Текст книги "ИТУ-ТАЙ"

Автор книги: Андрей Коробейщиков

Они опять долго сидели молча. Ольга смотрела на проспект, а Максим на нее, не зная, как сказать ей главное, в какие спета облечь это странное признание.

– Оль, я… Ты меня просто не поняла. Я не все тебе сказал. Ты… ведь действительно ничего обо мне не знаешь. Ничего… – сказал он с отчаянием и замолчал, рассматривая небо на горизонте.

Издалека на город надвигалась огромная мрачная туча, тяжелая, словно набухшая от темной воды перина. Максим чувствован, что Ольга снова повернулась и теперь смотрит на него, ожидая продол-жения.

– Что я должна знать о тебе, что может помешан, нашим с тобой отношениям? Ты женат? Голубой? Наркоман? Псих? Что? Скажи мне, чего ты так боишься в себе?

Максим невесело усмехнулся. "Если бы ты знала, как точно попала в цепь. Именно псих! Именно боюсь в себе…". В памяти тут же шевельнулись и ожили жуткие воспоминания прошедшей ночи. Сны, крик, судороги, жар… Хотелось рассказать ей все, чтобы не держать в себе эту тяжесть. Но как это будет выглядеть? "А, плевать".

– Хорошо. Я расскажу тебе. Ты почти угадала, даже не почти, – уга-дала. У меня очень серьезные проблемы с психикой. Да– да, не смотри на меня так. Ты хотела узнать, чего я боюсь и себе? Я и сам не знаю. Но это уничтожает меня день за днем, вернее ночь за ночью, и у меня уже просто нет больше сил, чтобы противостоять этому давлению.

Ольга смотрела на него удивленно, пытаясь, очевидно, понять: шутит он или говорит всерьез. Но назад пути уже не было, и Максим продолжал, чувствуя, что уже не может остановиться:

– Вот вижу твой недоверчивый взгляд и понимаю, что ты мне не веришь. Но это уже не имеет значения. Можешь думать, что я это все выдумал как дополнительный предлог для нашего разрыва. Это неважно. Сейчас уже неважно для меня, потому что мне никто не верит. Никто. Представляю, какой бы был у тебя взгляд, если бы ты хоть один раз увидела, как я мечусь ночью по квартире, сдерживая стон, вырвавшись из объятий очередного кошмара. Как я кричу в ужасе от очередного Наваждения или рычу, словно зверь, стараясь подавить боль мышечных спазмов после очередного "выворота". Что, впечатляет? Это не фантазии, это реальность. Со мной что-то про-исходит, что-то очень страшное. И я не хочу, чтобы эти кошмары стали частью твоей жизни.

Он замолчал, наблюдая за реакцией Ольги (растерянность, недо-верие, страх), потом закрыл глаза и откинулся на жесткую спинку стула, скрестив на груди дрожащие руки.

– Макс, – позвала она робко, спустя несколько минут.

Но он продолжал сидеть, погруженный и темноту своего мира, зак-рытого ставнями век, ожидая, что она встанет и уйдет, не задавая глу-пых и лишних вопросов.

– Ты все это нарочно придумал, да? Для меня? "Не верит! Не верит! Не верит!".

– Нет, – хрипло прошептал он. – Все правда.

На окраине города, уже совсем недалеко, громыхнул гром, похожий на кашель гигантского старика. Солнце скрылось за набежавшие ро-зовые облака, подул прохладный, пахнущий близким дождем, ветер.

– Если ты не хочешь меня видеть, что ж… это твое дело. Но я хочу, чтобы знал – ты единственный человек, которого я… которому я была безумно рада за все последние десять лет. А твои проблемы, по-мое-му, слишком надуманны, если они вообще существуют. В чем я, от-кровенно говоря, очень сомневаюсь. В любом случае, я тебе тоже не верю теперь. Прощай…

Максим слышал, как она встала, отодвинув стул, взяла со стола свою сумочку и вышла из кафе. Звук ее шагов был слышен еще не-сколько секунд, затем он затерялся в шуме толпы. Ковров сидел, не открывая глаз, чувствуя внутри сложную смесь горечи и облегчения. Через мгновение на щеку ему упала тяжелая прохладная капля, за-тем еще одна и еще…

Дождь хлестал город упругими струями воды, но лишь один чело-век не пытался избежать этого стихийного буйства. Он сидел непод-вижно под промокшим двухцветным зонтом, будто заснув. А дождь вселил и лил…

Максим медленно шел по вечернему проспекту, равнодушно раз-глядывая редких встречных прохожих. Внутри царило полное смяте-ние, и острая печаль колола сердце ядовитой иглой: «Не верит! Не верит! Не верит…».

Хотелось завыть, подобно волку, в отчаянии выплескивая все нако-пившееся в душе, не обращая внимания ни на кого, рассказывая только призрачной Луне, участливо взирающей с ночного неба, как труд-но жить среди тех, кто не верит…

Сумерки. Значит, скоро придет пугающая ночь, окутывая своим звез-дным покрывалом небо, землю, разум. НАВАЖДННИЯ…

Максим задрожал от одной мысли, что эта ночь может принести но-вые Наваждения, новый "выворот", после которого он может уже не оправиться – сердце после очередного ночного кошмара стало болеть все сильнее и неизвестно, где заканчивается граница, до которой орга-низм еще может противостоять этим жутким нападкам неизвестного.

Вот и дом. Максим остановился в нерешительности, не зная, что де-лать дальше. Наваждения… И диск Луны в небе, подмигивающий блед-ными силуэтами кратеров, словно огромное лицо небесною великана, что-то определенно знающего про эти Наваждения. Знающего, но по-малкивающего, лукаво разглядывая подавленного и обреченного чело-века, бредущего по опустевшей улице. Максим зашел в подъезд и смутно почувствовал какой-то дискомфорт. Какое-то раздражающее чувство, покалывающей холодной волной пробежавшее по шее, спине, ногам. Подъезд был погружен во мрак: опять перегорела лампочка, и никто из его обитателей не спешил выйти и вкрутить ее, надеясь, что это сделает кто-нибудь из соседей. Привычная ситуация, но почему тогда так бешено колотится сердце? Максим постоял несколько минут, давая глазам привыкнуть к темноте, и попутно вслушиваясь в тишину, которая почему-то дышала на Коврова холодным предчувствием. В подъезде кто-то был. Максим понял это даже не по посторонним зву-кам. Тот, кто тоже стоял неподвижно где-то на верхних этажах, выдал себя своими мыслями, которые ощутимо стекали по ступеням вниз тон-ким ручейком злобы и ненависти. Странное ощущение. Непривычное. Будто пришедшее откуда-то издалека, из затерянного в глубинах внут-реннего пространства прошлого. Максим нахмурился и, напрягая и расслабляя одновременно все мышцы, подготавливая тело к схватке, медленно двинулся вперед, неслышно ступая на гладкую поверхность лестничных ступеней. Когда он поднялся на второй этаж, ему показа-лось, что кто-то шевельнулся на площадке, в одной из квартирных ниш.

– Кто здесь? – Ковров уже был уверен, что там кто-то есть, и ока-зался прав. Из ниши выскочил человек. Максим вздрогнул. Человек явно ждал здесь кого-то, может, его, Коврова, а может, кого-нибудь другого – с наступлением ночи улицы и подъезды Барнаула стано-вились зонами повышенного риска.

– Ну, и что дальше? – Максим почему-то сразу мысленно назвал че-ловека "злобным", вероятно, это было интуитивным озарением – от "злобного" во все стороны расходились просто физически ощутимые волны злобы и агрессии. Словно в подтверждение этому определению человек молча бросился вперед и вниз, атакуя растерявшегося от такого напора Коврова. Максим сделал блокирующее движение руками и, остановив движение противника, провел "сэн-о-сэн" – синхронный контрудар. "Злобный" отлетел на метр назад и врубился в стену, но это лишь разозлило его еще больше. Он снова прыгнул на Коврова, на этот раз не пытаясь воздействовать массой тела, а нанося удары руками, от которых Коврову трудно было уклоняться в замкнутом пространстве небольшой площадки между этажами. Максим отпрыгнул назад, за-тем сбежал по ступенькам вниз на более широкое пространство перво-го этажа. Этим прыжком он разорвал дистанцию и получил секундную фору, для того чтобы прийти в себя от неожиданности и подготовиться к более серьезному поединку. Было что-то нелепое в этой ситуации, что-то обидное – драться всего в нескольких шагах от своей квартиры, где сейчас даже не догадываются об этой схватке члены его семьи. "Ну, ничего, ничего. Соберись, боец! Хаджиме! Ос!". Максим встал в стойку, и вовремя – "злобный" был уже рядом. Он прыгнул на Коврова, но тут же получил сильный удар ногой в грудь.

– Ты что, дебил, смерти ищешь?

"Злобный" немного оправился после удара, восстанавливая дыха-ние, и снова бросился на Коврова, молча, с явным намерением пока-лечить или даже убить. Волны ненависти заполнили площадку. Это была не просто ненависть обиженного на всех маньяка или бешен-ство обдолбанного наркомана, это была сконцентрированная ярость, направленная именно на него, на Коврова Максима. "Злобный" неистовствовал. Скорее всего, он стоял здесь, в темноте подъезда, и ждал не случайную жертву, а вполне конкретного человека. Максим опять блокировал несколько ударов в лицо и нанес, с подшагиванием, контратакующий удар ребром ладони в голову противника. Затем под-прыгнул вверх и, провернувшись в воздухе, ударил ногой ему в грудь, откинув назад. Теперь нужно было сделать "перелом" поединка и завладеть инициативой. Максим бросился вперед и, войдя в ближ-ний бой, стал наносить противнику короткие жесткие удары кулака-ми, локтями и коленями. Сломив сопротивление "злобного", он уже просто избивал его, выплескивая наконец-то напряжение, которое царило внутри все последнее время.

В подъезд кто-то вошел, но, услышав в темноте возню и звуки дра-ки, торопливо выбежал обратно на улицу.

"Злобный" медленно осел по стене, запрокидывая вверх окровав-ленное лицо. Максим наклонился к нему и угрожающе спросил пре-рывистым голосом:

– Ты меня ведь ждал, да, гнида? Кто ты такой? Кто тебя послал?

Он положил руку противнику на плечо и. нащупав большим паль-цем выемку под ключицей, с силой надавил. "Злобный" зашипел от боли и потерял сознание. Максим постоял над челом несколько се-кунд, соображая, что же теперь делать, затем медленно пошел к вы-ходу. На улице должны быть люди, их нужно попросить вызвать ми-лицию. Этого агрессивного подонка нельзя было оставлять в подъез-де. Нужно узнать, кто он и что здесь делал. Максим вышел на улицу, вдыхая полной грудью свежий вечерний воздух и встряхивая дрожа-щие руки. И тут же услышал за своей спиной громкие шаги. Облива-ясь кровью и оскалив зубы, из темного подъезда выскочил "злоб-ный". В руках у него была заточка. Видимо, не успев или не захотев воспользоваться ею в помещении, он явно намеревался пустить ее в ход сейчас, на улице. Мутные глаза, то ли от сотрясения, то ли от наркотическою опьянении, с ненавистью уставились на обидчика. Ковров сплюнул и, сжав зубы, стал медленно приближаться к воору-женному противнику. "Неко-аши-дачи" – "кошачья стойка" – была плавной при передвижениях, но, тем не менее, достаточно маневренной и устойчивой. Тонкое лезвие заточки плясало в трясущихся руках "злобного" нетерпеливый танец смерти. "В нескольких шагах от собственной квартиры…".

"Злобный" хрипло закричал и бросился вперед, держа оружие пе-ред собой. Его порядочно качало, и было непонятно: от наркотиков или все-таки от ударов, сотрясших ему вестибуляр.

Максим ушел в сторону с линии атаки, перешел в "стойку полуме-сяца" и ударил по вытянутой руке с ножом, опять переламывая ход поединка и входя в ближний бой. Удар в солнечное сплетение, в нос, в ухо, в челюсть, в нос, опять в ухо… Следующим ударом ребром ладони Максим сломал противнику ключицу, а последним ударом ноги от-бросил "злобного" к стене, ударившись о которую, гот упал с глухим звуком на землю. На этот раз бой был окончательно закончен, так как злоумышленник лежал без движения, с хрипом втягивая в себя воз-дух. Максим подошел к нему, чувствуя, как бушует в венах адреналин, смешавшийся с кровью, и, подняв на руки изломанное тело, понес его через темный палисадник к мусорным контейнерам, стоящим в са-мом углу двора. Там, швырнув окровавленного противника в груду мусора, заполнившую наполовину бак, Ковров стремительно пошел прочь от этого места. Злости уже не было, только обреченность. И пу-стота… "Actum ne agans" note 1Note1
  «Что сделано, то сделано» (лат)


[Закрыть].

 
"04.07.92 г., время – 6.24 (утро)
Начинаю сходить сума. Что-то происходит с миром вокруг. Мне страшно…".
 
 
* * *
«Алтайский краеведческий музей». Максим стоял перед неболь-шим двухэтажным зданием, переводя взгляд с таблички на стене на приземистые пушки, выкрашенные в зеленый цвет и замершие в почетном карауле около входа.
Музей. Забытое название. Забытое место. Этот музей был знаком Максиму по школьным экскурсиям, но это действительно было давно. Ковров уже даже забыл, что есть в этом городе подобное заведение. Действительно, если бы не проходил мимо и не увидел грозные некогда орудия, стоящие у входа, то, очевидно, никогда и не вспомнил бы о его существовании.
«Интересно, кто-нибудь еще сюда ходит?».
Музей находился на маленькой тихой улочке, на окраине города, по которой с треньканьем проезжали красные чехословацкие трам-ваи по рельсам, разбегающимся на две ветки почти напротив зда-ния музея. Одна сворачивала в направлении центра города, а дру-гая вела в сторону Змеиной Горы, как ее назвали сами обитатели, по названию тракта, ведущего на Змеиногорск. Гора была фактически пригородом Барнаула. Район этот был старинным, и поэтому низ-кое здание музея гармонично вписывалось в окружающий ланд-шафт.
Когда-то, Максим это помнил, сюда съезжались на выходные дни люди со всего города. Сейчас Краеведческий вызывал интерес разве что у преподавателей истории в школах и руководителей обществен-ных мероприятий в тех же школах, для которых он являлся первей-шим объектом, подлежащим, по традиции, обязательному посеще-нию.
Максим посмотрел на часы. Начало пятого. Время еще есть. Прав-да, он хотел провести его несколько по-иному. Жара, повисшая в воз-духе густой пеленой, подгоняла в поисках спасительной прохлады. А через дорогу находился городской парк – фонтан с холодными брызга-ми, тенистые аллеи, газированная вода… Мысль о том, чтобы войти в помещение, представлялась самоиздевательской, но ощущение ностальгии было настолько сильным, что Ковров решительно толкнул невзрачную, обитую дерматином дверь.
Внутри было прохладно, в вестибюле царила специфическая ат-мосфера, пропитанная особым запахом времени, характерным только для музеев. Аура экспонатов пронизывала воздух невидимым электричеством, сразу же напоминающим о детстве. Купив билет, Максим постоял, раздумывая с какого зала начать обход, затем выбрал направление наугад и шагнул в большой зал, заставленный витринами с фотографиями, монетами и одеждой. Экскурсия началась…
Максим долго ходил по музею, переходя из зала в зал, увлеченный и, откровенно говоря, ошеломленный увиденным. Зрелище, вопреки его ожиданиям, захватило его настолько, что он забыл о времени Стрелки на часах, казалось, замерли на месте, позволяя ему исследо-вать все тщательно и с огромным интересом. Он зачарованно рас-сматривал мумии зверей и тип, выставленные на втором этаже, кости далеких предков, каменные породы, среди которых были даже настоящие метеориты… Все это, уже виденное много лет назад, те-перь воспринималось совершенно иначе, с чувством какого-то бла-гоговения. Живая история… Живая. Создавалось такое впечатление, что экспонаты действительно жили своей загадочной жизнью, тоже с интересом рассматривая посетителей залов, замерев, притворив-шись бездушными и неподвижными. К слову, посетителей было не-много. Максиму встретился лишь какой-то подвыпивший пенсио-нер, две девочки среднешкольного возраста, и был еще кто-то, чье присутствие Ковров почувствовал, но не разглядел, кто это был, ув-леченный экспозицией «Товары, привезенные из Монголии». В от-ражении стенда мелькнул неуловимый силуэт, и Коврову показа-лось, что это была женщина. Во всяком случае, он почувствовал тер-пкий аромат, вероятно, принадлежащих ей духов. Поглощенный изу-чением «Товаров…», он не обратил на это особого внимания.
На полке выстроились в ряд крохотные разноцветные фигурки мудрецов, похожие на нэцкэ. Их было девять, и все они были сдела-ны с удивительной тщательностью, свидетельствующей о высоком мастерстве их изготовившего. Рядом с мудрецами замерла бронзо-вая статуэтка какого-то злобного божка, уставившегося в зал гнев-ным взглядом. Далее сидел в цветке лотоса безмятежный бронзо-вый Будда, отрешенный и таинственный. Максим с удивлением отметил, что дома, на полке, у них раньше стояла фигурка Будды, очень похожая на эту. Вероятно, тоже очень старинная.
Минувшая эпоха! Как выглядели те люди, которые держали эти предметы в руках много лет назад? Они так же любовались ими или испытывали другие, незнакомые современному человеку чувства? Кто знает? Время – непредсказуемая штука. Максим посмотрел на часы. Странно, он уже успел обойти почти весь музей, хотя прошло чуть более двадцати минут. Невероятно. Присмотревшись к циферблату и убедившись, что стрелки исправно отсчитывают секунды, Максим растерянно подумал: «А может, в этих стенах действитель-но особое течение времени? Может, оно закручивается в невидимые спирали, впитывая в себя излучения всех собранных здесь вещей, и тормозится, замедляя свой ход?».
Рядом кто-то деликатно кашлянул, явно привлекая к себе внима-ние. Максим вздрогнул, очнувшись от размышлений, и увидел, что опять стоит перед большой экспозицией, состоящей из предметов, принадлежащих народам тюркской группы, собранных в конце про-шлого века. В самом центре экспозиции висел огромный шаманс-кий бубен в окружении различных специфических предметов, ис-пользуемых в ритуалах вызывания духов. Странно, Копров уже про-сматривал этот стенд и вот теперь оказался перед ним снова. Кто-то опять кашлянул, и Максим увидел, обернувшись, что позади него стоит немолодой уже человек с коротко стриженными черными во-лосами, среди которых контрастно выделялись несколько седых пря-дей. Раскосые глаза и смуглый цвет кожи выдавали в нем жителя горных районов. Одет алтаец был в дорогой серый костюм, свиде-тельствующий о солидном достатке и хорошем вкусе владельца. Очки в гонкой золотой оправе придавали ему респектабельный вид, за-вершая образ преуспевающего человека. Мужчина явно пытался обратить на себя внимание Коврова, но теперь почему-то смотрел мимо него на экспозицию.
 

– Это – тюнгур. Бубен, – произнес незнакомец, словно комментируя и без того очевидные вещи. Максим кивнул и снова повернулся к стен-ду, рассматривая испещренную узорами поверхность бубна. Возник-ла неловкая пауза. Мужчина, будучи, скорее всего, директором музея, тихо спросил:

– Интересуетесь?

 
Максим улыбнулся и пожал плечами.
 

– Немного. А это настоящее?

– В каком смысле? – алтаец говорил чуть слышно, будто опасаясь потревожить царящую в зале тишину.

– Ну, это? Вот это все? Настоящее или бутафория?

– Странный вопрос, – мужчина по-прежнему стоял за спиной, и Максим почувствовал мимолетное раздражение от подобного стиля общения, – а ты сам разве не чувствуешь?

– А разве это можно почувствовать?

– Конечно! Это нужно чувствовать, чтобы определить истинную сущность вещей. Иначе все вокруг будет беспрестанно обманывать тебя, Адучи.

 
Максим удивленно обернулся на незнакомца и увидел улыбку на его лице.
 

– Тенгри сени кортит, – произнес алтаец еще одну непонятную фразу и опять улыбнулся.

– Что это значит? – спросил Максим, озадаченный поведением собеседника.

– Ты не видишь сущность вещей. Это вводит тебя в постоянное заб-луждение относительно того, что тебя окружает в данный момент. Мир привык обманывать тебя, а ты привык обманывать мир. Но небо обмануть невозможно. Оно ВИДИТ тебя – Тенгри сени кортит…

 
Максим усмехнулся.
 

– Это алтайское поверье? Незнакомец пожал плечами:

– Это факт. А сейчас – Тенгри сени пастит…

– А это что?

Алтаец замолчал, словно подбирая наиболее корректный перевод фразы, и затем кивнул на экспозицию. Максим отвернулся, и в этот момент незнакомец наклонимся к нему и громко завопил и самое ухо: "ТЭРЬ!".

Максим шарахнулся в сторону и, отскочив на несколько шагов, повернулся к алтайцу, изумленно рассматривая его. А тот стоял, как ни в чем не бывало, продолжая увлеченно изучать стенд.

"Да он сумасшедший!". Внешний вид этого странного человека не соответствовал подобному определению, но его выходка Максима даже не насторожила, а откровенно испугала, и он решил, что будет лучше поскорее покинуть это, опустевшее вдруг, здание. Тем более что все залы он уже обошел, так что экскурсию вполне можно было считать законченной.

– Хочешь уйти? – спросил алтаец, не поворачивая головы, и Мак сим почувствовал, как необъяснимый страх опять потек по телу холодной волной.

 
«Точно, сумасшедший. Нужно сваливать отсюда!».
 

– Ну, допустим, – пробормотал он, растягивая слова, чтобы не вы-дать своего испуга. Алтаец улыбнулся:

– Тебе только кажется, что ты можешь уйти, Адучи. На самом деле идти тебе некуда. Я пришел за тобой. Только я могу вывести тебя отсюда. – Он повернулся к Коврову, который задохнулся от ужаса. За стеклянной поверхностью очков чернели бездонной пустотой два жутких зрачка. Это были глаза сумасшедшего, сомнений в этом боль-ше не оставалось. Максим судорожно вздохнул и сделал еще несколько шагов назад. Алтаец стоял перед ним, перегородив собой выход, безмолвный и страшный, с безумной улыбкой на темном лице. Нуж-но было что-то делать – либо попытаться прорваться вперед, минуя этого припадочного, либо… оставался еще один вариант, несколько нелепый, но в сложившейся ситуации наиболее предпочтительный.

Максим повернулся и быстро пошел ко второму выходу из зала, ведущему в другой, смежный с ним, зал. Оттуда можно будет подняться на второй этаж, а затем спуститься по лестнице и выйти на улицу. Но где гарантии, что этот страшный алтаец не перекроет ему и центральный вход? Тем более что, если он и в самом деле директор этого треклятого музея, просчитать намерение Коврова не составит для него большого труда. Но зачем ему все это? К тому же там все-таки люди: посетители, вахтеры, дежурные. Не будет же он ломать комедию перед своими подчиненными? Или, может, они уже при-выкли к подобному поведению своего шефа? Шизофрения… Максим осмотрелся. Чалы были пусты, посетителей уже не было, как, впрочем, и сотрудников музея, которые обязаны дежурить в помещениях до ухода последнею человека.

"Прямо сценарий фильма ужасов – жертва в пустом музее и мань-як-директор с секирой, взятой у одного из экспонатов". Это и в са-мом деле могло бы быть смешным, но в несколько иной ситуации. Сейчас Максим чувствовал, что происходит что-то очень страшное, очень важное и фундаментальное. Иго охватило чувство сродни тому, которое он испытал несколько дней назад в темном подъезде, схва-тившись с человеком, который хотел его убить. "Может, они из од-ной компании? Что им нужно от меня? Твари. Господи, что же это происходит со мной…". Максим стремительно шел по коридорам, автоматически подготавливая тело к возможному поединку. Перед его глазами стояли две картинки – перекошенное ненавистью, окро-вавленное лицо "злобного" и отрешенное лицо жуткого алтайца с парализующим волю взглядом. От такого взгляда не стыдно и убе-жать, хотя бегство от противника Максим всегда считал ниже своего достоинства. "Ты проиграл не тогда, когда упал на пол весь в крови. Ты проиграл тогда, когда повернулся к своему противнику спиной или встал перед ним на колени". Эти слова сэнсэя Володи бились в ушах призывным кличем. "Вернуться! Вернуться! Вернуться! Иди и дерись! Дерись!".

Максим остановился и, решительно развернувшись, пошел на-зад. "Действительно, что я, зайчик, что ли, бегать от всяких придур-ков? "Злобный" уже свою порцию получил, получит и этот. И не посмотрю, что он директор…".

"Директор" по-прежнему стоял на том же месте в той же позе, не-подвижный, словно элемент музейного интерьера. Максим реши-тельно двинулся вперед, чувствуя, как мелкая противная дрожь ре-зонирует на мышцах ног. А ведь "злобный" был куда более опасным противником: чуть выше ростом, чем этот худощавый алтаец, и го-раздо более плотного телосложения. Но не было у него таких жутких глаз… Когда до "директора" осталось всего несколько шагов, тот раз-вел в стороны руки, то ли показывая, что не хочет драться, то ли желая обнять вернувшегося. Максим перешел в атакующую стойку, но тут алтаец вдруг снова издан свой истошный вопль, на это раз гораздо громче первого: "Тэрь! Тэрь! Арк нхаш!!!". И столько безу-мия было в этом крике, именно безумия, и так контрастно прозвучал он в тишине этого здания, что Максим, дрогнув, замер, словно на-ткнувшись на невидимую стену и, не выдержан, бросился прочь, к другому выходу.

 
«Где же люди? Где? Где все? Что же это, а?».
Ковров в два прыжка преодолел зал с экспонатами партизанского движения и оказался у лестницы, ведущей на второй этаж. В это время в музее погас свет. Максим сжался от ужаса и замер, вслушиваясь в окружавшую его теперь со всех сторон тьму.
«Он же меня специально сюда загнал, – мелькнула вдруг внезапная мысль, – гадина, он же все это подстроил…». Ситуация прини-мала по-настоящему серьезный оборот. Отсюда было всего два пути: обратно в зал, где ждал его этот благообразный монстр, и на второй этаж, где притаились неподвижные мумии животных с оскаленны-ми мордами. Нужно было стремительно выбирать, какой предпо-честь, потому что если продолжать торчать здесь, то его запросто могут запереть на ночь. И неизвестно еще, что задумал этот безумец, и вообще, может быть, он здесь не один.
Словно в подтверждение этих панических мыслей, сверху, из тем-ноты второго этажа, послышался тихий зловещий шепот: «Адучи-ии-ии…».
Максим закричал от неожиданности и ужаса, который душил его накидкой из тьмы:
 

– А-а-а… Иди! Давай, иди сюда, тварь!

–Иду-уу-у…

По лестнице действительно кто-то спускался вниз, неразличимый во мраке. Максим встал в стойку, но человек во тьме лишь рассмеялся, словно увидев это отчаянное движение в непроницаемой темноте:

– Хочешь сразиться со мной? Хорошо… хорошо… Аксаман тумангол…

Ковров почувствовал, что теряет сознание, и, сделав над собой уси-лие, из последних сил бросился в непроглядный мрак, прочь от нового преследователя, выставив перед собой руки с напряженными пальца-ми. Никого не встретив, он миновал злополучный зал с шаманскими принадлежностями и оказался у выхода. За столиком дежурного вах-тера сидела перепуганная женщина, напряженно разглядывая вскло-коченного посетителя.

– Ты что орешь, парень? Ты откуда взялся вообще? Музей уже закрыт. Ты пьяный, что ли?

Максим подошел к ней и произнес срывающимся голосом абсо-лютно нелепую фразу:

– А что это вы тут… без света сидите? – Он хотел сказать нечто со-всем иное, что он не пьяный, что они обесточивают помещения, даже не убедившись в отсутствии посетителей, хотел узнать, есть ли тут у них этакий благообразный директор с повадками сумасшедшего… Но все эти фразы застряли за нервным спазмом, сковавшим горло.

– Пошли вы все… Сволочи! – пробормотал Ковров и вышел из му-зея на улицу.

От свежего воздуха вдруг сильно закружилась голова, а из носа побежали двумя стремительными струйками капельки крови, падая на рубашку и брюки, расплываясь тут же алыми бесформенны ми пятнами. Чертыхнувшись, Максим запрокинул голову, уставившись бессмысленным взглядом в темно-синее небо, на котором уже высыпали мерцающие искорки далеких звезд. Кровь остановилась, но на смену ей где-то внутри родилось неприятное томительное чувство, быстро распространяющееся по желудку.

"Этого еще только не хватало", – подумал Максим и сделал не-сколько глотательных движений, сдерживая рвоту и сплевывая горь-кую слюну.

Серый асфальт, на котором он стоял, вдруг вздыбился, поднялся и, сделав акробатический кульбит, со всей силы ударил ему в лицо. Глубокий обморок растворил в себе все переживания и впечатления этого злополучного дня.

 
* * *
«Самое страшное из того, что я пережил в те дни, было именно ощущение безысходности, чувство того, что жизнь подходит к кон-цу, еще, фактически, не успев начаться. А все окружающие меня люди упорно не хотели замечать происходящего со мной. И не было никого, кто бы мог выслушать меня без ироничной улыбки. Я чувствовал, что финал где-то уже совсем близко, я напряженно всматривался в лица прохожих, постоянно ожидая нападения, я молился перед сном, умоляя Бога избавить меня от Наваждении, я перестал выходить из дома. Все вокруг обернулось» против меня, и я чувствовал, что если не погибну в ближайшее время, то непременно превращусь в злобного загнанного зверя, готового растерзать все и вся. Злоба на равнодушие людей переполняла меня до отказа. Иногда я ловил себя на мысли что это не мои ощущения. Что кто-то чужой, ловко маскирующийся под мои размышления, заставлял меня бояться и ненавидеть. Но я ничего не мог поделать, ни с этими ощущениями, ни с тем, что происходило вокруг меня. Я ждал… Ждал непонятно чего, но грядущего неизбежно. Я тренировался на износ. На тренировке в зале, дома, по шесть-во-семь часов в день, истязая себя с яростью обреченного, хотя прекрасно понимал, что ни джиу-джитсу, ни карате не смогут мне помочь в моем столкновении с Неизвестностью. Зубодробительные навыки, действенные в этом мире, теряли свою значимость в иллюзорном про-странстве, сотканном из грез. Сны угрожали поглотить мою душу, но самое ужасное было в том, что Наваждения вырвались за границы снов, проникая в этот мир, в котором я, хотя бы в дневные часы, чувствовал себя в относительной безопасности. Теперь я уже не мог расслабиться ни на секунду, я на самом деле был обречен".
 
 
Максим лежал на диване и, слушая умиротворяющий шелест ли-ствы, проникающий сквозь открытую балконную дверь, размышлял.
«Сны. Сны. Сны. Причиной моего последнего обморока были не сны, а вполне реальный сумасшедший придурок в дорогущем цивильном костюме. И к тому же их было несколько, как минимум двое. Этот голос из темноты… Он напугал его даже больше, чем безумный псевдодиректор. Откуда они взялись? „Злобный“… Что это, случай-ное стечение обстоятельств? Маловероятно. И дернуло же его су-нуться в этот треклятый музей. Что-то там определенно нечисто, в этом музее. Вообще, странно все…».
Максим уже второй день пытался вспомнить все обстоятельства той жуткой встречи с незнакомцем, но не мог! Все воспоминания ускользали, словно был нарушен фокус, делающий их четкими и последовательными.
«А может, это все было очередным Наваждением, сном, иллюзи-ей? Вполне возможно, что я скоро действительно начну путать, где сон, а где явь. Да нет! Какой там сон, на „скорой“ меня увезли в больницу именно от музея. Нет, нет. Все было на самом деле. Нужно только собраться, сосредоточиться и понять…».
Тягучую нереальность происходящего, вот что ощущал он тогда. Это ощущение и делало происшествие очень похожим на Наважде-ние. Но в чем тогда причина этой «нереальности», что послужило отправной точкой, включающей это странное состояние? Вот! Если установить момент вхождения в «Наваждение наяву», тогда можно будет установить и причину, повлекшую это безумие. Так, что мо-жет выступить в роли подобного катализатора? Страх? Шок от кон-трастных действий этого типа – псевдодиректора: солидный костюм и аномалии поведения, тишина музея и истошные крики, наличие в здании персонала и манипуляции со светом – все это в совокупнос-ти, вероятно, и породило двойственность восприятия, характерную для людей, принявших наркотик. Иллюзорный мир накладывается на опостылевшую действительность и получается завораживающий симбиоз впечатлений, который получает только человек, которому безраздельно и принадлежит этот двойственный мир, пока в крови циркулирует наркотик. Время для него останавливается и… Стоп! Стоп, стоп, стоп. Время останавливается. Мир вокруг становится другим, более медленным. Вот оно! Максим почувствовал ирреаль-ность восприятия, когда обратил внимание на часы. Значит, это слу-чилось несколько раньше, чем встреча с алтайцем. Но что могло вве-сти его в это одуряющее состояние?
«…пока наркотик циркулирует в крови». Этот вариант объяснял все: и нереальность происходящего, и обостренное восприятие, и этот полный «отруб» в довершении ко всему. И этот вопрос был задан вахтершей не случайно: «Парень, ты что орешь? Ты пьяный, что ли?».
«Пьяный»! Его «штормило» из стороны в сторону, как он думал, от нервного перевозбуждения. А невнятная речь, а сухость во рту, а спазм в горле, кровотечение, потеря сознания…
Вся эта кутерьма со временем началась, когда он закончил изу-чать «Товары из Монголии», значит…
ЗАПАХ!!! Терпкий аромат, принятый Ковровым за духи призрач-ной посетительницы, силуэт которой мелькнул в отражении стелла-жа. Он больше напоминал какой-то газ или что-то в этом роде, точ-но! Это действительно все объясняло. Кому только понадобилось это, вот в чем вопрос? Кому нужно было травить его газом, а затем пугать до обморока? Кто они, эти люди, и что им нужно от него? И самое главное: связан ли этот инцидент с нападением «злобного» и с ночными «выворотами» или это просто совпадение? Статистичес-кая флуктуация?
От возбуждения Максим встал с дивана и. пройдясь по комнате, вышел на балкон. Ответы на эти вопросы необходимо было найти в самое ближайшее время, иначе…
Максим выгнулся, испытывая мучительно болезненный спазм, скрутивший все тело острой болью, и вместе с одеялом рухнул с кро-вати на пол, забившись в судорогах. На этот раз он все-гаки закри-чал, не в силах терпеть эту адскую пытку. И тут же услышал сквозь ватную пелену, заложившую уши, тревожный голос бабушки из со-седней комнаты:
 

– Максим, что с тобой?