Текст книги "Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун"

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Когда человек в шляпе с пером открыл рот, чтобы ответить Юзефу, тот остановил его.

– Не хватит ли пустых разговоров, капитан Матушинський? Вам польские солдаты нужны не для борьбы с нацистами, а для войны с собственным народом! И ваша задача – спровоцировать бригаду на выступление против законного демократического правительства! Вам мало жертв оккупации, вам нужна еще и гражданская война!

– Панове, перестаньте спорить о политике! – раздался рассерженный голос Хлобуча. – Слышите, поручник? Это касается и вас, капитан!

Значит, Юзеф не ошибся. Теперь становится ясным и причина сегодняшней встречи, и поведение каждого из ее участников. Раз так, командование бригады уже услышало все, что хотело, а тратить время на препирательство с Матушинським он не намерен.

Юзеф отвернулся от обозленного капитана, глянул на Хлобуча.

– Согласен с вами, пан майор. Все, что нужно, сказано, остальное – напрасный перевод времени. Надеюсь, встреча хоть чем–то была для вас полезной?

– Да, поручник.

– Перед тем как расстаться, я хотел бы сказать присутствующим еще несколько слов. Разрешите?

– Конечно. Только без политики и агитации. Прошу..

Хлобуч ободряюще кивнул Юзефу и встал рядом со своими офицерами. Но если раньше он занимал место посреди аковской пятерки, то сейчас оказался крайним справа, и между командованием бригады и капитаном Матушинським с его спутником образовалось пустое пространство шага в три–четыре. Что это? Случайность или Хлобуч сознательно подчеркнул, что между ним и его подчиненными мало общего с представителями лондонской «Делегатуры»?

– Панове, – начал Юзеф, глядя на тройку офицеров, – предложение командования Войска Польского, сделанное майору Хлобучу, касается всех солдат и офицеров вашей бригады. Добавлю, что полк, который предложено принять пану майору, находится в процессе формирования, и в его рядах найдется место каждому из вас. Разумеется, согласно его званию и теперешнему служебному положению. Понимаю, что решение, которое вам предстоит принять, весьма ответственное. Поэтому, с согласия полковника Ковальского, предлагаю любому из вас побывать в его дивизии и на месте разрешить сомнения… Однако, панове, прошу не затягивать с ответом. Как вам известно, в городе размещена советская военная комендатура, а у комендантов имеются обязанности.

Юзеф смолк, то ли проверяя реакцию на сказанное, то ли обдумывая, чем еще можно убедить командира бригады и его офицеров. Что–то решив про себя, махнул рукой.

– Открою небольшой секрет: советское командование мирится с существованием в своем тылу вашей бригады, лишь уступая просьбе местных польских властей, которые верят в ваше благоразумие и дают вам шанс сделать правильный выбор. Но терпение командования Красной Армии не бесконечно. Тем более, что ваше положение крайне осложняют диверсионные группы капитана Матушинського. Эти группы уже неоднократно совершали вооруженные акции против Красной Армии. Эта игра с огнем может привести к серьезному конфликту. Словом, думайте и решайте, панове. Но, повторяю, не медлите с ответом. Иначе судьба бригады и каждого из вас может решиться без вашего участия. До свидания.

Юзеф козырнул и направился к месту, где в начале разговора скрылись аковцы, сопровождавшие его из города. Интересно, что приказано хорунжему: доставить его снова в город или прикончить по пути? Наверное, это зависит от того, кому он подчинен – Хлобучу или Матушинському.

Вот они уже видны: Струбчиньский с сигаретой в зубах и его люди, прислонившиеся к деревьям вокруг хорунжего. Но что это? Из кустов справа и слева от аковцев одновременно появились две группы вооруженных людей. Часть из них направилась навстречу Юзефу, остальные стали окружать четверку аковцев. Поручник замедлил шаги, напрягая зрение, всмотрелся в приближающихся людей. Маскхалаты, кубанки, в руках взятые на изготовку автоматы и ручные пулеметы. Впереди уже знакомый Юзефу сержант–разведчик с нагловатыми глазами. На красивом лице довольная усмешка, тонкие усики вытянулись ровной ниточкой над наполовину открытым ртом.

– Еще раз здравия желаю, гражданин поручник! – весело приветствовал он Юзефа. – Разрешите составить компанию?

– Разрешаю, сержант, – так же шутливо ответил Юзеф, быстро расстегивая кобуру своего ТТ и не сводя глаз с аковцев.

Но те вели себя благоразумно. Хорунжий, дернувшийся было в сторону, остановился и сунул руку в карман куртки. Его люди, не тронувшись с места, только непонимающе смотрели на хорунжего. Проходя мимо Струбчиньского, сержант выдернул у него изо рта сигарету, сунул ее ему за ухо:

– Закрой рот – кишки простудишь.

Углубляясь с казаками в лес, Юзеф обернулся. Все три офицера–аковца стояли на прежнем месте и смотрели ему вслед, Матушинський со спутником, сжимая в руках пистолеты, пятились в кусты.

– Держи, – прозвучал сбоку голос сержанта. Достав из–за пояса две гранаты, он сунул их Юзефу. – Мои хлопцы обшарили лес вокруг поляны и обнаружили три аковских дозора. Так що дело может обернуться по–всякому.

Но смерть Юзефа то ли не входила в планы аковцев, то ли они не осмелились завязать бой с казаками, и разведчики с поручником добрались к городку без всяких неприятностей. На окраине, где Юзеф сегодня впервые встретил сержанта, урчали моторами пять или шесть грузовиков, возле них расположились на земле группы вооруженных пластунов. У передней машины расхаживал высокий сутуловатый казачий офицер. Увидев Юзефа, он поспешил ему навстречу.

– Ну, слава богу! – облегченно вздохнул он, обнимая поручника. – Жив–здоров! Ну и штуковину отмочил ты, друже… Предупреждал тебя – не красуйся один по городу. Твое счастье, що я своим казачкам велел на тебе глаз держать. Они и углядели, як тебя аковцы возле хаты прищучили. Сразу отправили одного хлопца с вестью ко мне, а сами с пластунским патрулем перехватили тебя у околицы. А когда ты все–таки вздумал прогуляться до леса, попрямиковали за тобой. Я тоже времечко понапрасну не терял: поднял по тревоге дежурную комендантскую сотню и поспешил хлопцам на подмогу. Ну и кутерьму ты поднял, друже любый.

Выговаривавший Юзефу офицер был контрразведчиком пластунской дивизии, батальон которой разместился в гарнизоне. Поручник уже несколько раз встречался с ним, и у них сложились неплохие отношения.

– Ладно, капитан, не шуми, – улыбнулся Юзеф. – За беспокойство и хлопоты прости, но… Понимаешь, командование аковской бригады пригласило меня к себе на разговор. Не отказываться же.

Казачий контрразведчик положил Юзефу руки на плечи, заглянул в глаза.

– Ну якого биса ты возишься с ними? Бандюги они и есть бандюги, под какой личиной не ховались бы. Що недобитые окрестные беляки, що лисовики–оуновцы, що твои паны–аковцы. Дай по своим инстанциям команду – и наши казаченьки разнесут их логово в пух и прах. И все дела… Раз, два – и в дамках.

– Зачем лить кровь, капитан, если можно решить дело миром? – ответил Юзеф. – Разве плохо, если аковцы станут батальоном Войска Польского?

– Неплохо, – согласился капитан. – Ладно, занимайся своими земляками сам, я в эти дела нос не сую. Плохо то, що по окрестным лесам да горам не одни аковцы кочуют. Ни беглые из России беляки, ни оуновцы, ни вервольфовцы тебя для беседы не пригласят. Вгонят в спину пулю або накинут на горло удавку – и весь разговор. А ты у них на примете первый. Ни я, ни комендант им не нужны – мы чужие, пришлые. Убери нас, тотчас заменят другими офицерами, и вряд ли кто это заметит или о нас вспомнит… А ты для поляков свой, кровный, больше того – новая власть, ты у всего города на виду. И потому для недругов – главная мишень. Так що побереги себя.

– Капитан, какая буду я власть, если стану всего бояться и прятаться? Нет уж, пусть прячутся наши враги.

…В маленькой, чистенькой комнатушке, которую Юзеф облюбовал себе для жилья, он первым делом выпил с жадностью кружку холодной воды, повесил на крючок вешалки конфедератку и, сбросив сапоги, повалился на кровать. Расстегнув воротник мундира, взъерошил волосы и уставился отсутствующим взглядом в потолок.

Так вот ты какой, капитан Армии Крайовой Збигнев Матушинський. Впервые о тебе Юзеф услышал еще до вступления частей Войска Польского на родную землю. Когда реакционным силам внутри Польши стало ясно, что страну будет освобождать Красная Армия, но никак не западные союзники, они спешно изменили свою прежнюю тактику. Вместо лозунга: «Оружие к ноге!» был выдвинут новый: «Сражаться с любым оккупантом», который может ступить на землю Польши. Так, подпольные реакционные газетенки «Глос Польски» и «Пшегленд политычны» объявили Советский Союз врагом Европы и мира «по крайней мере в равной степени, что и Германия». А главное командование Армии Крайовой в конце 1943 года разработало план «Бужа» – «Буря». Согласно ему по мере продвижения Красной Армии к границам Польши подразделения Армии Крайовой должны атаковывать отступающие немецкие части и, опережая советские войска и польскую армию, захватывать отдельные районы страны и устанавливать там власть «Делегатуры».

Составной частью этого плана была так называемая акция «Вахляж» – «Веер». Ее смысл заключался в том, чтобы в момент, когда «лондонцы» будут брать в Польше власть в свои руки, прервать железнодорожное сообщение на территории СССР до линии границы 1939 года и отсрочить этим вступление Красной Армии и Войска Польского в Польшу. Подготовка к акции «Вахляж» началась заблаговременно, еще до вступления в силу плана «Бужа». Так, из имевшихся в этот период в подчинении у «Делегатуры» 3140 боевиков 2150 были направлены на оккупированные немцами земли западных районов Украины и Белоруссии.

Одним из доверенных лиц, непосредственно руководивших проведением в жизнь акции «Вахляж», был Матушинський. Именно он наладил первые деловые контакты Армии Крайовой с немецкими спецслужбами и оуновской СБ. [11]11
  СБ (служба безпеки) – служба безопасности ОУН.


[Закрыть]

Когда Красная Армия форсировала Буг, план «Бужа» вступил в действие. Однако наступательный порыв советских войск нельзя было остановить никакими «Вахляжами», да и демократические силы внутри Польши тоже не сидели сложа руки. Поэтому замыслы реакции потерпели провал. Правда, в Замостье, Люблине, Томашове, Любартове и Грубешове «Делегатуре» удалось захватить власть и сформировать собственные органы управления. Но Красная Армия и Войско Польское платили кровью и жизнями тысяч своих солдат не для того, чтобы в Польшу возвратились старые порядки. В результате решительных действий советской военной администрации и Рады Народовой уже в начале августа 1944 года власть «лондонцев» в указанных районах была ликвидирована. С тех пор Матушинський обосновался в южных Карпатах, стал руководить вооруженными выступлениями Армии Крайовой против советских войск и органов власти новой демократической Польши.

Теперь необходимо проанализировать все, связанное со встречей. Пожалуй, можно выделить два основных момента. Первый: командование бригады объективно оценивает сложившуюся в стране обстановку и вполне серьезно восприняло предложение «люблинского» правительства вступить в ряды Войска Польского. Что ж, так поступают не они первые: многие честные офицеры–аковцы, не оболваненные пропагандой «лондонцев» и не запятнавшие себя личным участием в расправах над представителями демократических сил, уже порвали с внутренней реакцией и сражаются против фашистов.

Конечно, смешно верить, что Хлобуч и его офицеры разделяют политическую платформу Рады Народовой. Дело, скорее всего, в другом. Кадровые военные, они придерживались незыблемого положения довоенной польской действительности: власть в руках того, на чьей стороне сила. А сила сейчас никак не на стороне «лондонцев»: многочисленное, боеспособное Войско Польское, союзником которого является Красная Армия, делает несбыточными любые попытки установить в стране какую–либо власть взамен уже существующей. А пример формирований Армии Крайовой, выступивших с оружием в руках против законной власти и наголову разгромленных, красноречиво подтверждал этот тезис. Не нужно также сбрасывать со счетов и настроение рядовых солдат–аковцев, пришедших в бригаду для борьбы с немцами, а вовсе не с Войском Польским или с Красной Армией.

Второй вывод заключался в том, что ненадежность бригады не являлась тайной для эмигрантской «Делегатуры». Наверняка Матушинський был против встречи офицеров–аковцев с Юзефом, но оказался не в силах помешать ей. Отсюда его раздражительность и та агрессивность, которую он продемонстрировал во время встречи. По сути дела, командование бригады интересовали лишь детали вступления в Войско Польское и желание поточней узнать, как может сложиться в его рядах их личная офицерская карьера. Что же касается попыток Матушинського настроить офицеров против демократического правительства и Красной Армии, то они явно не находили среди командования бригады ни понимания, ни тем более поддержки.

Однако Матушинський не тот человек, который может так легко сдаться. Наоборот, сложившаяся в бригаде ситуация заставит его действовать более изощренно и решительно. Значит, необходимо принять все меры, чтобы командование бригады не затягивало с принятием нужного Юзефу решения.

4

Шевчук попросил шофера остановить машину за сотню метров от заводика. Приказав ждать его, не спеша направился к наполовину разрушенной будке бывшей проходной. Возле нее маячила фигура пластуна с карабином на плече. До войны здесь делали кирпич, и поскольку оккупантам эта продукция оказалась ненужной, заводик был закрыт. Хозяева предприятия, и раньше проявлявшие к нему мало интереса, с приходом немцев перебрались в Краков и забыли о нем вовсе. Заводик, по сути, оказался бесхозным. Это было жалкое зрелище: все, что могло гореть или пригодиться для каких–либо хозяйственных нужд, было растащено местными жителями.

Сейчас территорию заводика облюбовал для постоя батальон казаков. Здесь же при штабе находился и капитан–контрразведчик пластунской дивизии. Приказом Управления «Смерш» он был прикомандирован к группе Шевчука и действовал под его началом. Подполковник сегодня хотел с ним познакомиться и дать первое задание. Конечно, он мог вызвать капитана к себе, однако за время службы у него выработалась своя система знакомства. Так, иногда он предпочитал впервые встретиться с человеком без предварительной о том договоренности и желательно в привычной для того обстановке. Тогда еще до разговора с человеком о нем расскажут окружающие его предметы, каждое движение и жест, любая реакция, вызванная неожиданным появлением Шевчука.

В каждом человеке он больше всего любил «натуральность». Особенно не имел он права ошибаться в человеческих и профессиональных качествах коллег, с которыми вместе, пусть даже временно делал одно дело. Поскольку казачьему капитану отводилась в задуманной Шевчуком операции далеко не последняя роль, подполковник хотел иметь о нем объективное мнение…

Заводик располагался на окраине городка посреди большого пустыря, заросшего травой и окруженного с трех сторон кустарником. Сразу за пустырем начинались обступившие городок горы, между ними и заводиком был выстроен забор. В его тени Шевчук увидел длинную шеренгу пластунов с карабинами у ноги, перед которыми медленно расхаживал пожилой старший лейтенант. Круглое, с висячими усами лицо, выцветшие брови, к нижней губе прилипла незажженная самокрутка. На левой половине груди в алой шелковой розетке, столь распространенной в гражданскую войну, орден Красного Знамени, под ним – три Георгиевских креста и ряд советских медалей. С правой стороны над газырями – ордена Отечественной войны и Красной Звезды, чуть выше их – три нашивки за ранения. В руке офицера была длинная хворостина, которой он время от времени хлопал себя по голенищу сапога.

– Кто скажет, що делает солдат на войне? – долетел до Шевчука его голос. – Никто? Тогда скажу я… Солдат на войне делает то, чему научился в мирное времечко. Только в пять раз хуже. Понятно?.. Какой из этого следует вывод? Учиться, учиться и еще раз учиться.

Шевчук, направившийся было через пустырь к часовому у проходной будки, остановился. Отвлекся от своих мыслей, усмехнулся. Ай да старший лейтенант! До чего безбожно переврал старика Мольтке! Как тот говорил на самом деле: «Войска делают в военное время то, чему их учили в мирное. Только в десять раз хуже». А впрочем, смысл высказывания казачий офицер передал весьма точно.

Словно почувствовав, что привлек внимание незнакомого офицера, старший лейтенант равнодушно скользнул по Шевчуку взглядом. Вытянул себя очередной раз по сапогу хворостиной, поправил на ремне ножны кинжала и снова двинулся вдоль строя.

– А потому зараз приступим к науке, – продолжал он свои поучения. – Що главное для пластуна? Уничтожить врага – воткнуть ему штык в брюхо або кинжал в глотку. А для этого надобно незаметно и неслышно подкрасться к противнику. Так, щоб не тилько он, но даже собака тебя не учуяла. Ясно? Вот и займемся этим…

Старший лейтенант остановился у середины казачьей шеренги, принял строевую стойку.

– Сотня, слушай мою команду! Ложи–и–ись! – громко приказал он. – По–пластунски, направление – левый угол леса – вперед!

Только что у забора стояло несколько десятков людей – и в мгновение ока они исчезли. Напрасно всматривался Шевчук в траву, она, как прежде, высилась неподвижно, в ее зарослях не раздавалось ни шороха, ни треска, над ней не поднималось ни облачка пыли. Только фигура старшего лейтенанта, шагавшего среди травы с хворостиной в поднятой руке, служила ориентиром, где в этот миг находились ползущие. Вот старший лейтенант резко опустил хворостину, недовольно заговорил:

– Ближе к земле, хлопче, еще ближе! Що ты вскинул зад? Ты ж пластун, а не пушкарь! Ниже его, еще ниже! – офицер повторно вытянул недобросовестного подчиненного хворостиной по упомянутому им месту и снова зашагал к углу леса.

Шевчук с интересом наблюдал за происходящим. О казаках единственной в Красной Армии пластунской дивизии он слышал немало, однако лично встречаться с ними ему пришлось впервые.

– Сотня, приготовиться к атаке! – прогремел у края пустыря голос старшего лейтенанта. – Вперед!

Из травы в паре десятков метров от леса поднялась пластунская цепь. Имитируя бросок гранаты, казаки взмахивали над головой рукой и с карабинами наперевес мчались к кустарнику. Бежали без криков, без «ура!», огромными прыжками, пригнувшись к земле. Делали по стремительному уколу штыком влево–вправо, с разбега грудью пробивали кусты и исчезали среди деревьев и густого подлеска.

– Сотня, стой! – прозвучал голос старшего лейтенанта. – На исходный рубеж – марш!

Из леса стали возвращаться казаки, не спеша брели по пустырю к месту у забора, откуда совсем недавно начинали на животах свой путь к лесу. Старший лейтенант встал к забору спиной, указал рукой направление построения и зычно скомандовал:

– Сотня! Повзводно в одну шеренгу – становись!

Казаки быстро выстроились, и он с неразлучной хворостиной в руке двинулся вдоль строя.

– Погано! Дюже погано! Ползете так, що вас под Тихорецкой слышно. Покуда к противнику подберетесь, он из вас сито сделает. Як же с вами Гитлера победить? У него половина Европы союзников и тьма солдат, а вас тилько неполная сотня… У него танки, пушки, самолеты, а у вас, тилько карабин, кинжал да гранаты. Значит, ваша сила – это умение и еще раз умение.

Старший лейтенант развернулся и двинулся в обратном направлении. И в это время мельком взглянул на Шевчука. Взгляд был мгновенным, но подполковник по достоинству оценил его: пытливый, настороженный, вряд ли он мог быть случайным. Шевчук моментально потерял к старшему лейтенанту интерес. «Ишь, говорун–нравоучитель… Увидел старшего офицера и красуется перед ним. Тоже мне, знаток Мольтке и победитель Гитлера. Что без тебя и твоей неполной сотни Красная Армия только делала бы?»

Подполковник хотел продолжить путь к будке с часовым, и тут ему под ребра уткнулись два штыка. Повернувшись, он увидел позади себя пару пластунов с нахмуренными, не сулящими ему в случае сопротивления ничего хорошего лицами. Тотчас старший лейтенант, перестав ходить перед строем, отбросил в сторону хворостину. Положил правую ладонь на кобуру пистолета и в сопровождении трех казаков с карабинами на изготовку быстро направился к Шевчуку.

– Документы! – отрывисто бросил он, останавливаясь против подполковника и протягивая к нему руку.

У Шевчука при себе было три разных документа с его фотографиями: стандартное офицерское удостоверение личности, удостоверение сотрудника Люблинской этапно–заградительной комендатуры с командировочным предписанием, объясняющим его появление в городке, и красная книжечка с надписью «Контрразведка «Смерш». Последнюю он показывал крайне редко, однако сейчас предъявил именно ее. Кто знает, что еще может выкинуть этот сверх меры подозрительный казачий офицер? Вдруг документов обычного армейского офицера ему покажется недостаточно, и он прикажет обыскать Шевчука, в результате чего обнаружит при нем целую «библиотеку» удостоверений и примет неизвестно за кого со всеми вытекающими из этого последствиями? Уж тогда остряки из Управления по адресу Шевчука языки почешут…

Казачий офицер спокойно взглянул на удостоверение и не проявил к нему ни малейшего интереса.

– Ну и що? – лениво спросил он, едва уловимым движением языка перебрасывая самокрутку из одного угла рта в другой.

– К капитану Дроботу. Он у себя? – вопросом на вопрос ответил Шевчук, догадываясь, чем закончится его разговор с сотником.

– Зараз узнаете, – безразлично ответил тот. – Сержант, проводишь его к капитану, – приказал он одному из пришедших с ним пластунов. – И гляди в оба… Щоб наш гость нигде не заблудился.

– Слушаюсь! – ответил сержант. Щелкнул затвором карабина и, указывая штыком в направлении будки с часовым, скомандовал Шевчуку: – Туда! И без шуток…

«Вот тебе и нагрянул как снег на голову, – усмехнулся подполковник, шагая к заводику. – Ничего, буду знать, как пялить глаза куда не следует. А казаки народ серьезный. С такими можно смело работать».

Капитана они застали в его кабинете, маленькой, с обшарпанными стенами и обсыпавшейся с потолка штукатуркой комнатенке. В углу – самодельный топчан, у окна – канцелярский стол, рядом с ним – две табуретки. На стене у стола – офицерская сумка, автомат, шинель.

– Благодарю, сержант, – сказал капитан, мельком взглянув на Шевчука и его конвоира, остановившихся у двери. – Можешь быть свободен.

Когда за сержантом захлопнулась дверь, он приложил ладонь к кубанке.

– Здравия желаю, товарищ подполковник. Рад, что навестили… После обеда сам собирался заскочить к вам.

– Поскольку меня знаете, капитан, представляться не буду. Перейдем сразу к делу.

Шевчук подошел к столу, без приглашения сел на табурет, снял и повесил рядом с хозяйской шинелью свою пилотку. Капитан, стоя у окна, молча за ним наблюдал. Шевчук тоже окинул его взглядом снизу вверх. Дробот был высок, худощав, заметно горбился. Глубоко запавшие глаза, нездоровая, с пергаментным отливом кожа на лице, ввалившиеся щеки… Густые усы, бледные губы, искривленные в углах то ли постоянно испытываемой Дроботом болью, то ли усмешкой, которую он не считал нужным скрывать от гостя.

– Поставленную задачу уяснили, капитан?

– Так точно… Ликвидация окопавшихся в окрестностях городка бандформирований УПА и оказание помощи оперативно–розыскным группам «Смерш», задействованным в этом районе. Подчиненный мне взвод разведки уже приступил к боевой работе.

– Конкретнее, капитан.

– Взвод разбит на шесть групп во главе с лучшими разведчиками, имеющими опыт боевых операций в горно–лесистой местности и знакомыми с тактикой действий подразделений УПА. Каждая группа усилена полувзводом пластунов, ручными пулеметами и занимается поисками схронов, бункеров, землянок и других бандукрытий…

Шевчук поморщился: разговор с капитаном явно не клеился. Одни общие слова, повторение азбучных истин, и ничего конкретного, нужного для дела. Сам виноват – тоже мне, начальник выискался: «Перейдем сразу к делу…», «Поставленную задачу уяснили?»

Неужели забыл, что главное в твоих взаимоотношениях с подчиненными – психологический контакт с ними? Даже если они прикомандированы к тебе на время… Посему, подполковник, срочно меняй климат в кабинете.

– Прости, капитан, что перебью, – тихо сказал Шевчук. – Все, что ты говоришь и делаешь, – правильно. Хочу лишь заострить внимание на следующем. Как думаешь, могли бы справиться с оуновцами и прочими бандитами войска охраны тыла фронта?

– Вполне. У них для этого достаточно и сил, и опыта.

– Я тоже уверен в этом. Значит, тебя и разведчиков привлекли к операции не просто как «чистильщиков» здешних окрестностей. Главное для нас с тобой – пресечь деятельность вражеской разведки, в первую очередь передачу добытых ею сведений за линию фронта… Догадываешься, о чем хочу тебя просить?

– Примерно. Многие оуновцы орудуют в наших тылах не сами по себе, а напрямую связаны со швабами… с теми, що за линией фронта, и с теми, що у нас под боком. Отсюда возникает цепочка: ОУН – «Вервольф», который не упустит шанса использовать в своих целях оуновских информаторов и их систему связи: населенный пункт – лес. И для нас эта система – сущий клад… Из сказанного напрашивается вывод: поменьше трупов, побольше пленных. Так?

– Так, капитан. Ну как, поможешь мне с «языками»?

– Почему бы и нет? Тем более, что я еще вчера отдал разведчикам приказ: из леса без пленных не возвращаться.

– Спасибо, капитан. Моя помощь тебе в чем–нибудь требуется?

– Пока нет. Хотя… По моим сведениям, УПА располагает в данном районе пятью полнокровными сотнями, не считая отдельных боёвок и резидентур СБ. В сотнях по 120–140 человек. На дняхдумаю навязать всей лесной своре открытый бой. Для этого мне потребуется весь комендантский батальон. Весь, вместе с дежурной сотней… – Дробот с хитрецой взглянул на подполковника. – Да только комендант не может оставить город без гарнизона. Как–никак, в горах, помимо оуновцев, аковская бригада стоит и всякое способна выкинуть Может, вы могли бы своей властью провернуть такую комбинацию: комендант отдает мне на 2–3 суток целиком свой батальон, а взамен дежурной сотни получает на это время роту из инженерной бригады, что восстанавливает вокзал и ремонтирует под городом железнодорожную колею?

– Постараюсь помочь тебе, капитан. Кстати, сегодня по своим делам я встречаюсь с комендантом и мог бы с ним переговорить по твоему вопросу.

– Сегодня не стоит, рановато. «Квочка» еще не готова.

– «Квочка»? Это что – «Наседка»?

– Она. А точнее, название операции по разгрому бандитов. Заманю их, як цыплаков к квочке, в нужное место и разнесу в пух и прах. Понимаешь, от боя на равных они уклоняются, прочесы местности ничего не дают, поскольку у них целая сеть заранее оборудованных убежищ. Вот и задумал я кинуть им лакомую приманку, а когда они в нее вцепятся – сделаю им секирбашка… Если, конечно, вы, товарищ подполковник, поможете мне заполучить полностью комендантский батальон. Ох и «языков» я вам после этого обещаю – тьму, на любой вкус и на все случаи жизни.

Шевчук улыбнулся, поднялся с табуретки.

– Будет тебе батальон, капитан, будет полностью. Обещаю… А теперь прощай. В случае чего – всегда к твоим услугам…

Шевчук поразился числу людей, находившихся в приемной советского военного коменданта. Кого здесь только не было! Холеные господа в безукоризненных костюмах и с золотыми пенсне на носу… Чопорные старушки в допотопных соломенных шляпках с кружевами и при пуделях или болонках на поводках… Зажиточные хозяйчики–хуторяне с неистребимым запахом навоза и все почему–то с пухлыми кожаными портфелями в руках… Две группы скромно одетых мужчин с крупными мозолистыми руками: наверное, депутации от местных рабочих. А ведь инструкция советского командования военным комендантам предписывала им «не вмешиваться в административные функции местных органов власти и в дела гражданского управления, а все вызванные военной необходимостью мероприятия, в которых затрагиваются интересы гражданского населения, проводить только через местные органы власти, созданные Польским Комитетом Национального Освобождения». [12]12
  Польский Комитет Национального Освобождения – исполнительный орган КРН.


[Закрыть]Как видно, инструкция инструкцией, а жизнь жизнью.

Шевчук бочком протиснулся в угол приемной, где у двери, ведущей в кабинет коменданта, стоял массивный письменный стол. За ним сидели двое: у пишущей машинки и регистрационного журнала – молодой симпатичный лейтенант, напротив двух телефонов – городского и внутреннего – мрачноватый сержант.

– У себя? – осведомился подполковник, пожимая руку лейтенанту и кивая на дверь кабинета.

– С самого утра. Продыху от клиента нема, – доверительно ответил лейтенант.

– Кто у него сейчас?

– Начальство с «железки». Второй час заседают… Ничего не поделаешь: сами знаете, як зараз вопрос о коммуникациях стоит.

Шевчук это знал. Участившиеся на польских железных дорогах акты саботажа и диверсий лихорадили снабжение фронта. Поэтому между польским правительством и советским командованием шли переговоры о временном предоставлении польских железных дорог и обслуживающего их персонала в полное распоряжение советских военных властей. Официальное соглашение об этом подписано еще не было, [13]13
  Соответствующее соглашение было подписано 5 ноября 1944 года и находилось в силе до августа 1945 года.


[Закрыть]однако на местах польские железнодорожники уже работали в тесном контакте с советскими комендантами.

Дело, с которым пришел Шевчук, было не менее важным.

– А нельзя… того, – подмигнул подполковник лейтенанту. Фраза была весьма неопределенной, но он так выразительно щелкнул перед носом офицера пальцами, что тот его понял без дальнейших объяснений.

– Почему нельзя? Как говорится в толстых умных книгах: наше щастя в нашей власти. Секундочку…

Лейтенант исчез за дверью кабинета и вскоре появился обратно.

– Полный ажур, – с улыбкой сообщил он Шевчуку. – Паны решили сделать на десять минут перекур. Успеете?

– Постараюсь. Благодарю, лейтенант.

Когда из кабинета тесной кучкой вышли несколько польских железнодорожников, Шевчук сразу прошел к коменданту. Тот, предупрежденный лейтенантом, ждал его.

– Здравия желаю, товарищ подполковник, – приветствовал он Шевчука, поднимаясь со стула.

Среднего роста, стройный, на вид года 23–24. Красивое, по–мужски грубоватое, обветренное лицо, прямой нос, массивный подбородок… Черные усы, ровно подстриженные вдоль линии губ, гладко зачесанные на прямой пробор волосы… Тщательно выглаженная, плотно облегающая фигуру черкеска, золотые майорские погоны, хромовые сапоги. И блеск на груди: справа в два ряда ордена – внизу три Красной Звезды, за ними – Александра Невского и Отечественной войны, слева – несколько медалей. Ничего не скажешь, внешне комендант являл собой впечатляющее зрелище.