Текст книги "Отходной маневр"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

14

В здание аэропорта я зашел как на территорию кенийского заповедника с голодными львами. Сначала я дважды обошел зал, приглядываясь к пассажирам и пытаясь определить, не следит ли кто за мной. Потом подошел к билетной кассе и спросил, есть ли свободные места на рейс до Минеральных Вод. Свободные места были, но я решил не торопиться и проторчал у газетного киоска до тех пор, пока не объявили о том, что регистрация пассажиров на рейс до Минеральных Вод заканчивается. Тогда-то я купил билет и через стойку контроля сразу пошел на посадку. Ничего непредвиденного не произошло. Никто меня не задержал, даже не кинул косого взгляда. Лишь женщина в голубой униформе, стоящая на выходе из «отстойника», поторопила:

– Быстрее, гражданин! Что ж вы так плететесь, будто с жизнью прощаетесь?

Наверное, это было проявлением своеобразного авиационного юмора. Я улыбнулся женщине и пошел к самолету, который уже свистел двигателями, распространяя вокруг себя волнующий запах горелого авиационного топлива.

В салоне, тем не менее, еще не воцарилась атмосфера смиренного ожидания, какая охватывает кинозал в момент медленного угасания света. Пассажиры еще суетились и теснились в проходе, заталкивали сумки в багажные ящики, устраивались в креслах, опускали и поднимали спинки. Где-то громко разревелся малыш, требуя, чтобы ему позволили «сесть на окошко». Мамаша, густо краснея, стала шипеть на него, выдавая отрывистые фразы, в которых ключевыми словами были «прибью», «дрянь такая» и «все нервы мне измотал». На малыша угрозы не подействовали, он стал кричать еще пронзительнее, изображать удушье и захлебывающийся кашель и, наконец, повалился на пол посреди прохода, симулируя приближение смерти. В воспитательный процесс вмешались другие пассажиры.

Я не без труда протиснулся к своему месту, сел в кресло и сразу пристегнулся ремнем. Как раз в этот момент поединок мамаши и ее отпрыска достиг апогея. Я не видел, что именно происходило в проходе, но зато отчетливо услышал серию громких хлопков, какие происходят при взбивании подушек, а вслед за этим салон пронзил вопль малыша – нота, которую он тянул, была столь высока и проникновенна, что я сначала подумал, что пилоты запустили двигатели в форсажном режиме. Кажется, многим пассажирам стало дурно, и я увидел, как десятки рук потянулись к кнопкам вентиляторов.

Неожиданно вопль малыша резко оборвался, как будто его маленький ротик заткнули глыбой кускового шоколада или нее пилоты, спасая нервы пассажиров, позволили малышу сесть за штурвал управления. Как бы то ни было, салон с облегчением вздохнул. Я выудил из кармана сиденья рекламный буклет, повествующий о незабываемом удовольствии, которое доставляет полет на самолетах авиакомпании, но не успел раскрыть его, как до моего плеча кто-то дотронулся. Эта была та самая женщина, чей ребенок только что поставил под сомнение силу голоса непревзойденного Робертино Лоретти.

– Будьте добры, поменяйтесь со мной местом, – жалостливо попросила она, сдувая влажную спиральку волос, упавшую ей на глаза.

Во мне изначально заложена готовность отозваться на любую просьбу; я сначала помогаю людям, а только потом задумываюсь, чем обернется мне моя доброта. Я кивнул, тотчас отстегнул ремень, встал и с опозданием подумал, что мамаша, по-видимому, предлагает мне сесть рядом с ее деточкой, чтобы я своим внушительным видом сдерживал устремления малыша пробиться к иллюминатору. Но я не подал виду, что опечалился, и выбрался в проход.

– Вот там, крайнее, в четырнадцатом ряду, – сказала мамаша, показывая на свободное сиденье.

Зря я плохо подумал о женщине, она вовсе не собиралась подложить мне свинью в виде своего шаловливого сыночка. Моим соседом оказался грузный мужчина, который не знаю как впихнул свое обширное тело в кресло и сейчас помахивал буклетом перед влажным и раскрасневшимся лицом. Я сел рядом и пристегнулся. Теперь можно закрыть глаза, расслабиться и погрузиться в размышления. Моей голове есть над чем поработать.

Только я начал выстраивать в хронологической последовательности цепочку событий, которые привели меня в самолет и посадили в это кресло, как мамаша снова появилась рядом со мной. Глаза мои были закрыты, но я угадал ее присутствие по приторно-сладкому запаху духов.

– Вы не могли бы поменяться со мной местом? – с мольбой в голосе обратилась она теперь уже к моему соседу.

Мужчина скривился от перспективы вытаскивать свое тяжелое и неповоротливое естество и переносить его в другую часть самолета. Чувствуя, что сейчас получит мотивированный отказ, женщина принялась уговаривать:

– Вам там будет удобнее! Там вентиляция лучше, и спинку можно откинуть!

– Скорее я ноги откину, – пробормотал мужчина и, хотя он был наполнен ненавистью к женщине и злился на себя, все же принялся выбираться из кресла. Я встал, пропуская его. И чего мамаше все неймется? К чему эти рокировки?

Женщина села на освободившееся рядом со мной место, перекрестилась и полезла в сумочку за пудреницей. Грузный мужчина не без труда протискивался по узкому проходу, наступал кому-то на ноги, задевал руками головы, причиняя беспокойство всем, кто оказывался на его пути. Но он не извинялся, не пытался передвигаться аккуратнее, и его нездоровое лицо вовсе не выражало чувства неловкости; скорее, он испытывал некоторое мстительное удовольствие, будто пассажиры были виноваты в том, что их среда выдавила из себя столь бесцеремонную и наглую гражданку. Наконец он занял место, которое по билету принадлежало мне, и еще долго устраивался в кресле, подпорчивая настроение своим соседям с четырех сторон.

Я снова закрыл глаза. Мамаша не проявляла ко мне интереса и читала помятую книжку, страницы которой лежали в мягкой обложке как денежные купюры в портмоне. Через час стали разносить еду. Пассажиры поедали холодный рис с куриными косточками с таким аппетитом, будто голодали несколько дней кряду. Моя соседка, поднявшись на ноги, высмотрела своего сыночка и громко спросила у него:

– Ты все скушенькал, зайчишка? Все?.. Ешь все, я тебе сказала! И кашу тоже! Хватит в окошко смотреть, уже нос себе отморозил! Если не съешь кашу, я тебе, паразит, устрою, когда прилетим! Про качели можешь забыть сразу, дрянь такая!

Кто-то подавился. В иллюминаторах, покрывшихся узором из кристалликов льда, темнело. Стюардессы повезли по проходу тележку, собирая использованные пластиковые тарелки и вилки. Многим пассажирам приперло в туалет, и в проходе выстроилась длинная колонна, разделенная пополам тележкой. С одной стороны стояли те, кто уже посетил туалет и хотел вернуться на свое место, а с другой – те, кто еще не облегчился. Кое у кого терпение подходило к концу. Об этом можно было догадаться по своеобразной позе, выражающей скрытое страдание и напряжение.

Самолет пошел на снижение и вскоре коснулся колесами посадочной полосы, задрожал, завыл тормозным реверсом. Пассажиры поблагодарили экипаж жиденькими аплодисментами и начали вставать со своих мест. Стюардесса, вооружившись микрофоном громкоговорящей связи, стала убеждать всех оставаться на своих местах до полной остановки двигателей. Пассажиры чихали с высокой башни на нее, потому как здесь, на земле, после удачной посадки, власть экипажа заканчивалась. Летчикам уже не дано было повлиять на судьбу людей, и люди опять единолично распоряжались своими жизнями. Я думал, что толпа пассажиров ринется в проем и .сметет хрупкую стюардессу, но тут вдруг в салон ворвался один из пилотов. Что это пилот, я понял по его синему кителю с погонами и золотистыми шевронами. Он выхватил из руки стюардессы микрофон и с неожиданной злостью рявкнул:

– А ну, сели все на свои места! Я кому сказал?! Подчиняться мне, командиру самолета! Пока не дам команды идти на выход, с кресел не вставать! Вещи не брать! Сидеть молча на своих местах! Кто не подчинится, будет иметь бледный вид!

Я часто летал, но мне еще ни разу не приходилось быть свидетелем такого милого общения командира самолета с пассажирами. Вот ведь как допекли экипаж, что даже пилот на крик сорвался! Противиться авторитету самого главного человека на борту никто не стал. Люди вернулись на свои места. Проход освободился. В салоне стихло.

– Вот так, – добавил пилот, убедившись, что его приказ выполнен. Он вышел, плотно задернув за собой шторки. Стюардесса, словно надсмотрщица в женской колонии, встала в проходе, широко расставив ноги и заведя руки за спину. По рядам прошелся шепоток недоумения. Люди крутили головами, пытаясь понять, что происходит. Самолет давно остановился, двигатели стихли, в темных стеклах иллюминаторов мерцали блики неоновой вывески, которая возвышалась над зданием аэропорта как корона: «Минеральные воды». Подали трап. Было отчетливо слышно, как передвижная лестница мягко стукнулась о борт самолета. Мне почему-то стало не по себе. Я посмотрел на иллюминатор, но сквозь мутное стекло не было видно ничего, кроме нескольких оранжевых и синих огней. Происходило какое-то странное действо, не совпадающее с рабочим сценарием авиакомпании. Не думаю, что командир самолета просто навел порядок в пассажирском салоне. Он явно выполнил приказ, спущенный сверху, откуда-то из властных структур, и для какой-то цели задержал выход пассажиров.

Мне не хотелось думать о том, что уже навязчиво кружилось в мыслях. Я отгонял от себя дурную догадку. Я изо всех сил разводил себя и застывший в лучах аэродромных прожекторов самолет, не желая видеть в себе причину происходящего. И напрасно ждал, когда шторки раскроются и стюардесса пригласит всех на выход. Шторки распахнулись, но вместо стюардессы в салон вошли трое молодых людей. Я только глянул на них, на их цепкий взгляд, подвижные глаза, на аккуратные прически и сразу понял, что они пришли за мной… От напряжения у меня онемели кончики пальцев. Сбылись мои худшие опасения. Меня все-таки разыскивали, за мной гнались. Кто поднял тревогу – вдова или гаишник, который был свидетелем, как я буксирую автомобиль с трупом? Да какая разница! Это уже не имеет значения… Ох, как все плохо! Жизнь Ирины висит на волоске, помочь ей могу только я. Я! Бесценный и уникальный человек! Я обязан донести себя в целости и сохранности до того места, которое определит убийца. Обязан! И не попасть под машину, и не утонуть в озере, и не отравиться грибами, и не впутаться в случайную пьяную драку. Я слишком дорого стою…

Может, вскочить с кресла и кинуться к выходу, сбивая молодых людей, как кегли в кегельбане? Стрелять они не станут – в салоне слишком много людей. Но где гарантия, что у подножья трапа нет никого?

Готовность сопротивляться, драться, взбивать, как в миксере, всех подряд, кто встанет на моем пути, была столь высока, что я даже глаза закрыл, чтобы оперативники не догадались о моих намерениях по моему искрометному взгляду. Я слышал их шаги. Оперативники гнали по коридору воздух, легкий сквознячок с запахом дешевого одеколона с китайского рынка, несвежей рубашки и новых кожаных туфель. Я знал, что буду делать, когда они попросят меня встать и пойти на выход. Мы еще поборемся…

Оперативники поравнялись со мной. Я не открывал глаза, но почувствовал, как кто-то из них задел мое плечо. Запахи, слабое движение воздуха и теней, которые можно различить даже сквозь веки… Но шаги стали удаляться. Оперативники прошли мимо меня, не остановившись. Я открыл глаза и обернулся. Они продолжали идти по проходу – целеустремленно, наступательно, в ногу. Красавцы! Но почему они обделили меня своим вниманием? Я даже почувствовал что-то вроде досады: такой масштаб событий – и не ради меня? Хоть вскакивай с кресла и кричи вдогон: «Эй, ребята! Я здесь!»

15

Я ошибся! Никому я не нужен, облегченно вздохнул я. Однако не рано ли радоваться? Оперативники остановились у кресла, в котором должен был сидеть я. Не было слышно, что говорили пассажиру молодые люди, – толстяк сразу нервно заерзал, что-то заговорил. Молодые люди взяли его под руки. Толстяк не сопротивлялся, видимо, рассчитывал выйти на воздух и там разобраться. Пассажиры провожали толстяка и оперативников при гробовой тишине. Мне было жаль его, ему предстоит пережить не самые приятные минуты. И все из-за меня.

Меня грызла совесть, я пытался оправдать себя, ведь все, что произошло, было помимо моего желания, моей воли. Салон начал медленно оживать, переговариваться Пассажирам стало интересно, за какие – такие заслуги так встретили толстяка. Я покосился на свою соседку. Она не обращала на меня внимания. Ее встревоженное лицо было обращено в конец салона, где рядом с иллюминатором сидел ее сын.

– Зайчишка! Котенька! Не вставай пока… Не вставай, я тебе сказала! Сядь, поганка! Вот только выйдем, я тебе все уши, как ботву, оборву! Всю душу мне вымотал, засранец!

А что, если оперативники проверят документы сразу же при выходе из самолета? Но мои опасения оказались напрасными: внизу нас встречала только сотрудница аэропорта. Вид у неё был растерянный, она жалобно упрашивала пассажиров соблюдать порядок и организованность. Все же несколько нетерпеливых пассажиров, не обращая внимания на ее просьбы, ринулись через парковку к зданию аэропорта. Мне тоже хотелось поступить так же, но я нашел в себе силы сдержаться. Лучше зайти в аэропорт с толпой, отягощенной сумками и раздражением. Некоторое время я плыл в этом течении, но посреди зала остановился и свернул к кафетерию, где заказал бокал разливного пива.

Я принялся рассматривать второй этаж, большей чартью состоящий из кафе да игровых комнат, и сразу обратил внимание на вывеску с изображением Земного шара, вокруг которого, словно искусственный спутник, летал почтовый конверт. Электронная почта. Проверить, не пришло ли мне очередное письмо от Человека?

Я поднялся на второй этаж, постоял у перил, полюбовался на людской муравейник, и вошел в кафе. Необычность его состояла в том, что на каждом столике стоял компьютер. Меня позабавило предостережение: «Уважаемые пользователи Глобальной Сети! Убедительная просьба пиво и другие напитки на клавиатуру не лить и окурки не гасить мышкой!» Ну что ж, не буду мышкой гасить окурки. Я огляделся. Из-за тяжеловесных, мерно гудящих мониторов торчали макушки голов. Было крепко накурено, и в помещении стоял плотный тяжелый запах. Выбора у меня не было, и я подошел к барной стойке. Тщедушный очкарик уставился на меня.

Я сказал ему, что хочу проверить электронную почту. Очкарик кивнул и повел меня к свободному столику.

Расположившись перед монитором, я набрал на клавиатуре необходимые данные, и с тревогой стал ожидать результатов. На мое имя пришло два письма. Тема у обоих та же: «Привет, дружище!» Я открыл первое, отправленное два часа назад. Письмо было до обидного коротким: «С прилетом! Ночуешь в гостинице „Баксан“, номер забронирован. Утром посмотришь почту. Человек». Второе письмо оказалось совсем «свежим»: было отправлено каких-нибудь десять минут назад. «Вацура! Тебе не кажется, что за тобой плетется „хвост“? Не делай необдуманных шагов, помни про Ирину».

Я еще раз перечитал оба сообщения. Если в первом письме, несмотря на лаконичность, мне было все понятно, то второе сразу вызвало кучу вопросов. Что значит «за мной плетется „хвост“? Как я должен реагировать на этот вопрос? Если Человеку стало известно, что за мной следит милиция, то что я должен предпринять? И что значит „не делай необдуманных шагов“?

Я выругался вполголоса и чуть не опрокинул на клавиатуру кружку с пивом, которую очкарик любезно подставил под мой правый локоть. И вместо того, чтобы выйти из почтовой программы да поехать в гостиницу «Баксан», я ткнул курсором в кнопку «Ответить адресанту» и быстро набрал текст: «Дорогой Человечище! Если ты хочешь, чтобы я был тебе полезен и смог помочь тебе, то впредь выражайся яснее. В нынешней ситуации краткость не всегда определяет талант. Потрудись дать мне исчерпывающий ответ, что ты имел в виду под словом „хвост“? Какой он длины и пушистости, какого окраса? И будь добр расшифровать твое глубокомысленное предупреждение про необдуманные шаги. К.В.»

По сути дела, это письмо ничего не решало. Человек его не прочитает, потому что, судя по обратным адресам, он не возвращался туда, откуда отправлял мне послания.

Я отпил глоток пива, которое оказалось на редкость гадким, и уже хотел встать из-за стола, как компьютер запищал, извещая меня о приходе нового почтового сообщения.

«Разъясняю для особо сообразительных, – писал Человек. – С того момента, как ты зашел в здание аэропорта, тебя стал пасти некий тип в черной бан-дане и солнцезащитных очках. Пока ты хлебал пиво в кафетерии, он торчал у газетного киоска и не сводил с тебя глаз. Сейчас его можно заметить у камеры хранения. Я далек от мысли, что ты прихватил с собой своего дружка, но ежели это так, то тебя ждут неприятности».

За мной следит какой-то тип в бандане? Я пялился в экран, стараясь осмыслить сообщение. Откуда Человеку стало известно, что за мной кто-то следит? А может, он сам следит за мной? Выходит, он где-то здесь. Может быть, совсем рядом, в этом Интернет-кафе…

Меня охватило волнение: финиш, разгадка показались мне настолько близкими и ощутимыми, что я оторвал взгляд от экрана и огляделся в полной уверенности, что сейчас увижу некую злобную личность с узким, как у рыбы, лицом, который сидит за компьютером и шлепает по клавиатуре, сочиняя свои гнусные письма. Но вокруг меня лишь покачивались клубы табачного дыма да торчали зеленые макушки поверх мониторов.

Торопясь и шлепая мимо клавиш, я отбил ответ: «Никаких дружков я с собой не брал. Благодарю за предостережение. Может быть, ты проводишь меня до гостиницы? К.В.» Дал команду отправить. Сейчас он получит это письмо, станет читать, потом напишет сердитый ответ. На это уйдет минуты две или три. Если он здесь, я его вычислю.

Я встал, выплеснул содержимое пивной кружки под стул и медленно пошел к барной стойке – как бы за добавкой. Я уже дошел до середины зала, внимательно разглядывая сидящих за ними любителей электронной почты. Мне осталось проверить не больше дюжины компьютеров. «Человек» где-то здесь. Я вычислю его…

Вдруг громко хлопнула входная дверь. Я обернулся и успел заметить, как кто-то рослый, в длинном темном плаще с поднятым воротником вышел из кафе. Назад! Я поставил кружку на барную стойку, не глядя кинул несколько смятых купюр, и ринулся в зал кафетерия. Успел заметить, как темный плащ мелькнул на лестнице, ведущей из зала вниз. Да это же женщина! Рослая, средних лет женщина с короткой спортивной стрижкой.

Мне пришлось поспешить, чтобы не потерять ее из виду. Она сошла с лестницы и смешалась с толпой. Только бы не потерять! Она торопится, идет все быстрее. Я срываюсь на бег, приближаюсь к ней и готов уже схватить ее за руку, как вдруг женщина, широко раскинув руки, ринулась к девочке в длинном розовом платье. Девочка с воплем «Мамочка, мамочка» падает в ее объятия… Не успев остановиться, я неловко толкаю женщину. Она наверняка бы упала, если бы ее не подхватил высокий сухощавый мужчина с аккуратной бородкой.

– В чем дело? – насупив брови, спрашивает меня мужчина.

Я извиняюсь и делаю шаг назад. Женщина кидает на меня сердитый взгляд.

– Пьяный, наверное, – говорит она и мгновенно забывает обо мне. – Ну, как долетели? Намаялись, родные мои? Этот рейс всегда опаздывает… Ой, а загорели-то как!

Какая досада! Если убийца и был там, то сейчас его и след простыл. Я был так близко от него! Если бы эта женщина не сбила меня с толку!

Еще минут пятнадцать я бесцельно крутился по залу, разглядывая пассажиров. Я почувствовал себя уставшим. Всему есть предел. И моим силам тоже. Особенно если уже более суток меня преследуют неудачи. Я до сих пор не знаю, кто он, этот «Человек», и кто убийца. Со мной играют втемную, стараясь удержать повязку на моих глазах как можно дольше. Слепой, я оставался послушным и безропотным: когда ничего не видишь и ничего не знаешь, остается только делать то, что тебе говорят.

16

Убийца, коль я ему был так нужен, мог бы позаботиться о моей безопасности. Но он либо не знал, что меня разыскивает милиция, либо был недальновиден и беспечен, считая, что спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Я сел в такси, назвал гостиницу «Баксан» и только тогда пришел к окончательному выводу, что милиция, не поленившаяся подъехать к трапу моего самолета, не поленится проверить фамилии проживающих в гостиницах. Разумнее переночевать там, где не спрашивают паспорт и не предлагают заполнить анкету гостя.

– Я передумал, – сказал я водителю. – В «Баксан» не поедем.

Водитель немедленно надавил на тормоз и, повернув ко мне хмурое, наполовину прикрытое кепкой лицо, проворчал:

– А куда поедем?

Я как мог объяснил водителю, что мне было нужно:

– Мне нужна частная маленькая неприметная гостиница. Понимаешь? Чтобы на дверях не стоял метрдотель, чтобы никто не требовал паспорта и чтобы утром я не сдавал простыни дежурной по этажу.

Лицо водителя сразу приобрело жизнерадостное и вместе с тем лукавое выражение.

– Так бы и сказали! – вальяжно протянул он. —Конечно, в «Баксане» скучно. Большой, неуютный… Есть одно хорошее место. Всю жизнь потом меня благодарить будешь!

Он круто развернулся и поехал в другую сторону. Вскоре мы свернули с шоссе на узкую, неосвещенную дорогу. Проехав несколько кварталов, такси остановилось у какого-то многоэтажного учреждения, огромные окна которого чернели в темноте, как очки слепца. С торца первый этаж представлял собой глухую монолитную стену без каких-либо элементов, если не принимать во внимание малоприметную металлическую дверь. Ни табличек, ни рекламных щитов я найти не смог.

– Приехали, – сказал водитель. – Над дверью найдешь звоночек. Нажми три раза: дзинь-дзинь– дзинь, и останешься доволен.

Я слишком устал, чтобы размышлять о нестандартном оформлении фасада гостиницы, подошел к двери и, как велел водитель, позвонил. Прошло немного времени, и где-то сверху вспыхнула замаскированная лампочка, освещая меня с головы до ног, а затем раздался щелчок электрического замка. Я зашел внутрь и оказался в узком коридоре с арочным потолком. Под ногами пружинил ворсистый ковер. На стенах висели макраме с искусственными цветами и овальные картины с изображениями обнаженных натур, выполненные в стиле раннего кубизма. Навстречу мне из ярко освещенного холла вышла увядающая женщина, на лице которой при богатом воображении можно было угадать былую красоту.

– Добрый вечер, – очень приятным голосом произнесла она, остановившись передо мной слишком близко, чем следовало бы сделать трезвой женщине перед незнакомым мужчиной. – Я очень рада, что ты выбрал для отдыха наше уютное гнездышко. Проходи, чувствуй себя как дома.

Женщина отошла к стене, освобождая проход, и я прошествовал в холл. Он был обставлен со вкусом и дорого. Глаз радовали кожаный диван, фонтанчик с вращающейся мельницей, аквариум с золотыми рыбками и четыре девушки в предельно коротких юбках – они улыбались мне как старому знакомому. Их тонкие ножки в туфельках каким-то образом занимали все свободное пространство холла, и от такого количества оголенных конечностей у меня даже зарябило в глазах, будто бы я оказался на складе галантерейного магазина, заваленного гипсовыми ногами в чулках. Все красотки поздоровались со мной мяукающими, как у вьетнамцев, голосами; одна из них, с широким, как у лягушонка, ротиком, тотчас сняла с моей головы бейсболку, а другая, едва не наступив мне каблуком на ногу, предложила немедленно выпить с ней на брудершафт шампанского.

Я с опозданием понял, что я и девушки по-разному понимаем слова «спать» и «отдыхать» и что в эту гостиницу мужчины приезжают вовсе не для того, чтобы как следует выспаться. Но отступать было поздно и, главное, некуда.

– У нас все номера по сто долларов, – сказала хозяйка гостиницы. – Остальные услуги оплачиваются дополнительно.

Последнюю фразу она произнесла тихим и томным шепотом, и при этом сладко зажмурилась, как сытая кошка, которую погладили по голове. Я кивнул и полез в карман за бумажником. Сейчас зайду в номер, мечтал я, закроюсь на замок, приму душ и лягу спать. И попрошу не беспокоить. В конце концов, никто меня здесь насиловать не станет.

– Ты в сауну сразу пойдешь или после шампанского? – спросила хозяйка, приняв деньги. Она как-то странно взяла стодолларовую купюру: за оба уголка, приподняв до уровня своего подбородка. Получалось, что на меня смотрит и американский президент, будто хочет приободрить: мол, дуй в сауну, чувак, не робей, там тебе на сто пудов понравится!

– А разве в номере нет душа? – удивился я.

– Душ, конечно, есть, – в свою очередь удивилась хозяйка. – Но-о-о-о…

Она не успела ничего добавить, так как я решительно повернулся и пошел по коридору к номеру, громко объявляя:

– Мне ничего не надо. Я хочу спать. До утра меня не беспокоить! – И повторил сакраментальную фразу на трех языках, чтобы девочкам было понятнее: – Ноу диетарб! Нихт цу бойнрухиген! Не па деранже!

Мысли об Ирине не выходили из моей головы, и осознание страданий близкого мне человека начисто вышибало из моего тела тягу к плотским удовольствиям. Даже самые милые и красивые девушки способны были вызвать во мне разве что раздражение и обиду не несправедливость: Ирина тоже красивая и милая, но страдает неизвестно за что, а они щеголяют передо мной, демонстрируя свои длинные ноги, и думают о деньгах.

Номер был средней паршивости с узкой эксплуатационной направленностью. Душ, туалет и крохотная комнатушка, от стены до стены занятая двуспальной кроватью. Ни тумбочек, ни шкафов, ни телевизора. Впрочем, меня все устраивало, и, стоя под тугими струями душа, я чувствовал себя едва ли не на вершине счастья. Засыпать я начал, когда вытирался, и плохо помню, как добрался до кровати..

…Выползание из глубокого сна было мучительным, чем-то сродни тому дискомфорту, как если бы нас из теплого дома нагишом выгоняли на мороз. Я еще кувыркался в синем небе на головокружительной высоте среди облаков, похожих на воздушные шары, но уже слышал доносящийся откуда-то извне стук, и он отвлекал меня от воздушных пируэтов, заставлял прислушиваться, думать о нем. В конце концов, я ощутил себя лежащим на кровати под одеялом и в полной темноте.

Ага, я в гостинице. Ночь. Утром я должен проверить почту… В дверь кто-то негромко скребся.

– Миленький, открой одинокой кошечке, пожалуйста, – донесся до меня тоненький голосок, настолько тоненький, что он без труда пролетел сквозь замочную скважину.

Я рывком сел на кровати, пытаясь привести в порядок мысли. Ну разве можно так быстро выходить из глубокого сна? Мысли растрепаны, сон и явь перемешаны. До дверного замка можно было дотянуться, не вставая с кровати. Из слабо освещенного коридора мне в номер хлынул приглушенный розовый свет. Треугольный луч тотчас разлегся на полу, словно малиновая собака, которую впустили в дом. На пороге стояла девица с ротиком, как у лягушонка. Она прижимала к груди крохотный, расшитый золотыми нитками ридикюльчик и часто моргала глазками.

– Ну? – спросил я не очень вежливо, зевая и почесывая растительность на груди.

– Мне очень холодно, – промяукал лягушонок, впиваясь безгрешным взглядом мне в глаза.

– И мне тоже, – добавила еще одна девица, выглядывая из-за дверного косяка, и качнула головой, показывая, какие у нее красивые кудри.

– Что, сразу обоим? – уточнил я. – Ага, – хором кивнули девицы.

– Попросите у хозяйки теплые одеяла, – посоветовал я и бережно, чтобы не сломать ножки девицам, закрыл дверь.

Не успел я прилечь, как в дверь снова постучали.

– Эй, подруги! – прикрикнул я, подтягивая край одеяла к подбородку. – Кончай стучать! Вы все мне очень нравитесь, но завтра у меня тяжелый день.

Зря я вступил с ними в переговоры!

– А мы недолго, – пообещали девушки какими-то сдавленными голосами. Наверное, они прижимались губами к щели между дверью и косяком. – Мы немножечко с тобой погреемся и уйдем. Неужели у тебя сердечко не дрогнет и ты не впустишь нас к себе?

Я лег на бок и положил на голову вторую подушку. Сон одолевал меня. Глаза закрывались сами со-, бой. Мое дыхание становилось ровным и спокойным. Вокруг меня уже начали прорисовываться облака, плывущие по лазурному небу, как все вдруг в одночасье куда-то рухнуло и нервы завибрировали от громкого и требовательного стука. Я метнулся к двери и распахнул ее. На пороге стояли уже три девицы. Третья, только что пришедшая на помощь, со свежим напором шагнула ко мне.

– Какой мужчинка! – певучим голосом произнесла она и протянула к моей щеке свою узкую ладошку с необыкновенно длинными, разрисованными цветочками ногтями. Я схватил ее за запястье.

– Вот что, девчонки, – сказал я сердито. – Оставьте меня в покое. Я ничего не хочу, понимаете?

– Это тебе только так кажется, – уверенно возразил лягушонок. – Очень даже захочешь. Давай поспорим?

– Вам дать денег, чтобы вы оставили меня в покое?

Свежая девица ахнула, прищурила глазки и покачала головой:

– Ты просто лапочка! Но покой стоит в три раза дороже.

– Я умру, если не поглажу его грудь! – страдальчески произнесла кудрявая.

– Умрешь, – подтвердил я. – Потому что женщина должна приносить мужчине радость. А вы меня сейчас только раздражаете! – Я подумал и добавил фразу, которая, по моему мнению, должна была их здорово напугать: – Если вы не отвяжетесь, то потеряете меня навсегда как стабильного клиента.

Я сам не знал, что имел в виду под термином «стабильный клиент». Наверное, со стороны эти ночные разборки выглядели комично. Голый детина держал оборону, подпирая плечом дверь, а к нему в номер ломились три путаны. Можно было бы, конечно, отдать себя им на растерзание, чтобы отработали и быстрее отвалили, но я был по натуре человеком упрямым, к тому же привык слов на ветер не бросать. Если отказал – то баста! Умру, но буду до конца стоять на своем. К тому же я считал полезным время от времени проверять свою стойкость перед сильнейшим человеческим искушением. В этом плане мы с Ириной были очень похожи.

Воспоминание об Ирине придало мне решительности, и я закрыл дверь. Природа не схалтурила, постаралась, вылепливая их, думал я, снова погружаясь в сон. С таким качественным генофондом надо безостановочно плодить красивых и здоровых детей. А они уже посинели от противозачаточных таблеток. Это все равно что плодородный чернозем закатывать асфальтом. А во всем мы, мужики, виноваты. Делаем спрос, а предложение за ним – как эхо, не заставляет себя долго ждать.

Не успел я мысленно раскаяться за вину мужской половины человечества, как этажом выше, прямо надо мной, начало что-то ритмично скрипеть. Минутой позже в резонанс вошел мой потолок с люстрой, и вся комната стала содрогаться и гулко стонать. Не помогла подушка, которой я накрыл голову. Минуты три или пять, думал я, набираясь терпения. Если, конечно, он трезвый.