Текст книги "Конец войны (СИ)"

Автор книги: Андрей Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Я посмотрел на часы – 17:32. Оглянувшись на товарищей, я понял, что жест мой не остался не замеченным.

– Пижон, – повторил я свою мысль вслух. Барон не успел ещё сойти на землю, а уже расположил к себе моих парней окончательно и бесповоротно.

Самолёт коснулся полосы, подпрыгнул пару раз, не желая расставаться с небом, и окончательно утвердившись на земле, покатил к нам. Силуэт машины напоминал Мессершмитт Bf-109, но только напоминал: приземлившийся самолёт был начисто лишён винтов. Вместо них под крыльями располагались две обрезанные с концов «сигары». В сорок втором мы не только не видели, но многие из нас даже не слышали о самолётах на турбореактивной тяге. Появление барона на нашем аэродроме определённо имело успех.

Самолёт замер, крышка фонаря откинулась, и из кабины на крыло, а затем и на землю лихо спрыгнул пилот. Большие солнцезащитные очки, потрёпанный шлемофон, короткая подбитая мехом кожаная куртка, надетая поверх стального цвета комбинезона, мягкие юфтевые сапоги, начищенные до зеркального блеска. Вид импозантный и даже щеголеватый. Средний рост, сухощавый, волосы, гладко зачёсанные назад, короткие усики а-ля фюрер на тонком точёном лице. Умный, слегка нагловатый взгляд и ухмылка, вызванная то ли хорошим настроением, то ли сигарой, торчащей из левого уголка рта. Едва заметно припадая на левую ногу, барон приблизился к нам, левой рукой убрал сигару, правую коротко вскинул к виску и представился:

– Барон Отто фон Визе к вашим услугам. Надеюсь, обо мне сообщили?

– Да, барон, мы ждали вас. Как долетели? Были проблемы? – я покосился на его левую ногу.

– Что вы, господин майор, это с детства. Последствия сложного перелома. А к вам добрался без проблем, – он протянул мне документы, – рад встрече.

– Барон, а у вас по дороге винты отвалились – пошутил кто-то из моих ребят. Остальные дружно заржали. Барон хлопнул пошутившего по плечу и улыбаясь пояснил:

– Это новая модель, турбореактивный самолёт, и ему винты не нужны. Кстати, господин майор, вы не распорядитесь, чтобы самолёт укрыли маскировкой, его не стоит пока афишировать.

Вечером барон угощал нас французским шампанским, сигарами и рассказывал последние берлинские новости.

Оценить в деле самолёт и самого барона я смог уже на следующий день. Наша группа должна была сопровождать звено пикирующих бомбардировщиков. Мы договорились с бароном, что он летит вместе с нами до линии фронта, дальше расходимся, он по своим делам, мы с бомбардировщиками – по своим.

Взлетели рано, в заданном квадрате встретились с группой юнкерсов Ю-88, заняли положенные эшелоны и двинулись в сторону линии фронта.

Русские появились внезапно. Два Ла-5 вывалились из облаков и атаковали Ю-88. Пара наших сто девятых кинулась наперерез и угодила в ловушку, потому что вслед за первой парой Ла-5 появилась вторая, тут же пристроившаяся в хвост нашим. Курт Лемке и его ведомый Роберт Даммерс оказались в очень тяжёлой ситуации. Вскоре самолёт Даммерса задымил и, сорвавшись в пике, начал падать. К счастью, под нами была еще наша территория и Даммерс, выпрыгнувший с парашютом, к вечеру уже был набазе.

Курт, крутясь, как уж на сковородке, попытался оторваться от преследователей, а первая пара Ла-5 вновь устремилась вдогонку за бомбардировщиками. Я отдал приказ группе прикрыть Ю-88, а сам с ведомым бросился на помощь Курту. И тут увидел самолёт барона. По всем правилам воздушного боя он появился со стороны солнца и после резкого пикирования вышел в хвост одного из русских. Опустился чуть ниже, так чтобы лётчик противника не смог увидеть его из кабины и начал сокращать расстояние. Стремительно приблизившись к нему, метров с двухсот двумя короткими очередями поразил противника и тут же ушёл влево вверх, мгновенно набирая высоту и отрываясь от возможного преследования. Хотя, какое уж тут преследование, его самолёт, имевший значительное преимущество в скорости и маневренности, исчез из виду с тем, чтобы минуту спустя вновь обрушиться на противника по тому же весьма успешному сценарию. Воздушный бой скоротечен, и ситуация в нём меняется мгновенно, но, тем не менее, барон успел сбить два самолёта русских и, качнув нам на прощанье крыльями, вышел из боя, отправившись по своему собственному маршруту выполнять намеченный план полета.

Когда мы вернулись, самолёт барона уже стоял на своём месте, укрытый маскировочной сеткой. Барон, ожидавший меня в палатке, поздравил с удачным вылетом и попросил организовать отдельную палатку для фотолаборатории.

– Дело в том, господин майор, что у меня в самолёте установлена широкоформатная автоматическая аэрофотокамера Rb32/9x7. Я тут поснимал кое-что, хотелось бы проявить плёнку, посмотреть, что получилось.

– Палатку поставить можно, только вот лаборатории у нас нет.

– А у меня всё с собой. Помните те два огромных чемодана, что чертыхаясь тащил ваш дневальный? Это походная лаборатория.

Вечером в большой палатке лётчики моей группы с интересом разглядывали принесённые бароном снимки. Линия фронта, окопы наши и окопы русских, лес с петляющей среди деревьев дорогой, болота, мелкие деревеньки в несколько домиков, вернее, то, что от них осталось.

– Неплохое качество, барон, – похвалил фотографии кто-то из лётчиков.

– Действительно. Это хорошая камера, делает снимки каждые десять секунд, так что при моей скорости получается вполне приличное наложение кадров.

– Смотрите, а вот тут у русских, похоже, штабная землянка.

То ли из-за некачественной маскировки, то ли из-за света, упавшего под нужным углом, но на фото действительно был чётко виден блиндаж, который, судя по входу и размерам наката, вполне мог оказаться штабом.

– Скажите, барон, я заметил, у вашей машины бомблоюк?

– Совершенно верно, на борту имеется приличный запас бомб, а при желании можно даже две двухсотпятидесятикилограммовые игрушки подвесить.

– А сколько вам нужно заходов, чтобы поразить вот этот блиндаж?

– Один, максимум два.

– Бросьте, барон, с вашей скоростью глазом моргнуть не успеете, как проскочите этот блиндаж, и ваши бомбы лягут в полукилометре от цели.

– Хотите пари?

– Пари! С удовольствием! На что спорим?

– Ставлю весь мой запас сигар, если не попаду в этот блиндаж максимум со второго захода.

– Тогда мы ставим свой запас Бургундского.

– Бургундского!? Откуда?

– У Вилли дядюшка в Дижоне с сорокового года винным заводиком владеет, – я похлопал по плечу лейтенанта Фехта, – прислал племяннику подарок на день рождения.

– Годится.

Мы удали по рукам.

Следующим утром барон вылетел выполнять задание. Поскольку меня назначили судьёй, пришлось вылететь с ним в качестве ведомого. Учитывая разницу в тактико-технических характеристиках наших машин, мы договорились, что, выйдя в нужный квадрат, я займу эшелон в тысячу метров и смогу увидеть, как барон проведёт свою атаку.

На подходе к позициям русских барон вдруг увидел двигающийся по петляющей просёлочной дороге грузовик:

– А что, майор, эта цель поинтересней блиндажа будет?

Самолёт барона резко прибавил скорость и, свалившись на правое крыло, атаковал грузовик. Первый заход оказался не удачным. Бомба легла рядом с машиной, но вреда ей не причинила. Зато со второго раза барон попал точно в цель. Машину подбросило, её куски разлетелись в разные стороны. Барон развернулся и вновь зашёл на цель, расстреляв остатки горящей машины из пулемётов.

– Ну что, майор?

– Впечатляет. Но, увы, барон, в зачёт это не пойдёт. Цель пари – блиндаж.

– Ну, блиндаж, так блиндаж.

Через несколько минут мы были над позициями русских, я заложил большой круг, чтобы ничего не упустить, а барон бросил самолёт вниз. Один заход, один фугас – и цель поражена.

Плакало наше Бургундское..."

***

Жилище сапёров встретило меня полумраком, спёртым воздухом, густо замешанным на махорке и запахе мужских давно не мытых тел. По всей землянке в формате Dolbi-digital разливался молодецкий храп. В центре на столе, сбитом из неоструганных досок, – гильза от 135-милиметрового снаряда, превращенная в светильник, мерцающий неровным светом, рождающим причудливые тени на стенах и двухъярусных нарах, на которых, несмотря на день, спали двое. За столом перед алюминиевой кружкой, вскрытой банкой тушёнки и куском хлеба сидел боец в белой исподней рубахе.

– Здравствуйте, а где я могу найти капитана Ермолаева?

– Ну я Ермолаев, – хмурый взгляд нехотя оторвался от кружки, вскользь пробежался по мне от сапог до макушки и вернулся к исходной точке.

– Товарищ капитан, военкор газеты «Боевое знамя» лейтенант Звягинцев.

– Что ты орёшь! Не видишь, люди спят, – зло прошипел Ермолаев.

– Направлен к вам по заданию редакции, – я снизил голос почти до шёпота.

Капитан залпом выпил содержимое кружки, подцепил ножом кусок тушёнки, но так и не отправив его в рот, хмуро уставился на меня исподлобья:

– Ну и на хрена мне это надо?

Если бы я был промоутором, готовым впарить свой товар первому встречному, я бы имел наготове сотню ответов на этот самый популярный в моём времени вопрос. А так я не нашёл ничего лучше, как молча пожать плечами.

– Ну заходи, – капитан невесело хмыкнул и указал на скамью напротив, – садись.

Я протянул ему документы, на которые он едва взглянул, и сел. Капитан, не говоря ни слова, наполнил кружку и придвинул ко мне.

– За знакомство? – я попытался изобразить дружелюбную улыбку.

– За упокой душ светлых и невинных, – капитан одарил меня ледяным взглядом. Улыбка медленно сползла с моего лица, и я, не говоря больше ни слова, влил в себя половину содержимого кружки.

Жидкий огонь опалил горло, заставив поперхнуться. Капитан заботливо вставил мне в растопыренные пальцы котелок с водой, чтобы я смог погасить «пожар», и забрал кружку себе.

– Война – это мужская работа, и женщинам на ней не место. Им бы детишек рожать, а они..., а эта сука костлявая самых лучших, самых красивых забирает. Э-э-э-х... – он опрокину в рот спирт, закусил тушёнкой и замер, начисто потеряв ко мне интерес.

Глупее положения не придумать. С одной стороны, никто тёплой встречи и пионеров с цветами не обещал, но с другой, – мне-то что делать?

– Ничего не делай, сиди не дёргайся, – тут же пришёл на помощь Хроник, – сейчас любой твой шаг будет тебе только во вред.

Я внял совету и замер. Прошла пара минут, и капитан, по-прежнему не обращая на меня внимания, поднялся и пошёл к нарам.

– Семён, – потрепал он за плечо спящего товарища, – к нам тут корреспондент подъехал, займись им.

Солдат, названный Семёном, поднялся, а капитан тут же занял его место, укрывшись шинелью с головой. Спавший одетым, Семён натянул сапоги, нацепил ремень, расправил складки и вышел в круг света, расчёсывая пятернёй густой и чёрный, как смоль чуб. Вошёл в свет, и я вздрогнул. Вздрогнул буквально, всем телом, всем нутром, всем, что вообще может вздрогнуть в человеке. Сердце сорвалось с привычного места, застряло в горле и забилось там загнанным в угол зверьком. Передо мной стоял тот, чьё лицо я столько раз видел на старых военных фотографиях, тот, чьё фото до сих пор висит в доме деда рядом с портретом прабабушки.

– Привет, – он протянул мне руку, – старший лейтенант Стародубцев, Семён.

– Па... в смысле Глеб Звягинцев, военкор газеты «Боевое знамя».

– Ты, Глеб, на Ермолаева не обижайся. Слышал, небось, про связисток? Сегодня утром бомбой накрыло.

– Ну да, конечно.

– У Ермолаева сестра младшая такого же возраста, как эти девчонки, и тоже связистка, только на Южном фронте. Вот он и психует.

– Я понимаю, товарищ старший лейтенант.

Он внимательно изучил мои документы и, придвинув их на мою сторону стола, произнёс:

– Мы почти ровесники, так что давай на ты и по имени. Не на плацу.

– Давай.

– Ну и о чём ты, Глеб, писать собрался?

– Как о чём? О вашей работе, о ваших подвигах, о том, как вы за одну ночь скрытно от противника сумели наладить больше десятка переправ через Чёрную речку, о том, как по этим переправам наши войска пошли в наступление и так далее. Короче говоря, о подвиге саперов.

– Да какой там подвиг, Глеб, нормальная работа. Вот кто под огнём по этим переправам в атаку шёл, вот это подвиг, а мы что, нарубили гатей да мостков заранее, ночью втихаря к берегу приволокли, на воду спустили, меж собой связали и всё, переправа готова.

– Кому положено и о тех, кто в атаку пошёл, напишет, а у меня конкретное редакционное задание – написать о боевых буднях сапёров. А уж есть в этих буднях подвиг или нет, это пусть читатель решает. По мне так война – это вообще один большой народный подвиг.

– А вот тут ты брат, не прав. Конечно, народ поднялся и жизней своих не жалеет – это факт, но ведь и сволочей разных хватает, которые после первого же выстрела лапки вверх поднимали, и к немцу в плен шли. Или того хуже, своим же ребятам в спину стреляли, чтобы трусость их не заметили. А сколько нечисти обрадовалось, когда немец пришёл. Раньше они как все были: на собрания ходили, руки поднимали, в ладоши хлопали, а сами тихо Советскую власть ненавидели. Ненавидели и боялись. А сейчас обрадовались, повылазили из нор, немцу прислуживают, сапоги лижут. А ведь тоже народ, как не крути.

– Да, Семён, война она, как зеркало волшебное, отражает не внешность человека, а сущность. И фактов, о которых ты говоришь, из истории не выкинешь. Но не всех на это подлость душевная толкает, кого-то может и страх сломать, и голод, и другая какая нужда.

– Ты что же оправдываешь их что ли!?

– Нет, конечно, просто я понять пытаюсь, почему для одних война обычной работой становится, с ежедневным риском, грязью, потом и кровью, а для других – это ступенька в карьере, кормушка. Почему один за товарища жизнь готов отдать, а другой – чтобы свою спасти сотню чужих не пожалеет?

– Да ты, брат, философ, вон какими вопросами задаёшься, – Семён усмехнулся и потянулся за фляжкой, – тут без ста грамм и не разберёшься.

Достал вторую кружку, разлил. Я безропотно выпил и жадно зажевал спирт тушёнкой. Пережёвывая вкусное, пахнущее лаврушкой и перцем мясо, вдруг поймал себя на мысли, что не ел с самого утра. Миска вчерашней каши, наспех съеденная в лагере, ещё в том, моём времени, уже давно рассосалась, а может, и вообще там осталась, чёрт эти хронополя разберёт, а в этом времени перекусить как-то недосуг было.

Семён, видимо, уловив мой плохо скрываемый интерес к тушёнке, хлопнул себя по лбу:

– Вот голова садовая, вместо того, чтобы гостя накормить, я его спиртом да байками потчую. Погоди.

Он вскочил со скамьи, потянулся было к одному из спящих бойцов, потом махнул рукой, бросился куда-то вглубь землянки, чем-то погремел и вскоре вновь появился в круге света с котелком в руках.

– Сиди тут, я скоро, – жестом остановил мои так и не сорвавшиеся с губ возражения и выскочил из землянки.

Пока Семён отсутствовал, я потихоньку приходил в себя от случившегося и выслушивал очередную нотацию Хроника:

– Ты очень сильно рискуешь. Твои высказывания и современные тебе взгляды на сегодняшнее положение дел идут в разрез с официальной пропагандой, с тем, что им тут изо дня в день вдалбливают в головы: абсолютную неприязнь и классовую ненависть к врагам Родины всех пород и мастей. То, что ты сейчас говорил, пытаясь оправдать предателей, не что иное, как антисоветская пропаганда. И прадед твой сейчас не на кухню побежал, а к особисту. Сейчас вернётся и сдаст тебя, и правильно сделает, кстати.

– Да ладно тебе, Хроник, ну что такого я сказал, чего он сам не знает?

– А знания тут совершенно не причём. Знать про себя и говорить вслух это совершенно разные вещи. Я бы порекомендовал тебе сейчас всё бросить и возвращаться назад.

– С ума сошёл! Я его только-только нашёл, ещё, можно сказать, ничего не успел, а ты предлагаешь сматываться!?

– Да ты ничего и не успеешь. Завтра утром, максимум к полудню, если ты отсюда не уберёшься, время тебя уничтожит. Ты в этом времени чужой: инородное тело, проникшее в здоровый крепкий организм, и организм этот тебя или отторгнет, или погубит. Выбор, сам понимаешь, не в твою пользу.

– Да понял я, понял. Ты говорил уже. Только уж отведённое время я по полной использую. А ты следи за мной и дай знать, когда срок придёт.

Семён вернулся минут через пять. В правой руке краюха ржаного хлеба, в левой – парящий котелок.

– Вот, супцом гороховым разжился. Со штабного котла, между прочим, не просто гороховый, а с мясом, – лицо Семёна лучилось самодовольством и неподдельной гордостью. Словно не суп, а звезду с неба для любимой достал.

Эх, знал бы ты, дед, для кого за супом бегал! Меня вдруг захлестнула такая волна теплоты и нежности, что захотелось встать, обнять его и не отпускать больше. Странное чувство к человеку, которого встретил полчаса назад. Хотя полчаса, как и многое в этой истории, штука относительная. Виделись мы с ним всего полчаса, а вот знал я его гораздо дольше. Заочно, так сказать. И жизнь его, и весь боевой путь до самой гибели я знал досконально, не хуже самого Семёна, пожалуй. И всё-таки, чувство это было странным и очень сильным. Настолько сильным, что я с трудом усидел на месте.

– Ты чего это, Глеб, на меня как на красну девицу пялишься.

– А, не обращай внимания, – я с трудом взял себя в руки, – это профессиональное. Нужно максимально глубоко погрузиться в тему, вжиться в ситуацию, изучить объект, главного героя, так сказать.

– Ха, это ты меня уже в главные герои определил?!

– А почему нет? Кто лучше тебя введёт меня в курс, расскажет о вашей жизни, работе, познакомит с людьми?

– Ну допустим, про работу рассказать могу, конечно, а вот с людьми познакомить не получится. Личный состав отдыхает. Ночью на задание идём, так что знакомство отложим до завтра. Вот вернёмся, отдохнём, там и познакомишься.

– Слушай, Семён, а можно мне с вами.

– Куда?

– На задание.

– Ну ты даёшь, Глеб, на задание, – Семён покачал головой и пододвинул мне котелок, – ешь давай пока горячий.

Супец для штабного мог бы быть и погуще. В мутно жёлтом бульоне плавал пяток кусочков картошки, немного круглого не разварившегося гороха и кусок всё той же тушёнки. Если это из штабного котла, то чем же обычного солдата кормят? Впрочем, мысли свои я оставил при себе и суп умял с голодухи за обе щёки. А в промежутках между ложками продолжал гнуть свою линию:

– Пойми, Семён, это же здорово, репортаж с переднего края – это же мечта любого репортёра... ну корреспондента, в смысле. Своими глазами увидеть то, о чем пишешь. Не чужие впечатления пересказывать, а свои. Понимаешь?

– Да я-то понимаю, чудак ты человек, но ведь и мы не на прогулку идём. И на той стороне не дети сидят. От одной ошибки десятки, а то и сотни жизней зависят, а ты предлагаешь на операцию случайного человека взять?

– Но я же...

– Да пойми ты, голова содовая, будь ты хоть трижды хорошим парнем, но в нашем деле ты новичок, и значит, первый, кто эту самую ошибку совершить может.

– Ну ладно, в чем хоть смысл задания рассказать можешь?

– Да, обычная работа. Земля вокруг, сам видел, какая. Сплошь болота. В таком грунте траншея больше трёх суток не держится, заливает водой, края размывает. А немцы народ основательный, к надёжности и комфорту привыкли, вот и вспомнили средневековье. Заборы городят.

– Какие заборы?

– Да, обычные. Вбивают в грунт два ряда кольев, обвязывают проволокой, оплетают ветвями, сучьями, а промежутки между ними заполняют брёвнами и землёй. Землю берут с нашей стороны, поэтому перед укреплением ещё и глубокий ров выходит. В заборе огневые точки и бойницы для стрельбы. Получается стена высотой больше двух метров, ну и толщиной примерно такой же, да ещё ров с болотной водой. Сам понимаешь, средний век не средний, а взять такое укрепление не просто, и не одна жизнь оборвётся, пока наша пехота через неё перепрыгнет.

– А вы тут при чём?

– Как при чём? Мы же сапёры. Ночью скрытно подведём под заборы заряды, а когда пехота в атаку пойдёт, рванём разом, обеспечив проходы через укрепления.

– А что нельзя выкатить артиллерию на прямую наводку и раздолбать эти укрепления, не рискуя сапёрами?

– Можно, но скрытно этого не сделать, и эффекта внезапности не получится. А значит, и солдат можем положить гораздо больше. К тому же за первым забором может быть ещё один, и тогда немцы, увидев артиллерию, отойдут за второе укрепление и встретят нас оттуда, как ни в чём не бывало.

– Семён, я должен пойти с вами.

– Опять двадцать пять, – Семён хлопнул ладонью по столу.

– Подожди, послушай, – я перегнулся к нему через стол – ты прав, я новичок и буду мешать.

– Ну...

– Поэтому до самых заборов я с вами не пойду. Оставите меня где-нибудь на полпути, я издали посмотрю.

– Чудак человек, – Семён хитро глянул на меня и улыбнулся, – думаешь немцы слепые? Если ты за нами сможешь издалека наблюдать, то уж им-то с заборов нас и подавно видно будет.

– И как же теперь? – я опешил от растерянности.

– А вот так, дружище... Никто нас не увидит: ни немцы, ни тем более ты.

– Ну и ладно. Значит, я останусь там, где нужно, и буду вас ждать. Участие в операции, даже такое, это уже море впечатлений. Пусть главного не увижу, мне и этого хватит.

– Ну ты упё-ё-ёртый, – протянул Семён, – в любом случае это комбату решать. А будить его сейчас – не советую.

– Ну комбату, так комбату, – я не стал больше настаивать и решил сменить тему. – Расскажи о себе, Семён.

– Да что собственно рассказывать. Родился в четырнадцатом году в Орловской области, окончил школу, потом учился в Борисовском военно-инженерном училище в Архангельске. Оттуда собственно и был призван в Красную армию. Там же, в Архангельске, моя семья: жена Мария и двое сыновей Игорь и Олег. Вот смотри, – он достал из командирской сумки снимок. На травяном пригорке, возле стены какого-то дома молодая красивая женщина с маленьким глазастым пацанёнком на коленях. Рядом другой мальчишка, стриженый под ноль, с тонкими чертами лица и острым, серьёзным не по-детски взглядом.

Эту фотку я уже видел в архиве у деда. Снимок был сделан в Польше перед самой войной.

– Красивая, – пробормотал я, а старший на тебя похож, как две капли.

– Точно, все так говорят, а младший – вылитая Маруся, – в его голосе звучала неподдельная гордость и любовь.

Мы ещё долго сидели бок о бок. Семён полушёпотом рассказывал мне эпизоды своей жизни, перескакивая с одного на другое. То про учёбу в Архангельске, то про сборы в Польше, то про Смоленск, где семью застала война...

Наша беседа была прервана проснувшимся комбатом:

– Всё, Семён, кончай разговоры, иди людей поднимай.

Тот молча поднялся, хлопнул меня по плечу и вышел из землянки. Вышел и тут же вернулся:

– Вот чёрт, опять дождь. Думал, хоть денёк без дождя проживём.

– Товарищ капитан, – обратился я к комбату, – разрешите мне с ними.

– Под дождь?

– Нет, на задание.

– С чего вдруг?

– Репортаж, так сказать, с передовой. С места событий.

– Ну, коль башка не дорога, то ради бога. Если Семён возьмёт.

– Ничего, товарищ капитан, – улыбнулся Семён, – я за ним присмотрю, – подмигнул мне весело, накинул плащ-накидку на плечи и вышел наружу.

***

Небольшой отряд из девяти сапёров стоял перед комбатом в полной боевой готовности. У каждого новенький ППШ с секторным магазином, их как раз в начале лета в войска поставлять начали, наган, на поясе нож и сапёрная лопатка. На плечах плащ-накидки, капюшоны полностью закрывают измазанные грязью лица, пряча их от лишних взглядов и от нудно моросящего дождика. Возле ног туго набитый вещмешок. Там, скорее всего, взрывчатка, взрыватели и прочая сапёрская наука. Я стоял рядом с комбатом, а Семён прохаживался вдоль строя, внимательно оглядывая бойцов, проверяя, ладно ли подогнано обмундирование, надёжно ли закреплёно оружие и снаряжение.

– Катушки как следует смазали?

– Обижаете, товарищ капитан.

– Не обижаю, а беспокоюсь, – комбат был хмур и сосредоточен, – если катушка, не дай бог, скрипнет, когда кабель разматывать будете, немец вас враз накроет: и сами зазря сгинете, и дело провалите.

– Да мы всё понимаем, товарищ капитан, не впервой.

– Попрыгали.

Бойцы дружно сделали несколько прыжков.

– Порядок, товарищ капитан, – обернулся к нам Семён, – можем выдвигаться.

Мне прыгать не предлагалось: во-первых, я до этого уже минут пятнадцать скакал, как проклятый, пока Семён не остался доволен тем шумом, который я при этом производил. Во-вторых, никакого особого снаряжения у меня собственно и не было, кроме полевой сумки с Хроником. Даже «Лейку» взять не разрешили. Впрочем, в такой темноте от фотоаппарата все равно проку никакого. Не знаю, как у остальных, но мне старшина, по приказу комбата, выдал аж три комплекта обмундирования. Гимнастёрки были не новые, ношеные, но аккуратно заштопанные. Только на одной я дырку разглядел, наверное, от пули. Её края были разлохмачены и с подпалинами.

– Зачем так много-то?

– Ползти придётся и всё больше на пузе, пока до места доберёмся, мясо до костей сотрёшь, не то что амуницию.

Комбат, удовлетворённый докладом Семёна, кивнул и обратился к бойцам:

– Товарищи красноармейцы, ставлю боевую задачу: тремя группами скрытно выдвинуться к позициям противника и произвести минирование заборов управляемыми фугасами. Себя не обнаруживать, чтобы не подвергать провалу готовящуюся атаку. Командирами групп назначены сержанты, Ковалёв, Пилипчук и Мухамедов.

– Есть, – тихо отозвались сержанты.

– Старший лейтенант Стародубцев сопровождает корреспондента на протяжении всей операции. Дальше наших окопов не соваться. Подчёркиваю ещё раз, важность и секретность операции. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Тогда шагом марш. И с Богом, – совсем уж не по уставу закончил комбат свой инструктаж.

В кромешной темноте, ориентируясь скорее по наитию, мы цепочкой направились в сторону передней линии окопов. Первым шёл Семён, я за ним, остальные следом. Я даже не успел толком со всеми познакомиться. Только с сержантами, когда те получали детальный инструктаж в землянке комбата, удалось переброситься парой ничего не значащих фраз. Потом они вместе с комбатом и Семёном ушли, как сказал командир: «подышать и своими глазами на всё посмотреть». Мне было велено спать. Я было подумал, что не усну, однако, видимо, под грузом впечатлений и общей усталости отключился мгновенно. Проснулся только, когда Семён потряс меня за плечо:

– Вставай, Глеб, пора.

– Сколько время?

– Двадцать два ноль-ноль, нужно выходить.

Сколько с того момента прошло минут или часов, не знаю. В темноте я совсем потерял чувство времени. Мне казалось, что мы идём уже очень долго, и ночь эта, призванная укрыть нас от вражеского глаза, вот-вот кончится. А мы всё идём и идём.

На передовой нас поджидала группа разведчиков, что бы провести сапёров через нейтральную полосу прямо к вражеским укреплениям. Семён обменялся с ними парой коротких фраз и, приблизившись ко мне вплотную, прошептал на ухо:

– Я не могу здесь оставаться. Мы идём дальше. Комбату ни слова.

Я в отвёт лишь кивнул. Дальше – так дальше. Меня вдруг охватил непонятный и слегка пугающий азарт. Мне уже виделось, как я самолично закапываю фугас под стенами немецкого «забора», и именно взрыв моего заряд перевесит чашу весов на нашу сторону и укрепление врага будет взято. Меня, вполне возможно, даже наградят медалью, а то и орденом... Точку в свободном полёте моей фантазии поставил Хроник.

– Ага, посмертно. Возьми себя в руки, Павел. Ничего ты не взорвёшь, никакую медаль не получишь, и вообще, вряд ли кто-то потом вспомнит, что ты здесь был.

– Да, ладно, не зуди, зануда, уже и помечтать нельзя, – мысленно проворчал я.

Вопреки ожиданиям первыми покинули окоп сапёры, а не разведчики. Оказалось, что прежде нужно снять свои мины, установленные перед нашими позициями. Карта минных полей у сапёров была, поэтому коридор они расчистили довольно быстро. А вот когда минное поле было пройдено, тогда порядок нашего продвижения изменился. Первыми пошли разведчики, сапёры за ними, я – практически последним. Замыкающим – Семен. Ни о каком «пошли», конечно, на самом деле речи не было. Всё передвижение теперь сводилось к тому, чтобы переползать от кочки к кочке, от воронки к воронке. Переползали быстро и в то же время бесшумно. Оказалось, что темнота на передовой и в километре от неё, это, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Если там она была «хоть глаз коли», поскольку из-за низко висящих туч даже скудный лунный свет не пробивался, то на передней линии в небо периодически взмывали осветительные ракеты. И хотя толку из-за дождя от них было все таки мало, пространство вокруг нет-нет, да и окрашивалось в бледно-фиолетовое. В этот момент приходилось тыкаться носом в землю и так лежать, не шевелясь, секунд двадцать, пока горит ракета. И не дай бог, с той стороны заметят какое-то движение, тут же навешают с десяток фонарей и начнут «поливать» из пулемётов. Обо всём этом я узнал от Семёна ещё в землянке, непосредственно перед выходом. Наконец добрались до крупной воронки, вероятно, от авиабомбы. Скатились вниз и обнаружили, что дно по колено заполнено водой. Воронка оказалась достаточно большой, чтобы приютить весь наш отряд. Единственное, что напрягало, это тяжёлый смрад, скопившийся внутри. Но никто собственно пятизвёздочного отеля и не обещал, так что я своё недовольство засунул куда подальше. Раз остальные не возражают, значит всё нормально.

– Ну что, парни, – зашептал Семён, – мы с лейтенантом остаёмся здесь. Вы, – обратился он к сержантам, – со своими группами выдвигаетесь к цели. С каждой группой идёт один разведчик. Встречаемся здесь же в три ноль-ноль, то есть времени у вас на всё про всё, – он посмотрел на часы, стрелки на которых были покрыты фосфором и светились в темноте, – два часа двадцать шесть минут. Вопросы есть?

– Никак нет.

– Тогда – вперёд.

Серые призраки в полной тишине перевалились через край воронки и скрылись в темноте.

Абсолютной тишины не бывает. Видимо, первое волнение слегка улеглось и вскоре я начал различать звуки ночи. Вот где-то прострекотал ночной сверчок, вот птица «угукнула», а вот вдруг где-то в стороне от нас зашипела взмывающая вверх осветительная ракета. Я замер, представив, как ребята там впереди вжались в землю, слились с кочками и кустами, пережидая недолгие но мучительные секунды. И опять тишина, тревожная и такая хрупкая, что, кажется, пролети сейчас муха, и мир взорвётся. Ну, муха не муха, а вот комары напомнили о себе сразу же, стоило только чуть чуть успокоиться. Они конечно и раньше кружились над нами периодически присаживаясь поднять тост другой красненького за наше здоровье, однако адреналин и волнение не позволяли на них отвлекаться. Да и не замечал я их, как-то. А тут, нате вам, пожалуйста. Комаров было так много, что их нудное и непрерывное гудение воспринималось уже не иначе, как звуковой фон, свойственный данному конкретному месту.