Текст книги "Машина Апокалипсиса"

Автор книги: Андрей Астахов

Глава одиннадцатая.
Белая лошадь

Не, на такой спам я жаловаться не буду!

В последующие пять дней я был очень занят. Во-первых, я получил свой приз. Серебряная кольчуга с наплечниками и наборным латным поясом оказалась весьма эффектной на вид и очень легкой – не более пяти кил весом, так что ходить в ней было совсем не утомительно. Во-вторых, я зарулил в Мартенек за деньгами. В таверне, принадлежавшей Кацбалгеру, меня встретили его сыновья – два тщедушных хилых типа с бегающими глазками. Ясен пень, про героическую кончину папаши-отморозка я им ничего не сказал. Представился корешом их отца и заявил, что Кацбалгер поручил мне привезти ему деньги из сундука.

– А чегой-то батяня сам не приехал? – с подозрением осведомился старший из сыновей, поедая меня взглядом.

– Некогда ему. Его хозяин припахал по полной. А ты мне, что не доверяешь, баклан? Тогда на, глянь, – я сунул парню под нос свою левую руку с перстнем Шукры на пальце. – Узнаешь сигнетик?

– Вроде как Захариуса кольцо, – промямлил парень. – Выходит, верно ты говоришь.

– А ты мне не поверил, холоп? – Я сделал зверскую физиономию. – Тебя что, прямо тут на кусочки нашинковать?

– Да ладно, господин хороший, это я так, пошутковал трохи, – парень испуганно попятился от меня. – Идите наверх, там сундук-то.

Сундук Кацбалгера был великолепен – он был полон золотом до самой крышки. Зрелище, достойное пещеры Али-Бабы или Форт-Нокса. Но меня эта картина натолкнула на невеселые мысли. Сколько народу лишилось жизни ради того, чтобы проклятый паук сумел собрать такие сокровища? Есть повод гордиться собой – разбойничья карьера Кацбалгера завершилась не без моего участия. И еще, я почти с отвращением подумал о человеческой жадности. Иметь столько денег, и жить в грязной халупе, больше похожей на сарай, объегоривать любого, с кем тебя сводит жизнь, ради пары монет прибыли, чахнуть над каждой копейкой? Мне это все было непонятно. Хотя, чего я так удивляюсь, об этом, помнится, еще Пушкин Александр Сергеевич писал.

Унести все это добро я не мог, сундук весил, наверное, не меньше полутонны. Я отсчитал двенадцать тысяч дукатов, которые честно причитались мне по завещанию покойного папаши Пертинакса, закрыл крышку, бросил ключ на стол – из принципа не возьму разбойничье золото! – и покинул Мартенек, с трудом таща тяжеленную сумку, набитую деньгами.

После Мартенека я не удержался и завернул в Мансее. Даже Марика не заставила меня забыть о моей милой мадам Франсуаз. А юная трактирщица так обрадовалась, увидев меня, что просто кинулась мне на шею. Надо ли говорить, что сразу вслед за моим появлением в трактире «Ручной единорог» на его двери появился висячий замок, а милая Франсуаз вместо того, чтобы обслуживать своих посетителей, потащила меня наверх, в гостевой номер, и мы тут же занялись крайне нужным и полезным делом – любовью.

– Ангел мой, – сказал я трактирщице, когда мне было позволено немного отдохнуть, – я все это время думал только о тебе. И мне очень хотелось сделать тебе что-нибудь приятное. Маленький подарок.

– Ты уже сделал мне подарок, – промурлыкала она, обхватив меня ногами. – Хочу еще!

– Непременно, мой круассанчик. Но сначала давай разберемся с одним небольшим дельцем. Я тут получил наследство и хочу вложить энную сумму в твой бизнес.

– Куда вложить?

– В твой трактир. Короче, у меня есть тринадцать тысяч дукатов.

– О! – Глаза Франсуаз распахнулись на пол-лица. – Тринадцать тысяч золотых?

– И ни совереном меньше. Двенадцать штук я получил в наследство, и еще тысячу получил в уплату за одну работенку. Я хочу оставить эти деньги у тебя. Не все, конечно, пару тысяч я заберу, потому что мне очень нужна лошадь.

– Ты собираешься купить конину за две тысячи золотых? – ужаснулась Франсуаз. – Никогда! Я не позволю. Лошадь можно купить гораздо дешевле.

– Вряд ли. Я…

– Ни слова больше. Утром пойдешь в северный конец Мансее к нашему лошаднику мэтру Альдомаре. У него отличные кони, и он продаст тебе любого за гораздо меньшую сумму.

– Он что, благотворительностью занимается?

– Нет, просто мы с ним друзья.

Я не стал уточнять, какого сорта дружба связывает Франсуаз и мэтра Альдомаре, однако понял, что глупо спорить с работником торговли относительно честных цен и правильного вложения денег.

– А разницу мы вложим в мою таверну, – сказала Франсуаз, поцеловав меня в кончик носа. – Твоих денег хватит на то, чтобы превратить «Ручной единорог» в настоящий отель с гостевыми номерами. Я сама куплю мебель для них. Знаешь, что я придумала?

Я лежал и слушал ее милую чисто женскую болтовню о том, какие в номерах будут занавески, какие кровати и какие покрывала на кроватях, какого цвета мы купим шпон для коридоров, какие канделябры поставим в вестибюлях и прочее, и прочее, и прочее.

– А потом, когда мы поженимся, – заявила она на закуску, – мы построим большой дом, и в нем будет спальня под балдахином, как у знатных дам. И на этой кровати мы будем днем и ночью делать вот это, – и мадам Франсуаз тут же на практике показала мне, что она собирается делать на кровати под балдахином днем и ночью.

Признаюсь, в эти мгновения я еще больше полюбил Марику. Она никогда не говорила мне о женитьбе. Ни разу ни заикнулась о розовых шелковых гардинах, кружевных простынях и пижамках с аппликациями. И я почему-то слегка пожалел о том, что решил из Мартенека заглянуть в Мансее.

Трактирщица – она и в Африке трактирщица, и ничего тут не попишешь. Однако мой капитал она уж точно приумножит, даже говорить не стоит.

Утром Франсуаз накормила меня роскошным завтраком, а затем еще раз показала свою практичность – выписала мне расписку на десять тысяч золотых, которые отныне были инвестированы мной в ее предприятие. Расписку мы скрепили нашими подписями и долгим поцелуем, а после я с тремя тысячами дукатов в кармане – мне все-таки удалось убедить Франсуаз в том, что деньги мне могут понадобиться не меньше, чем ей, – отправился к мэтру Альдомаре за лошадью.

Альдомаре оказался до тошноты подобострастным сухоньким мужичком неопределенного возраста. Узнав, что меня прислала Франсуаз, он тут же повел меня на конюшню, где стояли в стойлах десятка два лошадок. Я хотел выбрать конягу посмирнее и поспокойнее и присмотрел рыжего мерина с добродушными глазами по кличке Альфред, за которого Альдомаре запросил всего восемьсот дукатов. Но когда вопрос был, казалось, почти решен, стоявшая в соседнем стойле белоснежная лошадь внезапно начала ржать и сердито перебирать ногами.

– Чего это она? – спросил я торговца.

– А, не обращайте внимания, милорд! – махнул рукой торговец. – Это Ариа. Хорошая лошадь, молодая, резвая и выносливая, хоть и помесь – ее мать Арлена была чистокровной альбарабийской кобылой, а отец Иарус имел честь принадлежать к почтенной породе уэссанских гунтеров. Но иногда мне кажется, что в нее вселилась душа моей покойной жены. Своенравная и упрямая до ужаса. Уже полгода не могу ее продать, не подпускает она к себе покупателей, хоть ты тресни. Брыкается, лягается, кусается, как бешеная. Сдать ее на колбасу у меня духу не хватает, но я уже смирился, что продать эту скандалистку мне вряд ли удастся. Так что рано или поздно она окажется на скотобойне. Бросовая кобыла, одни словом.

– Наверное, она ждет принца, – пошутил я.

К моему удивлению, лошадь встретила мою шутку радостным ржанием. Мы с Альдомаре переглянулись.

– Эй, красотка, но я-то не принц, – сказал я, обращаясь к лошади.

Ариа зафыркала, тряхнула роскошной расчесанной гривой и потянулась ко мне мордой из стойла.

– Похоже, вы ей нравитесь, – сказал мне торговец, и я услышал в его голосе удивление.

– Ариа, я тебе нравлюсь? – спросил я у лошади.

Белая коняшка ответила мне радостным ржанием.

– Кажется, я неотразимо действую на женщин, даже если они четвероногие, – сказал я, ласково потрепав Арию по морде. – Я бы купил ее. Но я плохой наездник. И эта лошадь стоит наверняка дороже восьми сотен.

– Милорд, была бы это нормальная лошадь, меньше чем за три тысячи золотых я бы ее даже герцогу Альбано не уступил. Но вам отдам за восемьсот, как договорились за Альфреда, плюс двести полная сбруя и седло, – расщедрился Альдомаре. – А насчет наездника… Давайте оседлаем Арию, и попробуйте прокатиться на ней. Если вы ее заинтересовали, она не будет, как мне кажется, шибко выделываться.

– Хорошая мысль, – сказал я. – Седлайте!

Через четверть часа я уже сидел верхом на белой лошадке по имени Ариа. И что вы думаете? Никакого сравнения с тем ужасом, который я испытал, когда ездил на единороге. Ариа сама без моей просьбы показала мне все виды конского аллюра – пошла сначала ступой, потом шагом, переступом, приструской, затем, убедившись, что я крепко сижу в седле, перешла на рысь, затем на развал, а после показала, что отлично идет иноходью. Альдомаре смотрел на нас во все глаза. После этого Ариа испытала мои навыки верховой езды, перейдя с проезда на перевал, а потом рванулась в галоп. Она словно насмехалась надо мной. Или стремилась показать, какая же она душка и умница. Мы мчались по полю, и Ариа перешла с обычного галопа на карьер, а потом и вовсе понеслась растяжкой, отчего у меня сердце ушло в пятки. Но стоило мне натянуть поводья – и лошадь остановилась, а потом кокетливо, изящным шагом, двинулась к конюшне, у которой нас ждал мэтр Альдомаре.

– Невероятно! – крикнул он. – Глазам своим не верю. Эта лошадь рождена для вас, милорд.

– Я тоже так думаю. Вы на единороге ездили когда-нибудь?

– Не приходилось.

– После единорога эта коняшка – будто «Лексус» после «Лады».

– Что вы сказали?

– Я беру эту лошадь.

Ариа фыркнула и благодарно заржала. Я соскочил с седла, похлопал лошадку по шее, на что она мне ответила шумным выдохом, и полез за деньгами. Вот так я и обзавелся лошадью.

Из Мансее я уехал через день. Конечно, Франсуаз рассчитывала, что я задержусь у нее подольше, но я отговорился тем, что в Лоэле меня ждут важные дела. Через два дня, в субботу утром, я был в столице Авернуа. И первое, что я сделал – отправился в Боевое Братство.

Несмотря на ранний час Руди фон Данциг был занят – мажордом сообщил мне, что у делопроизводителя в кабинете сидят сразу два кандидата на вступления в Братство. Попутно Мальден напомнил мне про катану. Я отговорился тем, что мой гномий меч сломался в схватке, и мне теперь будет просто нечем сражаться, если я отдам ему клинок Такео. Мажордом был расстроен, но уговаривать меня не стал.

Вскоре из кабинета фон Данцига вышли кандидаты – ну очень прикольные ребята. Оба были в старых железных латах, и по этой причине шли медленно и при ходьбе громыхали, как груженный металлоломом самосвал. Я тут же мысленно окрестил их «чугунами». Кроме того, эти двое, по-видимому, были близнецами – оба одного роста, комплекции и на одно лицо. Различить их можно было только по вооружению: у одного был старый длинный меч, а у второго – булава.

– Приветствую, собрат, – сказал мне один из «чугунов», тот, что с мечом, протягивая руку. – Я Джон Сламбо из Лоджа. А этой мой брат Эрик.

– Рад знакомству, – ответил я. – Желаете вступить в Братство?

– Всей душой! – напыщенно ответил Джон Сламбо. – Мы с братом ищем славы и почестей. А еще мы мечтаем прославить нашими подвигами благородную леди Кимберли Бейнзингер из Кардауэлла. Самую прекрасную и добродетельную деву на свете. Или ты так не считаешь, собрат рыцарь?

– О, готов прославлять ее вместе с вами! – воскликнул я: мне совершенно не улыбалась перспектива терять время на разборки с этими чудиками. – Истинно, леди Кимберли образец красоты и благородства.

– Ты знаешь ее? – с неожиданными подозрением осведомился «чугун».

– Эту великолепную блондинку с потрясающей фигурой? Много слышал о ней в родном Хирне, – тут же ответил я.

– И от кого, если позволено спросить?

– От других рыцарей. Возможно, мы говорим об одной леди, не так ли?

Лицо «чугуна» приобрело прокисшее выражение. Видимо, парень даже представить не мог, что они с братом единственные, кому пришло в голову прославлять по миру красоту леди Кимберли. Я не стал вдаваться в подробности и поднялся к фон Данцигу в кабинет. Делопроизводитель прочел донесение из Балка и тут же поздравил меня с прохождением первого испытания.

– До тебя тут уже Вандайн побывал и весьма лестно о тебе говорил, – заметил попутно фон Данциг. – Сказал, что боец ты, может, и неважный, но отваги тебе не занимать.

Неважный боец? Я чуть не задохнулся от ярости, но все же взял себя в руки. И вместо того, чтобы рассказать, что из себя представляет этот урод Вандайн, я выдал ответный комплимент. Похвалил мужество Вандайна, а главное – сообразительность его помощницы-блондинки.

– Короче, первое испытание ты прошел, – сообщил мне фон Данциг. – Готов ко второму?

– Всегда готов.

– Это хорошо. У нас лежит заявка от одного негоцианта из Ло-де-Мало. У него какая-то проблема на складах товаров. Отправляйся туда и реши вопрос.

– А Вандайн?

– Он тоже получил задание. Но в другом месте.

– Хорошо, отдохну немного и займусь вашим негоциантом.

– Желаю успеха.

Когда я вернулся в холл, «чугунов» уже не было. Бертье Мальден посмотрел на меня умоляющими глазами, но о катане больше не заикался. Я помахал ему рукой и вышел из здания Братства. Теперь мне предстоял разговор с трактирщиком из «Пьяного студента».

Глава двенадцатая.
Эльф-рок

От этой музыки я конкретно завис

Трактирщика звали Барнабо. Он встретил меня довольной ухмылкой, как будто старого приятеля.

– Как прошла поездка на саграморскую границу? – осведомился он.

– Нормально, – бросил я сквозь зубы. Мне совсем не хотелось, чтобы этот тип считал меня своим приятелем. – По всем параметрам рулезная получилась поездочка.

– Хочешь что-нибудь мне сказать?

– Вообще-то мне больше всего на свете хочется зарядить тебе в табло. Но Мастер просил меня быть с тобой ласковым. Постараюсь, хотя это будет очень трудно.

– В чем же дело? – Барнабо вытер полотенцем пивной стакан и поставил передо мной на стойку. – Если хочешь, заряди. Только я ведь с процентами верну. За мной не заржавеет.

– Это ты сдал меня и Марику Мастеру.

– Ничего личного, парень. Работа есть работа.

– Что ты знаешь о Марике?

– То же, что и ты. Или Мастер тебе не говорил, что бывает с проминжами, которые летят с катушек и не выполняют задания?

– Марика не сумасшедшая.

– Мастеру виднее. И его аниматорам тоже. Давай не будем обсуждать действия начальства, парень. Неблагодарное это занятие. Лучше выпьем.

– С утра не пью. Что такое Кубикулум Магисториум?

– Исследовательский центр Большого Круга магов. Находится в паре миль от имперской столицы. Думаешь освободить девку? Не выйдет. Сам попадешь на трансформацию.

– Я хочу узнать, что с Марикой.

– У любой информации есть цена. Маги – живые люди, денежки любят не меньше нас, необразованных.

– Сколько?

– Двести дукатов.

– Договорились. У тебя есть бумага и перо?

– У меня все есть. Хочешь накропать любовное послание?

– Да, поэму в терцинах. Так как насчет бумаги?

– Момент, – Барнабо полез в свою конторку и с самым невозмутимым видом поставил на стойку чернильницу с пером, а потом положил передо мной листок бумаги. – Но полсотни дукатов придется доплатить.

– Я доплачу еще сто, если ты разузнаешь о Марике поподробнее.

– Не вопрос. Пиши свою поэму.

Я взял перо и задумался. Что писать? Девчонке сейчас очень нелегко, это я понимал. Как мне ее подбодрить? Длинные серенады совсем ни к чему. И я написал всего одну фразу:

Я тебя люблю

Текст был словно написан кровью – в чернильнице был алый вермильон.[1]1
   Вермильон – алая краска из кошенили


[Закрыть] Сложив листок, я протянул его Барнабо.

– Ты ведь не только за этим ко мне пришел, верно? – спросил трактирщик, забрав записку.

– Угадал. Я в Балке раздобыл один прелюбопытный документик. Есть желание почитать?

Я почти с физическим удовольствием наблюдал, как вытягивалась физиономия Барнабо, когда он читал письмо Шамхура Риската. Аж гордость за себя взяла.

– Как это попало тебе в руки? – спросил трактирщик, закончив чтение.

Я рассказал. Физиономия Барнабо вытянулась еще больше.

– Слушай, ну ты молодец! – вздохнул он – Мастер будет очень доволен. А медальон?

– Его я не нашел, – солгал я.

– Что планируешь делать?

– Встретиться с агентом Риската.

– Для этого нужен медальон.

– Это не проблема. Дай мне адресок хорошего ювелира, и я все сделаю.

– Ты что, видел этот медальон?

– Я его сам снял с трупа барона Гранстона. Не веришь, спроси у Мастера. Правда, потом его у меня отобрал Шукра, тот самый тип, которому адресовано письмо. Но я отлично помню, как он выглядит. Вряд ли в темноте агент сумеет отличить оригинал от подделки.

– Э, нет, парень, ты агентов Риската на такой туфте не разведешь! Подлинный артефакт на сто саженей эманирует магией, агент сразу определит подделку.

– И это не проблема. Я знаю в городе одного эльфа, который за двадцать дукатов зарядит нашу бижутерию магией по самое не могу. Но сейчас мне нужен ювелир.

– Хорошо. Зайди к мэтру Карди на Улице Семи Добродетелей, у него лучший ювелирный салон в городе.

– Уже понял по фамилии этого мэтра.

– Как только ювелир сделает обманишку, сообщи мне. Я организую прикрытие для тебя.

– Поговорим об этом позже, – сказал я и вышел из паба.

Теперь я точно знал, к кому из лоэленнских ювелиров нельзя идти. Если Барнабо посоветовал мне мэтра Карди, значит, этот ювелир имеет дела с имперской разведкой. Пошатавшись по магазинам в центре города и убедившись, что за мной не следят, я зашел в небольшую ювелирную лавку, хозяином которой оказался пожилой гном.

– Что-то хотите купить, сударь? – осведомился гном. – Украшение для своей дамы?

– Вы умеете держать язык за зубами, милсдарь гном? – шепнул я, перегнувшись через прилавок.

– Всю жизнь только это и делаю.

– Отлично. Значит, именно вас я попрошу об одолжении, – я расстегнул ворот кольчуги и извлек медальон Венсана Уйе. – Мне нужна точная копия этого ордена. И чем быстрее, тем лучше.

– Я могу сделать копию за один день, – ответил гном, осмотрев медальон. – Но это будет стоить денег.

– Сколько?

– Триста дукатов.

– Я согласен.

– Половина денег вперед.

Я развязал мой кошелек и отсчитал мастеру деньги. Он ссыпал их в ящик стола, забрал у меня медальон и велел прийти за ним на следующий день после обеда. Я ушел из ювелирной лавки в отличном настроении – мой план пока исполнялся без всяких шероховатостей. Конечно, я бы мог сыграть по-честному и отдать Барнабо настоящий медальон, но уж очень мне хотелось поблефовать. Посмотрим, готов ли Мастер к мухлежу с моей стороны.

Ночь я провел в той самой гостинице, где мы с Марикой останавливались в первый вечер нашего пребывания в Лоэле. Наверное, именно поэтому спал я плохо – моя кровать напоминала мне об очень многих приятных моментах, пережитых с Марикой на этой постели. Так что я едва дождался наступления утра. Перекусив в маленьком трактире средней руки, я навестил в конюшне Арию, погулял по городу и в назначенное время явился к гному-ювелиру. Копия амулета была сделана так искусно, что я едва отличил настоящий медальон Гранстона от подделки – настоящий был немного тяжелее.

– Рулезная работа, – сказал я гному, отдал вторую половину платы и ушел из лавки. Мой кошелек стал совсем тощим, и все, что мне оставалось делать – так это отправляться в Ло-де-Мало и попытаться заработать на деле негоцианта. Я невольно пожалел о том, что не воспользовался случаем и не растряс сундучок Кацбалгера еще на пару тысяч дукатов. Впрочем, что сделано, то сделано. Главное – у меня есть дубликат медальона, и я могу встретиться с шамхуровским агентом в Лоэле. Но сперва я должен был зайти к Доппельмоберу и зачаровать поддельный медальон.

Старый эльф был дома. Он выслушал историю о похищении Марики и был реально расстроен моим рассказом. Так расстроен, что его внезапно обуял приступ великодушия.

– Я не возьму с вас денег за работу, – сообщил он мне торжественно. – Пусть это будет мой скромный вклад в освобождение Марики. Давайте вашу вещицу.

Через десять минут он вручил мне зачарованную безделушку, а вместе с ней – серебряное кольцо с красным камнем.

– Кольцо Тихого Шага, – пояснил он, увидев в моих глазах вопрос. – Реликвия, доставшаяся мне от дедушки. Он был великим мастером розыгрышей, обожал пугать в лесах одиноких путников и появляться неожиданно тогда, когда его не ждали. Он и сработал это кольцо. Хорошая вещица, хэй-дидл-дидл. Снижает шум от шагов вполовину, помогает подкрадываться и тихонечко делать ноги. Дарю его вам, юноша. Оно вам нужнее.

Я был без дураков растроган такой щедростью и крепко пожал эльфу руку. Вообще, в этом мире именно эльфы помогают мне больше всех. Нехаир подарил мне один отличный меч, Финнваир другой, теперь вот старина Доппельмобер сделал еще один ценный подарок. Хорошие ребята эти эльфы. На будущее стоило бы с ними покрепче сдружиться.

– Я могу, если что, обратиться к вам за помощью, профессор? – спросил я, надевая кольцо на палец.

– Без проблем. Но только не сегодня. Я иду на концерт нашей лучшей певицы Шагирры. Кстати, и вам советую на него сходить, хэй-дидл-дидл. Если, конечно, вы любите хорошую музыку.

– Очень люблю, – искренне сказал я. – И обязательно схожу.

Уже на улице я подумал, что Доппельмобер и в самом деле подал мне отличную мысль. До полуночи у меня масса времени, и его надо с пользой убить. К тому же, я примерно представлял себе, какого типа музыку играют эльфы. Наверняка что-то барочно-готическое – подобный декаданс меня очень даже вставляет. Но перед тем, как отправиться на поиски Королевского театра, где должна была выступать Шагирра, я заглянул к цирюльнику, постригся и превратил свою окладистую бороду в моднячую рэперскую бородку. Я заметил, что в Лоэле многие рыцари, включая Мальдена и самого Руди фон Данцига носят подобные бородки. Местная мода не противоречит земной, и это хорошо. Пообедав и поспав пару часов в номере, я пошел на концерт.

Королевский театр оказался довольно внушительным зданием с помпезной колоннадой и шеренгой гипсовых скульптур по фасаду. Входной жетон я купил без особых проблем и тут же прошел в театр. В фойе было полно зрителей, в большинстве своем эльфы, но было немало и молодых людей в костюмах самых ярких расцветок. Справа от входа располагался бар, в котором торговали элем, жареными орешками и крабами, а также эльфийским лакомством ruese, напоминавшим нашу картошку-фри. Судя по очереди, которая собралась у стойки, народ жаждал не только зрелищ, но и жидкого хлеба молодежи всех времен и народов. Я не стал присоединяться к очереди и прошел в открытый амфитеатр с полукруглой сценой, на которой уже выступали жонглеры и глотатели огня. Свободных мест на скамьях почти не было: я уселся по центру, наблюдая, как молодые эльфы и эльфийки рассаживаются впереди и по сторонам и смотрят на сцену через местные эквиваленты театральных биноклей – шлифованные прозрачные камни в оправах. Жонглеры закончили свои кривляния и убежали за кулисы: секунду спустя крепкие парни втащили на сцену два странных устройства – огромные друзы из прозрачных, похожих на горный хрусталь кристаллов, – и расставили их по краям. Я начал было гадать, на кой леший нужны эти непонятные декорации, но тут зал наполнил плотный и низкий вибрирующий звук, будто кто-то нажал басовую клавишу хорошего синтезатора. А потом зазвучали такие мощные гитарные риффы, да так громко и чисто, что я сразу понял – сегодня я услышу что-то особенное.

Я не ошибся. Миг спустя над залом пронесся рев восторга – так эльфы встретили свою героиню. Шагирра, облаченная во что-то зелено-сверкающе-обтягивающее вышла к авансцене кошачьей пружинящей походкой, протянула к залу руки и крикнула:

– Ayle harc, me ferien a surne, Shieen a`piel ! Amier tuen allarda!

Ее звонкий чуть хрипловатый голос прозвучал громом над амфитеатром и отразился вибрирующим эхом от стен. Я понял, что она сказала – это было объяснение в любви ее братьям и сестрам, народу эльфов. И еще понял, для чего нужны прозрачные кристаллы. Эти магические устройства невероятным образом усиливали звук.

Шагирра развела руки, звеня браслетами, и запела. Одна, а капелло. Ее хрипловатое контральто наполнило все пространство, вибрируя, проникая в душу, заставляя сердце сжиматься. Это была не песня – это был крик души, полный накопившейся невыносимой боли и веры;

 
Ad`en a me, Een Ferie o`El,
A varn de san ar Aendr-Toel,
Au mette nu Bloen las parc a Patr,
Rewette a qwenn ah maeladr,
Feyon a N`Mar aer tu Varc,
A tu Ordall yeh terne Tarc.
Ad`en a me, Een Ferie o`El,
A varn de san ar Aendr-Toel!
Ad`en a me, Een Sur o`El,
A varn de san ar Aendr-Toel,
Vien llar a Darse borsteal,
Daen a wart nien Mergeal,
Woen Myrtynn fas teraladr
Au dannd nu Shen las gloen a Patr.
Ad`en a me, Een Sur o`El,
A varn de san ar Aendr-Toel!
 

Постепенно в пение Шагирры вплетался звук гитары – чистый, звенящий, обволакивающий и при этом жестко-ритмичный. Что-то совершенно кельтское, построенное на квартовых интервалах, будто рожденное из дыхания дремучих лесов, ажурного полога клубящихся туманов и звона водяных струй. И я понимал каждое слово таинственной песни, которую пела эта маленькая хрупкая девушка с огромными карими глазами и гривой пшенично-золотых волос:

 
Брат эльф, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр-Тоэль.
Наш путь слезами был омыт,
И кровью предков был полит,
Но нас зовут их голоса,
Звеня, как чистая роса.
Брат эльф, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр-Тоэль!
Сестра, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр –Тоэль.
Забудь отчаяние и страх,
Пусть яркий свет горит в глазах,
Воспрянет духом мой народ,
И роза Дарса зацветет.
Сестра, пусть будет ясной цель –
Иди путем в Аэндр-Тоэль.
 

Поразительно, но вокруг меня больше не было амфитеатра. Я видел образы, созданные могущественной эльфийской магией. Мрачные картины эпохи Меча и Пламени, Изгнания и Безысходности. Марширующие по дорогам войска – тысячи безжалостных воинов, которых послали покончить с эльфийскими королевствами. Погибающие в пламени лесных пожаров вековые деревья. Превращенные в тлеющие гари священные рощи, засыпанные песком и камнями лесные источники. Хохочущих солдат в латах, волокущих за волосы избитых полураздетых эльфиек. Брошенные на дорогах трупики младенцев, расклеванные воронами и обглоданные волками и лисицами. Умирающих эльфов, прибитых железными гвоздями к столбам на потеху черни. Разрушенные, сожженные, чадящие смрадными пожарищами города и селения. И со всех сторон на меня смотрели глаза – огромные, миндалевидные эльфийские глаза. Зеленые, синие, черные, карие. Смотрели с болью, с упреком, с невыразимой тоской – и надеждой. Я не мог выдержать их взгляды, отводил глаза, но тщетно. Эльфийское колдовство было сильнее меня.

Медленная торжественная вещь прервалась дробным соло барабанов, а потом пошел такой реальный риверданс с двумя солирующими скрипками и флейтой, что я чуть не умер от кайфа. Если бы гениальный Иан Андерссон из «Jethro Tull» услышал то, что в тот вечер услышал я, он бы с горя пропил свою флейту в ближайшем пабе и на всю жизнь зарекся выходить на сцену. А эльфийское колдовство продолжало действовать, и теперь я в каком-то трансе наблюдал, как самозабвенно танцует на сцене Шагирра, окруженная пляшущими тенями и языками пламени, а над амфитеатром в темное ночное небо поднимается сияющая ослепительно-белая звезда, окруженная сияющим ореолом.

Наступившая тишина показалась мне громом. Я посмотрел вокруг и поразился, как же тихо стало в зале. Я стоял, совершенно ошеломленный, а вокруг меня стояли зрители – не только эльфы, но и люди. Многие вытирали слезы. А потом раздался неописуемый рев. Сто пудов, что мало кто из наших рокеров мог бы похвастать тем, что хоть однажды в жизни слышал такую бурю восторга в зале.

– Sagirra! – гремело над амфитеатром – Sagirra!

Я смотрел на сцену и видел, как выходили на нее музыканты в зеленых бархатных куртках с капюшонами. Барабанщик с тамбуринами на поясе. Скрипач с фиделью и скрипач с виолой да гамба. Флейтист с тростниковой флейтой.

Когда появился гитарист, я заорал так, что мои соседи от меня испуганно отшатнулись. Потому что у гитариста Шагирры в руках был двенадцатиструнный «Эко Рейнджер». И еще потому, что он единственный из всей группы не был эльфом.

– ХАААААТЧ! – завопил я и ломанулся к сцене, перепрыгивая через скамьи, расталкивая зрителей, понемногу выходивших из транса.

Я даже не слышал, как пищит у меня на шее магофон. Я вообще ничего не видел и не слышал. Сам не помню, как оказался на сцене. Вопил, как безумный, тряс совершенно счастливого Хатча, который только таращил на меня изумленные глаза и вскрикивал:

– Леха! Леха!

Зал в восторге свистел, топал ногами. Шагирра с растерянной улыбкой смотрела на нас, а ее музыканты окружили нас кольцом, тоже улыбались и что-то говорили на сидуэне. Я не слышал и не слушал, что они говорили. А Хатч, выйдя из ступора, говорил быстро, и язык у него от волнения заплетался, будто у пьяного:

– Леха, ты! Блин, да как же я… Да как я рад! Ребят, это же Леха! Леха, ты живой! Сволочь ты такая везучая! Ты…ты ушел! Да ты… да я… да мы теперь…

– Ты как к эльфам-то попал, бродяга?

– А я нырнул в этот самый… в портал. Когда ты велел нам с Толяном бежать, я и побежал к порталу. И оказался в Уэссе. Помотался по их столице, а потом случайно прочитал объявление, что певица Шагирра ищет музыканта. И пошел на кастинг. Не, Леха, реально, я прям заплачу сейчас! Я уж думал… думал все, один я! Думал, грохнули тебя эти суки. Леха, да я не знаю, что говорить!

– Твоя песня? – шепнул я менестрелю на ухо, сжимая его в объятьях.

– Шагирры. Но аранжировка реально моя.

– Молоток, братан. Талантище. Я просто в трансе. Такой фильдеперсовой готики я никогда не слышал. Все наши свежевылупившиеся рокеры, вместе взятые, недостойны за тобой гитару носить.

– Эй, maenn, – сказала мне Шагирра, нахмурившись. – Ты срываешь мне концерт.

– Пардон, мадмуазель, – я выпустил Хатча. – Валерчик, я тут. Буду ждать, когда вы закончите. Ты только не свали никуда, понял?

– Да куда ж я теперь свалю! – Хатч подпрыгнул, завизжал от радости. – Эх, напьемся в умат!

– Обязательно. Все, ухожу, – заявил я распорядителю концерта, который шел ко мне с каменной физиономией в сопровождении стражников. – Что, идти с вами? Отказаться я не могу? Понял. Счастливо отлабать, ребята, – сказал я эльфам, когда распорядитель потянул меня за рукав. – Эльф-рок форева!