помощи Сибири.

Прекрасная надгробная речь о единственном вейсманисте в руководстве СССР была встречена аплодисментами. Затем зал по предложению профессора почтил память генсека минутой молчания и вставанием, а после все разошлись в разные стороны по своим делам.

10

Траурный митинг проходил в актовом зале главного здания МарГУ в самом центре Йошкар-Олы, там, где на площади стоит памятник Ленину в кепке, а вокруг него сосредоточены оперный театр, университет и гостиница «Центральная». В одном квартале от храма науки находился городской парк, а за ним, если перейти дорогу и пройти ещё мимо двух-трёх домом, а потом повернуть направо, непременно окажешься на улице имени композитора Якова Эшпая и увидишь розовое здание общежития, в котором жили Коля и другие его однокурсники из числа приезжих.

Коля и Наташа после митинга вышли на площадь, и увидели они, что погода была хороша, мороз уменьшился, а из-за туч выглянуло солнце. Решили не ждать автобуса и пройтись до общежития пешком. Радовало, что дорога шла через парк, можно было в нём задержаться, побродить по аллеям.

– Тебе жалко Константина Устиновича? – спросила Наташа Колю и посмотрела на него своими большими синими глазами. На ресницы Наташи, на её пушистую вязанную шапочку ложились редкие, но очень большие, ажурные, шестигранные марийские снежинки. Солнечные лучи преломлялись на хрупких кристалликах замёрзшей небесной воды, и казалось, что и шапочка, и пальто, и тёплые варежки, и толстая коса Наташи, свисавшая из-под шапочки вдоль её спины до самой попы, – всё покрыто весёлыми разноцветными искорками.

– Конечно, жалко! – ответил Коля, кладя правую руку на талию девушки и любуясь искорками.

Коля привлёк Наташу к себе поближе. Девушка положила голову на ухо парня. На плечо Николая свою голову она не могла положить, так как была одного с ним роста, если не выше. Шапочка, волосы девушки и большой пушистый песцовый воротник её пальто приято щекотали ухо, правую щёку и шею Николая. Несколько искорок свалились первокурснику за шиворот, попали ему прямо на голую спину и тихонько кольнули, разрядили свой маленький запас солнечной энергии, слегка обожгли огнём и холодом кожу в нескольких местах. От щеки девушки, от всего её тела, прижимавшегося к Коле справа, шло сильное, равномерное тепло. В брюках студента стало теснее и что-то заныло там в низу.

Молодые люди неторопливо прошли, прижимаясь друг к другу, один квартал от главного здания университета до парка, и затем свернули налево и вошли через большие белые ворота в парк, а потом, нога за ногу, медленно побрели вдоль главной аллеи. Когда же они прошли весь парк до конца, то развернулись и двинулись по той же аллее в обратном направлении. В брюках Коли по-прежнему было тесно, сохранялась тянущая слабая боль, но это было терпимо и даже приятно.

– Ты знаешь, – сказала Наташа, – что этот парк построен прямо на месте старого кладбища? Мы идём по могилам. Под нами лежат мёртвые люди.

– Да, я слышал об этом, – ответил Коля. – В начале образования СССР во многих городах сносили старинные кладбища с их дворянскими и купеческими могилами, и даже могилы обычных людей почему-то не щадили. Часто разбивали на этих местах парки. Вот и этот такой же. Может быть это диалектика жизни, новое идёт на смену старому. Я помню одну картинку в «Литературной газете», графический рисунок одного литовского художника. Нарисован силуэт молодой женщины, лежащей на траве и кормящей грудью младенца. Мать и дитя. А под травой, под слоем земли, в толще чёрного грунта белыми штрихами не очень отчётливо изображено тело покойника, уже почти разложившегося. Художник хотел передать диалектику жизни, смену поколений, старого новым. Но я думаю, что старение и смерть человек в силах обуздать. Тогда молодость будет длиться долго, если не вечно.

– Люди продолжаются в детях. Ты любишь детей? – спросила Наташа.

– Конечно, очень люблю!

– Я хотела бы родить не меньше троих. И ещё взять нескольких из детского дома. Знаешь сколько брошенных, обездоленных детей? Очень много, хотя мы и живём в мирное время. Люди пьют, дерутся, убивают друг друга, а дети страдают, остаются без родителей. Или совсем молодые мамы от отчаяния оставляют деток прямо в роддоме. А есть ещё больные дети. Родится ребёнок без ручки или без ножки, даже без одного пальчика, и находятся такие безжалостные люди, что бросают собственных больных мальчика или девочку на произвол судьбы и на попечение государства. Или в тряпку младенца завернут и на мусорку, на мороз. Откуда в советских людях такая жестокость? Мы ведь строим самое справедливое и гуманное общество, на нас смотрит весь мир, а тут такая картина. Чему мы можем научить всех остальных, если у нас есть брошенные дети?

– Может быть за границей ещё хуже? – предположил Коля. – По телевизору иногда показывают, как там целые толпы ходят, бьют витрины, машины переворачивают и поджигают. Конечно же, эти люди бросают своих детей, чтобы потом бегать по улицам и всё крушить. У нас такое невозможно.

– А вдруг назначат после Константина Устиновича какого-нибудь злого и жестокого человека? Или глупого. Наделает он дел. И у нас будут потом бегать по улицам.

– Ну что ты, такого не может быть. Похоронную комиссию возглавил Михаил Сергеевич Горбачёв. Ещё когда был жив Брежнев, в Актюбинске наш сосед по лестничной клетке режиссёр театра русской драмы Альфред Григорьевич Халебский, папа нашей с тобой однокурсницы Иры, говорил, что он давно наблюдает за Горбачёвым и мечтает, чтобы его выдвинули следующим генсеком. Михаил Сергеевич умный и образованный, а главное – молодой. Но назначили Андропова, потом Черненко. А теперь, наконец-то, генсеком всё-таки будет Горбачёв. Надеюсь, он не подведёт.

– А тебе Ира нравится? Ты ведь из-за неё приехал в Йошкар-Олу и поступил в наш университет? У неё такая красивая коса, хорошая фигура, глаза большие.

– У тебя тоже коса, фигура и глаза. И люблю я именно тебя. А у Иры даже компания другая, ты же видишь, мы с ней почти не общаемся.

– Может быть ты её раньше любил. А теперь вы расстались. Но вы до сих пор с нею вместе ездите в свой Актюбинск. Едете в одном купе. Гуляете в Куйбышеве.

– Она моя соседка, давнишняя знакомая. Я к ней хорошо отношусь, люблю её как сестру. Да, она мне рассказала про Йошкар-Олу, о факультете. Мне очень понравились её истории, я тоже захотел здесь учиться.

– Всё это очень подозрительно. Мне хочется тебе верить, но не получается. А с Таней зачем ты любезничаешь? И с Верой? И та, другая Наташа, из пединститута, англичанка, ходит всё время к вам в комнату. Думаешь, я не знаю, к кому она ходит? Книжку тебе подарила, подписала «from your devoted friend». Я знаю, что ты бываешь у неё дома в гостях, ходишь к ней на квартиру в Сомбатхее.

– Мы к ней с Петей ходили в гости. Она всю комнату нашу приглашала.

– Петя был для отвода глаз. Я знаю. И ещё, ужасная, невозможная вещь. Я видела, как ты ехал по коридору верхом на этой Наташе и оба вы глупо и пошло смеялись!

– Это была шутка, такая игра. Наташа сильная, спортивная девушка. Просто был спор.

– Ничего себе игра! Эта Наташка просто бесстыжая. И ты тоже!

– А этот парень с усиками? Я вас два дня назад видел вместе у входа в общежитие. Стояли, разговаривали. Он держал тебя за руку. Потом вы пошли куда-то. Гуляли здесь по парку, пирожки ели.

– Ты что, следил за нами?

– Нет, мне надо было в ту же сторону идти, в трансагентство, узнать насчёт билетов. Вот я вас и увидел.

– Это Серёжа, сын друзей нашей семьи. Они нам дали кров, когда горели леса под Йошкар-Олой. Знаешь, какие были здесь страшные пожары? Мы еле спаслись. Серёжины родители нам очень помогли. Мы дружим семьями. Серёжка такой смешной! Однажды я ему подарила перочинный ножик, и он потом везде буквы вырезал: Н + С = Л. Я была тогда маленькой и Серёжа тоже маленький, всего на три месяца меня старше.

– Был маленький, а теперь большой. С усами. Пирожки с тобой ест.

Наташа вырвалась из объятий Коли. Топнула расшитым красивыми узорами валеночком.

– Я сейчас рассержусь и не буду с тобой разговаривать. Немедленно прекрати! Если хочешь знать, то мне сделал предложение Василий Семёнович, с экономического факультета, который у нас историю КПСС преподаёт. Он молодой, но у него есть в Йошкар-Оле собственный большой дом недалеко от университета, гараж и машина «Жигули»!

– И ещё лысина и противный голос. Какой он шустрый, этот препод. Я с ним поговорю.

– Не смей! Это не твоё дело! На меня многие обращают внимание! Да, я не обделена вниманием. А ты только тренируешься со мной. Я знаю, что ты со мной только из любопытства или из-за физиологического влечения, а о том, чтобы сделать мне предложение, даже и не думаешь!

– Разве я не делал тебе предложение? Мы всё время обсуждаем, какая у нас будет семья, сколько заведём детей. Я тебе говорил, что люблю. Я не сомневаюсь, что мы поженимся. Вот отслужу армию, закончим университет…

– Это сколько же лет надо ждать! И зачем ты в эту армию собрался? Ты студент, выбросил бы повестку, да и всё. Некоторые так и сделали. Берут только тех, кто сам приходит. Дурачков самых. А умные учатся. И никакого ты предложения мне не делал! Что любишь, сказал. Но предложение так не делают! Это по-другому делается, красиво. А ты мне даже цветы только два раза подарил, по официальным праздникам, на день рождения и на восьмое марта. Никогда не подаришь просто так, чтобы порадовать, сделать приятное.

– Зачем зря уничтожать цветы? Это живые организмы. На них надо смотреть и любоваться на клумбах в парке, где-нибудь в лесу, в поле, в саду. Зачем рвать, мучить?

– Растения ничего не чувствуют.

– Они ничего не говорят. Рыбы тоже молчат, но как мучаются, когда их выуживаешь крючком. Как дрыгаются. И потом, разве нам с тобой просто так не приятно, когда мы вместе?

– Какой ты скучный! Знаешь, о каком парне я мечтала?

– Не знаю. Но если ты со мной, то думаю, что о таком как я.

– Какой у тебя рост?

– Метр семьдесят два.

– Ты за этот год не подрос?

– Я с восьмого класса больше не расту. Ты ведь знаешь, я занимался борьбой, тяжести поднимал. Это угнетает зону роста в костях. Если бы я прыгал, скакал, то мог бы ещё подрасти.

– Мужчины растут до двадцати восьми лет. Может быть, ты в армии немного подрастёшь. Многие парни возвращаются из армии рослыми, статными, возмужавшими.

– Хорошо, я буду в армии прыгать и скакать. Вернусь рослым, сильным, возмужавшим. А ты меня будешь ждать? Писать письма? Или замуж пойдёшь за этого Василия Алибабаевича по истории КПСС с гаражом и лысиной или за Серёжу с усами? Серёжа высокий, может уже не прыгать. Допрыгался уже.

– Какой ты злой! Конечно, буду писать. Воинов надо поддерживать на службе. Я даже других девушек из нашей компании попрошу, чтобы писали, и тебе, и Пете, и всем-всем!

– Спасибо за заботу! У меня к тебе просьба, когда я уже буду в армии, сходи в фотоателье, снимись, пришли мне карточку.

– Будешь хвастать, какая красивая у тебя девушка?

– Никому не покажу. Положу в карман гимнастёрки и буду носить у сердца. А ты будешь слышать и чувствовать его биение за тысячи километров. А как ты сблизилась с этим Алибабаевичем?

– Ничего мы не сблизились. Работаем вместе по общественной линии, я ведь комсорг. Может быть, ему мой пирог понравился…

– Ты ему уже и пирог пекла?

– Я приносила выпечку на комсомольскую летучку. Все там ели, не только Василий Семёнович. Кстати, не называй его больше Алибабаевичем, ладно? Это невежливо так за глаза говорить о человеке, и мне неприятно.

– Я об этом человеке совсем не хочу ни думать, ни говорить. А ты помнишь, какие странные вещи он говорил на семинаре?

– Какие вещи?

– Говорил, что царю Николаю Второму надо было медаль дать за то, что он развалил Российскую Империю. И что Петр Первый большой молодец, потому что сильно улучшил кровь марийского народа. Что заводил царь своих гренадёров в марийские деревни, солдаты там ночевали, любили девушек и потом у них рождались улучшенные экземпляры детей.

– Но ведь и правда, раньше в деревнях жили очень изолировано, были близкородственные браки. На одно улице – все родственники, с одной фамилией. Приток свежей крови был жизненно-необходим, чтобы наш народ не вырождался. Ты как биолог и человек, интересующийся и изучающий генетику, должен это понимать. У некоторых народов принято даже жён уступать на ночь гостю издалека. Иначе бы эти народы вымерли без притока свежей крови. В те времена люди редко переезжали на большие расстояния, сидели на месте, вырождались. А сейчас по-другому, все ездят. Вот ты к нам приехал из далека, из Казахстана. Наверное, и не знал, что есть такой город Йошкар-Ола. Пока тебе твоя Ирочка не порассказала. И ты помчался за ней, не вынес разлуки.

– Да, я специально приехал сюда улучшать местную породу людей. Но оказалось, что не вышел ростом, переоценил свои возможности.

– Ты зря обиделся! Я просто привыкла к обществу высоких мужчин. И сама я высокая. У меня высокий папа, метр восемьдесят пять, брат метр девяносто. Представь, вот придёшь ты к нам в гости…

– А они мне: «Привет, малыш! Где твоя мама? Ты потерялся?» А я отвечу: «Здравствуйте, дяденьки! Я уже не малыш, я новый парень вашей Наташеньки». А они натрут мне морковки, дадут поесть витаминного салата, схватят за руки и за ноги и начнут растягивать. Но перестараются и растянут меня очень сильно. И я им откуда-то сверху скажу: «Привет, карапузы!» А своим ногам скажу, как Алиса в Стране чудес: «До свидания, ноги!»

– Какой ты глупый! Но правда ведь, тебе будет неловко среди высоких. Я о тебе беспокоюсь. И что это ещё за такое, «новый парень»? Просто парень. Любимый.

– Хорошо, что ещё любимый. А то я уже начал сомневаться после всех этих пирогов, пирожков, усов, и лысин.

– Всё, хватит! Ты просто издеваешься! Не хочу тебя ни видеть, ни слышать! Отстань!

И Наташа побежала по улице Якова Эшпая к розовому общежитию. Искорки с неё так и посыпались.

В эти дни Коля сочинил стишок:

 
Что случилось с миром?
Стал он свеж и юн,
Словно вдруг открыл он
Слово то: «Люблю!»
Словно зажурчали
Вешние ручьи,
Словно повстречали
Девушки. Ничьи.
 

И ещё сочинил, по случаю морозной погоды:

 
Зима по свету белому шагает,
Держа в руках морозящую кисть.
Вокруг всё звёздным блеском озаряет.
В творенье ловких рук её всмотрись:
Увидишь ты ручей весёлый резвый,
Услышишь эхо летнего дождя,
А может, в памяти твоей воскреснут
Мечты, что в детстве были у тебя.
 

И ещё:

 
Зелёным флагом тополей
шумит тенистая аллея
и я шепчу себе: «Скорей,
чуть задержусь – и не успею!»
 
 
Скрипит под каблуком песок
и ветер круче руки крутит,
и я, как слабый лепесток,
я разорвусь сегодня грудью.
 
 
Приду, букетом упаду
тебе на тёплые колени,
под запах яблоней в саду
рассыплюсь, разметая тени.
 
 
Но скажешь ты: «Прошла весна!»,
и, отряхнув цветы букета,
уйдешь, пьянея без вина,
в чертог безоблачного лета.
 

А потом:

 
Дышит юный вечер
Тишиной такой,
Зажигают свечи
Радость и покой.
 
 
Всё, что было трудно,
Вспомню-усмехнусь.
Утонуло судно,
В нём – тоска и грусть.
 
 
Волны разметали
Лодки-корабли,
В призрачные дали
Дни тревог ушли.
 
 
Но осталась память.
Сердцу не остыть.
Дней не переставить,
Лет не возвратить.
 

А потом еще немного:

 
Утро подарит мне день,
Вечер подарит мне ночь.
Небо, налитое всклень,
Теплый уронит свой дождь.
 
 
Ветер порвет облака,
Солнца мне явится луч.
Пусть неудачлив пока,
Верю, я стану везуч.
 

На этом Коля не остановился и ещё накропал:

 
Взмывает грусть на крыльях чистых песен,
вздымает грудь полночный океан.
Бреду один, тебе не интересен,
но лишь тобой заворожён и пьян.
 
 
Мелькают дни былинками вдоль тропок,
Была ли ночь? Иль просто липкий мрак?
Поймёшь меня – я стану нежен и кроток.
А не поймешь – осыплюсь я, как мак.
 
 
Я облечу, покрыв собой все тропы,
чтоб ты могла пройтись как по ковру,
спеша в объятья пошлого укропа,
отбросив прошлое в объятия костру.
 
 
И алый мак, под звуки чистых песен,
не зная зла, в тоске своей не нов,
в любви своей тебе не интересен,
уйдёт один в лохмотьях старых снов.
 

И ещё сочинил, как будто его прорвало:

 
Сплетаются в года мои мгновения,
За памяти несутся горизонт.
Вот день прошёл, за ним – заря вечерняя,
И солнце дня другого день взорвёт.
 
 
Вот мальчик на дороге сном расстеленной,
То детство от меня спешит уйти.
С ним птицы улетают, те, что пели нам,
Когда мы так мечтали подрасти
 
 
Но если вдруг от искренности берега
меня потоком буден отнесёт,
я знаю, мальчик тот, с глазами серыми
протянет руку и мечту во мне спасёт!
 

На этом Николай не остановился и записал на клочке бумажки, которую потом потерял и стишок уже никогда не вспомнил:

 
Ночь над миром. Луна над волной.
Лодка лёгкая в лунной дорожке.
Где ты, друг мой? Плыву за тобой,
Дни сдувая серебряной крошкой.
 
 
Подо мною шумит океан,
Море юности весело плещет.
Я мечтами о будущем пьян.
Моя лодка крепка и без трещин.
 
 
Слышу голос твой в плеске волны,
Образ твой над серебряным морем.
Дни мои сладкой думы полны,
Пенью ветра я весело вторю.
 
 
Где же свидеться нам суждено?
И когда наши встретятся волны?
Но пока только знаю одно:
Будут дни наши радости полны.
 
 
И когда заштормит океан,
Мглой свинцовой нас небо придавит, –
Рассмешит нас любой ураган,
Встанем крепкими мы берегами.
 

Словом, сочинял наивные стишки, отражающие возраст, пол, социальный статус, семейное и материальное положение автора. Всё как обычно, как всегда.

11

До отправки в армию оставалось два дня. Коля вернулся из Актюбинска в Йошкар-Олу и вошёл в пустую комнату общежития на улице имени композитора Эшпая-отца. Комната на четыре студенческих лежачих места была пустой, так как товарищи и однокурсники Николая уже разъехались защищать Родину в разных направлениях, кто на Северный флот, кто в Камбоджу воевать с красными кхмерами.

Николай лёг на кровать и повалялся некоторое время на спине, глядя в потолок. Попытался придумать осмысленный план действий на день, но ничего дельного в его коротко остриженную голову не приходило; он постригся под ноль сегодня утром в парикмахерской железнодорожного вокзала, когда приехал на электричке из Казани. Вернее, сначала план у него был, и он заключался в попытке помириться с Наташей, но эта миссия уже успела провалиться.

Когда он поднялся сегодня на этаж, занимаемый их факультетом, решительный и стриженный, то сразу же направился к двери, за которой находилась комната Наташи.

С Наташей они не разговаривали уже три месяца. Встречая её, Коля здоровался, а девушка отворачивалась и лишь изредка на людях кивала в ответ.

Итак, Коля подошёл к двери комнаты Наташи, немного постоял около неё, прислушиваясь и принюхиваясь. Сердце Николая так бешено стучало, что призывник даже придержал его рукой. Постучал. Дверь отворилась, за нею показалась вся взъерошенная, заспанная и зевающая, черноглазая Кристина, родом из Молдавии, и сказала, что все девочки из Марий Эл, и Наташа тоже, разъехались готовиться к экзаменам по домам, и теперь в комнате осталась только она одна, Кристина, так как её дом далеко, в Тирасполе. Потом Кристина попыталась рассказать, к какому предмету она сегодня планирует начать готовиться, если только выспится как следует, но Коля не стал выслушивать её многословный монолог до конца, сказал девушке: «Ну, пока! Удачи!» и ушёл в свою комнату.

Полежав на кровати и не найдя ничего интересного на потолке, Коля решил, как и Кристина, поспать. Тем более, что он действительно устал с дороги. Коля сбросил на пол подушку, вытянулся на спине, скрестил на груди руки, расслабил все мышцы и в этой позе заснул. С подушкой он обошёлся так безцеремонно потому, что где-то вычитал, что без этой постельной принадлежности человек высыпается за более короткое время. А мышцы он всегда перед сном расслаблял как приверженец восточных единоборств.

Ему приснился странный, как у Веры Павловны, сон: сначала послышался постепенно усиливающийся стук колёс сразу нескольких поездов, потом он увидел сами эти разноцветные стремительные поезда, безо всяких рельсов проносящихся в пространстве под разными углами, и вверх, и вниз, и в бок, затем заблестели большие массивы воды. Видимо, эти образы нахлынули на него благодаря поездке в Актюбинск и обратно, во время которой он менял поезда и несколько раз видел и пересекал Волгу. Потом ему приснилось, что он идёт по Октябрьскому бульвару в Актюбинске, а вокруг него клумбы с яркими анютиными глазками с сильным преобладанием искрящегося голубого оттенка, как у глаз Наташи. Дойдя до середины бульвара, Коля свернул налево, в сторону Дома политпросвещения.

Это был четырёхэтажный оштукатуренный и окрашенный охрой дом с большим цоколем, высокими этажами и высокой же шатровой крышей, покрытой железом. На чердак этого дома Коля в детстве много раз залезал за голубями по пожарной лестнице со стороны заднего двора. Лестница была железная, ржавая, местами шаталась. В возрасте шести лет Коля однажды гулял недалеко от этого дома с другом-казахом Булатом. Они тогда впервые увидели это строение, полное архитектурных излишеств. Коля предложил попытаться залезть на чердак и посмотреть, как голуби сидят в своих тёплых гнёздах и есть ли у них птенцы. И если есть, то взять парочку с собой, выкормить, воспитать и сделать из них полезных почтовых птиц. Пацаны обошли здание кругом и увидели пожарную лестницу. Булат сказал, что первым не полезет. А Коля подумал: «Ну и ладно, если будем падать, то упаду на Булата». И полез первым. Булат тоже полез, но сильно отстал, так и завис на первых ступеньках, в то время как Коля был уже где-то на уровне третьего этажа. В этот момент Коля посмотрел вниз и увидел, что Булата нет рядом и что земля осталась далеко внизу. Третий высокий этаж был выше крыш хрущёвок, и, оглядевшись вокруг, Коля увидел целое море пятиэтажек, тесно расставленных как фишки домино, хоть их толкай. На линии горизонта были видны сталинские дома Жилгородка, а за ними дымили трубы завода ферросплавов и поднимались клубы белого густого пара над градирнями тепловой электростанции. Ещё дальше от Николая и ближе к горизонту блестели синевой лениво текущие по песчаному неглубокому руслу тёплые воды степной реки Илек, название который на русский язык переводится как «сито». У Коли тут же закружилась голова, руки и ноги стали ватными, тело перестало ощущаться, и пацан понял, что сейчас упадёт и разобьётся насмерть. Но ему удалось волевым усилием подавить приступ паники. Коля закрыл глаза, через несколько секунд снова открыл их и уже легко и быстро вскарабкался до самой крыши, весело оглядываясь и подбадривая Булатку. Сейчас, во сне, когда Коля подходил к Дому политпросвещения, он думал, что если бы его мама увидела, как гуляет по крышам её малолетний сынок, то упала бы в обморок.