Текст книги "История"

Автор книги: Андрей Меньшиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Мощи. 1.5.

– Как бы мы могли к вам обращаться, господин Наполеон? – Феликс Феликсович стоит посреди все той же комнаты, где заговорщики планировали уничтожить Распутина.

Он смотрит на Наполеона, вальяжно полулежащего в специально принесенном ему комфортном кресле. Бонапарт одет в домашний халат князя Юсупова. Только что он принял горячий душ и теперь, после холода, его клонит в сон. Без парадной одежды этот самый Наполеон не очень то и сильно похож на свои изображения, сделанные при его официальной жизни.

За спиной князя Юсупова стоят стулья, на которых расположились Пуришкевич, Дмитрий Павлович, городовой Власюк и доктор Лазоверт. Поручик Сухотин, которому не хватило стула, стоит у окна, курит папиросу.

– Я привык, что люди называют меня Сир! – отвечает Наполеон. – А можно мне чая?

– Мы бы порекомендовали вам, Сир, что-нибудь другое, – говорит Юсупов, косясь на доктора Лазоверта. – Знаете ли, в России, в последнее время, чай уже не того качества. Говорят, что даже отравления случались. Хотя, если желаете…

– Очень желаю, – обрывает князя Наполеон. – вы, господа, даже представить себе не можете, что я пил в своей жизни. Меня чаем не испугать…

– Если только чай этот не от нашего доктора, – вмешивается Пуришкевич. – Рекомендую вам, Сир, чайных дел мастер – Станислав Сергеевич Лазоверт. Мы на фронте называем его – Доктор-Смерть.

– Чайку изволите? – Доктор-Смерть улыбается Наполеону, встает со своего места и берет чайник.

– Я не пойму, что тут происходит у вас? – городовой тоже встает и начинает расхаживать по комнате. – Какой чай? Какой такой Доктор-Смерть?

– Мы тут, знаете ли, чай для Распутина заварили… – продолжает улыбаться и заваривать чай доктор.

– У вас совсем крыша съехала, Лазоверт? – на этот раз с места вскакивает Дмитрий Павлович, быстро подходит к доктору, выхватывает у того из рук чайник и бросает его на пол. Чайник раскалывается на мелкие фрагменты, а чай растекается по ковру.

– Сумасшедший дом! – городовой хватается за голову.

– Зачем вы так? Это же был просто чай! – лицо Лазоверта выражает недовольство, также, как и его голос.

– Вы издеваетесь что ли? – Наполеон тоже встает.

Надо сказать, что за 95 лет после своей официальной смерти, Наполеон Бонапарт набрал и в росте, и весе. Даже в пижаме он не казался таким карликом, каким описывали французского императора современники. Это был, вроде как Наполеон, а вроде как, и некто совсем другой

– Знаете, Сир, – Феликс Феликсович пытается жестами убеждать Наполеона, чтобы тот вернулся в кресло. – Чай – не проблема, сейчас вам его принесут. Проблема в том, что не… как бы это сказать… Вы не слишком похожи на себя самого…

Наполеон чешет голову, затем доходит до зеркала, рассматривает себя некоторое время, после улыбается и возвращается в кресло.

– Напрасно вы так думаете, князь, – пожимает плечами Бонапарт. – Очень даже похож.

– Вы не сочтите это за неуважения или за оскорбление, Сир, – Юсупов несколько растерялся. – Мы не придираемся е вашему внешнему виду. Уже столько времени прошло, что любой бы изменился. Просто вы, Сир, очень сильно отличаетесь от описаний, которые составляли ваши современники.

– Что? – лицо Наполеона искажается в кривой усмешке. – Вы это, князь, сейчас без шуток говорите?

Наполеон начинает смеяться. Сначала не слишком интенсивно, но вскоре смех становится истерическим. Пока Бонапарт над чем-то смеется, а все остальные смотрят на него, не понимая причины такого безудержного веселья, в комнату входит горничная, ликвидирует следы разбитого чайника, потом приносит новый чайник с чаем, ставит его на стол и уходит.

– Ну знаете ли, Феликс Феликсович, – запас смеха Бонапарта иссякает, и он снова начинает говорить. – Все эти мои современники – они никогда даже близко не были историками. Они все поэты и писатели, которые в своих произведениях широко используют фантазию. Они любят приукрашивать, писать недостоверные вещи, возможные лишь на бумаге, но никак не в реальной жизни. Да, я согласен, что подобные люди нужны. В особенности они нужны таким людям, как я. Эти литераторы пишут свои подхалимские оды, сочиняют всякие небылицы, возвышающие мой светлый лик в глазах народа, до запредельных высот. В их фантазиях – я являюсь полубогом, героем. Но на деле я такой же, как и все остальные. Я – обычный человек, который появился на свет из пизды! Меня не лепил бог из глины! Я – не самосотворенный объект! Я просто человек, который сам добился всего, что хотел. Возьмем конкретные примеры. Граф Эммануэль Огюстен де Лас Каз. Этот вместе с сыном сопровождал меня на остров Святой Елены. Они были отменными секретарями, хорошо трудились. У меня нет к ним вообще никаких претензий. Но, поймите меня правильно, господа, после моей, якобы, смерти, этим парням нужна была сенсация. Им нужны были деньги и слава. Возможно получить такое не приукрасив повествование? Заинтересовать людей своей историей не добавив пикантных подробностей в описание жизни Наполеона? Почитайте про мой рост. Некоторые пишут про 157 см. Но это же полная чушь! Мой рост – 169 см! И во времена моего правления такой рост считался во Франции выше среднего! Просто какой-то дебил для красного словца записал меня в карлики. Мол, карлики злобные и рвутся к власти сильнее других. Какая же чушь, ей богу! Но пойдемте дальше. Пьер-Жан де Беранже. Поэт и специалист по сатирическим песням придумал про меня романтическую легенду. Молодец, мужик. Очень ценю. Но реальности там почти нет. Давайте возьмем кого-то из России. Например, Пушкин. Тут вообще все ясно. Это негр, который выдавал произведения своей крепостной няни Арины Родионовны за свои…

– Мы поняли вашу позицию, Сир, – обрывает монолог Наполеона Дмитрий Павлович. – Своих французов можете ругать сколько угодно. Но вот Пушкина трогать не надо. Вы лучше скажите, кого из историков вы бы нам порекомендовали к прочтению? Чтобы мы не всякую чушь читали, а исторические, согласно вашему представлению, факты.

– Почитайте Олега Валерьевича Соколова! – кричит Наполеон. – На мой взгляд – это самый талантливый историк! И обо мне в его произведениях имеется наиболее точная информация.

– Соколов? Олег Валерьевич? – удивляется Дмитрий Павлович. – Он русский что ли?

– Конечно, он русский! – кивает Бонапарт. – Профессор истории. Талантливый ученый! Преподает во Франции. Стыдно, господа, не знать труды такого великого человека. Тем более непростительно, что речь идет ни о каком-нибудь иностранце, а о вашем соотечественнике, гордости отечественной исторической науки.

– Как вы смогли покинуть остров Святой Елены, Сир? – Освальд Райнер пристально смотрит Бонапарту в глаза.

– Ну это всем известно, господа, – усмехается Наполеон. – Был лишь один способ покинуть то место. Меня вывезли в гробу!

– Что за чушь? – Власюк подходит поближе. – Вы хотите сказать, что воскресли?

– С чего бы это? – удивляется Наполеон. – Во-первых, я не умирал. Граф де Лас Каз и его сын отлично служили мне не только при жизни. Когда наш корабль прибыл в Париж, я преспокойно покинул его по поддельным документам. Они нашли новый труп, который, собственно, похоронен в Париже. Во-вторых, я не воскрес. Просто случилось нечто странное. После того, как я посетил могилу своей возлюбленной – Жозефины, нечто заставило меня раскопать это захоронение. Скажем так, этим нечто были вещие сны. Пока я плыл в гробу, чтобы спастись из британского плена, меня по ночам посещала Жозефина. Она говорила, что труп ее уж истлел. Но ее руки – они остались в целости и сохранности. В том самом виде, когда я еще держал те руки вот этими вот руками, когда я целовал те самые руки, еще принадлежащие живой Жозефине. Понимаете?

– Вообще ничего не понимаем! – восклицает Дмитрий Павлович. – Поясните нам, Сир!

– Все же яснее ясного, – пожимает плечами Наполеон. – Моя давно усопшая любовь посетила меня в то время, как я спал в гробу, во время бегства из британского плена в Париж. Она мне сообщила, что тело ее давно превратилось в прах и исчезло. Однако руки вполне даже целы и совсем не пострадали. Мало того, руки эти теперь являются некоей святыней, прикосновение к которой исцеляет от многих болезней, подобно мощам христианских святых. Я откопал ее могилу и действительно нашел там эти руки. Положил их в сумку и пошел. Скажу вам, господа, по пути я встретил трех слепых и одного хромого. Двое прозрели, когда я положил им эти волшебные руки на глаза, а остальные, по-видимому, были просто мошенниками, поэтому так и остались имитировать свои болезни. Я хотел еще кого-нибудь исцелить, но, знаете ли, упал в Сену. Было, знаете ли, тепло. А потом чувствую я, что мерзну. В реке лед. Думаю, что конец мне пришел и отправился я в ад, прямо в нижний круг по схеме Данте. Туда, где ледяное озеро с охлаждающимся Люцифером. Да еще и стреляет в меня кто-то. А потом смотрю, а тут вы все такие собрались и спасли меня, наичудеснейшим образом. А может быть, это и не вы меня спасли, а руки моей любимой Жозефины меня вытащили из ледяной воды.

– Ну вот этой хуйни только не надо, дорогой Сир! – прерывает полет фантазий Наполеона английский шпион. – Из воды вас вытаскивали мы с городовым. Мы, между прочим, тоже слегка замерзли после плавания в такой воде, знаете ли. А ваши все эти руки…

– Какой вы не романтичный человек, Освальд, – пытается защищать французского гостя князь Юсупов. – Сир, вероятно, имеет в виду, что его бывшая жена стала для него ангелом, спасшим его в метафизическом смысле. А руки эти, которые помогли ему, они еще многим помогут. Исцелят кого-нибудь, например.

– Руки ему помогли? – смеется Райнер. – Он с этими руками упал в реку в теплом Париже, а выплыл тут зимой. Того и глядишь, простудится человек и будет болеть сильно.

– Вы не понимаете, Освальд, – Феликс Феликсович смотрит куда-то вверх. – Это специально так получилось, чтобы нас с вами спасти. Да и все остальное человечество. Эти руки, они не зря столько лет лежали…

– Ну что вы, право, господа, как дети? – кричит Пуришкевич, обращая на себя всеобщее внимание. – Что вы слушаете этот бред безумного? Нетленные руки он нашел. Перенесся он из Парижа в Санкт-Петербург. Плавал он в гробу. Это же дичь полная! Понятно, почему ему не нравятся всякие там историки. Потому что они пишут о Наполеоне, а не об этом вот чуде с руками. Ты лучше поясни нам, хрен в халате, у кого ты руки отрезал?

– Владимир Митрофанович, ну, что вы так грубо? – возмущается Юсупов. – А вдруг он…

– Да я смотрю, Феликс Феликсович, что вы, после воскрешения Распутина теперь готовы во всякую чертовщину верить? – Пуришкевич злобно смотрит то на Юсупова, то на Наполеона. – Пусть докажет, что он есть тот, за кого себя выдает!

– А давайте, я вам расскажу кое-что другое? – смеется Наполеон. – Но тоже весьма замечательное и достойное внимания. Один представитель великокняжеской семьи и его родственник из князей начали резко терять влияние на царя и его семью. Да и не только они. Многие родственники царя теряли влияние на монарха. А все из-за какого-то самозванца из деревни, который околдовал монаршие особы и пытался манипулировать ими. Так вот наши герои хотят того самозванца просто-напросто убить, ибо больше идей по избавлению от него тупо нет. Так как самим лучше руки не пачкать, то эти влиятельные молодые люди находят в государственной думе одного из самых одиозных персонажей правой фракции, прославившегося своим оскорбительным и откровенно хулиганским поведением. Чуть не забыл, у молодых людей есть идейный вдохновитель с загнивающего запада, который не смог договориться с самозванцем. Я правильно все рассказываю, Феликс Феликсович?

– Не понял, это сейчас о ком? – спрашивает Власюк.

– Сука, ну я подозревал это! – Пуришкевич достает папиросу трясущейся рукой и закуривает. – Тебя использовали, Владимир Митрофанович. Вот эта золотая молодежь, которая руки пачкать не желает!

– Самое интересное дальше, господа, послушайте! – улыбается Наполеон.

– Хватит, Сир, хватит! Немедленно прекратите это! – Дмитрий Павлович покраснел, он заметно нервничает. – Думаю, что теперь никто не сомневается, что вы и есть Наполеон Бонапарт собственной персоной. Руки в вашей сумке – это святые мощи. Да, да. Больше не надо ничего доказывать. Вы нас убедили.

– Но я могу добавить к рассказу весьма пикантных подробностей, – ехидно улыбается Бонапарт.

– Это, определенно, лишнее, Сир! Достаточно! – прерывает его Дмитрий Павлович. – Я, как представитель царской семьи признаю вас Наполеоном и сейчас мы с вами, Сир, отправляемся в Зимний Дворец. Я организую вам встречу нашим самодержцем – императором Николаем…

Часть 2. 09 ноября 2019 года

Явление. 2.1.

– Был выловлен в реке Мойка в 5 часов 3 минуты 9 ноября в районе дома 82 по Набережной реки Мойки, – подполковник ФСБ Иван Абрамович Липкин отрывается от отчета, кладет папку с новым делом на стол и смотрит на подчиненного. – А почему мы этим занимаемся? Какого-то клоуна вытащили из реки. Ну и что в этом интересного? Может быть, сейчас чемпионат мира по подледному плаванию, а я не в курсе?

– Товарищ подполковник, думаю, что вам будет интересно посмотреть видео, – капитан Гамбургский садится за компьютер, нажимает на какие-то папки, файлы, до тех пор, пока на экране не раскрывается видео.

Оба молча смотрят в экран. Там показывается видео с камеры наблюдения в районе Фонарного моста через Мойку. Капитан немного перематывает в ускоренном режиме, а затем включает обычную скорость. Из дома 82 по Набережной реки Мойки выходит мужик в костюме Наполеона. Мужик держит в руках два пакета. Он свешивается к реке и бросает вниз эти пакеты.

– Видите, товарищ подполковник! – глаза Гамбургского горят нездоровым блеском. – Выкинул в реку!

– Что там? – Липкину явно скучно, он не привык заниматься подобной херней. – Мусор?

– Нет, товарищ подполковник, – качает головой капитан. – Этот историк не в очень хорошей физической форме. Думаю, что с мусором он бы не справился. Там девушка!

– Девушка? – Липкин пристально всматривается в экран. – Ну-ка, отмотай немного назад.

Капитан улыбается и отматывает на тот момент, когда Наполеон выходит из дома. Они снова смотрят процесс выбрасывания пакетов.

– Пятерочка, – констатирует Липкин. – На что там сегодня акции, ты не в курсе?

Капитан пожимает плечами и немного перематывает вперед. Наполеон снова выходит из дома. На этот раз за его плечами рюкзак. Наполеон снимает рюкзак, перегибается через ограждение, пытается выбросить свою поклажу, но падает в реку вместе с ней. Он скрывается под водой, выныривает, снова скрывается, снова выныривает. И вдруг, на поверхности Мойки, вместо головы в треуголке французского императора появляется голова совсем другого человека. Этот человек с длинными волосами, с бородой, напоминающий какого-то священника.

– Я не понимаю, зачем они этот монтаж делали? – Липкин переводит взгляд на капитана. – Дикое палево же. Кое-как смонтировали, дилетанты.

– Это не монтаж, – едва слышно произносит Гамбургский.

– В каком смысле «это не монтаж»? – подполковник чешет свою лысеющую голову.

– В прямом смысле, товарищ подполковник, – докладывает капитан. – Это настоящее видео с камеры наблюдения. Из реки выловили этого волосатого. Обыскали там все. Никакого Наполеона нет, рюкзака тоже нет. А вот эти пакеты из пятерочки с фрагментами тела девушки действительно имеются.

– То есть, нырнул Наполеон, а вынырнул этот священник? – спрашивает Липкин.

– Так точно, – отвечает Гамбургский.

– А есть какие-то детали? – подполковник все же постепенно начал заинтересовываться делом.

– Детали такие, товарищ подполковник, – докладывает капитан. – Профессор Олег Валерьевич Соколов, он же Наполеон, он же Великий Сир, убивает свою любовницу Анастасию Ещенко. Соколов расчленяет девушку и пытается избавиться от тела по частям. Несколько пакетов историк бросает в Мойку, но затем падает туда сам. Остатки тела Анастасии обнаружены на квартире профессора Соколова. Рук не хватает и еще каких-то запчастей. Профессор уходит под воду, а вместо него выныривает совершенно другой человек, которого сотрудники МЧС вытаскивают из реки.

– Прекрасно, – подполковник придвигает к себе папку с делом. – Имеется ли какая-то информация по этому, чудесно выплывшему человеку?

– Есть информация, товарищ подполковник, – докладывает капитан. – Распутин Григорий Ефимович, родился 9 января 1869 года в селе Покровское Тобольской губернии.

– Тысяча восемьсот, – смеется подполковник. – В отпуск тебе пора, капитан. Заработался совсем.

– Но это чистая правда, у него такой год рождения, товарищ подполковник, – оправдывается капитан.

– Ты присутствовал, когда его мать рожала? – смеется Липкин. – Капитан, ты реально мне сейчас втираешь, что этот мужик прожил примерно сто пятьдесят лет.

– Так точно, товарищ подполковник, – Гамбургский краснеет. – И это не просто какой-то мужик. Это Распутин.

– Рас что? – лицо Липкина становится недовольным. – Знаешь, капитан, у нас может быть только один настоящий Путин. Понимаешь? Тот Путин, во имя которого и погибнуть не жалко! И не вся вот эта вот хуета, пытающаяся спекулировать на похожих с ним именах. Никакой Рас путин, Два путин или что-то подобное, в нашей стране существовать не может! Делать такие предположения – крайне непатриотично, капитан!

– Виноват, товарищ подполковник, – конфузится капитан. – Я хотел сказать не это, а совсем даже другое. Но, вы знаете… Этот человек… Он говорит… Что он…. Ну вы понимаете…

– Шпион иностранный? – глаза Липкина загорелись.

– Не совсем так… – Гамбургский старается не смотреть в глаза начальнику. – Он называет себя именем, которое в России не принято называть.

– Навальный? – удивляется Липкин.

– Ну, почти… однако, не совсем, – капитан запинается.

– Чего ты голову мне морочишь? – кричит подполковник. – Петух ты – Гамбургский! Отвечай прямо, как он себя называет!

– Распутин… – шепчет капитан.

– Сука! – орет подполковник. – Началось! Ну, я тебя, как человека просил, капитан! Не говори этого вслух! Бля, ну, что же за мудаков наш православный бог нам на службу прислал! Владимир Владимирович, наверное, в гробу переворачивается!

– Он умер что ли? – капитан вообще ничего не понимает.

– Типун тебе язык, придурок! – подполковник вскакивает с места и начинает ходить по комнате, он весь красный. – Дай мне бог терпения с такими долбоебами! Владимир Владимирович наш, он умереть не может! Он бессмертный! Тебя чему на курсах КГБ учили? Или вас сейчас так набирают, прямо с улицы?

– Виноват, товарищ подполковник, – Гамбургский стоит и смотрит в пол.

– У тебя есть только один плюс, капитан, – резюмирует подполковник. – Ты честно признаешь свою вину. Хотя тебе сложно с этим будет по жизни. Такой долбоеб, как ты, он всегда косячит и всегда виноват. Капитан, давай без нервов, без домыслов и без оскорблений. Расскажи мне про это дело. Как оно есть. Что случилось?

– Профессор Соколов, историк в костюме Наполеона, – докладывает капитан. – Он убил свою телку, вероятно в пьяном угаре, а потом, по питерской традиции, расчленил ее. Через некоторое время профессор пошел выкидывать сумку с частями тела в Мойку и случайно сам упал в реку. Но вместо Соколова там появился вот это вот персонаж. Примерно так, Иван Абрамович.

– Примерно так? – Липкин смотрит на стоящего капитана и садится на стул. – И как ты предлагаешь это расследовать, Гамбургский? Нырнул убийца, а вынырнул вот этот вот… персонаж?

– Поймите, товарищ подполковник, – пытается сформулировать свои мысли капитан. – Это не простой персонаж. Дело в том, что он еще с царем был знаком. Говорят, будто являлся любовником государыни-императрицы. Оказывал серьезное влияние на внешнюю политику России того времени. Против него замышлялись заговоры всевозможные…

– Заговоры? – морщит лицо подполковник. – Осторожнее надо быть со всеми этими бунтовщиками. Их не исправить. Всем этим заговорщикам нужно прописывать пытки и казни в качестве лекарства. По-другому не получится.

– Официальная история, товарищ подполковник, говорит нам, что этого персонажа убили в 1916 году, – рассказывает Гамбургский. – Сначала отравили, потом застрелили. Труп выкинули в реку, однако, он всплыл. И дело, предположительно, раскрыли, причем, довольно быстро. Хотя, было в нем огромное множество белых пятен. Как минимум двое из предполагаемых убийц этого странного человека, состояли в царской семье. А сам этот персонаж являлся консультантом при императрице Александре Федоровне, имел сильное влияние на российского императора.

– Постой, постой, капитан! – останавливает Гамбургского Липкин. – Как он здесь-то оказался? Если этого персонажа убили сто лет назад. Я никак не могу этого понять.

– Никто не может понять, товарищ подполковник! – отвечает Гамбургский. – Просто так получилось. Взял и вынырнул 103 года спустя. Вместо профессора Соколова.

– Бред какой-то! – разводит руками подполковник. – Ну, полный бред, капитан! Вы рассказываете мне эту дичь, но никак не можете объяснить, почему так получилось!

– Так сложилось, – пожимает плечами капитан. – Такой вот странный поворот судьбы. Из подобных мелочей, знаете ли, товарищ подполковник, пишется наша история! Вот если бы тут был историк, хотя бы тот же профессор Соколов, то он бы все пояснил.

– Если бы тут был профессор Соколов, капитан, – говорит Липкин. – У нас бы, вообще, не было бы проблем. Убийца и расчленитель был бы в наших руках. А теперь что? Может быть, этот бородатый являлся соучастником? А потом он просто утопил несчастного горе-Наполеона?

– Ни одна городская камера не показывает его, товарищ подполковник, – отвечает Гамбургский. – Я все проверил. Этот персонаж просто появился в том месте, в котором нырнул Наполеон.

– Да как он мог так вот просто взять и появиться! – Липкин снова начал раздражаться. – Пойми, Гамбургский, будь ты хоть сто раз прав, в эту версию никто не поверит. А тебя отправят в психушку.

– А давайте, товарищ подполковник, – предлагает капитан, – вместе пойдем к этому персонажу и поговорим с ним?

– Хорошая идея, капитан, – подполковник встает и идет к двери. – Сейчас эта мразь нам все расскажет. Все, что мы хотим услышать…

***

– Фамилия, имя, отчество! – произносит капитан Гамбургский, глядя Распутину в глаза.

Они сидят в комнате для допросов. Там, за зеркальным стеклом никого нет, за ними никто не наблюдает, потому как обычно, наблюдают как раз они, за своими подчиненными. Гамбургский и Липкин сидят за столом напротив Распутина. Перед ними папка с бумагами на имя Григория Ефимовича, включая фотографии его трупа, датированные 1916 годом.

– Распутин Григорий Ефимович, – отвечает старец, улыбаясь.

– Дата и место рождения! – воспроизводит капитан набор звуков, отработанный годами на допросах.

– 9 января 1869 года, – отвечает Григорий Ефимович. – Село Покровское Тобольской губернии.

– Губернии, говоришь? – лицо Липкина мрачнеет, он встает с места и начинает ходить по комнате. – 1869й, говоришь?

– Совершенно верно, – улыбается Григорий Ефимович и смотрит Липкину в глаза.

– Слышь, ты, патлатый! – лицо подполковника искривляется от гнева, глаза наливаются кровью, он подходит к Распутину. – Я родился в 1969 году. Ты выглядишь моложе меня. А затираешь нам тут, что старше меня на целый век. Так в каком году ты родился?

– Я уже отвечал на этот вопрос, – Григорий Ефимович старается сохранять спокойствие. – 1869 год.

– А если я тебе выбью зубы и ногти вырывать начну? – орет подполковник, брызжа слюной. – Тогда ты, наконец, вспомнишь, как было по-настоящему? Какой тогда будет год твоего рождения?

– Год рождения может быть только один, – разводит руками Распутин. – Что бы вы тут не начали делать, год рождения уже не изменить, он является делом свершенным, божьим промыслом.

– Смелый очень! – орет Липкин. – Капитан, надень на него наручники. Настало время правды. Сейчас я выбью из этого мудака все, что мне надо. Хорошо, патлатый, если не хочешь менять год рождения, то я тебе год смерти изменю. На текущий, сейчас будет тебе и промысел, и вымысел. Вся хуйня будет.

– Я бы вам рекомендовал, Григорий Ефимович, подписать бумаги, которые нам нужны, – обращается Гамбургский к Распутину. – Вы поймите, что мой начальник своего добьется в любом случае. И вы все подпишите и со всем согласитесь. Вопрос только в том, какая группа инвалидности у вас будет на момент вашего согласия и какие органы перестанут функционировать. Но мы с вами может избежать всего этого варварства, просто подписав то, что нам нужно.

– Это вы играть будете в хорошего и плохого жандарма? – рассмеялся Распутин. – В наши времена подобный прием тоже был широко распространен. Для тех, кто впервые с этой комедией сталкивается, довольно действенная вещь. Артисты из вас такие себе, если честно. В наши времена как-то более натурально играли люди.

– Зато ты, наверное, неплохой артист, патлатый, – орет Липкин. – Мы с тобой сейчас разыграем одну сценку из жизни, а потом перетрем за артистические способности.

Гамбургский заставляет Распутина встать, сложить руки за спиной, затем надевает на его руки наручники и заламывает их. В это время подходит Липкин и кулаком несколько раз бьет Григория Ефимовича по почкам, а затем в солнечное сплетение. Старец корчится от боли, но не издает звуков.

– Геройствуешь, патлатый? – злобно усмехается Липкин. – Начитался книг про пионеров-героев и решил повторить подвиг отважных партизан, которые ничего не сказали врагу? Но тут у тебя есть одна проблема. В нашем случае ты – это как раз враг. А партизаны – это мы. И мы не будем жалеть тебя.

Липкин еще несколько раз бьет Распутина по почкам, затем по ребрам. После некоторого раздумья, подполковник бьет старца по лицу. Затем Липкин возвращается к своему месту и садится. Гамбургский усаживает на стул избитого Распутина. После этого капитан возвращается на свое место и садится рядом с начальником. Григорий Ефимович кашляет, через некоторое время плюет на пол. Вместе с кровавой слюной, он сплевывает один из своих передних зубов. Липкин улыбается и пристально смотрит на Распутина.

– Поверь мне, патлатый, – ухмыляется Иван Абрамович, – мы еще и не таких ломали. Во всем признаешься, все подпишешь, это без вариантов. Ты даже сам поверишь во все, что нам нужно. А потом еще и имущество свое на нас отпишешь. И будешь благодарить, что жизнь тебе подарили. Ну, это, конечно, если будешь сотрудничать. Продолжишь упираться, долго не проживешь. Ну, что, подумал? Есть что нам сказать теперь, после того, как мы тебе слегка объяснили, как нужно себя вести, кто ты есть и что с тобой может случиться дальше?

– Пути господни неисповедимы, – произносит Распутин, глядя на отморозков, только что пытавших его.

– Охуеть какая глубокая философия, – осклабился Гамбургский. – Ты, давай, Григорий Ефимович, нам что-то по делу расскажи лучше. А вот это юродствование тебе точно не поможет.

– Пути господни неисповедимы, – повторяет старец. – Это, выходит так, что я пережил покушение в Юсуповском дворце, отравление, стрельбу, плавание в ледяной воде. И все ради того, чтобы попасть в руки к такой вот мрази, как вы? Лучше бы меня Юсупов пристрелил. Или этот, как его там, Доктор-Смерть отравил бы. Не так обидно бы все получилось. Где же это я так оступился, чтобы попасть в руки к подобным выродкам? Кто вас допустил на государственные посты, пархатое отродье!

Распутин вскакивает со стула, глаза его горят. Но, к сожалению, руки старца находятся за спиной и закованы в наручники.

– Что так не толератно, патлатый? – кричит Липкин, вставая со стула одновременно с капитаном. – За оскорбления придется ответить придурок. Очень скоро ты обо всем этом пожалеешь.

– Паразиты на теле российского государства! – кричит в ответ Григорий Ефимович. – Нехристи поганые! Зачем же вас из зоны оседлости выпустили?

Липкин подходит к разбушевавшемуся арестанту и бьет ему по яйцам ногой. Старец стонет и сгибается от боли. Липкин дважды ударяет Григория Ефимовича кулаком по затылку. Распутин теряет сознание и падает на пол.

– Так, капитан, пока это нацистское чмо тут отдыхает от беседы с нами, тащи сюда набор первой помощи, – говорит Липкин, поставив ногу на голову Распутина. – Скальпель, иглы, конфорку. Сыворотку правды неси тоже. Ну, и, давай еще, проводки электрические. Сделаем из него лампочку Ильича. Пусть посветит нам немного, а то сейчас рано темнеет…