Текст книги "Расплата (СИ)"

Автор книги: Андрей Кочанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

   На последний день запланировали поход в горы. «К белым шарам мы, конечно, не дойдем, но на полпути есть отличные живописные места с видом на море, мы туда с мамой в лето после смерти папы ходили, чтобы повеселить друг друга немного» – пояснила Оля.

   К вечеру все было готово для такого похода. В рюкзаки положили сыр, колбасу, вино, коньяк, фрукты, маленькие прозрачные стаканчики с Олиной кухни и огромный старый плед из ее квартиры. «Когда я была маленькая, мы с мамой под ним вдвоем спали» – пояснила Оля.

   Сначала заглянули в Ореховую рощу.

   – В детстве она казалась мне непроходимым лесом, – поясняла Оля.

   – Этот парк и сейчас почти такой же, – заметил Макс, – А где ореховые деревья?

   – Вот эти, – показала Оля, – орехов они давно не дают, уже в детстве мы с подружками не могли их найти, зато много деревьев растет криво и на них можно посидеть.

   Кустами и дикими тропинками они вышли в угол рощи со стороны гор, к большому мрачному дереву с очень толстыми стволом и ветвями и пушистой кроной из зеленых иголок. Оля подошла к нему, коснулась своей тонкой ручкой, провела по шершавому стволу, задумчиво посмотрела на него, на самую толстую ветку, находящуюся над ее головой почти на высоте вытянутой руки, не сразу сказала:

   – До сих пор не знаю, что это за дерево... Ты знаешь, 10 лет назад, в конце перестройки, я была классе во втором примерно, по телеку крутили фильм про мушкетеров или что-то в этом роде. Мы здесь с подружками из школы играли во всякие салки-догонялки-прятки, и я могла спрятаться за ним. Иногда даже одна старалась остаться тут и стояла, стояла... пока не звали родители или не темнело. Про себя называла его «Древо смерти», не знаю почему... А вот там стояла лавочка, сейчас ее нет. Папа там мог сидеть с приятелями, пить пиво или вино, играть в шахматы или говорить о музыке, а я стояла у этого дерева и представляла смерть... До сих думаю, что у него хорошо умереть. Например, представляла, что я боевая подруга мушкетеров или декабристов, и меня с завязанными глазами подводят к этому дереву, к эшафоту, читают приговор и вешают, например, или отрубают голову, – она слегка улыбнулась углами своих тонких губ.

   – М-да, мрачная романтика, – процедил Макс, в очередной раз пожалев, что с ним нет кассеты «Tiamat», к музыке которых подошли бы такие мысли.

   Молча вышли они на дорогу в горы и двинулись искать место Оли с мамой для пикников. Солнце только начало садиться, справа Черное море отливало свинцовой зеленью и синевой, дул вязкий теплый ветер.

7

   – Не хочу тебя чем-то напрягать, но только ты можешь мне помочь, – сказала Оля через час. Они сидели на пледе, на историческом месте, где Оля с мамой в последний раз были на их пикнике в горах. Вино было выпито, и они цедили понемногу коньяк, закусывая огромными южными сливами. – Завтра ты уезжаешь, мы можем больше никогда не увидеться, и пора нам обсудить наше дело...

   – А я очень хотел бы вернуться сюда и еще раз провести вечер на том безлюдном пляже на берегу Азовского, – ответил Макс, вертя маленький стаканчик с остатками коньяка. Коньяк местного винзавода ему не очень нравился, но выбора не было – на прощальной вечеринке не до претензий.

   – Я бы тоже, но мы туда не вернемся, – сказала Оля очень серьезно, – потому что завтра я умру. И ты мне в этом поможешь.

   Время остановилось окончательно. Мягко, еле слышно, где-то сбоку и внизу шумело вечернее море. Солнце еще не село в него, медленно склоняясь над живописной Лысой горой.

   Макс решил пока не впадать в ступор и передать инициативу в разговоре Оле, чтобы выяснить, о чем она ведет речь. Да и, кажется, что она сама этого хотела. Пока чуть дрожащей тонкой рукой она снова наполняла стаканы коньяком, она заговорила чуть хрипловатым, заговорщицким голосом:

   – Помнишь то дерево в роще? Еще в детстве я поняла, что не особенно хочу жить. Сейчас я понимаю, что насмотрелась на своих родителей: где-то работать с утра до вечера, получать гроши, жить в убогой квартире. Люди там у вас в городах, – она махнула тонкой рукой в неопределенном направлении, – копят весь год, чтобы приехать сюда, а я уже живу здесь. Что у меня было хорошего в жизни? Немного: родители меня любили, мы куда-то ходили и где-то гуляли, купались, нормальное такое детство... Ну а дальше ничего. Только не говори, что «можно выбиться в люди, выгодно выйти замуж, выучить язык, уехать за границу»... Если ты так скажешь – я тебе не поверю.

   – Ни за что не буду говорить такую чушь, – сказал Макс, серьезно рассматривая Олю и пытаясь следить за ходом ее мысли, – у меня не было времени заразиться ненавистью к жизни. Выучился, уехал от родителей, работаю, провожу время по возможности, о будущем не думаю...

   – А меня будущее пугает, оно нависло надо мной глыбой определенности, рутины, бытовухи и скуки. Неважно, выйду я замуж или нет, будут дети или нет – все одно и тоже: стирка, уборка, работа, копейки, борьба эгоизмов, неблагодарность от всех за все... В последнее время я думаю, что есть еще что-то, – продолжала Оля, – все таки дело не только в родителях, бытовой неустроенности или просто бедности. Как не всем суждено дожить до старости или плодить детей, так и не всем суждено просто радоваться жизни, по крайней мере долго. Вот оно – море, горы, вино, фрукты, Юг. А что еще? Весь мир мне не объехать, да если и поехала бы, то, как вернулась бы, еще больше тосковать стала бы. А даже если, как миллионеры, просто всю жизнь ездить и тратить, то будет ощущение, что как листок тебя носит – зачем, почему? Кругом одна пустота...

   – Ну жизнь сама по себе течет, – Макс осторожно подбирал слова, – она существует по своим законам, независимо от того, что мы думаем...

   – Но она может быть отравлена слишком долгим ожиданием чуда! – воскликнула Оля и залпом допила коньяк, – как может перестоять закваска, как может скиснуть вино, как может засохнуть фрукт. Так почему не закончить все легко и красиво тогда, когда внутри почувствовала, что это предел?

   – А может это возрастной кризис? – Макс тоже допил коньяк – умрешь – уже не будет возможности узнать, ошибалась или нет.

   – А если механически проживешь, и все таки поймешь, что все это была фигня, и стоило-таки уйти не засохшим мухомором, а спелым яблочком?-Оля сузила свои грустные глаза, потемневшие в вечереющем небе, – в любом случае, я все решила, а тебя просто прошу помочь...

   – У тебя есть план? – поинтересовался Макс, не выдержал и сам разлил остатки коньяка по стаканам. Во рту у него пересохло.

   – Есть. – Оля заговорила сухо, как учительница, – когда умерла мама, я сразу продала ее украшения. Наверное, я все решила уже тогда. По наитию пошла на Центральный рынок, там работает один папин приятель, какую-то должность занимает, но с бандюгами точно связан. Я у него попросила достать мне арбалет – хороший, точный, мощный, с оптическим прицелом. Он спросил зачем – я сказала, что жить одной скучно, люблю пострелять, хочу иногда выходить в горы или степь и стрелять по мишени. И ты знаешь, это правда, всегда хотела стрелять, папу просила даже в тир меня водить, был раньше в Центральном парке. Но мы были там раза три всего – или папа пил, или тира был закрыт, или денег не было...

   Оля протянула тонкую руку по стаканом, они чокнулись и сделали по глотку. Глаза Оли блестели каким-то мрачным светом, она собралась с мыслями и продолжила:

   – Арбалет оказался не так дорог, еще хватило денег заказать маме надгробие, и купить материал на твое любимое платье, – она улыбнулась своей фирменной улыбкой. -И я его стала проверять. Стреляла в мешки картошки, арбузы, дыни, тыквы, стволы старых деревьев, песок... Прицел отличный, стрелы тонкие и прочные, все пробивают просто отлично. Мешок мелкой картошки с трех шагов пробивает насквозь! А самое главное – он небольшой, его удобно держать, и можно быстро разобрать, я два раза уже собирала и разбирала, смазала его...

   Солнце село в тонкую перистую тучу, повеяло первым прохладным ветерком. Сделали еще по глотку.

   – Теперь слушай мой план, твоя точность пригодится, – она сосредоточилась. – Сейчас, как стемнеет, мы пойдем ко мне и я тебе покажу, как пользоваться арбалетом. Это элементарно. Потом объясню, как его быстро разобрать на части. Это тоже просто. Потом иди к себе на ночь. Ровно в пять утра мы встречаемся у того дерева, которое я тебе показала, помнишь? От твоего жилья до дерева идти минут 5, я засекала. Заходи на углу Ореховой рощи, там, где начинается дорога в горы. Времени на все минут 5, лучше меньше. Никаких дополнительных разговоров, хорошо? Только если технические вопросы. Я положу в арбалет одну стрелу и отдам его тебе. Если никого нет, то ты застрелишь меня у того дерева. Стреляй точноcтрех обычных шагов в красную точку, которую я на себе поставлю помадой – анатомию мы уже изучали. Потом тут же – слышишь, тут же! – положи арбалет в большой черный пакет, который я тебе дам и возвращайся поскорее к себе в комнату. Постарайся пронести его к себе незаметно. С собой ничего не бери, в комнате сумку собери заранее. Закройся и разбери арбалет на как можно большее число мелкий деталей, я дам тебе специальный ключ и отвертку. Потом по возможности положи пакет с деталями в рюкзак, попрощайся побыстрееи попроще с хозяевами, а лучше просто оставь ключ в двери,и иди на автовокзал, лучше пешком, и делай как можно больше поворотов. Там купи билет на ближайший автобусдо Новороссийска – завтра четверг, в течение часа уедешь. Как приедешь, выбрось пакет с арбалетом в какой-нибудь контейнер, лучше где-нибудь на мелкой улице, спрячь подальше в груду хлама. Погуляй по городу, поешь, выпей пивка, расслабься, а вечером садись на поезд и уезжай.

   Начало быстро темнеть. Макс сделал большой глоток, так что коньяк остался только на дне. Оля тоже выпила.

   – У меня сомнения насчет того, смогу ли я, – голос Макса чуть дрогнул, – И имею ли право так сделать...

   – Мы все имеем право на все, – голос Оли был твердым и уверенным. – Имеем право жить и умирать, бороться и любить, достигать или ничего не делать. Подумай об этом. И еще: тебе ничего не грозит. Свою анкету с сайта знакомств я удалила, тебя никто не видел со мной у дома, и никто в городе не знает. Давай собираться?

   Они допили, собрали плед и стаканы и тихонько стали спускаться с гор, чуть пошатываясь – коньяк давал о себе знать. Почти не разговаривали. «Хорошо, что я под наркозом и не могу толком ни чего сам обдумать» – подумал Макс.

8

   Зайдя с Олей в квартиру, Макс понял – не умом, а чем-то куда более глубоким, что должен немедленно обнять Олю, стиснуть крепко, и уже не отпускать. Он обнял ее сзади, и она не дрогнула, не напряглась. Он нагнулся к ее уху, и в нос попали ее русые волосы, он ощутил их запах – это был запах моря, гор и еще чего-то южного.

   – Пожалуйста, не умирай, я не хочу тебя терять, ты мне нужна, – он вдруг понял, что слезы сейчас потоком хлынут из глаз.

   – Я знала, что ты так скажешь, – сказала Оля грустным и уставшим голосом. – Все мы хотим чем-то обладать, кого-то иметь под рукой, куда-то прислониться. Как все слабы... Не можем стоять сами, ищем что-то в другом человеке, богах или бутылке...

   Они так и стояли – он обнимал ее сзади, вдыхал ее волосы, и слезы душили его.

   – Хорошо, – решительно сказала Оля и мягко развернулась в его объятиях лицом к нему. – Есть еще кое-что. Давай еще по стаканчику?

   Макс прошел в комнату, через пять минут Оля вернулась в желтом платье с двумя стаканами, наполненными почти полностью тем же самым коньяком, и большим черным пакетом. Потом было минут сорок объяснений, как стрелять из арбалета и как его разбирать. Макс сидел и не знал, есть он здесь или нет – слишком нереальным казалось все, но немецкий мозг фиксировал все с точностью, и учитывал все детали.

   Потом арбалет убрали, и поставили кассету с «ParadiseLost», и из магнитофона потянуло мрачной тягучей музыкой. Свет остался гореть только в коридоре, они уселись на кровать рядом с магнитофоном. Сделали по большому глотку, вроде стало легче, но слезы Макса как будто притаились где-то за углом и ждали своего часа.

   – Я знала, что тебе понадобиться что-то рациональное и весомое, чем моя нелюбовь к жизни, точнее – к будущей, наступающей жизни, – Оля села к нему полубоком, и положила ноги ему на колени. У Макса вдруг закружилась голова. – У меня та же болезнь, что и у мамы. В любом случае мне осталось мучиться несколько лет, но представь себе, какие это будут годы. А ты? Ты меня в любом случае потеряешь. Так уж пусть лучше наша встреча и будет тем самым лучшим, что у нас было. Понимаешь? Самым лучшим... Ты сделаешь это, не заставляй меня прыгать с какого-нибудь утеса...

   Слезы вынырнули из своего угла, он уткнулся ей в лицо. Ее губы встретили его в своей фирменной улыбке, и поцелуй растянулся словно на вечности. Макс почти не отдавал себе отчет, что он делает – или это происходило само? – платье вдруг оказалось на полу, на Оле оказалось черное белье, но потом и оно куда-то исчезло, Макс тоже был совсем без одежды. Руки ощущали руки, а слезы перемешались, смешались и их тела. А музыка все играла и играла...

   Последнее, что помнил Макс – часы показывали полпервого, Оля сунула ему в руки большой плотный черный пакет с арбалетом, и он оказался за дверью. Ночь обступила его сумраком неопределенности, ноги донесли до комнаты и он рухнул на кровать, и запомнил еще одну, последнюю деталь: когда Оля передавала ему пакет, она шепнула на ухо: «До пяти, смотри не проспи! Запомни, у меня в руке будет записка. Перед тем, как уйти, возьми ее, не забудь».

   Последним угасающим краешком сознания Макс смог поставить будильник на 4.45, и сразу отключился. Вещи он, конечно, не собрал...

   ...Тьма не объяла его. Было светло, Макс сидел в удобном кресле, и автобус уносил его в Новороссийск. Он сбежал, уехал -и правильно сделал. Он ехал с легким сердцем. Он не заснул – собрался и пошел сразу на автовокзал. Ближе к четырем утра сел на какой-то проходящий автобус из Сочи и ехал уже час. Солнце встало над южными степями, время встречи с Олей прошло минут 20 назад. Он приедет в Новороссийск, постарается найти интернет-салон, и сразу ей напишет. Объяснит, что не смог ее убить, что хочет ее еще увидеть, что его двери всегда открыты для нее, и она может хоть завтра приезжать к нему в Люберцы и жить с ним. А если ее настигнет болезнь – что же, пусть так и будет, он разделит с ней всю тяжесть всего, что на них свалится.

   У него на языке были еще десятки самых восторженных слов, планов и обещаний, но тут прозвенел будильник. Макс тяжело сел на кровати. У него было минут 10, чтобы собрать рюкзак. Так, рубашка, свитер, во дворе в душе зубная щетка и паста, кажется, еще плавки на веревке сушатся...

   Через 10 минут рюкзак был собран. Макс очень надеялся, что вчерашний вечер был сном, и он не найдет черного пакета. Но нет – он был здесь, под кроватью. Четыре часа назад остатками сознания, так любящего порядок, он задвинул пакет ногой под кровать.

   Макс вышел из дома, незамеченным и с пакетом, за 4 минуты до встречи с Олей. В конце концов, решил человек искупаться с утра пораньше... Во рту все пересохло, Макс бы все сейчас отдал за стакан прохладного белого сухого вина, который обычно приходил к нему с Олей поздним утром. Но надежды, что Оли у дерева не окажется, и она просто придет как обычно к нему, уже не было. Все, что случилось вечером и ночью – было.

   Ровно в пять Макс вошел в рощу, и через минуту был у дерева. Оля вышла из-за толстого ствола – в том самом желтом платье, черных балетках, с легкой игривой улыбкой на тонких, чуть накрашенных розовой помадой губах... Макс сразу вспомнил, что она в детстве пряталась за этим деревом, а она помахала ему рукой с запиской – дескать, не забудь!

   Оля подошла неслышно, совершенно воздушной походкой к Максу, обняла за шею и поцеловала в губы. Ничего сказано не было. Потом наклонилась, записку положила на еще чуть влажную траву, достала из пакета арбалет, стрелу и положила ее в направляющую.

   Потом подняла записку, встала сама, отдала со смеющимися глазами арбалет Максу и через несколько шагов была у дерева. Еще пара секунд – и Оля прислонилась спиной к дереву, заскользила руками вниз по шершавому стволу, закрыла глаза, расслабилась, словно слилась с ним и доверилась ему. Это было так красиво и естественно, что Макс сразу успокоился, на пару секунд залюбовавшись этим видом.

   «Это казнь. Она для тебя, она искала тебя, ты ждала ее» – думал Макс, снимая арбалет с предохранителя. Он подошел к Оле вплотную – и еще раз вдохнул ее волосы. Потом отступил на три шага. Только сейчас он увидел, что на грудине, прямо над вырезом платья, Оля поставила своей розовой помадой небольшую, но заметную точку.

   Макс поднял арбалет.Дыхание было спокойным, сердце билось ровно, а в голове не было никаких мыслей – только руки немного дрожали – он это могло быть от вечернего коньяка и отсутствия сна. В голове почему-то были мысли о том, что можно было ночью сбежать...

   Макс притронулся к курку и где-то на стволе рядом с Олей появилась яркая красная точка. Вокруг была тишина, разве что какие-то насекомые жужжали где-то в траве. Где-то далеко залаяла собака...

   Он навел красный огонек на точку от помады, несколько раз глубоко вдохнул, немного уняв дрожь в руках. «Да будет так» – раздалось в его голове, и он сосредоточился на точках и нажал на курок.

   Раздался звук, как будто переспелый овощ упал с высоты на твердый пол. Макс расширил глаза и посмотрел на Олю, так и не опустив арбалет. На какую-то секунду ему показалось, что ничего не изменилось – она стояла все также у дерева, и солнце уже начало освещать ее волосы. Вот только точно в том месте, где она обозначила, вошла стрела. Потом вдруг краска сбежала с ее и без того бледного лица, и она сползла со ствола дерева, под которым все таки умерла, и упала на траву.

   Макс постоял еще несколько секунд, потом на подгибающихся ногах подошел к ней, встал на колено, поцеловал левую руку в тонкое запястье и вынул из ладони записку, положив ее в джинсы. Стрела вошла так плотно, что ни капли крови даже не было на белой тонкой коже.

   Макс решительно поднялся, положил арбалет в пакет и пошел назад.Он никого не встретил ни по дороге, ни во дворе дома. Зашел к себе, опустился на кровать и стал деловито разбирать арбалет. Сначала шло не очень, но потом стало легче, и минут за 25 Макс с задачей справился. Детали сложил компактно, убрал пакет в рюкзак, ключ оставил в двери, и, проскользнув через двор, пошел к автовокзалу.

   В голове мыслей по прежнему не было, только играла вчерашняя музыка (кассета, кажется, осталась в Олином магнитофоне – он снова потерял эту запись), да вспоминалась их игра рук в полутьме, и Макс старательно сворачивал квартал за кварталом, не теряя ориентира на центр города.

III. Расплата

1

   Как и говорила Оля, билет на автобус удалось купить быстро, на самый первый автобус, и через полчаса Макс уже ехал в Новороссийск, прижимая к себе рюкзак – в багаж решил такой груз не сдавать.

   Здесь, в тесном, старом и грязном салоне на него налетел шквал мыслей, впечатлений и сомнений.

   «Еще сутки назад мы только собирались в горы, а потом столько всего случилось... Преступником я себя не считаю, можно сказать, я помог ей – сама попросила. Такая получилась эротическая эвтаназия. И надо же, какая нелюбовь к жизни...»

   Автобус его укачивал, и поскольку ночь была бессонная, ему снова стали мерещиться и игра рук, и голос Оли, нашептывающий ему что-то про записку, потом звук спелого помидора, лопающегося об пол, Оля со стрелой в груди, ее озорная улыбка тонких губ...

   Внезапно он чуть не подпрыгнул: «А что если меня найдут? Ну вот, запросто, по следам каким-нибудь, или еще как-то? Арестуют, будут судить, посадят лет на 15 в тюрьму?» Рациональный ум сразу же стал успокаивать его: «Не могут найти, ну никак! Да, это не самоубийство, это ясно, что девушку застрелили, но она ведь самая обычная, даже родителей нет. Кто будет так уж это распутывать? Версия будет – что-то не поделила на пляже с отдыхающими, она же будет и последняя. Да, оружие экзотическое, но как найти, откуда оно взялось и куда делось? Тот бандюг с рынка ничего не скажет, даже если на него выйдут – зачем, да и кто ему Оля? Врагов у нее не было, анкету она удалила, особых знакомцев в городе у нее нет, нас никто вместе не видел, и в городе меня никто не знал. Говорят, что скоро везде будут камеры – но пока их нигде нет, разве что на вокзалах. Даже если представить, что по горячему следу пустят собаку, она доведет их только до первого перекрестка. Так что, мотивов нет, подозреваемых нет, оружия нет – оно со мной и через полчаса будет на дне какого-нибудь мусорного бака, после чего его вывезут на полигон и закопают, а через годы, даже если найдут, кто поймет что это и откуда...»

   Он снова стал клевать носом, но видение милицейского наряда, окружающего автобус сразу по прибытии в Новороссийск, уже стояло перед Максом мрачной стеной.

   «Да, эти 10 дней были такими яркими, что... Оля права: может, мы и могли бы пожениться, жить обычной семьей, родить детей, работать там, ругаться... А так я запомню все это как один непрекращающийся праздник. И когда я стану старым и дряхлым, сидя у камина со стаканом вина, я буду каждый раз поминать Олю за то, что она мне его подарила. Вкус вина будет напоминать о ней, а запад ее волос, ее улыбку и тонкие руки мне не забыть ни за что... Как хорошо, вообще-то,было бы встретить старость здесь, на Юге, в Анапе...Была Калуга, потом Москва, потом Люберцы, так может конец этого маршрута здесь? Куплю себе домик, сделаю камин...»

   Макса разбудили городские гудки – автобус въехал в Новороссийск и стал проталкиваться по многочисленным перекресткам к автовокзалу. Все вокруг оживали, стараясь поскорее высунуться в узкий проход.

   Наконец, подъехали к автовокзалу. Никто автобус не окружал, Макс вышел на улицу и, осмотревшись, увидел через дорогу жилые кварталы. Пару раз оглянувшись, он пошел искать удобное место, чтобы избавиться от своего необычного груза.

   Начал моросить дождь. Пройдя минут 5, Макс остановился среди какого-то квадратного двора старых пятиэтажек. Ему повезло: рядом с одним из подъездов стоял мусорный контейнер. Видимо, делали ремонт, и пару раз рабочие вынесли мешки с мусором, оторванные плинтусы, несколько рулонов грязного линолеума. Когда дождь усилился, из подъезда перестали выходить – видно, прятались от дождя. Макс быстро подошел к контейнеру, достал черный пакет и удачно заткнул его между мешками и рулонами. Скоро его закидают хламом и вывезут на полигон, да и у Макса с собой больше нет ничего компрометирующего.

   Он пошел в сторону улицы Советов. Вдруг накатила какая-то слабость, опустошение, голова стала совсем пустой. Видимо, сказывались коньяк, бессонная ночь, испортившаяся погода, вал эмоций последних суток.

   Дойдя до первой же лавочки на бульваре у автомобильного круга-развязки, он бессильно опустился на нее. Перед ним стояло 2 задачи: посмотреть на билет и убедиться, во сколько у него поезд, и посмотреть записку Оли.

   Поезд был в 21.45 – почти через 12 часов, и Макс решил поделить время в Новороссисйке пополам: 6 часов походить по городу, посмотреть вид на горы, открывшийся еще из автобуса, поесть и выпить пива, как советовала Оля, а вторые 6 часов провести на вокзале – в мирном созерцании поездов и тех же гор.

   Теперь записка. Макс вынул ее из кармана джинсов неживой рукой. Трудно было представить, что худенькая девушка, больная какой-то болезнью крови, написала ее сегодня часа в 4, как только рассвело, потом сидела у окна со стаканом вина, потом пошла в ореховую рощу, помахала рукой запиской Максу, потом...

   Макс развернул вчетверо сложенную бумажку и так и застыл, прочитав ее.

   Мелкими, неровными буквами на половине клетчатого листочка (видимо, из какой-то учебной тетрадки) черной шариковой ручкой было написано:

   «Я ничем не больна. Не сомневайся – ты все сделал правильно. Спасибо тебе за все. Твоя О.».

   Прохожие, наверное, обратили внимание на тридцатилетнего мужчину с рюкзаком, который, сидя на лавочке, неподвижно уставился на клочок бумажки. Потом словно какое-то отрезвление нашло на него – он встал и выбросил клочок в мусорку. «Не нужно мне при себе иметь образец ее почерка, – подумал он. – Главное здесь – „спасибо тебе“, остальное неважно. Неважно...».

   Он шагал по бульвару, слева оставалась гряда гор. Вдруг, когда он перешел дорогу, и слева остался торговый центр, на котором большими буквами было написано «Колизей», он увидел впереди, метрах в ста, Олю. Она шла быстро, своей легкой походкой. Русые волосы, тот же рост и комплекция, джинсовая юбка и даже светлая рубашка – как в первый день знакомства, так что ошибки быть не могло. Или могло? Слабость, рюкзак и... страх помешали Максу припустить за девушкой, но он медленно ее нагонял – немецкий склад требовал выяснить, в чем тут дело.

   Вдруг бульвар неожиданно кончился, и девушка повернула налево и перешла дорогу, скрывшись за поворотом. Максу перейти дорогу за ней помешал светофор, но он увидел, что на ногах девушки были босоножки – Оля ходила в балетках, а на шее у полупризрака был наверчен легкий шарфик, который Макс сразу не заметил, а Оля такое не носила.

   «Ну, вот и воображение разыгралось» – подумал Макс, переходя наконец дорогу, но след девушки простыл. Он увидел кафе «Венеция», которое привлекло его не только названием, но голубыми стеклами, как в аквариуме. Захотелось спрятаться за ними, дать отдых ногам, мыслям и глазам.

   Остальное время до вокзала Макс провел в кафе, где отлично поел, выпил пару алкогольных коктейлей и в целом, немного пришел в себя.

2

   Шести часов в городе Макс не провел – на все ушло часа четыре. Ходить по городу в таком состоянии оказалось невозможно, да и смысла не было. Краем глаза Макс отметил, что город очень интересный: центральная улица, потрясающий вид на горы, много разных деталей – глухие дворики, уютные кафе, масштабный порт...

   На вокзале Макс оказался, чуть только перевалило за полдень. Он проехал от «Венеции» через весь город на разваливающемся троллейбусе и, выйдя перед старым как мир огромным дореволюционным элеватором, перешел дорогу и оказался на маленьком вокзале Новороссийска.

   До поезда было почти 10 часов. Испытывая огромное желание выпить еще пива, и понимая необходимость купить что-то в дорогу, Макс снова уселся на лавочке с видом на пути, не в силах на что-то решиться, куда-то пойти, что-то сделать, с кем-то говорить...

   Трудно сказать, сколько так прошло времени – 2 минуты или 20. Солнце светило, как и положено летом в субтропиках, дождь больше не моросил, воздух прогрелся и стал густым влажным маревом. Максу нравилась жара, и он с наслаждением подставлял макушку южному солнцу, чувствуя, как кости черепа и кожа на шее становятся все горячее, и им овладевает сонливое безразличие...

   «Пассивный транс, это как медитация, – в полудреме думал Макс, – время ушло, жизнь продолжается... Оля тогда на ночном пикнике, кажется, говорила, что интересно на собственном опыте узнать, есть ли загробная жизнь – сегодня утром узнала, я помог ей, она ушла спокойно, почти безболезненно, расслабленной – так что тут плохого?...»

   – А ведь это убийство, – раздался дряблый, глухой и разбитый старческий голос рядом. Оказывается, Макс и не заметил, как рядом подсел какой-то старик. – Отнимание жизни, понимаешь? Человек рождается чтобы жить, женщина должна рожать – так устроено природой. Ты в это вмешался – расплаты не боишься?

   В изумлении Макс рассматривал старика больше, чем слушал. Казалось, это персонаж из прошлого сошел из 60-х и сидит рядом: очень старый, потрепанный черный мешковатый костюм, зато есть рубашка неопределенного цвета с галстуком, поношенные ботинки, кепка...

   И все же, что-то подсказывало Максу, что у него снова видение: голос был очень тусклый и тихий, глаза старика были совсем неживые – мутные и тусклые, а во всей его фигуре было нечто воздушное, эфемерное, словно ненастоящее...

   Макс решил снова проверить, не грезится ли ему старик. Зажмурился, помотал головой, пристально посмотрел на поезда и только потом снова посмотрел на то место, где был старик. Никого не было, он по-прежнему сидел один на серо-красной скамейке, краска на которой, казалось, сейчас расплавится и потечет от зноя...

   «Так, сходим с ума, – как-то тупо подумал Макс, – это просто твое подсознание, похмельное и усталое, спорит с тобой и подкидывает непонятные сюрпризы...»

   Он огляделся. На площади перед вокзалом почти никого не было. Какая-то бабка с мешком пряталась под переходом над путями, видимо, боясь пропустить свою электричку. Пропитый папаша сидел с пивом на скамейке в тени, пока двое его отпрысков лет семи-десяти от роду бегали вокруг в каком-то шизофреническом танце. Остальные спрятались от жары на вокзале или привокзальных магазинах и кафе.

   «У тебя просто тепловой удар, – объяснил себе происходящее Макс, – пора переходить к пиву».

   Чтобы не вернулось видение, Макс поспешно направился на поиски буфета. Он нашелся довольно быстро в отдельном крыле здания вокзала. Когда Макс вошел, ему навстречу выходила какая-то довольно пропитая дама лет пятидесяти, и никого больше не было в этом буфете-стоячкес ленивыми мухами, и буфетчицы в грязно-белом халате, безразлично оглядевшая Макса.

   Изучив неизысканное меню, Макс решил остановить выбор на единственном сэндвиче без майонеза (образование санитарного врача подсказывало, что в такую жару лучше брать пищу попроще) и двух бутылках ледяного местного пива. Он встал со своим обедом за крайний столик у открытого окна, чтобы можно былокак обозревать зал, так и успокаивать взгляд, наблюдая за поездами.

   Как только пиво подействовало, – сняло усталость и придало мыслям более спокойный характер, зал стал наполняться посетителями – возможно, прибыл какой-то поезд, потому что в здании вокзала послышалось оживление. Сначала зашла троица каких-то азиатов, которая купила в буфете только чай, а потом, подоставав из своих необъятных баулов какие-то чебуреки и пироги, стала это поглощать. Потом пришла пара явно выпивающих людей, какое-то семейство – типа того же, с которым Макс ехал до Анапы...

   Макс оперся на подоконник, допивая первую бутылку пива, стараясь сосредоточиться на каких-то постройках по ту сторону путей, как вдруг сбоку услышал какой-то грохот. Старик – тот самый! – лежал возле столика у входа, рядом лежал разбитый стакан и солонка, и его пытались поднять те самые азиаты.