Текст книги "Ядерный Ангел"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Глава четвертая.
Обзор истории Четвертого Рейха

Не, это не фича. Это конкретная лажа

Квартира учителя Лукошина находилась на первом этаже полуразрушенного дома в двух минутах ходьбы от школы. Две комнаты – гостиная и спальня-кабинет. Обстановка самая спартанская: в гостиной самодельный стол и ящики вместо стульев, в спальне еще один стол с ящиком и две узкие тахты, сколоченные из неструганных досок, да еще печка-буржуйка. Но зато была полка с книгами. Я невольно взял одну из них в руки. «Опыты» Монтеня, первый том. Странно было видеть такую книгу в этом убогом и страшном мире.

– Любите Монтеня? – спросил я.

– Люблю. Эти книги я нашел в руинах городской библиотеки. Все, которые уцелели. Целую неделю рылся в обломках, однажды чуть под завалом не погиб. – Лукошин смотрел на меня с удивленным интересом. – Вы читали Монтеня?

– Конечно. – Я раскрыл книгу, пролистал несколько страниц. – Вот, замечательные слова: «Хорошие качества не воспитаны во мне ни законом, ни наставлением, ни путем какого-нибудь другого обучения. Мне присуща естественная доброта, в которой немного силы, но нет ничего искусственного. И по природе своей и по велению разума я жестоко ненавижу жестокость, наихудший из пороков». Отлично сказано, верно?

– Глава «О жестокости». Все верно сказано, не спорю. Но посмотрите год издания книги.

– Тысяча девятьсот тридцать девятый, издательство «Наука». Старая книжка.

– С тех пор книги Монтеня вряд ли печатали хоть еще раз. Война и мудрость несовместимые вещи.

– О какой войне вы говорите?

– Вы странный человек, гражданин. Не знаете самых простых вещей. Или вам угодно разыгрывать меня?

– Зовите меня Алексеем. Или Лехой. И не зовите гражданином, сразу чувствую себя под следствием. Я вас не разыгрываю. Я действительно не знаю, что случилось с вашим миром.

– С нашим миром? А разве вы…

– Скажите, Лукошин, у вас крепкие нервы?

– Достаточно крепкие. А в чем дело?

– Думаю, я должен вам кое-что рассказать. А вы сделаете некоторые выводы. Надеюсь, правильные. И тогда сами решите, стоит ли нам рассказать о новейшей истории вашего мира. Согласны?

– Вы пугаете меня, Алексей.

– Я сам испуган. То, что я вижу вокруг себя… – Тут я замолчал: мой взгляд упал на небольшой рисунок в рамке рядом с книгами. – Это вы рисовали?

– Да.

– Какое удивительно красивое лицо! Можно я возьму в руки?

– Конечно.

Я взял рамку с рисунком, подошел к горевшей на столе керосиновой лампе.

– Это ваша жена? – спросил я.

– Моя дочь.

– Послушайте, да вы просто мастер. Какие глаза!

– Это всего лишь рисунок, – с улыбкой сказал учитель. – И Кис он не нравится. Она говорит, что на моем рисунке выглядит больной.

– Кис?

– Это прозвище моей дочери. Ее все так зовут еще со школы. Однажды я рассказал ей, что это было ее первое слово. Ей тогда было месяцев девять. Она увидела кошку и сказала «Кис!». Дочка рассказала об этом одноклассникам, ну, они и начали звать ее Кис. А вообще-то ее зовут Алина.

– У вас очень красивая дочь.

– Она копия своей матери. Поставьте, пожалуйста, рисунок на полку.

– Вы не хотите говорите о своей дочери?

– Просто не думаю, что вы тот человек, с которым стоит о ней говорить, – с подкупающей прямотой сказал Лукошин. – Сначала я хочу выслушать вас. Вы, кажется, собирались меня поразить.

– Хорошо, – я поставил рамку с рисунком обратно на полку. – Тогда начнем…

Я говорил долго. Рассказал все, что произошло со мной и с Тогой за последнее время. Вкратце рассказал о второй мировой войне, о том, что она закончилась в 1945 году, правда, не сказал, как. О том, что из себя представляет мой мир и та Россия, в которой я родился. Лукошин слушал. Когда я закончил говорить, он долго молчал.

– Когда я вас слушал, – наконец, произнес он, и голос его дрожал от волнения, – мне казалось, что вы сумасшедший. Но вы нормальны, безумец не смог бы сочинить такую историю. Мне очень трудно поверить вам, но я вам верю. И знаете, почему? Потому что вы совершенно правильно изложили историю большой европейской войны до 1944 года.

– А после 1944 года? Что произошло после?

– Вы, наверное, голодны, – внезапно сказал Лукошин. – Сожалею, но у меня нечем вас угостить. Если хотите, могу согреть для вас кипяток.

– У нас есть еда, – я полез в свой спорран и вытащил пару сухих пайков, прихваченных из чемодана Веника. – Немного, но мы с вами поделимся.

– Что? – Глаза Лукошина голодно блеснули. – Офицерские пайки? Откуда они у вас?

– А вам не все ли равно? Грейте воду, будем ужинать, заодно и поговорим.

– Меня знобит, – сказал мне Тога, когда учитель пошел разжигать буржуйку. – Я простудился.

– Офигенно хорошая новость, брат, – я пощупал лоб Тоги, он действительно был в жару. – Ну да ладно, не беда. Сейчас кипятку попьешь, станет полегче.

– Ваш друг заболел? – Лукошин появился в дверях гостиной. – Ему надо в постель. Сейчас я вытащу тюфяк и одеяло. Печка разгорится, будет тепло.

– Нечего со мной нянчиться, – запротестовал Тога, – я в полном порядке.

– Тихо, маг! – шепнул я ему. – Будем лечиться.

– У меня есть немного лекарственных трав, – сказал Лукошин. – Я приготовлю для вас настой. Вообще-то в Зонненштадте можно найти любые лекарства. До последней войны тут был фармацевтический комбинат, но потом его разрушила американская ракета, и теперь там высокая радиация. Людей это не останавливает, они забираются в старые фабричные склады в поисках наркотиков и лекарств. Шуцманы им не препятствуют – кому какое дело? А вот продовольственные и оружейные склады охраняются строго…

– Почему люди в Зонненштадте так ужасно живут?

– Восточная Ливония юридически не входит в состав Рейха. Это резервация для неарийского населения. Таких резерваций много, но Восточная Ливония самая большая. Официально у нас собственное государство – Ливонская Свободная Автономия, сокращенно ЛИСА. Свое правительство, которое возглавляет канцлер Луговой. Своя валюта, ливонский ливр, свой флаг, герб и гимн. Естественно, что властям Рейха наплевать на то, что творится в ЛИСА. Люди предоставлены сами себе, о них никто не заботится. Нет продуктов, нет работы, нет денег. Каждый выживает, как может, а кто не может… – Лукошин с шумом вдохнул воздух. – Мне еще повезло, я считаю. Большинство людей в Зонненштадте живут по-скотски.

– Ливония? Это что, Прибалтика?

– Почти. Это часть Остмарка, расположенная восточнее рейхсземель Лифляндия, Литляндия и Эстляндия.

– Русский Северо-Запад, стало быть. Ленинградская, Псковская, Новгородская области. Послушайте, Лукошин, а Питер?

– Питер? Ленинград, то есть? Он теперь столица Остмарка и называется Адольфсбург. Думаю, вы понимаете, в честь кого назван город.

– Вполне, – я почувствовал, что у меня холодеют руки и ноги. – А Москва?

– Москвы больше нет. Там теперь водохранилище, как и было предусмотрено планом «Ост».

– А Казань? – спросил притихший Тога.

– Не знаю, друг мой. Многие города пришли в запустение, потому что власти Рейха переселяли оттуда людей в другие места. Выполняли план «Ост». Так, сейчас вода вскипит. Посидите, я спущусь в погреб за травами…

– Леха, он ненормальный, – простонал Тога, едва мы остались одни. – Ты слышал, что он несет? Этого… этого быть не может! Невозможно все это!

– Выходит, друг ситный, не все «Фау-2» ты взорвал тогда под Кале, – ответил я мрачно. – Нацики победили, вот и весь фильдеперс. И теперь России больше нет. И мой родной Питер называется Адольфсбург – тьфу! И на месте Москвы фашистское озеро. И мы с тобой угодили в это дерьмо.

– Леха, – Тога смотрел на меня сверкающими глазами, полными страдания, – должен быть способ! Мы ведь не случайно сюда попали, я знаю. Это все Главный Квест.

– Главный Квест я давно выполнил. А теперь в этой долбанной Большой Ойкумене творится хрен знает что… Сейчас поедим, сразу башка лучше варить будет.

Лукошин вернулся через пару минут с тряпичным мешочком. Мы дождались, когда вскипит вода, часть кипятка отлили в кружку, чтобы приготовить настой трав, а в кастрюлю бросили пару кубиков концентрата из пайка – получился густой коричневый бульон с аппетитным запахом говядины. Мы пили его прямо из кружек, заедая вполне приличной колбасой и хрустящими галетами, и впервые за весь этот тяжелый день я почувствовал себя почти счастливым. Лукошин ел с жадностью – было видно, что учитель здорово недоедает. Тога, несмотря на температуру, тоже попил бульона, а потом Лукошин сунул ему кружку с настоем и велел выпить.

– Так что же случилось после 1944 года? – спросил я, полагая, что на сытый желудок наш гостеприимный хозяин станет разговорчивей.

– Спасибо за угощение, – сказал Лукошин, пряча глаза. – Вообще-то, дочка меня балует. Она работает в комендатуре у герра Штаубе и получает паек… иногда.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Что вам сказать? Все просто, Германия выиграла войну. Разбила советские войска и оккупировала всю Евразию от Атлантики до Камчатки. Вы это хотели слышать?

– Но как такое стало возможно?

– Оружие возмездия. В 1944 году вермахт получил особо мощное оружие – боеприпасы, основанные на эффекте цепной реакции. Дьявольски мощное оружие.

– Атомные бомбы? – Я в изумлении посмотрел на учителя. – Черт, откуда?

– Этого никто не знает. Есть официальная легенда о том, что летом 1944 года Третий Рейх осуществил три грандиозных научных проекта. Первый назывался «Копье Вотана» – это и был проект по созданию оружия, которое вы называете атомным. Второй проект назывался «Нибелунг», и благодаря ему вермахт получил особых суперсолдат, их так и называли нибелунгами. А вот о третьем проекте никто ничего толком не знает. Даже его названия.

– И что дальше?

– Дальше? После разгрома СССР Рейх начал войну с Англией и США. Авиация Рейха уничтожила Лондон, Париж, еще несколько европейских столиц. Американцы к тому времени создали свою атомную бомбу и стерли с лица земли Берлин. Но война продолжалась до 1954 года. Потом было семьдесят лет мира, и все эти годы Рейх осваивал жизненные пространства на Востоке. А в 2024 году Четвертый Рейх начал с Атлантическим блоком новую войну, и она продолжается до сих пор.

– Так что же, вся Россия захвачена нациками?

– Тсс, не употребляйте этого слова, молодой человек! За него вас сгноят в концлагере, пусть даже вы и гражданин Рейха. Да, в 1945-1946 году Германия захватила всю европейскую часть СССР. Потом немцы стали реализовывать план «Ост», пошли дальше, за Урал, в Сибирь и Центральную Азию. Украину сделали германским протекторатом со столицей во Львове, Киев разрушили до основания. В состав империи включили также страны Балтии и Крым. А вот в России действовало Управление по колонизации. Оно создало на российских землях несколько государств вроде ЛИСА и занималось вопросами селекции населения и учреждения особых районов – резерваций, вроде Зонненштадта.

– То есть, славянское население уничтожалось?

– Напрямую – нет. Не по доброте душевной, безусловно: война с США требовала мобилизации всех ресурсов империи, и у Рейха просто не было средств на массовые этнические чистки. Они даже концлагеря закрыли и всех узников распределили по особым районам. А в этих районах создавались такие условия жизни, при которых люди умирали сами. Власти Рейха такая массовая смертность совсем не заботила. Они называли подобную ситуацию естественным отбором. Слабые вымирают, сильные служат Рейху – вот и вся философия. Натурализацию проходили только те, кто сдавал экзамен по немецкому языку и обладал нужными Рейху профессиями, прочих переселяли в автономии, вроде ЛИСА.

– Славянские гетто?

– Можно и так сказать. Немцы даже создавали национальные государства, вроде Независимой Казачьей Республики, Кавказской Горской Автономии или Объединенной Республики Бессарабия-Валахия. А потом, когда началась атомная война с Атлантической коалицией, все эти проекты свернули, народ начали насильно вывозить из городов в резервации, и жизнь стала и вовсе невыносимой. Даже те народы, которые поначалу Расовое управление Рейха объявило «расово близкими», были объявлены неполноценными. Но прямой геноцид… Единственный народ, с которым Рейх не церемонился – это цыгане. Я слышал, их всех истребили еще до 1947 года.

– А евреи?

– Простите – кто?

– Евреи. Их нацисты убивали по всей Европе.

– Никогда не слышал о том, что евреи жили в Европе.

– Вы шутите! Вы ничего не знаете о евреях?

– Нет, я знаю, что в древности был такой народ. Он населял Палестину, так? Но этот народ был вырезан до последнего человека еще в 1 веке нашей эры, когда римляне подавили восстание зелотов. С тех пор евреев просто не существует.

– Вы что-то путаете, Лукошин, – начал я, понимая, что опять столкнулся с чем-то совершенно необъяснимым. – Да, правда ваша – в первом веке император Тит Флавий уничтожил Иерусалим и еврейское государство, но евреи не были вырезаны, как вы говорите, поголовно. Они расселились по всему миру. Вам-то и не знать таких фактов! В Третьем Рейхе к ним относились как к унтерменшам, людям второго сорта – и уничтожали. Окончательно решали еврейский вопрос. Душили газом в концлагерях, расстреливали, морили голодом. Убили больше шести миллионов человек этой национальности. Если бы не победа в 1945 году…

– Что? – Глаза Лукошина засверкали. – Что вы сказали? Победа? Какая победа?

– Война, которую вы назваете большой европейской, а мы – второй мировой или Великой Отечественной, закончилась разгромом Германии, – решился я. – В моем мире Третий Рейх был побежден. Совместно СССР, США и другими странами. В 1945 году Германия была наголову разбита, и весь этот ужас, в котором живете вы, не стал реальностью. Да, немцы пытались создать свое ядерное оружие, но не успели. И суперсолдат-нибелунгов не создали. И Холокост к счастью не завершили, хоть и уничтожили миллионы людей.

– Вы… вы правду говорите? – Я увидел, что у Лукошина дрожат губы.

– Чистую правду. Тога, ведь так?

– Я подтверждаю, – отозвался мой друг, кутаясь в рваное одеяло.

– Это невозможно! – Лукошин, казалось, вот-вот заплачет. – Значит, в вашем мире Рейх проиграл большую европейскую войну. Почему же в нашем мире случилось все это? Почему?

– Вот этого я и не могу объяснить, дружище. И это очень печально.

– Уф! – Лукошин вздохнул так шумно, что я всерьез заподозрил начинающийся сердечный приступ. – Потрясающе! Я с детства слышал каждый день, что Рейх непобедим, что Рейх всегда прав, что Рейх высшая сила на земле. А вот смотрите же – победили. А это значит…

– Что значит?

– Ничего, – Лукошин понемногу приходил в себя. – Вы… вам нельзя об этом говорить, понимаете? Для вас это смертный приговор. Вас найдут и уничтожат.

– Кто найдет? Нахттотеры?

– Вы знаете? Да, эти существа очень опасны. Если нахттотеры узнают…

– Кто такие нахттотеры?

– Ночной кошмар. Твари, о которых люди стараются не говорить. И я не буду.

– Вы не хотите нам помочь?

– Хочу. Особенно после того, что вы мне сейчас рассказали. Но я боюсь. Не за себя, за дочку. Прошу вас, никому и никогда не говорите о том, что Рейх проиграл войну. Даже не думайте об этом!

– Вы меня запугали, – я и в самом деле почувствовал неприятный озноб в теле. – Хотя по-человечески я вас понимаю.

– Давайте спать. Вы можете лечь на мою кровать, а я пойду к соседям. Я часто у них ночую.

– Вы это серьезно? – Я с подозрением глянул на учителя.

– Боитесь, что я побегу доносить? Эх, Алексей, плохо же вы знаете нашу жизнь! Даже если я расскажу властям о нашем разговоре, для меня это означает неминуемую смерть. Мне не простят даже того, что я выслушал вашу историю. Ничего не бойтесь, ложитесь и отдыхайте. Я запру дверь. Питьевая вода в ведре в прихожей, пейте смело, она обеззараженная. Утром я вернусь, и мы продолжим разговор.

Глава пятая.
Испытание катаны

– Доктор у меня бессонница!

После нападения зомби в локации «Заброшенный дом» третью ночь не сплю…

Все, что происходило со мной с того дня, когда у меня зависла игра, и я получил приглашение компании «Риэлити», приучило меня к терпению. И это неплохо. Вообще-то я по натуре беспокойный парень, часто придаю слишком много значения разным пустякам и жутко злюсь, если у меня что-то не получается с первого раза. Если бы не хорошая школа, пройденная мной в предыдущие дни на просторах Большой Ойкумены, я бы начал пороть горячку и паниковать. Но не теперь, после всего пережитого. Хоть меня и мучили нехорошие предчувствия, и хотелось порвать кого-нибудь голыми руками – а в первую очередь Консультанта, – следовало быть очень осмотрительным, и ни в коем разе не спешить. Ситуация была скверная, хуже некуда. Серьезная ситуация. В такой переделке я за последние две недели еще не был.

После ухода Лукошина я решил отдохнуть. Тога держался молодцом, и я надеялся, что серьезной простуды он не подхватил – так, небольшое переохлаждение, не больше. Мы еще поболтали немного, избегая разговоров о мире, в который попали – эта тема была неприятна нам обоим. Типа как солдаты перед боем, болтаем о женщинах, выпивке, футболе и рыбалке, но только не о грядущей атаке.

– Вообще-то, Леха, нам крупно повезло, – лишь однажды заметил Тога, – что мы попали на этого Веника и получили в наследство его добро. Представь, что бы с нами было, если бы не эти перепрошитые пассы? Однозначно, путевка в крематорий вне очереди и расписания.

– Бог дураков любит. А я дурак, что опять согласился оставаться в этой… Ойкумене. Сидел бы сейчас в Питере, пил пиво, кропал диссертацию и смотрел конкурс «Мисс Вселенная» по телеку… – Я помолчал. – Ладно бы сам влип в этот мерд, а то и тебя втянул. Нехорошо получилось. Но с тайником Веника действительно гладко вышло. Хотя что удивляться, это же игра, мать ее тру-ля-ля! Там предусмотрены такие приятные мелочи.

– А если не игра?

– Давай все-таки считать, что это игра. И, как в голливудском фильме, все кончится ха-ра-шо! Два хороших парня накидают нацистским ублюдкам по их юберсопаткам и вернутся в свой мир, зацелованные освобожденными принцессами и обвешанные лаврушкой. Вот только интересно мне, как мы выберемся отсюда?

– Твой Консультант подсуетится. Мы ведь нужны ему там, в мире Мастера. Уж не даст сгинуть дурной смертью.

– Будем надеяться. Как ты?

– Температура спадает вроде. Спать охота.

– Вот и давай укладываться. Утро мудренее. Будем смотреть хорошие сны и надеяться, что утром разрулим всю эту хрень.

– Хороший ты парень, Лех, – внезапно сказал Тога. – Никогда не киснешь. Ты и в самом деле такой, или прикидываешься?

– Прикидываюсь, старичок, – вздохнул я. – Если будем раскисать и посыпать репу пеплом, еще хуже будет. Давай думать о хорошем.

– Спокойной ночи, мистер Оптимист.

– Спокойной ночи, мистер Хакер.

Я сбросил собачью куртку, снял щит Такео (странно, но он никак не изменил свою форму!) завернулся в старое одеяло и попытался устроиться на жесткой кровати так, чтобы твердые участки моего тела вошли в минимальное соприкосновение с еще более твердыми досками. Лампу на столе мы не стали гасить – конечно, нехорошо, что керосин выгорает, да и опасно оставлять огонь непогашенным, но в темноте я бы не смог заснуть. Постепенно я согрелся, а потом, услышав, как похрапывает во сне Тога, успокоился. Начал думать о Марике, потом перешел на Шарле, а потом вспомнил о мадам Франсуаз. Ой, Осташов, да ты, кажись, целый гарем развел! Будут у тебя проблемы, когда ты вернешься в Авернуа. Но едва я подумал о женщинах, с которыми познакомился в последнее время, сразу стало легче на душе…

Наверное, я заснул. А может, и не спал. Но только на меня упала тень, и кто-то склонился надо мной. Я открыл глаза и вздрогнул.

За минувшие дни мне приходилось видеть самые разные образины, включая такие, от лицезрения которых у беременных может произойти выкидыш. Но такого жуткого лица я в жизни не видел.

Есть такие живые твари, которые живут в пещерах или на большой глубине, там, где совершенно нет солнца. Рыбы там всякие, жучки-рачки-паучки, медузы. Так вот, они совершенно белые. Лишенные даже намеков на пигменты. Человек, склонившийся надо мной, был именно таким абсолютным альбиносом. Хотя нет – у альбиносов лица розовые, а глаза красные. А у этого чела и волосы, и кожа, и губы – все было молочно-белым, будто его в хлорном отбеливателе вымачивали. На меня смотрели бледно-серые оловянные глаза с крохотными черными точками зрачков, и от этого взгляда меня буквально парализовал ужас. У меня была только одна мысль – человек с таким лицом и с такими глазами не может быть живым. Наверное, зомби с разложившейся мордой испугал бы меня меньше.

Мы довольно долго смотрели друг на друга. Белесый никуда не спешил – видимо, его доставлял удовольствие мой страх. А потом он улыбнулся, и от этой улыбки меня просто передернуло.

– У тебя необычный запах, – сказал призрак по-немецки. – Запах представителя полноценной расы. Недочеловеки так не пахнут. Я чувствую аромат безмятежного и сытого детства, хорошей пищи, чистой одежды и высококачественного мыла. Наверное, ты американский агент. Сейчас мы это проверим.

Перед моими глазами блеснуло лезвие широкого ножа с серейтором, а потом я ощутил резкую боль в левой руке. Призрак провел по порезу на моем запястье пальцем в черной перчатке, слизал с пальца кровь, почмокал, точно дегустатор вин и одобрительно покачал головой.

– Определенно славянская кровь, – сказал он все тем же безразличным жестяным голосом. – Я не чувствую привкуса всей это американской химии, вроде кока-колы. Ты ни разу не принимал психостимуляторы и лекарства от радиации. Откуда же ты такой взялся?

– Кто… ты? – выдавил я через силу, язык меня не слушался, а сердце колотилось так, будто я выпил ведро кофе.

– А ты не знаешь? Гражданин Рейха не знает, кто стоит на страже его интересов? Кто та сила, что защищает Рейх от тайных врагов? Странно. Может, попробуешь угадать?

– Ты… нахттотер?

– Вот видишь, ты же знаешь, кто я, – призрак обернулся и обратился к кому-то, кого я не видел. – Сестра, взгляни, какой забавный парень.

Из-за спины белесого появилась еще одна фигура в черном – на этот раз девушка и, как мне показалось, просто клон моего собеседника. Только клоны или близнецы могут быть так похожи друг на друга, как были похожи эти два монстра.

– Мертвый он был бы еще забавнее, – сказала девица, глядя на меня, и в глазах ее были такие мрак и холод, что мне от ужаса стало дурно. – Может, прикончим его?

– Не стоит, – белесый сложил губы в мерзкую ухмылку. – Мы дадим ему шанс доказать, что он действительно тот, за кого себя выдает. Посмотри на него – он сытый, сильный и здоровый. Он отлично понимает наш язык. И у него необычный меч. Надо выяснить, кто он и откуда.

– Его надо просто убить, – сказала девка-нахттотер. – Я чувствую, что он опасен.

– Убить его мы всегда успеем, Ева. Нельзя разбрасываться таким человеческим материалом. От него должна быть польза для Рейха.

– Чего… вы хотите? – выдохнул я, из последних сил сдерживая панику.

– Доказательств, – ответил белесый. – Кто ты?

– А..Алексей Задонский, гра… гражданин Рейха.

– Это я уже понял. Почему ты здесь?

Я начал рассказывать, что мы с Антоном-Тогой пришли в Зонненштадт по делу, но тут белесый жестом велел мне замолчать.

– Я знаю, что ты врешь, – сказал он с улыбкой, от которой меня холодом подрало по телу, – но ты гражданин, а мы не имеем права воздействовать на граждан нашими методами. Так что сегодня ты сохранишь целой свою лживую шкуру. Слушай внимательно, что ты должен сделать. Утром ты направишься к штурмбаннфюреру Эриху Штаубе в местную комендатуру. Скажешь, что ты хочешь пойти добровольцем на фронт. В Зонненштадте сейчас как раз формируют Славянскую бригаду Ваффен-СС для отправки на Тихий океан. Первый батальон отправляется через сорок восемь часов, и ваши имена должны быть в списке. У тебя сорок восемь часов, чтобы доказать свою преданность Рейху. Не выполнишь мой приказ – увидишь воочию все могущество Истинной Тьмы.

– Но мой друг… он не гражданин.

– Свободные поселенцы могут быть зачислены в армейские подразделения в качестве прислуги. Так что не вижу проблемы.

– Ты слишком доверяешь ему, Ханс, – сказала Ева, глядя на меня змеиным взглядом.– Он враг, я это знаю.

– Я тоже так думаю, – Ханс похлопал меня рукой в перчатке по щеке. – Но тем больше от него будет пользы. Мы за долгие годы научились правильно использовать наших врагов. Помни, я слежу за тобой. И мне понравился вкус твоей крови…

* * *

Я проснулся с ощущением озноба. Надо мной был черный облупленный потолок – это значит, что Зонненштадт 2038 года не был сном, и я не до конца избавился от кошмара. А потом я услышал:

– С добрым утром!

Голос был женский. Я повернул голову и увидел девушку с рисунка учителя Лукошина. Ту самую, со смешным прозвищем Кис. Она стояла в дверях и смотрела на меня огромными лучистыми глазами, полными золотистого света. Выше среднего роста, тоненькая, хрупкая, стриженная под каре, одетая в светло-зеленый комбинезон и шнурованные ботинки. Удивительная, чужая для этого мира девушка. И глядя на нее я сразу забыл о том, где я, куда попал, про нахттотеров и прочие ужасы.

Какая девушка! Эх, какая девушка…

– Леха! – Тога возник откуда-то сбоку. – Ты проснулся? А я, прикинь, полночи осваивал ноут. Операционка похожа на МАКОС, так что я уже почти разобрался… Ты что, Леха?

– А? – Я глянул на Тогу, снова перевел взгляд на Кис. – Вы Алина, да?

– А вы Алексей, – она даже не улыбнулась. И еще, она почему-то говорила со мной на отличном немецком языке. – Папа мне все рассказал. Только я ему не верю.

– О чем это вы? – Я сел на кровати, пытаясь осознать, что происходит.

– О ваших россказнях. Мне кажется, вам лучше уйти отсюда. После того, что вы здесь наговорили, вам лучше держаться от нас подальше.

– Даже так? Хорошо, мы уходим.

– Что происходит, Леха? – спросил Тога.

– Нас выставляют за дверь. Девчонка почему-то сердится.

– Побыстрее, – девушка постучала пальцем по флипу своего микрокопьютера, как по часам. – У меня нет времени. И предупреждаю, если вы еще раз здесь появитесь, я донесу на вас куда следует.

– Первое впечатление было лучше, – сказал я, натягивая куртку. – Ладно, как-нибудь переживем.

– И вещи свои заберите, – велела Кис, показав на паек и сигареты, которые я оставил на столе для Лукошина. – Нам ничего от вас не надо.

– Слушай, милая, – не выдержал я, – ты чего такая злая? Или нацики теперь сменили сторожевых овчарок на сторожевых динстмедхен?

– Слушай ты, герой, шел бы ты… А то ведь я не испугаюсь твоей самурайской катаны.

– Ой-ой-ой! Ладно, счастливо оставаться, – я повернулся к растерянному Тоге, сказал уже по-русски: – А я-то думал, нахттотеры только во сне снятся. Нет, и наяву они тоже встречаются.

– Нахттотеры? – Кис заметно побледнела. – Тебе что, снились нахттотеры?

– А вот представь себе. Целых два, мальчик и девочка. Беленькие и пушистые, мать их. А потом я проснулся и увидел тебя. Будь здорова, девонька!

– Погоди, – Кис шагнула ко мне и быстро заговорила, опять же по-немецки. – Если нахттотеры приходят ко кому-нибудь, они забирают его с собой. Это все знают. Визит нахттотеров– это визит смерти. Почему тебя не забрали?

– Это надо их спросить. Ну что, еще вопросы есть?

– Постой, я еще хочу спросить… Ты уверен, что это были именно нахттотеры?

– Нет, это были моя бабушка и ее неразлучный спутник Альцгеймер. Слушай, я видел двух белолицых и беловолосых ребят в черном. Один из них заявил мне, что у меня хорошая кровь, и что мне надо явиться к герру Штаубе и записаться в армию. Я их спросил, кто они, и они сказали, что они нахттотеры. Парня звали Ханс, а вот имя его подружки я так и не узнал.

– Это невероятно! – Изумление Кис, казалось, не имело границ. – Мне хочется тебе верить, но…

– Что «но»? Кто такие вообще эти самые нахттотеры?

– Рыцари Ночи. Мы очень мало о них знаем. Но их все боятся. Я, когда была маленькая, каждую ночь ждала, что они за мной придут.

– Ага, типа бабайки с мешками. Забирают непослушных детей и лепят из них пельмешки.

– Ты просто кретин! – рассердилась Кис. – Засунь свои шуточки себе…

– О, только не туда, дорогая! Я за минувшие дни нашел на это место столько приключений, что такого объемного вложения оно уже не выдержит. Давай поговорим серьезно. Тебе отец сказал, кто мы такие?

– Сказал, но я ему не верю.

– Почему?

– Папа очень доверчив, и его легко обмануть.

– Выходит, ты думаешь, что мы провокаторы, так?

– Именно это я и думаю… думала. Но сейчас я понимаю, что папа был прав. Вы какие-то необычные.

– Это хорошо или плохо?

– Я не знаю. Я… мне надо подумать. – Кис глянула на меня своими зеленовато-ореховыми глазищами и шагнула к двери. – И мне надо на работу. Но, если не хотите неприятностей для себя и для нас, лучше уходите отсюда. Спасайтесь.

– Спасаться от кого?

– Я не могу больше говорить, – Кис опустила взгляд и выскочила за дверь. Мы с Тогой переглянулись.

– Ты что-нибудь понял, брат? – спросил я.

– Ничего. Вы же по-немецки трекали. Куда теперь?

– Навестим местного коменданта. Надо поговорить о нашем зачислении в действующую армию.

– Ты что, всерьез собрался служить нацистам? – разинул рот Тога. – Это тебе эта коза сказала, что ли?

– Послушай, тебе сегодня что-нибудь особо мерзкое не снилось?

– Нет. Я, честно сказать, почти не спал.

– А мне снилось. И я очень не хочу, чтобы мой сон оказался вещим. Впрочем, я тебя за собой не тащу, оставайся здесь. Ценные указания получил только я.

– Ты думаешь, так будет правильно?

– Так будет безопаснее. – Я почесал макушку. – Давай так и сделаем. Ты ждешь меня тут, а я навещу герра Штаубе. Может, удастся разузнать что-нибудь ценное.

* * *

Комендатуру я нашел без проблем: она размещалась в единственном новом здании на Герман Геринг-платц, главной площади города. В холле меня встретил охранник-шуцман и, проверив мой пасс, забрал у меня обрез и велел идти на второй этаж. Я поднялся по лестнице и вошел в длинный коридор со множеством дверей.

– Штирлиц шел по коридору рейхсканцелярии и с тоской думал: «А какого хрена ты тут забыл, советский полковник Исаев?», – пробормотал я, разглядывая двери. Кабинет Штаубе оказался в самом конце коридора.

Штаубе встретил меня довольно дружелюбно. Это был седой сухощавый человек лет пятидесяти с узким бледным лицом и выпуклыми голубыми глазами – что называется, истинный ариец. Его форма показалась мне любопытной: на вид типичное эсэсовское обмундирование времен второй мировой, но только сшитое из тонкой кожи. А еще меня удивил вполне современный на вид музыкальный центр на столике в кабинете: из его динамиков звучал старенький фокстрот «Bei Mir bist Du schьn», причем на английском языке.

– А я о вас уже наслышан, господин Задонский, – сказал мне Штаубе с улыбкой. – Командир шуцполиции уже был у меня с рапортом. Хорошо провели вечер?