Текст книги "Из Чикаго"
Автор книги: Андрей Левкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Millennium Park
Третий день совпал с предчувствиями на его счет: джетлэг, все во мне опухло, произведя вялость и нежелание даже спать дальше. Установка на то, что он будет именно на третий день, сработать не могла: эта физиология слишком конкретна, чтобы ее помнить, она всякий раз неожиданная. И вообще, по утрам в отелях в Европе лучше, чем в Америке. Потому что бейглы против круассанов – тяжелая история, которой не помогает даже сыр «Филадельфия». Я был мрачен так, что владение собой покосилось, и на ритуальный вопрос «как дела» со стороны человека, подсевшего завтракать за мой столик, я искренне ответил, что джетлэг, прошу прощения. Впрочем, я знал, что такой ответ в данном случае допустим: они и сами в Европе на это жалуются, так что этикет соблюден. Да и надо же было объяснить мой депрессивный вид.
То ли Кутик тоже имел в виду данную физиологию (вообще-то, мог), то ли просто сложилось, но они с Надей сочинили психотерапевтическое мероприятие – повезли меня в Миллениум-парк. Сознание мое, однако, принялось восстанавливать себя уже по дороге. Все эти подробности необходимы: так все время что-то скачет в авторе описания. Это долгие, планируемые книги надо писать только на максимуме своего сознания, а иначе – следует указывать, в каком оно сейчас состоянии. Заодно оно сделается частью изложения. Потому-то я такую литературу и не люблю: она выходит длиннее, болтливее, но один-то раз в жизни можно модифицировать себя во что-нибудь задушевное, ненадолго. Нет, все же не в том дело, максимум или нет. Когда надо добраться до чего-то, что должно получиться, – как решая задачу или строя что-то, интуитивно ощутимое, – тогда да, надо быть в максимуме ума. А когда все уже само существует, как есть на свете Чикаго, – то задача другая, сознание может и так, и этак.
Так вот, Millennium Park. К моменту моего появления там я уже был почти в нормальном уме, и уточнения моего состояния прекращаются. Далее – строгая фактография. Millennium находится в той же парковой зоне между Мичиган-авеню и озером, где и «Маккормик», и Музей Филда, и Арт-институт. Но он ближе к Чикаго-ривер, и, собственно, именно от него – при движении на юг – эта парковая часть начинается. Из названия парка прямо следует, что его сделали к смене века и тысячелетия. Раньше там была практически промзона, точнее – железнодорожные дела.
На московские деньги это было бы примерно так, как если бы справа от Тверской (в данном случае Мичиган-авеню) в промежутке между Триумфальной и Белорусской располагался Казанский вокзал и заодно товарная «Москва-Рязанская». А сразу за ними начиналось бы большое озеро. Раньше там и в самом деле был вокзал Illinois Central, со всем подъездным околожелезнодорожным хозяйством.
В конце 90-х жизнь там была угрюмо-транспортной и все время ходили поезда, как и следовало из назначения местности. Угрюмая потому, что транспорт там вообще не для красоты, а чтобы ездить, совершенно не предмет роскоши. Я сделал вывод по цене: проездной на сутки (на что угодно и на сколько угодно поездок с пересадками) стоит $5 с копейками, смотрел на сайте.
Все эти бывшие рельсы и т. п. были на территории Millennium. Собственно, теперь они там же, включая Illinois Central, только под землей. Большое зеленое пространство, еще и расположенное на разных уровнях. Дорожки, ступеньки, закутки для частной жизни, пригорки, лощины и даже темные аллеи, где группы людей что-то цивилизованно пьют, скорее всего – кока-колу. Нет ощущения вымученного оазиса в центре города – как, скажем, в случае Центрального парка в NY (я не то что не люблю Нью-Йорк, но уже предпочитаю ему Чикаго; трех дней хватило, с чего бы?). Словом, в Millennium все как-то в симбиозе. И культура, и культурное пространство, и городское публичное пространство, и места для тусовок.
Чуть поодаль, на краю зелени, возле небоскребов по Мичиган была слегка блестящая и перекрученная штука – этакий уменьшенный ремейк Гуггенхайма в Бильбао. Да, в понятие парка здесь входило и то, что его окружает: небоскребы с этого края были построены системно, для производства хорошей общей конфигурации в рамках того же миллениумного проекта.
Штука типа Бильбао оказалась сценой концертной площадки. В том числе ночных концертов, там так: крупная лужайка, ее накрывает художественная металлическая сетка, крупная, что ли, даже арматура, которая содержит в себе и освещение. Место несколько в стороне от домов, причем в самом центре – не спальные кварталы. А в остальном да: трава, темные аллеи, над которыми стоят небоскребы Мичиган-авеню, цветы – опять полно тюльпанов. Белых, желтых, лиловых, фиолетовых. Особенно мощно выглядели белые, и да, в самом деле – нигде ни одной пальмы.
Еще чуть сбоку то, что официально называется Cloud Gate, а неофициально – The Bean, фасолина, потому что на нее и похожа, автор – Anish Kapoor. Фасоль метров десять в высоту, прочее – пропорционально. Сделана из чрезвычайно отполированной нержавейки, стыков не увидеть, одна-единственная непрерывная гладкая поверхность. Соответственно, отражает все, что вокруг, а поскольку она выгнутая, как и положено фасоли, то собирает на себе все окрестности. Кроме того, под нее можно зайти, там поверхности изогнуты сильнее, и визуально творится уже вообще невесть что.
The Art Institute of Chicago
Если пойти вдоль Мичиган в другой конец парка, то все оборвется трассой, через которую перекинут мост, он приведет к дверям Арт-института, к новому корпусу. Там, понятно, современное искусство. Это уже другая история, но пусть будет и она. Экспозиция там такая и сякая, частично – не постоянная, а, что ли, пакетами работ от коллекционеров, меняющимися. В основном все немного вразброд, есть Рихтер (его несколько), Уорхол и чрезвычайно приятный Ротко. Помещение само по себе удачное, и все в нем как-то складно в сравнении со старым зданием – оно там по переходу. Там примерно как в Третьяковке, разве что потолки намного ниже. Не то чтобы тяжело, хотя и тяжело, но чересчур музейно и даже тягостно, невзирая на кучу висящих там шедевров. Много чрезвычайно хороших импрессионистов и постимпрессионистов, Ван Гога больше дюжины, несколько неожиданных работ. Но почему-то давит. Это ж суметь надо: в залах импрессионисты, а в сумме – музейное такое все, музеефицированное, почти даже мумифицированное.
Или это потому, что рядом с новым корпусом. Там вечные ценности не сложены, они мелькают как-то сами по себе: easy come, easy go, но производя легкие мурашки, какие всегда бывают, когда видишь что-нибудь правильное. Да, там возникает такое романтическое ощущение. Причем даже если в старом здании прорубить окна, выкрасить стены в белый цвет и заменить рамы, то ничего не изменится. Хотя можно было бы и попробовать. Но это не так, что я классическое искусство не люблю, отчего обращаю больше внимание на помещение.
Но Cy Twombly я люблю больше. Он был в новом корпусе с несколькими удачными холстами, главное – там была небольшая (работ шесть) выставка его скульптур. Собственно, это более объекты, нежели скульптуры. Небольшие. Каждый из них – ну, если убрать отдельные торчащие штыри с какими-то еще штуками на них, – можно было бы уместить в коробку из-под ноутбука. Сделаны из кусков дерева, покрашены белой краской. Не стерильно и не ровно, с наплывами. Такую фактуру можно найти, скажем, на старых дачах в Латвии, приморских. Оконные рамы или какой-нибудь шкаф, полка. Впрочем, у него примерно то же по исходным материалам – явно брал куски дерева и железяки, которые нашлись неподалеку. Работы делались с 1948-го по 1995-й, так что потрескались уже и естественным образом.
Описать их, понятно, никак. Ну вот как? На плоском куске деревянной доски, поставленной боком на длинную сторону, поставлен другой плоский кусок, чуть короче, но сильно меньший по высоте. К этому второму прибита торчащая палка, от которой – от верха которой – ко второму куску (отрезку доски) сходит, достигая его, некая гибкая полоса. Все это белого цвета с несколькими размытыми каракулями на верхней доске.
Или так: труба, в которую вставлена труба меньшего диаметра, все покрашено белой – но неровными слоями и разной плотности – краской.
Еще: на плоском куске дерева, поставленном на бок длинной стороны, поставлен – тоже боком – другой плоский кусок ровно той же длины, но – настолько меньший по высоте, что его поперечное сечение является почти правильным квадратом. На верхнем куске еще один кусок, еще меньше по длине, ширине и толщине. На нем – еще один – уже только чуть меньший, чем предыдущий. Из него торчит не слишком толстая деревянная палка, от верхнего конца которой идут частично перепутанные веревки примерно к такой же палке, лежащей на верхнем плоском куске, вдоль него. Все покрашено белыми, разной насыщенности красками.
Или: достаточно толстый параллелепипед, на котором лежит кусок дерева, скорее эллиптический в плане; на нем стоит связка палок, сверху и снизу закрепленных между собой в пучок обмотками из ткани. Стоят примерно как пучок спаржи. Разумеется, все это покрашено белой краской, ставшей отчасти разноцветной с ходом времени, которое тут действовало по-разному в отношении разных поверхностей объекта.
Там не все обязательно прямоугольно, но как описать объекты, в которых присутствуют колеса, объемы не кодифицированной в словах формы, тем более формы случайной, а также плоские раковины, круглые бляшки и т. п.? Не все там и белое, бывают вкрапления других цветов, но тоже неярких: бордовый – тусклый, почти обесцвеченный, да еще и полустершийся, например. Бывает и что-то желтоватое, часто – в силу тех же временных причин: пожелтело или когда-то промокло, а потом высохло, слегка заржавев пятном. Словом, очень хорошо.
Джордано-пицца
Затем поехали обедать в сторону дома. Вот тут меня уже конкретно знакомили с местным специалитетом под названием «чикагская пицца», она же «Deep Dish Pizza» или «Giordano’s pizza» («Chicago Tribune writes „Giordano’s pizza is a must when in Chicago“» и т. п.) – по названию сети, которая ее делает. Не только они стряпают, но в Эванстоне была именно она. Собственно, почти за углом гостинцы, а Илья и Надя там тоже неподалеку.
Идея простая: стандартная по диаметру пицца, но – с загнутыми краями. В эту лоханку укладывается все подряд, в разных вариантах. Съедобно и питательно, края высотой сантиметров три-пять, туда много чего войдет. Готовят каждую отдельно, созревают они минут за двадцать.
Она там культовая и градообразующая. Вот же, ровно в тот момент, когда я стал расписывать этот эпизод (уже не в Чикаго, а в Москве, 19 октября 2012-го в 17.32 мск), на WGN у Brandmeier проводили опрос: о чем именно можно сказать, что это smells like Chicago, пахнет как Чикаго? Или хотя бы just like. В прямом эфире, по телефонным звонкам. Ответы были: «Skunk» (скунс, откуда в городе?), «Красная линия», «Sweet wind of Chicago» («Сладкий ветер Чикаго») – не понять, что имел в виду звонивший. Брэндмайер попросил его стать конкретнее, тот пробормотал, что sweet, да, неконкретно, но не может подобрать слово. То ли это была чувственная метафора, то ли он возле конфетной фабрики живет. Должна же там быть конфетная фабрика?
Еще были названы «river’s water» – запах воды Чикаго-ривер, понятно. «Beef and сorruption» («Just open the window!») – сложнее по привлекаемым чувствам, зато рельефно, а также запах Deep Dish Pizza, так что она в самом деле важный элемент города. В итоге студия тогда решила, что лучше всего «красная линия». Это одна из линий чикагской надземки, CTA. Про нее-то как раз сейчас и будет.
CTA
Наутро, собираясь ехать в центр, я просмотрел почту и обнаружил письмо от Кутика с инструкциями от Нади. Как ехать. Инструкции надо привести, потому что они демонстрируют положение, когда одна сторона все знает о ситуации, в которую попадет вторая, считает все проблемы, которые могут возникнуть, и делает все, чтобы их не было. Да, ниже упомянут отель Дрейка – накануне шла речь о том, что я мог бы туда заехать посмотреть: он старый, художественный и исторический. Стоит практически на границе даунтауна с северной стороны. Итак.
From Evanston to Drake Hotel:
1. Take the hotel to your left and walk towards Davis street.
2. When you see Davis Street, turn right.
3. Walk until Benson Street. When you see Benson, turn right.
4. Take the train towards Howard (not Linden) – Purple Line.
5. Get off at Howard and take the train towards 95th – Red Line.
6. Get off at Chicago and State Station.
7. When on Chicago Avenue, take McDonalds on your left and walk towards the lake until North Michigan Avenue.
8. When you arrive North Michigan Avenue, turn left and walk until you reach East Walton Avenue.
9. Turn right on East Walton Avenue: Drake Hotel will be on your left in 70 meters.
From Drake Hotel to Art Institute of Chicago:
1. Take the hotel to your right and walk back to North Michigan Avenue.
2. Cross the street and take the road (traffic) to your left.
3. Walk until you reach Delaware Avenue.
4. From the bus stop at the Michigan-Delaware intersection, take the bus 151 towards Union Station.
5. Get off at Michigan and Washington (it will take around 10 minutes or 9 stops).
6. Continue walking on South Michigan Avenue. The address is 111 South Michigan Avenue. (It should take you around 6 minutes to walk from the bus station to the Art Institute.)
From the Art Institute to Evanston, to your hotel:
1. Get out of Art Institute. When you are standing on South Michigan Avenue, take Art Institute on your right side.
2. Walk towards East Monroe Street. (This will be the next big street you will see after the Art Institute.)
3. Turn left on Monroe Street.
4. Walk until you reach State Street. The train station is Monroe and it will be right before the State Street.
5. Take the Red Line train towards «Howard».
6. When you reach Howard, get off the train and transfer to a Purple Line train towards «Linden».
7. Get of at Davis Station.
8. Get out of the station from the doors on the left. When you are out of the train station, you should see a bus stop. If you are not seeing the bus stop, get back in the station and get out of the doors across from you.
9. Once you are at the bus station, take the station on your left and walk until you reach «Davis Street».
10. Turn left on Davis street and walk until you reach «Hinman Avenue».
11. On Hinman Avenue turn left.
12. You’ll see your hotel on your right in 3 minutes.
После такого можно обойтись без карты, но интересна и разница подходов: чтó считается неизвестным, на чтó надо указать. Например, если поезд едет по прямой, то он не обязан ехать по всей этой прямой. Чикаго – длинный, линии насквозь не ходят. Линия заканчивается, и надо пересаживаться на следующий поезд, уже другой линии, хотя он пойдет по той же прямой. Мне сначала по фиолетовой, а потом пересесть на красную (та самая, которая пахнет почти как Чикаго) – и дальше. А вот то, чтó объясняющая сторона не может и предположить в качестве неизвестного. Билет-то где купить? Вопрос возник на станции: ни окошка, ни автомата. Местный работник отнесся внимательно, жестикулируя, стал показывать куда-то по диагонали и несколько раз – для внятности – повторил последовательность turn left – turn right – one block, и слева будет что-то, прозвучавшее как сивиэс-store. Итак, эту вывеску можно увидеть сразу после налево – направо – до конца квартала.
Я примерно воспроизвел указания, но ее не было. То есть такой, какую я себе представил: что ли типа пражской «Трафики». Но, указывая направления путем жестикуляции, человек может потерять точную ориентацию относительно сторон света. Или, конечно, я напутал в последовательности лефт-райт, поскольку она была повторена несколько раз. Я вернулся к станции и пошел в симметричную сторону.
Там и в самом деле оказалось транспортное агентство, но – по перевозкам серьезнее, чем на электричке. Зато они меня снабдили указанием пройти еще вперед и налево. Это уже по другую сторону ж/д линии, надо было пройти под ней, а там начинался несколько иной Эванстон, не совсем уж райский, а лаконичный малобюджетный. Причем был и второй нюанс: мне нужна линия СТА, а я уже вышел за вторую насыпь, метрах в двадцати от первой. Это тоже надземка, но не СТА, а METRA, там поезда быстрее, у них меньше остановок, но ходят они реже и чуть дороже. Раз в полчаса примерно, а не раз в десять минут, как у СТА.
Точка, где продавали билеты на CTA, была, одновременно являясь букмекерской конторой. Небольшое помещение, зарешеченное окно, сбоку два крупных черных человека заполняют свои карточки. Билеты на CTA продавались, но почему-то именно тот, который был нужен мне – на один день, – из списка оказался вычеркнут. В окошке меня опять направили к неведомому сивиэсу, обратно.
Теперь дело было не мимолетным, пришлось стать внимательнее, и все получилось. Да, именно в полутора кварталах от исходной точки. Просто меня неверно сориентировали визуальные ожидания. Я-то думал, да и по названию звучало как-то так, что сивиэс – это специализированная лавочка. Вот думал, выйду на Чёрч-стрит, а там и вывеска. Нет, имелся в виду магазин CVS Pharmacy, в котором продают и билеты на СТА. В общем, как Narvesen какой-нибудь. Билет мне потом довольно долго откуда-то несли. Похоже, они там все по проездным ездят. Вот так не самое сложное может оказаться тайной для того, кто не в теме, и даже не придет в голову тому, кто знает. Видимо, потому, что эта реальность уже так зашита в мозг, что о ней думать не надо вовсе.
Езда
В остальном там все как обычно. Возможно, чуть короче перроны, а так – надземка и надземка. Что-то среднее между электричкой, трамваем и метро в подземном варианте. Лавочки в вагонах не вдоль, как в Москве или Нью-Йорке, и не поперек, как в Вене: так и сяк – у дверей вдоль, в середине – поперек. Видимо, удобно в час пик, но теперь вагон был полупустым.
Сначала обычные пригороды. Поля, лужайки, частные дома, промзоны, парковки, вагонное депо, заправки. Доехал до Howard, все пересаживаются на Red Line, ни на что другое там не пересесть вроде. Пересадка просто на другом краю перрона, он неширокий. Вскоре подошел поезд красной линии.
Город постепенно приближался, появились уже распространенные там четырехэтажные дома из темно-коричневого кирпича, магазины, улицы с двухэтажными лавками и магазинами, поперечные улицы были в свежей листве. Loyola – да, у Университета Лойолы была и своя станция: вокруг – те же промзоны, складские территории, рекламные плакаты, прицепленные куда угодно. Вот: «Свежеперестроенная студия, доступно, отопление включено», то есть heat included, – и телефон, по которому звонить, чтобы арендовать. Крупные складские помещения, причем не так, что это отдельные глухие промзоны, нет: в окно тут же тычутся очередные плакаты жилья for rent – в основном предлагают студии с одной спальней. Все они, разумеется, newly renovated, как же еще.
Еще – глухие брандмауэры, причем с двух сторон здания сразу, вывеска сверху – «The Apostolic church». Постоянно предостерегающие таблички: «Danger – Keep Off Track – High Voltage». Таблички с названием станций выглядят нетипично, например: «Loyola 6550N 1200W» – что это означает? Под ней, разумеется, снова «Danger – Keep Off Track – High Voltage». Реклама «BED QUEEN SET SALE» за $349, китайский квартал внизу, всё на китайском, среди которого одинокая латиница «CHIU QUON BAKERY», автостоянки, почти первый высокий дом, белый с наружной черной пожарной лестницей этажей на десять, как у них обычно. Еще предложение: «DEBT?BANKRUPTCY / CHARTER» – и телефон.
Недостроенная, оборванная на половине эстакада, как если бы там планировалось ответвление железной дороги. Кладбище, обширное: зеленые лужайки с редкими почти бетонными с виду, но, видимо, все же каменными памятниками. Опять дома с квартирами внаем, с окнами конкретно в сторону линии, причем метрах в десяти от поезда.
У них тут сложная архитектура этих четырехэтажных домов, никак не получается описать. Все просто, но запутанно. Лестницы там снаружи, деревянные. Они идут с двух сторон на очередной этаж, точнее – на балкон-площадку, те – на каждом этаже. На следующий балкон-этаж идет одна лестница, по центру площадки, на следующем уровне опять расходится на две и так далее. Бывает и проще: просто сбоку, с площадки на площадку. При этом и вдоль этажей идут деревянные балконы-галереи, будто иногда это все-таки южный город, раз уж они так строят. Хотя вот уже конец апреля, и никакого желания пить кофе на улице не возникает. Но, говорят, летом у них и до ста доходит, по Фаренгейту.
Затем уже почти выехали из этой застройки, стадион Chicago Cubs, называется Wrigley Fields, это уже фактически центр. Стадион бейсбольный и странный даже как бейсбольный: его на две части перерезает улица. То есть за улицей торчит еще одна трибуна, они оттуда на поле смотрят.
Потом так: пару раз поезд оказывался на перроне синхронно с поездом, идущим по соседней колее (в том же направлении). Это был поезд коричневой линии, и они явно поджидали друг друга для синхронизации пассажиров. Понятно, что параллельно они едут не вечно и вот-вот разойдутся. На следующей остановке я воспользовался этой, еще действовавшей, опцией и пересел. Потому что за остановку уже посмотрел по схеме и решил, что раз уж я пока не поеду к «Дрейк-отелю», а сразу – в самый центр, то логичнее ехать по коричневой. Она как-то сразу выходила на Петлю, Loop, это меня и интересовало, я хотел попасть к небоскребу Sears Tower, теперь – Willice Tower.
Это оказался медленный поезд, очень медленный. В некоторых местах он шел со скоростью пешехода, но никто в вагоне не выражал даже минимального удивления, куда уж там неудовольствия. В окне виднелись все те же, не самые очаровательные окрестности любой железнодорожной линии. Поезд ехал примерно на уровне третьих этажей зданий.
Дома с теми же внешними лестницами и балконами на каждом уровне. Станция Fuellerton разрешила загадку цифр типа «2400N 1000W» на табличках с названием станции – цифры уменьшались, и это явно было удаление от какой-то нулевой отметки в центре. Вероятно, в футах – на запад и на север. Там еще был флажок коричневого, лилового и красного цветов: получалось, что эти линии еще совпадали. Начинался уже самый центр, и дома становились все громаднее.
Да, на станции Chicago было уже 800N 3000W, а красной полоски на табличке с названием не стало. Дальше поезд ехал фактически внутри зданий. Наконец поезд переехал мост через Чикаго-ривер и окончательно внедрился в небоскребы. Я вышел на «Вашингтон», и это была уже Loop.
Если представить ее в Москве, то это как если бы от «Библиотеки Ленина» над Новым Арбатом, прямо над улицей, была железная эстакада, по которой ездят поезда. От «Библиотеки» эстакада доходила бы до Садового кольца, сворачивала на него, шла над ним, поворачивала на Арбат и замыкала петлю у «Библиотеки». Разве что тут овал несколько шире и немного короче. Как это представить? А тут наоборот: петля есть, а представить, что ее бы не было, – невозможно. Так что и описывать вроде незачем. Вообще, Лупом называют и часть города, которая окружает петлю, но тут имеется в виду только она сама. Механическая, что ли, часть.
В общем, петля, эстакада в форме овала на уровне третьих этажей, ровно над улицами. Почти даже не овал: вытянутый по оси север – юг прямоугольник с немного закругленными для поворотов углами. По две станции на узких сторонах, две и три вдоль длинных. Они не слишком далеко друг от друга, метрах в трехстах одна от другой – как выяснится позже. Конструкция стальная, с заклепками, как и положено конструкциям позапрошлого века. Ровно над улицами, поэтому высота такая, чтобы под эстакадой могли проезжать и грузовики. (Но если кто-нибудь не соотнесется – зацепится за что-нибудь, бывает.) Даунтаун, а еще и эта штука сверху, и получается, что сама улица (проезжая часть, не тротуары) упакована в коробку. Или скрыта под крышей. С боков – небоскребы, по центру улицы – коробка, а ездят и сверху. В сумме все производит сложный звук.
По петле поезда ездят в обоих направлениях, с полдюжины разноцветных линий: они крутятся по лупу и уходят по своим, не так чтобы радиальным, но расходящимся маршрутам. Там нет одной центральной коммуникационно-пересадочной точки, пересадки рассредоточены по периметру.
Я вышел на «Вашингтон», спустился по лестнице вниз, взглянул вверх на эстакаду и все понял: да, у этого города есть точный центр, и это Loop. Где эта штука – там и центр, даже если бы эта штука была и не в центре даунтауна. Конечно, это не типичное городское устройство, но вот так тут устроено, а по-другому и быть не могло. Можно, конечно, допустить, что эта шутка и транслирует – почему бы и нет, с такой суммарной механикой – ощущение Чикаго. Великая штука.
И она вполне могла производить то самое шшщикаго, наличие которого я ощутил в первый день, когда Лупа еще не видел и даже не вполне догадывался о его существовании. Но какая разница: когда какой-то код или звук откуда-то приходит, то совершенно не обязательно видеть точку, откуда он идет. Собственно, в самой петле нет ничего этакого, в Майами такая же надземка над центром, да еще и автоматическая, без водителя. Впрочем, там всего-то один небольшой вагон, и построено не так давно, не в девятнадцатом, да и вообще, какой у Майами уж такой свой смысл.
Итак, теперь гипотеза состояла в том, что именно эстакада продуцирует городской сигнал, излучая его во все стороны, добивая даже до Эванстона. Почти из Жюль Верна: громадный металлический инструмент, который при следовании по нему поезда (а то и сам собой) создает Чикаго as is.
Чикаго же не тысячелетие существует, возраст эстакады соотносим с возрастом города, так что эта штука полтора века вполне могла производить город в нематериальной сфере. Тем более, кроме нее, ничто Чикаго так внятно не задает: какие-нибудь особенные улицы, отдельные здания-символы. Как Эмпайр-стейт или, например, статуя Свободы.
Небоскребы здесь хороши, но не являются знаковыми. Знаковой может быть разве что панорама города, skyline в целом, но откуда ее увидеть? Только с озера или если отойти в него по суше как можно дальше – скажем, к планетарию Адлера. Не является skyline обиходным объектом. Но Чикаго вроде и не метафизический: нет специальной метафизики Чикаго, даже в бытовом или туристическом варианте («Париж, бульвары» и т. п.). Возможно, она и была, внутренняя американская, но мне неизвестна. Зато я ощутил Чикаго как таковой (ну, шшщикаго). Какой-то тут был средний между конкретикой и метафизикой вариант, который добавлял смысл местности способом, неизвестным в Европе. Конечно, это романтическое предположение, но ведь оно возникло после отсечения прочих вариантов объяснения наличного факта: Чикаго точно существует, но нет видимых штук, которые бы производили именно его. Кроме Лупа, только он.
Это определенно был новый икспириенс. Что в такие моменты делает интеллектуал? Он идет пить кофе, чтобы перевести возникший умственный сдвиг в рассуждения по его поводу. В Чикаго – в отличие от Нью-Йорка – это можно делать в «Старбаксе», у них там действительно кофе, а не нью-йоркское нечто. Есть и интернет, так что я выяснил, что нахожусь тут: 200 West Madison Chicago, IL 60606, United States, (312) 7266620. Потому что это и есть адрес данного Starbucks.
Собственно, только там я и произвел вышеприведенное умозаключение относительно промежуточного – между материей и метафизикой – продуцирования Чикаго и, по непрерывности, перешел к литературе, поскольку workshop был уже завтра. Пора было входить в контекст, чтобы добавить в него свой. На это оставалось только сегодня.
