Текст книги "Расплата (СИ)"

Автор книги: Андрей Кочанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

   Компьютеры оказались выключены (видно, Герман навел порядок), и осталось еще полторы бутылки вина. Так что, в пустом здании с охранником, Макс расположился в своем кабинете, потягивая вино, закусывая остатками вчерашней еды, и слушая «Tiamat», который еще пришлось поискать в Интернете, и воспроизводился с подвисаниями...

   Повинуясь какому-то импульсу, Макс набрал в поисковой строке запрос «сайт знакомств», и открыл первый попавшийся. Сайт назывался «Maybe.ru» и содержал всего около полутора тысяч анкет. На второй страницу сразу обратила на себя внимание анкета Оли.

II. Оля

1

   Макс никогда не искал случайных связей – они находились сами. На концертах и пьянках, благодаря непосредственному характеру Макса и непринужденной манере общаться, возможности угостить за свой счет, и общей моде на рок-музыку.

   Но здесь было что-то новое. С фотографии на анкете на Макса смотрела девушка с хрупкими чертами лица, тонкими губами, очень грустными карими глазами и длинными жидкими русыми волосами. В графе «дата рождения» стояло «1980», «место жительства» было обозначено как «Анапа», а в интересах значились «философия, эзотерика, музыка и ничегонеделание»."Цель знакомства" была обозначена как «просто общение», «любимый цвет» – «черный», а «цель регистрации» – «просто так».

   Максу анкета сразу понравилась. Он никогда не был на море, а в отпуск всегда или ездил к родителям, или гулял по пыльным Люберцам. Он сразу написал Оле о себе, кратко, но по делу: сколько лет, любимые группы, желание попасть на море, узнал про рост и вес...

   Оля ответила спустя полчаса, когда Макс уже собирался отключать компьютер и двинуться к себе. И Макс понял, что не ошибся. Оля писала, что ее рост 172 см, вес 55 кг, Анапа ей нравится, и, хотя солнце любит не очень сильно, она с удовольствием поможет Максу отдохнуть на море.

   Вообще, на все вопросы Оля отвечала прямо и кратко – и Маску это нравилось. Нравилось не только потому, что отвечало его немецкой натуре порядка и четкости, но и потому, что манера такого общения отличаласьот таковой у большинства девушек и женщин, с которыми он до этого сталкивался. Эту манеру Макс называл про себя «наведением тумана» – побольше неопределенности, намеков, неясного флирта, а точнее – попытки что-то выторговать для себя (рестораны, подарки, пышные ухаживания, комплименты и цветы), в обмен на свою внешность. Макс таких девушек не осуждал, но и общаться с ними большого желания не было.

   С Олей все было прямо наоборот. Она рассказала о себе, и в ее биографии не было чего-то скрытного или туманного. На вопросы о том, зачем она разместила анкету, она отвечала в том духе, что общаться ей не с кем, подруг нет, живет она одна, и кроме того, у нее есть просьба в деле, в котором может помочь любой человек, но лучше, если это будет простой парень вроде Макса.

   8 мая Макс побывал на своем лучшем, и, как показала жизнь, последнем концерте. Уже во время последней «экстремалки», он увидел грязно-желтые афиши с анонсом концерта «Сплин» в ДК «Меридиан». Пиратская кассетас альбомом «Коллекционер оружия» ему очень нравилась, и 30 апреля, на волне знакомства с Олей, и с желанием испытать новые ощущения, Макс поехал к метро Калужская и купил себе билет на этот концерт.

   К ДК приехал за два часа с желанием, во-первых, посмотреть бывший вход на бывшую станцию «Калужская» (когда она была конечной), а во-вторых, конечно же, выпить. Бывший вход нашел легко: типичные стеклянные двери, хоть и были закрашены почему-то белой краской, легко угадывались, а здание, хоть и принадлежало теперь УВД на метрополитене, по форме было типичным вестибюлем метро 60-х.

   Прямо здесь же, у бывшего входа в метро, Макс свел знакомство с какими-то двумя то ли хиппи, толи панками. Оказалось, что они приехали на концерт на электричке из Подмосковья и искали ДК, рванув по ошибке,при выходе изметро, в другую сторону. Сначала общение спорилось: быстро сообразили взять полтора-литровую бутылку джина с тоником, и расположились недалеко от бывшего вестибюля в каких-то кустах, распивая джин с тоником из тонких пластиковых стаканчиков без закуски. К концу бутылки у Макса пропало желание общаться с этими путешественниками, поскольку выяснилось, что приехали они только «потусоваться, поколбаситься», из песен «Сплин» слышали только 2-3 хита, которые крутились на радио, и понятия не имеют, что это за группа, откуда, как давно существует и сколько выпустила альбомов. Макс считал такой подход к делу невежественным, и, якобы отлучившись пописать, побрел по мелкой дороге в сторону от ДК, имея, правда, в голове компас с ориентиром цели – немецкая точность не давала сбиться с пути.

   Буквально через пару минут он наткнулся на еще одного рок-осмыслителя – неопределенного возраста, он просто сидел на небольшом полусгнившем бревне и тоже употреблял вошедший в моду джин с тоником. Осмыслитель представился, но Макс тут же забыл его имя, зато общение удалось – пилось с поклонником новой рок-волны легко и свободно, и, к тому же, он был прекрасно осведомлен о новостях общих с Максом исполнителей, тем более, выяснилось, что они вместе были не нескольких концертах. После «Коллекционера оружия», поведал осмыслитель, «Сплин» выпустили еще 2 альбома, но «Коллекционер оружия», конечно же, все равно лучший.

   Сам концерт прошел как в тумане, но не в смутном тумане предрвотного состояния и падений в канавы, а в тумане эйфории. До ДК шли уже обнявшись, и вовсю исполняя песни с «Коллекционера». Войдя без всяких препятствий, стопы приятелей направились в бар, где было куплено еще по сине-красной банке джина с тоником. Места оказались сидячие, но никто не сидел, а все стояли, прыгали и танцевали как могли. Концерт начался с самой небольшой задержкой, появление группы на сцене вызывало у всех дикий восторг, и с этой минуты, и до тех пор, пока в воздухе не растаял последний звук, Макс хлопал в ладоши, и чуть их не отбил друг от друга.

   После концерта договорились еще встретиться, в метро Макс ехал оглушенным каким-то счастьем, и впервые подумал, что Москва стала его третьим родным городом, после Калуги и Люберец.

   К концу мая переговоры с Олей, идущие в легкой и непринужденной атмосфере, обрели конкретную форму встречи, и как только пришел 45-дневный срок – до начала отпуска на работе и поездки, Макс съездил на Казанский вокзал и купил себе билеты на поезд: на 20 июля до Анапы и на 31 июля – из Новороссийска назад (хотелось посмотреть еще один город).Оля предлагала Максу остановиться у нее, но особенно не настаивала, и, по ее стеснительной натуре, Макс понял, что ему лучше будет подыскать съемное жилье – впрочем, Оля заверила, что с этим никаких проблем быть не должно.

   Оставшиеся недели до встречи прошли в выяснении взаимных биографий, предпочтений по противоположному полу, еде, выпивке, музыке, и тому подобным вещам.

2

   Мать Оли была из Архангельска. Простая, скромная и тихая, из бедной семьи. «Не то чтобы посмотреть на мужчину, даже глаза бы не подняла никогда», – писала про нее Оля. В 1978 году, когда ей было 18 лет, ее отправили в один из анапских санаториев лечить малокровие. «Такая бледная всегда была, кожа иногда как будто светилась... прямо как у меня», – уточняла про мать Оля.

   Неизвестно, что привлекло ее в местном парне, сразу после школы отправившемуся работать на Анапский винзавод, только по возвращению в Архангельск она окончила 2-й курс педучилища, забрала документы и перевелась в Анапу. Тем же летом, через год, поженились, а еще через год, а день открытия Олимпиады в Москве, родилась Оля.

   «Я думаю, – писала Оля, – что мать подкупила твердость, решительность отца. Хотя и работал на винзаводе, выпивал очень умеренно, и больше не с работниками, а с близкими друзьями и дома. Потом, ждал маму целый год, писал ей такие письма, что у меня слезы текли (ма мне читала), дождался, получили в 1987-м от завода квартиру, в которой я тебе и пишу сейчас, ну и... были обычной семьей. Я, конечно, хотела братика, но он так и не появился. Мама работала в школе, но, по-моему, ей это не особенно нравилось...»

   Семья разрушилась с окончанием перестройки. В 1992-м винзавод перешел на трехдневку, а потом и на двухдневную рабочую неделю, ходили слухи о его полном закрытии, зарплату задерживали на месяц, потом два, три... Отец думал устроиться на Темрюкский коньячный завод, но там дела шли не многим лучше, да и нужно было бы переезжать. Можно было бы решить и с этим, но отец тогда по-настоящему запил. «Наверное, ум наш так устроен, – писала Оля, – все время нужно что-то делать... Отец был человек деятельный, на заводе многое предлагал, его ценили. А тут два в неделю работаешь, и то часто неполный день, остальное время под рукой дешевое вино и коньяк, такие же отчаявшиеся мужики...»

   В августе 1994-го у отца случился первый инфаркт, после которого он дал торжественную клятву не пить больше никогда, и переехать «хоть в Москву», но найти работу. Сумрак немного развеялся: приватизировали квартиру, стали искать работу, появилось несколько вариантов в Новороссийском порту и Ростове, но в марте 1995-го у него случился запой – на тот раз последний, сердце не выдержало. И Оля описала грустные похороны отца под холодным мартовским небом – за счет завода, поскольку у самих денег было только на еду.

   Осенью того же года у матери снова обострилось малокровие – почти не работала, сидела все время на больничных,ездила обследоваться то в Ростов, то в Краснодар. Дали направление в Москву, в онкоцентр, но не поехала: «уже тогда, наверное, чувствовала, что долго не проживет». В Москву отправили только мазки крови, и через 10 дней пришел диагноз: «Эритробластный лейкоз?».

   Побывав в библиотеке, почитав нужную литературу у подруги, которая училась в медучилище, Оля поняла, что даже если лейкоз перейдет в хроническую форму, матери осталось недолго. «Мы с мамой поговорили прямо, я ей сказала, что думаю я, а она мне ответила, что думает она, – писала Оля Максу, – и мы как-то успокоились. В те три месяца, что оставались маме, много шутили, играли в карты, иногда даже пили вино, гуляли в Ореховой роще и один раз даже устроили пикник в горах. Мама рассказывала, что до моего рождения у них с папой была традиция устраивать пикник на этом месте».

   Мама умерла в апреле 1996-го, за три дня. В пятницу потеряла сознание, в воскресенье умерла в Анапской городской больнице...

   Ее хоронили как и отца, от работы, то есть за счет школы. Мать хотела, чтобы Оля ехала назад в Архангельск, к бабушке. Ее логика была простой: ее болезнь от жаркого южного солнца, и, «раз все наши предки, Оленька,с Севера, тебе лучше жить там. Оленька, я уехала оттуда, и кроме тебя, не нашла здесь счастья, так что и тебе лучше вернуться, хоть за бабушкой посмотришь...»

   Но Оля не поехала в Архангельск, в котором даже не была. Она вела переписку с бабушкой, но написала ей сразу и прямо: пока не закончит учебу, думать о переезде не будет. Тем же летом 1996-го она поступила в педучилище на Астраханской улице -тоже самое, которое когда-то закончила ее мать, и сейчас уже заканчивала 2-й, предпоследний, курс.

   «Есть причины, – прочитал Макс от Оли в последнюю их переписку перед отъездом, – по которой я не поеду в Архангельск и не закончу училище. Будет интересно – расскажу и все узнаешь...»

3

   Итак, Макс еще раз проверил все карманы, подхватил рюкзак, купленный возле станции Люберцы-1 еще во времена поездок к родителям, закрыл свою съемную квартиру и поехал на электричке на Казанский вокзал, откуда через 2 часа отправлялся поезд в Анапу.

   Макс не любил мотаться с большими и тяжелыми сумками «до отрыва рук». Возможно, это была одна из психологических причин, почему он перестал общаться с родителями. Но сейчас думать об этом не хотелось – впереди была поездка на море и встреча с Олей.

   Поезд оказался старый, еще советских времен, проводница большой, старой и разползшейся, уставшей и разочарованной в жизни бабой, а соседи по купе – предсказуемой семьей, в которой все безумно устали и тихо ненавидят друг друга. Макс до этого не ездил на поездах дальнего следования, но ничего из этого его не удивило: слишком много слышал о поездах от коллег и случайных знакомцев.Поэтому он и взял себе места в оба конца поездки в купе, а не плацкарте – средства позволяли, да и рост в 180 см предполагал наличие возможности ехать с относительным комфортом.

   Семья попутчиков оказалась из Краснодара (в Москве добывали направление отцу семейства), и состояла из узкогрудого отца-туберкулезника, который направлялся в один из пансионатов возле Анапы, его огромной жены и разбалованного первоклашки. Максу и здесь удалось применить свои навыки общения: он рассказал о своем желании отдохнуть на море, семья его выбор одобрила, и угостила отличными кубанскими помидорами.

   Впрочем, в купе с попутчиками Макс много времени не проводил. Когда из семейного чемодана были извлечены традиционные железнодорожные закуски – жареная курица, огурцы, помидоры и яйца, Макс направил стопы в вагон-ресторан. Много слышал Макс от коллег и собутыльников страшные истории про отравления и ограбления в поездах, но его дебют прошел успешно: в ресторане почти никого не было, шашлык, салат и вино были вкусные, и не по такой космической цене, как он представлял себе.

   Остальное время было потрачено на два ночных беспокойных переезда, прогулки по станциям, когда стоянка была больше 10 минут (с немецкой точностью Макс заходил в вагон за 5 минут до отправления), и «медитацию» (глядение в окно) в тамбуре.

4

   Макс увидел ее сразу: маленькую, щуплую фигурку на аллее, ведущей от выхода с вокзала к стоянке автобусов и маршруток в сторону города. Оля оказалась точно такой, какой рисовало воображение Макса: ростом за счет худобы казалась еще ниже, чем есть, редкие русые волосы распущены, их развевает южный теплый ветер, на девушке была джинсовая юбка по колено, белая рубашка с короткими рукавами и потертые балетки. Словом, они представляли собой типичную анапскую пару 90-х: парень с рюкзаком, приехавший из большого города, в черных джинсах и толстой черно-коричневой рубашке в крупную клетку, мода на которые как раз только начала отходить, и местная девчонка – студентка педучилища.

   – За прибытие в город Анапу! – весело сказала Оля, и расцвела какой-то восхитительной улыбкой, которойМакс до этой минуты ни у кого не видел.

   И не успел Макс что-то ответить, как Оля достала из маленького потертого рюкзачка (наверное, на учебу с ним ходила) пластиковую бутылку с красной жидкостью с рубиновым отливом и две щербатые кружки. Пить вино на скамейке возле вокзала было, с одной стороны, таким знакомым по «экстремалкам» делом, а с другой стороны, настолько необычным – почти за полторы тысячи километров от дома, с девушкой по переписке, да и вино было очень непривычным. У вина из бутылок и пакетов в Москвеи Люберцах неизменно был какой-то противный привкус чего-то горелого и спертого, а здесь словно виноград превратился в жидкость: спирт не чувствовался, не оставлял во рту противного послевкусия.

   Время словно остановилось. Большинство пассажиров, красные от пота, задыхающиеся под грузом огромных чемоданов, уже распределились: кто-то сел в автобусы санаториев, кто-то в такси, кто-то в маршрутки, идущие в центр города, а некоторые отправились пешком к ближайшим жилым кварталам на Пионерском проспекте.

   – Сейчас, все эти мухи рассосутся, и двинемся с тобой, ты ведь торопишься искупаться в море? – болтала ногами Оля на старой деревянной скамейке в зарослях кустов.

   – Я почти тридцать лет не видел моря, так что пару часов могу и подождать, – отвечал Макс, играя на солнце вином на дне кружки.

   – Слушай, тебе наверное непривычно пить вот так, у вокзала, в кустах? – вдруг забеспокоилась Оля.

   – Не только привычно, но и комфортно и интересно, – сказал Макс, и пояснил Оле про «экстремалки».

   Оля слушала с интересом. Максу показалось, что она раньше представляла жизнь в столицах как нечто степенное, связанное с сидением в ресторанах, походы театры и кино и нанесение визитов друг к другу в костюмах и по выходным.

   – М-да, представляю «экстремалку» у нас, – задумчиво сказала Оля, – автобус в поселки ходит раз в сутки – утром туда, а вечером обратно. Если только накачаться вином и в полях ночевать остаться, но лишь бы змеи не покусали...

   Оба рассмеялись, и пожалели, что вино так быстро кончилось... Впрочем, к идее «экстремалки в поля» решили еще вернуться. Дальше грязная, душная, засиженная мухами маршрутка понесла их в сторону Анапы. Разговор, «смазанный» вином, шел легко и свободно, и Макс поймал себя на мысли, что уже задерживает взгляд на тонких губах Оли, на ее развевающихся на ветру волосах, ее немного водянистых серых глазах...

   – Сейчас найдем тебе жилье, через час уже сидеть, сохнуть на Солнце будешь, – деловито рассуждала Оля.

   – А где же море, в какой стороне? -Макс почти высунулся из окна маршрутки.

   – А оно с двух сторон Анапу омывает, – поясняла Оля, вытягивая изящную руку с каким-то запредельно тонким запястьем, – вот там и там.

   – Те белые шары – обсерватория? – спросил Макс, показывая на горы вдали, которые видел впервые в жизни.

   – По-моему, какие-то военные объекты, – поясняла Оля, – у папы был приятель оттуда, все спирт носил (Макс заметил, как по серому взгляду пробежала печальная дымка). – Но, по-моему, года 3 назад часть оттуда ушла.

   – Смотри, сколько планов, – вертел головой Макс, рассматривая показавшийся за окном частный сектор города, – в горы сходим, в поля съездим!

   – Давай тебя устроим сначала и в море искупаем, – смеялась Оля. Смех у нее был суховатый, как у человека, уже много пережившего и потерявшего. Макс подумал, что, несмотря на 12-летнюю разницу в возрасте, Оля – тоже, как и он, «человек 90-х» с присущими им не только манерой одевать что под руку попадет, но и мрачноватым юмором и относительным цинизмом.

   Вышли на Гребенской улице и стали подыскивать Максу жилье. Это удалось не сразу: большинство сдаваемых номеров было двухместными, в центре было очень шумно и мало зелени, и жить в окружении ночных баров и дискотек не очень хотелось. Так что парочка продвигалась по улице все дальше от Центра, по наитию сворачивая то на улицу Маяковского, то на улицу Толстого, в итоге сняв Максу отличную большую комнату в отдельном домике на одном из Партизанских проездов.

   – Здесь вообще-то уже ближе другой пляж, галечный, – поясняла Оля, – но если он не понравится, на Центральный тоже ходить не так далеко.

   – Надеюсь, здесь на набережной есть ресторан, – Макс решил взять инициативу на себя, рассматривая тонкие ключицы, проступающие через белую обтягивающую рубашку.

   – Не знаю, – Оля неопределенно повела плечами, – здесь полно всяких санаториев, так что должно быть.

5

   Оля оказалась идеальной в обхождении: слишком скромной не была, от приглашения в ресторан не отказалась, но «туман» не наводила, была естественной, болтала умеренно, о чепухе вроде цен на одежду не разговаривала, болезненные темы вроде смерти родителей не обходила, хотя и сама не поднимала.

   После ресторана в тот первый день они пошли на галечный пляж и долго купались. Хрупкое Олино тело залезло в воду легко и свободно, как рыба, а вот Макс долго поеживался (он представлял южное море, все же, теплее), переступая на скользких камнях, пока наконец не поплыл. Это было чудесно: купаться в чистейшей воде, в которой видны стайки микроскопических рыбок, аурелии, камни на дне, поросшие ярко-зеленым мхом...

   День, начинавшийся с «медитации» в опостылевшем поезде и вдыхания куриных запахов, оказался словно перенесен в рай. Макс почувствовал это, когда они с Олей шли прямоугольными улицами Анапы в ресторан на набережной, и по всем улицам разносился пряный запах всевозможных цветов. Быстро темнело, Оля надела какое-то вечернее платье – снова до колена, зато с широким вырезом на спине (Максу показалось, что платье было мамино), так что, идя за ней, на дорогу он смотрел мало – больше на тонкие изящные лопатки, проступающие сквозь тонкую кожу у глубокого разреза платья.

   В ресторане поговорить особенно много не удалось: играла живая музыка и многочисленные посетители, разогретые вином, коньяком и чачей, громко что-то обсуждали – иногда сквозь общий гомон проступал характерный южный выговор.

   Поэтому, когда они вышли в южную ночь и прошли буквально 5 минут, тишина ночного вымершего города опустилась на них приятно и мягко. Они шли снова по Гребенской улице – как и днем, но с тех пор, казалось, прошли недели, если не месяцы. Перешли на Маяковского.

   Работа, институт, родители, коллеги, Калуга, Люберцы – все это, казалось, отступило куда-то очень далеко и по времени, и по расстоянию. Впервые в жизни Макс понял, что по-настоящему расслабился. Это было не расслабление пьяного угара, не сексуальный выплеск, не приятное ощущение расслабленного тела после долго сна – это было расслабление именно во всем – в душе, в почти тридцатилетнем теле, в сознании. Мысли перестали роиться в голове, не тревожило ни прошлое, ни планы, ни будущее.

   Сначала Макс думал, что они с Олей просто идут одной дорогой, а потом разойдутся каждый в свою сторону. Но когда справа показались черные заросли, Оля остановилась.

   – Ореховая роща, можно сказать, парк моего детства, – пояснила Оля, – а вот здесь я и живу. Тонкой рукой она указала на красно-белую облупленную семиэтажку, которая фасадом выходила на парк. – Зайдешь?

   – Да с удовольствием, – сказал Макс, чувствую приятную интригу и готовность к любому развитию событий.

   Квартира оказалась двухкомнатной, маленькой, с растрескавшимся паркетом и старыми коврами, маленькой кухней и перекошенными, много раз крашеными окнами, но очень уютной.

   Макс отыскал магнитофон, посмотрел на несколько рядов кассет на столике. На части названий не было, других он не знал. На русском языке названий не было, некоторые названия он слышал раньше – Scorpions, Whitesnake.

   – Часть отец покупал в Краснодаре, – пояснила Оля, – мне все это кажется старомодным, не хватает драйва и пофигизма, так что часть купила я, – и улыбнулась своей неповторимой улыбкой.

   – Попробуем вот это, – Макс снова взял на себя лидерство, ставя заветную кассету «Коллекционера оружия». Он взял ее с собой... даже не зная зачем, скорее как талисман, или свидетеля того, что где-то далеко есть московская-люберецкая жизнь, и вот она и пригодилась. Ведь у него тоже был с собой рюкзак, уже освобожденный от большей части вещей, в котором были только кошелек и мокрые плавки с полотенцем в пакете.

   – Устраивайся, – Оля указала на пол возле кровати. Она уже принесла бутылку какого-то вина, штопор и два бокала – запыленных, но изящных.

   Когда Макс открыл и налил по половине бокала (все тот же рубиновый отлив цвета!), Оля отпила глоток и словно замерла, вслушиваясь в странную музыку альбома.

   – Какая интересная музыка. Необычная... Ты не против, если я пару дней кассетку твою погоняю? – и посмотрела на Макса своими глазами, которые при искусственном свете стали чуть зеленее и темнее.

   – Конечно, хочешь забирай себе! Ты столько для меня сделала, а я что, себе еще одну кассету не куплю? – совершенно искренне распоряжался Макс, уже жалея, что не взял кассету с «Tiamat». Их густая вязкая музыка очень подошла бы к обстановке южной черной ночи, вина и всей этой интимной остановки.

   – А мы как с тобой, роман крутить будем? – Оля настолько резко повернула разговор, что Макс сразу не нашелся, что ответить, только вертел бокал в руке. Впрочем, то, каким тоном она это спросила – совершенно не игривым, а простым, будничным, подсказал ему нужные слова.

   – Можем, – он подыскивал слова, а Оля слушала, – а можем и нет. Таких отношений, чтобы встречаться, свидания, подарки или жить вместе, у меня не было. Я думаю, что это некоторое напряжение, политика, система. Если тебе это интересно и позарез нужно – я готов попробовать, потому что мне с тобой легко и хорошо. А я если что-то пойдет не так? Не забывай, через 9 дней я уеду, а ты останешься. Не в моих правилах кого-то использовать и бросать. Скорее, я приехал дать тебе компанию, общение, свой мире до той поры, пока это не напрягает. Так что, можешь считать меня нерешительным, но тут выбор за тобой.

   Немного помолчали.

   – Хорошо, что ты все это сказал. Я тоже не хотела бы игры, в каком-то варианте с ребятами из группы я это проходила, и сейчас тоже здорово было бы просто иметь компанию поболтать и «поэкстремалить», – она улыбнулась своей фирменной улыбкой, они рассмеялись, и неловкость момента была снята.

   – Платье мамино? – Макс был как всегда прост и прям.

   – Ну да, а как ты догадался?

   – Старомодное, от него веет временем, – пояснял Макс, – если бы его покупали тебе, на нем бы не было налета десятилетий. К тому же, спину слишком сильно открывает...

   – Мама была моего телосложения, но после родов, конечно, корма несколько раздалась, и на ней платье сидело лучше, – буднично пояснила Оля.

   Неожиданно она встала и куда-то пошла.

   – Я тебя обидел? – затревожился Макс.

   – Ты чего, нет конечно, – Оля неожиданно наклонилась и поцеловала его в левую щеку. – Я сейчас.

   Макс остался сидеть и ловить за хвост какую-то толи мысль, толи ощущение. Переставил кассету на вторую сторону.

   – А вот это шила сама, по выкройке из журнала, – Макс повернулся к Оле.

   Та стояла в дверном проеме. На ней было очень тонкое, желтое платье, которое с бледным цветом кожи смотрелось несколько болезненным. Тонкая талия была подчеркнута толстым лакированным ремешком. С одной стороны платье было очень коротким, а с другой было ниже колена – эта разная длина просто не давала отвести глаз, притягивала своей кокетливостью. На ногах были черные блестящие балетки.

   – Да, это куда лучше, – голос Макса немного дрогнул. – Но с твой бледнотой и этим светом... Добавить цветок какой-нибудь розовый или брошку...

   – При дневном свете лучше, – Оля погладила платье в районе правого бока. – Не против, если я в нем с тобой куда-нибудь завтра схожу?

   – Я «за», – Макс подумал, что как бы было здорово, уехав, увезти с собой фото Оли именно в этом платье, и именно стоящую в этом проеме.

   Еще минут 20 поболтали, допили вино, и Макс вышел снова в южную ночь. До Партизанских проездов было рукой подать, и он не поддался искушению срезать путь через мглу Ореховой рощи – сказалась немецкая пунктуальность: это намечено потом.

   Зашел к себе, развесил мокрые плавки, лег на кровать. И перед тем, как уснул, понял, что это было за ощущение, которое он испытал, когда Оля поцеловала его. Макс понял, что за 30 лет своей жизни не испытывал еще ничего более эротического.

6

   Оставшиеся дни пролетели как один чудесный миг.

   Оля приходила часов в 10-11 в Максово жилище в купальнике с повязанным поверх него потертым парео, ставила сумку («Мама с ней на работу ходила» – пояснила она) на единственный шатающийся стул, доставала оттуда неизменную бутылку сухого вина, виноград или пару персиков. Вино разливалось в щербатые кружки, позаимствованные с сальной кухни дома с синей крышей, и начинался завтрак.

   Каждый день пара планировала что-то необычное – «чтобы дни отличались друг от друга», как важно пояснил Макс, и после купания на галечном пляже что-то предпринимали.

   На второй день, как и договаривались, Макс с Олей в том самом желтом платье сходили еще раз в роскошный ресторан на набережной, и Максу показалось, что в ресторане больше бандитов и каких-то прочих сомнительных личностей, чем отдыхающих, санаторских и местных.

   На третий день попытались искупаться на Центральном пляже. Но Максу не понравилось обилие народа и слишком мелкий берег. На четвертый день ночное течение прибило к пляжу обилие зеленой массы водорослей, вид играющихся детей в которой отвратил Макса от этого места окончательно («Какая антисанитария!» – говорило в нем образование). Зато весело прокатились на «банане», который вывез их далеко в море и целых три раза самым жестоким образом скидывал в море. В последний такой раз, когда Макс помог залезть Оле на «банан», его руки скользнули по ней от боков до икр, и, несмотря на теплую воду, по телу пробежала прохладная волна мурашек...

   Пятый и шестой дни прошли в «экстремалке», которую продумывали с завидным Максовым тщанием. Утром с экскурсией отправились на вулкан «Тиздар», где почти час кувыркались в зловонной жиже, которую намазывали на себя жирными слоями с благоговейными видом артритные тетки и простатитные мужчинки. Потом, немного отмывшись от грязи и предупредив экскурсовода, что в Анапу они возвращаться не будут, двинулись по берегу Азовского моря. Пройдя километра 2-3, вышли на прекрасный, песочный и очень чистый, а главное – безлюдный пляж (видимо, поселки остались далеко), и долго купались в волнах пусть не самого чистого, но очень теплого моря.

   Пройдя вечерними полями, заросшими какими-то чуть царапавшими ноги колючками, вышли на крупную дорогу и сели в первую попавшуюся маршрутку. На ней минут на 20 доехали в какой-то поселок под Анапой (возможно, Витязево – они не интересовались) и отлично поели в прибрежной шашлычной. Совсем уже впотьмах нашли-таки безлюдное место на пляже и устроили там ночной пикник с полусладким вином. Удивительно, но ни об их отношениях, ни почему Оля не думает заканчивать училище и уезжать в Архангельск, речь так и не зашла – столько нашлось других тем! Над ними было черное южное небо с мириадами звезд, и говорили о них, о старости, смерти и бессмертии души, о родителях, о музыке, и еще десятках других тем.

   Вернувшись на седьмой день утром в Анапу, искупались и отправились спать, а вечером еще раз искупались, поели и снова отправились спать.

   Восьмой день провели в городе. После утреннего купания отправились в Центральный парк и пару часов уделили аттракционам. Макс с Олей весело хохотали на «ракушках», на которых прокатились аж три раза, проехались на американских горках, «Орбите», а вот Колесо обозрения и вид моря с него навеяли Максу грустные мысли – послезавтра ему садиться в поезд и расставаться с Олей.

   Потом Макс искал сувениры для коллег и себя. После покупки традиционных магнитов и кружек купили две бутылки коллекционного вина («с завода, на котором папа работал» – пояснила Оля, вертя в тонких руках бутылку). Уже на выходе с Центрального рынка нашли лоток с кассетами, где Макс обнаружил кассету с «ParadiseLost» – точно такую, которую потерял в апреле, и купил ее, думая вечером послушать с Олей.