Текст книги "Конец войны (СИ)"

Автор книги: Андрей Клочков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Моему деду

Клочкову Семёну Васильевичу

посвящается

Я шёл по лесу, блаженно щурясь на играющее с листвой утреннее солнце. В левой руке корзина с грибами, в правой – длинная палка-посох. Резиновые сапоги, камуфляж, куртка-непромокайка, бандана на голове – классический дачник, выбравшийся по грибы с утра пораньше. Влажная трава упруго пружинила под ногами, ноздри жадно ловили пряный аромат пробуждающегося леса, густо замешанный на поднимающемся от земли тумане. Под видавшим виды дубом притаился очередной белый, тугой, крепкий и пузатый, как старорусский купец времен любимого всеми историками 1913 года. Я аккуратно срезал красавца, уложил в корзину к поджидавшим его там собратьям и осмотрелся: если есть один, значит, наверняка найдётся рядом ещё парочка. Искал грибы, а глаз профессионала поневоле отмечал приметы дел давно минувших. И дуб старый не просто так скрутило: вот здесь когда-то давно осколок снаряда большой кусок из его ствола вырвал. А вот эта едва заметная круглая впадина без малого семьдесят лет назад была внушительного размера воронкой. Возможно, снаряд, взрывший землю в далёком сорок втором, и повредил тогда ещё молодой дубок. Дерево выжило, оправилось от раны, но память о тех страшных годах пронесло с собой через всю свою жизнь. А вот здесь наверняка когда-то была проселочная дорога, уж очень хорошо просматривается полоса более молодых деревьев, тонконогой лентой вьющаяся среди кряжистых ветеранов.

Грибник то я, конечно, грибник, но не дачник. Историк по образованию и профессии, военный археолог по призванию, в тот момент находившийся в наряде по кухне и отправленный по грибы нашим шеф-поваром Маринкой.

Пять лет назад я всерьёз занялся сбором информации о собственном прадеде, пропавшем без вести в годы Великой Отечественной. «Старший лейтенант Стародубцев Семён Васильевич пропал без вести 2 сентября 1942 года после артиллерийского обстрела» – вот последняя весточка о нём, пришедшая с фронта. Дальше только сухие и казённые ответы из всевозможных архивов: «Данных нет», «В списках не значится»... Два года кропотливой работы в архивах – и ничего. Зато познакомился с отличными питерскими ребятами из поискового отряда «Обелиск» и их командиром Димкой Сергеевым. Следующим летом я вместе с ними ушел в свой первый поиск и уже третий свой отпуск приезжаю из Нижнего в Ленинградскую область, роюсь вместе с друзьями в Синявинских болотах в поисках неизвестных захоронений. И не видно пока ни конца, ни края этой работе. Земля эта не только грибами да ягодами полна, но и кровушкой солдатской полита изрядно.

Кстати о грибах, вон ещё один – брат-близнец предыдущего. Я же говорил, что должны ещё быть. Этот крепыш устроился на самом гребне высокого, практически с мой рост завала. Обходить его стороной не захотелось, и я, привалившись к крутому земляному склону, потянулся за грибом. Срезать, однако, не успел. Земляная стена подо мной зашуршала, посыпалась комьями под ноги, а потом и вовсе рухнула. Я не удержал равновесие и грохнулся плашмя, крепко треснувшись обо что-то мордой.

Выплюнув изо рта набившуюся туда труху вместе с подходящими к моменту выражениями, я замер, не торопясь подниматься и делать резкие движения. Опыт подсказывал, что в подобной ситуации это самое верное решение. Ничего не взорвалось при падении – уже хорошо, однако древние военные сюрпризы все ещё могли поджидать моего неловкого движения где-нибудь поблизости.

Первое правило техники безопасности у военных археологов гласит: не разводи костров, не устраивай ночлег, пока тщательно не обследуешь местность на предмет отсутствия всякой взрывоопасной дряни. Вместо того чтобы уповать на теорию вероятности, перекопай грунт на глубину штыка лопаты. Можно, конечно, протыкать будущее костровище щупом, но с его помощью не всегда удаётся обнаружить мелкие предметы: детонаторы или патроны. В самом начале моей поисковой деятельности произошёл такой случай: в лесу, на берегу речки Мга, мы развели костёр на предварительно обследованной с помощью щупа площадке. Через двадцать минут, когда в котелке почти сварилась каша, раздался взрыв, вознёсший кастрюлю с кашей в небеса. Видимо, в земле под костром лежал детонатор. Сидим, кашу с ушей снимаем и радуемся, что в живых остались.

Глаза привыкли к царящему вокруг сумраку, и я смог осмотреться. Похоже, меня занесло в какую-то пещеру. Даже не пещеру, а большую нишу, образованную в скальной породе. Доски, некогда закрывавшие вход, практически полностью истлели, и держались только благодаря мху, густо на них поросшему. Моего веса они, конечно, выдержать не смогли, вот и рассыпались. Я повернул голову направо и вздрогнул. Сквозь сумрак и оседающую пыль на меня смотрел и нагло скалился скелет в лохмотьях. Я, конечно, за три года активного поиска человеческих останков насмотрелся изрядно, но вот чтобы так, глаза в глаза или во что у него там... Бр-р-р...

Ладно, вокруг вроде бы все спокойно, можно подниматься. Я включил фонарик, благо дело, всегда с собой ношу. Скелет «сидел», прислонясь спиной к камню, вытянув «босые ноги». Рядом стояла пара истлевших сапог. По остаткам одежды можно было с уверенностью сказать, что это был командир Красной армии, и находился он здесь как минимум с сорок второго года. Выцветшие, некогда красные петлицы с двумя кубарями и две тонких полоски на рукаве говорили об этом однозначно. Вообще-то летёхе повезло, что он оказался в этом «склепе», как бы цинично это ни звучало. Лежи он сейчас в земле, вряд ли бы так хорошо сохранился.

Нужно было срочно бежать в лагерь, сообщить о находке, чтобы потом не торопясь разобраться с ней, соблюдая все правила. Однако любопытство и право первооткрывателя подмывали меня на поступок совершенно противоположный.

Я аккуратно потянул из нагрудного кармана кителя небольшую книжицу в твёрдых тёмно-серых с тиснёной звездой корочках. Офицерское удостоверение личности, не новое, видно, что пару лет регулярно предъявлялось. Я бережно развернул удостоверение:

– Так... удостоверение личности... Звягинцев Глеб Егорович состоит на действительной военной службе, лейтенант, выдано в 1941г.

На фото молодое среднерусское лицо, короткая стрижка, серьёзный взгляд. Лицо как лицо, ничего примечательного.

В кармане была виден ещё какой-то документ, но я совладал с любопытством и трогать его не стал. Под правой рукой, вернее, под тем, что от нее осталось, лежал офицерский планшет. Я его не сразу заметил, но когда рассмотрел, то от удивления даже присвистнул. Планшет был как новенький. Не такой, конечно, как только что с фабрики, им явно пользовались какое-то время, но вот прошедшие шестьдесят лет на его внешнем виде совершенно не сказались. И это было удивительно. Я вновь не удержался и попытался аккуратно вытащить планшет из-под руки. Увы, за любопытство пришлось платить. Рука скелета зацепилась за кожу планшета, дрогнула и рассыпалась на отдельные косточки. Скелет слегка перекосило на правый бок, и его пустые глазницы уставились на меня с немым укором.

– Прости, дружище, – с сожалением прошептал я, а про себя подумал: «Димка узнает, прибьет или устроит публичную выволочку. Ещё неизвестно, что лучше?».

Планшет и всё, что в нём находилось, выглядел так, будто его положили сюда только что, прямо перед моим появлением. Впрочем, по большому счету в самом планшете ничего примечательного не обнаружилось. Пять остро отточенных карандашей, небольшой перочинный нож, два блокнота да стопка чистых листов в кармашке, где обычно располагалась полевая карта. На обложке блокнота красноармеец в длиннополой шинели и будёновке, с винтовкой наперевес, и взглядом, устремлённым в «светлое будущее». Блокнот был абсолютно чист. Никаких записей, пометок, помарок, все листы на месте, по крайней мере, следов от вырванных страниц я не заметил. Второй блокнот оказался его точной копией, как по содержанию, так и по состоянию. Извлекая на свет божий чистые листы бумаги, я уже не сомневался, что ничего интересного тут не найду. Однако, вынув последний, я ошарашено замер. В полевой сумке командира Красной армии, погибшего шестьдесят лет назад, под пачкой высохшей и пожелтевшей бумаги, был спрятан миникомпьютер.

Небольшая, примерно десять на пятнадцать панель темного стекла, тускло поблёскивающая в скупых лучах света, проникающего сквозь пролом, обрамлённая гладким со скруглёнными углами корпусом из чёрного то ли пластика, то ли металла. Пришлось выбраться наружу, чтобы рассмотреть находку как следует. Внешне он был очень похож на сотовый телефон с сенсорной панелью или навигатор, только большой и плоский. На обратной стороне я обнаружил клеймо: «ХЛ-11-64-М» Название, хоть и написано было по-русски, мне ни о чём не говорило. Я машинально стёр пыль с экрана и компьютер ожил. На панели высветилась крупная надпись «01.09.1942г.» и кнопка «ввод» в нижнем правом углу.

«На следующий день без вести пропал мой прадед, – автоматически отметил я, – справочник что ли какой?»

Недолго думая, ткнул пальцем в кнопку «ввод» – мир перед глазами подёрнулся рябью, в ушах гулко застучало, словно сердце и уши напрямую соединили фонендоскопом, и я потерял сознание.

***

Было у нас в детстве такое развлечение: Залезть на стул, завязать плотно глаза и спрыгнуть вниз. Странные ощущения. И прыгать-то невысоко, а кажется, летишь в бездонную пропасть, и даже сердце успевает зайтись от страха, и пол всегда встречает тебя неожиданно и по ногам бьёт, словно наказывает, что посмел оторваться от него, что возомнил, будто сможешь без опоры обойтись.

Нечто подобное испытал я и в этот раз. В себя пришёл от резкого удара в подошвы. Шум в ушах нехотя пошёл на спад, в глазах потихоньку восстановилась чёткость и контрастность, и тут в нос ударил горький запах горелой резины, дерева и ещё чего-то такого, подозрительно напоминавшего запах жжёного мяса. Я обернулся. В двадцати метрах за мной на разбитой просёлочной дороге догорала перевернутая полуторка. Кабина и кузов уже практически сгорели, пламя медленно, но верно дожирало остатки дерева. Горящее заднее колесо чадило густым чёрным дымом, источая тот самый запах.

– Что за наваждение, – я сильно зажмурился и старательно помотал головой. Я же точно помню, что никакой дороги и тем более горящей машины здесь и в помине не было. Однако не помогло. Более того, чуть поодаль я разглядел кусок оторвавшегося борта с надписью И 1-72-15, а под ним человеческую фигуру. Человек застонал и открыл глаза. Я откинул доски в сторону. Его лицо показалось мне смутно знакомым, хотя и было сильно запачкано кровью. Военная одежда времён Великой Отечественной, справа на груди зияла жуткая рваная рана, из которой то и дело выплёскивалась кровь. Крови вообще было много, она была везде, даже на губах. И врачом не надо быть, чтобы понять, что человек умирает.

Мы встретились взглядом. Серьёзный взгляд излучал, несмотря на ужас ситуации, спокойствие и уверенность.

«Серьёзный взгляд!» – меня вдруг осенило, именно этого парня я пару минут назад видел на фотке в командирском удостоверении. Ну точно, лейтенант, вот кубари, вот полоски на рукаве. Гимнастёрка, правда, тёмно-зелёная, почти новая, и петлички красные, а так всё точно. А вот и сумка его полевая, возле ноги валяется. Я раскрыл планшет и извлёк на божий свет плоский компьютер.

– Бред какой-то.

Поняв, что я его узнал, лейтенант удовлетворённо прикрыл глаза и прошептал:

– Отлично. Ты из какого года?

Глупее вопроса в такой ситуации трудно себе представить, однако я умудрился сформулировать ещё более глупый ответ:

– А что случилось?

– Да вот, на какого-то залётного немца нарвались: расстрелял машину с самолёта. Так из какого ты года? – повторил он свой «дурацкий» вопрос.

– В каком смысле, из какого?

– Ну раз ты здесь стоишь передо мной в этой одежде, держишь в руках мой хронолифт с которым ты явно знаком, значит ты не из этого времени, а из будущего. Вот я и спрашиваю: из какого ты года?

Он говорил с трудом, делая паузы, словно давая пузырящейся на губах крови успокоиться и пролиться тонкой струйкой из уголка губ на подбородок.

«Бредит, наверное», – подумал я и, наплевав на непонятные вопросы, решил действовать:

– У тебя аптечка есть, парень? Тебя перевязать нужно.

– Оставь, не суетись, мне минуту две – три осталось, всё равно не поможешь.

– Но...

– Заткнись и слушай. Хотя нет, сперва скажи: из какого ты года?

– Ну из 2010-го, а что?

– Годится. У тебя в руках хронолифт: устройство для перемещений во времени. Судя по всему, ты нашёл моё тело в своём 2010-ом и переместился сюда в 1 сентября 1942 года, как я и планировал.

– Давай переместимся на пару часов вперёд и сделаем так, чтобы ты не погиб.

– Ничего не выйдет. Теория хронополей не позволит... сейчас объяснять некогда, если интересно, там, – он показал глазами на устройство, хронолифт, в смысле, – там есть иконка со знаком вопроса, под ней ответы на часто задаваемые вопросы, в том числе и теория хронополей для чайников.

Он говорил медленно, делая перед каждой фразой большие паузы. Так поднимается в гору смертельно уставший путник: шаг, второй, остановка, шаг, другой, снова отдых. С каждым последующим шагом не силы – жизнь уходит, так и лейтенант говорил, экономя силы, словно боясь не успеть сказать что-то очень важное.

– Там же мой дневник, можешь почитать. Хронолифт вроде вашего компьютера, только... с большим числом функций.... Но ты разберёшься.

– Ты лучше скажи, как тебя домой отправить, там наверняка помочь смогут, – снова перебил его я.

– Не стоит, я всё равно перехода не выдержу, да и ты здесь навсегда застрянешь. «Хронолифт не вынесет двоих,» – неожиданно перефразировал он О'Генри и криво усмехнулся. Впрочем, ухмылка тут же сменилась гримасой боли. Сделав несколько частых и неглубоких вдохов, он продолжил:

– Когда вернёшься в своё время, похорони меня и сделай надпись: «Звягинцев Глеб Егорович – Воен. Кор. Погиб 1.09.42г.»

– Военкор пишется одним словом без точек.

– А ты напиши с точками.... Это вроде условного сигнала для наших будет.... Сделай всё точно. Очень не хочется без вести пропадать... Тебя как зовут?

– Павел. Павел Стародубцев.

– Слушай Павел, сделай, как прошу... зря что ли я тебя сюда выдернул?.. Тело моё спрячь, место запомни, чтобы легче найти было... Хотя, это уже вмешательство... правда, девятого уровня... даже ближе к десятке... может получиться.... – Лейтенант явно стал заговариваться. Но вдруг на мгновение взгляд его вновь стал ясным, и он едва слышно прошептал, глядя мне прямо в глаза: – Потом нажмёшь на экране кнопку «возврат», стрелочка такая, против часовой.... И вернёшься в ту же секунду, откуда прибыл... И не задерживайся тут, не твоё это время... Оно чужих не любит...

Последнюю фразу я едва расслышал. Лейтенант расслабленно замер, глаза его закрылись, сердце, толкнув последнюю порцию крови, остановилось. Всё... На моих глазах впервые в моей жизни умер человек. В том, что он умер, я нисколько не сомневался, хоть и не доктор. И вот тут меня наконец накрыло. Накрыло дикой смесью страха, адреналина и какого-то детского любопытства.

Я стоял посреди леса в сентябре сорок второго, за моей спиной догорала полуторка, передо мной труп лейтенанта Красной армии, прибывшего из фиг знает какого времени, в руках машина времени и полное отсутствие мыслей по поводу того, что тут вообще происходит. С мыслями в тот момент вообще беда случилась. Их в башке было только две. Они бились друг о друга, как кости в стаканчике, смешивались и вновь разлетались, создавая в пустом пространстве невообразимый гул, шум и хаос:

– Блин, блин, блин!

– Что за хрень?

– Блин, что за хрень!

– Что за хрень, блин?

– Хрень, хрень, хрень!!!

И так далее и тому подобное. Я тупо топтался на одном месте, беспрестанно озираясь, словно пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь, способное вернуть меня к нормальному состоянию.

Наконец взгляд упёрся в хронолифт, по-прежнему сжимаемый моей левой рукой. Вещь хоть и чужая, но всяко более близкая и понятная, чем горящая полуторка и мёртвый лейтенант. Насчёт «понятная», я, конечно, загнул, но в руки взять себя удалось, и броуновское движение букв и слогов в голове сложилось в первую за последнее время внятную мысль:

– Надо покурить.

Вообще-то я не курю, бросил лет пять назад, но сейчас покурить было действительно нужно. Я машинально похлопал себя по карманам, понимая всю бессмысленность этого движения, и повернулся к лейтенанту.

– Извини, друг, но мне реально надо.

Увы, лейтенант оказался некурящим, однако я не терял надежды. Во время войны даже у не курящих всегда был с собой запас курева. Во-первых, выдавали всем без разбору, во-вторых, папиросы или махорка всегда могли пригодиться просто для поддержания беседы или в качестве конвертируемой валюты.

Недалеко от грузовика подобрал вещмешок, на дне которого, как и предполагал, нашёл новую пачку папирос: небольшая коробка из дешёвого светло-коричневого картона с красной буквой "М" и одной из московских высоток на корпусе. Ниже надпись: «метро» Круглая печать фабрики «Ява» и призыв внизу пачки: «Будь бдителен, сохраняй военную и государственную тайну». То, что надо. Трясущимися руками смял мундштук, чтобы частички табака не летели в рот, и, подняв с земли тлеющую головёшку, прикурил и тут же зашёлся резким лающим кашлем: табачок оказался на редкость крепким. По горлу словно наждаком прошлись. Из глаз сами собой брызнули слёзы. Ни дать ни взять барышня кисейная. Однако после двух-трёх затяжек организм смирился, вспомнив былое, и я смог наконец-то сосредоточиться на процессе.

То ли монотонность: вдох, выдох, то ли обыденность самой процедуры привели к тому, что руки мои потихоньку перестали дрожать, я кое-как успокоился и начал рассуждать более или менее здраво. Если верить тому, что успел сказать лейтенант, и если всё это не сон, то я в сентябре 1942 года. Мне двадцать четыре и родился я в 1986 году, то есть рожусь, ну, в смысле на свет появлюсь ровно через сорок четыре года. Бред, конечно, но как-то так получается. А попал я сюда благодаря вот этому вот прибору. И убраться отсюда, соответственно, я смогу только с ним. Впрочем, с прибором будем разбираться позже. Сейчас нужно куда-то спрятать лейтенанта, да и самому на время где-то схорониться. А то не ровен час наши появятся, возьмут, да и расстреляют меня в этаком-то прикиде как террориста. Хотя нет, их здесь сейчас называют диверсантами. Ну не велика разница. Я осмотрелся: ага, вот она, недалеко в скальном выступе виднелась та самая пещера или грот, кому как больше нравится. Оттащил лейтенанта в грот, пристроил у дальней стены. Возле догорающей полуторки нашёл сапёрную лопатку, с тёмно-зелёным черенком и вырезанными инициалами хозяина «ДВ». Судя по состоянию машины, бомба угодила аккурат в кузов. Чудо, что лейтенант был ещё жив какое-то время. А вот хозяину лопатки и водителю по совместительству повезло меньше. Он так и остался сидеть в кабине. Пламя пощадило его лицо, и теперь он смотрел в небо взглядом полным злости и одновременно удивления. По-хорошему, надо было бы его похоронить где-нибудь, да знак приметный оставить, но времени у меня на это сейчас просто не было.

– Извини, мужик... – я бросился к ближайшим деревцам, и остро отточенным штыком лопатки, спасибо рачительному хозяину, в несколько махов срубил пару молодых тонкоствольных берёзок.

Закрыть вход в грот куском борта и замаскировать всё это кустами оказалось делом пяти минут, осталось только забраться внутрь самому. Очутившись в относительной безопасности, я облегченно перевёл дух. Впрочем, сердце по-прежнему бешено колотилось в груди, уровень адреналина в крови зашкаливал. Первоначальная паника ушла, оставив за собой лёгкий шлейф разочарования собственными ощущениями и собственным же поведением в первые секунды пребывания в прошлом. Однако состояние шкодника, забравшегося без спросу в чужой дом, меня не покидало. Нужно было сматываться обратно домой, в свой любимый 2010 год, и чем скорее, тем лучше. Тем более, что лейтенант, как его там?: Звягинцев, говорил, что мне оставаться в чужом времени опасно.

Я взял в руки хронолифт и провел пальцем по экрану. Тот ожил, осветив мертвым матовым светом часть пещеры и лицо покойника. Я слегка передвинулся в сторону, так, чтобы жуткая маска ушла в тень, и вгляделся в экран. Там по-прежнему светилась крупная надпись 01.09.1942г., только теперь вместо кнопки «ввод» рядом была нарисована стрелка, закрученная против часовой.

– Нажми её и вернёшься в ту же секунду, откуда прибыл, – вспомнилась последняя фраза лейтенанта.

Палец потянулся к кнопке и замер на полдороге.

– Это что же получается? Сейчас нажму кнопочку и всё? Домой? Вот так вот и смоюсь, ничего не посмотрев?

– А чего ты собственно смотреть собрался? Это тебе не кино. Здесь война, и война реальная. Вон у тебя за спиной доказательство лежит, а ещё одно в машине догорает.

Во мне боролись два человека. Один, осторожный и рациональный, другой – авантюрный и любознательный.

– Да война, да убивают. Но ведь парень пришёл сюда зачем-то? Значит, на что-то рассчитывал, значит, не всё так безнадёжно.

– Ну да, вот он и лежит теперь вместе со своими расчётами.

– Случай. Да тебя машина может сбить по сто раз на дню, и ничего, из дома ведь выходишь.

– Там другое дело. Там привычный мир. Там жизнь и безопасность на инстинктах строится, на подсознании, опирающихся на жизненный опыт. А тут, что? Никакого жизненного опыта нет, следовательно, и подсознание тебе не поможет.

– Опыта нет, зато есть знания. Зря, что ли столько лет эту тему лопатил? И потом. Посмотри на дату. Завтра дед Семён пропадёт без вести. Ты над этой загадкой пять лет бьёшься, а тут вот оно, решение само в руки пришло, и в такой момент отказаться от всего и слинять?

– А ты предлагаешь сунуть голову в пекло, найти деда и всё ему рассказать?

– Конечно!

– Да тебя в таком наряде первый же встречный к стенке поставит.

– Да... это аргумент, – я оглядел свой камуфляж, резиновые сапоги, перевёл взгляд на погибшего и его изодранную, залитую кровью гимнастёрку, – да..., тут ловить нечего. Но когда я папиросы в вещмешке лейтенанта искал, кое-какую одежду я там, кажется, видел.

Максимально осторожно я выглянул из-за укрытия. На поляне царил мир и покой. Солнце, птички поют, лёгкий ветерок качает верхушки деревьев. Вот первый осенний листок покинул насиженное место и мягким парашютиком, кружась и качаясь, плавно опустился на землю. Аккурат на край дымящейся воронки. И красота ушла. Остались только остов машины, чадящее колесо и труп на водительском сиденье.

Низко пригибаясь, я кинулся к вещмешку, подхватил его, воровато оглянулся и тут же нырнул в спасительный сумрак пещерки, успев мимоходом заметить, насколько не геройски все это выглядело со стороны. Ну и ладно, пока не до геройства.

В вещмешке оказалось запасное бельё, пара портянок и полевая форма лейтенанта Красной армии. Практически полный комплект. Не хватало только сапог и фуражки. Под одеждой я обнаружил два блокнота, фотоаппарат «Лейка» в потертом кожаном футляре, ещё одну пачку папирос «Метро», котелок с ложкой, четвертушку ржаного хлеба, завернутую в чистую тряпицу, банку тушёнки с выдавленной звездой на крышке, кусок хозяйственного мыла и опасную бритву в твёрдом тряпичном футляре. Вполне стандартный набор. Надо признать, что покойный Глеб Егорович подготовился к путешествию более чем основательно. Все вещи были не новыми, со следами пользования. В тряпице кроме самого хлеба было достаточно крошек, значит, хлеб резали и ели, брусок мыла имел мягкие сглаженные ребра, значит, им уже пользовались несколько раз, одежда – хоть и чистая, но тоже ношенная.

– Ну что, вопрос с обмундированием решён, – я удовлетворённо потёр руки, – сапоги придётся снять с убитого, благо размер у нас с ним, похоже, одинаковый.

– Рано радуешься. Одежда это ещё не всё. Ты про документы забыл.

В этих диалогах с самим собой, кроме лёгкого привкуса шизофрении есть одна, несомненно, полезная деталь. Разбор ситуации с двух сторон, с «чёрной» и с «белой», позволяет оценивать её более полно, не упуская важные детали. А документы – это была деталь очень важная.

– Скажу, что потерял при бомбёжке, – оптимист ещё на что-то надеялся.

– Посадят под арест, в лучшем случае, до выяснения личности. А поскольку личность твою в этом времени никто подтвердить не сможет, то, скорее всего, расстреляют как немецкого шпиона и диверсанта.

– Тогда нужно просто выйти и рассказать им правду. О том, что я из будущего, о том, что я достаточно хорошо и профессионально знаю ход истории войны. Своими знаниями я могу быть полезен командованию. Могу подсказать, как избежать многих ошибок и ненужных жертв. Да просто хотя бы расскажу что мы, в конце концов, победим, пусть в далёком сорок пятом, но победим. Это вселит в людей уверенность и боевой дух.

– Давай, вперёд! А заодно расскажи, что после войны придёт Никита и, обвинив их любимого и ужасного Сталина в культе личности, выкинет его из мавзолея. Что через каких-то пятнадцать-двадцать лет проигравшая Германия будет жить лучше, чем победивший её Советский Союз. А после Никиты к власти придёт никому не известный во время войны бровастый политрук и навешает себе орденов и медалей столько, что и не снилось ни одному полководцу, выигравшему на этой войне не одно сражение. И все его будут звать миротворец, а он по-тихому будет посылать людей на войны по всему свету. Сколько русских косточек останётся во Вьетнаме, Афгане, Анголе, Кубе, Сирии, Египте и ещё чёрте где. А потом к власти придёт другой «миротворец», и великую страну, за которую они сейчас проливают кровь и жизни кладут, разорвут на кусочки и воцарятся в этих кусочках тупые и жадные царьки, озабоченные лишь полнотой собственной мошны да сытым будущим своих детей и внуков. Расскажи им про марши нацистов и суды над партизанами в Прибалтике, про Героя Украины Бендеру, про свою прабабку Катю – киевскую подпольщицу и героиню, в одночасье превратившуюся в «москальскую оккупантку». Слава богу, не дожила старушка до этого. Расскажи им всё это, а потом поглядим, с каким боевым духом они пойдут завтра в атаку. А впрочем, тебе никто и не поверит. Потому что в это невозможно поверить. Потому что иначе во всём, что сейчас происходит, смысла не будет.

– Так что же, оставить всё как есть и уйти?

– Да, и это будет правильно.

– А как же дед? Я же в двух шагах от него!!!

– Ты все равно ничего не изменишь.

– Ладно, – вслух, но шёпотом подвёл я итог внутреннему диалогу. – Вот хронолифт, вот кнопка, свалить я в любой момент успею. Попробуем пока здесь на месте узнать обо всём этом побольше, а потом уж и окончательное решение примем, – и, отбросив сомнения, я решительно ткнул пальцем в кружок со знаком вопроса на экране.

***

Надпись 01.09.1942 и кнопка «возврат» уменьшились в размере, но с экрана не исчезли, а лишь сместились в левый нижний угол. И это меня окончательно успокоило: я мог спокойно копаться в компе, оставляя себе возможность вернуться в своё время в любой момент.

Через весь экран протянулась надпись: «Перейти в мнемонический режим общения?» и три кнопки, «да», «нет», и «что это такое».

– Ну поглядим, что это такое.

Открылось окно: «Мнемонический режим общения пользователя и устройства обеспечивает максимальную скорость передачи команд. Основан на считывании мнемонических импульсов с коры головного мозга пользователя с помощью модема и передачи их в устройство. Канал связи двусторонний».

– Не густо. Слова хоть и знакомые, но суть процесса малопонятна. Ладно, пробовать, так пробовать. Как говорят в наш век паленого спиртного, «кто не пьет шампанского – тот не рискует».

Я коснулся стрелочки «назад» и вновь вернулся к предложению о переходе в мнемонический режим общения. Ткнул в кнопку «да». Открылось окно: «Для активации мнеморежима закрепите модем на левой височной области головы пользователя». Одновременно с этим в верхней части хронолифта выползла небольшая с пятикопеечную монету панелька, на которой лежал некий темно-коричневый предмет, подозрительно похожий на среднего размера родинку. Я подцепил «родинку» ногтем и увидел на обратной стороне защитную пленку с красным язычком. Потянул за язычок, отлепил пленку и прижал «родинку» к левому виску. Ничего не почувствовал, однако панелька вернулась на место и на компе сменилась картинка.

"Мнемоконтакт установлен. Для окончательной калибровки канала мысленно произнесите следующие фразы: «Мама мыла раму», «2Х2=4», «01.09.1942», «Хроноагент хрестоматийно храпел, хряпнув хрустящую хризантему».

– Чушь какая-то.

– Совершенно верно, – раздалось у меня в голове. Голос был неприятно жесткий с ярким металлическим оттенком.

– Так лучше? – голос сменился и стал обычным мужским, в меру низким и слегка хрипловатым.

– Да, спасибо. Ты компьютер?

– Да, но этому примитивному названию я бы предпочел более общее – устройство. Я хронолифт, модель 11-64М, то есть модернизированный.

– Ну раз у тебя есть голос, то должно быть и имя. Я буду называть тебя Хроник. Не возражаешь?

– Вы пользователь – вам решать. Хоть я и уловил некий двойной смысл в данном вами имени.

– Никаких намеков, это чистое совпадение. Хроник – производное от хронолифта, и ничего более. А меня, в свою очередь, зови не пользователь, а Павел. И на «ты» будь любезен: так привычнее и проще.

– Хорошо, Павел, принято. Насколько я успел понять, ты пользователь начинающий.

– Это ещё мягко сказано.

– Тогда я кратко введу тебя в курс дела. Хронолифт 11-64М предназначен для перемещений во времени с возможностью фиксации точки возврата. Дополнительно к этому я являюсь банком данных, содержащих всю известную информацию о планируемом периоде посещения. Ну и третья моя основная функция – это синтезатор всевозможной документации на любых известных носителях, способной обеспечить прикрытие хроноагенту, находящемуся в выбранном им временном пространстве.

– То есть ты можешь обеспечить меня документами!?

– Да.

– Тогда сделай.

– Цель?

– Я хочу найти своёго прадеда.

– Для чего.

– Для чего, для чего. Он завтра пропадёт без вести, скорее всего, погибнет. Я хочу помочь ему. Спасти.

– Это невозможно. Это вмешательство неопределённого уровня.

– Опять вмешательство, какого-то там уровня. О чём ты?

– Понятно: пользователь с нулевой степенью. Ты из какого года, Павел?

– Самый популярный вопрос в последнее время. Ну из 2010-го. А что?

– Ничего.

– В смысле ничего?

– Ничего не знаю об этом годе.

– Как это, ты же банк данных!?

– В меня заложена только базовая информация и максимальный пакет, относящийся к данному временному периоду.