Текст книги "Ветлужцы"

Автор книги: Андрей Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Поскольку вызволение из речной засеки прошло успешно, а ветлужцы даже помогали булгарским воям выбираться из начавшей тонуть лодьи Ильяса, то первые наслаждались своей бескровной победой, а последние не слишком огорчались из-за небольших потерь. Что же до остального, то… начальству виднее. Если договорятся – хорошо, если нет, то никогда не поздно схватить лежащий щит и встать рядом с товарищем. А пока можно отдохнуть. Нет, не расслабляться, а просто походить около уреза воды и осмотреть массивные сооружения, подтащенные ветлужцами к берегу. В самом деле, не бросать же веревки и доски в воде, а на мелководье их распутать гораздо легче.

Засек, судя по выводам булгарцев, было две, что позволило охватить достаточно большое пространство на реке. Каждая состояла из четырех длинных двадцатиметровых бревен с торчащими острыми сучьями, на что ушли высокие строевые сосны, росшие по высокому берегу Оки. Они были связаны между собой и заякорены выше по течению. Кроме того, по сторонам у каждой сосны висело по внушительному валуну, а у некоторых с боков виднелись концы многочисленных веревок. Как рассудили булгарцы, для приведения в действие данного сооружения достаточно было перерезать у бревен, расположенных выше по течению, хотя бы один груз. Тогда этот край начнет всплывать, а идущая на скорости лодья взбирается по получившемуся настилу, как по горке, на верхушке которой она тормозится, а иной раз и натыкается на острые сучья.

Да, мудрено, но это не мелкая речка, а великая Ака-Идель.[30]30
  Ака-Идель – Ока (булг.).


[Закрыть] Это на каком-нибудь из ее небольших притоков можно воткнуть в дно заостренные бревна с распорками – и делу конец, а тут надо все тщательно вымерять. Допустим, прошла своя лодья, перерезали груз. Насколько и за какое время всплывет бревно? Не утянет ли его течение вновь на глубину? Воткнется ли лодья со всего размаху в засеку или все-таки взберется по проложенному ряду бревен? Ох, муторно все это… Однако, судя по всему, действует.

– Для начала мену совершить хочу, – наконец вернулся Иван к костру с охапкой громыхающих посудин. – За лодью вашу обгаж… запачканную хочу добрым товаром вам отдариться. Вот этот товар с лихвой перекрывает ее нынешнюю стоимость.

– Хм-м… Почему мы должны лодью свою менять на утварь сию? – озадаченно поглядел Юсуф на предлагающего обмен полусотника.

– А куда вам деваться? Во-первых, как виру мы и так можем ее потребовать…

– Так мы вам и отдадим… – перевел бурчание Ильяса ухмыляющийся Ишей, донельзя довольный происходящим действием.

– Ты лучше нашего кормчего поблагодари, купец! – укоризненно покачал головой ветлужский воевода в сторону ворчащего. – Если бы не просьбы его, то не знаю, как уж дело сие повернулось бы. Это он ведь уговорил полусотника моего малой кровью все решить. Пяток раненых у вас, и только… да мы и не стреляли почти.

– Лучше не возражай, Ильяс, – добавил Иван. – Если надо, то силой отберем, хотя… Если будешь сильно отказываться, пусть так и будет. Тогда оставим себе оружие, что Юсуфовы молодцы к нам на судно побросали. И делу конец – на него десяток таких лодей купить можно!

– Э… Согласны мы на мену, а меж собой потом разберемся, – тут же встрял Юсуф и добавил по-булгарски: – Не так ли, Ильяс?

Уловив от того нерешительный кивок, Иван удовлетворенно добавил:

– А во-вторых, подумайте, как вы на такой лодье плавать потом будете, а? Вы ее, конечно, уже почти отчистили… даже запах выветрится вскоре. А вот как называть ее потом по всей Волге будут, а? «Дерьмом неверных» в лучшем случае, так? Вот то-то и оно… Лучше погляди на товар наш, Юсуф!

– Первый раз этакое вижу… – Купец удивленно завертел в руках котелок, ловя начищенным днищем отблески костра. – Кто делал сию вещь? Как будто не ковали ее, а единым целым она на свет рождалась.

– Гхм… Из заморских стран эта утварь. Купцы наши ходили через Студеное море…

– Не ври дальше, ульчиец, – махнул рукой Юсуф. – Если бы вы пересекали Акдингез, то молва о вас достигла бы наших ушей скорее, чем ты думаешь. Кроме того, в Садум или Альман[31]31
  Акдингез – Белое море, Садум – Скандинавский полуостров, Альман – Германия.


[Закрыть] гораздо опаснее плавать, чем ты даже можешь себе представить. И не только оттого, что путь туда и обратно занимает два года, но и потому, что садумцы или галиджийцы[32]32
  Галиджийцы – новгородцы (булг.).


[Закрыть] никогда не пропустят вас через артанский или чулманский[33]33
  Артанский путь – путь в Артан (Прибалтику) через Вятку вдоль Моломы к Устюгу (Гледену), еще не существующему; чулманский путь – путь в Артан через верховья Чепцы и Камы (Чулман – река Кама от истока до устья Белой) к Печоре.


[Закрыть] путь.

– А почему ты уверен, что мы не воспользовались другим путем? – осторожно начал Иван, опасаясь попасть впросак.

– С вашей реки, Батлика, попасть можно только на артанский путь или верховья Кара-Иделя,[34]34
  Батлик – Ветлуга, Кара – Идель – Волга от истока до устья Камы (булг.).


[Закрыть] ульчиец… Это ни для кого не секрет, разве что для такого сухопутного существа, как ты. Как не секрет и все то, про что я говорил. К тому же даже если твой путь и существует, то мне не нужны твои тайны, за которые можно поплатиться головой. Так что помолчи о том. Меня интересует лишь одно – как много такой утвари и по какой цене ты можешь предложить мне? Однако для начала все-таки реши окончательно, какую виру ты с меня и Ильяса хочешь взять?

– Виру? Это немного зависит от причин вашего нападения. Ответишь честно, тогда…

– Мне врать ни к чему, ульчиец. Вы для нас словно тати, вне всяких законов Бохмита,[35]35
  Бохмит (Бохмич) – Магомет (др. – русск.).


[Закрыть] потому что твои лодьи принадлежали ранее буртасским купцам, точнее – почтенному Ибраиму, бывшему сотнику курсыбаевцев.[36]36
  Курсыбай – профессиональное войско булгар, набранное в самом начале из добровольцев-мусульман (булг.).


[Закрыть]

– А то, что эти буртасцы напали на наши поселения, дабы увести в полон и продать на невольничьих рынках наших родичей, нас никак не оправдывает?

– Это всего лишь твои слова, ульчиец…

– А слова почтенного Ишея, который раньше служил у Ибраима, видимо, тебе тоже не послужат оправданием? – Иван кивнул в сторону своего кормчего.

– Хм… нет. Я его не знаю, – отрицательно покачал головой Юсуф. – Хочешь сказать, что он теперь твой холоп?

– Пленником раньше был, холопом не был никогда. Ныне он – свободный человек, – мотнул головой полусотник, задумавшись. – А десятника Алтыша знал ли ты у Ибраима?

– Немолодой уже? Вечно ворчащий по поводу старых буртасских традиций? – задумался Юсуф и неожиданно закончил: – Нет, не знал.

– Э… не проходил ли тут верблюд? А! Старый, хромой и косил на левый глаз? И навьюченный бурдюками с холодным молодым вином? Ах, прелесть, что за вино! – подхватил от неожиданности Иван. – Нет, не проходил…

– Я слышал о нем, но не был знаком, – криво улыбнулся шутке полусотника Юсуф.

– Тогда привози в начале лета к нам на Ветлугу того человека, который знает его и доверяет ему. Но уж потом будь добр рассказать своим правителям, каков на самом деле был ваш Ибраим и как он грабил купцов на Волге.

– Что? Татьбу он вел на хорысданском пути?[37]37
  Хорысданский путь – путь из Волжской Булгарии в Сурож (Судак) через Путивль (Хорысдан).


[Закрыть] – задумался Юсуф. – Если это так, то случай сей достоин того, чтобы его разбирали на диване…[38]38
  Диван – царская канцелярия, правительство (булг.).


[Закрыть] Я заберу у тебя того десятника. Тебе за это выправят прощение, не беспокойся.

– А теперь ты меня послушай, купец. – Тихий, шипящий голос полусотника ощутимо понизил температуру общения. – Если он сам захочет, то поедет, куда его глаза глядят. А если не захочет, то никому его отдавать я не собираюсь.

– С чего бы этот полоняник тебе так дорог стал? Или жизнь его не стоит всех ваших?

– Стоит, Юсуф, еще как стоит. Но мы дали ему свое слово. Если он честно отработает на нас год, то затем будет свободен. А словами мы не бросаемся. Если Алтыш захочет после срока своего к вам уйти, то скатертью дорога, а если нет… А к вам он не захочет: ведь казнь его лютая ждет за грехи Ибраима, так?

– Кто знает, – пожал плечами купец. – Законы ислама справедливы, так что если нет на нем вины…

– Ты сам знаешь, что после того, как из него вытрясут правду, от него уже ничего не останется, кроме поломанных костей и порванного мяса, так что… Пусть те, кто отвечает у вас за то, чтобы купцы плавали по торговым путям без опаски, пришлют с тобой своего человека. Я обеспечу ему с десятником разговор с глазу на глаз и вмешиваться не буду. Даже, может быть, разрешу Алтышу покинуть меня пораньше, если будет на то его желание. Все-таки он мой личный пленник.

– Лучше я передам твои слова сардару[39]39
  Сардар – командующий (булг.).


[Закрыть] курсыбая Субашу, – помедлив, ответил Юсуф. – Кто знает, что за силы тут замешаны! А его я как раз знаю, честный воин… Буду у тебя в начале лета. Мнится мне, что к тому времени у десятника буртасского малый его срок в полоне закончится, так? У нас самих пленники лишь после шести лет свободу получают… Ну так что с вирой нашей будем делать?

– Ну раз мену мы с тобой провели… Расскажи еще, что ты слышал про отравление половецкого хана Аепы. Если по нраву рассказ нам твой придется, то и спрашивать с вас больше ничего не будем.

– Аепой вы его называете. А мы звали ханом кипчаков Айюбаем, и народ свой он водил около реки Шир… Не знаешь? Дон, по-вашему. Ты лучше привыкай к нашим именам, ульчиец, все-таки на вашем языке иному и названия нет. Так вот, стал хан этот некоторое время назад прорываться к Сувар-илю, а потом и вовсе перекрыл Бухарскую дорогу через Саксин.[40]40
  Шир – Дон, Сувар – иль – провинция Сувар (булг.). Саксин – большой торговый город, находившийся в устье Волги.


[Закрыть] Торговля встала. А потом… Если коротко сказывать, то из Руси на булгарскую службу перешел сын нашего бывшего царя Ахада бек Колын Селим. Он еще Балын защищал, когда его сожгли…

– Суздаль защищал? От кого? – недоуменно переспросил ветлужский воевода.

– Да, Суздаль, по-вашему. От Йолыга караджарского… – Купец поправился, видя недоумение собеседников: – Олега, князя Черниговского, два десятка лет тому назад. Вон он как раз и заманил Аепу в западню под Буляром, а там уже его уничтожили.

– И все? Негусто, только запутал нас всех. Булгарец от русского князя наш город защищал, надо же такое выдумать, – покачал головой Трофим. – Иван, может, оставить нам себе доспехи бронные? Разбрасываешься ты таким богатством…

– Хорошо, слушайте, – сдался Юсуф. – Про Балын сами поспрашивайте, речь не о нем, а об Айюбае. О том вся Булгария ныне говорит не смолкая. И опять дело касается той же джирской дани, кхм… Колын организовал свадьбу внука нашего нынешнего царя Адама на дочери предводителя кипчакского племени, подчиняющегося Айюбаю. Сумели договориться, что праздник состоится в Биляре, куда пригласили и самого великого хана. Тот на свадьбу взял с собой всего тьму[41]41
  Тьма – 10 тысяч (по легенде было 11 тысяч и 11 сыновей Айюбая).


[Закрыть] отборных воинов и всех своих сыновей, хотя у него в степи оружных людей ходило в десять раз больше. В сам Булгар хан с собой привел две тысячи, а остальных разместил в окрестностях. Но, когда Айюбай подходил к городу и проходил уры… засеки по-вашему, на их защиту вставали вои из племен, особо злых за татьбу кипчаков. Хан попался в ловушку. На свадьбе же всех степняков усердно угощали медовухой. Когда гости захмелели, Айюбаю свои же поднесли кубок с отравой, не подозревая об этом. Хан спокойно выпил за счастье молодых и рухнул кулем на пол. А когда он упал, наши воины набросились на кипчаков с обнаженными мечами и перебили многих. Из всех их воев вырвалась в степь только одна тысяча, и только один сын хана остался жив. Теперь дороги на Саксин, Хорезм, Киев и Дима-Тархан[42]42
  Дима – Тархан – Тьмуторокань (булг.).


[Закрыть] стали свободными.

– Хм… А что же так невесело ты об этом рассказываешь? Подумаешь, гостей перебили, хана отравили… Интересно, кто же дело теперь с вами будет иметь? Без опаски, что вы его потравите? Как, воевода, ты считаешь, – кивнул своему соратнику Иван, – стоит ныне доверять слову булгарскому?

– Это были враги! – неожиданно вскипел Юсуф. – Они уничтожали наши села и мирных игенчеев.[43]43
  Игенчей – крестьянин (булг.).


[Закрыть] Мы могли так поступить с ними!

– Ага, – кивнул в знак согласия полусотник. – Они же варвары, зачем с ними поступать как с цивилизованными народами. Эх, как я выразился! – удовлетворенно хмыкнул Иван, глядя на озадаченного купца, не ожидавшего, что с ним согласятся, хотя и совсем непонятными словами. – Главное в этом деле определить, кто будет варваром…

– Да мы…

– Не надо слов, Юсуф, – поднял вверх кисти рук Иван. – Я не осуждаю и не одобряю ваших поступков. Просто констатирую факты… И не обращайте внимания на незнакомые слова – это я иногда начинаю говорить на родном языке. Скажите лучше, при чем тут джирская дань? Я слышал про нее, но думал, что Ростовское княжество платит ее вам, чтобы вы не нападали на окрестные земли.

– Так ты до сих пор не понял? – удивленно протянул Юсуф. – Именно чтобы не платить нам джирскую дань, балынцы и натравили на нас кипчаков. Я тебе могу всю ночь рассказывать, как наши народы жили вместе, как рассорились и как поделили окрестные земли… Но пойми одно – эти места были раньше нашими, и за их уступку вы нам дань ту и платите. А если не платите, то либо вы, либо мы умываемся кровью, потому что терпеть нарушение ряда никто не будет.

– То есть тут жили не вы, а ваши данники, и за уступку самих земель вы хотите получать прежнюю дань. Так?

– Ты все правильно понял.

– А почему все-таки эти земли перешли к киевским князьям?

– За помощь в разгроме хазар, ульчиец, – чуть помедлил с ответом Юсуф.

– Я не ульчиец, купец, – потерянно кивнул Иван, пытаясь переварить услышанное и бросая взгляды на Трофима. Судя по всему, тот пребывал в таком же недоумении. Наконец полусотник с собой совладал и повторил: – Я не ульчиец, я – ветлужец. И к вашим разборкам мои сородичи не имеют никакого отношения. Ты хорошо заплатил свою виру, Юсуф, мне больше от тебя ничего не надо. Жду тебя в гости, а заодно и за товаром. Как будем отплывать – подойди к Лаймыру, он тебе подробно расскажет, что почем. А загрузим столько, сколько тебе надобно будет: много утвари этой у нас… Воевода, ты вроде говорил, что на ночевку нам лучше подальше встать, чтобы не было недоразумений между нами больше? Нашу новую лодью уже, наверное, кое-как залатали, так?

– Так, – подвел итоги беседы Трофим, поднимаясь от почти погасшего костра, чуть ранее согревавшего всех собравшихся на оконечности острова от осеннего стылого ветра. – Бери двух воев, Юсуф, пойдем выгружать твое оружие, а заодно и насчет товара с Лаймыром поговорим… Эх, надо же! Булгарец город наш защищал против князя Олега Святославича!

– Ну, не совсем защищал… и не только от него. С Йолыгом был сын нашего царя Адама Шамгун со своей ратью, а еще кипчаки хана Боняка. Они взяли Кисан, ну… Рязань по-вашему, подошли к Балы… Суздалю, где эмир Колын сдался сыну царя. Потом Йолыг с Шамгуном стали делить город, но никто не хотел его уступать друг другу, поэтому город сожгли. А уж дальше двинулись к Джиру, то есть Ростову. Там опять разругались, потому что Шамгун обещал жителям не разорять го́рода, если они сдадутся без боя, но князь Йо… Олег стал его грабить! Если рассказывать коротко, то эмир Шамгун договорился со Святополком Изяславичем[44]44
  Святополк Изяславич – великий киевский князь (1093–1113 гг.).


[Закрыть] насчет джирской дани, и Йолыга все-таки прогнали. Я же рассказывал, что история народов наших переплетена чудным образом…

– Я, конечно, половину не понял из того, что ты нам сказал, однако… Плевали мы три раза на такую историю, если все так, как ты говорил! – не выдержал ветлужский полусотник, тоже поднявшийся от костра. – То жили соседями, то стали расходиться по разным углам! Князья договориться не могут, а народ страдать должен?! А насчет Олега… Надо же такое учудить: чужие рати привести на наши земли и самому разорять свои же города! Меж собой люди одной крови бьются, сами себя уничтожая, и только для того, чтобы кто-то забрался повыше и пожрал послаще! Переписывать эту историю надо к едреной матери! Вот только как? Каленым железом в свою сторону переиначивать? Нет уж, упаси боже от того, чтобы стило[45]45
  Стило – металлическая палочка, использовавшаяся для письма.


[Закрыть] в наших руках на оружие заменить! Везде люди живые – ненароком так рубануть можно, что история потом, как Венера Милосская, навечно с культями останется…

Глава 6
Суздальские находки

– Ну что, Иван, лепо раскинулось сие творение рук человеческих, осененное Божьей благодатью? – Трофим, распрямив плечи, с умиротворением оглядывал собор Успения, возвышающийся в центре суздальского детинца. – Это хоть и не Киев, где самое малое полтыщи одних церквей и из плинфы многие построены, однако в окрестных землях каменного здания ты более не увидишь. Так что любуйся… Или такая краса в отечестве твоем на каждом шагу стояла?

– Стояла до поры… Да ты глазками на меня так хитро не стреляй, – прищурился Иван, оглядывая построенный по велению Владимира Мономаха большой шестистолпный храм, сложенный из тонкой плинфы. – Узнаешь все в свое время. А не узнаешь, так и не потеряешь ничего, уж поверь мне на слово. Во многих знаниях много печали… Кстати, во все времена было важно, что за человек перед тобой, а не откуда он.

– Не скажи, Иван. Как ты говорил давеча? Житие наше определяет, насколько душа в нас светлая, так?

– Бытие определяет… Ну, в общем, отчасти верно, но только отчасти.

– Раздумывал я над твоими словами и вот что скажу… Истина это! И даже не сомневайся! Возьми того же степняка: ему воля нужна, простор, потому что для его скота необходимы пастбища несметные. А вот руки на этом просторе ему прикладывать не к чему, сидит целый день в седле и стреляет из своего лука во все, что не по нраву ему. Даже дела домашние везет на себе его баба! И что получается? Получается, что кочевник к труду не приучен, а сладкой жизни хочется! А как этого добиться? Самый легкий путь – поживиться у соседа, который своим трудом живет! Первый раз скот увел, второй раз его самого зарезал, а полоненную семью в невольники продал… Куда дальше свернуть с натоптанной дорожки? Какая уж тут душа! А иудеи? Они же по всему свету разбросаны, да и живут большей частью торговлей. Правда, друг за дружку держатся, но зато других не признают вовсе, лишь собой кичатся. Потому совсем не брезгуют нашими христианскими людишками торговать… А от такой торговли какого цвета душа у них будет, я уж не говорю об ее спасении для нехристей? А те же булгарцы веры Бохмича? Для них мы все неверные, оттого им совсем незазорно полон с наших земель в полуденные страны продать через тех же иудеев. За грех им это не считается, как и то, что в веру свою они иные племена силой примучивают. И лишь наше исповедание спасение дает и к свету ведет души христианские… Как считаешь, не стоит ли и нам церковь каменную построить, а потом отяков наших крестить?

– Все у тебя какие-то плохие выходят… кроме нас, православных, – задумался над ответом Иван. – Единоверцев наших и правда церковь запрещает с Руси продавать, об этом я слышал. А остальных, выходит, можно? Разве мусульмане не так же со своими поступают? И чего ты иудеев всех одной черной краской мажешь? Или ты Христа к ним не причисляешь?

– Чего? – недоуменно наморщил лоб Трофим, пытаясь осмыслить вышесказанное.

– Того! Или у Иисуса из Назарета матери не было? Ладно, не горячись, я тоже православный, как и ты! – Иван примирительно положил руку на плечо Трофима, заметив, что в его глазах начинает разгораться огонек бешенства. – Ты просто пойми, что если мы будем искать соринки в чужих глазах… ну ладно, пусть бревна… то никогда отяков, черемисов и других людей в одно целое не соберем! Важно принять народ таким, какой он есть, и в меру своих сил подтолкнуть в нужном направлении! Если это, конечно, вообще возможно… Кроме того, надо учитывать, что в этой гонке не мы одни участвуем, другие тоже будут влиять на эти племена своим примером или даже силой! Кстати, насчет примучивания у булгарцев… Тоже не вижу разницы с нашей верой. Меряне от чего бегут? От крещения насильного. А ты хочешь отяков через это провести!

– Упаси боже! – Воевода все-таки отвлекся от богохульных, по его мнению, слов Ивана и вернулся на грешную землю. – На красоту такую посмотрят и сами к нашей светлой вере потянутся. А то, что иные бегут… Так то заблудшие души. Да и не все они от крещения скрываются. Тех мерян, что мы на землю осадить хотели, просто похолопили без справедливости!

– Вот и не принуждай никого, чтобы тоже не побежали от нас людишки! А церковь? Конечно, надо возводить, причем самую лучшую в округе! Но только когда рук на это хватать будет, да и священника еще найти надо. Кстати, один вопрос в связи с этим. Подчиняться он кому будет – ростовскому архиерею, как самому близкому в округе, так?

– Думаю, что суздальскому епископу Ефрему, постриженику Печерскому.

– Вот! А через него и князь Юрий Владимирович наших прихожан под себя подгребет, – перешел на еле слышный шепот Иван. – В этом деле только палец протяни – они всю руку себе в пасть засунут. Как бы без епископа в этом деле обойтись, а?

– Эх, связался я с тобой, малохольным! Князей тебе мало, теперь церковь нашу хулить начнешь. При чем тут архиерей? Он в дела мирские не лезет! А без него ни чин на основание храма, ни чинов на поставление креста и благословление колокола не совершишь. Я не упоминаю про освящение церкви, для того чтобы литургию проводить. К чему тогда храм краше всех ставить, если такой возможности не будет? Да и антиминс[46]46
  Антиминс – в православии плат с зашитыми частицами мощей христианских святых и надписанием епископа.


[Закрыть] освятить не мешало бы. А мощи святых наших где ты для престола возьмешь? Эх, да что с тебя взять, такого… – махнул рукой на своего полусотника воевода и продолжил: – Никак нам не обойтись без архиерея. А все свои страхи надуманные при себе оставь! Они не стоят того, чтобы храма лишаться. Каждый второй язычник, узрев такое великолепие, в лоно нашей церкви придет и поймет, что у нас вера особая, светлая. И к нам самим не с корыстью относиться будет, а с любовью! Ведь Христос заповедал возлюбить ближнего своего…

– Думаешь, все так легко? Пришел в церковь, благодать на тебя снизошла, и сразу полюбил всех людей скопом? Все по изначальному естеству человеческому любят только себя и плюют на соседа… если он позволяет это делать. А возлюбить плюющего как-то не получается обычно. Да даже меж собой особой приязни у православных нет… Что от заповедей Господних изменилось, к примеру, в Суздале, а? Как сочетается великолепие этого кирпичного храма и его расписные фрески с полуземлянками на посаде всего-то в нескольких сотнях шагов отсюда? Что ж владыки местные свой люд не возлюбят по законам Божьим? Не лучше ли было вместо собора людям дома возвести? Хотя бы после того, как булгарцы окрестности города пожгли десять лет назад?

– Ты перед воротами храма хоть не богохульствуй! – заскрипел сквозь зубы воевода, оглядываясь, не услышал ли кто их беседу.

– Во-первых, ты сам затеял этот разговор, а во-вторых, неужели ты еще не знаешь моего мнения по этому поводу? Законы Божьи по-своему справедливы… наверное, они даже более справедливы, чем прежние. Но претворяют их в нашей обыденной жизни люди, которые иной раз рвутся к своему могуществу, извращая все на своем пути, включая эти самые заповеди. Поэтому среди власть имущих и слуг церковных встречаются такие типы, которые… не без греха. И в итоге между словами и делом возникает трещина, которая со временем может превратиться в пропасть! А начинается все обычно с таких вот мелочей, как забота о ближних. Вот тебе такой пример: был у нас правитель, Борис Годунов. Не самый плохой, хотя и не любили его подданные. Кто-то из-за того, что он был не царского… хм, не из рода великих князей. А иные из-за лютого голода, который при нем продолжался в течение трех лет. И такое ему в вину ставили…

– Вот уж напасть так напасть… – В глазах Трофима сначала промелькнуло недоверие, но почти сразу же оно сменилось суеверным страхом, от которого он тут же попытался избавиться, осенив себя крестом: – Спаси и сохрани!

– Цены на хлеб возросли в сто раз, хотя его и запрещали продавать выше определенной цены! Тогда этот князь стал раздавать деньги и открыл свои амбары, призывал других делать то же самое, но и это не помогло! И знаешь из-за чего?

– А чего тут думать, даже у великого князя закрома не бездонные!

– Тем не менее у многих бояр и в монастырях лежали запасы зерна. Не знаю, правда ли, но говорили, что их хватило бы всему населению на целых четыре года. Но что те, что другие прятали запасы, надеясь на дальнейшее повышение цен. Представляешь?! В монастырях! Прятали! Зерно! Чтобы продать его потом умирающим людям подороже! Люди ели сено и траву, доходило до людоедства! Не знаю, сколько всего умерло, но страна опустела!

– Я знаю, что такое голод, – содрогнулся Трофим, зябко поведя плечами.

– В моей стране были злодеяния гораздо хуже, уж поверь! Меня поразило именно отношение православной церкви! Во что она в тот момент выродилась?

– Не верю я, чтобы все так поступали, Иван! Не верю, и все тут!

– А я и не говорю про всех, но такое поведение не было чем-то из ряда вон выходящим! Это уже не служение Богу и людям, а… Не знаю, что это, но что-то очень страшное! Поэтому я и сказал, что надо сначала о народе позаботиться, а потом уже храм из плинфы строить! Да и с тем, что в головах у священников происходит, надо что-то делать… Так что давай сначала построим деревянную церковь! Ее ведь можно такой резьбой изукрасить, что не хуже этого собора будет.

– О людях, говоришь, сперва позаботимся?

– И самих их надо приучить, чтобы о ближнем думали в первую очередь. Природу человеческую ведь трудно переделать, люди всегда будут стараться нажиться на чужой беде. И принуждением тут ничего не сделаешь – только силой мысли и своим примером. Нужно всего лишь, – Иван выделил голосом последние слова, – подсказать им, что сосед – вовсе не чужак! А вовремя поданная хорошая идея – это великое дело. Взять те же народы, которые подняли на свое знамя учение Христа или того же Магомета. Именно они ныне правят миром! А ведь идею справедливости, ту же свободу от холопства и равенство среди людей тоже можно поднять перед собой и объявить путеводной звездой, за которой нужно всеми силами стремиться. Только вот с реализацией… Я про то, что так уже было у меня на родине, но достигали мы этих благих целей, проливая реки крови. А потом еще власть предержащая извратила сами идеи. Трудно было им пример подавать и довольствоваться малым, как их предшественники делали. И поэтому не получилось у нас ни-че-го!

– Зато у тебя да дружков твоих мыслей дельных много осталось, не все втуне пропало…

– Вот разве что… И тем не менее ты голову не вешай – не все так плохо, как кажется, Трофим.

– Неплохо, говоришь? Да ты приглядись к своим замыслам! Довольствоваться малым? Кто же согласится на такое?! Мы же не чернецы, чтобы на хлебе и воде сидеть!

– А чем пример Святослава плох? Кто спал в походах под открытым небом, возложив голову на седло, и ел ту же пищу, что и его воины?

– Да, это ты меня уел, Иван. Он даже в одеяниях своих ничем от них не отличался, разве что серьгой золотой…

– То-то же… Так что подумай насчет того, чтобы от местной епархии подальше держаться. Не на пользу нам ее близость выйдет… Ладно, давай церковь еще раз обойдем вокруг, надо запечатлеть ее в памяти на случай постройки своей. Да и когда я еще такую древность своими глазами увижу? Совсем новый храм, говоришь? Ну ладно… свежий даже лучше, краска со стен еще не облупилась.

Строгий кирпичный собор с его обнаженными, расчлененными плоскими лопатками фасадами, заканчивающимися на востоке тремя алтарными апсидами[47]47
  Апсида – выступ здания, полукруглый, граненый или прямоугольный в плане, перекрытый полукуполом или сомкнутым полусводом.


[Закрыть] с полукруглой крышей, выражал одним своим видом спокойную монументальность древности. А широкие полосы красного кирпича и белого раствора, состоящего из извести с примесью кирпичной крошки, придавали собору нарядность и даже некую торжественность. Через открывающуюся временами дверь храма в западной четверти, около которой стояли ветлужцы, проглядывал притвор[48]48
  Притвор (нартекс) – составляет самую западную часть храма и обыкновенно отделяется от средней части храма глухой стеной. В древности в притворе устраивалась купель для крещения.


[Закрыть] со стоящей внутри купелью и яркие краски фресок на побеленных стенах. Огромный по сравнению с окружающими его срубами собор, весь сияющий изнутри монументальной росписью, производил довольно сильное впечатление на обитателей как затейливых теремов, поставленных на территории детинца, так и тесных закопченных полуземлянок на посаде. Это было видно по умиротворенным лицам выходящих из церкви прихожан, на которых явно подействовало благолепие величественного храма.

И все-таки полусотнику импонировало не внутреннее убранство собора, в который они заглянули в ожидании посещения тысяцкого. Он не смог долго любоваться его возвышенной красотой, вдыхая спертый воздух, насыщенный гарью от чадящих свечей, и почти сразу выскочил наружу. Взор ему ласкала законченная строгость внешних храмовых форм, больше присущая северу, чем Киеву, мастеровые которого были заняты в свое время на строительстве церкви. Слух его радостно внимал глухому перезвону несовершенных колоколов, доносящемуся с самой маковки. От храма веяло чем-то родным и давно забытым.

Однако далеко не все в Суздале разделяли радость и душевный подъем, глядя на крест, венчающий купол церкви. Это было подмечено Иваном еще на посадском торгу, где ветлужский полусотник по совету своего воеводы днем раньше решил проявить религиозное рвение, перекрестившись на виднеющийся оттуда собор, со стороны которого доносился колокольный звон. Торгующий рядом мерянин исподлобья зыркнул на сложенную в двуперстие руку и тут же отвернулся в сторону, всем своим видом показывая, что он не имеет и не хочет иметь к этому никакого отношения. А на дальнейшие попытки выяснить, нравится ли ему храм, – только молча кивнул и на всякий случай вытащил деревянный крестик из-под нательной рубахи, после чего так же молча продолжил заниматься своими делами, но уже чуть в стороне. И такое немного выбивающееся из колеи поведение никакого удивления у окружающих людей не вызвало.

Что уж говорить о суздальцах и о населяющих окрестности племенах, если даже столица ростовского княжества была поголовно окрещена Исаией менее трех десятков лет тому назад, а предыдущие епископы были либо изгнаны из города, либо погибли от рук язычников… И все-таки, несмотря на все сопротивление, православная церковь распростерла свое влияние на эти земли. А новый собор ей в этом деле всячески помогал, своей красотой роняя семена новой веры в языческие души мерян и внушая простым людям мысль о могуществе нового бога, величии тех, кто создал подобный храм невиданной прежде красоты. Хорошо это было или плохо? Иван, никогда особо не верующий в Бога, долго не мог разобраться в своих чувствах, однако спустя некоторое время решил для себя придерживаться в вопросах религии определенного нейтралитета. Душа человека должна где-то находить свое отдохновение, главное, чтобы ее в это место не загоняли силком. А остальные внушаемые чувства… в конце концов у каждого человека есть свои мозги, пусть сам разбирается в том, что ему на самом деле необходимо в этой жизни. Надо только ему дать возможность выбора. Или хотя бы свободу от неизбежности принятия оного под угрозой занесенного над ним меча.

– Здравы будьте, гости дорогие! – вывел из задумчивости умиротворенно застывших около храма ветлужцев молодой задорный голос. – Не вас ли тысяцкий наш согласился принять по малой вашей просьбице? Гостятой меня кличут, в детинце[49]49
  Детинец – одно из названий внутренней городской крепости (слово «кремль» появляется только в XIII–XIV вв.).


[Закрыть] я службу несу…

– И ты здрав будь. Из отроков[50]50
  Отроки – принадлежат, как и детские, к младшей дружине, лично зависимые воины. Иногда могут являться вооруженными слугами бояр (после XIII–XIV вв. их именем называли вооруженных холопов).


[Закрыть] ли? – бесцеремонно оборвал его воевода.