Текст книги "Конец войны (СИ)"

Автор книги: Андрей Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Ш-ш-ш-у-у-х-х, – с шипением взлетела очередная ракета. Судя по громкости звука, где-то совсем рядом с нами. Я с любопытством задрал голову, но сильная пятерня Семёна тут же придавила её вниз. В последний момент я едва успел вывернуть шею, чтобы не ткнуться носом в мокрую вонючую жижу. Ракета вспыхнула прямо над нами, окрасив всё бледным мертвецким светом. Всё, в том числе и растерзанные разлагающиеся трупы – источник вони. В полуметре, таращась в небо пустыми глазницами, лежал распухший, почерневший труп красноармейца. Ног у него не было, вся нижняя часть тела – сплошное чёрное месиво из лохмотьев одежды и внутренностей. Увиденное окрасило тяжёлый дух дополнительными красками, и я едва справился с тошнотой. Спокойно смотреть на это я не мог, а поскольку Семён по-прежнему прижимал мою голову к земле, пришлось просто закрыть глаза. Спасительная темнота вновь накрыла меня. Впрочем, толку от этого было мало. Бледно сиреневое в чёрных пятнах лицо мертвеца по-прежнему стояло перед глазами. Я вдруг представил себя на его месте. Липкий, противный страх овладел мной. Господи, зачем я здесь!? Я не хочу так! Я жить хочу! Крупная дрожь пробежала по всему телу, меня буквально затрясло. Когда ракета погасла, Семен отпустил мою голову и я, наконец, смог отвернуться от ужасного зрелища. Видимо почувствовав моё состояние, Семен первым нарушил собственный запрет на разговоры:

– Да, не повезло парням, неделю назад мы в атаку пошли, так немец нас миномётами встретил. Мы залегли, а тут и авиация подоспела. Ребят как раз бомбой и накрыло.

– Они что же, так и останутся тут лежать.

– Ну почему, прорвём оборону, их и похоронят. Эх, писатель, тебе бы сюда зимой приехать, вот где страх-то был. Трупы вдоль дороги штабелями складывали. Хоронить было некогда, да и некуда: замёрзло всё. Кучи из тел в человеческий рост, как на дрожжах росли. Поначалу жутко было, конечно, а потом ничего, привыкли. Девчонки связистки за ними себе сортир устроили. Всё шутили: пойдем, мол, мертвяков проведаем, не разбежались ли. Пополнение приходило, так у куч этих как на вещевом складе отоваривались, кто шинельку получше присмотрит, кто – сапоги. В обмотках-то зимой не повоюешь. А с обмундированием в эту зиму совсем хреново было. Иные сапоги по пять хозяев за зиму меняли. Вот так вот, брат. Да-а-а. Об этом в газетах не пишут?

– Такие истории мало способствуют поднятию боевого духа. Об этом будут писать потом, уже после победы.

– Вот тут ты брат прав. Боевой дух нам сейчас ой как нужен.

– Скажи, Семён, а вот если бы ты, например, узнал, что завтра погибнешь? Что бы ты сделал? – слова сорвались с губ сами собой, я их кажется, даже обдумать не успел, по крайней мере, вопль Хроника: «Что ты делаешь!!!» опоздал. Слова были произнесены. Отступать было некуда.

– О чём это ты? – удивился Семён.

– Ну, например, если бы кто-то тебе сказал, что завтра ты погибнешь. И это не просто слова, а абсолютно точная информация.

– Это кто же такое может сказать? Цыганка что ли?

– Да не важно, кто! Важно, что информация абсолютно точная: «Завтра, когда пойдёшь в атаку, ты погибнешь»!

– Ну, что же, значит судьба. На войне, если ты не знаешь, иногда убивают.

– Что значит судьба! – я почти кричал, правда, шёпотом. – Судьба – это когда ты ни о чём не догадываешься, и всё само собой происходит. А тут ты всё наперёд знаешь и можешь хоть что-то предпринять.

– Да что же тут предпримешь?

– Ну, я не знаю... скажи, что заболел, например.

– Да ты что, парень, – Семён даже засмеялся беззвучно. – Товарищ капитан, можно я завтра в школу не пойду, у меня голова болит, – лицо Семёна вдруг стало серьезным, – это даже не смешно. За такие слова и под трибунал можно попасть. И потом, что же получается, если я от смерти спрячусь, она кого-нибудь другого найдёт. Эта стерва свой урожай так и так снимет. Значит, вместо меня мой товарищ погибнуть должен? Не-е-ет, парень, это не по мне.

– Но...

– Тихо, кажется, наши возвращаются.

***

Комбат выслушал доклад Семёна, кивнул удовлетворённо и обыденно как то:

– Спасибо, ребята, отдыхайте, – и ушёл в землянку.

– Ну, что, брат, – Семён хлопнул меня по плечу, – сходил на задание? Как впечатления?

– Сходу и не скажешь. Тут подумать надо, переварить.

– Тогда пошли отдыхать. Сон до обеда мы с тобой вполне заслужили.

Мне выделили топчан в командирской землянке, на который я тут же с удовольствием и повалился. Однако сразу заснуть не удалось.

– Глеб, тут такое дело..., у меня просьба к тебе будет... – Семён замялся, словно раздумывая, и, наконец, продолжил: – Я тут немного денег скопил, хотел семье отправить. Полевая почта, сам понимаешь, работает неспешно, а тебе из Москвы перевод послать проще будет. Поможешь?

– Не вопрос.

– ..?

– Ну в смысле, помогу конечно.

– Спасибо. Вот держи, – Семён протянул мне деньги и небольшую почтовую карточку. Сердце вновь накрыло щемящей волной. Эту карточку я не раз держал в руках и раньше. Это была последняя весточка с фронта, которая бережно хранится в семейном архиве. Надпись на ней уже практически выцвела, но с помощью компьютера я смог восстановить текст, который помню наизусть: «Здравствуй, дорогой друг Мурочка. Здравствуйте, мои орлята Игорь и Алик. Живу я по-прежнему, скучаю по вас, мои родные, но скоро придёт время, и мы снова будем вместе. Дорогой друг, от тебя что-то я не получаю давно писем. Это меня сильно волнует. Я убедительно тебя прошу, как можно чаще писать, ведь у тебя время всё же можно больше выкроить. И ты однажды была умницей – писала чаще, а сейчас снова бастуешь. Посылаю тебе 350 рублей. В том месяце отослал тебе 1000 рублей. На днях приедет в Училище один наш младший командир. С ним я посылаю тебе немного табаку, ты говорила, что хочешь курить. Ну а пока до свидания. Целую тебя крепко, крепко. Пиши, Мурочка. Сеня».

Я держал знакомую с детства карточку, стопку денег и совершенно не представлял, что делать дальше.

– Ты что творишь!? – Хроник, мягко говоря, был не доволен. – Какой перевод, какие деньги? Тебе через пару часов уходить из этого времени, а ты на себя обязательства берёшь!

– Успокойся ты, я эту карточку помню, значит, бабушка её всё-таки получила, значит, я что-то придумаю, или ты подскажешь, ты ведь у нас специалист по всякой хронохрени.

– Грубейшее нарушение регламента.

– Да пойми, ты, зануда, не могу я человеку отказать, если знаю, что он завтра погибнет.

– Не завтра, а сегодня.

– Точно, блин, сегодня, тогда тем более, – я перелистал купюры: пятнадцать зеленоватых червонцев, подозрительно похожих на доллары, с Лениным вместо президента, пять купюр по три червонца с тем же рисунком, только алого цвета и десять пятёрок с лётчиком в кожанке и шлеме на фоне самолёта. Итого триста пятьдесят советских рублей образца 1937 года.

– Не волнуйся, Семён, – я окончательно утвердился в своём решении, – переправлю твоё послание в лучшем виде.

– Ну и славно. Тогда отбой.

– Есть отбой, товарищ старший лейтенант.

***

Земля вздрогнула, меня сбросило с нар на пол. Сверху за шиворот сыпануло земли. Вокруг тьма кромешная. Надо выбираться, благо спать лёг не раздеваясь, думал, не засну, полежу, подумаю, а видишь вот, сморило. Землю под ногами тряхнуло ещё раз, но уже не так сильно. Сколько же я проспал? Час, два, десять?

– Один час сорок шесть минут, – тут же выдал справку Хроник.

– Какая точность, – проворчал я под нос и, выдернув полевую сумку с Хроником из-под подушки, рванул в сторону двери, едва светящейся щелями сквозь пелену пыли.

Не успел выскочить наружу, как тут же получил увесистый тычок в спину:

– Падай, не отсвечивай, – рядом со мной плюхнулся боец, – вон они, на второй круг заходят.

В небе закладывала вираж группа из пяти самолётов. Ещё одна пятёрка висела высоко над нами. Видимо, истребители, прикрывающие работу штурмовиков. Я опустил взгляд к земле и, повертев головой, нашёл Семёна. Тот расположился в свежей воронке, метрах в пятидесяти от нас.

– Глеб, – махнул он мне рукой, беги сюда.

Совершив короткий рывок, я кубарем скатился на дно воронки. Втянул, переводя дух, воздух полной грудью и зашёлся в кашле. Лёгкие заполнились едким дымом от недогоревшего тола.

– Это окись азота, – протянул мне руку Семён, – штука ядовитая, хорошо, что тяжелее воздуха. Выбирайся наверх, здесь дышать легче, – он посмотрел вверх и добавил, – сейчас начнётся.

– Ты прямо как в театре, – проворчал я, справившись наконец с кашлем, – лучшие места занял. Веришь, что снаряд два раза в одну воронку не попадает.

– Верю. На войне человек хоть во что-то, но верить должен. Без веры никак. Смотри.

Группа фронтовых пикирующих бомбардировщиков Ю-88 закончила разворот, и теперь они один за другим, сваливаясь на крыло, стремительно понеслись к земле, оглашая пространство рёвом и воем. От первого самолёта одна за другой стали отделяться маленькие чёрные точки. Бомбы.

– Передовую накрыли, – пробормотал Семён.

– Откуда знаешь?

– Передний край от нас в полукилометре. А немец бомбы сбросил, не долетев до него ещё метров сто – сто пятьдесят. Значит, как раз на первую линию и свалит. А вот те бомбы, что за передовой от самолёта отделятся, те, считай, наши.

Последние слова Семёна утонули в грохоте взрывов. Земля вздрогнула, болотистая почва ухнула и подалась всей массой, как живой организм. Впереди перед нами один за другим стали вырастать чёрные фонтаны земли и болотной жижи.

– Хроник, мысленно обратился я к компьютеру, – ты сможешь вычислить нашу бомбу.

– Да, если ты будешь контролировать момент её сброса.

– Хорошо, постараюсь не упустить ни одного самолёта. Ты только дай знать, когда наша будет.

Рванула недалеко, метрах в двадцати от нас. Стенки воронки вздрогнули, подались, казалось, сразу во все стороны, словно не из земли и корней были слеплены, а из живого дрожащего пудинга.

– Сейчас засыплет, – мелькнула паническая мысль. Даже дёрнулся было из воронки, но Хроник остановил:

– Это не ваша, не отвлекайся.

Впервые холодная рассудительность компьютера не вызвала раздражения, а наоборот успокоила.

– Вот он, паскуда, – Семён зло оскалился, глядя в небо – мало ему вчерашнего, опять притащился.

Я проследил его взгляд. С солнечной стороны к нам стремительно приближался фашистский истребитель. По отсутствию винтов и характерному рёву мотора я без особого труда узнал турбореактивный истребитель. Только вот откуда он здесь взялся? В войсках, если я не ошибаюсь, первые МЕ-262 появятся только в сорок третьем и то, не в качестве истребителя, а исключительно как скоростной бомбардировщик. Только в сорок четвёртом, после того, как командующим штаба люфтваффе был назначен генерал-лейтенант Вернер Крейпе, ему вместе с командующим истребительной авиацией, прославленным асом генералом Галландом удалось убедить Гитлера, что МЕ-262 необходимо использовать именно как истребитель в структуре ПВО Рейха. Так что откуда он тут взялся в сорок втором году, было не понятно. Впрочем, времени подумать об этом у меня не было, мессер пикировал, и казалось, прямо на нас с Семёном. «Гостя» заметили не только мы. Со всех сторон в сторону мессера раздалась стрельба. Палили из всего, что было под рукой. Автоматы, трёхлинейки – всё шло вход. Толку от этой пальбы было мало, люди просто вымещали зло за вчерашнее. Справа от нас гулко забухало. Комбат, упершись спиной в ствол обломанного дерева, держал в руках пулемёт Дегтярёва и садил в небо одной сплошной длинной очередью. Я повернулся к самолёту. То ли от стресса, то ли от страха, но мне показалось, что зрение моё из человечьего вдруг превратилось в орлиное. Угол обзора снизился до минимума, включился zoom. Я явственно видел за стеклом кабины лётчика, его лицо, его наглую жестокую ухмылку. Казалось, он тоже видел меня, летел прямо на меня и смотрел мне прямо в глаза. Я сморгнул, наваждение прошло. Самолёт летел низко, прямо над позициями. Из-под крыла отделилась россыпь чёрных горошин.

– Вот она,– раздалось в голове, – ваша. Шесть секунд.

Что можно успеть за шесть секунд? Сердце успевает шесть раз качнуть кровь по венам, влюблённый успевает сказать любимой заветные слова. Я успел схватить Семёна за плечо и крикнуть:

– Уходим отсюда, срочно!

Выбраться из воронки не удалось. Во-первых, шесть секунд это чертовски мало, во-вторых, Семён навалился на меня сверху:

– Куда ты, дурак! Жить надоело!?

Это было последнее, что я услышал. Дальше был сильный, очень близкий взрыв. Он ударил сзади, в затылок. Мне показалось, что тонна земли обрушилась на меня. Все произошло настолько быстро, что я не успел ни рот закрыть, ни зажмуриться. Так и впечатался в землю с открытым ртом и глазами.

***

Из мемуаров генерала люфтваффе,

кавалера Рыцарского креста

с золотыми дубовыми листьями,

с мечами и бриллиантами

Генриха Эйлера.

"Утром следующего дня получили боевую задачу: сопровождать группу Ю-88. Разведка сообщила, что противник готовит наступление. Поступил приказ произвести упреждающий удар по передовым позициям русских.

– Барон, не хотите размяться? Вылетаем через сорок минут сопровождать пятёрку Юнкерсов.

– Почему бы нет, господин майор, – барон был в весьма благостном настроении, – тем более что программу полётов никто не отменял. Какой квадрат?

– Да как раз там, Отто, где вы вчера бенефис устраивали.

– Отлично. Я с вашего позволения, господин майор, присоединюсь к вам попозже. С моей скоростью это труда не составит....

Ю-88 пошли на второй заход, когда справа от нас со стороны солнца появился самолёт барона. Покачав приветственно крыльями, барон пронесся мимо и спикировал вниз.

– Поглядим, как там поживают мои вчерашние знакомые?

Его самолёт прошёл над позициями русских, сбросил первую партию бомб и резко взмыл вверх. Даже с нашего эшелона была видна ожесточённая стрельба, которой русские встретили барона. Огонь вёлся из обычного стрелкового оружия. Зенитные батареи размещались ближе к передовой и были заняты бомбардировщиками, так что стрельба, видимо, барона совсем не беспокоила. Я ожидал, что он опишет круг и вновь пойдёт в атаку со своей излюбленной позиции. Однако в этот раз барон изменил себе и зашёл на позиции русских с запада. Это была ошибка. Теперь его самолёт был виден как на ладони и русские могли прицелиться лучше, а об убойной силе их трёхлинейки мы уже тогда были наслышаны.

Я вдруг увидел, как из правого крыла самолёта барона повалил дым. Машина клюнула носом, завалился на крыло и, вращаясь вдоль оси, устремился к земле. Времени выпрыгнуть с парашютом у барона ещё было, но, увы, он не смог этого сделать. Самолет рухнул в болото и взорвался.

Я бросил свою машину вниз, прошёл на бреющем над местом взрыва. Спасти барона я не мог, но хотя бы посмотреть, что с ним, должен был. Болото горело так, будто состояло не из воды и грязи, а из чистого авиационного керосина. Выжить в этом аду было невозможно.

Позже, когда горячка боя утихла, я смог спокойно проанализировать произошедшее, и понял, что барон сознательно увёл самолёт в самый центр непроходимых болот и возможно, даже привёл в действие устройство его ликвидации. Судя по взрыву, это было весьма вероятно. Барон до конца выполнил свой долг и сделал всё, чтобы новая секретная машина врагу не досталась. Я составил подробнейший отчёт и ходатайствовал перед командованием о награждении барона Отто фон Визе Рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, посмертно..."

***

"Сов. секретно.

Зам. наркома Внутренних Дел Союза ССР

комиссару госбезопасности 2 ранга

товарищу АБАКУМОВУ

2 сентября 1942 года в 6 часов 53 минуты в районе деревни Апраксин городок Мгинского района Ленинградской области в ходе воздушной атаки был сбит немецкий истребитель неизвестной модификации. Со слов очевидцев, самолёт обладал скоростью и маневренностью, превосходящими как наши самолёты, так и известные на сегодняшний день модели противника. Самолёт рухнул в центральной части болота в полутора километрах на северо-запад от деревни. Данный участок болот представляет собой обширную непроходимую трясину, поэтому снаряжённый взвод НКВД с приданным ему взводом сапёров сумел пробиться к месту падения самолёта только 4 сентября. Место падения сильно обгорело в результате пожара, возникшего от возгорания разлившегося при падении самолёта топлива. В результате взрыва самолёт был полностью разрушен. Часть останков самолёта ушло в трясину, оставшаяся на поверхности сильно деформирована взрывом и пожаром. Характер деформации говорит о том, что либо на борту самолета находились взрывчатые вещества неизвестной нам системы, либо о том, что двигатели, используемые на данной модели, работали на неизвестном нам топливе. Все собранные на месте падения самолёта объекты, а также образцы воды, грунта и воздуха направлены в Москву спецконвоем. Тело пилота обнаружено не было. Вероятность того, что пилот погиб, считаю весьма высокой.

Начальник Особого Отдела НКВД

Волховского фронта

майор госбезопасности Мельников".

***

Я пришёл в себя от боли. Боль была внутри меня, боль была вокруг меня, боль была всюду.

– Не открывай глаза, – сквозь вязкую пелену прорвался голос Хроника.

– Что со мной?

– У тебя тяжелейшая контузия, осложнённая действием времени. Впрочем, тут я не совсем уверен. Согласно теории Хронополей, ты находишься в этом времени непозволительно долго и давно уже должен исчезнуть.

– Какое сегодня число?

– Шестое сентября.

– Четыре дня!? А ты говорил день – полтора от силы.

– Это-то и странно. Но для более детального анализа у меня недостаточно данных, и при желании с этим можно будет разобраться позже.

– А где Семён?

– До вчерашнего дня он лежал где-то рядом, но вчера умер, не приходя в сознание. Вчера же и был похоронен.

– Откуда ты всё это знаешь, если я был без сознания?

– Слух у тебя восстановился уже на следующий день после того, как вас сюда доставили. А всё, что слышишь ты, слышу я. Про Семёна я слышал разговоры врачей. Но не это главное, главное, что я слышал, когда ты бредил.

– И что такого я говорил, интересно?

– Много чего, много. Деда звал, всё предупредить его хотел.

– Не страшно, мало ли какого я деда звал.

– Меня звал.

– В смысле!?

– Хроник, кричал, Хроник, выходи на связь.

– Бли-и-ин.

– Вот, вот. А ещё мобилу искал, чтобы МЧС вызвать. Эти два момента очень заинтересовали местного особиста. Он никак дождаться не может, когда ты очнёшься. Хочет допросить тебя и лично в Москву препроводить. Наверное, на орден рассчитывает и повышение по службе.

– И что же делать теперь?

– Глаза не открывай, побудь ещё немного в «коме» и поменьше шевелись. Авось, ещё пару часов выиграем. Я пока тебя подпитаю, попробую восстановление ускорить.

– Как это?

– Через модем. Буду посылать в определённые области твоего мозга микроимпульсы нужной частоты. Они активизируют процессы регенерации, что приведёт к улучшению твоего самочувствия.

– А пока я тут четыре дня валялся, ты свои процедуры чего не проводил?

– Мозг твой был заблокирован практически полностью. Только слуховые каналы работали.

– Ну хорошо, а сам-то ты где?

– Судя по качеству связи, полевая сумка где-то рядом, в тумбочке или на кровати висит.

– А чего же её нквдешник не забрал?

– А ты вот глаза открой, он придёт, сам у него и спросишь?

– Лучше не надо.

– Вот и я о том же. Не забрал, и слава богу.

– Ты что, Хроник, в бога веришь!?

– Я электронное устройство. Я не могу верить или не верить. Просто использовал общепринятое разговорное выражение. В твоём времени, кстати, тоже не все, кто использует подобное выражение, люди верующие.

– Ладно, не ворчи.

– Я и не ворчу, а ты лежи смирно и не дергайся.

А я и не дергался, и не только потому, что боялся особиста, а ещё и не мог просто. Тело болело так, словно по нему дорожным катком проехали. Ни одной целой косточки, ни одной целой мышцы.

– Ничего, сейчас легче будет, – Хроник опять прочитал мои мысли, – никаких переломов, никаких разрывов и повреждений. Вся твоя боль – в твоей голове. Лежи спокойно, отдыхай. Раз уж время тебя до сих пор не убило, лишние полчаса здесь погоды не испортят.

Я прислушался к совету Хроника и постарался расслабиться, ни о чем не думать и погрузиться в тишину и покой. Если с покоем всё обстояло более или менее нормально, то вот с тишиной получалось всё не так однозначно.

Военный госпиталь жил своей жизнью. Чем дольше я лежал, тем больше звуков различал вокруг себя. Вот кто-то едва слышно зовёт сестричку: пить просит, а вот где-то застонал раненый, застонал не громко, деликатно даже. Человеку больно ужасно, а он стонать стесняется, товарищей беспокоить не хочет. А где-то справа раздаётся здоровый, жизнерадостный храп: такого стоном не разбудишь. То ли парень на поправку пошёл, то ли ранение не очень серьёзное.

А ещё был запах: сложный, густо замешанный на лекарствах и мужском поте. Были там ещё какие-то вкрапления, но я не настолько хорошо в них разобрался, чтобы раскладывать всё по полочкам.

Прошло минут двадцать, может больше, может меньше, сложно следить за временем, когда лежишь с закрытыми глазами и ничего не делаешь. Кажется, что ход времени замедляется, почти останавливается, жизнь замирает.

– Ну как он там, товарищ военврач, – голос негромкий, заботливый. Так мог бы разговаривать какой-нибудь старый сельский учитель, навещающий своего заболевшего ученика, – в себя не пришёл?

– Это особист. – тут же вставил комментарий Хроник, – не шевелись.

– Никак нет, товарищ капитан, и неизвестно когда придёт. Кома, молодой человек, штука малоизученная.

-А это твой врач.

– Ну-ну, вы уж, Михал Михалыч, не сочтите за труд, сообщите, когда корреспондент в себя придёт.

– Всенепременно, товарищ капитан, если очнётся, сразу же за вами пошлю.

– Не если, а когда. Надо верить в лучшее, Михал Михалыч, пессимизм с вашей-то профессией, мягко говоря, не полезен.

– Это не пессимизм, молодой человек, это профессиональный цинизм. Лучше приятно удивиться, чем горько разочароваться.

– А вот тут я с вами солидарен. И наши с вами позиции в этом вопросе весьма схожи.

Капитан, вероятно, ушёл, потому что доктор после небольшой паузы, заполненной сопением и неразборчивым ворчанием под нос, вдруг тихо, но отчётливо произнёс:

– С-с-сучий потрох. Не приведи бог с тобой на схожих позициях оказаться.

Что-то мне после этих слов совсем расхотелось встречаться с капитаном. Доктор положил мне ладонь на лоб, взял руку за запястье, посчитал пульс, удовлетворённо хмыкнул и удалился.

– Он раскусил тебя.

– С чего взял?

– Во-первых, с тех пор, как ты пришёл в себя, температура твоего тела повысилась, во-вторых, твой пульс ясно говорит о том, что ты всё слышал, всё понял, и теперь лежишь и пытаешься обмануть старого мудрого доктора.

– И что ты предлагаешь?

– Нужно уходить. Причём, чем быстрее, тем лучше. Доктор, конечно, старый и мудрый, но покрывать тебя не станет. Связываться с НКВД желающих мало.

– Предлагаешь вот так вот в наглую встать и уйти?

– Ну для начала неплохо бы осмотреться. Давай приходи в себя, пока тихо вокруг.

Я осторожно приоткрыл глаза. Огляделся сквозь дрожащие ресницы. Вокруг царил сумрак, но скудного света вполне хватило, чтобы увидеть мягкие стены из белых простыней, дуги металлической кровати, табурет со всем моим обмундированием, аккуратно постиранным, выглаженным и сложенным классической армейской стопочкой, тумбочку справа от головы и полевую сумку на ней. Всё моё со мной. Это хорошо. И то, что палаты отдельной удостоился, это тоже хорошо.

– А где дед лежал?

– Где-то рядом. Я разговоры врачей слышал.

– И что они говорили?

– Слепое осколочное ранение в голову. Состояние тяжёлого шока. Вкололи морфий, прописали покой, но он в сознание так и не пришёл. Вчера был передан товарищам из батальона для погребения.

– Значит, мы должны вернуться в батальон и узнать, где его похоронили.

– Это невозможно. Тебя тут же схватят и сдадут в НКВД.

– И всё-таки я должен. Не могу уйти, не узнав где его могила.

Я решительно поднялся и едва сдержал стон. Мощный заряд боли, о которой я как-то совсем забыл, взорвался в моей голове. Палата закачалась, в глазах поплыли оранжевые круги, и басовито забил большой церковный колокол. Я сел, глубоко втянув голову в плечи, посидел так какое-то время, словно в русской бане на полке после того, как ретивый банщик поддал пар, немного пришёл в себя и медленно, скупясь на движения, оделся. Присел на табурет, чтобы собраться с силами для последнего решительного броска вон из лазарета.

– Катя, Маша, – раздалось вдруг с улицы, – выносите раненых, машина пришла, будем в тыл отправлять.

Условная тишина тут же наполнилась всевозможными звуками и суетой. Отлично! Мне повезло. Хочешь в суете остаться незамеченным, будь в центре этой самой суеты. Улучив момент, я вместе с каким-то бойцом подхватил носилки с раненым и понёс их на выход, к машине.

***

Медсанбат остался позади, я шёл лесом вдоль дороги, прислушиваясь, не зазвучит ли поблизости мотор, с тем, чтобы сразу спрятаться в кустах. Движение было весьма активным, по дороге в обе стороны то и дело проезжали машины, так что я больше отсиживался в кустах, чем продвигался вперёд. Куда конкретно нужно идти, я понятия не имел, поэтому тупо шёл, справедливо решив: дорога куда-нибудь да выведет. Сейчас главное подальше от медицины и особиста убраться. О том, что он вполне может поджидать меня и впереди, я старался не думать. Где-то вдалеке грохотали пушки, а значит, там передовая, и направление я выбрал верное.

***

Часа через три я вышел к развилке, показавшейся мне знакомой.

– Налево через полтора километра место твоей высадки в этом времени, через три километра триста метров направо – штаб армии, – поспешил подтвердить мою догадку Хроник.

– Значит нам направо.

– Вольному – воля, но я бы не советовал.

Я оставил уже привычное ворчание Хроника без внимания и повернул направо.

До штаба, по моим подсчётам, оставалось не больше километра, когда я услышал неподалёку журчанье ручья. Перед появленьем в штабе нужно было привести себя в порядок, и ручей пришёлся как нельзя кстати. Я свернул на шум и вскоре различил едва приметную тропку, ведущую как раз в сторону ручья. Тропка резко ушла вниз, пара уступов – и передо мной даже не ручей, а небольшая речушка весело журчит, играя солнечными бликами. И такая невероятная умиротворенность вокруг, словно и нет никакой войны, словно вернулся я в своё безмятежное время, и всё, что было со мной в последние дни, всего лишь страшный затянувшийся сон.

Берег речушки оказался вполне обжитым. Утоптанная трава и небольшие деревянные мостки говорили сами за себя. Я разделся и аккуратно, стараясь не шуметь, вошёл в воду. Речка неглубокая и весьма прохладная. То ли быстрое течение не давало воде прогреться, то ли сентябрь не лучшее время для купания, но первые минуты наслаждения водой и мытьем быстро прошли, и я начал стремительно замерзать. Поэтому обратно на берег я выбирался с тем же удовольствием, что и несколько минут назад, когда лез в воду. Обтеревшись нательной рубахой, я надел галифе, сапоги и тут услышал за спиной быстрые лёгкие шаги. На берег вышла давешняя связистка, Зиночка Кукушкина. Девушка явно не ожидала здесь никого увидеть, поэтому испугано ойкнула и замерла, широко раскрыв глаза.

– Здравствуйте, Зиночка, – пришёл я ей на помощь, – я военкор газеты «Боевое знамя», лейтенант Звягинцев. Вы ещё меня к сапёрам провожали, помните?

– Здравствуйте, товарищ лейтенант, конечно, помню, – Зиночка наконец вышла из ступора и улыбнулась, – только вы ведь в госпитале лежите без сознания.

– Да вот, очнулся, немного в себя пришёл да и отпросился. Чего зря койку занимать. У меня ведь ни царапины. Так, голова немного болит. А сейчас вот искупался, так и голова, кажется, совсем прошла. А вы тоже купаться? Вода холодная.

– Ничего, я привычная. Да и постирать кое-что надо, – только сейчас заметил в её руках вещмешок. – Ну и слава богу, что всё для вас так хорошо закончилось. Мы ведь когда после налёта вас нашли, я очень испугалась, думала, не выживете. Да и нашли то, надо сказать, случайно. Воронку, где вы со старшим лейтенантом Стародубцевым были, практически полностью землёй завалило. Ваша рука только и торчала, да и та присыпана была. Ребята мимо проходили, а вы пальцами шевельнули, песок сошёл, рука и показалась. Вот вас со Стародубцевым и откопали. Старший лейтенант-то прямо на вас лежал, а в затылке рана, и кровь повсюду.

– На мне, говорите, и рана на затылке, – я вдруг снова ощутил пульсирующую боль в голове, – выходит он спас меня, и мой осколок на себя принял.

– Что?

– Семён закрыл меня своим телом и погиб. Он погиб из-за меня!

– Чушь, – Хроник попытался прервать зарождающуюся во мне истерику на корню.

– Если бы я не появился здесь, он бы не погиб! Чушь, говоришь? Никакая не чушь. Пока я изображал из себя героя, способного повелевать временем, он просто взял и прикрыл меня своим телом! Понимаешь! Если бы не я, он мог бы жить!!!

– Твой прадед погиб второго сентября сорок второго года.

– Не погиб, а пропал без вести.

– Это детали, не меняющие сути. Скорее всего, его именно в той воронке и завалило. Завалило так, что его никто не нашёл. А благодаря тебе, ты же слышал, что сказала связистка, его нашли, и теперь ты можешь узнать место его захоронения.

– Это предположения!!! А факт: то, что он прикрыл меня собой!!!

– Ты кричишь вслух.

– Что с вами, товарищ лейтенант? – голос Зиночки заставил меня вздрогнуть и вернул в реальность, – зря вы вините себя, товарищ Звягинцев, – на её лицо легла тень, – кому какая смерть суждена, нам знать не дано. Что случилось, то случилось, и себя в его смерти винить нельзя.

– Так то оно так, только не рвани я тогда из воронки, и не кинься Семён меня удерживать, глядишь, и не нашёл бы его голову тот осколок.

– Не тот, так другой мог бы найти. Что уж там человеку на роду написано, не нам судить и не нам перекраивать.

– Ну да, ну да.... А что с Семёном стало, Зиночка?

– Когда мы вас нашли, он ещё жив был, только, как и вы, без сознания. Вас обоих в госпиталь отправили. А вчера он умер, нам сообщили, мы тело забрали и похоронили, как положено.

– Похоронили, а где, проводить меня туда сможете?

– Нет, товарищ лейтенант, проводить не смогу, мне в наряд скоро, а вот нарисовать – пожалуйста, вы и сами легко найдёте, место приметное.

Я достал из полевой сумки блокнот, карандаш и Зиночка принялась рисовать.

– Это речка Назия, вот она, кстати, – Зиночка кивнула в сторону речки, где я только что купался, – вверх по течению, километрах в трёх отсюда, есть небольшой мостик, там дорога из Апраксина городка на Кривой ручей проходит. Возле этого мостика, на небольшом мыске мы старшего лейтенанта и схоронили. Место приметное, красивое, легко найдёте.