Текст книги "Принц Зингары"

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Арт Потар

Атли Гуннарссон

Запись первая

в которой я описываю приезд

в Тарантию королевы Чабелы Зингарской

и кратко повествую о жизни во дворце

Аквилония, Тарантия

25 день второй осенней луны 1314 года

В народе утверждают, будто любой государственный праздник (особенно «Большое коронное торжество»), по разрушительным последствиям равен нашествию варваров вкупе с явлением неисчислимой стаи саранчи и тысяче пожаров, случившихся во время речного разлива и урагана. Простецы во многом правы.

Дело в том, что ровно через пять дней в столице нашего богоспасаемого королевства будет отмечаться одновременно три грандиозных празднества, объединенные в одно. Самхайнн – день осеннего солнцеворота, годовщина рождения короля и его совершеннолетие, и, само собой разумеется, Коронация. Его нынешнее величество, государь Аквилонии и всех подвластных скипетру Трона Льва земель, Конн I из династии Канах, изволит принять из рук богов, дворянства и народа отеческий престол.

Именно по данной причине Тарантия уже несколько дней напоминает гигантский беспокойный улей.

Прошло всего полторы луны с того, навсегда запавшего в мою память дня, когда король Конан отрекся от трона в пользу наследника – дело происходило на моих глазах, в пределах отцовского поместья, называющегося Новый Юсдаль.

Историю тогдашнего приезда старого короля и его сына рассказывать не буду, ибо отец и Конан настрого запретили открывать эту маленькую тайну людям посторонним, однако следует упомянуть, что в последний вечер пребывания короля и наследника в нашем замке произошло неожиданное: Конан внезапно предъявил нам акт отречения и в соответствии с древними законами передал власть Конну. То есть моему старому другу времен юности, проведенной в столице – отец трудился на поприще личного библиотекаря и летописца короля, и воспитывался я при дворе.

Тем же вечером новоиспеченный монарх подписал свой первый указ, гласивший о принятии некоего Ротана, барона Юсдаля, в знаменитый гвардейский отряд «Черный Дракон». Так я заполучил давно ожидаемое звание королевского ликтора, то есть вступил в ряды самого блестящего и уважаемого полка аквилонского войска.

Неплохо быть другом детства принца, верно? Буквально на следующий день я начал вести постоянный дневник.

Батюшка Хальк всегда был уверен (причем небезосновательно), что я не собираюсь повторить пройденное им поприще книжника. У меня нет достаточной усидчивости, чтобы целыми ее вечерами корпеть над летописью или копаться в старинных пергаментах, ради отыскания в оных удивительных тайн древности. Но вот заполнить несколько страничек дневника, в которых следует описать самые важные события минувшего дня, мне ничуть не лень.

Будет забавно лет через десять—двадцать взглянуть на собственноручно исчирканные переплетенные листочки и вспомнить, как открывалась новая эпоха, не осененная славой короля Конана, единовластно правившего Аквилонией целых двадцать семь лет.

Прямо сейчас, перед утренним разводом караулов в замке короны, я сижу за столом в комнате, которую вместе со мной занимают еще двое молодых гвардейцев из нашего десятка, и пытаюсь не вывихнуть челюсть – донимают зевота и недосып. Чернильница, тетрадь из полусотни тончайших листочков веленевой кожи, переплетенных бурой ниткой, несколько отточенных гусиных перьев на костяной подставке...

На коронацию Конна прибывает множество гостей со всего Заката. Только вчера, ближе к вечеру, заявился кортеж немедийского государя Нимеда II – больше сотни дворян, охрана, свита, повозки с подарками.

Светлейший канцлер, герцог Просперо Пуантенский, сбивается с ног, стараясь разместить высочайших гостей с почетом и тщанием, а ведь пока до столицы добрались только Нимед и, выехавший заранее, молодой император Турана Нураддин, правнук легендарного Илдиза Туранского.

Просперо мобилизовал усилия всех государственных управ, попросил у владельцев самых лучших дворцов Тарантии потесниться, временно реквизировал в казну четыре роскошнейших замка, принадлежащих семье Форсеза (то есть наследникам прежнего канцлера Публио, умершего несколько лет назад).

Как прикажете с удобствами расселить эдакую ораву гостей, обладающих самыми требовательными вкусами? Ходят слухи, будто туранец Нураддин сразу потребовал для своей любимой жены бассейн, наполненный молоком ослицы. Может, это и неправда, но слушок показательный.

А ведь скоро прибудут владыки еще десятка государств, король гномов Граскааля, представители Рабирийских гор и еще несколько посланников, представляющих не-человеческие народы Хайборийского материка. И каждому необходимо выказать должное уважение, подготовить соответствующую пищу (вспомним, что обитателям Рабиров обязательно требуется «к столу» свежая кровь...), и сделать все, дабы восшествие на трон сына самого Конана Канах запомнилось на многие столетия и украсило собой летописи каждой страны.

Наш десяток, возглавляемый деционом-десятником Равальдом, пока что оставался в замке короны – задача Черных Драконов проста: оберегать жизнь и спокойствие короля. Тем более, что Конн за последнюю луну беспредельно устал и настолько похудел, что при его крепком, но сухощавом сложении, превратило короля почти в тростинку.

Конна изводят нескончаемые приемы, церемонии вассальных присяг, нудная работа с бумагами и все остальное, что мой отец с оттенком презрения именовал «важными государственными делами», а Конан Канах предпочитал передавать большую часть означенных «дел» на верных соратников, сподвижников и советников. Признаться, я никогда не хотел бы стать королем – очень уж много забот и обязанностей, которые волей-неволей приходится блюсти. Вероятно, по прошествии некоторого времени Конн поступит так же, как и его отец: подберет нескольких умных и честолюбивых людей, способных не столько за страх и награды, сколько за совесть, трудиться на благо государства. Я бы и сам не прочь, но пока не вижу в себе способностей к управлению – мне гораздо ближе именно военная служба, чем скучное бумагомарательство в канцелярии.

Так, записи придется оставить до вечера – меня зовут! Судя по низкому рыкающему и очень недовольному голосу, это наш десятник, Равальд. Вначале пять десятков гвардии построили в одном из внутренних дворов замка – тридцать Драконов и еще два десятка из Полуночного отряда, называвшегося прежде Киммерийским. Конан, примерно двадцать лет назад набрал из своих сородичей «Дикую Сотню», где служили ненаследные младшие сыновья киммерийцев и родственных им по крови обитателей провинции Темра. Потом в варварский отряд стали принимать и нордхеймцев, которые, как ни странно, отлично сдружились со своими давними противниками – горцами. Чтобы никого не обижать, король запросто переименовал небольшой полк, назвав его общим для киммерийцев и нордлингов словом «Нордэк», обозначавшим сторону света, откуда набирались вояки варварского происхождения – «Полночь», или, по принятым на Океане традициям, «Север».

Сотник, вместе с разводящим караулы деционом, сменил охрану в жилом крыле дворца, вызвав заодно мое удивление – сегодня меня не отправили, как обычно, на стражу к покоям монарха, а выделили в пятерку, которой приказали «Ждать дальнейших распоряжений».

Из четверых гвардейцев я был близко знаком только с Гаем из Аттины и бароном Греем – они жили вместе со мной в одной комнате. Кстати, большинство Черных Драконов предпочитают обитать в городе, в своих домах или на хороших постоялых дворах, являясь в замок только на службу. Я же счел, что будет удобнее и спокойнее жить при самом дворце, который в юношеском возрасте был изучен от самого глубокого подвала, до верхних зубцов донжона. Можно считать, что замок короны есть мой родной дом, ибо матушка, госпожа Цинция Целлиг—Юсдаль произвела меня на свет именно здесь, на третьем этаже, в покоях отведенных королевскому библиотекарю.

Например, мой нынешний сосед, Гай Аттинский, родился в захолустном поместье Закатной Боссонии и оказался среди гвардейцев Черного отряда только благодаря исключительным качествам бойца: в седле с девяти лет, с тринадцати, вместе с отцом – мелким землевладельцем-дворянином – участвовал в отражении набегов со стороны Пущи Пиктов, и вообще являл собой образец спокойного, уравновешенного провинциала. Гай, не взирая на свои неполные восемнадцать лет вполне заслужил прозвище «Медвежонок» – не очень высокий (три локтя, семь пальцев), зато широченный и редкостно сильный – иные тридцатилетние мужи позавидуют. Заодно Гай обладал всем набором качеств не слишком образованного, но верного человека – честный в любых мелочах, в хорошем смысле недалекий, удивительно дружелюбный и флегматичный. Но если его вывести из себя... О! Тогда я не смогу поручиться за целостность шкуры противника Гая. Так вот, Гай в первые дни службы при дворе умудрился не менее полудесятка раз заблудиться в переходах и лестницах замка, а потом утверждал, будто обязательно сумеет найти тропку из самого трясинного болота или глухой чащи, но в каменном лесу Тарантии стоит лишь зайти за поворот – мигом очутишься в западне. Я с трудом научил его ориентироваться в замке, а в город Гай ходил только вместе со мной, не переставая удивляться огромности Тарантии.

Ничего, минует год-другой и он непременно освоится.

– Ротан из Юсдаля, Гай из Аттины! – наконец взревел сотник, поглядывая на пергамент с росписью караульной службы на грядущие сутки. – В личное распоряжение Его величества!

– Ничего себе, – одними губами выдохнул Гай. – Это с какой радости? Я ж короля видывал только издали...

– Тихо... – шикнул я. Посторонние разговоры в строю на парадном разводе чреваты наказанием. – Потом объясню.

Хотя, чего тут объяснять? Я, как приятель короля, частенько получаю приглашения от Конна отужинать в дружеской и небольшой компании – Конн поддерживает традиции отца и ее вечерами собирает в Белой гостиной нескольких друзей, чтобы за кувшинчиком вина и хорошей музыкой менестрелей отдохнуть от дневной суматохи. Единственно, в отличие от Конана, наследник предпочитает не буйную попойку с откровенно противозаконными последствиями (Конан зачастую подзуживал собутыльников пойти погулять ночью по городу. О последствиях таких прогулок я предпочитаю умолчать...), а спокойные посиделки в обществе прекрасных дам и знаменитых тарантийских стихотворцев. Однако, Конн и о делах не забывал.

– Как-то вечером, молодой король тихонько спросил меня, кого из новонабранных осенью Черных Драконов я мог бы порекомендовать?

«Как именно порекомендовать?» – не понял я. Каждый неплох, пусть у каждого есть свой характер, и далеко не всегда приятный. На мой взгляд.

– Как? Понимаешь ли, мой отец всегда мог надеяться на верных друзей и их друзей... Просперо, Паллантид, даже старый и брюзгливый Публио! – очень серьезно сказал Конн. – Я не говорю о прочих приятелях короля Конана.

Помнишь оборотней из Пограничья или нынешнего короля Немедии, которому отец вернул трон и венец законного монарха? Ротан, мы знаем друг друга, почитай с самого рождения. Барон Хальк был самым верным советником папы на протяжении долгих лет...

– Чего ты хочешь? – напрямую спросил я Конна.

Он на миг замялся, откинул на лоб непослушную челку и наконец, выдал:

– Это одновременный совет отца и герцога Просперо, которому я обязательно последую. Я хочу за год или полтора сбить небольшую команду преданных людей. Людей твоего и моего возраста. Тех, на кого я смогу всегда положиться. При любых, самых печальных обстоятельствах. Своего рода тайный орден, понимаешь? Орден Короны, который будет стоять на страже нашего государства.

– На страже государства стоят армия, тайная служба Латераны... – немного растерявшись, сказал я в ответ. – Разве ты им не веришь?

– Почему, верю... – вздохнул Конн. – Только... Отец как-то говорил, что если бы во времена Полуночной Грозы или войны с Тараском за трон Немедии его поддерживало одно лишь государство, а не маленькая компания единомышленников, от Аквилонии камня на камне не осталось бы. Я склонен верить киммерийскому королю. Просперо состарился, Паллантид и Публио давно в могиле, а настоящим другом я могу назвать только тебя. Остальные заискивают, видят во мне только монарха, а не человека. А я хочу оставаться человеком, как Конан. Поищи, может кто приглянется... И сообщи мне. Неважно кто это будет – дворянин, девица-варварка, утонченная тарантийская красавица, купеческий сынок или даже маг. Помнишь Тотланта? Колдун, стигиец, проклятое племя! И стоит припомнить, что Тотланту король Конан доверял как самому себе... Словом, подумай как следует, Ротан из Юсдаля.

– К сожалению, я целиком и полностью занят на службе, чтобы отдаться поискам верных людей, и за минувшее время сумел отрекомендовать Конну только Гая Аттинского, причем не думаю, что ошибся. Он подходил идеально именно благодаря своим, ничем не замутненным качествам человека, не испорченного интригами больших городов, сладенькой ложью храмовых служителей. А заодно молодостью, жаждущей положить самое себя во благо трона и скипетра аквилонских владык. И врожденной преданностью своему государству, олицетворением которого являлся король. Именно такие простоватые парни до последнего защищали ничтожного Нумедидеса во время переворота, случившегося почти тридцать лет назад. Их честью была верность. До конца. Такое вот объяснение.

Само собой, пока я не стал ничего рассказывать Гаю. Пускай Конн, задумавший создать свой собственный «Орден» присмотрится к парню и решит, сможет Гай войти в число самых приближенных к королю людей или нет.

... Получив приказ, мы вдвоем направились к Мраморному двору замка, откуда обычно выезжал правитель страны и где всегда принимали самых важных гостей – Конн собирал свиту, чтобы выехать за пределы города и лично встретить приезжающих сегодня чужеземных государей.

Едва мы с Гаем предстали пред ясные очи верховного церемониймейстера Трона Льва и отрекомендовались, напыщенный старикан глянул в общий список свиты и тотчас поднял крик: почему оба господина гвардейца облачены в обычную дворцовую, но отнюдь не парадную форму?

– Марш переодеваться! Живо!

Выезд короля в город, особенно выезд торжественный, есть зрелище красочное и запоминающееся. Пока церемония выглядит не столь величественно как при Конане – наследник, хоть и получил монарший титул, доселе не обрел регалий, вручаемых в день коронации и не имеет права носить мантию, Большую корону и скипетр.

Король—варвар в свое время поступал оригинально, не считаясь с обязательными правилами этикета. За государем дефилировала наипышнейшее разодетая свита, сияющая гвардия, трубачи-герольды-барабанщики, все в разноцветных дорогих костюмах – эдакий парад тщеславия и роскоши.

А сам Конан, ехавший впереди, блистал донельзя скромным, черным или коричневым нарядом охотника и единственным знаком королевского достоинства являлся высокий золотой обруч, украшающий чело. Таким образом любой наблюдатель прежде всего обращал внимание на короля, который рядом со свитой выглядел бедненько и невзрачно. Однако каждый, увидев варвара, знал: вот он, наш единодержавный правитель!

Конан всегда был хитер. И угадал вернейший способ отличить себя от придворных. Он просто оставался частью народа.

Наследник, в поддержку традиции, нашел возможность выделиться по-своему – Конн, во время процессий, красовался в черном колете с серебряным шитьем, обозначавшим звание обычнейшего воина гвардии, и только на форменной шапке, вместо положенного дракона, сияла золотом и рубинами пряжка в виде Аквилонского герба – стоящий на задних лапах лев в алом поле, увенчанный пятизубой короной. Лишь после коронации Его величество получит право носить любое одеяние – хоть рубище, хоть драгоценную хламиду Сигиберта Завоевателя – вместе с настоящим венцом Эпимитриуса, дарованным основателем королевства Первым Государям, легендарным Алькою и Олайету.

Сейчас кортеж короля двигался в сторону Речных ворот Тарантии. Дело в том, что незадолго до утренней смены караулов гонец привез в замок известие, подтвержденное затем и дозорными на башнях крепости: вверх по Хороту поднимается небольшая флотилия под полосатыми ало-золотыми знаменами, а на флагманской триере ясно различается вымпел, украшенный Башней Кордавы, королевским гербом Зингары. Очевидно, что пожаловали гости с Полуденного побережья.

Конн взял с собой конную полусотню Алых Пикинеров, заодно короля сопровождали несколько служащих Иноземной управы и Морского приказа, а так же стайка сверкающих всеми цветами радуги герольдов. Посольство дружественной нам Зингары следовало встретить лично. Я и Гай ехали по правую и левую руки короля, что по этикету полагалось особой честью для дворянина. Впрочем, никто не удивлялся – в Тарантии еще не забыли моего отца, барона Халька, и сочли, что должность королевского фаворита теперь стала наследной. Некоторые завидовали, другие просто не обращали внимания на мою скромную особу, а я сам на каждом повороте запускал руку в особый, выданный герольдмейстером кошель и бросал нищим серебряные сестерции «королевской милости» – очередная традиция.

Конн ворчал, что ежедневные выезды в город могут разорить казну не хуже любой войны. И без всякой милостыни на организацию празднеств уже ухлопали налоговые сборы за четыре последних луны, а то ли еще будет!

– Дело кончится плохо, – вздохнул невыспавшийся Конн, когда я опустошил кошель, а серебро звонко покатилось по плитам мостовой к ногам восхищенных нищебродов. – После коронации мне наверняка придется закладывать все регалии короны в какой-нибудь офирский торговый дом, чтобы до конца расплатиться с долгами.

– Поверь, ничего страшного в этом нет, – непринужденно отозвался я, ухмыляясь. – Хальк Юсдаль, некогда, пытаясь свести концы с концами, закладывал орден Большого Льва, и ничего... честь семьи ничуть не пострадала. Кстати, кто сегодня еще приезжает? Кроме зингарцев?

– Король Пограничья Эртель вместе с гномами – нахмурившись припомнил Конн. – И, кажется, часть посольства Офира. Офирцев встретит Просперо, а нам придется оказывать гостеприимство Эртелю – все же старый друг семьи и Конана... И граскаальского короля надо уважить, торговля с гномами приносит огромные доходы. Ладно, заканчиваем болтовню. Гляди! Известно, что Тарантия рассечена на две части руслом полноводного Хорота. Старая часть города, вместе с королевским замком и самыми богатыми кварталами стоит на восходном берегу, а старейшее учебное заведения материка, Обитель Мудрости, рынки, и кварталы поплоше – на закатном. Всего через реку перекинуто четыре моста и существует впечатляющий флот перевозчиков. Речных гаваней две – торговая и «Королевская», каждая на своем берегу. Мы, выехав из периметра крепостных стен, как раз оказались на забитой судами парадной пристани столицы.

По распоряжению капитана порта, управляющего этим беспокойным и обширным хозяйством, корабли, принадлежащие аквилонским дворянам прибывшим на коронационные торжества по реке, отвели в сторону, чтобы позволить пристать флоту Кордавы. Подняты знамена, Алые пикинеры и отряд военных моряков строится в каре, пожилой Мастер Королевских Церемоний вовсю помыкает герольдами и свитой. Государственный этикет – наука исключительно тонкая и для непосвященного загадочная. Где и как стоять монархам, как происходит представление друг другу гостей и хозяев, кому говорить первым, чей гимн играют сначала, а чей – потом. Кроме того с кораблей, сопровождающих огромную триеру монарха надо сгрузить зингарских лошадей, чтобы новоприбывшие могли въехать в город – не пешком же идти? Заодно придется переносить во временную резиденцию множество сундуков с нарядами, посудой, подарками и всеми прочими необходимыми в дальнем путешествии вещами. Существует множество мелких и крупных трудностей, которые обязана разрешить многочисленная армия служек, ходящих под рукой Мастера Церемоний, месьора графа Фулька из Атрены. Граф Фульк при особых обстоятельствах может командовать даже королем – традиции, этикет и куртуазия важнее любого титула. Если монарх – лицо государства, то старый граф – тот человек который это лицо благоугодно гримирует.

Конан, между прочим, зануду-Фулька терпеть не мог, однако слушался: старикан прослужил при дворе почти пятьдесят лет, начинал еще при Вилере, и являлся непревзойденным знатоком старинных уложений о правилах приличия.

– Ваше величество! – Фульк Атренский, очень резво для своих семидесяти пяти лет подбежал к вороному жеребцу Конна, шуганул оруженосца, державшего коня за узду, и сам ухватил поводья своей цепкой морщинистой рукой.

– Король обязан стоять не здесь, а под штандартами и рядом с государственным знаменем! Следует помнить, что как только его зингарское величество и ее величество ступят на сходни, необходимо спешиться и выйти на середину расстеленного ковра. Затем обняться с королем, как с царственным братом, преклонить колено перед королевой...

Конн бросил на меня совершенно несчастный взгляд и буркнул:

– Благодарю, граф, за бесценные советы...

Переместившись, куда положено – под сень выставленных на особых флагштоках парадных знамен – король взглядом подозвал меня и Гая, чем немедленно спровоцировал взрыв ярости со стороны его светлости Мастера. Однако, Конн сдвинул брови и с железной вежливостью процедил:

– Эти двое останутся со мной. Месьор Фульк, распоряжайся не королем, а его подданными.

Граф побледнел от злости, но решил не спорить – Конн был готов вспылить. Редкие вспышки гнева у молодого монарха живо напоминали буйного Конана, с которым никто, включая ближайших друзей, предпочитал не связываться – себе дороже. Впрочем, замечу – Конн гораздо более уравновешенный и флегматичный человек, нежели его знаменитый батюшка.

Таким образом, нашу троицу справа и слева окружал строй конногвардейцев и пеших моряков, чуть в стороне перешептывалась и прихорашивалась стайка павлинов – свита, назначенная канцлером для встречи зингарцев, готовился оркестр флейтистов и барабанщиков, а тем временем флагманский зингарский корабль подходил к длинной гранитной пристани.

Было на что посмотреть. Общепризнанно, что королевство Золотой Башни является самой мощной морской державой Заката, а кораблестроение в этом государстве есть не ремесло, но искусство – самые быстрые, крупные и надежные суда строятся именно в Зингаре.

Королевская трирема, способная ходить как под парусом, так и на веслах, была настоящим плавучим дворцом. Несколько палуб, тря ряда весел, паруса не белые, как обычно, а темно—багровые, с вытканным изображением герба. Вооружение впечатляло – различались несколько катапульт, особые жерла, в бою извергавшие «зингарский огонь», то есть жуткую горючую смесь не гаснувшую ни на льду, ни в воде. На корме две баллисты, которые...

А вот этого никто не ожидал. Когда судно, именовавшееся «Король Фердруго I» поравнялось с речной гаванью, все метательные орудия корабля слитно громыхнули и поняли высоко в воздух небольшие темные предметы, разорвавшиеся в небесах с оглушительным хлопком – над рекой полыхнули несколько разноцветных вспышек, образовались клубы сероватого дыма итысячи радужных искр. Следуя завезенной из Кхитая моде, зингарцы решили поприветствовать короля Аквилонии пышным фейерверком.

Для человека непривычного – зрелище устрашающее, если не сказать колдовское.

– Лошадей напугали... – с оттенком недовольства бросил Конн, увидев, как привычные к любому шуму гвардейские скакуны неуверенно затоптались. – Хотя, красиво... Ротан, чтобы не довести старика Фулька до удара, остановитесь в пяти шагах за мной. Когда пойду приветствовать короля. Гай, понял?

Мой молчаливый приятель кивнул.

Наконец, сходни были сброшены. По широким мосткам вначале спустилась зингарская Морская гвардия в великолепной сине-голубой форме и с абордажными алебардами в руках, выстроилась по краю пристани, горнисты протрубили что-то выразительно-торжественное...

И вот мы узрели королевское семейство Зингары.

Первым шествовал парнишка лет двенадцати – король Селадас Первый, рука об руку с девочкой его возраста и будущей супругой, инфантой Альмерией, дочерью великого герцога Гальфамбра. Вслед за юным государем выступала величественная пожилая дама – вдовствующая королева Чабела Зингарская, легенда Полуденного побережья и самая знаменитая государыня Заката.

Чабеле уже стукнуло пятьдесят пять лет, Селадас был ее единственным и поздним сыном от нелюбимого и невзрачного мужа, принца Оливерро. Великая королева четыре года назад сделала важный для себя и страны политический ход – официально передала трон наследнику, который получил и титул, и корону, а правила страной сама, из-за кулис. Пока Селадас не достигнет совершеннолетия (по законам Зингары – шестнадцать лет) Чабела не собиралась покидать большую политику. Разумеется, она сохранила власть и влияние, но теперь Скипетр Морских королей принадлежал сыну, ибо консервативные зингарцы предпочитали видеть повелителем именно мужчину, пусть и весьма юного. В конце концов, власть принадлежит не человеку, который носит корону и скипетр, а тому, кто знает когда и за какие ниточки дергать.

Я очень много слышал о Чабеле от отца, с которым зингарка была дружна наравне с королем Конаном, и барон Хальк отзывался о ней с самой лучшей стороны. А сегодня увидел ее воочию. Рассказывают, будто в молодости Чабела была писаной красавицей, на которую заглядывались венценосные женихи со всего Заката. Недостоверные слухи разносят смутную весть о том, что зингарка некогда едва-едва не вышла замуж за Конана Канах, однако обстоятельства помешали... Честолюбие этой женщины победило чувства – она предпочитала политику счастливому браку и добилась своего: в наши времена Чабела является эдакой «матушкой» Закатного материка, к ее мнению прислушиваются и в Аквилонии и в Туране, а после смерти мужа-подкаблучника Чабела полностью отдалась родной стихии – интригам, громким (и почти всегда удачным) дипломатическим аферам, а иногда и войнам.

Достаточно вспомнить недавнее морское сражение зингарцев с флотом Аргоса, боровшегося против монополии соседей на морские пути. Чабела командовала флагманским кораблем. И победила.

Как и приказал Конн, мы с Гаем замерли в нескольких шагах за спиной короля, у самой кромки расстеленного на пристани ковра.

– Счастлив приветствовать моего царственного брата, – Конн, высокий почти как отец, наклонился к малолетнему Селадасу и заключил в объятия. Мальчишка повторил движение, фамильярно хлопнув короля по плечу, и ответил:

– Рад видеть государя дружественной державы в добром здравии, – голос у Селадаса был юношески тонким и немного срывающимся от волнения. Впрочем, сын Чабелы держал себя вполне достойно – сказывалось матушкино воспитание. – Я позволю себе представить мою нареченную невесту, светлейшую инфанту Альмерию...

Конн быстро преклонил колено перед очаровательной девчушкой в жемчужно сером платье, отлично подходившем к ее пепельным волосам и со вкусом подобранным легким украшениям из платины, коснулся губами изумрудного перстенька и сразу поднялся, взглянув на едва заметно улыбавшуюся Чабелу.

Ритуал приветствия дамы повторился, но пожилая зингарка мгновенно подняла Конна, взяв его за плечи. Сказала тихо, чтобы не слышали посторонние:

– Здравствуй, Конн. Давно не виделись... Я помню тебя совсем мальчишкой. Боги, прошлое будто возвращается! И наследие твоего отца дает о себе знать. Разве что Конан тридцать лет назад не был настолько тощим. – И королева весьма злоехидно улыбнулась, подмигнув Конну. Тот ухмыльнулся в ответ.

Далее события покатились по накатанной колее. Истошный рев фанфар, взаимные представления, раскланивания и расшаркивания, церемониальный марш гвардии, немелодичные вопли распорядителей.

Два короля, Чабела и маленькая инфанта стояли под обширным балдахином, приветствуя дворян и военных, а я и Гай торчали позади и левее, не понимая, зачем Конн пригласил нас в гавань. Тут отлично справились бы и без присутствия двух безвестных гвардейцев.

Селадас откровенно скучал, вертел головой, рассматривая стоявшие на реке корабли, и только на парад Алых Пикинеров посмотрел заинтересованно. Конечно, мальчишку его возраста столь долгие и (по моему мнению) почти бессмысленные действа должны утомлять. В целом зингарский король показался мне вполне нормальным парнем, знающим свои обязанности, но в свободное время не упускающим возможности развлекаться так, как делают все прочие дети, не отягощенные короной.

Спустя полтора колокола помпезное торжество подошло к логическому финалу – подозреваю, встречу специально затянули, чтобы выгрузить с сопровождающих триеру галер карету ее величества – на пристань въехало ужасное вычурное сооружение, запряженное четверкой, а заодно вывели королевского коня. Чабела вместе с инфантой и двумя фрейлинами предпочли ехать в раззолоченном и пестрящем гербами экипаже, камердинер подсадил короля Селадаса в детское седло, красовавшееся, впрочем, на высоком жеребце соловой масти и взял коня под узду. Монарху-мужчине разъезжать в карете неприлично.

На высочайших гостей собралось посмотреть полгорода – обыватель любит зрелища. Можно обсудить наряды иноземных красавиц, восхищенно поцокать языком при виде Морской гвардии Зингары, блистающей неимоверным количеством нашитых на парадные костюмы сапфиров, синих аметистов и жемчугов нежно-голубого цвета, восхититься щедростью гостей, тоже не забывающих одаривать толпу серебром, и, наконец, всласть поорать:

– Да здравствует король! Слава королеве!

Селадас ехал рядом с Конном, не уставая разглядывать тарантийские диковины и достопримечательности – наследник Чабелы оказался бойким мальчишкой. Конн, не допуская в голосе ни единой нотки снисходительности, обычно присущей взрослым при общении с детьми, старательно давал пояснения.

– А это что такое? А почему памятник не черный, а зеленый? – тарахтел Селадас, изредка протягивая руку и дергая Конна за рукав колета, – А сколько тут живет людей? Наверное, много! А почему на той башне синее знамя? А это кто?

Наш король повернулся в сторону, куда указывал «царственный брат» и невольно поморщился. Внимание Селадаса привлек один из самых отвратительных монументов Тарантии, некогда подаренный благодарными жителями города Конану-киммерийцу.

Бронзовый варвар громоздился на высоком мраморном постаменте, сжимая в одной руке гигантский меч, другой полуобнимая спасенную девицу, каковая аллегорически изображала Аквилонию. Ну, и поверженный дракон у ног, само собой...

Конан, увидев «подарочек» пришел в ужас и едва не приказал снести донельзя безвкусное сооружение, но канцлер и Хальк Юсдаль отговорили – нельзя, мол, обижать подданных, они хотели как лучше...Словом, памятник остался.