Текст книги "Отходной маневр"

Автор книги: Андрей Дышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

26

Она вела себя так, будто меня здесь не было. Мне трудно было вплести себя в их упоительный мир, хотя я точно еще не знал, нужно ли это делать, если от меня этого не требуют. Наверное, надо поблагодарить врача за его великодушие и откланяться? Я налил себе водки и выпил. Л ера поставила бокал с отпечатком губной помады на стол, по-кошачьи плавно обошла Альбиноса, встала за его спиной и стала перебирать пальчиками его волосы – ну точно как делают обезьянки в зоопарке, отыскивая в шерсти друг друга блошек.

– Научиться кататься на сноуборде несложно, – сказал Альбинос, тихонько отстраняя Леру. – Но стоит ли тебе тратить на это время? Ты на пианино играешь?

Я поикал плечами, какое отношение имеет пианино к езде на сноуборде.

– Сочинять свою музыку и играть по чужим нотам – это ведь разные вещи, так ведь? А сноуборд инструмент особенный. Он не терпит чужих нот. В противном случае он превращается в обычное корыто, на каких деревенские мальчишки съезжают с ледяных горок.

Я подумал, что этот Альбинос приличный зануда, и попытался перевести разговор в другое русло:

– А в этой гостинице много постояльцев?

– Только мы, – ответила Л ера.

– Это не гостиница, – медленно произнес Альбинос. – Когда-то это был интернат для умственно отсталых детей.

– Мы взяли его в аренду, – сказала Лера, через плечо протягивая Альбиносу свою ладошку. Тот взял ее и поднес к губам. – Хотим открыть здесь райдер-клуб.

– До клуба еще далеко, – возразил Альбинос. – Нужно искать и готовить людей. А это время и деньги.

– А-а… а как же дети? – спросил я.

– Два года назад дети вместе с педагогами погибли в автокатастрофе, – ответил Альбинос и, высунув кончик языка, наклеил на него зеленый листик. – Автобус, в котором они ехали, сорвался в пропасть. С тех пор здесь никого. Только мы с Лерой.

– Мрачное место!

– Ты так думаешь? – усмехнулся Альбинос. – Здесь, как нигде, емко стимулируется энергия тела.

– Может быть, – – осторожно согласился я. – Знать бы только, на что потом эту энергию использовать.

– На концентрацию колоссальной силы, которая приводит к реализации духовных возможностей человека, – ответил мне Альбинос.

– А сноуборд здесь при чем? Разве можно этой колоссальной энергией подчинить его? – с иронией спросил я.

– Поставь чай, – – попросил Альбинос Леру. – Наш друг задает слишком много вопросов, и у меня пересохло в горле.

Девушка послушно встала и вышла из комнаты. Едва за Лерой закрылась дверь, он сказал:

– Хватит, отдыхай. Тебе это совсем не нужно.

– Почему же. Очень даже нужно. Я хочу обуздать своей колоссальной энергией сноуборд, – сказал я, скрывая под иронией свой истинный замысел.

– Зачем?

– Чтобы спускаться с очень крутых склонов. Можно сказать, с отвесных склонов.

– Ты имеешь в виду какой-то конкретный склон? – спросил Альбинос, взял стакан из темного стекла и сделал глоток чая.

– М-м-м… Да.

– Южный склон Крумкола? – не глядя на меня, уточнил Альбинос и сделал еще глоток.

– Ты отгадал.

– Не ты один хочешь оттуда спуститься. Такое желание возникает почти у всех новичков. Не боишься сломать себе шею?

Альбинос пристально смотрел на меня. Я подумал, что эта его привычка оставляет впечатление, с одной стороны, прямолинейности и открытости характера, а с другой – вызывающей агрессивности.

– Хорошо, я тебя научу, – произнес он.

За окном окончательно стемнело. Начал завывать ветер.

– Метель, – произнес Альбинос. – Это хорошо. На склоны нанесет много снега. И тебе будет легче.

– Легче учиться? – уточнил я, подливая себе чая.

– Многим не хватает на это целой жизни. Одним – ума. Другим – смелости… Я еще не знаю твоих способностей.

Лера принесла плед и накрыла им плечи Альбиноса.

– Если идет снег, значит, опустится температура? – спросила она его.

– Не обязательно. Иногда снег является предвестником теплой погоды.

Он встал из-за стола, недвусмысленно давая понять, что пора и честь знать. Мне пришлось тоже подняться.

– Лера проводит тебя в твою комнату, – сказал он и подошел к окну, деланно всматриваясь в ночную мглу.

Мы с Лерой вышли в коридор. Я почувствовал легкое движение холодного воздуха – наверное, где-то была открыта форточка. Света от двух медных «факелов» для всего коридора явно не хватало. С трудом можно было разглядеть темные двери с медными фигурками. Теперь я понял, почему комнаты были обозначены не цифрами.

– А тебе здесь не страшно одной? – спросил я.

– Одной? – удивилась Лера и пошла впереди меня в самую мрачную часть коридора. – А с чего ты взял, что я здесь бываю одна?

– Так, подумалось, что вдруг ему надо будет куда-то уйти… Значит, вы живете здесь вдвоем?

Лера не ответила. Она остановилась напротив двери, на которой с превеликим трудом можно было разглядеть фигурку птички.

– Вот твоя комната, – сказала она, но не открыла дверь и не показала мне кровать, как следовало бы поступить хозяйке дома. Мне показалось, что Лера боится остаться там со мной наедине. Она уже повернулась, чтобы уйти, как я взял ее за руку.

– Спасибо за комбинезон. Мне он очень понравился. Я полдня сегодня переживал, что не увижу тебя больше и не смогу вернуть тебе долг. Значит, я должен тебе за комбинезон, плюс сто долларов, которые ты дала мне в баре, и еще плюс тысячу евро…

– Какую тысячу евро? – – удивилась Лера, как мне показалось, не слишком убедительно.

– Что значит «какую», – пожал я плечами. – Которую ты положила в карман комбинезона.

– Я ничего тебе не клала… – Она опустила глаза.

– Странно, – ответил я, уверенный в том, что девушка лжет. – Когда я расплачивался за доску, нашел в нарукавном кармане тысячу евро.

– Откуда у меня евро? – пожала плечами Лера. – Действительно, откуда у тебя может быть европейская валюта? – пробормотал я и взялся за тяжелую и холодную дверную ручку. – Это она французам нужна. Или, скажем, немцам…

Мы оба рассмеялись. Лера повернулась и пошла по коридору.

Моя комната была узкой, без окна. Лампочка, висящая у самого потолка на голом проводе, давала оскорбительно мало света. Большую часть комнаты занимали поставленные друг на друга столы, табуретки; в углах пылились какие-то скрученные в рулоны плакаты и наглядные пособия, похожие на трофейные знамена. На полу стояли кривые стопки потрепанных книжек и тетрадей. У самой двери меня ждала заправленная казенным одеялом койка. Я сел на нее, покачался под скрип пружин… Очень любопытная парочка. Очень любопытная…

Спать не хотелось. Я встал и принялся бродить по комнате. Нечаянно задел ногой стопку мятых тетрадок. Поднял несколько штук. В уголке каждой был наклеен бумажный квадратик с отпечатанными на нем фамилией и именем. «Лышенко Лена», «Шемеров Вова», «Дацык Алена»… Я открыл одну из них. Сначала мне показалось, что тетрадные листы исчерканы и изодраны бессмысленными каракулями. Но нет, это такой почерк. Очень плохой почерк, едва можно разобрать буквы. Слова идут вкось и вкривь, проваливаясь под строчку, взлетая над ней, наезжая на край листа и сваливаясь куда-то вниз… «Я человек. Я человек. Я человек. Я человек. Я человек…» Я перевернул измочаленную шариковой ручкой страницу. На второй то же самое, тот же бесконечный ряд самоубеждения: «Я человек». И на третьей странице, и на четвертой… Я только на мгновение представил себе обиженного Богом ребенка, склонившегося над тетрадкой и выводящего своими неповоротливыми пальцами малопонятные ему слова, наполненные самым смелым и сильным утверждением. Сколько в каждом движении руки было невысказанной, неосмысленной жажды быть таким же, как все на земле!

Я присел и стал подбирать с пола раскиданные тетрадки. Тут обратил внимание на какой-то слабый посторонний звук. Я замер и прислушался. Кто-то поет… Нет, не поет, это больше похоже на плач. Да, кто-то плачет, всхлипывает, причитает… Я подошел к двери, мягко нажал на ручку и приоткрыл ее… Э-э, да это же голос Леры!

Я вышел в коридор, приблизился к двери комнаты, в которой ужинал. Голос Леры то становился громким и отчетливым, то притухал, и уже нельзя было разобрать ни слова… На некоторое мгновение воцарилась тишина. И вдруг снова, на высокой нервной ноте:

– Уже все, Альбинос! Уже все! Позвони Дацыку! Пожалуйста, позвони ему!.. Я же вижу, ты сам этого не хочешь! Не хочешь!

И снова донеслись до меня приглушенные рыдания. Вдруг дверь резко распахнулась, и проем заслонила фигура Альбиноса.

– Мне показалось, – сказал я, – что кто-то звал на помощь.

– Тебе показалось, – грубо ответил он. – Иди спать!

И с силой захлопнул дверь.

Из комнаты больше не доносилось ни звука. В коридоре стояла тишина.

27

Мы завтракали, купаясь в солнечных лучах. Сердце мое наполнялось светлой радостью, когда я кидал взгляд на окно, похожее на яркую рождественскую открытку: на фоне синего неба красуется ветка сосны с сочными зелеными иголками, покрытая искрящимися комочками снега. Никаких следов ночной метели!

И Лера тоже сияла и цвела, как природа, будто не было вчерашних слез и упреков. Она порхала вокруг стола, обслуживая Альбиноса, как солнечный зайчик. Ему первому поднесла чуть подгоревшую пиццу, явно фабричного производства: с кружочками помидоров, ломтиком поджаренной ветчины, присыпанную сырными стружками вперемешку с мелко порезанным базиликом.

– Днем ваш дом не кажется таким уж мрачным, – сказал я, наливая себе кофе сам, потому как от Леры трудно было дождаться внимания.

Альбинос закурил трубку. Аромат португальского табака наполнил комнату.

– Я не вижу в нем ничего мрачного, – возразил он. – И вообще, разве внешние предметы могут влиять на настроение человека?

– Нежилые помещения, в которых когда-то бурлила жизнь, способны нагнать на меня тоску, – признался я. – – Особенно если внимательно присмотреться к предметам. Пыль, запах плесени, запах отсыревших книг… А когда-то эти коридоры были наполнены детскими голосами, и шли занятия, и учителя делали свою незаметную и неблагодарную работу. Тут шла борьба за право называться человеком.

Лера улыбнулась краешком губ, пожала плечами и вопросительно взглянула на Альбиноса, мол, о чем это он? Альбинос положил трубку на край блюдца, растопыренной пятерней зачесал волосы.

– Здесь, где мы сейчас сидим, – сказал он, – была спальня. Два ряда по десять коек. Ночью в этих стенах витали сны, какие никогда не увидит здоровый ребенок. Дети во сне плакали, смеялись и разговаривали, переживая совершенно взрослые, развитые чувства. Было все: измена, любовь, предательство, лицемерие, лесть. А по утрам дети путались, не в силах вспомнить, что означает свет в окне – день или ночь, надо закрывать глаза или же вставать и идти на занятия. Больше половины детей не могли самостоятельно одеваться, и за ними ухаживали нянечки… Мне об этом рассказывал врач-психиатр, который часто здесь бывал. Представляешь, сколько тут всего…

Он поднял лицо и обвел взглядом потолок и стены.

– Судя по количеству дверей, на этом же этаже были и классы, – сказал я. – А был ли актовый зал?

Альбинос отрицательно покачал головой.

– Нет. Только спортивный на первом этаже, застланный поролоновыми матрацами, чтобы не ушиблись.

– А где ставили новогоднюю елку? Куда приходил Дед Мороз с подарками?

Альбинос взял трубку, поднес ее кончик к губам и, щурясь, посмотрел на меня. Лера стала собирать тарелки, сделала неловкое движение, и на пол упала вилка.

– О чем ты, Вацура? – – произнес Альбинос. – Какой Дед Мороз? Эти несчастные не воспринимали самого элементарного, у них были примитивные животные чувства: еда, естественные отправления… Потом мы дули коньяк. Альбинос рассказывал, как много лет тренировался на крутых склонах, стараясь достичь запредельной скорости и маневренности. Но все усилия долгое время были тщетными.

– Не хватало скорости? – спросил я.

Нет, скорость – всего лишь одно из условий. – Нужно еще особым образом настроить дух и тело… Потом Альбинос скупо, без эпитетов и превосходных степеней поведал о том, как однажды его сноуборд оторвался от снега и в течение нескольких минут парил в облаках снежной пыли подобно параплану, и управлять им было удивительно легко и приятно, как во сне…

– Он не понимает, о чем ты говоришь, – сказал Лера Альбиносу.

– Но он хочет понять. Это видно по его глазам. Он будет вынужден меня понять… На склоне я расскажу ему самое главное…

Они оба стали рассматривать меня, как подопытного кролика, и вслух прикидывать, на что я способен. Я поглядывал на часы, с нетерпением дожидаясь, когда заработает канатная дорога. Лера долго мыла посуду, разбив при этом тарелку и чашку, потом принялась подметать пол, поливать цветы, стоящие на подоконнике. Я ненавязчиво наблюдал за тем, как она это делает. В горшок, в котором рос малиновый куст кротона, она влила двухлитровую бутылку, пока на поддоне не проступила вода. Затем обмотала каждый горшок полиэтиленовым пакетом – наверное, для того, чтобы вода поменьше испарялась. Я тоже так де– лал у себя дома, если мне предстояло уехать на несколько дней в командировку.

Когда мы подошли к подъемнику, там уже была приличная очередь. Я сразу заметил торчащую впереди бандану Мураша. Мой ангел-хранитель копировал меня если не с зеркальной точностью, то с упорством обезьянки. На лбу у Антона сверкали золотистые горнолыжные очки, а в руках он держал сноуборд. Рядом с ним стояла очень прилично упакованная девушка, загорелая настолько, что впору было засомневаться, а не индианка ли она? И тоже со сноубордом. Она о чем-то с жаром говорила Мурашу, энергично жестикулировала руками и пикировала ладошкой перед его лицом – точь-в-точь как делают военные летчики, отрабатывая боевое задание перед вылетом. Вот еще новость! Мураш нашел себе подружку?

Сославшись на необходимость взглянуть на расценки, я доверил свою доску Лере и стал протискиваться к кассе. Поравнявшись с Мурашом, я шепнул ему, не поворачивая головы:

– Я здесь. Постарайся не терять меня из виду. Добравшись до кассы, я глянул на вывешенные расценки и пошел обратно. Мураш, встретившись со мной взглядом, едва заметно кивнул. Его глаза сверкали преданностью и готовностью к подвигу.

Наконец подошла наша очередь. Я напросился ехать с Лерой в парном кресле, и Альбинос не стал возражать. Кресло подхватило нас, и мы воспарили. Теперь минут двадцать мы будем сидеть с Лерой плечо к плечу, и никто не вмешается в наше милое общение. Альбинос, выворачивая шею, поглядывал на нас с впередиидущего кресла. Я помахал ему рукой. – А странно, что судьба так часто сводит нас с тобой, – сказал я. – Сначала мы встретились на Побережье у продуктового магазина. Потом – в поселке на дискотеке. И, наконец, на склоне, когда я торпедировал палатку.

Лера молча смотрела вниз, на проплывающие под нами деревья и болтала ногами.

– А ты смогла бы спуститься по южному склону Крумкола? – спросил я.

– Мне и на этом склоне неплохо, – неопределенно ответила она.

– Вы с Альбиносом давно знакомы? Тут Лера вспылила:

– Это допрос?

– Просто я хочу узнать, куда и надолго ли вы с ним намылились?

Лера смотрела на меня широко раскрытыми глазами и мелко трясла головой, будто это была погремушка. Я ожидал, что она возмутится: «Ну, ты и наглец!» Но вместо этого девушка принялась опровергать мое последнее предположение.

– Ас чего ты взял, что мы куда-то намылились? Никуда мы не намылились. У нас отпуск. Нам еще отдыхать и отдыхать. Райдерский туе в самом разгаре. Склоны что надо…

Она явно перестаралась, привлекая такое количество доводов.

– Понятно, – прервал я ее. – А я все никак дотумкать не мог, куда грабители так быстро сгинули.

– Какие грабители? – испуганно спросила Лера и часто-часто заморгала.

– Те самые, которые автобус с немцами почистили. Они мешочек за плечо закинули, на сноуборды —скок, и вниз по склону с ветерком. Ищи-свищи!

– У тебя, наверное, бред, – предположила Лера, но вряд ли она сама была в этом убеждена. С тоской поглядев на далекую и недоступную спину Альбиноса, она заерзала в кресле. Я же сел поудобнее, как привык сидеть у себя дома в глубоком мягком кресле перед телевизором, да еще раскинул руки в стороны и даже попытался обнять Леру за плечико, но она задергалась, будто сквозь нее пропустили ток.

– А что, твой друг погуливает, да? – продолжал я издеваться над девушкой, пользуясь тем, что ей некуда деться.

– С чего ты взял? Никуда он не погуливает.

– Надо говорить не «никуда», а «ни с кем», – поправил я. – А почему тогда ты ему сцену ревности закатила вчера вечером? Интересно бы посмотреть на его зазнобу…

– Какая сцена?! Какая еще зазноба?! – громко произнесла Лера и далее замахнулась на меня. Альбинос, обернувшись как раз в этот момент, решил, что Лера приветственно помахала ему, и тоже помахал.

Первая очередь закончилась, Альбинос спрыгнул на платформу и стал дожидаться нас. Я придержал кресло, чтобы Лере было легче сойти с него. Какая же она сердитая! А злое выражение ей совсем не идет. На меня принципиально не смотрит, губы поджаты. Я принял свой сноуборд и воткнулся между Альбиносом и Лерой. Теперь, если она надумает жаловаться на меня, ей будет очень трудно сделать это незаметно.

– Потренируемся на этом склоне, – сказал Альбинос.

Я оглядел широкую лощину, усеянную разноцветным людом, который медленно и быстро, изящно и коряво скользил по ней, ползал, сваливался, взрыхляя снег, бежал вслед за убегающими лыжами или несся на широко расставленных ногах и с дико вытаращенными глазами. Зрелище было богатым, многообразным и увлекательным, как в цирке, где есть и захватывающие дух трюки, и потешная клоунада. В этом разношерстном многолюдье, получающем удовольствие от закона всемирного тяготения, я без труда нашел Мураша. Антошка, облюбовав небольшой обрывчик рядом с будкой биотуалета, постигал азы катания на сноуборде. А девушка, которую я принял за его подругу, оказалась инструктором. Она принимала красивые позы на сноуборде, отчего напоминала статуэтку на подставке, а Мураш старательно копировал ее движения.

– Волнуюсь, – сказал я Альбиносу. – В туалет хочу.

Оставив парочку сторожить сноуборд, я пошел к голубой будке. Мураш, увидев меня, подъехал к туалету и сел на снег, вроде как передохнуть.

– Это те самые люди? – тихо спросил меня Мураш.

– Нет, – ответил я. – Будь здесь и жди меня.

– Я же чувствую, что это они, – продолжал Мураш, словно не услышал меня. – Может, мы как-нибудь расправимся с ними?

– Будь здесь и жди меня! – повторил я сердито. Когда я вернулся к своим учителям, Альбинос посмотрел на меня настороженно.

– Мне здесь не нравится, – сказал я. – Поедем выше!

Мы забрались выше облаков, выше кромки леса. Здесь народа было еще больше. Я вспомнил эту огромную снежную поляну, похожую на гигантскую тарелку, полную разноцветного драже типа «морские камешки». По ней вчера я летел к своей конечной цели… А где же обломки торговой палатки?

Лера прицепила к ботинкам доску и, рисуя на снегу змейку, красиво покатилась к краю поляны. Мы с Альбиносом, увертываясь от «чайников», которые с воплями проносились мимо, пошли пешком. Я чуть отстал и рассматривал своего учителя со спины. Воображением надел на него красный халат с ватным воротником, а вместо сноуборда, который Альбинос нес на плече, представил мешок. Похоже или нет? Ростом выходит. Только ростом… А движения, жесты?

Мы пристегнулись к доскам. Я ловил каждое движение Альбиноса, копировал его позы.

– Следуешь все время за мной, – предупредил Альбинос, натягивая перчатки. – Делаешь все то же, что делаю я. Никакой инициативы! Смотреть в оба, но не думать о доске и снеге, а прислушиваться к своим ощущениям. Понятно?

Мы покатились вниз. Альбинос впереди, я за ним, а Лера чуть сзади и в стороне от меня. Эскорт! Чрез минуту я безоговорочно признал, что Альбинос – мастер высшего класса. Его движения были необыкновенно гармоничны и красивы. Ноги существовали как бы отдельно от головы и груди и двигались подобно стеклоочистительным щеткам то в одну, то в другую сторону. Все тело Альбиноса изгибалось, танцевало, как пламя. Снег пищал, хрустел и шипел под ним. Не знаю, как выглядел я со стороны, но подражал я своему ментору изо всех сил.

– Отпусти пятки, дай доске свободу! – кричал он мне, каким-то неуловимым движением сбавляя скорость и сравниваясь со мной. – Только не до конца, иначе поймаешь кант!.. Погнали! Расслабься!

Мы втроем синхронно резали снег на самом краю «тарелки», рисуя на снегу бесконечные «доллары». У самой кромки леса Альбинос остановился. Я тоже пустил в ход кант, изображая бульдозер, быстро погасил скорость и при этом удержался на ногах. Неистребим во мне ученик – как вдруг захотелось похвалы!

– Неплохо, – сдержанно оценил мои скромные заслуги Альбинос.

Подлетела Лера, сделала эффектную петлю, веером поднимая в воздух снежную пыль.

– Слушай дальше и запоминай, – начал следующий урок Альбинос. – Сейчас будем работать на целинном снегу…

– На целинном? – уточнил я и сделал неловкое движение, отчего моя доска скользнула в сторону, а я, дабы не упасть, схватился обеими руками за куртку Альбиноса.

– Осторожнее! – с опозданием предупредил Альбинос, но я уже перенес весь свой центнер на его плечи, и мы оба упали в снег. Пока барахтались, мешая друг другу, пока закантовывали свои доски, чтобы снова обрести опору на снежном склоне, я успел ощупать его поясницу.

– Ты меня, как девку, лапал, – со странной интонацией произнес Альбинос, поднявшись на ноги и отряхиваясь. – Все узнал, что хотел узнать?

– Прости, – ответил я, тоже отряхиваясь. – Не ожидал, что доска такая скользкая.

Да, я узнал все, что хотел узнать. Пистолет он держит ниже спины за поясом. Но плохо, что Альбинос раскусил мою хитрость.

– Тот, кто недооценивает коварство снежного склона, очень дорого платит, – сказал Альбинос, оглядывая затуманенный лес и уходящий вниз язык трассы. – В этих местах только в этом сезоне два человека поломали себе позвоночники. Еще двое – основание черепа… Ты никогда не слышал, с каким хрустом ломаются шейные позвонки?

Он повернул голову и уставился мне в глаза.

– Это ужасный звук, – двусмысленно подтвердила Лера. – Меня от него тошнит.

Он понесся вниз с нарастающей скоростью почти по прямой. Я попытался его догнать, и тотчас почувствовал, что моя скорость становится слишком высокой, и страх, заполняющий пустоту в груди, быстро каменеет, будто сырой гипс. Из-под сноуборда Альбиноса, как из снежной пушки, вылетали тонкие и широкие струи снега, похожие на две фаты, привязанные к ногам. Стволы деревьев мелькали столь быстро, что выглядели как сплошной высокий забор. Мне не хватало воздуха, я задыхался, как если бы высунул голову из окна бешено мчащегося автомобиля… Альбинос чуть замедлил скорость и поравнялся со мной. Лицо его было злым, перекошенным от ветра и напряжения.

– Ноги! – кричал он мне как жестокий сержант новобранцу. – Согни ноги в коленях!

Альбинос сделал крутой вираж и снова остановился, затем я и Лера, каждый по-своему, со своими выкрутасами. Наверное, если смотреть на нас сверху, можно подумать, что некий придворный писец закончил фразу и, придавая шрифту каллиграфическое изящество, накручивает вензеля и завитушки.

– Вот что я тебе скажу, – произнес Альбинос, поднимая очки на лоб. – Тебе уже вполне по силам спуститься по южному склону. Осталось понять и усвоить главное… Как самочувствие?

– Ноги дрожат, – признался я.

Розовая, как снегурка, Лера соскребла со сноубор-да снег и приложила его к пылающим щекам.

– На твоем месте, – сказала она мне, – я бы спустилась прямо сейчас, чтобы закрепить все рефлексы. Откладывать не стоит. Ты уже почти все умеешь, но твое умение жиденькое, еще пока не застыло и может расплескаться, если не закрепишь достигнутое.

– А самое главное? – напомнил я.

Альбинос взглянул на лес. Он еще часто и глубоко дышал, из его рта струился пар.

– Сейчас мы поедем не по трассе, а по тропе через лес. Будь внимателен! Через километр будет развилка, и надо будет взять правее, на просеку под канаткой. Там много ухабов и трамплинов, попрыгаем вволю. А что касается главного…

Он сделал паузу и вперил в меня свой колючий взгляд.

– То, что я тебе сейчас скажу, опробовать на этом склоне нельзя. Эту ситуацию вообще нельзя смоделировать. Потренироваться можно только тут, – и Альбинос постучал пальцем себя по голове.

– Тебе может показаться, что это очень страшно… – вставила Лера, но Альбинос прервал ее движением руки.

– Если запомнишь все, что я тебе скажу, и не растеряешься, когда надо будет воспользоваться этими знаниями, то выживешь. И не только выживешь. Лавина – вот что может быть либо источником счастья, либо твоим могильщиком.

– Какой воздух! Какая тишина! – блаженно бормотала Лера и, воздев руки к небу, зажмурила глаза.

– Да, лавина, – повторил Альбинос. – Во время спуска ты можешь запросто сорвать лавину. Я бы сказал, что ты обязательно ее сорвешь, потому что ночная метель нанесла на склоны много снега. Любая попытка затормозить на склоне, остановиться или свернуть в сторону означает для тебя немедленную смерть.

– Спасибо, Альбинос, – прервал я своего учителя, потому как ничего нового он мне пока не сказал. – Я хорошо знаю, что такое лавина.

– Как бы страшно тебе ни было, ты должен продолжать двигаться вместе с лавиной, опережая ее по скорости, – продолжал Альбинос. Голос его стал тихим, чуть хриплым. – Вниз, в едином порыве, как наездник в табуне диких лошадей: вывалишься из седла – все, каюк, растопчут, размолотят голову копытами, как перезрелую тыкву. Но тут главное не увлечься. У каждой лавины свой срок жизни. Есть такие, которые живут лишь несколько мгновений, – они самые опасные. Есть лавины, которые движутся две и даже три минуты. Именно они дают самое сильное и яркое чувство. Чем большую скорость набирает лавина, тем сильнее сопротивление воздуха, тем выше давление в ее ядре. Ты должен добраться до ее ядра к тому моменту, когда критическое давление начнет с легкостью поднимать в воздух тоник снега. И тогда… тогда ты сам почувствуешь, что наступил этот момент. Твоя доска оторвется от снега и взлетит в воздух. Ты станешь парить на снежных облаках, как ангел. У тебя возникнет такое чувство, будто ты сидишь на шее обезумевшего буйвола и держишь его за рога… Словами это чувство не передать. Это божественное наслаждение. Скорость и власть пьянят…

Я почувствовал волнение от рассказа Альбиноса, и необыкновенно ярко и живо представил себя парящим, как ангел, в снежных облаках.

– Заманчиво, – произнес я, потрясенный открывшейся мне перспективой.

– Главное, не испугаться в самом начале, когда произойдет отрыв лавины. Это будет сопровождаться грохотом и сильным ветром. Тебе покажется, что наступил конец света. От тебя потребуется нечеловеческое напряжение воли, чтобы не впасть в панику. Потом ветер утихнет, и ты будешь мчаться как бы в вакууме.

И как ты к этому пришел? – уважительно спросил я.

– А мы уже несколько лет на лавинах катаемся, – похвасталась Лера.

– Катаемся? – с недоумением пожал я плечами. – Но лавина – это ж не осел в загоне, когда захотел, тогда и сел. Как подгадать, где и когда она сойдет?

– А зачем подгадывать? – произнес Альбинос и стал заботливо поправлять мне воротник и стряхивать с плеч снег. – Лавину можно запустить с той же легкостью, что шар в боулинге. А можно подтолкнуть и небольшим зарядом тротила…

– Гениально! – признал я и стал развивать тему: – – А ведь можно спустить не одну, а сразу пару лавин. Одна тебе, а другая для Леры. И мчаться наперегонки до самого шоссе!

– А мы так и делаем, – сообщила Лера и чмокнула Альбиноса в щеку.

Альбинос усмехнулся, потрепал Леру по щечке:

– Какая же ты у меня все-таки дура!

Теперь у меня уже точно нет шансов остаться живым! Альбинос понял, что я догадался про их опасные игры с лавинами. Он в прыжке развернул сноуборд и с воплем понесся вниз. Я устремился за ним.

Мы неслись по лесу по узкой просеке. Скорость нарастала. Я уже хорошо знал, что буду делать. И Мураш будет очень кстати.

– Вправо! – крикнул Альбинос, не оборачиваясь, и наклонился вбок так, что едва не коснулся локтем снега.

Я лишь в последнее мгновение увидел, как тропа делится на два змеиных языка, но круто взял влево. Деревья, деревья перед глазами! Они несутся на меня, десятки, сотни, тысячи, и каждое норовит наехать на меня своим крепким сырым стволом. Нельзя снижать скорость! Он может выстрелить мне вдогон!.. Кочки! Меня подкинуло… Тропа снова повернула влево. Я едва успел увернуться от замшелого букового ствола, даже передний кант чуть надрезал кору. Снова прыжок, и я вылетел на трассу. Кругом народ, массовое гуляние… Я лавировал между лыжниками, наклоняясь то вперед, то назад, и стальные канты запускали в воздух снежный фейерверк… Синяя будка биотуалета надвигалась на меня, как инвалидная машина, в которую установили движок «Формулы-1». Я начал притормаживать, выбрав в качестве цели Мураша. Мой ангел-хранитель в поте лица отрабатывал стойку фронтсайд, совершая промежуточное соскальзывание и прыгая с канта на кант. Молодец, парень! Настоящий молоток! Когда-нибудь эти навыки пригодятся, чтобы девчонок наповал охмурять.

Я спутником облетел вокруг Мураша, обволакивая его снежной пылью, и остановился. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы немного отдышаться.

– Поехали за мной!

Мураш, умница, не стал спрашивать, куда и зачем, молча кивнул и начал применять на практике все то, чему его научили за прошедшие часы.

– Эй, Антон! Вы куда? – кричала ему вслед инструкторша. – А деньги?

Мы пронеслись мимо станции второй очереди и помчались дальше по трассе. На широком выкате я ушел в сторону, ближе к лесу, затормозил у кустов и сел на снег. Мураш повалился рядом со мной. Некоторое время мы лишь тяжело дышали. Мураш хватал пригоршнями снег и запихивал его в рот, будто пирожное. Я поглядывал через кусты на трассу. Они будут пытаться найти меня. Я слишком опасен для них, чтобы позволить мне сбежать от них. Они будут шлифовать трассы до тех пор, пока не поймут, что потеряли меня. И тогда кинутся заметать следы и уничтожать улики. Но до этого я должен эти улики найти и сохранить до прибытия милиции.

– Антон, сейчас мы с тобой влезем в один нехороший особнячок.

– В особнячок? – переспросил он. – А когда пойдем на ледник?

– Да подожди ты со своим ледником! – рявкнул я с раздражением.

Мураш покорно заткнулся, втянул голову в плечи, будто ожидая оплеухи. Я давно не видел перед собой человека, который бы в такой степени находился в моей власти, причем я для этого ничего особенного не предпринимал. И эта готовность безусловно согласиться со мной, послушаться меня, смириться со мной настолько убедительно показывала глубину отчаяния, в которое впал Мураш, что мне снова, как уже было не раз, стало его жалко.