Текст книги "Ветлужцы"

Автор книги: Андрей Архипов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Ну, весомая плата, – обхватил руками голову, что-то решая, Одинец. – А если мне еще куны понадобятся, дабы скотину завести, дадите? И какая реза[61]61
  Реза – проценты при займе денег (серебра). При займе, например, хлеба взятое возвращалось с надбавкой в виде «присопа» (присыпки).


[Закрыть] будет?

– Куны тебе община выдаст, если в ней состоять будешь, другим такое богопротивное дело не дозволяется, – хмыкнул Иван, переглянувшись с Трофимом. – Разве что воевода сам тебе монеты выделит… И резы не будет.

– Это как? А в чем подвох? – недоуменно воззрился на ветлужцев Одинец. – Неужто себя в заклад пускать? Ну уж нет, не заставите…

– Да нет, ряд заключишь на возврат – и все, – вступил на скользкий для себя путь ветлужский полусотник и на всякий случай переспросил: – Так, воевода? Пропишут только в нем, что если монетами не сумеешь отдать заем вовремя, то отработать на общину обяжешься до погашения долга. Но такая работа тоже оплачивается, и все в том ряде прописано подробно… А закупов у нас нет, имей в виду, если тебя это так гнетет. И холопов тоже – не любо нам человеком как вещью распоряжаться. И еще… Думаю, что и без займа тебе монет хватит, чтобы прожить в достатке. Все видали, как железные котлы наши расходятся? Вот эти монеты на общину и делиться будут…

– Ой, да разве по чести такой прибыток разделишь, – опять встрял рыжий торговец, покосившись сначала на воеводу. – Кто торгует, тот себе все в мошну и кладет…

– По себе меряешь, рыжий? – посмотрел тому в глаза Иван. – У нас и воевода в общине состоит, так что на свое житье средства от нее получает. А монеты с торговли на благо общества имеет право потратить на оружие для себя и воев, на хлебушек для всех ветлужцев… Короче говоря, на то, что может на пользу всем пойти, а вот на развлечения для себя не получится.

– А кто ему указ в таком случае будет? – изумился Одинец.

– Копное право у нас действует: община и спросит за сие непотребство. Ну как, пойдешь к нам или другого мастерового искать?

– А! – махнул рукой суздалец. – Была не была, помыслю я над этим…

– Мыслить уже поздно: завтра поутру уходим, – засмеялся Иван. – Говори тотчас или проспишь свое счастье! Ну?

– Да как это так сразу? – заволновался Одинец. – Такое разве решишь в одночасье?

– Такое только так и решается! Если лежит у тебя душа своим делом заниматься да еще и монеты с этого получать… Если не держит тебя ничто в городе, то почему бы и нет? Соседей попроси за домом присмотреть на тот случай, если вернешься потом, и все. А если сердце тут к кому-нибудь прикипело, так и того с собой бери, места хватит! Ну?

– А! Согласен я! – неожиданно решился Одинец, вызвав удивление и пересуды у окружающих. – По рукам!

– Ну и славно! – Одной рукой полусотник ударил по протянутой ладони суздальца, а другой достал из кармана несколько серебряных монет, передавая их Одинцу. – Вот, возьми себе на сборы, одежки теплой прикупи на зиму. Прокормить-то прокормим, а вот лишних вещей у нас нет. На рассвете ждем тебя у судов наших.

– А? – помедлил тот, удивленно смотря на монеты в своей руке. – Приду!

– А теперь, славные вои, не хотите ли глянуть, что есть у меня? – прохрипел рыжий торговец сиплым, придушенным голосом, раскладывая перед ними видавший виды кузнечный инструмент. – Коли нужда не заставила бы, ни в коем разе не стал продавать. Своими руками каждый делал…

– Ага, – синхронно кивнули ветлужцы, и воевода поманил пальцем из успевшей собраться вокруг них толпы Микулку. – Скажи-ка, малец, те холопы, про которых ты мне толковал… что за люди?

– Да… обычные, – озадаченно поскреб в вихрастой голове мальчишка.

– Как вот этот, рыжий?

– А! – наконец понял воеводу Микулка и засмеялся слегка щербатой улыбкой. – Да нет, не чета этому прощелыге! Кузнец так и вовсе меня подкармливал, как мамка моя померла…

– Слушай, Иван… – обернулся Трофим к своему полусотнику. – Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Мыслю, что мастеровых тех выкупить можно со всеми потрохами и этими… клещами. Как тебе такое? Николаю без помощи никак… Да и плотников наших на починку тех же насадов не хватило.

– Ха! А ведь мысль дельная. Я-то и подумать даже не мог, что население наше прирастать таким образом может! – присвистнул Иван и нагнулся к уху мальца: – А ну– ка, Микулка, веди нас прямиком в Кидекшу… Или тебе туда нельзя?

– Да ничо, я спрячусь в зарослях и вас подожду…

– Ну-ну… А ты, рыжий, не вздумай что из их товара продать, понял? – Положенная на оголовье меча рука полусотника заставила торговца затрясти изо всех сил своей окладистой бородой. Развернувшись, Иван стал прокладывать себе путь через разросшуюся около них толпу в сторону села, старательно придерживая рукой карман с позвякивающими там монетками. Выбравшись на торный путь, он обреченно вздохнул и склонился к воеводе: – Слушай, Трофим, будешь на реке Воронеж – поспрашивай у беловежцев, есть ли у них выход на каких-нибудь замиренных половцев, а?

– Зачем тебе степняки эти поганые? – вскинулся воевода.

– Поганые-то они поганые… только вот шерсть больше не у кого взять окрест нас.

– На что тебе она? Опять выдумал что?

– Так ты все слышал… Или нет? Про прялку?

– Ну…

– Вот те и ну! Чем слушал-то? Про прялку с колесом, а? Я такие в наших селениях еще не видел, а у меня на родине они были самым обычным делом. Понял? Мы тебе такие станки сварганим! Хм… А Николай нас поправит потом. Так что сделай милость, поспрашивай, несмотря на всю вражду твою к степнякам, ладно?

Трофим молча кивнул и надолго замолчал, погрузившись в свои мысли. Отвлек его только Микулка, забежавший через некоторое время по пыльной дороге вперед их и судорожно пытающийся что-то спросить.

– Чего тебе?

– А что с холопами нашими будет, а? Если вы их выкупите?

– Что-что… Работать будут у нас.

– Так у вас на Ветлуге холопов нема. Сами о том толковали.

– Так и есть, – кивнул воевода.

– Так они вольными будут там?

– Конечно, только… тсс! – приложил палец к губам Иван. – Пусть это будет для них сюрприз, ага?

– А че это? – шмыгнул носом пацан.

– Ну… это когда они на место прибудут, – начал объяснять Иван, – а там им не только желанная свобода, но еще и кормежка, крыша над головой, работа. Свобода-то им нужна или как?

– А кому она не нужна, боярин? – жалостливо пропищал Микулка, семеня боком по краю наезженной колеи. – Может, и меня выкупите, а? Мне страсть как свободным хочется быть.

– Тебя? Ну уж нет! – хмыкнул ветлужский полусотник и кивком переслал судьбу пацаненка в направлении воеводы. Однако Трофим только скривился, показывая, что данный вопрос обсуждению даже не подлежит, и уставился в сторону. Ивану пришлось перевести взгляд на Микулку и отвечать самому, заглядывая в его умоляющие серо-зеленые глаза, постепенно наливающиеся влагой: – Руки тебе обрубить по локоть надо бы, чтобы ты к чужой мошне их не протягивал! Воевода наш даже и смотреть в твою сторону не хочет!

– Да вы свяжите их мне, и я так всю жизнь ходить буду, бояре! Только выкупите, а? Мне цена четверть гривны, не более!

– Вот артист! – закрутил головой Иван, ухмыляясь себе в усы и поддевая локтем воеводу. – Говорил я тебе, Трофим: пришей карманы, как у меня! Тогда бы этот прыщ к тебе не полез, а мы не влипли бы в эту историю. Впрочем… чтоб мы с тобой – и не влипли?..

Глава 7
Микулка

Микулка раскинул руки и попытался поймать ветер, треплющий его кудри, за шкирку. Это ему удалось с первого раза, но воздушный вихрь, бившийся в его ладонях, оказался норовистым и тут же сорвал его с вершины горы, подняв высоко над речным простором Оки. Солнце яркими лучами слепило ему глаза, а рубашка билась на ветру, хлопая по спине. Восторг переполнил Микулку до самых краев, и он закричал: «О-го-го-го!» Возглас разлетелся в разные стороны, разбился о небесный свод мелким дробным эхом и вернулся назад в виде разноцветных стеклянных бусин, облепивших его с ног до головы. «Э-ге-ге-гей!» – на этот раз небеса отозвались шорохом птичьих крыльев около самого уха и неожиданно потемневшим небом. Молния ветвистым отблеском прошуршала справа от него к земле, ослепив на мгновение своим ярким сиянием. Не успел Микулка опомниться, как раскатистый гром заложил уши. «Перун-громовержец! Сердится на меня за полет мой!» – промелькнуло у него в голове, и тут же уздечка, которой он сдерживал своего воздушного коня, рванулась в сторону и забилась мелкой дрожью. Микулка повис на ней всем телом, но она все-таки вырвалась из его рук, и стреноженный ветер унесся в помутневшее небо, а он сам стал падать вниз, в черную воду, из которой на него таращила свои зенки страшная разинутая пасть речного чудовища… «А-а-а-а!»

Ушкуй, стоявший бортом впритык к отвесному берегу, ходил ходуном. Топот сапог и поршней выбивал чечетку на скамьях гребцов, лязг оружия отдавался в ушах совсем не мелодичным перезвоном, громкие команды на незнакомом языке перекрывали железный скрежет, вопли и тяжелое сиплое дыхание, звучащее где-то рядом.

«Что за крики?! Ушкуй берут приступом?!» – Остатки сна в мгновение ока соскочили с Микулки, и он подпрыгнул со своего места, больно ударившись головой о палубу, перекрывавшую нос судна.

– Куда вскочил, соня? – раздался напряженный голос Пельги, который сидел прямо перед ним, перегораживая выход наружу, и внимательно следил за бьющимися ратниками. – Затопчут.

Почесывая затылок, Микулка высунулся из-под палубы и уставился на ветлужского десятника, который растирал свое предплечье, наливающееся огромным иссиня-черным синяком.

– Опять полусотник ваш стравил оба десятка? – растерянно спросил он, круглыми глазами впитывая детали проходящего сражения.

– Не стравил, а обучает речному бою… Говорит, что не умеем мы ничего против тех же новгородцев. А ты бы мог и привыкнуть – не первый день с нами идешь, несмышленыш, – улыбнулся, скорчив гримасу, Пельга.

– Сам ты!.. Рыба сухопутная! – запальчиво крикнул Микулка, на всякий случай отодвигаясь назад.

– Ну, ну… поершись у меня еще! Помнишь, что полусотник сказал? Любое опрометчивое слово или поступок с твоей стороны… и на веревке за борт! – отвесил в лоб мальчишке полноценный щелбан десятник. – А коли не по нраву тебе такое воспитание, то ты волен уйти – монеты на дорогу Иван тебе уже выдал.

– Как не утопили до сих пор, воспитатели хр… – проглотил последнее слово малолетняя жертва педагогического эксперимента и ушел в пучину своих воспоминаний, полных обиды и стыда. Перед глазами сразу встала поверхность воды, куда его без конца макал Иван, держа за ноги. Однако, захлебываясь, Микулка все равно изо всей силы драл свое горло, понося ратников во главе с их полусотником.

* * *

– Еды пожалели?! Сами жрали в три горла, а мне голодать этим летом пришлось! Гады! А-а-а… хр-р-р. Тьфу! А монеты мои, не отдам вам! Х-р-р… Кха, кха… Сволочи, забира… кха! Забирайте все! Я вам еще всем покажу! – Голова в очередной раз ушла под воду, но и там Микулка продолжал что-то доказывать, пуская пузыри. Наконец вынырнув, он сменил тональность и начал артистически давить на жалость: – Пожалели несколько кун для круглого сироты? Да посмотрите сами, обноски мои только на тряпки годятся!

На этих словах все и закончилось. Как только клиент дозрел, полусотник поставил отплевывающегося от воды и дрожащего от холода сироту на палубу и полез в карман за мошной. Достав завернутые кульком монеты, он не глядя отсыпал себе в ладонь половину и протянул Микулке:

– Хватит тебе этого? Тогда забирай и проваливай отсюда! – достаточно спокойным тоном произнес ветлужец и показал вверх по течению реки. – Сухую рубаху у меня в мешке возьми и ступай. До ближней деревни рукой подать, а там и до Мурома доберешься, одежку себе справишь вместо этого рванья. А татей нам на судне держать не резон.

Гул одобрения обступивших их ратников перекрыл первоначальные недовольные вскрики по поводу неразумной траты серебра. Монеты были насильно высыпаны в ладони Микулки, и тот с ошеломлением глядел на несметное богатство в своих руках. Уж две или три гривны там было точно… Ноги даже дернулись, чтобы соскочить с ушкуя и бежать, бежать прочь от этих не подозревающих о своем расточительстве людей. Однако в голове что-то щелкнуло, и мокрый, нахохлившийся как воробей маленький скиталец неожиданно понял, что перед ним сейчас стоит не просто выбор между нежданно свалившимся богатством и этими людьми. На кону стояла вся его, Микулкина, дальнейшая жизнь. Ноги неожиданно ослабели, и он уселся прямо на палубу, рассыпая монеты вокруг себя.

Его выкупили на волю? Да. Согласились взять с собой? Опять да. Он хотел странствий и приключений? А чем же они сейчас занимаются? Полусотник его даже не бил, хотя другие в этой ситуации если и не перерезали бы ему горло, то уж наверняка бросили за борт… Ну, макнули его несколько раз в ледяную воду из-за взбалмошных криков. Чего тут страшного? Он ведь сам виноват – устроил истерику по привычке, приобретенной еще на торгу… И что теперь делать?

Началось все с того, что кто-то в конце третьего дня похода обнаружил запрятанные под носовой палубой монеты, завернутые в холщовый мешочек. Кокша, совсем еще молодой худощавый черемис, признал в этой мошне свою и чуть не схватился из-за этого на ножах с напарником, обвинив его почти во всех смертных грехах. Упомянул и то, что тот третьего дня посмотрел на него косо, и то, что больше никто к его заплечному мешку не подходил. Ходящий в напарниках отяк в ответ лишь плюнул черемису под ноги, попав точно на носок поршня своему обвинителю.

«Хорошо, что полусотник был всего в паре шагов, а иначе такая резня началась бы! – продолжили метаться мысли в голове у Микулки, пока глаза следили за раскатывающимися монетами. – Некоторые даже потащили оружие из ножен… А он тут же оголовьем меча оглушил одного, а второго куда-то ткнул ребром ладони – и тот сразу осел на землю. Да еще потом как гаркнет на десятников, чтобы за порядком следили! Часть воев сразу присмирела, а вторая еще погорячилась, но полусотник вместе с десятниками их раскидал как щенков. Точно, именно как щенков молочных, одними руками! А потом…»

Потом полусотник полез под палубу и достал несколько зачерствелых кусков хлеба и ломти вяленого мяса, которые лежали почти там же, где и мошна. Стал бы отяк запасаться таким добром на черный день? Тут уже ни у кого сомнений не осталось, чьих это рук дело… Все поглядели на Микулку, а он… Он закричал, что ничего не брал. Вот тогда-то и началось его макание в осеннюю стылую воду…

Микулка встрепенулся и огляделся. Окружающие его ратники стали расходиться по своим делам, старательно избегая его взглядом. Этого он уже не выдержал. С криком бросился под палубу и стал доставать оттуда еще не найденные запасы. Выхватив из них еще один ненайденный кулек с украденным серебром, он бросился в ноги Пельги, одному из ветлужских десятников, и стал целовать ему сапоги, протягивая завернутые в тряпицу монеты. Потом перебежал к очнувшемуся черемису и стал ползать уже около него, униженно извиняясь за свои прегрешения. Спустя несколько секунд он, не обращая внимания на установившуюся тишину, бросился к полусотнику и стал слезно вымаливать себе прощение.

– Гнал бы ты его со стоянки подальше, Иван Михалыч! – раздались голоса из собравшейся вновь толпы.

– Гнать? – задумчиво ответил тот. – Это мысль… А с вами что мне делать? Тоже разогнать, а? Или порешить половину, чтобы другая половина не мучилась? Какого хрена вы друг на друга озлобились, а?! – неожиданно перешел на крик полусотник. – Хотите поубивать друг друга, так? Давайте режьте, пусть ваши матери и жены справляют тризну по вас, будто им мало других проблем! Вот что тебе сделал твой напарник, а? – подскочил он к ограбленному черемису. – Он что, твою родню резал? Ах, твоих родичей? И не он? И это было давно? А вот Лаймыр рассказывал, что ваше поселение три года назад пограбили и несколько девок в полон утащили. Кто это был? Так чего ж ты не на тех татей ополчился, а своего товарища по оружию поедом ешь? Он, может быть, на защиту твоей родни скоро встанет и жизнь за нее отдаст, а ты? Да ну вас… Завтра затемно всех подниму – и будете скакать, как козлы по горам, пока вся дурь из вас не выйдет! А потом – на весла и до обеда! А ты, мелкий, – повернулся полусотник к Микулке, – монеты собери, они по́том и кровью ветлужской заработаны, грех таким разбрасываться. В наказание за поступок свой будешь хранить это серебро как зеницу ока. А не по пути тебе с нами будет – так проваливай вместе с ними! Но если останешься, то помни, что любой из воев моих сможет тебя так же водой воспитывать за слова твои поганые и проступки, уяснил? И нечего тут в ногах валяться, зазорно это для человека!

* * *

Прыжок рядом с его высунувшейся из-под палубы головой выдернул Микулку из воспоминаний о вчерашнем дне и переключил на день настоящий. Полусотник вместе с одним из черемисов противостоял трем ратникам, которые ожесточенно пытались достать их своими клинками или хотя бы выбить из ушкуя. Мечи у всех были деревянные, однако воины все равно были в полных доспехах, несмотря на то что вероятность оказаться в воде, пусть даже не на очень большой глубине, была высокой. Наконец один из наступающих связал черемиса чередой быстрых ударов, а двое других одновременно нанесли удар своему командиру. Меч одного начал скольжение над щитом полусотника, вызвав его инстинктивное движение назад, упершееся в начало возвышающейся палубы, а имитация сабли присевшего второго полоснула по ногавицам не успевшего подпрыгнуть Ивана. Несмотря на то что меч походного воеводы одновременно поразил нападавшего в открывшийся правый бок, битва защитниками ушкуя была проиграна.

– Усе, хлопцы! Перекур… тьфу, баста! Судно вами взято! – судорожно глотнул воздуха полусотник и сразу обрушился с места в карьер: – Десятник второго десятка! Эгра,[62]62
  Эгра – имя от «эгыр» – уголь (удм.).


[Закрыть] едрить тебя в кочерыжку! Почему отошел от борта без команды? Ах, ты ее отдал?! А на каком языке, а? На кой ляд нужна такая команда, если половина из твоих людей ее не понимает! Вот и разрушился у тебя строй! Ах, ты заранее предупреждал всех своих? И почему у тебя тогда все рассыпалось? Узнать и доложить. Все! – раздосадованный полусотник повернулся в сторону носа ушкуя. – О Пельга! Живой? Извини, не рассчитал с ударом… Деревяшка деревяшкой, да ты без брони.

– Я хотел со стороны воды вам за спину залезть, да в доспехе разве в реку пойдешь? – начал оправдываться десятник. – Однако почти вышло…

– Не знаю, получился бы твой маневр, если бы я шум стекающей с тебя воды не услышал? Вряд ли. Что ты с ножичком сможешь против ратников в доспехах сделать? Отмахнутся не глядя – и ты труп. Надо было хватать первого попавшегося за шкирку, а то и двоих, и падать с ними за борт. Улавливаешь? Давай еще подумаем, почему твой десяток так долго возился. Все-таки атаковали вы сверху, будто бы с борта заморской лодьи, все преимущества на вашей стороне… Погодь чуть, Пельга, – полусотник повернулся к наблюдающему за ним из-под палубы Микулке. – Так, юнга. Чтобы через четверть часа все воины были напоены горячим взваром, понял? И поесть чего-нибудь собери, после такой потехи без мясного куска весла из рук вываливаться будут… Бегом!

Судорожное движение новоиспеченного юнги, еще в должной степени не прочувствовавшего своего звания, было прервано длинным переливчатым свистом дозорного.

– Все на борт! – зычно скомандовал полусотник, пару секунд размышлявший над доносящимися трелями. – Ишей и Мокша, по отплытии ко мне!

Ночная стоянка была организована на правом, невысоком в этом месте берегу Оки, в полудневном переходе от Мурома. Сам город прошли в середине прошедшего дня, точнее, попытались в нем не задержаться. У ветлужской рати, не избалованной развлечениями, и мысли не было, что остановки в одном из старейших городов на Оке может не быть. Как же можно пропустить посещение городского торга и любование деревянным детинцем, вознесшимся на левом, высоком берегу реки, если почти все вои в эти места попали в первый раз? Пришлось полусотнику заплатить не только мыто за провоз товара, но и побережное. А еще бросить мытнику пару кун сверх положенного, чтобы разузнать обстановку в верховьях Оки.

Собственно, сами верховья ветлужцев не интересовали: конечная цель путешествия была всего лишь в нескольких десятках километров от Мурома. Однако выдавать каждому встречному свои планы полусотнику совсем не хотелось, поэтому он и приврал немного про Рязань, Пронск и селища на Оке, куда будто бы они шли с товаром. И, естественно, показал любопытному мытнику котелки и сковородки, предназначенные для продажи.

Тем временем его рать под зорким присмотром десятников посменно удовлетворила свое любопытство на городском торжище, поглазев на муромских девок, обвешанных с ног до головы шумящими подвесками. Пришли немного разочарованные: бабы оказались совершенно такими же, как и везде. Ну разве что многие имели не то головные уборы, не то украшения из дугообразных жгутов из конского волоса и шерстяных нитей, охватывающих голову ото лба к затылку, а в остальном… Еще местных женщин отличало наличие поясов, которые в других местах носили только мужчины, а их пряжки тоже были увешаны теми же звенящими украшениями. А так бабы как бабы, разве разрез глаз или овал лица имеет значение? Подробнее же можно было определить разве что на ощупь, но кто же такое успеет за пару часов, да еще под неусыпным надзором десятников?

Иван же, осознавая то, что он слишком выделяется из толпы своим поведением и ботинками на толстой подошве, ограничился лицезрением монастыря Святого Спаса с деревянной церквушкой. Там, как ему поведал Мокша, два десятка лет тому назад был погребен Изяслав, сын Владимира Мономаха, погибший во время княжеской усобицы в битве с Олегом Черниговским. Вернувшись и поняв, что больше здесь делать нечего, платить за ночевку не хочется, а время неумолимо приближается к зимним холодам, полусотник скомандовал на отплытие, покинув муромские берега под неусыпным взором местного мытника. Заверив Мокшу, что его родную деревню они обязательно посетят на обратном пути, ветлужцы отправились в путь вверх по реке.

И вот теперь, судя по поданному сигналу, с низовьев к ним приближались две ощетинившиеся ратниками лодьи. Учитывая, что время было очень раннее, так как полусотник поднял своих людей в полном соответствии со вчерашним обещанием затемно, появление нежданных гостей было очень подозрительным. Вчера на муромской пристани никто не собирался отплывать таким составом вверх по течению, а если идут напрямую с низовьев, то странно, что не задержались в городе.

– Пусть так, мало ли какие у них дела! – Полусотник только сейчас заметил, что уже давно рассуждает вслух, однако продолжил это делать. Оба десятника, спешно надевающие брони, внимательно прислушивались к его словам, а Микулка, полезший было готовить нехитрую снедь для ратников, так и застыл, разинув рот, и внимательно ловил каждое слово ветлужского походного воеводы. – Но убраться с их пути надо. И вообще мы вчера почти в самую темень вставали на ночевку, а ушкуй наш всяко быстроходнее, чем лодьи… Неужто они до рассвета вышли, рискуя суда загубить? Или людишки местные, а потому все отмели и коряги знают? Может, еще и ночью шли? Так кого они догоняют – не нас ли? Ладно, пора… Все готовы? Ишей, что там у тебя?

– Нащечина на мачте лопнула, парус может на нас рухнуть!

– Крепи перекладину прямо к мачте кормовой растяжкой, после разберемся! Все, уходим!

Последнего запыхавшегося дозорного втащили в ушкуй уже на глубине, весла вспенили воду, и судно дернулось вперед, рассекая безмятежную черноту стылой воды, припорошенную около берегов первыми осыпающимися листьями. За кормой, в тающих утренних сумерках показались неясные изгибы лодей, рассекающих водную гладь точно посредине речного русла. Налетевший ветерок наполнил поставленный парус, добавляя хода ушкую, шедшему вдоль правого берега Оки, однако вместе со свежим дуновением воздушной стихии до ветлужцев донесся рев рога со стороны нежданных гостей. Даже издали было заметно, что силуэты лодей уменьшились, синхронно развернувшись в сторону уходящего от них судна, и ощутимо добавили в скорости.

– Мокша! – Хотя из-под палубы, под которую вновь забился Микулка, погони не было видно, зато слышимость оттуда была прекрасная. Даже негромкие слова полусотника, перебиваемые плеском воды от размеренных взмахов весел и тяжелым дыханием гребцов, ясно доносились до чуткого мальчишеского уха. – С тобой вначале… Что дальше нас по реке ждет? И когда речка та покажется, о которой мы с тобой толковали?

– До нее недалече осталось совсем, Иван. Не успеют гребцы запыхаться, как взгорок покажется по нашему берегу, за ним та ржавая речка будет, а уж дальше луга пойменные, и Ока крутой поворот делает.

– В какую сторону?

– Одесную нам повернуть придется.

– Вправо? Так погоня тогда угол срежет и к нам на перестрел[63]63
  Перестрел – мера расстояния, равная полету стрелы.


[Закрыть] подойдет…

– Срезать они нам ничего не должны, – донесся растерянный голос Мокши. – Да и подойти, дабы прицельно стрелы метать, не смогут без опаски.

– Я про то говорил, что напрямую они пройдут к повороту… – начал объяснять полусотник и неожиданно спохватился: – А почему не смогут это сделать?

– Так перекат[64]64
  Перекат – мелководный участок русла реки.


[Закрыть] на той стороне… Если людишки за нами увязались местные, то знают об этом. Иным летом до середины реки дойти можно, не замочив исподней рубахи. Ты не сомневайся, Иван, я Ишею про все мели, что знал, рассказал заранее.

– Ага, только я про это не ведаю ничего. Ну да ладно, сам виноват, что не выспросил. А дальше Ока как себя ведет?

– Петляет сильно, стариц много. Иной раз и заплутать можно в тех заводях.

– Угу… А у ржавой речки той какова глубина? Погоня, что за нами следует, сунется ли в нее?

– Ой, не скажу точно, Иван, один раз всего лишь я ее рассматривал, но по виду и мы там веслами берега задевать будем. Да я вроде ужо сказывал про это?

– Сказывал, сказывал… Сейчас любая мелочь важной оказаться может. Эх, придется нам все-таки уходить вниз по Оке, сколько дней на этом потеряем… Кстати, вот и взгорок твой вдали показался, отсюда устье речушки увидим?

– Не должны, темновато еще, вон как небо тучками обложило, хотя… Тю! Вроде парус из устья ее выходит!

– Ни черта не вижу! Если так, то взяли нас в оборот… Ишей, передай кормовое весло – и ко мне! – Грохот сапог по дощатому настилу, набросанному на кницы,[65]65
  Кница – угольник для жесткого соединения элементов набора корпуса судна, примыкающих друг к другу под углом.


[Закрыть] возвестил о приближении кормчего. – Что скажешь, пройдем мимо той лодьи?

– Не разгляжу ничего, Иван, – откликнулся тот, встав на самый край судна и опершись на носовую балку.

Микулка не выдержал и выполз из своего убежища, стараясь не мешать напряженно вглядывающимся в даль ратникам. Посадив себе занозу на выщербленных досках обшивки, он тихо ругнулся, подполз на четвереньках к борту и выставил голову наружу.

«Как же можно не видеть? Ослепли они, что ли?» – промелькнуло в голове у Микулки, и он тут же стал озвучивать все это вслух, перемежая свое недовольство с описанием того, что происходило выше по течению. – Ветер им в корму, под парусом ходко идут к нам… Неужто не видите? Да вы что! Спускают парус, разворачиваются поперек стремнины… Кормой на берег выбросились, а с носа что-то в воду бросили, никак якорь.

Крепкие руки дернули юнгу на носовую палубу и поставили впереди всех. Буркнув Микулке в ухо, чтобы тот докладывал обо всех изменениях на вражеском судне, полусотник повернулся к кормчему:

– Сможешь провести нас мимо них, Ишей, коли все так, как малец говорит?

– Не знаю… – покачал головой тот. – Весь серпень жара стояла, вода низкая ныне. Хоть у нас осадка и поменьше, чем у той же лодьи будет, но все одно судно у нас не маленькое… Разве что разогнаться под парусом да пройти краешком.

– Ветер почти в лицо…

– Так и парус у нас косой, будто на морском ушкуе…[66]66
  Морской ушкуй – в отличие от речного, имел плоскую палубу только на носу и корме. Чаще всего морские суда имели косой парус, который позволял кораблю идти против ветра. На практике это выглядит следующим образом: корабль движется вперед зигзагом, подставляя встречному ветру то один, то другой борт.


[Закрыть] Попробую, но к стычке готовься. Может, и гостей незваных на судне придется принимать.

– А назад повернуть?

– Все уже, Иван. Допрыгались, как ты говоришь иной раз. Или с нижними, или с верхними схватиться придется.

– Минут пять у нас будет?

– Считай медленно до трех сотен – и нагонят нас те людишки, что за кормой воду веслами пенят. – Ишей немного понизил голос: – Может, на берег выброситься? Воев сохранишь…

– Можно и выброситься, нет в этом ничего зазорного, Ишей. Вои мне дороже тех задач, что перед нами сейчас стоят. Просто не хочу приучать их показывать свои пятки при каждом удобном случае… даже сильному противнику. Однако похоже, что выход у нас только такой. Дай-ка мне еще полминутки… – Микулка бросил взгляд назад и увидел, как полусотник стал оглядывать верхушку мачты, через которую проходила от носа судна длинная и толстая перекладина, несущая косой парус. – Ты ведь зигзагом пойдешь на лодью, Ишей? И обходить их будешь ближе к середине реки, так? На последнем вираже парус по какому борту будет, чтобы на перекат не вылететь? Справа?

– Вдоль ветра он будет, в нашем случае смотреть будет в низовья Оки. Разгонимся и вывернем весло, дабы нос их лодьи обогнуть. Если за него не зацепимся, то нас опять на стремнину к берегу выбросит. Однако имей в виду, что от паруса в этом деле лишь небольшая помощь. Только гребцы и крепкое кормовое весло нас из ловушки этой вытащить смогут.

– Хм… А давай прикинемся, что на ветер вся надежда наша, а сами… сами эту хреновину, которую я обычно называю реей… – палец полусотника показал на возвышающуюся над судном перекладину, – срежем в один прекрасный момент, а? Для этого тебе придется идти, будто обойти их с берега хочешь. Перед ними резко вывернешь весло и уйдешь поворотом направо. А точно к этому развороту роняем парус. Палуба у нас примерно на том же уровне… Юнга, на сколько борта того судна над водой торчат?

– Да как у нас, может, на ладонь ниже, – тут же крикнул Микулка, внутренне содрогнувшись от нервной дрожи. В его висках уже давно стучали молоточки, а сейчас даже пробила испарина и появилась откуда-то извне испуганная мысль: «Как могут они спокойно рассуждать обо всем, когда еще совсем чуть-чуть – и поток стрел обрушится на их головы? Надо что-то делать уже сейчас! Но что?»

– Тогда уроним эту рею вместе с парусом вниз и левым бортом пройдемся вдоль вражеского судна, – продолжил тем временем неторопливо рассуждать полусотник. – Я тебя уверяю Ишей, что такой слегой наших ворогов по палубе просто раскатает… Может, и не на всей, но на носу точно! И тогда в гости нам никого ждать не придется!

– Так без паруса останемся! Догонят и всех порешат!

– А мы в эту речушку на веслах сразу повернем. Туда ведь как раз и шли! А на мель сядем – так ушкуй бросим и в леса уйдем!

– А что, может и получиться! Эту хреновину, как ты выражаешься, можно заклинить между носовой палубой и мачтой. А лучше к скамье привязать с правого борта, дабы все это просто в воду не свалилось… Ха! А как ты перекладину опустишь? Мы же захомутали ее прямо на мачту!