Текст книги "Расплата (СИ)"
Автор книги: Андрей Кочанов
Жанр:
Роман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Андрей Кочанов
РАСПЛАТА
I. Макс
1
Макс Штайнер автоматически проверил все карманы: привычка быть собранным и организованным прошла с ним через всю жизнь.
А точнее, это была не привычка, а это было в крови с рождения: Макс Штайнер был немцем. А еще точнее, он был немцем частично: во времена Первой мировой войны Ганс, один из солдат немецкой армии, влюбился в прабабушку Макса, и во время спешного отступления своих войск остался у нее в подвале. История не сохранила, каким образом протекала их дальнейшая жизнь, как дезертиру удалось вписаться в действительность между войнами и революциями, решить вопрос с документами, и вообще – существовать. Возможно, в условиях деревни, куда уходили корни Макса, это было возможно. Для практичного Макса же всегда было загадкой, как они объяснялись? На каком языке – языке любви и жестов? Для дореволюционной России, где 8 из 10 были неграмотными, знание деревенской девушкой немецкого языка, равно как и знаниеязыка русского рядовым немецким солдатом было непостижимо.
Впрочем, чудеса случаются – и фактом является то, что от этой любви родилось двое детей – бабашка Макса Ольга (прадед, разумеется, называл ее на немецкий манер Хельгой), и ее брат Александр. Мальчик умер спустя 5 лет от брюшного тифа, а вот Хельга познакомилась с парнем из Калуги и переехала в 1937 году в этот областной центр, занятый в октябре 1941 года немцами, и в декабре того же 1941 от немцев же освобожденный.
Здесь же, в 1942 году, в роддоме у вокзала Калуга-1, за который и шли ожесточенные бои, родилась мать Макса Вера, и под конец войны, в том же родильном зале, ее сестра Варвара.
Вера познакомилась в 1963 году с агрономом из близкой к Калуге деревни Красный сад на танцах, и быстро вышла замуж – верила в судьбу, но в село не поехала, так что, какое-то время жили на два дома: в маленькой комнатке в коммуналке на улице Дзержинского, и в большом, крепком, деревянноми светлом доме, но без всяких удобств, в Красном саду.
Макс родился у своей матери довольно поздно, только в 1968 году, но родился Скорпионом, в новом роддоме, и единственным сыном. В загсе решение матери назвать сыном Максом пытались изменить и записать имя на привычно-официальный манер, Максимом, но та, неизвестно почему, настояла на своем.
Калуга нравилась Максу только в детстве. Центральный парк казался огромным сказочным лесом, в котором нравилось гулять не только с родителями, но и с друзьями, Колей и Ваней.
Впрочем, Макс и его друзья смелостью не отличались,и после пары неудачных столкновений с реальностью в виде пролезающих в парк с набережной Оки хулиганов, отбирающих монетки на мороженое и раздающих тычки, дальнейшее время препровождения после (да и во время) уроков свелось к катанию на кольцевом троллейбусе N3, и редким вылазкам в Березуйский овраг, который казался страшными джунглями.
Впрочем, у троицы здесь было свое укрытие – небольшой шалаш рядом с мостом, построенный кем-то довольно давно и на совесть. И когда все трое собирались, рассказывали друг другу городские легенды: например, что, когда в Калуге появился первый автомобиль, в 1904 году он свалился именно в этот овраг, и теперь по ночам призрак водителя бродит здесь с проломленным черепом. Если встретишь призрак водителя в день его смерти, 8 октября, то из оврага живым не выберешься, гласила легенда. Несколько лет мальчики собирались отправиться в овраг именно в этот день, но так и не собрались.
Разумеется, по городу гуляли имена тех, кто прыгал в овраг с целью самоубийства. В основном, с придыханием произносили имя Елены. Якобы, простая крестьянка влюбилась в неженатого секретаря обкома, когда он приехал в их колхоз. Елена отважилась и приехала к обкому – тому самому, который стоит белой крепостью между Центральным парком и Воробьевскойулицей, дождалась своего любимого, но получила отказ. Недолго думая, пошла к оврагу и сбросилась с него. Разумеется, теперь несчастные влюбленные ходили к оврагу послушать совета мертвой Елены, или хотя бы вечером услышать ее стон, чтобы пощекотать нервы – увы, кроме вечерних танцев в Центральном парке, других развлечений в послевоенной Калуге было немного.
Последние посиделки с друзьями в шалаше Макс запомнил по нескольким причинам. Мальчикам стало по 16 лет, и девочки их волновать стали больше, чем и друзья, и прошедшая где-то в далекой Москве сказочная Олимпиада, само слово о которой ассоциировалось с иностранцами, красными шариками и огромным плющевым мишкой, грустно улетающим в небо.
В тот день Макс с удовольствием рассказал друзьям еще одну городскую легенду, услышанную на рынке, во время похода с родителями за картошкой. Якобы, в последнем доме по Воробьевской улице, у самого спуска к Оке, перед Первой мировой жила девушка, безумно влюбившаяся в одного казака. Тот особой взаимностью не отвечал, но, в конце концов, чарам поддался и перед самым призывом на фронт они поженились. Наспех их обвенчали в Казанской церкви прямо через дорогу. С фронта казак не пришел – по крайне мере, к жене. Но слишком многие видели его или слышали о нем – причем, в неприглядном свете. Якобы, казак тот с войны вернулся, но не к жене, а в дом богатой вдовушки. Меняя дома и женщин, для несчастной полу-вдовы он оставался неуловим, и, в конце концов, она сошла с ума, но сошла специфически: помешалась на мужском половом члене. Все время говорила о нем, напевала неприличные песенки и частушки, и приставала ко всем встречным мужчинам без разбору, пытаясь разглядеть скрывающегося мужа.
«Так вот, – с удовольствием завершил Макс, – якобы та девушка до сих пор жива, ей уже за 90, с постели не встает и почти не разговаривает, но живет в том же доме на Воробьевской у реки. Причем, лежа, смотрит в одну очку в углу комнаты на потолке, неприлично при этом хихикая и пуская слюни – и окружающие уверены, что она там видит». Разумеется, сразу возникла идея пойти к тому дома и посмотреть в окна, но у Вани была намечена встреча с какой-то девочкой, а Коле надо было готовиться к олимпиаде по литературе. Так и разошлись.
Не долго думая, Макс обогнул на площади Старый Торг здание обкома, подивившись, какое же оно облезлое с другой стороны, и долго спускался по крутой Воробьевской улице к Оке. Вот и последний дом: каменный, два этажа, пыльные окна, занавешенные рукодельными белыми занавесками. Макс подтянулся к первому окошку: ничего не видно. Обошел дом за угол, здесь одна занавеска была чуть раскрыта. Макс подтянулся как мог: на случай наводнений уровень первого этажа был сделан довольно высоко. Комната была с деревянным полом, и в ней почти ничегоне было... Какой-то комод, вроде, но кровати нигде не было видно. Высокий потолок, где старая бабка видела мужской орган, терялся в неведомой темно-мутной высоте (или оконные стекла были такими мутными и пыльными?), и, к тому же, стало темнеть. Часов у Макса не было, и он не знал, сколько прошло времени, так что он поспешил домой. Родители ругались...
2
К 16 годам перед Максом встал выбор самоопределения. Не то чтобы советская школа не повлияла на его размышления, но одно он знал точно: в доблестные ряды Советской армии он не пойдет. В Калугу уже приехали первые гробы из Афганистана, но дело было даже не в этом: маршировать два года на плацу, чистить картошку и сбирать-разбирать автомат – зачем? ЭтогоМакс никогда не понимал... Следовательно, оставалось или поступать в вуз с военной кафедрой, или, по предложению отца-агронома, «сидеть в подполе на картошке», которое он делал толи в шутку, толи всерьез.
Для большинства проблем с этим не было – после школы Ваня, например, пошел учиться в Калужский филиал МАИ. Хотя военная кафедра там была, Ваня был не против двух лет службы, просто он хотел стать конструктором самолетов, да и с физикой и математикой у него, в отличие от Макса и Коли проблем не было. Коля поступил в Педагогический институт Циолковского. Очкарик, книжник – гуманитарий, он собирался отслужить, закончить институт и работать в школе, «как и все». Остальные мальчики и девочки тоже поступали или в МАИ, или «в пед», поскольку, кроме них, в Калуге после школы можно было еще учиться в медицинском училище.
Макс же любил только один предмет – химию. Толи молодая учительница, вызывавшая внутри странные томные ощущения, то ли удивительные превращения электронов и молекул в процессе химических реакций сделали свое дело, но выбор был сделан – ехать в Москву и поступать в медицинский институт.
Родители отговаривать не стали, предложили два раза в месяц приезжать за картошкой, салом и солеными огурцами, «Калугу с родителями повидать, да и свежим воздухом подышать». Наибольший энтузиазм в кампании по поступлению проявила бабушка Ольга (та, которая наполовину была Хельгой). Вдруг выяснилось, что судьбу врача она давно видела у Макса «на картах», и живет лишь потому, чтобы увидеть его поступление в институт. Странная она была, бабушка Хельга – крестилась на особицу, в пост ела только кукурузу и мед, зато в картах толк знала: гадать к ней ходила вся деревня, и всегда сбывалось. Кстати, никто не знал и не видел, где она хранит свои карты...
Так что, взяв у Коли учебники по литературе и биологии, Макс впервые в жизни отбыл на электричке в Москву. На вокзале собрались мать с отцом, и бабушка Хельга, окрестившая Макса своим особенным знамением, и отдав ему из своей волшебной колоды семерку бубнов на удачную дорогу.
Пыльная Москва жаркого лета 1984 года встретила Макса Киевским вокзалом, душным метро и приветливым Девичьим полем. Макс решил даже не пробовать поступать в другие институты – подал документы только в ПервыйМосковский,ордена Ленина медицинский институт имени Сеченова. Тот, который расположил свои основные корпуса между станциями метро Парк культуры и Спортивная, плюс разбросанные кафедры в учебных корпусах и больницах по всей Москве. Поступающих в общежитие не селили, и Макс вернулся в Калугу. К первому экзамену готовился основательно – с немецкой тщательностью: составил план и неукоснительно его выполнял: Химия органическая и неорганическая, периодическая система элементов, задачи на ионно-обменные процессы и окислительно-восстановительные реакции...
Ехать на первый экзамен, по химии, на вечерней электричке в Москву, ночевать на Киевском вокзале и потом сдавать его – не лучший вариант, но Макс справился с этим с немецкой настойчивостью: решил все задачи, сомневался только в одной. Кстати, когда-то на наступление однофамильца Макса, Феликса Штайнера, сам Гитлер возлагал последние надежды во время битвы за Берлин – и дляМаска тоже штурм столицы был подготовленной операцией...
Через три дня отец отправился звонить в соседний подъезд (ближайший телефон был только там) в «Первый мед», чтобы узнать оценку и узнать, стоит ли Максу ехать на следующий экзамен («двойка» означала, что остальные экзамены сдавать не нужно), но вернулся только через 2 часа в стельку пьяный: отмечал «пятерку». Остальные 2 экзамена были сущей чепухой, и поездки на них превратились в приятные июльские путешествия. На сочинении Макс писал заученные фразы про Пушкина, внутренне потешаясь над «величием поэта русского», на биологии благополучно вытянул билет про теорию Дарвина и плоских червей. За оба экзамена получил по «четверке» и в четверг, 31 августа был зачислен в число студентов на санитарно-гигиенический факультет. Выбор факультета был осознанным: брать ответственность за лечение больных людей не хотелось (разве что, Макс рассматривал возможность стать психиатром), а вот работать в СЭС, обследовать предприятия и выдавать предписания – то, что надо. (В крайнем случае, существовала возможность переучиться на психиатра).
Не в первый раз четверг становился у Макса «его» днем недели. В четверг он родился, по четвергам они собирались в Березуйском овраге (в этот день, на протяжении половины школьного срока, было только три урока), и в четверг был зачислен в один из ведущих вузов страны, доказав своим примером, что благодаря желанию и стараниям,для обычного парня из провинции, пусть и недалекой, это вполне возможно.
Макса поселили в двухкоечной комнате в обшарпанном общежитии воле метро Спортивная, на 5-м этаже (высоко забираться, зато не так шумно), в которую он, с сумкой, полной картошки и банок соленых огурцов, заселился в воскресенье, 3 сентября.
4-го сентября состоялась встреча с деканом, проходила она в Музее истории вуза, и на ней Макс понял: институт он закончит. Вечером того же дня вторую койку занял Глеб, проспавший, по его выражению, «встречу с этим, как его там, хмырем».
3
Глеб был персонажем колоритным. С момента знакомства с ним Макс и начал отсчитывать период своей жизни, который она называл в дальнейшем «управляемой деградацией», а себя «гнилым интеллигентом». На первый взгляд, Глеб был полной противоположностью Макса: парень из Сибири, не принятый в пионеры из-за хулиганства и полного отсутствия самодисциплины, прогуливал лекции («а зачем туда ходить?»), к зачетам и экзаменам готовился в последний момент («и без всяких там планов!»), мог спать сутками, или совсем не спать неделю, и при этом обладал поистине энциклопедическими знаниями (от Римского права и Раннего христианства до Нашествия Наполеона или той же Битвы за Берлин).
Но главное – Глеб виртуозно пил. Не выпить с ним было физически невозможно.Надо ли было готовиться к занятиям, зачетам и экзаменам, было ли какое-то дело, встреча или просто плохое самочувствие – попадание в сферу Глеба означало пьянку масштабов от всего 5-го этажа общежития до выхода к метро «Спортивная» и исполнения чего-либо типа «Малиновки заслышав голосок» перед гражданами и гражданками, погружающимися в метро.
Особым развлечением Глеба были «экстремалки». Так он назвал свои непредсказуемые вояжи, которыми обычно занимался 2-3 дня, и которые приходились на выходные, праздники или каникулы. Развлечение состояло в том, чтобы не брать с собой ничего, поехать на любой вокзал, сесть в любую электричку, которая идет подальше и ехать в ней, выходя по необходимости (выгнали контролеры), по настроению (полустанок понравился), или просто до конца. Дальше у Глеба и начиналась сама «экстремалка»: общение с вокзальными пьяницами и шлюхами, такими же пилигримами и священниками, ночевка у добрых бабушек или в сене, воровство яблок и овощей из огородов, выяснение личности в далеких подмосковных отделениях милиции... Глеб неизменно приезжал из своих «экстремалок» довольный, заросший, грязный, помятый и похудевший.
Макс с удовольствием принимал участие в пьянках и гулянках, которые Глеб организовывал постоянно, легко и свободно. В самом деле, так ли уж мало было у них общего? Да, Макса приняли в пионеры, но для него это было как фон и часть декораций – иными словами, ему было все равно, принимают его в пионеры или Гитлер-югенд, раз так надо – то и пусть. На приеме в пионеры в обкоме Максу поручили прочитать перед всем строем стих про Ленина – и он его выучил и выразительно прочитал, но только потому, что привык выполнять все качественно. В школе Макс тоже учился посредственно, кроме химии (да и то, мотивацией к ее освоению была учительница, о которой Макс постоянно вспоминал, и даже, выпивая с Глебом, не раз кричал:"Вот вернусь в Калугу и найду ее!И женюсь!"). Армия не обсуждалась – попасть в Афган или просто ходить строем под видом служения Родине Максу было неинтересно. Наконец, в институт оба поступили, чтобы уехать от родителей и почувствовать свободу. И пусть готовились к занятиям по-разному, сдавали неизменно на "3" или "4" – «чтобы отделаться».
Зачеты, а тем более экзамены, отмечались бурно. В середине 80-х особенно популярными в студенческой среде были: портвейн «777» («три топора»), любое дешевое вино, московское пиво, и конечно, «андроповка» – «Московская особая водка». Впрочем, Макс и тут с Глебом отличились: пили все это смешивая и по отдельности, создавая коктейли, и называя их по именам знакомых девушек (вино пополам с водкой назвали Лидией), происходящих событий (пиво пополам с водкой называли не «ерш», а «Смесь для мозга», или просто «квас»), или более поэтично (Байкал пополам с водкой или спиртом назывался «Икар»).
Миновав в январе 1986-го рубеж полутора лет с характерной для него самой тяжелой сессией (анатомия и гистология), компания окончательно пошла вразнос. Макс лишился девственности, причем произошло это как-то дико и непредсказуемо. В дни отмечания сессии одна иностранная студентка, гречанка довольно внушительных габаритов, не рассчитала силы и упилась вусмерть. Только слабое движение грудной клетки говорило о том, что тело, лежащее на кровати на 3-м этаже общежития, еще живо. 5 или 6 человек, в том числе Макс и Глеб, не преминули воспользоваться ситуацией, чтобы оприходовать это, и без того пользованное тело. Потом были еще и другие компании и девушки – не только из общежития, студенты и студентки Психфака МГУ, студенты более старших курсов и просто сомнительные личности, почему-то в большом количестве обретавшиеся по дворам возле «Спортивной» и употреблявших тройной одеколон. На вкус Максу он почему-то напоминал шампунь...
В институте на компанию смотрели сквозь пальцы: с успеваемостью больших проблем не было, а начавшаяся перестройка спасала от неизбежного вступления в комсомол и призывала относиться к сложным подросткам лояльно – как к «детям тоталитарного прошлого».
Год 1987-й принес с собой русский рок. После того, как Глебу попали в руки кассеты с записями Гражданской обороны, он словно обезумел: перестал вообще мыться и бриться, учебу запустил, и после драки со студентом-негром из Эфиопии ему предложили уйти в академический отпуск: покусился на дружбу народов! Отбытие назад в Сибирь было отмечено грандиозной пьянкой в первых числах сентября. «Зато на ГО схожу, – сказа на прощание Глеб». Домашних телефонов ни у кого не было, так что обменялись почтовыми адресами – впрочем, оба знали, что писать друг другу не будут.
Зато напоследок, в первых числах октября, съездили в «экстремалку». Глеб выменял у каких-то французов бутылку литрового джина на три бутылки «андроповки», ее и решили выпить на прощание. Ехать постановили в Бородино – вот уж где поля да раздолье, пей-гуляй не хочу! У Макса, только что перешедшего на 3-й курс, в этот день была практика по хирургии в 71-й больнице, так что Глеб, доживающий последние дни в общежитии, приехал к концу занятий, и они отправились к станции «Кунцево». Ближайшая электричка до Бородино была только через полтора часа, и первая половина бутылки была выпита прямо во дворе школы N 712, покоем расположенной неподалеку. В электричке была допита вторая половина, и началось исполнение песен групп «Гражданская оборона», «ДДТ» и «NautilusPompilius». Неожиданно выяснилось, что электричка идет только доДорохово, но что там происходило – вспомнить обоим было сложно, ведь была принята почти смертельная (а точнее, наркотическая) доза спирта. Вроде бы, было допитие бутылки на каких-то толи бревнах, толи шпалах, пляски на старом обветшалом вокзале... Макс очнулся в электричке по пути назад и один, Глеб приехал только утром – за вещами, днем у него уже был поезд до Омска...
Год закончился посещением Максом «Рок-панорамы». Несмотря на то, что «NautilusPompilius» выступали там в классическом составе, на Макса наибольшее впечатление произвели выступления тяжелых групп: «Арии», «Черного кофе» и «Круиза». Кипелов был пьян, Варшавский брал уму непостижимые ноты, а Гаина выдавал такие соло, что как-то слышанная Максом запись «Whitesnake» показалась по сравнению с этим детским лепетом.
4
Как-то через год Макс написал на адрес, оставленный Глебом, письмо, где спрашивал, будет ли тот возвращаться к учебе, но ответа не получил.
Без Глеба оставшиеся 4 года прошли быстро и довольно скучно. Новым соседом Макса стал Никита – тучноватый, скучный и пустой. Все его разговоры сводились к тому, что он получает «нужное образование», чтобы потом занять хорошее место, обрасти «нужными людьми» и «жить, как все». Макс не спорил. По выходным ездил за картошкой и солеными огурцами к родителям, лето проводил в деревне с отцом, попивая самогон и вяло обсуждая гремящую перестройку. Следил за афишами, и в 1988 году сходил на два десятка концертов всех любимых групп. В 1989-м побывал на Фестивале мира в Лужниках, но, кроме «Scorpions», никто впечатления не произвел, а вот на «PinkFloyd» не попал – билетов в кассах по рубль-пятьдесят не было, а у перекупщиков они стоили пятерку, а то и десятку – у Макса таких денег не было, а идти работать на стройку или по ночам разгружать вагоны, как делали другие студенты, желания не было. Набравшись нигилизма от Глеба, Макс думал о любой подработке так: «Наработаюсь еще».
После «Фестиваля мира» наметился явный спад активности, причем не только в плане концертов любимых групп. В Москве явно стала ощущаться обстановка постперестроечной неопределенности – улицы стали грязными, все в колдобинах, стали открываться какие-то рынки, где можно было купить и продать все что угодно. В коридоре общежития стоял телевизор – и все, что там крутили – Съезды народных депутатов, речи Горбачева, борьба платформ КПСС – наводило на тоскливые мысли.
Учеба тоже полетела быстрее – почти только практика в больницах, где прогулы отмечали редко, или циклы разных гигиенических дисциплин, которые были однообразны. Правда, было интересно на занятиях по эпидемиологии высчитывать циклы повторяемости разных пандемий...
Макс завел привычку бесцельно бродить по Москве, «осваивая» районы, в которых раньше не бывал. Как-то поехал на Горбушку, купил там за рубль кассету «ДДТ» и был очень рад, тем более, открыл при этом для себя Филевский парк. В другой раз целиком прошел Садовое кольцо. Кассету потом затер до дыр на магнитофоне, оставшемся от Глеба...
В июне 1992-го, сдав, наконец,госэкзамены, Макс получил диплом санитарного врача, причем в дипломе институт уже значился как «Московская медицинская академия имени И.М. Сеченова». Макс уже был настроен на то, чтобы вернуться в Калугу и отработать всю жизнь вКалужской городской СЭС, как Никита посоветовал: «нашел очень нужных людей, попробуй-ка в Люберцы». В голове Макса мгновенно сложился план: работать в районном центре Московской области, снимать квартиру, быть свободным и независимым.
Люберцы понравились Максу сразу же: что-то среднее между Москвой и Калугой. Грязь, пыль и обшарпанностьОктябрьскго проспекта и огромных промзон сочетались здесь с романтикой редких зеленых островков, мифическим кинотеатром «Октябрь» и чудесными овалами Наташинских прудов. Уже сойдя с электрички на станции «Люберцы-1», Макс знал, что хочет здесь жить и работать. Встретили его радушно, а главный врач Валерия Михайловна Серебренникова предложила на выбор работу на выбор: врачом по коммунальной гигиене, или по гигиене труда. Коммунальные объекты показались Максу ближе, и, устроившись с 1 августа на работу, он принялся с энтузиазмом обследовать отстойники, насосные пункты подачи воды, больницы и поликлиники, и, конечно, работать по жалобам.
Снимать квартиру ему не разрешили, т.к. пока что еще действовало правило, что должна быть прописка, хотя бы временная. «Да и не сдаст никто, не такой у нас город» – констатировала Валерия Михайловна, сидя в большом кабинете главного санитарного врача района, заставленного советской полуразрушенной мебелью, и Макс был определен в общежитие колледжа промышленных технологий на улице Мира, в пяти минутах от СЭС, ставшей уже тогда, правда, Центром госанэпиднадзора.
5
Работать в Центре Максу нравилось. На объектах встречали и провожали хорошо, бумажная работа спорилась, находить общий язык с клиентами, жалобщиками и коллегами удавалось, да и Валерия Михайловна была довольна. Ему нравилось утром идти на работу – а вечером нравилось идти с нее.
Большого удовольствия жить в общаге не было (комната хоть и на одного, но кухня и душ в конце коридора, полно шумных студентов и работяг), и Макса часто после «вечернего» (то есть намеченного после обеда) объекта можно было видеть с пивом на Наташинских прудах, в Центральном парке отдыха или в кинотеатре «Октябрь». Общаться было не с кем – да и желания к тому особенного не было. Зато впечатления обеспечивал верный магнитофон Глеба – к тому времени коллекция кассет стала насчитывать почти два десятка единиц.
Правда, как-то Макс разговорился с билетершей кинотеатре, та и поведала ему странную и страшную городскую легенду о кинотеатре.Оказывается, еще до перестройки, в городе стали проходить странные убийства – умирали ни в чем не повинные люди – мужчины и женщины, дети и подростки, молодые и старые, но главное – никак не связанные с преступностью и друг с другом, никому особенно ничего не должные, не участвующие в судебных тяжбах и вообще ни в чем особенном никогда не замеченные. Жертв обычно душили или закалывали шилом... Этот «воровской» способ отправки жертв на тот свет и натолкнул угрозыск, а точнее, одного любознательного следователя, на мысль, что единственное, что объединяет жертв – поход в кинотеатр «Октябрь». У всех были найдены билетики на один и тот же ряд, одно и тоже место... В общем, как понял Макс, местная преступность устроила себе такое развлечение: новичка отправляли на проверку, и он должен был выследить человека с этого места и убить. Также развлекались и бывалые уголовники. Кончилось все разгромом банды и казнью пятерых убийц, для которых их преступления были доказаны.
«Ну конечно, это был 13-й ряд, 13-е место?» – спросил Макс билетершу. «Не помню я, сынок, да и зрительный зал с тех пор отремонтировали» – сказала пожилая слеповатая лысеющая билетерша, похожая на моль...
После этого Люберцы стали Максу напоминать Калугу еще больше.
В 1993 году прописку отменили, и Макс снял себе однокомнатную квартиру на улице Космнавтов – в грязном, запущенном районе недалеко от Центра.
Перевезя пожитки на квартиру, Макс понял, что надобность в родителях отпала. Точнее, разрывать отношения он с ними не хотел, просто так получилось, что однажды, в день рождения матери, с утра он быстро убежал на работу, а после работы напился на Наташинских прудах до потери памяти с каким-то, потерявшим работу за пьянку и по сокращению на Заводе Ухтомского, интеллигентом. Сначала Макс хотел позвонить матери на следующий день – но не позвонил («посмотрим, что будет» – подумал Макс). Но ему тоже никто не позвонил – так больше Макс никогда с родителями не общался ...
Тогда же, в 1993-м, в традиции Макса вошли «экстремалки в Москву». Происходили они обычно в пятницу, когда Макс садился на автобус до Выхино, или электричку до Казанского вокзала, завязывал сомнительные знакомства, совершал ознакомительные маршруты, выпивая при этом коньяк или вино, или прямиком ехал на Горушку. Один раз купил там две кассеты начавших набирать силу экстремальных тяжелых групп – «ParadiseLost» и «Tiamat». Кассеты, разумеется, были пиратские, на них были написаны только названия групп, и первую кассету Макс потерял во время пьянки с какими-то рабочими с завода Хруничева, но вторая очень понравилась, и отлично шла с похмелья.
Макс по-прежнему ходил в «Октябрь». В 1996 году впечатление произвел фильм «Пуля», а, точнее, Микки Рурк в главной роли. Ну а настоящей «бомбой» 1997-го стал «Терминатор-2» – его Макс ходил смотреть три раза.
Осенью 1996-го купили компьютеры, и Макс стал первым, набирающим и распечатывающим акты, предписания и письма. Весной 1997-го он был назначен заведующим лабораторией излучений, и получил двоих помощников – одного по ионизирующим излучениям, другого по остальным излучениям – шуму, освещению и микроклимату.
Первая была женщиной и называлась Валентина Андреевна Липатова. Старалась давить авторитетом и поучать, но общий язык был найден. Второй был тоже возрастным помощником, и назывался Секуновым Геннадием Германовичем, которого коллеги называли между собой просто «Герман». Это имя Максу нравилось – ведь оно тоже было на немецкий манер – и с помощниками у Макса сложились хорошие отношения.
Тогда же, в апреле 1997-го он впервые вышел в Интернет.
Как заведующему, Валерия Михайловна предложила Максу отдельный кабинет, но Макс отказался – тогда надо было бы «выселить» Валентину Андреевну, и он остался в большом холодном кабинете вместе с Германом, да и отношения в команде стали еще лучше. Зарплата стала больше, были куплены новые кассеты, костюм, джинсы, рубашки, майки, и новый шкаф в съемную квартиру.
В середине 90-х оживилась и концертная жизнь. Максу очень понравились презентация «Титаника» и «Акустика» от «NautilusPompilius», программа «От и до» ДДТ, «Сделано в России» Арии...
Макс вспоминал и своих родителей, и друзей, и Калугу, и бабушку Хельгу – ее бубновую семерку Макс носил всегда с собой, в бумажнике на почетном месте. «Как там сейчас они, интересно?» – иногда думал он, растягиваясь на невероятно уютном советском диване из дуба с бархатной красной обивкой, перед тем как уснуть. Иногда снились улица Ленина, Центральный парк, Березуйский овраг и странный дом у Оки, учительница химии, калужский вокзал, а иногда «экстремалки» с Глебом, общежитие, дворики возле «Спортивной»...
В апреле 1998-го случилась самая мощная экстремальная поездка на Горбушку: Макс начал выпивать уже в Центре – отмечали день рождения Германа, и пили прекрасное белое полусладкое вино с Люберецкого винзавода. И хотя выпито было немного, на приключения потянуло. В электричку Макс взял еще одну бутылку вина, на Горбушке сразу завязал разговор с одним из полузнакомых продавцов. Купив у него кассету какой-то новой группы «Сплин», знакомцы перешли в Филевский парк и «вдарили по коньяку». Вышли, кажется, где-то у метро Кунцевская, исполнили что-то из ДДТ и Наутилуса, и как Макс добирался обратно – он уже не помнил...
Первой мыслью попробуждении была: «Я забыл выключить на работе компьютер». (Первые настольные ПЭВМ с большими мониторами быстро нагревались и могли перегореть, если не был включен режим «сон»).
Привычным движением обшарив карманы на предмет наличия паспорта, удостоверения и бумажника, Макс поплелся на работу, зная, что с похмелья, во-первых, важно походить, а во-вторых, важно похмелиться. «Не могли они вчера выпить все вино» – тяжело думал Макс, прекрасной погодой конца апреля идя на работу.
