Текст книги "Слово дворянина"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

И уж встали они и сабли занесли...

Но, видно, сам Аллах хранил Надир Кули Хана!..

Проснулся шах в ту самую минуту, как его рубить уж хотели!

Проснулся, телохранителей своих увидел, коим запрещено было приближаться к ложу его ближе чем на десять шагов, да тут же все понял! И, привстав, вырвал из-под подушек саблю... Но едва схватил он ее, как на него четыре клинка упали, кои он одним своим отбил, хоть получил при том рану на плече!

А отбив – скатился с ложа и, прыгнув в сторону, метнул в ближнего телохранителя кинжалом, попав ему в глаз, так что кинжал тот по самую рукоять в глазницу вошел!

Упал изменник, саблю выронив и лицо руками прикрыв, и тут же, с проклятьями, умер!

С тремя другими шах биться стал, сабли их отшибая, да сам еще, вперед них, пытаясь укол нанести! И был он ловок и отчаян в битве сей и, размахивая оружием своим, рычал, подобно льву, бесстрашно бросаясь грудью на сталь! И хоть были телохранители его первыми бойцами, избранными средь самых искусных и удачливых воинов, не могли они совладать с ним!

С ним – с одним!..

И изловчившись, шах зарубил еще одного из нападавших, отбив его оружие и ткнув того саблей в живот, отчего вывалились наружу и размотались по шатру кишки.

Двое лишь врагов осталось у шаха, и хоть ранен он был, да не думал сдаваться!..

И слышали стражники, что вокруг шатра стеной стояли, и слышал Насим громкий звон сабель, крики, проклятья и хрипы смертные! И хоть было их много, и были они при саблях и копьях, боялись все шаха! Ведь все еще не умер он, ведь звенит в шатре оружие и слышен голос его страшный, что призывает к себе преданных воинов!

Или верно говорят, что будто бы заговоренный шах, что не берут его ни мечи, ни стрелы, ни пули, ни ядра даже, отскакивая от тела его, как от железа?!

И понял тут Насим, что коли вырвется шах из шатра да предстанет пред ними, то в то же мгновенье воинство его, оружие побросав, кинется прочь. Или, убоявшись вида шаха и внемля призывам его, обороротит копья против заговорщиков, и уж тогда ничто не спасет их!

И хоть сам Насим хотел бежать куда глаза глядят от ужаса того, но, превозмогая себя, бросился он к шатру, повелев всем следовать за ним!

Но никто не побежал вслед ему, страхом к земле пригвожденный!

Боялись шаха, будто не человек он, а шайтан сам!

А может, так оно и есть!.. Ведь четверо лучших воинов, что каждый стоит десяти, вошли в шатер, дабы убить безоружного и спящего шаха, да уж голосов двоих из них не слыхать, а шах все жив!

И не смолкает лязг оружия, да все громче крики шаха!..

– Сюда!.. Именем Аллаха повелеваю!..

И хоть залит шах кровью весь, и живого места на нем нет, да не знает сабля его устали, сверкая вкруг него.

Дзинь!

Дзинь!

Летят искры, что клинок из клинка выбивает!

Рубит сабля шаха закаленное железо, будто простое дерево оно! Клинок тот особый, какого в целом свете не сыскать – десять табунов арабских скакунов цена ему! Кован он из семи сортов стали и железа, что друг с дружкой подобно червям переплетены были, да после, в куски изрубленный, гусям скормлен, дабы в желудках их, соками омытый, металл крепость свою обрел и, из помета вынутый да заново в горне расплавленный и в крови человечьей закаленный, стал он крепостью подобен алмазу!

Удар!

Удар!

Пополам разлетелась сабля злодея, перерубленная подобно бумаге, – лишь обломок торчит в руке его!

Теперь есть надежда – ведь всего-то один враг остался пред шахом! И как поразит он его да выскочит из шатра, то призовет к себе войска, и уж тогда никому пощады не будет!..

Но отдернулся полог, возник на пороге Насим, мушкет заряженный пред собой держа!

Обернулся к нему шах.

Да тут враг его последний, изловчившись, резанул саблей его поперек тела.

Хлынула кровь.

Упал шах на колено да, хрипя, завалился набок! И хоть жив он еще был и, глазищами по сторонам сверкая, размахивал саблей своей, пытаясь врагов срубить, но не мог уж ничем им навредить, ибо оставили силы его! А с ними и жизнь сама!..

Возрадовались тому заговорщики и, будто гиены к поверженному льву подскочив к шаху, стали рубить саблями и колоть кинжалами мертвое тело его! А как перестал он вовсе шевелиться и оттого уж не страшились они его, то склонились над ним, и, за волосы голову его вздернув, отрубили ее саблей от туловища!

А отрубив, насадили шею на копье и вынесли из шатра, дабы все убедиться могли, что Надир Кули Хан мертв!

И, увидев голову господина своего, на копье торчащую, пали воины ниц, с трепетом глядя на искаженное гримасой гнева лицо величайшего из великих, что завоевал и в страхе полмира держал, а себя самого не уберег!..

И пал тиран!

И возликовала Персия!

И погрузилась в пучину междоусобной войны, хоть никто о том еще не знал!..

Но скоро начнется меж визирями и султанами великая распря, и станут они делить трон персиянский, и никак не смогут поделить, отчего будут строить заговоры и убивать один другого. И распадется непобедимое войско, и оборотят воины оружие друг против друга, и станут биться ожесточенно, а те, что останутся живы, составят шайки злодейские, что, разбредясь по всей Персии, будут грабить и убивать без всякого разбора.

И запылают города и селения.

И пойдет сын на отца, брат на брата, а сосед на соседа! И встанут на площадях городских плахи и частоколы смазанных бараньим салом кольев, и зачернеют над стенами крепостными тысячи отрубленных голов, глядя мертвыми глазами на пока еще живых и скалясь белыми зубами.

И засмердят вдоль дорог бесчисленные трупы. А в полях и лесах станут жировать шакалы и воронье, и иное зверье дикое, а в городах – крысы и собаки бродячие, оттого что будут они досыта кормиться человечиной...

Не стало тирана!..

И со смертью его не стало в земле персиянской мира!..

Глава ХLVIII

Звонок в дверь был грому подобен!..

На пороге стояла Светлана Анатольевна. Света...

Почти неодетая.

Потому что было раннее утро.

– Вы? – ахнула она.

– Я! – покаянно ответил Мишель-Герхард фон Штольц.

На нем, как всегда, был невозможно белый костюм и туфли, но не было лица... Его... Было какое-то совсем чужое лицо. Под цвет пиджака и туфель...

– Вы?!

– Да я же, я! – кивнул Мишель-Герхард фон Штольц.

– Но теперь ночь!

– Уже утро. Я был у вашего деда. У Михаила Львовича.

Светлана удивленно округлила глаза. И уж боле не откладывая то, что придется сказать, Мишель выпалил:

– Он убит!

– Дедушка?!

– Михаил Львович... Его зарезали столовым ножом.

Светлана смотрела на него недоуменно.

– Позвольте зайти? – сунулся было Мишель в полуоткрытую дверь.

Но его не пропустили.

– Зачем? – недоуменно прошептала Светлана.

– Затем, что больше мне некуда идти! – честно признался Мишель-Герхард фон Штольц. – Меня теперь ищет милиция. А у вас – искать не станет!

– Милиция? – бледнея, переспросила Светлана. – Зачем вас?

– Затем, что подозревает меня в убийстве. Вашего дедушки!

– Разве вы убили моего дедушку?

– Ну нет, конечно! – уже раздражаясь и оттого повышая голос, ответил Мишель-Герхард фон Штольц. – Но я там был, почти в самый момент убийства! И поэтому подозревать будут именно меня!

– Вы шутите? – с надеждой спросила Светлана, изображая, хоть это у нее получилось вымученно, улыбку. – Признайтесь, вы придумали все это, чтобы остаться теперь у меня?

Господи, о чем она?!

– Ничего я не придумал! Михаил Львович убит. Только что! Ножом в спину!

Светлана потянулась к телефону. Как видно, она решила позвонить дедушке, дабы проверить, жив он или нет.

– Постойте! Там теперь милиция! – остерег ее Мишель. – Если раздастся ваш звонок – они все поймут!

Светлана сняла трубку с рычагов.

– Если вы не верите мне, то... позвольте тогда хотя бы уйти! – попросил Мишель-Герхард фон Штольц. – Если вы позвоните, то через четверть часа они будут здесь!

Светлана держала трубку в руке, испуганно глядя на Мишеля.

– Поймите, все это вышло совершенно случайно... Это просто какое-то чудовищное совпадение.

И чувствуя, что волнуется и что по его лицу струится пот, сунул руку в карман, где у него был платок. Но вытащил не платок! А вытащил...

– Откуда это у вас? – вскрикнула Светлана. – Это же... это вещь дедушки! Или это тоже совпадение?

– Да... тоже... совпадение... – промямлил Мишель. – Случайное... Или... Или, может быть, все это было специально подстроено...

Мишель осекся!..

Ну да – верно!.. Как же он сразу этого не понял? Академика убили в краткий миг его отсутствия в квартире. Значит, они следили за ней! И видя, как он побежал к киоску, должны были проследить его и понять, что он скоро вернется! Зачем же им было убивать именно тогда?.. Чтобы ограбить? Но за столь краткий промежуток времени это сделать затруднительно! Кроме того, Мишель никого не встретил на лестнице!.. Нет, это никакое не ограбление!.. Ограбить они могли бы в любой другой день, никого не лишая жизни. Потому что имели ключи! Да!.. Мишель точно помнит, что, уходя, захлопнул дверь. А когда вернулся, она была открыта!

Выходит, они все время были на лестнице и, дождавшись, когда он уйдет, проникли в квартиру, убили академика и вышли пред самым его приходом, поднявшись на площадку выше, чтобы переждать, когда он войдет внутрь, и спокойно скрыться.

Так все и было!..

Они вышли и вызвали милицию. Сами!.. Отчего она и приехала так скоро, да не рыскала по двору, а сразу направилась в нужный подъезд!

Все сходится!

Но коли так, то выходит, что Михаила Львовича убили не из корыстных побуждений, не из мести или ревности, а из-за него – чтобы его подставить! Чтобы все решили, что убил он!..

И все так и решат, ибо на ручках двери, на мебели, на посуде – повсюду найдут его отпечатки пальцев.

И на ноже!.. На ноже тоже!.. Потому что он, прежде чем пойти в киоск, резал им колбасу и хлеб. И если убийца был в перчатке или чем-то, прежде чем ударить, обернул рукоять, то на ней останутся лишь одни его следы!

На ноже, торчащем из спины убиенного академика, будут его отпечатки пальцев!!

Как он все это сможет объяснить Светлане? И как сможет объяснить вот «это»?!

Мишель-Герхард фон Штольц страдающе глянул на Светлану. И наткнулся на ее полные ужаса глаза, уставившиеся на него и на блестящий в его руках золотой лауреатский значок. Принадлежавший Михаилу Львовичу!

Господи, он-то откуда взялся?..

– Как вы это объясните? – тихо спросила Светлана Анатольевна.

Сие обстоятельство Мишель-Герхард фон Штольц объяснить не мог никак. Только разве вмешательством потусторонних сил! Которые перенесли в его карман не принадлежащую ему вещь.

– Вам ее подсунули? – с надеждой спросила Светлана.

– Нет, – покачал головой Мишель.

Кто бы мог ему подсунуть значок, когда он из квартиры не выходил?!

Впрочем, нет, какие выходил, когда – выходил!.. В киоск, где, покупая коньяк, толкался в очереди выпивох, что приглашали его сообразить на троих. И, приглашая, запросто могли сунуть ему значок в карман!

Но тогда выходит, что в той очереди были сообщники преступников! Да и сама очередь... Ночью, когда по идее никаких очередей быть не должно! Да в тот ровно момент!.. Так, может, в очереди были не сообщники, а вся та очередь состояла из одних только сообщников, и была в сговоре против него, и создана исключительно под него?! К примеру, чтобы задержать его подле киоска!.. И сунуть е му в карман лауреатский значок!

Но зачем?!

А вот это как раз просто!

Затем, чтобы его нашла, взяв его с поличным на месте преступления, милиция! В его кармане! Значок, принадлежащий убитому. Золотой!.. И стал бы тот значок в ту минуту – вещдоком! И стал бы – мотивом!..

И уж тогда ему отпереться было бы невозможно! Мишель-Герхард фон Штольц в отчаянии схватился за голову и, схватившись, прислонился к косяку.

– Вам плохо? – встревоженно спросила Светлана. Как будто человеку, которого подозревают в совершении убийства, может быть хорошо!

– Дайте, пожалуйста, воды!

Светлана, не поворачиваясь, стала пятиться к кухне. Где взяла чашку. И еще молоток для отбивания мяса.

Нет, не везет Мишелю-Герхарду фон Штольцу на женщин. Решительно не везет!

– Вы что, всерьез считаете, что это я? – страдая, спросил Мишель.

– Я ничего не считаю! – обрезала Светлана Анатольевна. – Пусть с этим разбирается милиция.

Ну вот – опять милиция!

– Да если бы вашего деда убил я, разве бы заявился я к вам? – с горькой усмешкой спросил Мишель. – Зачем?.. Значком лауреатским похвастать?

Светлана внимательно глядела на него.

– Впрочем, как вам угодно!.. Коли вы мне не верите – так звоните прямо теперь в милицию. Тогда мне уж все равно...

Светлана посмотрела на молоток.

На Мишеля.

И снова на молоток...

Будто выбирая, с кем ей остаться...

И отбросила молоток.

– Если убили не вы, то кто?.. Вы знаете этих людей?

– Нет, – покачал головой Мишель-Герхард фон Штольц. – Но я найду их, обязательно найду! Даю вам честное слово!

Светлана шагнула в сторону, давая ему дорогу.

– Заходите!.. Вы должны теперь же, немедленно, рассказать мне все, что вы знаете! – решительно заявила она.

– Конечно! – согласно кивнул Мишель-Герхард фон Штольц. – Для чего я сюда и пришел! Именно к вам!..

Глава ХLIX

Вот уж кого менее других посол русский, князь Григорий Алексеевич Голицын, ожидал видеть у себя! Но ведь вот же он!..

Быстро кланяясь и сладко улыбаясь, в кабинет к нему вошел главный евнух покойного шаха Надир Кули Хана – Джафар-Сефи! И внесли за ним слуги его подносы с подарками дорогими.

– Пусть будет благословенным сей день, как великий русский посол снизошел до ничтожного евнуха, соблаговолив принять его! – воскликнул Джафар-Сефи, воздевая руки свои к небу. – Пусть Аллах продлит годы твои!

Поклонился посол, благодаря за слова ласковые, хоть и сказал на то:

– Так ведь разные у нас боги, Джафар-Сефи.

– Истинно так! Но пусть наши боги сами меж собой договорятся, – лукаво улыбнулся евнух. – Лишь бы друг с другом поладили.

Вновь кивнул посол, приказав подарки принять. Да спросил:

– Что привело тебя ко мне – радость или беда?

– Не стало радости, как умер господин наш Надир Кули Хан, – притворно вздохнул Джафар-Сефи. – А потому не могу я обрадовать тебя вестью доброй, ибо привела меня к тебе горькая беда. Стало известно мне о великом злодействе, что против посольства русского готовится, – хотят недруги твои, сюда заявившись, резню учинить, дабы отношения с Россией прервать.

Нахмурился посол.

Неспокойно в Персии, как шаха не стало. И хоть двадцати дней еще не прошло, а визири уж власть меж собой делят, и какой из них над другими верх возьмет, ныне сказать мудрено, отчего надобно со всеми держаться дружелюбно, дабы в дружбе той пользу для России обрести.

– Спасибо тебе, – поблагодарил князь, хоть словам евнуха не поверил.

Знал он, что не всем речам, что из уст медами сладкими льются, верить надобно. Сие есть политика, в коей всяк свою выгоду ищет, отчего мед дегтем обернуться может! Коли предупреждает его евнух, значит, на руку ему то или попросит он чего взамен.

И так и вышло!

– Великие беды ждут ныне землю персиянскую, – вздохнул Джафар-Сефи, как сели они за курительный столик. – Как нет доброго хозяина, всяк дом приходит в запустение, ветшает да рушится, и руины те ветер в пыль обращает.

– Правда то! – согласился князь.

– Надобна теперь Персии крепкая узда, дабы все раздоры междоусобные усмирить...

И с тем согласился князь, уж зная, куда Джафар-Сефи ведет. Видно, зреет средь визирей новый заговор, и надобно им, дабы поддержкой колеблющихся заручиться, признание иноземное, да, может быть, еще деньги. То – понятно...

Дело в ином – как ту нужду в пользу себе оборотить.

Да сказал:

– Все так и есть! Ныне, пока пожар не занялся, но лишь тлеет, его только и тушить! И кабы объявилась в Персии сила, что о спокойствии народном единственно радеть стала и мире с соседями, то, верно, нашла бы она участие и поддержку государыни-императрицы Елизаветы Петровны.

Обрадовался евнух, хоть того не показал. Но тут прибавил посол:

– Но ежели в нашлась вдруг такая сила, то надобно было бы ей знак доброй воли явить, чтоб государыня русская могла узнать о них и поверить им, да не словам только, но прежде делам их!

– Что ж то за знак должен быть? – спросил Джафар-Сефи.

– Томятся ныне в яме земляной подданные русские, коих шах туда приказал заточить, – сказал посол, сам на евнуха внимательно глядя.

– Знаю, есть такие, – сказал Джафар-Сефи. – Но вина их безмерна, ибо посягнули они на гарем шахский!

– Так ведь нет ныне шаха, – напомнил, улыбнувшись, посол. – И коли помилованы будут и отпущены виновные, то я с превеликой радостью и усердием сообщу про то государыне-императрице, не преминув при сем добавить, чьими хлопотами обязаны мы радости такой!

Кивнул Джафар-Сефи, хитро улыбаясь. Да хлопнул в ладоши.

Ибо не с одними подарками явился сюда.

Вновь вошли слуги его, ведя за собой Якова Фирфанцева и купца Николу, коих по худобе их и неряшливости в прическе и одеждах признать невозможно было!

– Коли нужны вам знаки – так вот они, – сказал Джафар-Сефи, на них указывая да низко кланяясь.

Ахнул князь Григорий Алексеевич, навстречу Якову бросаясь. Да только тот его к себе не допустил, и не потому, что грязен был и весь нечистотами пропитан!

Отстранился Яков от посла, сказав:

– Покорно прошу вас, Григорий Алексеевич, незамедлительно вернуть меня обратно в яму, откуда был я ныне взят принуждением и супротив воли своей!

– Что ж вы такое говорите?! – всплеснул руками князь. – Как обратно?! Да разве мыслимо туда вернуться?! Это ж смерть верная!

– Может быть, – согласился Яков, – но там осталась жена моя пред людьми и богом Дуняша, коей я обещал не расставаться с ней до гробовой доски, и посему прошу вас сей же час отправить меня назад!

И Яков, хоть на ногах стоял нетвердо и хоть глаза закатывал, строго взглянул на посла.

– Опамятуйтесь, Яков Карлович! – воскликнул князь. – Вы ж, сударь, почитай, с того света возвернулись! Вы бы сперва хотя бы помылись, одежды сменили, а уж после, как вы в порядок бы себя привели, мы в дело ваше обсудили.

Джафар-Сефи озабоченно взглянул на посла, ибо, не зная языка и не понимая сути происходящего, услышал вдруг тревожные нотки.

– Премного благодарен, Григорий Алексеевич! – поблагодарил Яков. – Но у меня на это решительно нет времени! Ежели бы вы дали мне теперь смену женского белья, салфеток и, может быть, порошков, коими язвы гнойные присыпать, я был бы вам весьма признателен!

Князь растерянно глядел на Якова, не зная, что ему ответить!

– Что ж вы, барин, чудите-то? – охнул тут купец Никола. – Да разе можно из-за бабы, да к тому ж басурманки, жизни своей, богом данной, лишаться?! Да ведь ежели вы откажетесь, сведут вас обратно в яму и меня ж с вами! Коль вам ваша жизнь не дорога, хоть мою пощадите!

Но Яков был непреклонен.

– Ежели вы теперь отказываетесь вернуть меня обратно, я буду вынужден сделать это сам! – заявил он.

Джафар-Сефи растерянно моргал глазами.

Хоть не знал он языка, да уж понял суть – понял, что тот русский желает вернуться назад в яму! Чем разрушить весь его политик! Ведь для того лишь он пленников в яме держал, не отпуская, не казня и умереть не давая, чтоб дар тот живой, как время придет, послу мздой, от коей отказаться невозможно, поднести!..

– Чего желает он? – тревожно спросил евнух.

– Сей господин просит, чтобы вместе с ним была отпущена персиянка, что ныне в яме пребывает, – не очень уверенно ответил посол.

– Нет-нет! – замотал головой Джафар-Сефи. – По законам персиянским она должна быть лишена жизни! Помиловать ее мог лишь только тот, кому она принадлежала, – сам шах.

– В таком случае пусть лишают жизни и меня! – упрямо заявил Яков. – Надеюсь, что в сей просьбе вы отказать мне уж не посмеете!

Князь Григорий Алексеевич беспомощно глядел по сторонам.

– А может, коли дело такое, дать им за нее чего? – предложил купеческий выход Никола. – Али посулить только? Чай без костей язык-то, и оттого не отсохнет! А там али визирь, али ишак помрет, али оба, и тем дело развяжется! Чего им с той девки – небось за бесценок совсем отдадут!

Посол грозно глянул на купца.

Да к Джафар-Сефи обернулся, руками разводя.

– Коли так, коли не согласен он один из ямы выходить, тут уж я ничего поделать не могу! Да! Раз на то воля его – то так тому и быть!

Впрочем, я непременно доведу до государыни-императрицы Елизаветы Петровны ваше желание услужить ей.

Услышав такое, Джафар-Сефи побледнел, ибо понимал, что обещанный подарок – это не подарок вовсе, и что одно дело сулить алмаз, и совсем иное, когда тот взят!

И уж дело не в пленниках вовсе, а в нем самом!

И уж на пороге самом, как выходил Яков вон, поймал его евнух, сказав:

– Помиловать изменницу не во власти моей, но коли бы вы могли ее тайно в Россию переправить, я взялся бы со стражей уговориться!

Перевел посол, что евнух сказал. Обрадовался Яков безмерно.

– Скажите ему, Григорий Алексеевич, что коли он сделает, что обещал, стану я вечным его должником! – горячо попросил он князя.

Тот, конечно, точно так не перевел, дабы не множить в Персии русских должников. Но сказал:

– Яков Карлович сердечно вас благодарит за сию неоценимую услугу...

И так все и устроилось!

Украшения, что на Дуняше были, все страже достались, лишь колье одно да кольцо, что шах ей подарил, она не отдала, при себе оставив.

Вытащила стража Дуняшу из-под железной крышки да Якову с рук на руки передала. Подхватил он ее и понес к коляске, где князь Григорий Алексеевич его с нетерпением поджидал. Сама-то Дуня уж на ногах не держалась.

А как нес он ее, чувствовал, что сейчас разрыдается, так легка была ноша его!

Ведь чуть совсем не уморили ее нехристи!

В посольстве пленницу отмыли да в европейские одежды нарядили, кои она носить не умела. Так Дуня при посольстве русском и осталась. Посол Григорий Алексеевич с ней приветлив был, хоть часто на божницы поглядывал да крестился махом, как отворачивалась она.

В Персии к тому времени уж смута зачиналась, отчего подданные русские в Россию спешили, товары и скарб свой увозя. Но только многие возы в дороге разоряли, купцов до смерти убивая.

Стали тогда собирать караван великий, в коем часть возов от посольства была. К ним караул приставили при фузеях и саблях, дабы почту тайную сберегать. Командовать ими Якова Фирлефанцева отрядили. А боле – некому было!

– Вы, Яков Карлович, токмо, Христом богом, на рожон не лезьте, – просил его князь Григорий Алексеевич – Ныне в Персии неспокойно, шайки разбойничьи повсюду шныряют да стража, коя никому уж не подчиняется. Вы, сударь, поосторожней, а то другой-то раз я вас уж не выручу!..

Наконец собрались в дорогу.

Возы посольские в самой середке шли. На трех – бумаги дипломатические ехали, на тридцати – подарки, государыне-императрице назначенные. Были они в коробах великих, на арбы составлены, да все под крышки самые забиты. Лишь в одном, средь отрезов парчовых и платьев атласных, Дуняша от глаз чужих хоронилась.

А чтоб не задохнулась она, в коробе том дырки проверчены были.

Ехали медленно, да все более днями, хоть солнце нещадно пекло.

Как на ночь вставали, Яков, караульных в стороны разослав, коробку торопясь вскрывал, Дуняшу проверяя – жива ли она аль угорела от духоты?

Тяжко ехать в коробке той: жарко в ней так, что спасу нет, да не повернуться, не вздохнуть свободно... Да только в яме земляной во сто крат хуже было!..

Два раза на караван злодеи нападали, да Яков отпор им давал, беря в штыки и из фузей залпами паля. И хоть не был он военным, да оказался шибко боевым, ибо оберегал груз бесценный!

Лишь когда границу пересекали, чуть не случилось большой беды! Как стала стража пограничная возы проверять, товары вороша, Яков скомандовал фузеи зарядить, что солдаты, хоть не поняв к чему то, исполнили.

Как стража до возов посольских добралась – остановилась.

Яков им дорогу перегородил, крикнув по-персиянски фразу выученную:

– Сей груз принадлежит государыне-императрице русской Елизавете Петровне и потому досмотрам подлежать не может!

Но только стражников окрик его не испугал – видно, ожидали они с тех возов получить поживу богатую.

И как приблизились они на десять шагов, Яков скомандовал караулу:

– Стройся, братцы!

Да приказал:

– Фузеи к стрельбе готовь! Да коли махну я, али убьют меня – пали в басурман, а после в приклады и штыки их бери! Да не робей уж!..

И хоть были то команды не артикульные, солдаты их исполнили, в ряд став и фузеи к плечам вскинув. Сам Яков первым вперед шагнул, два пистолета пред собой выставив, готовый хоть теперь стрелять!

Замешкались стражники, меж собой переглядываясь. Ибо лицо Якова выражало совершенное отчаяние и готовность немедля умереть.

Купцы, те, что ближе были, видя такое дело, с испуга на животы легли да под возы полезли, дабы от пуль шальных уберечься.

Ну а солдатам – тем прятаться артикулы не позволяют! Прикажут им – «Пали!», станут стрелять, живота своего не щадя, или под шпицрутены пойдут, а после голову на плаху за ослушание положат!

Так уж лучше от нехристей, чем от своих, от русских, смерть принимать!

Молодцы солдатики, не сробели пред басурманами!.. Видит стража персиянская, что коли скомандует сейчас офицер залп – так солдаты все исполнят, и половина из них тут поляжет! И хоть порубают они после караул, мертвые от того не восстанут.

Отступила стража, дорогу дав!

И как возы мимо них проходили, солдаты рядом шли, фузей своих не опуская, а пред ними Яков шагал!

Так и прошли!..

И лишь как переехали русскую границу, вздохнули все с облегчением. Дома и стены в подмогу, и березка всякая!..

Хорошо дома-то!..

И подумал Яков, что уж теперь-то все беды их позади.

Подумал так – да ошибся!..