Текст книги "Шпион федерального значения"
Автор книги: Андрей Ильин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Глава 38
Абдулла Магомаев настаивал на решительных действиях.
У него было все готово – была готова взрывчатка и были готовы бойцы. Готовы на все. Сегодня он встречался с людьми, близкими к главе Чечни. Вернее, с одним из глав, потому что их было несколько. Но этот – самый приличный из всех. Другие еще хуже – другие либо были самозванцами, либо служили русским.
– Мы не можем больше ждать!.. – убеждал их Абдулла.
Люди, близкие к главе независимой Ичкерии, сидели во главе стола в камуфляже и папахах и раздували щеки. Все они называли друг друга министрами и генералами, хотя не имели ни министерств, ни войск. Мятежники обожают должности – как малые дети погремушки, которые чем громче, тем приятней их уху. Среди них каждый третий – не премьер-министр, так бригадный генерал.
– Если мы не начнем, мы опоздаем. Русские покупают наших братьев, суля должности и деньги, – втолковывал им Абдулла.
Представители солидно кивали. Как китайские болванчики.
Потому что все равно ничего не решали.
Решали такие, как Абдулла Магомаев, полевые командиры, которые умели и готовы были драться. И готовы были умереть. Без них вся эта война исчерпалась бы в считанные часы. Они были бойцами, а все эти министры и генералы – не нюхавшими пороху краснобаями, удачно пересидевшими обе кампании в благополучной Европе, а кое-кто в Москве.
Но без них было тоже нельзя. Без них полевые командиры стали бы просто бандитами, так как умели только воевать. Абдулла это понимал и поэтому стремился получить благословение бесполезного ему, с военной точки зрения, главы Ичкерии. Он искал, под чьи знамена встать, потому что своих не имел.
– Ты задумал хорошее дело, – похвалили его представители. – Но сейчас мы ничего не можем сказать. Нам надо посоветоваться…
Но советовались не они – их Хозяин. И не с ними…
Глава чеченского правительства в изгнании вышел на одного из многих, которого хорошо знал, потому что имел с ним дело раньше посредника.
– Здравствуй, уважаемый.
– Рад тебя слышать…
Посредник сидел в Москве, в здании на Охотном Ряду, и всегда был рад помочь. Хоть кому. Политики обожают улаживать дела, выступать в качестве посредников и урегулировать чужие конфликты. Их черной икрой не корми – дай что-нибудь поурегулировать. Почему? Потому что, вклиниваясь в чужие разборки, можно лишний раз напомнить о себе, подчеркнуть свою значимость, погреться в лучах чужой, пусть даже сомнительной, славы, представив из себя политическую фигуру.
Посредники всегда такие – всегда живут на процентах с чужих сделок.
– Что у тебя случилось, дорогой?
– Пока еще не случилось…
Это был намек. И довольно прозрачный.
Посредник оживился – в воздухе запахло политическим скандальчиком.
– Передай, что мой народ требует прекратить войну и дать ему возможность решить свою судьбу самостоятельно.
Это он уже говорил – всегда говорит. Это лозунги. Но здесь важно не что он говорит, а как – на этот раз говорит уверенно, словно пятый туз в рукаве припрятал.
– Если они не прислушаются к воле моего народа, то я не смогу гарантировать безопасность России.
Это была уже заявка, заявка серьезного человека на серьезные переговоры. И на себя, как на главного переговорщика, способного гарантировать или нет безопасность России.
– Что ты хочешь, дорогой?
– Мне необходимо переговорить с вашим президентом.
Глава Ичкерии шел ва-банк, торгуя чужим товаром – товаром Абдуллы Магомаева. Если его согласиться выслушать президент России, то этим он признает их равенство. Потому что президенты имеют право переговариваться только с президентами.
– Я понял тебя, я обязательно доведу ваши просьбы до сведения интересующих вас людей!
Вообще-то главе Ичкерии следовало поправить собеседника, следовало сказать – не «просьбы», а требования! Чеченцы никогда, ничего и ни у кого не просят – если им что-то надо, они берут это силой!.. Но не поправил, потому что был заинтересован в переговорах. Он ведь, по большому счету, тоже был посредником – между Россией и чеченским народом. Он тоже желал напомнить о себе, набив себе цену.
– Я буду ждать вашего звонка…
По идее, посредник должен был тут же набрать номер ФСБ и сообщить, что только что разговаривал с объявленным во всероссийский розыск опасным преступником, которого безуспешно ловят все силовые структуры страны. Должен был помочь правоохранительным органам. Но он не позвонил в ФСБ. Он позвонил сразу в правительство.
– Я… – подчеркнул он, – только что имел беседу с… – назвал имя. – Он просил МЕНЯ… – выделил тоном главное для него слово, – сообщить, что чеченский народ требует…
Его собеседник тоже не стал поднимать на ноги ФСБ, он перезвонил своему непосредственному начальнику.
– …Он требует встречи с президентом…
Такие нынче пошли преступники, что вместо районного прокурора требуют встречи сразу с президентом.
Непосредственный начальник не сказал «да», потому что ответить так было невозможно. Но и не сказал «нет»! Чиновникам его уровня вообще не пристало говорить с находящимися в розыске бандитами – но никто не запрещал общаться им через суфлеров.
– Передайте, что мы готовы обсуждать их предложения, но лишь после того, как они гарантируют, что боевики сложат оружие.
Хотя всем понятно, что никто никакое оружие не сложит, потому что две трети воюющих боевиков человеку, объявившему себя главой Ичкерии, не подчиняются, а оставшаяся треть – вообще никому. Но это совершенно не важно, потому что, когда говорят политики, они ведь говорят совершенно не о том, о чем говорят вслух.
– Мы готовы сложить оружие, если вы выведете свои войска, – был передан через «суфлеров» ответ.
– Мы не можем вывести войска, присутствие которых на территории Чечни служит гарантом безопасности ее населения…
Короче – сказка про белого бычка.
На самом деле диктуемая бессилием сторон.
Сталин в свое время разрубил этот гордиев узел одним махом – гарантировав безопасность населения Чечни путем поголовного выселения населения Чечни с территории Чечни…
На чем «обмен любезностями» был закончен, и началась нормальная торговля.
Вы – мне…
Я – вам…
Торговля шла всегда, даже в пик войны, даже когда в Грозном, под звон фужеров, костьми ложилась Майкопская бригада, горя новогодними свечками в «бэшках» и перемалываясь в праздничный фарш траками танков. И позже, когда войска загоняли боевиков в угол, а их, приказом сверху, останавливали в самый неподходящий момент на рубежах атаки, чтобы громом пушек не помешать разговору высоких договаривающихся сторон, которые все равно ни до чего не могли договориться, а боевики, воспользовавшись затишьем, очухавшись и перегруппировавшись, вырывались из «мешков». И тогда, когда в больнице в Буденновске террористы заложников расстреливали, а с ними лясы точили!
…Если вы готовы, то мы согласны…
…Если вы гарантируете, то мы обещаем…
Сотни пустых слов, каждое – ценою в солдатскую жизнь!
И, кажется, что-то даже начало сдвигаться… У опального главы появилась надежда вернуть себе президентское кресло официально, покаявшись, пообещав быть лояльным к власти и сдав России своих сподвижников. И Москва вроде бы тоже начала склоняться к покупке мира с помощью объявления общей амнистии и раздачи должностей…
Но вдруг что-то изменилось, что-то, как видно, переигралось в высших эшелонах власти.
– Передайте ему, что переговоров не будет!
И тут же, другим тоном, от себя:
– И постарайтесь донести до него мысль, что его никто не воспринимает всерьез.
«Суфлеры» донесли.
И глава в изгнании понял… Понял, что слова нужно подпирать делами. На которые он был неспособен. На которые был способен Абдулла Магомаев…
Глава 39
У него уже не было сил!.. Не было сил жить в личине Аслана Салаева. Он был ему ненавистен так же, как все остальные окружавшие его «чехи». Он не ассоциировал Аслана с собой, он ассоциировал его с врагами…
Потому что Аслан делал все то же самое, что делали «духи», – он воевал против федералов, он ходил в рейды, ставил фугасы и убивал русских военнослужащих… Аслан Салаев – не он! Потому что он не был Асланом Салаевым! И не был дезертировавшим из части контрактником Степаном Емельяновым, с чьими документами он сюда пришел и под чьим именем жил до того, как стал «духом». Он не был «чехом» и не был предателем – он был Сергеем Алексеевичем Матушкиным. «Тромбоном»…
У которого уже почти не осталось сил все это терпеть…
Вчера в лагерь притащили пятерых русских солдат и двух пожилых чеченцев. Про чеченцев сказали, что это предатели, которые служат русским. Пленников построили и долго, распаляя присутствующих, объясняли, что они захватчики, ненавидящие чеченский народ и желающие ему зла.
«Захватчики» были мальчишками. Они стояли рядком, привычно выстроившись в линию и подровняв носочки. Стояли, опустив плечи и понурив головы. У одного из них голова и плечи ритмично вздрагивали, потому что он беззвучно плакал и по его щекам, оставляя грязные борозды, текли слезы.
Всех их взяли на «мародерке», когда они, самовольно покинув часть, шарили в полуразрушенных чеченских домах, чтобы найти что-нибудь, что можно продать на базаре. Скорее всего они хотели купить водки. Но может быть – хлеба.
На эту деревню их навел базарный торговец, который распалил их, рассказав, что там должно быть много ценностей, которые он с удовольствием обменяет на еду, сигареты и водку. И еще он сказал, что никаких боевиков там нет и быть не может. Той же ночью пацаны сорвались в самоход, надеясь разжиться деньгами.
Но их уже ждали…
Они даже не успели ничего понять – на них набросились со всех сторон, вырвали оружие и уронили на землю. Одного из них – такого же, как они, срочника, но сержанта – прикончили сразу. Чтобы остальные не дергались. Его повернули на живот, подсунули под шею кинжал и, удерживая за волосы и оттягивая голову, что было сил резанули вверх. Он даже крикнуть не успел… Его голову отделили от шеи и подняли вверх. Его глаза еще не закрылись, еще смотрели, ещё полны были ужаса. Его тело, лишенное головы, еще несколько секунд дергалось, стуча руками и ногами о землю.
После этого русские не сопротивлялись. Они выстроились друг за другом и пошли туда, куда им указывали, даже не пытаясь сбежать.
Они были не готовы к такой жестокости, они всего лишь хотели разжиться деньгами, чтобы выпить и купить курева, они не ожидали, что им будут отрезать головы…
Теперь они стояли шеренгой, вокруг них – спереди, сзади и с боков толпились чеченцы, а перед ними вышагивал свирепого вида боевик, который захватил их и не убил лишь потому, что за живых пленных ему обещали заплатить вдвое больше, чем за мертвых.
Он расхаживал туда-сюда, рисуясь и гордясь собой, и что-то кричал по-чеченски. Но и по-русски тоже.
– Ты убивал?.. Скажи, ты убивал чеченцев? – кричал он.
– Нет, нет! – испуганно мотал головой солдат, к которому он обращался.
– Врешь, ты убивал! – орал, выпучивая глаза, чеченец, размахивая перед его глазами остро заточенным кинжалом. – Скажи, что убивал! Ну, говори!
Но солдат лишь ожесточенно мотал головой. Наверное, он даже не очень понимал, о чем его спрашивают, потому что не отрываясь смотрел на кинжал.
Солдат трусил, и это нравилось боевику. Нравилось, что его боятся, что он в центре внимания и что такой герой.
Распалив себя до нужной кондиции, боевик оскалился и полоснул бритвенно заточенным лезвием по лицу пленника. Распластанная надвое кожа разошлась в стороны, и из раны густо потекла кровь.
Солдат взвизгнул. Как щенок, которому наступили на лапу.
– Ты убивал? Да? – повторил вопрос «дух», прижав холодный клинок к его шее.
У пленника глаза полезли из орбит.
– Да, да, убивал, – прошептал он посиневшими губами. – Я убивал…
Боевик расплылся в довольной улыбке.
– Вот видите, он признался. Он убивал наших братьев и сестер! Все они убивали!..
На проверке настояли эксперты. Теперь они стояли в стороне, делая вид, что все это их не касается, но на самом деле внимательно наблюдали за реакциями присутствующих и снимали их на пленку.
Диверсанты должны проходить через кровь, хотя бы для того, чтобы не переметнуться на сторону врага, чтобы знать, что их там не примут…
– Они убивают наших братьев и сестер, и мы тоже должны убивать их!.. – разглагольствовал боевик.
Все одобрительно смотрели на него и поддерживали его криками. И Сергей Матушкин смотрел. И тоже кричал… Одобрительно… Хотя хотел убить его. Но еще больше, чем его, хотел убить пленников, сам убить, полоснув вдоль строя из автомата, чтобы прекратить издевательство над ними, чтобы они не мучились. Он не мог смотреть на их унижение, на то, как они, надеясь, что им сохранят жизнь, пресмыкаются перед своими палачами. Кроме, может быть, одного…
Он готов был убить их из милосердия и сострадания, потому что ничем другим помочь был не в состоянии.
Но Аслан Салаев не мог никого убить раньше, чем ему позволят это сделать. Он не мог выйти из роли, чтобы не встать рядом с ними, он должен был быть как все и, как все, должен был получать от всего этого удовольствие! Чеченцы обожают такие, замешенные на крови, спектакли. И он – должен обожать!
Он должен ухмыляться, должен смеяться над грубыми, унижающими солдат шутками, должен поддерживать палачей и издеваться над пленниками. Как все остальные, хотя ему хотелось только одного – стрелять!..
– Ну что, вояки, хотите жить? – крикнул боевик. – Кто хочет жить – шаг вперед.
Солдаты на мгновение замерли в нерешительности, боясь выказать свою трусость, но потом кто-то один, первый, сделал робкий шаг вперед. И все другие, торопясь, тоже сделали.
Кроме одного.
Чеченцы довольно заржали.
Русские не были мужчинами, были шакалами и трусами. У одного из русских, паря, расползалось по штанам мокрое пятно. Они даже не умели умереть так, как умею г умирать чеченцы.
– Кто хочет жить, пусть встанет на колени и молит о пощаде! Тогда, может быть, мы его пожалеем.
Пацаны опустились на колени.
Кроме одного.
Тот один стоял, злобно глядя на чеченцев, и тихо, но страшно матерился. Он материл «чехов» и материл своих молящих о пощаде товарищей.
– Встаньте, падлы! – хрипло выговаривал он. – Встаньте! Не позорьтесь! Они все равно нас прикончат!
Этот боец очень сильно портил общую картину. Его пнули в живот, и он, хрипя и хватая ртом воздух, завалился на бок. Но ему не позволили лежать, его сгребли в охапку, рывком подняли и поставили на колени. Как остальных. Они все должны были стоять на коленях и просить пощады.
– Ну – я слушаю!
– Пожалуйста, не убивайте меня, я вас прошу, не убивайте!.. – бормотали, всхлипывали, плакали пленные русские солдаты, вымаливая себе жизнь. И чем больше молили, тем сильнее надеялись, тем униженней просили, теряя свое человеческое достоинство.
Все – просили. Один – нет!
Непокорного солдата поставили на колени, но не заставили замолчать. В жизни есть, может быть, единственный, и не у всех, момент, когда человек перестает бояться, когда он уже смирился с близким концом, уже простился со своей жизнью и все ему трын-трава. И чем больше таких бить, тем больше они злобятся.
– Суки черномазые! Падлы… – шептал, ругался солдат. – Все равно всех вас замочат!
И что-то про их мать, про отца и про них самих!..
И еще двое пленников не молили о пощаде – приведенные вместе с русскими чеченцы. Они лучше русских понимали своих соплеменников, знали, что рассчитывать на пощаду им не приходится. Чеченцы не жалеют своих врагов, потому что знают, что те их, случись им спастись, тоже не помилуют. У чеченцев с чеченцами свои разборки…
Они не просили о пощаде, но, в отличие от русского, не крыли по матери своих палачей, потому что это были их соплеменники. Они просто молча ожидали смерти.
– Наши все равно придут и всех вас кончат! – грозил солдат. – Что, падлы, – герои, да? А Сталин вас всех, как баранов…
Рассвирепевший уже не картинно, уже по-настоящему, боевик ткнул непокорного солдата кинжалом в живот. Широкое лезвие, перерезав ткань гимнастерки, глубоко, на всю длину вошло в плоть. Солдат вскрикнул и упал.
На этот раз он уже не мог встать, на этот раз он лежал на земле, шевеля губами и страшно гримасничая. Что он говорил, было не слышно, потому что его перекрикивали обступившие его со всех сторон «чехи».
Его, поверженного, пинали ногами в лицо и в рану. В этот момент чеченцы не выглядели героями.
Потом один из «духов» наклонился и перерезал пленнику горло…
Его убили первым, и поэтому он не увидел конца своих товарищей. Он заслужил легкую смерть.
– Смотрите, как их надо убивать! – кричал по-чеченски главный палач, размахивая над головой кинжалом, с которого капала кровь. – Как бешеных собак!.. Всех!.. Кто хочет убить этого? – указал он на следующего русского.
Это был момент истины. Была – проверка.
И заключение договора… Потому что договор с дьяволом подписывается кровью.
– Я! – закричали многие. В том числе дети, которые вскинули вверх, как на уроке, руки. Как если бы просились к доске решать задачку по алгебре.
– Я! – как и многие, вызвался Ваха Мадаев, так как не видел ничего особенного в том, чтобы убить пленника. Ничего, кроме развлечения и возможности показать свою силу и удаль. Его не пугала чужая смерть, он еще в раннем детстве резал баранов, как взрослый.
Аслан Салаев тоже сделал шаг вперед. Он должен был его сделать. Как все…
Не закричали и не подняли рук многие чеченки. Но им было простительно, они были женщинами.
Не шагнул вперед Гази Асламбеков. Он стоял как парализованный, потому что ни разу никого еще не убивал и не видел вот так, близко, чужой смерти. Он с ужасом наблюдал, как из неестественно переломленной шеи солдата, из разошедшегося разреза уже медленно, затихающими толчками вытекает кровь и как из вспоротого живота выползают пузырем внутренности.
Пленников убили – всех!
Их убивали всем миром, потому что каждый должен был поучаствовать в экзекуции.
И Аслан Салаев тоже убивал. Он нанес свой удар одним из первых, он ударил своего пленного в сердце, чтобы тот умер сразу. Потому что другие умерли не сразу – других, неумело подражая взрослым, тыкали ножами подростки, отчего те кричали и даже пытались хвататься за лезвия, перерезая себе пальцы.
Меньше издевались над пленными чеченцами – их поставили на колени и перерезали им глотки…
Эксперты смотрели на происходящее довольно равнодушно, потому что видели такое уже не раз – здесь, в Африке, в Латинской Америке…
Эксперты в массовом убийстве участия не принимали – они, в отличие от местных аборигенов, считали себя цивилизованными людьми. Там, на родине, у каждого из них был дом, небольшой ухоженный садик и столь же ухоженные жена и дети. Там, дома, они были законопослушными гражданами, которые ходили на вечеринки к друзьям и в церковь, стригли газоны и исправно платили все налоги. А это – было их работой. Потому что работы бывают разные – кто-то готовит бифштексы, а кто-то забивает предназначенный для их приготовления скот. И тот и другой трудятся на общее благо и, если делают свою работу хорошо, считаются уважаемыми членами общества. Они свою работу делали хорошо, защищая интересы своей страны в третьих странах.
Деньги спонсоров были отработаны сполна…
Эксперты дали заключение, что чеченский партизанский командир Абдулла Магомаев вполне благонадежен и «кредитоспособен»…
В Москву ушли две шифровки, в которых было сообщено об убийстве пленных и даны координаты места их захоронения.
В обеих шифровках главным организатором экзекуции назывался полевой командир Абдулла Магомаев, были упомянуты присутствующие при ней эксперты и перечислены все участники.
В одной шифровке наряду с прочими был назван Ваха Мадаев.
В другой – Аслан Салаев…
Глава 40
Ночь – время любви и еще темных делишек.
Ночью делаются дети и приходят беды. Так было всегда…
К воротам почти неслышно подошли люди. Подсадив друг друга, разом перемахнули через забор.
Тявкнула собака и тут же осеклась. Люди поднялись на крыльцо. Один, сильно размахнувшись, ударил пудовой кувалдой под замок – раз, еще раз. Во все стороны полетела мелкая щепа. Замок уже не держал. Навалившись разом, плечами высадили дверь.
В доме кто-то забегал, но было уже поздно. Незваные гости разбежались по комнатам, роняя всех подряд, без разбора, на пол. Им никто не сопротивлялся.
– Кто есть в доме? – спросил человек в камуфляже, без знаков различия, в шерстяной, натянутой до самого подбородка шапочке с прорезями для глаз.
– Никого нет! Только я и женщины, – ответил хозяин.
Было ему лет шестьдесят, но он был еще крепок, он еще мог держать в руках оружие.
– Говоришь – никого…
Человек в маске прошел по дому и осмотрелся. Он заглянул в кастрюли на кухне, прикинув, на сколько человек была приготовлена еда, ощупал постели, которые еще хранили тепло человеческих тел, пересчитал обувь.
И уверенно заявил.
– Врет! Он здесь!
Бойцы разошлись по дому, переворачивая все вверх дном. Того, кого они искали, они нашли на женской половине, под кроватью, он даже спрятаться как следует не успел.
Его выволокли наружу и рывком поставили на ноги.
– А ты говоришь – никого, – с упреком сказал командир в маске. – А это тогда кто?
– Внук, – нехотя ответил старик.
Внуку было лет пятнадцать, но с него все же сдернули одежду и осмотрели, подведя под лампу. В Чечне подростков нет – есть только дети и мужчины, потому что любой мальчик старше десяти лет – только отвернись – способен забросить в боевую машину пехоты «эргэдэшку» или полоснуть по потерявшим бдительность солдатам из автомата.
Пацана осмотрели, но никаких синяков не нашли, плечо было чистым – значит, в последнее время он не стрелял. Придраться было не к чему, хотя очень хотелось.
Командир снова обратился к хозяину дома.
– Где твой сын?
– Не знаю, я его год не видел…
Сын старика был главарем банды, которая накануне убила шестерых федералов, расстреляв их из засады. Отец, конечно, врал – не мог он не знать, где его сынок.
– Одевайся! – приказал командир.
Старик, не спрашивая, куда его собираются вести и зачем, стал натягивать на ноги сапоги. Он знал, что просить русских о чем-нибудь бесполезно.
– И этого тоже заберите, – показал командир на мальчишку.
Глупо оставлять пацана, который уже сейчас способен мстить за своего отца и деда.
Деду заломили руки и поволокли из дома.
Мальчишка исподлобья смотрел на русских. Одна из женщин, скорее всего мать, вцепилась в него, пытаясь защитить, прижать к себе. Да куда там…
– А тебе что, отдельное приглашение требуется?
Пацану врезали прикладом промеж лопаток, толкнув к двери. Он упал, но тут же поднялся.
– Иди, гаденыш, чего смотришь?!
– Куда вы его? – отчаянно крикнула вслед мать.
– Куда надо, – ухмыльнулись бойцы, отталкивая ее в сторону.
Деда и внука выволокли во двор и, осыпая со всех сторон ударами, погнали к машине. На порог высыпали женщины, что-то закричали по-чеченски. Старик обернулся, чтобы ответить. Но ему не дали, ткнув в лицо рукоятью пистолета. Он осекся, выплюнув изо рта кровь и несколько выбитых зубов.
– Молчать! – прикрикнул командир.
Пленников бросили в кузов «КамАЗа», забрались туда сами, сев на скамьи и поставив ноги на спины лежащих на полу пленников. Номеров у «КамАЗа» не было, номера были залеплены грязью.
– Поехали, поехали…
Взревел мотор разворачивающейся «бээмпэшки». Небольшая колонна вырулила на пустынную улицу. Чеченцев видно не было и света в окнах тоже, хотя вряд ли кто-нибудь спал.
Задерживаться здесь надолго было небезопасно, в любой момент могли появиться ночные хозяева Чечни – боевики.
Через час с небольшим колонна остановилась.
– Выходи, приехали.
Пленных чеченцев выбросили из машины через задний борт, как кули с картошкой. Они шмякнулись на землю, не издав ни звука.
– Вставай!
С трудом, потому что руками помочь было нельзя, руки были застегнуты за спиной, они поднялись.
– А теперь шагай!
Куда?.. Идти было некуда – впереди была темнота и какое-то заросшее бурьяном поле. Но не идти было нельзя – бойцы подгоняли «чехов», молотя прикладами по спине и плечам. Били в полную силу, так что трещали кости.
– Иди, не оглядывайся!
Старик и внук побежали рысью, часто спотыкаясь, падая и вскакивая. Сзади подсвечивали фары развернувшегося поперек дороги «КамАЗа».
Куда их?.. Зачем?..
Хотя все догадывались куда. А кое-кто знал.
– Стой!
Чеченцы остановились, тяжело дыша. Эта ночная, под градом ударов, гонка далась им непросто.
Вокруг, куда ни смотри, не было видно ни одного, даже самого далекого огонька. Темнота.
Один из бойцов отстегнул от пояса и бросил на землю две глухо звякнувшие саперные лопатки.
– Ну что пялитесь – копайте.
Наручники с пленников не сняли, только перестегнули вперед, чтобы они могли держать лопатки.
– Ну, чего стоите?!
Им еще раз врезали прикладами. На землю закапала черная, в свете далеких фар, кровь.
– Копайте, кому сказано!
Дед и внук упали на колени и стали, отбрасывая от себя землю, рыть. Земля была мягкая, и лопатки входили в нее почти на целый штык. Бойцы стояли вокруг, лениво наблюдая за работой.
– Ну все, все, хватит!
Яма получилась неглубокой – может быть, метр, может быть, чуть больше. Пленники стояли в ней по пояс, мрачно глядя перед собой.
– Эй, лопатки-то верните, – весело сказал боец.
Чеченцы выбросили лопатки из ямы.
Все было обыденно. И было страшно.
– За что нас? – глухо спросил старик, впервые с момента ареста открывший рот.
– А нас за что? – зло ответил ему вопросом на вопрос один из бойцов.
– Я никого не убивал.
– Ты, может, нет, а твой сынок?.. – напомнили старику. – Если скажешь, где он, или поможешь его взять, то мы отвезем вас домой. Прямо сейчас отвезем. Ну?..
Старик мрачно молчал. Его внук тоже.
– О себе не думаешь – о нем подумай!
И все равно старик молчал.
– Козел старый! – тихо сказал кто-то.
Двое бойцов, сделав несколько небольших шагов в сторону, зашли пленникам за спины. Еле слышно лязгнул выдергиваемый из ножен штык-нож. Старик чуть заметно вздрогнул.
– Его отпустите, – попросил он, кивнув на внука. – Он ни при чем.
– Ага – счас! – ответил командир. – Разбежались! Ну что, не передумал?
Старик не ответил. Он смотрел себе под ноги и то ли о чем-то напряженно думал, то ли молился своему Аллаху.
– Трусливые собаки! – тихо, но внятно произнес внук. И еще что-то добавил по-чеченски.
Вот и отпускай его после этого!
Один из зашедших сзади бойцов бесшумно присел, вытянул вперед левую руку. Он схватил молодого «чеха» за волосы, рывком притянул к себе, опрокидывая навзничь, на кучу выброшенного грунта, и всадил ему сбоку, в шею, штык-нож.
Чеченец забулькал кровью, забился в конвульсиях.
Старик успел повернуться к нему, но на него тут же насел второй боец, ткнув ножом в спину, чуть пониже лопатки.
Все было кончено.
Тела «чехов», толкнув ногами, сбросили в яму. Разобрав лопатки, быстро забросали могилу землей, притоптав ее сверху каблуками. И никаких памятников, никаких меток – яма, которую, возможно, разроет и растащит зверье.
Это не они придумали – это «чехи» придумали мстить убийцам, убивая их близких. Они лишь взяли на вооружение чужой опыт. Такая война – по неписаным, но исполняемым всеми правилам. Ты – наших, мы – твоих!
Конечно, по идее, мстить нужно было бандитам, но их еще поймать надо! А родственники – вот они, под боком!
Да и что толку, если поймаешь?.. Прокурору отдать? Отдать – можно. Только близкие, сбросившись, принесут ему в клюве хорошую мзду, и бандита отпустят под подписку о невыезде. Было такое – проходили, и не раз. Находили, брали, положив своих бойцов, «духа», сдавали органам правопорядка, а он через месяц на свободе гулял!
Так что лучше без прокуроров, лучше келейно – вот так вот, ночью, тихо, без свидетелей, с замазанными грязью автомобильными номерами и закрытыми лицами. Приехать и взять под белы рученьки. Был человек – и не стало. Куда-то увезли, но не довезли…
В Латинской Америке этим занимаются «Эскадроны смерти», у нас… У нас – все, кому не лень. Все, кто считает: как с нами – так и мы, кто принял обычаи противной стороны.
Жестоко?.. Да! Но зато действенно! По крайней мере действенней, чем обращаться к продажным прокурорам. А иначе их не остановить. Пусть каждый покушающийся на жизнь федерала бандит знает, что так просто ему это с рук не сойдет, что за чужую отнятую жизнь он заплатит одной, двумя или десятью жизнями своих близких. Око за око – жизнь за жизнь! Пусть «чехи» помнят об этом и думают!..
– Уходим!
Бойцы в масках быстро добежали до машин, прыгнули на броню и поехали… Завтра утром они отправятся на службу – в наряды, караулы, на проверку паспортного режима. Завтра они будут дисциплинированными солдатами, устанавливающими конституционный порядок на бунтующей российской территории. Строго в рамочках закона. Будут принимать заявления о пропаже людей, составлять протоколы, составлять словесные портреты. Они будут спокойны и вежливы…
Днем.
А ночью натянут на головы черные шапочки с прорезями для глаз, прыгнут на броню и поедут наводить порядок. Не конституционный – свой! Поедут мстить за своих, которые умерли у них на руках, товарищей и за себя тоже.
Не в один и не в один десяток чеченских домов следующей ночью постучат. В дверь – кувалдой. И, обшарив комнаты, выволокут во двор упирающихся мужчин. И увезут их. Навсегда.
А через месяц или год уцелевшие и подросшие мальчики, не имея возможности узнать, кто убил их отцов и братьев, будут мстить русским – всем подряд, потому что так требует их обычай. Они будут подкарауливать их и резать, стрелять и подкладывать под них фугасы. И тоже ночью. А днем продавать им пиво и сигареты, получать от них гуманитарку, работать у них за деньги, разговаривать с ними…
С теми, кто ночью, сбросив мирную личину, выйдет на свой смертельный промысел, мстя за погибших накануне бойцов, которых убили «мирные» чеченцы…
И никогда это не кончится.
Никогда!..
