Текст книги "Яволь, пан Обама! Американское сало"
Автор книги: Андрей Лебедев
Соавторы: Олег Матвейчев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 5
Январь 2004 г.
Сигари «Пуерто-Ріко» і справжня «Гаванна» в магазинах «Доміникана». Будь чоловіком – пали сигару [7]7
Сигары «Пуэрто-Рико» и настоящие сигары «Гавана» в магазине «Доминикана». Будь мужчиной – закури сигару!
[Закрыть].– МИД Украины сообщил, что в августе 2004 года планируется официальный визит министра обороны США Д. Рамсфельда в Украину.
– Ваш паспорт, пожалуйста.
– Вот, Дружинин Евгений Васильевич.
– С какой целью следуете в Украину?
– Бизнес.
– Счастливого пути.
Дружинин прошагал в накопитель и уже хотел присесть и полистать свежий номер «Коммерсанта», как увидел до боли знакомую спину. Эту спину ни с какой другой спиной Евгений спутать не мог. Два года в строю за нею вышагивал.
– Павло!
Да, это действительно оказался Павло Ксендзюк. Они обнялись.
– Ты хде? – с мягким хохляцким «г» поинтересовался Ксендзюк и, не дожидаясь ответа, стал излагать свою биографию. – А я теперь в Торонто, у Канаде, маю хату, три кары, пять чылдренят.
– Давно не видались, – слегка отстраняясь, улыбнулся Дружинин.
– Ага, с самого Душанбе, как нас расформировали после вывода, – почти перешел на русский Павло.
Павло. Его командир взвода прапорщик Ксендзюк. Афганский хохол, как все звали его тогда в Баграме и в Кандагаре.
– Я ж при Горбаче запаковался – упаковался весь, – блеснул дентальной жемчужностью американской стоматологии Павло. – Кому война, а кому мать родна! Ты ж понимаешь.
– Понимаю, – улыбнулся в ответ Дружинин. – А что теперь там?
– Там? – Ксендзюк вздохнул. – А там бизнес у меня, жрачка, сальце-шмальце, ты ж понимаешь, хохол без склада, где тушенка, – не хохол!
Добродушно посмеявшись, прошли в буфет.
– Виски, водку? – поинтересовался Дружинин.
– Не, я у Канаде на бурбон перешел, – покачал головой Ксендзюк. – Та же наша украиньска горилка, только з кукурузы!
– Два «Джим Бима», – сказал бармену Евгений.
– Ага, – кивнул Ксендзюк.
Он буркнул что-то насчет нигде не принимаемых канадских долларов и золотой «визы» Чейз-Манхэттен банка, которую тоже не везде принимают «тут в Крыму», предложил пить «на счет старого афганского дружбана Дружинина».
– Я года три назад кого-то из наших встречал, мне сказали, у тебя сын есть, Василек, как он? – после второго «Джим Бима» поинтересовался Ксендзюк.
– Да вырос уже, – вздохнул Дружинин. – Тоже бизнесом занимается.
– Каким бизнесом? – почти с профессиональным американским интересом спросил Ксендзюк.
– Рок– и поп-группы украинские в Москву возит, вроде пиар-менеджера у них там, – невесело ответил Дружинин.
– Что? Дела не очень чтобы очень? – хмыкнул Ксендзюк.
– Да чем бы дитятко ни маялось, лишь бы не плакало. – Евгений запросил у бармена по третьему «Джим Биму» и предложил выпить за Афган и за пацанов, что прилетели оттуда в Союз «черными тюльпанами».
Выпили не чокаясь.
– Слышь, братан, – обратился вдруг к бармену Ксендзюк, – сделай-ка телевизор погромче, что-то там интересное и кстати кажут.
По телевизору действительно, как по заказу, шел безмолвный репортаж. Показывали транспортные самолеты, какие-то гробы, потом военных, которые отталкивали гражданских с фото– и телекамерами.
Бармен прибавил звук.
– Вчора в аеропорту Жулянi не військова далечінь журналістам українського телебачення зняти репортаж про прибуття «вантажу-200». За нашими неперевіреними даними в аеропорту вивантажували труни з тілами десантників, загиблих на маневрах поблизу Полтави, коли два бронетранспортери з солдатами підірвалися на учбових мінах… [8]8
Вчера в аэропорту Жуляны военные не дали журналистам украинского телевидения снять репортаж о прибытии «груза-200». По нашим непроверенным данным, в аэропорту выгружали гробы с телами десантников, погибших на маневрах близ Полтавы, когда два бронетранспортера с солдатами подорвались на учебных минах…
[Закрыть]
– Что за фигня? – возмутился Ксендзюк. – Ты послушай, чего брешут! Как могут два бронетранспортера с солдатами подорваться на учебных минах? Что за лажа?
– Ясное дило, з Афгану десантников привезли, – встрял бармен, продолжая методично протирать и без того идеально чистые стаканы. – Об этом все гутарят, потому и журналиста Гагаладзе вбыли, что много знал.
– Мля, друг ты мой, Жека, – не удержал пьяных слез Ксендзюк. – Мы вот з Афгану живыми приихалы, а братанов мертвяками выгружают…
Бармен, повинуясь жесту Ксендзюка, налил снова. Выпили, а потом соткнулись лбами и затянули любимую.
Дембель будет, друг, и у нас с тобой,
Домой, домой, домой, домой,
Понесет нас самолет!
В самолет они грузились уже здорово датые. Недаром нос у Дружинина с утра чесался. Недаром!
– А знаешь, давай мы с тобой бизнес замутим, – уже подлетая к Симферополю и вполне протрезвев, предложил Ксендзюк. – Мы с тобой, братан, здорово можем приподняться.
– Что за бизнес? – вскинул брови Дружинин.
– Який еще бизнес може быть у бывшего советского прапорщика, и тем более у «куска»? [9]9
Кусок – старшина роты ( военный сленг).
[Закрыть]– ухмыльнулся Ксендзюк. – Тушенка, разумеется, что же еще?
– А поконкретнее? – проявил интерес Дружинин.
Он еще по Афгану помнил, что Павло мог из топора кашу в пустыне сварить. Где такой прошел, в народе говорят, там уже еврею делать нечего.
– У меня в Канаде консервированного сала по десять центов за банку сколько хошь, можно всю западеньску Украину три года кормить, а здесь, если поможешь с реализацией, сало это по доллару за банку запросто пойдет. Местная-то тушенка в полтора-два раза дороже стоит! Транспорт, карго-расходы мои, твоя таможня и реализация, лады?
Дружинин колебался недолго. Деньги были очень нужны. А тут дело светилось верное. С Ксендзюком не пропадешь.
Встречи со старыми друзьями волей-неволей наводят на воспоминания и философские размышления. Вот прошла часть жизни, кто чего добился? Кто кем стал? И почему так вышло?
Женя Дружинин родился в поселке Селятино Наро-Фоминского района Московской области. В те времена «Большая Москва» еще не приблизилась вплотную к Апрелевке, а родное Селятино еще было девственно-деревенским, без многоэтажек, по которым Селятино и Апрелевку теперь не отличить от Бутова или Ясенева. В те годы, когда Женя подрастал и ходил в Селятинскую среднюю школу, их поселок считался «близкой к столице областью». Но все же областью, а не городом и не столицей, со всеми вытекающими отсюда комплексами. Поэтому и ходили селятинские в дачные поселки москвичей – бить дачников. Ходили и порою садились на скамью подсудимых. Так было и с Толяном, с которым Женя до восьмого класса сидел за одной партой, и с Колькой Степановым, с которым Женя часто глушил на реке Пахре рыбу самодельными бомбами из негашеной извести. Толяна посадили в колонию для малолеток за драку на танцах в дачном поселке Кузнецово, когда Толян двинул одного очень «выепистого» и шибко модного москвича бутылкой, чтоб не модничал своими джинсами. А у того папа важным чиновником оказался. Толяна и загребли по полной. На всю катушку – два года в малолетке, а потом еще четыре года во взрослой досиживал.
– Тебя туда же дорожка приведет, – приговаривала мама, когда Женька приходил домой с побитыми в драке и распухшими губами. – Попадешь в тюрьму, туда тебе и дорога, если с дружками водиться не прекратишь.
А с кем ему было еще водиться? Не с девчонками же! Дачные москвичи из поселков Кузнецово и Рассудово держались обособленно, да и бывали в их краях только летом. А что делать осенью и зимой? Разве что качаться и боксом заниматься. Вот когда мода на качков пошла, когда люберецкие и долгопрудненские себя на Москве показали, Женя тоже пошел качаться. Кидал железо вверх-вниз в самопальном спортзале, что пацаны организовали в подвале дома быта напротив универмага. Хотел после десятого класса, тогда одиннадцатого еще не было, поступать в Московский строительный, да где там! Их сельской школьной подготовки по математике едва хватило на две тройки по письменной и по устной. А там ведь абитура вся шла натасканная репетиторами, а Женьке мать репетитора нанять не смогла – денег не было.
До армии полгода работал в автомастерских – мать только богу молилась, скорее бы забрали в армию, а не то посадят парня. Каждый вечер пьяный, каждый вечер с ободранной рожей или кулаками домой приходил. В основном дрался из-за девчонки своей, Катьки-красавицы. В нее влюблен был с первого класса и сейчас ко всем ревновал. И хотя они уже с Катькой «встречались», как это теперь говорят, Женька не рассчитывал, что поженятся. За себя-то он был уверен, а вот что она его два года будет ждать… нет.
Наро-фоминский военкомат не оплошал. Женю по весне пригребли в армию. И по состоянию отличного крепкого здоровья – в десантные войска. А на дворе был одна тысяча девятьсот восемьдесят третий. С самой Москвы в Афган правительство предпочитало не брать – зачем волновать столицу похоронками? А вот с области брали. Взяли и Женьку. Попал он сперва в Душанбе – в учебку. Там получил сержантские нашивки на погон и бортом «Ан-12» вместе с полсотней товарищей в декабре прибыл на авиабазу Баграм.
Тогда, в конце восемьдесят пятого, сильные бои под Кандагаром шли. Женька и попал в самое молотилово. Многих парней они в Союз «черными тюльпанами» отправили. Особенно жалко было их ротного, старшего лейтенанта Матюшкина. Он почти полным земляком Евгению приходился, потому как до Афгана служил в Таманской дивизии, а она рядом с Селятино базируется. Ротный не раз говаривал, мол, настоящий десантник, настоящий пацан, он и на гражданке должен характер показать и ни в коем случае не спиться и не пропасть, не сесть в тюрягу, как некоторые, не опуститься на дно. «Десантник, он всегда по жизни победитель», – назидал ротный. Жалко, убили его под Кандагаром – снайпер духов прямо в шею над бронежилетом угодил.
Вернулся Женька из армии, а тут сюрприз: девчонка его прежняя, Катюшка, которой он из принципа не писал, чтобы не узнать ужасные новости, что она его не ждет или замуж выходит, ждала его все время! Да не одна ждала, а с его же сыном, которого, пока он в армии был, родила. И ведь молчала, дуреха! Родителям даже не говорила, от кого!
Женька такому повороту обрадовался. На Катьке женился, как с первого класса мечтал, и решил за ум взяться. Поступил-таки в Московский строительный. Родина хоть и не особо была ласкова к ветеранам, но внеконкурсное поступление в вузы все же обеспечивала. Женька поступил на дневное, но через два года, когда с деньгами стало совсем туго, перевелся на вечернее, а сам пошел на стройку, где ему сразу, с уважением отметив и его орден Красной Звезды, и медаль «За отвагу», предложили стать бригадиром. Женька не отказался. Что труднее? Отделением разведчиков командовать или двумя десятками не прописанных в Москве строителей?
А там перестройка подоспела, кооперативы, дележка стройтрестов между своими и несвоими. Пришлось даже пострелять пару раз на стрелках с бандитами, когда руководство их стройтреста отбивалось от долгопрудненских, что рвались их крышевать. Зато в результате эпопеи с приватизациями, закончив вечернее по специальности «экономика строительства», Женя Дружинин уже был не простым бригадиром-строителем, а пайщиком и акционером одного из бывших СМУ их стройтреста, где занимал новую тогда для подобного рода подразделений должность – финансового директора.
С первых «больших распилов» купил матери дом. Хотел квартиру в Апрелевке, но мать по-старому пожелала, чтобы непременно с огородом и с курами на дворе. Купил… Себя и семью тоже не обижал – огромный загородный дом поставил. Все было потом как у счастливых богатых людей из сериала про Санта-Барбару. Своя строительная компания, большие заказы, большие деньги, учеба в Америке, диплом топ-менеджера, звание «бизнесмен года», большие знакомства с большими людьми, большой «Хаммер» и мечта детства – полугоночный «Родстар-кабриолет».
Из-за него-то Катюша и погибла. Вернее, из-за борсеточников, что к ней в машину полезли, а она, неугомонная, нет бы промолчать да сделать вид, что не заметила, как у нее с сиденья сумочку увели… А она полезла разбираться… Ну и полоснули ей ножом по шее. Прямо по сонной артерии.
С уходом Катюши ушла и мечта о счастье. И если бы не памятные слова ротного, что «десантник никогда не позволит себе опуститься», да не подраставший Васька-Василек, неизвестно, как бы перенес однолюб Евгений такую потерю. Перенес. Только с головой в дело ушел. И не ездил теперь каждые три месяца на модные курорты, как бывало при жизни Катюши. Потому что смысла в этих поездках не видел.
Крем «Нiвея» – кращий засіб для вашої шкіри! Крем «Нiвея» зробить вас непереборної! [10]10
Крем «Нiвея» – лучшее средство для вашей кожи! Крем «Нивея» сделает вас неотразимой!
[Закрыть]– Активисты националистической организации «УНА-УНСО» провели на Майдане Незалежности митинг в знак протеста против использования русского языка в рекламе на территории Автономной Республики Крым, – сообщает агентство «Крымская линия».
– Владимир Семенович, можно? – Николай чуть приоткрыл дверь приемной генерала СБУ [11]11
Служба безопасности Украины, аналог ФСБ.
[Закрыть].
– Входи, Мыкола, сядай.
Генерал что-то перебирал на полках книжного шкафа.
Николай Козак прошел к длинному столу, за которым проходили обычно совещания, отодвинул кожаное кресло и сел.
Владимир Семенович Колея, «крестный отец» Николая, когда-то взявший его после армии в органы, отмазавший от пары-тройки косяков, относился к Николаю как к сыну. А Николай к нему как к отцу. Об их человеческих отношениях, которые давно вышли за рамки служебных, знали немногие. А кто знал – помалкивал. Слишком уж силен авторитет и аппаратный вес Владимира Семеновича в органах безпеки.
Профессионал, отдавший службе больше сорока лет, славился не только спланированными и проведенными спецоперациями, которые вошли в учебники и о которых рассказывали легенды новичкам, но и редкой по нынешним временам порядочностью. Многие украинские олигархи пытались склонить его на свою сторону, обещая золотые горы, но все неизменно получали отказ. А получив отказ, даже не пытались обиженно мстить, потому что знали: нет в стране мало-мальски заметного человека, на которого у Владимира Семеновича не припасена «папочка». А на особо отличившихся – и целый чемоданчик.
Владимира Семеновича уважали или боялись, а Николай его просто любил. Любил как первого учителя, как ангела-хранителя, лучшего друга, если, конечно, можно назвать дружбой взаимные симпатии людей разных поколений.
– Ну что, Коля, пришел – на Виктора Федоровича жаловаться? Гоняет он тебя? Поручениями мучает? – усмехнулся генерал.
– Все нормально. Виктор Федорович – наш мужик. Простой, без барства. Не то что президент. Данила Леонидович тоже вроде из народа вышел, но быстро научился нос кверху задирать. Ездили вчера президент с премьером в детский дом, детишки там концерт устраивали, так Виктор Федорович не смог сидеть. Как почувствовал, что заплачет, тихонечко вышел. А Кушма ничего, сидит. Хоть бы что. Сердце у него каменное. Разве что когда выпьет своего вискаря любимого, что-то человеческое в нем появляется. А воспитательница на Виктора Федоровича обиделись, что ушел. Мол, Янушевич деловой, не смог даже до конца досидеть… И не скажешь им, что этот донецкий мужик не хотел слезы на публику выставлять. Вот этот будет настоящий президент! Вот этот действительно будет…
– Не будет, – тихо, но твердо произнес генерал.
– Как не будет? Вроде с Данилой Леонидычем все решено, я сам видел. И слышал тоже. Объявят это дело в марте. Договорились твердо. И Пенчук с Ахматовым тоже там были. И Медвешук тоже. А кто такую силищу переможет? Ищенко? Смешно.
– Смеяться через год будешь. А Данила Леонидович Кушма – это тебе не горилку кушать. Власть он отдавать не хочет. И не отдаст, – генерал тихонько хлопнул по столу ладошкой.
– Как не отдаст? Уже почти отдал… Что он может? Все правительство, вся власть у Виктора Федоровича. Верховная рада куплена донецкими на корню. Выборы осенью будут железно. А как их выиграть – детали.
Генерал откинулся в кресле.
– А представь себе, Коля, такую ситуацию: выборы будут не осенью, а через пару-тройку месяцев. Завтра президент тяжело заболеет и не сможет исполнять обязанности. Вот-вот помрет. У кого преимущество? У твоего Янушевича с рейтингом пять процентов или у Ищенко, у которого – двадцать пять? Янушевичу двадцать пять еще набрать нужно. А времени мало.
– Ну, так вся власть тем больше будет тогда у Виктора Федоровича, раз президент в больнице. Включат все каналы, бросят любые деньги, и за три месяца можно выборы выиграть. Любыми путями.
– А ты учел, что половина администрации президентской у Медвешука за Янушевича никак не болеют? Журналисты на телеканалах куплены Ищенко или получают американские и европейские гранты. Не так-то просто… Да и выборов никаких не будет.
– Как не будет? Если президент не в состоянии, по закону…
– А для чего спектакль с болезнью нужен? Если устраивать выборы, чтобы на них Янушевич или Ищенко победил? Я ж тебе сказал – президент хочет остаться у власти. Соображай, Коля. Столкнутся Янушевич и Ищенко, пойдет страна вразнос. И тут Данила Леонидович внезапно выздоравливает, выезжает на белом коне и заявляет: «Ну, как вам Украина без Кушмы?» И тут же снижает цены, разнимает дерущихся, восстанавливает власть. И получает доверие населения, с которым можно и самому на выборы пойти, и конституционную реформу провести. Классическая схема: сам кризис создал, сам его разрешил.
– Вы предполагаете или точно знаете, Владимир Семенович?
Хотя в кабинете генерала СБУ говорить можно было свободно, не опасаясь, хозяин кабинета, больше повинуясь старой привычке, чем опасению, ответил уклончиво:
– Какая разница. Так будет или по-другому, произойдет это сейчас или в течение полугода. Может, президенту и болеть незачем. Столкнутся Янушевич с Ищенко в любом случае, а он будет помогать попеременно то одному, то другому, то явно, то тайно. Дойдет до открытых столкновений, потому что никто результаты выборов не признает, кто бы ни проиграл, кто бы ни выиграл. Страна будет залита кровью. А кто может возвыситься над дерущимися сторонами? Только пока еще действующий президент. А быть над всеми – это и есть власть. Так что придут к нему как к третейскому судье и Ищенко, и Янушевич твой, и русские, и поляки, и американцы, и европейцы. Поклонятся и скажут – разведи всех по сторонам, будь гарантом, поставь всех так, как ты хочешь, а мы признаем. И сделает он так, как ему надо. Вот тебе наша история на ближайший год.
Николай потрясенно молчал. Все было так очевидно и в то же время нереально. Просто не хотелось в это верить – столкновения, кровь, конец планам сделать карьеру при новом президенте Янушевиче.
– Ладно, Коля, не бери в голову. Чему быть, того не миновать. Давай кофейку попьем. – Генерал наклонился над селектором, нажал кнопку. – Оксана, две кавы, будь ласка.
Николай откинулся в кресле, размышляя. Генерал подошел к шкафу, стал перебирать бумаги. Николай несколько минут наблюдал за ним, пока взгляд его не остановился на странном портрете в рамке. Красивый кудрявый царский офицер гордо смотрел на Николая горящими глазами. Множество орденов, эполеты.
– Надо знать свою историю, – словно прочитал его мысли генерал.
Николай не заметил, как начальник повернулся и наблюдал за ним.
– Это Иван Федорович Паскевич, – произнес генерал Колея. – Фельдмаршал. Один из самых великих украинцев в истории. О нем не пишут в учебниках, и мало кто знает, что он, как Суворов, не проиграл ни одной битвы. Он, брат мой, уже по-молодости совершил несколько подвигов. Бежал из турецкого плена, пришел прямо в Ставку Паши и брехал, что война уже кончилась, пока его турки не отпустили. Шальной был. Потом в Болгарии воевал, Варну штурмом взял. В Отечественной войне отличился под Смоленском, а потом в Бородинском сражении – защищал батарею Раевского. Бил Наполеона под Лейпцигом, входил в Париж! Царь Николай Первый доверил ему свою гвардию. А потом в Персидской войне Паскевич семью тысячами разбил тридцать пять тысяч персов, потеряв сорок шесть человек убитыми! Взял Ереван с потерями пятьдесят два человека. Взял неприступную турецкую крепость – Карс… Да… И Варшаву взял, когда подавлял восстание… А ведь даже Богдан Хмельницкий ее не смог взять, а Паскевич взял. Потому и не могут ему простить…
– Ну, вы же знаете установки. Это человек уже другой, российской истории, не нашей… – начал было Николай.
– Одна у нас история! – рубанул рукой генерал. Его суровое лицо на миг стало даже жестоким.
– Да я…
– Ты еще молодой, ничего не видел, кроме учений да бандитских стрелок. А вот послушай, как на настоящей войне бывает. В Афгане был у нас в спецгруппе бугай такой, Миша Немцов. Кирпичи и бутылки башкой ломал, на турнике семьдесят пять раз подтягивался. А вот в деле… Возвращались мы с задания тропкой горной, а его отправили сторожить, коридорчик один закрыть. Там его духи и приняли. Два варианта у него было. Начать стрелять, как только их увидел, и, конечно, погибнуть, но нас теми выстрелами предупредить. Или же бросить автомат и сдаться. Он второе выбрал. И духи по коридорчику прошли в горах нам в тыл. Пятерых положили, гады, пока мы успели упасть и начать отбиваться. Пять гробов домой пришло домой вместо него одного. Потом, говорят, его били, он в плену ислам принял. И повели его куда-то в горы, далеко. А поначалу били, да так сильно, что ногу сломали, и идти он в горах не мог. А когда совсем обессилел, взяли духи и пристрелили как собаку своего нового единоверца. И правильно, собаке – собачья смерть. Это спустя месяц нам один пленный дух рассказал. Вот так.
– Ну, это понятно, в экстремальной ситуации всегда решается, кто ты на самом деле. Только при чем здесь Паскевич? – недоуменно покосился на генерала Николай.
– А ты смекай. Насчет экстремальной ситуации – правильное направление взял. Вот, посмотри, самый большой патриот Франции и человек, при котором она достигла самого большого могущества в истории, кто?
– Наполеон, что ли? – Николай почувствовал себя неуютно: давно отсдавал экзамены.
– Наполеон, да! Но кто он? Корсиканец, провинциал. А кем был Сталин, при котором Россия за всю свою историю получила самое большое могущество, с бомбой атомной стала вровень с США – ведущей державой мира? Сталин был грузин, осетин даже. Но самый большой патриот империи. И сейчас Жириновский, парень, который провел детство в Средней Азии, самый большой русский патриот. Почему? Потому что каждый день, каждый час, каждую секунду он, живущий в непосредственном столкновении с узкоглазыми, знал, что они – это они, а он – русский. И то, что он русский, не может забыть, это ему во сне снится. – Генерал не на шутку разошелся. – Самые большие патриоты империи выходят из тех, кто живет на границах империи, потому что они чувствуют присутствие чужого и на фоне чужого больше берегут свое. Понял? Не понял, я бачу. Граница – это та же экстремальная ситуация, в которой у тебя два варианта: или стать святее папы римского, или свалиться в предательство. А что такое «украинец»? Это тот, кто живет у края, у границы. Мы всю историю были в экстремальной ситуации. И вариантов у нас два всегда было: либо быть самыми русскими из всех русских, русее всех русских, или свалиться в предательство. Мы, украинцы, сделали всю российскую историю и российскую империю! Тут тебе и Поддубный, и Кожедуб, и Королев, и Сикорский, и Репин, и Пирогов, и Макаренко, и Вернадский, и Даль, и Гоголь, и Булгаков, и Хрущев. Да дело не в знаменитостях. Вся армия Российской империи держалась на простых хохлах и вся православная церковь! Наши там были прапорщики да попы. А что может быть для государства главнее армии и церкви? Россия без украинцев – не империя. Это не я сказал. Это Бжезинский! А этот лях знает толк в истории. Зато все вместе, да еще и с Белоруссией, нет силы сильнее нас в мире. Можем мы временно проиграть, но обязательно поднимемся. У всех остальных кишка тонка. Америке как государству всего двести лет. Корней крепких нет, подует буря, и все там свалится… Видал я американских вояк… перхоть… Всем миром мы можем вместе править. А по отдельности – нет. Не будет России – и нам конец. Можно, конечно, впасть в предательство, как Мазепа и Бандера. То есть выбрать не Россию, с которой мы и кровью, и историей, и верой связаны, а Запад… Только будешь ты всегда на Западе человеком третьего сорта, разменной монетой, тем, кого первым в топку кинут или пристрелят, чтоб не мешал, как того Мишку Немцова духи пристрелили, хоть он ислам принял…
– Президент вас не слышит, – хмыкнул Николай.
– Президент у нас «другой украинец», из бандер и мазеп, а не из Паскевичей, Гоголей, Поддубных. И не будет ему никогда мировой чести и славы, коя возможна, только если эта слава в России добывается как мировом государстве, а будет ему временная слава здесь, в маленькой никому не ясной стране, и вечный позор на Небесах как предателю. Мелкий гнилой человечишка во всем мелок и гнил. Уж я-то знаю все дела Данилы Леонидыча нашего дорогого. Вор наш президент, мелкий, бессовестный и подлый. Ладно, не волнуйся, это я только тебе говорю. Чтоб знал, ежели что: в составе России украинец может и в Париж победителем входить, и ракеты в космос пускать, и американцам башмаком грозить, а в составе Украины мы лишь фольклорную ценность представляем, чем Кушма и упивается. Мировое господство променял на вышиванки и вареники, падла. А вчера в Крыму… слышь… был в Массандровских подвалах «с рабочим визитом», так незаметно бутылку вина стопятидесятилетней давности в карман куртки сховал. Мне доложили. Ладно, Коля, беги к себе, мне тут еще пару дел перетрясти надо. Виктору Федоровичу поклон от меня.
Николай спустился в лифте, прошел коридором, привычно показал удостоверение на выходе охраннику и, только чуть не оказавшись под машиной, понял, что все эти пятнадцать минут своей жизни пребывал словно в другом измерении, в исторических дебрях, откуда не хотелось возвращаться на землю.
