Текст книги "Свидание с Тьмой(СИ)"

Автор книги: Андрей Балабаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Сумерки исказили образ Агнии, превратили её в четвероногое нечто, аккуратными, нечеловечески точными движениями ползущее сквозь завал. Ни одна парта не шевельнулась, ни одна деталь не скрипнула, словно всё вокруг покорялось воле своей хозяйки, словно сама она не из плоти и костей состояла, а стала вдруг тягучей каучуковой массой.

Он попытался крикнуть – горло породило сдавленный хрип. Ватные руки чуть шевельнулись, сжимая пальцы. Агния стекла с баррикады, выпрямилась, в несколько приёмов формируя человеческую фигуру.

– ...ное дерьмо! – прорезался, ломая наваждение, голос.

Опрокинутый стул с грохотом полетел на пол. Кай спрыгнул следом, полный злобы и готовности драться – краткий миг бессилия породил мутную волну бешенства и желания оборвать свой нескончаемый сон.

Драться не пришлось. Агния, криво ухмыляясь, остановилась в нелепой позе, на половине шага, словно пробуждение жертвы спутало ей все планы. Медленно, нестерпимо медленно голова её склонилась на бок, едва-едва не превысив пределы физиологической нормы для человека. Глаза остекленели, губы плотно сжались, пряча оскал.

– Ну и? Хотела сожрать меня втихаря?! Попробуй лицом к лицу, погань бледная!

Сперва ему показалось, что ругательства, как и раньше, не вызвали никакой реакции – но через несколько секунд Агния снова зашевелилась. Её лицо – Кай так и не смог заставить себя назвать его мордой – пришло в движение, медленно наполняясь привычной уже насмешливой жутью. Он не в первый раз наблюдал эту странную метаморфозу, но теперь имел возможность проследить её от начала и до конца: как в безвольные и омертвелые черты вливается нечто, превращающее уродливую маску во что-то если не живое – то как минимум выразительное.

"Слишком выразительное", – подумал он мгновением позже.

– Страшно, Штра-у-бе? Тебе страшно?

– Чего мне бояться? Тебя, что ли, пугало?

– Пу-га-ло, – повторила она, мотая головой. – Пугало! – сказала уже громче, с чётким ударением на второй слог. – Съем, съем, съем.

– Попробуй. Я уже ждать замучался.

– Ждать. Жда-а-ать. Темно. Тем-но-ты.

Откровенно кривляясь, растягивая звуки, механически меняя интонации – Агния выглядела до жути нелепо, слишком нелепо, и это впечатление никак не вязалось с безумным её поведением.

"Слишком нелепа чтобы быть выдумкой."

Только тут до него дошёл смысл исковерканных слов.

Темнота.

Покосившись на окна, Кай обомлел – сочащийся серый свет угасал, сумерки вступали в свои права, облизывая аудиторию густой тенью. Следом, готовая надкусить добычу, подкрадывалась ночь.

Агния ждала. Бледные черты, омытые сумраком, постепенно утрачивали всякую человечность.

– Темно, Штра-у-бе? Подождёшь? Скоро спать. Я приду. Стану есть. Тебя!

Кай вспотел. Она была права и он не знал, что ответить.

Темнота. Где он спрячется в темноте? А если заснёт? Включить свет, сидеть с открытыми глазами – ведь ключей нет, и неясно, помогут ли вообще закрытые двери...

Она придёт, точно придёт. Она приходит всегда. Не рискует, нет: кружит вокруг, как падальщик, выжидает.

Рано или поздно он проснётся от того, что Агния глодает его лицо.

Тёмный язык медленно обводил острые зубы.

– Я тебя съем, Штраубе. Уже скоро. Загрызу и съем. Жди, жди, жди. Или нет?

– Или что?!

"Не поддавайся. Не такая она и страшная, как кажется, слишком слабая... Кукла просто пытается напугать."

Пронзительный вопль ножом вонзился в уши, превращая зубастое лицо в морду чудовищного упыря.

– Или ещё поиграю?!

Взметнувшись с места в воздух, игнорируя гравитацию, она взлетела на ближайшую парту, на один миг замерев в прыжке – и после серым росчерком пронеслась по столам, чтобы исчезнуть за дверями аудитории.

***

«Щёлк-щёлк», – в очередной раз сказала пластиковая клавиша выключателя. Кай усилием воли убрал руку и отступил подальше. Свет не включался. Озноб всё сильнее вцеплялся ему в загривок, заставляя напрягать мыщцы и плотнее сжимать челюсти. Дверь в коридор обратилась тёмным провалом – ещё не логовом самой тьмы, но его преддверием.

"Без света мне конец. Мне конец."

Худшие детские кошмары, обогащённые развитым воображением, уже поползли из своих нор в уголках сознания, заставляя припоминать чувства удушающего страха и бессилия. Он один во всём доме, и куда-то ушли родители, и свет никак не включается, а в темноте его кто-то ждёт...

Кто-то ждёт.

Давно забытые образы одолели стену воображения и воплотились в реальность. В этой темноте его действительно подстерегает чудовище.

Сжаться и закричать, сорваться с места на бег, нестись, куда глаза глядят, оглашая пустые коридоры истошным воплем – потому что нет сил терпеть, нет сил придумывать рациональные объяснения, нет сил удерживать свой страх в стенах разума. Нет выхода, нет решения.

Он уже привык коситься на дверь, бессознательно, на рефлексах; выйти наружу казалось немыслимым – потому что там, снаружи, таился хищник. Забиться в угол или бежать – перепуганная обезьяна в черепной коробке требовала сделать хоть что-то, но Кай никогда не был склонен исполнять требования, выданные в ультимативной форме. Он медлил – и каждая секунда промедления приближала наступление тьмы.

"Думай, придурок, это единственное, что ты хоть как-то умеешь. Не стой столбом! Ну – раз, два..."

На счёт три он сделал шаг. Потом ещё один и ещё. Натянутые до предела нервы вопили, требуя прекратить и остановиться, в то время как сам Кай, игнорируя крик инстинктов, изо всех сил стискивал штурвал своей воли. Отпусти – и корабль развернёт вдоль волны, опрокинет и потащит стихия.

Озираясь, он выбрался в коридор. Мускулатура затвердела, как камень, стукни – и разобьётся. Света всё ещё хватало для того, чтобы можно было заметить тёмный силуэт на фоне сероватых в сумерках стен, но Агния исчезла и затаилась. Эхо от шагов Кая – вот всё, что жило в этот час внутри призрачного университета, эхо – и звук собственного дыхания, такой громкий, что разносился, казалось, по всему этажу.

Очень скоро он понял, что отзвук шагов двоится. Останавливался и вертел головой – глаза впивались в густеющие тени, придавая им знакомые очертания. Делал шаг – и снова непроизвольно сжимался, вслушивался, силясь различить направление. Вскоре он уже не мог оторваться от стены, к которой прижимался спиной, пытаясь красться как можно тише – и всё равно слышал где-то поблизости шорох чужой поступи. Иногда ему казалось, что в отдалении, где коридор уже сливался с темнотой, что-то едва заметно шевелится.

Кай сорвался с места и побежал.

Сквозь паутину сумеречных видений, злобно взрыкивая, как загнанный охотником зверь, скалясь и громко выкрикивая беспорядочные ругательства, он нёсся по бесконечному этажу, каждый миг ожидая, что навстречу вывернется страшная маска Агнии. Бег делал его живым, бег сбрасывал цепи холода, сковавшие по рукам и ногам, разгонял кровь и вымывал из неё гормоны липкого страха.

Но от неотступной иглы чужого взгляда бег не спасал.

Ему казалось, что безумие владело им десятки долгих минут – хотя весь этаж из конца в конец можно было пробежать от силы за две. Казалось, что окружающий мир обернулся фантасмагорией углов и стен, тонущих во мраке, тусклого блеска дверных ручек и светлых пятен – окон или дверей. Иногда дверные проёмы стояли нараспашку – провалы в непроглядную темень, и от них приходилось шарахаться, чтобы через миг метнуться уже в другую сторону, огибая по дуге поворот.

Наконец безумие спало. Никто не набросился на него из темноты. Никто не схватил за горло и не впился зубами в спину. Ночь не спешила сожрать добычу.

Кай устроился в маленьком преподавательском туалете, выломав замок на хлипкой двери. Болтающийся на петлях лист пластика он подпёр партой и стульями, а сверху, в качестве сигнализации, поставил найденное ведро. Из оружия имелась пластиковая ручка от швабры – лёгкая, но достаточно прочная. Навершием импровизированной булавы послужил примотанный скотчем кусок водопроводной трубы, найденный в углу.

Взмыленный, растрёпанный, грязный, он устроился прямо на полу, привалившись спиной к унитазу. Главным плюсом туалета являлись его размеры – в такое маленькое помещение едва ли можно было пробраться тайком – а ещё в нём нашлась вода. Затхлая вода с запахом хлора, вяло текущая из крана – но показавшаяся вкуснее, чем дорогая ледниковая "Ульвенгард" от компании родителей Ульфа.

Сполоснув горячее лицо, Кай позволил себе размякнуть. Напряжение последних минут слегка ослабило неумолимую хватку, и организм тут же отреагировал крупной дрожью. Ощущение близких стен вокруг, чувство безопасности и убежища сделали своё дело, включив механизмы демобилизации всех систем. Постепенно озноб стал мельче, сделавшись лёгким зудом в расслабленных руках и ногах, а тяжёлая голова, упокоившись на крышке толчка, напомнила о желании прикрыть глаза и заснуть.

Мысль о сне проткнула Кая острой иглой.

Что будет, когда он заснёт? Не сможет ли Агния просочиться даже сюда? Дотянет он до утра, или...

"И наступит ли само утро?"

От последнего вопроса вздыбились волосы на затылке. Кто сказал, что смена тьмы и света окажется здесь чем-то незыблемым? А если нет, то...

Продолжать ему не хотелось.

В туалете стояла темень – не увидеть даже пальцев перед лицом. На мгновение Каю показалось, что внутри кроме него кто-то есть, и он принялся судорожно размахивать рукоятью швабры, с громким стуком цепляя стены. Посторонних обитателей не нашлось, но короткий приступ паники продемонстрировал ему, насколько хрупким оказалось убежище.

"Я здесь сойду с ума."

Вытянутая нога касается парты, подпирающей дверь. Если кто-то начнёт двигать её с той стороны, даже осторожно – это можно почувствовать. Но что делать во сне? Что делать, если он свернётся калачиком в обнимку с фаянсовым другом, и не заметит, как тварь просочится внутрь? Не спать? И сколько он так протянет?

Страх отогнал усталость, заставил сесть ровно, сжимая своё оружие и прислушиваясь к темноте.

"Кое-что я забыл. Кое-что важное. Если это игра и у игрока есть цель, то какова цель создания самой игры? Деньги, хобби, известность – ради этого их обычно делают. Или что-то продемонстрировать, донести до людей идею. Научить, наконец, чему-то. Меня посадили сюда не для того, чтобы я напрягся и нашёл выход. Скорее, наоборот: меня заставили искать выход для того, чтобы... чтобы что?.."

Ночь отозвалась на мысли Кая тихим, повторяющимся звуком. В раскуроченную дверь поскреблись.

Тьма обернулась плотным одеялом, погасившим все чувства, кроме слуха. Бессильные глаза таращились в никуда, пальцы крепко обхватили дубинку.

Тонкий, раскуроченный пластик царапнули снова. И опять – гнетущая тишина. Она длилась долго, так долго, что Кай решил, будто ему послышалось – но в этот миг, обрывая его надежды, воздух вспорол громкий и грубый скрежет. Что-то твёрдое прошлось с той стороны, оставляя, наверное, царапины на пластмассе, а следом, ритмично и глухо, продолжилось чьё-то поскрёбывание.

Сердце задёргалось в своей клетке так, словно решило протолкнуться наружу.

– Агния, это ты?!

Только размеренный скрип в ответ. "Я знаю, что ты там" – вот что он означает. Она не спит. Караулит. Изматывает.

"Как же так получается – днём я умудрялся смотреть ей в лицо, даже драться не испугался – а теперь дрожу при одной мысли о том, что тварь пролезет в мой уютный сортир?"

"Да просто", – ответил он сам себе через мгновение, – "как только я принял роль жертвы и попытался спрятаться – всё и произошло. Надо было атаковать, пока светло, атаковать без всяких раздумий. Увидел нечисть – убей, какие в жопу переговоры?"

– Заткнись! – крикнул Кай притаившемуся снаружи чудовищу, чтобы разогнать удушливый страх. Мысли путались. В мечтах он нападал на Агнию, душил, бил железным стулом по голове и оказывался свободен. В конце-концов он так привык к царапающим звукам, что тишина обрушилась, как удар.

"Ушла? Или готовит что-то ещё?"

За дверью тихо-тихо, на грани восприятия, зацокали. Быстрая дробь доносилась волнами, то затухая, до становясь отчётливо различимой. Кай не затруднился с интерпретацией: стучащая острыми зубами Агния представилась ему во всей своей жуткой красе. Заскрежетало: похоже, чудовище пыталось грызть дверь. От звука свело живот.

"Если доживу до утра и выберусь из этого дерьма – поцелую Кимайю. И почему я раньше не попытался? Весело, наверное, будет."

Он попытался представить девушку – густые чёрные волосы, нежные губы и живые глаза – но обнаружил, что память подсовывает совсем другое лицо. Растрёпанная пшеничная шевелюра, вздёрнутый нос, а взгляд... взгляд почему-то не задумчиво-озорной, а пристальный и печальный. Воображаемая Эльва не собиралась улыбнуться, как на памятной фотографии, просто смотрела – и сердце Кая болезненно сжалось. Вырванная из жизни, навечно молодая, она казалась далёкой и очень хрупкой.

"Ну вот. Я даже своему воображению не хозяин."

Кай не заметил, как утихла стерегущая его Агния. Не заметил, как провалился в тревожный сон, полный всё той же тьмы. Временами он выныривал в явь, но одно так походило на другое, что и не различить – и там и там он оказывался один в темноте, из которой к нему подкрадывалось что-то ужасное. Однажды ему почудилось, что кто-то осторожно, миллиметр за миллиметром, сдвигает дверь и расположенную за ней конструкцию – метания стали ещё тяжелей – но распрямлённая чудовищным усилием воли, непослушная, как в любом кошмаре, нога оборвала эти поползновения.

Мучение продолжалось долго, бесконечно долго – кто-то, реальный или нет, шаркал снаружи, невнятно подвывал, снова начинал двигать дверь, конечности превращались в тяжёлые мешки, набитые ватой, Агния неведомым образом оказывалась внутри и пыталась грызть его голову, а потом исчезала, оставляя свою жертву проваливаться в мёртвую пустоту. Кай мычал и ворочался, временами чувствуя затылком острова реальности – твёрдые края унитаза – а временами уплывая в глубины бреда, лишённые опор и ориентиров.

Потом океан тьмы посветлел, и навстречу Каю выплыло задорное лицо Эльвы. С ним пришёл желанный покой.

***

С глазами творилось что-то странное: они видели. Кай не мог разобрать, что именно – до тех пор, пока не распахнул их пошире, разом выброшенный в реальность. Сон. Всё приснилось. Проклятый кошмар выкрутил и выжал его почти досуха, оставив свинцовую тяжесть в теле.

Глаза уставились на щель под дверью сортира, из которой сочился свет. Сердце упало.

Не сон. Кошмар продолжается.

Организм вяло протестовал, пока Кай пытался вздеть его на ноги, надрывно приводя себя в чувство. Болела затёкшая шея, болели ноги, ныла от лежания на твёрдом полу спина, а во рту как будто силосную яму взорвали. Кран, по счастью, поделился струйкой воды – напор явно слабел, но умыться и прополоскать рот хватило. Напомнил о себе пустой со вчерашнего дня желудок.

"Если так и дальше пойдёт – я её сам сожру."

Ужасы прошлой ночи нехотя отползали, теснимые оптимизмом нового дня. Ещё недавно Кай не был уверен, что снова увидит свет – и вот он, живой и здоровый, тоскует о несъеденном завтраке.

"Человек, который думает о еде, умирать пока не готов."

Вскоре обнаружились первые следы ночных событий. Дверь – а вместе с ней и парта, и стул – оказались сдвинуты на несколько сантиметров. Ведро, стоящее на самом краю, так и не упало. Кто-то всё же пытался пробраться внутрь, и это немое свидетельство чужого присутствия дохнуло холодом в спину.

"Нет. Нет-нет-нет. Только не снова. День – моя стихия. Сегодня я буду хищником."

Кай отвесил самому себе пару изысканных комплиментов, за которые не задумываясь дал бы по роже кому-нибудь постороннему. Встряхнулся, похлопал ладонями по щекам, переусердствовал и сдавленно зашипел.

Настала пора исполнять вчерашние обещания. Сама собой игра не закончится, кнопки "выход" не предусмотрено, и он – Кай Штраубе – должен доказать, что стоит своего самомнения. Пройти её до конца, как боец, а не хорониться по углам, впервые в жизни столкнувшись с чем-то опасным.

Злоба, накопленная за долгие часы страха, выдавливала прочие эмоции, наползала на душу грозовой тучей. Злоба питалась стыдом за своё позорное бегство, за безвольные попытки договориться, за дрожь в ногах и холодный пот.

"Я, выходит, всегда был эдаким тюфяком? Мечтал о каких-то серьёзных делах, а на деле? Ульф – и тот храбрее меня. По крайней мере, он не прячется под маской высокомерия от проблем. И в сортирах тоже... не прячется."

Парта противно заскребла стальным каркасом о стену – Кай поднял её над головой и утвердил позади себя, прямо на унитаз. Туда же отправил стул. Подхватил свою дубинку, взял запасную швабру, глубоко вздохнул – и одним ударом вышиб многострадальную дверь. Хруст пластика прозвучал вызовом таящейся снаружи угрозе.

Гулкий коридор снова стелился под ноги. Кай не бежал, но и не медлил, внимательно глядя по сторонам. Свет, который после ночи, проведённой в кромешной тьме, показался ярким сиянием, посерел. Казалось, что он не столько освещает пространство, сколько затекает в него, неохотно и медленно обволакивает каждый предмет, слизывает яркие краски. Знакомое чувство кольнуло в спину. Оглянувшись, Кай увидел позади тоненькую фигурку: та неподвижно стояла возле стены, в дальнем конце коридора. Он злобно ухмыльнулся и продолжил идти. Игра в одни ворота закончилась.

***

Стоять спиной к белесому ничто оказалось очень непросто. Настолько непросто, что хотелось послать всё к дьяволам, спрыгнуть с подоконника и отправиться на поиски Агнии. Кай не смотрел в окно, но каждым сантиметром своей кожи чувствовал мутный взгляд бездны, от которой его отделяло лишь двойное стекло. Каждый раз, когда он касался его затылком, возникало ощущение, что нечто омерзительно-липкое приникает к окну с другой стороны. Поначалу он рефлекторно оглядывался, но после третьего раза перестал – от взгляда через плечо начинало ощутимо тошнить.

Затекли и болели руки. Держать их поднятыми становилось сложнее с каждой минутой, и сколько этих минут ещё впереди, Кай понятия не имел. Мыщцы наливались расплавленным свинцом, требуя передышки, и он поочерёдно давал отдых то правой, то левой, вынуждая рабочую конечность выдерживать двойной груз.

Но хуже всего – хуже усталости, хуже тошнотворной белизны за окном – была неопределённость. Когда она придёт? В следующую минуту – или же через час? А может, она уже здесь, стоит совсем рядом и молчит, выжидая? Плотная чёрная штора полностью отделяла Кая от пространства малого конференц-зала, делая его слепым и заставляя напрягать слух. Она придёт, придёт обязательно, как приходила каждый раз раньше – в этом он не сомневался, этого ждал – но когда?.. Знает ли она заранее, где он прячется, или просто осматривает каждое помещение? Что она делает, о чём думает в то время, когда крадётся пустым этажом, когда, замерев, притаится где-то в углу, когда преследует его взглядом и когда выжидает время, чтобы напасть? А ведь она думает, не может не думать, потому что владеет речью и речь эта, хоть и безумна – но релевантна ситуации, точно вписывается в гнилую псевдореальность.

Ноют руки. Дышится осторожно и медленно. Не то, чтобы специально – так получается само собой, хотя особого смысла скрываться нет. За шторой душно, хочется хотя бы взмахнуть ей, оставить щель – но такого делать нельзя.

"Это тебе не сессия, когда через силу учишь нелюбимый предмет. Нет, придурок, ты уж постарайся на совесть: ставкой здесь отчисление из списка живых. Если даже это не заставит тебя жить на полную, то нахрен тебе вообще жить?"

"А ведь она может взять нож", – родилась мгновением позже страшная мысль. "Взять нож и просто ткнуть меня сквозь материю."

Окровавленное лезвие, прошедшее через штору, прочно засело в воображении. К дрожащим рукам добавился затвердевший пресс – словно это могло помочь против заточенного металла.

"Интересно, сколько я ещё протяну? Воля волей, но у моего тела на этот счёт, кажется, своё мнение. Впрочем, это игра. Ещё одна игра, если на то пошло: подчини себе свои слабости. Здорово ведь, да? Держать тупой кусок мяса за ниточки нейронов так плотно, чтобы вырваться он мог только в смерти. Я ведь смогу? Конечно смогу. Я – Кай Штраубе, гражданин Содружества от рождения, а не какой-то без году неделя конфедерат. Мои предки пешком до Огненного Языка ходили с винтовками за спиной."

Раз за разом он давал себе воображаемых плетей – и раз за разом граница слабости отступала, чтобы через минуту вновь пойти в наступление. Кай хватал за шкирку упрямого осла времени и проталкивал его сквозь призму своего восприятия, едва ли не вручную обращая будущее в настоящее. Казалось, останови он этот процесс – и тупое животное повернёт вспять, руша надежды и ожидания. Раз за разом...

Ровное полотнище шторы перед Каем слегка качнулось, выгнулось бугорком.

В кровь плеснуло адреналином, режущая волна прокатилась от макушки до пяток.

Что-то медленно касалось ткани с той стороны.

"Пора? Или ещё нет? Решайся, решай быстрее!"

Он быстро взглянул вверх – туда, где едва держалась на паре защёлок и на его швабре штора, прибитая степлером к перекладине.

– Штра-у-бе, – пропел скрежещущий голосок. – Я тебя...

"Пора."

Руки рванулись вперёд и вниз, срывая тяжёлую штору, накрывая ей пространство перед окном. В это миг могло случиться всё, что угодно: ведь кошмары известны своей привычкой противостоять человеческой воле, обращая планы и оружие в хлам. Кай сомневался до последнего – и тем сильнее было его ликование, когда чёрное полотно накрыло чью-то фигуру.

Не медля ни мгновения, он обрушил на нечисть свою дубинку.

Наслаждение.

Пьянящий экстаз.

Оскалившись, исторгая из глотки животный рёв, Кай разгонял ставшее невесомым оружие и впечатывал его во что-то мягкое, живое, податливое. Ток ликования струился по жилам, вздыбливая волосы и покрывая кожу мурашками. Раз, другой, третий – чувствуя, что освобождается, побеждает, мстит за страх, унижение, за вторжение в устоявшуюся реальность, за острые зубы и тёмный взгляд, за противный голос, оборотничество, за самого себя, вдруг оказавшегося совсем не таким уверенным и сильным, как представлялось.

Он едва не оргазмировал от праведного насилия, чувствуя себя лучше, чем когда-либо в жизни. Самым живым. Самым сильным. Самым реальным.

– Сдохни, тварь! Подавись!

В этот миг Агния закричала. Уши Кая, пустоту конференц-зала, мертвенную тишину четвёртого этажа – всё наполнил отчаянный и тонкий визг существа, угодившего в смертельную западню.

В последний раз упав на голову цели, переломилась импровизированная дубинка. Опешил, инстинктивно пытаясь зажать уши, Кай.

Плоть кошмара пришла на помощь своей хозяйке.

Оцепенев, наблюдал он, как неспешно вспухают окна – миллионами прозрачных осколков. Как массивные рамы расслаиваются в пластиковую стружку – длинные полосы, скручиваясь, становятся похожими на странное кружево. Как белое ничто ветвящимися жгутами врастает в само пространство, врывается внутрь, замещая собой объём зала, и как внутри этих жутких протуберанцев скользят, наливаясь силой, нити кромешной тьмы.

Кай взвыл – уже не только от гнева, но и от ужаса, понимая, что в игру вмешались силы, с которыми не сладить человеку; те, что бросили его в иллюзорную тюрьму и заставили действовать по их правилам. Взвыл – и бросился на Агнию в последней попытке вырвать победу до того, как беснующийся хаос разорвёт его на клочки.

Она успела освободиться от шторы и встретила его безумным оскалом – загнанная в угол лиса, крыса, неведомое чудовище с искорёженным лицом человека. Зубы прошлись по его руке, разрывая плоть, и воздух наполнился взвесью багровых капель – два тела столкнулись, полетев на пол, извиваясь, рыча, хрипя. Скользкими от собственной крови пальцами Кай схватил её за шею, намереваясь ударить об пол затылком, и едва не потерял глаз, когда тварь попыталась вцепиться ему в лицо свободной рукой. Ногти прошлись по его щеке, с мясом вырывая лоскуты кожи, но он прижал коленом слишком сильную для девушки руку и с наслаждением впечатал кулак в ощерившуюся морду – ещё и ещё, пока она не вывернулась, пытаясь выползти из под тяжести его тела. Кай перевернул её обратно, словно Агния ничего не весила, прижал к паркету и всадил колено в живот, чувствуя под собой мелкую дрожь чужой боли.

Почти. Почти победил. Как в детских снах, когда он только научился управляться с кошмарами, душа и забивая их кулаками.

Кровь текла по его рукам. Кровь капала с горящего, как огонь, лица – липкая, тёмная и густая. Агния выгибалась дугой, силясь вырваться из железной хватки, но ей не хватало веса и физической силы. Не чувствуя ни боли, ни усталости, Кай давил и давил, пресекая попытки сопротивления. Вместе с кровью из глубин его души поднималась уже не злоба – чёрная ярость, желание не спастись самому, а убить врага, и он купался в этом безумии, окунаясь в него с головой и слизывая с губ собственный красный сок, пьянящий вкус железа и схватки.

Удар. Мотнулась в сторону голова, исказился разбитый зубастый рот. Прочная! Когда, когда уже треснут эти челюсти, раскрошатся зубы, расколется отвратная маска?!

Удар!

Заново поймать руку, прижать ногой, не заботясь о клочьях собственной кожи, измазав тёмными пятнами чужой свитер, круша и ломая телесную оболочку проклятой нечисти. Ладонь упёрлась во что-то мягкое, и Кай с весёлым удивлением обнаружил, что у Агнии есть грудь – кукла слишком походила на живую девчонку. Он рефлекторно сжал пальцы, чувствуя, как напрягся его член, и ухмыльнулся от этой победы над собой и над здравым смыслом. Согнувшись, ударил лбом чудовищу в переносицу, выпрямился, торжествуя победу, встряхивая уже совсем безвольное тело. Голова Агнии снова мотнулась в сторону, серенькие волосы рассыпались, прилипая к лужицам крови, и...

Кай застыл.

Ярость холодной пылью опала на дно души. Из тела будто выдернули все кости.

Он смотрел во все глаза, уже не победитель и не палач – нелепый подросток, окаменевший в осознании совершённого преступления. Под ним, изодранным, окровавленным, ещё не сбросившим шкуру зверя, лежала... лежала Эльва. Скулящая и едва живая, изуродованная маской чудовища и его собственными руками, потерянная и мёртвая...

Эльва. Пшеничные волосы утратили цвет. Едва прикрытая улыбка, задорная, весёлая, живая – стала кривой усмешкой. Озорные глаза потемнели, весенняя зелень утонула во мгле, но вздёрнутый нос, и скулы, и тонкий овал лица – каждая черта проступала сквозь искажённый лик, противилась ему, рвалась наружу, словно желая быть узнанной.

– Эльва!..

Закатившийся было взгляд девушки вновь ожил. Отступило что-то чуждое и холодное. Она лежала в его руках – инструментах боли, ощутивших запоздалую нежность, невероятно хрупкая, невозможная, совсем не страшная, лежала так близко, что можно было ощутить толчки сердца.

– Я...

Тихий шёпот рвёт на части его усталую душу.

Остановился натиск хаоса, не слышно треска рябью идущих стен.

Мольба и страх, только мольба и страх. Почему? Почему кажется, что она всё быстрей и быстрей падает в непроглядную бездну, песком уходит сквозь его пальцы?!

Он кричал. Кричал, пытаясь дозваться до дальних пределов вселенной, выл отчаянно, уже зная, что не сумеет.

Глаза Эльвы опустели, на место жизни вновь пришла тьма – теперь уже навсегда. Краткий миг торжества – и Агния, стремительно изогнувшись, впилась в подставленную ей шею. Мир обратился болью вечной утраты, чёрным шаром ненавистного бытия. В следующий миг то, что осталось от Кая, в свою очередь сомкнуло зубы на её горле.

***

Темно. Издали пробивается серый свет, но темнота тут же растворяет его в себе.

Тяжело дышать. Рот заполняет склизкая от слюны масса – кляп.

Не пошевелиться. Никак. Голени. Колени. Бёдра. Живот, предплечья и плечи, кисти рук. Голова. Всюду – держат её невидимые ремни. Не верёвки, нет: верёвки впились бы в кожу куда сильнее. Она пробовала – однажды. Было довольно больно.

Почему она не дома? Глупый вопрос. Потому что не стоит снимать квартирку в изношенном краю города, жить там в одиночку, возвращаться по темноте и думать, что с тобой ничего и никогда не случится.

Плакать хочется от бессилия. Дура, чего уж там: живой останется – и то хорошо. Целой вот только – вряд ли.

Она задумалась. Рано или поздно здесь зазвучат шаги. Наверное, голоса. Кому они будут принадлежать? Молодёжной банде, решившей поразвлечься с девчонкой? Такие могут и отпустить, когда наиграются... А могут и закопать. Остальные варианты казались хуже, настолько хуже, что их не хотелось и представлять.

Жарко.

Дышать, волей-неволей, приходится глубоко и размеренно, а если так дышать – понемногу успокаиваешься. Возможно, всё не так плохо. Она ведь здесь уже долго? Раз уж похититель не торопится, его могли видеть, даже арестовать – и теперь её ищут, и рано или поздно найдут. Завтра репетиция – точно хватятся. Надо только подождать, собравшись в комок.

Серое свечение угасло, невнятные формы помещения утонули во тьме. Наверное, наступила ночь – интересно только, та же самая, или уже другая? Пить... Да, хочется пить. Как долго она без сознания пролежала? С таким горлом завтра не запоёшь... Ох, даже если не споёт – как хочется увидеть их всех, и Рейкса-басиста, и лысого клоуна Дамиана, даже надменную рожу Шварца... Сейчас она бы эту бледную нежить расцеловала. Ведь так хорошо всё шло, ещё месяц-другой – и могли бы первый альбом писать, а потом...

Эльва погрузилась в грёзы пополам с воспоминаниями. Плавала в музыке и в собственном голосе – там, где над тёмными глубинами, исполненными мрачной боли "Экстенции", виднелось сияние новой дружбы и новых песен. Больше всего на свете она любила петь, она хотела и могла петь – сотворяя уже не мучительные композиции о чуждой изнанке мира, а яркие, зовущие, льющиеся к небу и солнцу.

Слишком долго ей не хватало то времени, то желания жить, то банального настроения, без которого так сложно вырваться из муторной суеты, и вот – выплыла, нашла тех, кто приняли, погладили, похвалили... Расцвела – и... очнулась связанной в темноте. Не должно так быть! Это несправедливо!

По щекам скатились горячие капли. Озлившись, она заставила себя не плакать, и принялась экспериментировать – пела про себя, представляла, как исполняет ещё не записанные песни, как стоит на сцене с микрофоном в руке, пробуя разные манеры и разный темп.

Она совсем уже успокоилась, когда в темноте послышался тихий лязг, а по глазам ударил слепящий свет. Снова потекли слёзы – с непривычки.

Шаги.

Сквозь неплотно сжатые веки она разглядела только чёрную тень, которая наклонилась, заслонив сияние, и вкрадчивым голосом прошептала:

– Устала? Прости, что заставил ждать.

***

Эльва хватает ртом воздух, хватает судорожно и жадно.