Текст книги "Мастер сыскного дела"

Автор книги: Андрей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 15

Длинны коридоры Лубянки, как сама жизнь.

И кончаются тем же, чем кончается жизнь...

Так думал Мишель, шагая пред часовым.

– Направо!

– Налево!

– Вниз!..

Он уже был здесь, уже ходил, уже сидел в камере средь обреченных офицеров и уже стоял пред стенкой, не на Лубянке, в ином месте, ну да это все равно. Он прошел весь тот путь почти до самого конца и теперь шел сызнова...

– Стой!

– К стене лицом!..

– Заходи!..

За дверью не оказалось мешков с песком – был просторный кабинет, полный народа – в кожанках, гимнастерках, гражданском платье. Средь них Мишель разглядел сидящего полубоком на подоконнике Председателя ВЧК Дзержинского. Все о чем-то громко спорили.

– Можно войти? – гаркнул конвоир, хоть уже был внутри.

– А... господин Фирфанцев? – заметил Мишеля Дзержинский. – Заходите, заходите.

Вслед Мишелю сунулся было конвоир, но был остановлен окриком:

– Вы можете быть свободны.

– Но как же так, товарищ Дзержинский, мне надобно при нем состоять, а ну как он на вас кинется ал и руки на себя наложит, а мне через то под трибунал?

– Не кинется... Вы ведь не станете ни на кого кидаться? – усмехнулся Председатель ВЧК. – А коли кинется, мы уж как-нибудь с ним справимся. Вон нас тут сколько.

Все засмеялись.

Недовольный конвоир вышел, прикрыв за собой дверь.

– Тише, товарищи! – крикнул Дзержинский. – Тише!.. Предлагаю послушать товарища Фирфанцева, он только что прибыл из Ревеля.

Мишель встал посреди кабинета, как на лобное место.

– Ну же, говорите!

Мишель рассказал все то, что рассказывал ранее.

Присутствующие загудели.

– Ну, что на это скажете, товарищ Красин?.. Леонид Борисович – где вы там? – обратился Дзержинский к мужчине совсем не «товарищеского» вида – интеллигентному, с седой бородкой клинышком.

Все взоры обратились в его сторону.

Но Красин при том ничуть не смутился.

– Скажу, что ничего нового не услышал, – что у нас воруют, так это всяк знает. Конечно, воруют – как без того!..

Все опять загалдели.

– Только, позвольте вас спросить, – повысил голос Красин, – когда на Руси не воровали? Вспомните хоть того же Карамзина! Народ расейский всегда, испокон веков, был подвержен двум порокам – пьянству и воровству, отчего пил горькую и тащил что ни попадя у соседа и в особенности у государства, почитая сии ценности ничьими, тащил – да тут же вновь в трактире пропивал! Вот и эти тащат и пьют!

– Так надо их за это судить и расстрелять!

– Расстрелять можно и после, но только оттого другие воровать не перестанут! Поставим новых, так они тоже понесут, да поболе прежних, потому как голоднее! Лучше эти – от них хоть ясно, чего теперь ждать.

– Да ведь это потворство ворам и саботажникам! – грозно выкрикнул кто-то.

– Какие они воры – так, тащат по мелочи. Коли бы они были истинными ворами, так разве бы мы что узнали? – резонно возразил Красин.

– Верно он говорит!..

– Иные бы – все и разом украли и сами сбежали, ищи их после! А эти воруют – почти не таясь! Вот и товарищ Фирфанцев это подтверждает. Да ведь главное, что не бегут!

Где мне взять преданных людей, у которых руки к золоту не потянутся? Да и есть ли такие? А коли есть, как долго мне их искать... А торговля – она не терпит.

Снова заговорили все и разом. Но это уж Мишеля не касалось – для него кликнули конвоира, что вывел его вон.

Через час лишь из комнаты стали выходить люди. Последним – Красин. Он задержался подле Мишеля.

– Ну и понаделали вы дел!.. Воистину – услужливый дурак!..

Мишель вспыхнул. Но не в его положении было задираться. Красин промокнул платком мокрый лоб, обернулся к красноармейцу, сказал:

– Будьте так любезны – сопроводите арестованного за мной. – И, видя недоуменное лицо красноармейца, прибавил: – Это распоряжение Председателя ВЧК.

Вновь пошли по коридорам.

Куда только?..

Вышли на улицу, где Красина ждала машина. Поехали.

– Что ж вы сразу ко мне не пришли? – укоризненно качая головой, сказал Красин. – Чего ж сразу в Ч К?

– Да ведь золото расхищалось, что не мне и не вам принадлежит, а государству! – ответил Мишель.

– А что есть государство, как не населяющий его народ? – спросил Красин. – Вы согласны?

– Пожалуй, – кивнул Мишель.

– А народу ныне больше, чем золото, нужен хлеб, ведь золотом сыт не будешь, его не укусишь. А боле хлеба нужен мир.

– Хлеб – положим, но при чем здесь мир? – не понял Мишель.

– Вы, сударь, как я погляжу, политически наивная личность, – грустно улыбнулся Красин. – Поди, считаете, что войны выигрываются солдатской доблестью и силой оружия?

Чего скрывать – именно так Мишель и считал! Считал, что врагов отчизны можно победить лишь в открытом бою на поле брани, отчего и пошел добровольно на германский фронт и воевал, живота своего не щадя.

– Как бы не так! – пожал плечами Красин. – Может быть, в библейские времена оружие что-нибудь и значило, но только ныне все иначе. Вот хотите знать, кто в нынешней, гражданской войне беляков наголову разбил?..

– Кто? – не понял вопроса Мишель.

– Я, – скромно ответил Красин. – Причем не выходя из кабинета.

– Но разве вы военачальник? – попытался улыбнуться, поддерживая шутку, Мишель.

Хоть была это никакая не шутка!

– Нет, я не военачальник, берите выше – я финансист и политик.

И видя, что Мишель ничего не понял, прибавил:

– Вы не задумывались, отчего Антанта, кою у нас любят называть не иначе как мировой гидрой, не смогла, как ни старалась, задушить Советскую власть?

Честно говоря, Мишель о том не раз размышлял. Ведь довольно было бывшим союзникам, погрузив на транспорты десяток дивизий, высадиться в Архангельске и Мурманске, а то и под самым боком Петрограда, где-нибудь в Финском заливе, да двинуть свои армии на Москву, чтобы уж через неделю вступить под барабанный бой в Первопрестольную! Что могли им противопоставить большевики, кроме разрозненных, голодных, неуправляемых, разбегающихся во все стороны отдельных частей? Решительно – ничего! И когда Мишель читал в советских газетах об иностранной интервенции, он уверен был, что очень скоро услышит Москва чужую речь, а в московских переулках замелькают мундиры иностранного покроя! Дни считал!..

А союзники никуда не пошли, застряв в северных портах. Отчего ж так?.. Или их Красин знает ответ на этот вопрос? Но коли знает – говорить не спешит.

– А теперь ответьте мне на другой вопрос – почему белые гвардии не вошли в Москву?..

Повторять глупые газетные лозунги о героизме Красной армии и неизбежности победы пролетариата Мишель не стал. Просто молчал.

– Так я вам отвечу, – сказал за него Красин. – Потому что белые армии не получили обещанной им Антантой помощи в виде денег, оружия и амуниции. Голыми руками пришлось воевать господам белым генералам!

Согласитесь, кабы беляки имели в достатке пушек, пулеметов, снарядов, патронов, да сверх того французских и английских танков и аэропланов, то доблестная Красная армия могла бы и побежать и бежала бы, не остановясь, до самого Белого моря!

Да, тоже верно! Нынешняя война с обеих сторон была лапотная – без нормального снабжения, без теплого обмундирования, с трехлинеечками наперевес да с изношенными на германском фронте «максимами». Не чета германской!

Все – так!

– И в то время как белые армии испытывали нужду в оружии, боеприпасах, да что там говорить, даже в продовольственном снабжении, в нейтральных портах уже стояли десятки транспортов, доверху набитые вооружением. Да-с!

– Отчего же они не пришли? – спросил Мишель.

– Я воспрепятствовал, – вновь скромно потупился его собеседник. – Равно как остановил интервенцию...

Как стало очевидно, что Советской власти не устоять, мне, по поручению Ленина, пришлось снестись с деловыми людьми в Лондоне, Париже и по ту сторону океана и предложить им выгодную сделку – золото в обмен на мир.

Стоило это немало, стоило почти всего золотого запаса Российской империи, но – того стоило!

Или, может быть, вы считаете, что презренный металл выше жизни человеческой?

Нет, Мишель так не считал. Жизнь человеческая, она – от Бога, а злато всего лишь химический элемент.

– Белых мы добьем, а вот поляков нам не одолеть, – вздохнул Красин. – Помяните мое слово! Потому как у них победу не купить, какую цену ни давай, ведь для них это война с захватчиком! С нами!

– Куда же шло то золото, что сопровождал я? – спросил Мишель.

– По старым сделкам, – ответил Красин, – мы дорожим партнерскими отношениями.

Теперь все стало более-менее понятно.

Золото уходило, уходило эшелонами, но уходило в обмен на мир. Воистину, это была сделка века! Пока армии белых и красных рубились на полях сражений за свои идеалы, за их спинами решалась судьба их победы! И победил тот, кто смог дать больше!

Победил вот этот интеллигентный, с бородкой клинышком господин!

– Но как можно поручать столь важное дело столь нечистым на руку людям? – подивился Мишель.

– Таким только и можно! – ответил Красин. – Продать золото обычным путем невозможно, лишь через цепочку посредников, которые не будут отличаться щепетильностью. Ревель лишь один из маршрутов...

– Да, я знаю, другой идет через Финляндию, – кивнул Мишель.

Красин удивленно вскинул бровь:

– Откуда?!

– Я сидел в финской тюрьме за контрабанду бриллиантов, – ответил Мишель.

– Да, и через Финляндию тоже, – подтвердил Красин. – И не только через нее. Конечно, используя подобного рода каналы, мы несем убытки, но сие есть неизбежная жертва. Если хотите – комиссия. Там, где золото, – там всегда воры.

– Но ведь этих вы сами поставили! – напомнил Мишель.

– Лучше этих, чем других... Они покуда воруют, пьют, спускают деньги на девок, но можно считать, что их уже нет. И они знают, что их уже почти нет! Все они понесут справедливое возмездие и будут вскорости расстреляны, так зачем жертвовать преданными людьми?

Да, верно – все понял Мишель. Понял больше, чем было сказано. Столь серьезная сделка требует соблюдения тайны. Фартовые ребята, с которыми он имел дело, служа прежде в уголовном сыске, тоже, разжившись «рыжьем», посылали к скупщикам, в качестве посредников, мелких урок, коих им не было жаль. А после, случалось, резали их на Хитровке, дабы никто не узнал, куда ушло снятое с мертвецов золото.

Как видно, мировой порядок мало отличается от уголовного. А раз так, то Глушков с Граковским и иже с ними обречены!.. Но... ведь тогда и он тоже, коли он участвовал в вывозе золота и узнал то, чего знать не следует!

Уж не потому ли Красин с ним так разоткровенничался?

– Мне жаль, – сказал Красин, – что вы угодили в сей скверный переплет, ну да теперь все позади – можете возвращаться к своей работе. Вы ведь, кажется, сокровища бриллиантовой комнаты ищете, что пропали в четырнадцатом году при перевозке их из Петрограда в Москву?

– Что? – не понял в первое мгновение Мишель, потому что думал о своем. – Да, ищу.

– Найдете?

– Постараюсь, – пообещал Мишель, хоть не был в том уверен.

– Обязательно найдите, нам теперь деньги ох как нужны – нам страну из руин поднимать! – сказал Красин. И уж иным тоном прибавил: – Должен уведомить вас, что решением Коллегии ВЧК вы поступаете теперь в мое распоряжение!..

Так вот почему ему даровали жизнь – в обмен на поиск утраченных царских сокровищ! Сколько раз уж бриллианты дома Романовых почти убивали его и сколько же раз возвращали к жизни! Они – его рок, но они же – ангел-хранитель!

– Идите и – ищите!..

«А запонки-то у него бриллиантовые!..» – вдруг отметил Мишель. Хотел было закурить попросить, да отчего-то передумал...

Уже на пути в экспертную комиссию Мишель подумал, что не спасение это, но лишь отсрочка приговора – не найти ему тех сокровищ, коль он их с шестнадцатого года ищет да все никак сыскать не может!..

С теми думами и в комиссию Горького пришел. А там, едва дверь отворил, навстречу ему бросился с распростертыми объятиями Валериан Христофорович да, облапав его, стал тискать и мять, будто медведь, и кричать что есть мочи:

– А-а! Милостивый государь... пропащий наш... объявились-таки, а мы уж не чаяли!..

Да вдруг, посреди сердечных приветствий, отстранился и, погрозив пальцем, сказал наставительно:

– Вот вы, сударь, все это время где-то пропадали, а я меж тем, времени зря не теряя, ваши пропавшие сокровища сыскал!

Да-с!..

Глава 16

Холодна зима на Руси – изо рта пар валит, на усах и бороде сосульками оседая, за нос ледяными пальцами хватает, за пазуху лезет. Бр-р!..

А в лесу и того пуще – под ногами сугробы по грудь, на деревьях снег шапками, с неба белые хлопья валят, все и вся заметая, – нет спасения человеку без огня. Оттого горит на поляне костер, красным пятном средь белых снегов тлея – в утоптанном кругу на уголья, жаром дышащие, горой стволы сосен навалены, пламя такое, что верхушки деревьев лижет, отчего рушатся вниз подтаявшие снежные комья. Пред костром топчутся люди в мужицких тулупах, кушаками перепоясанные, – то одним боком к пламени повернутся, то другим – лица у всех дикие, заросшие, глядеть страшно. Топчутся да промеж себя говорят...

– Jch friere an den Fussken, sin eiskalt...

– Wie lange sollen wir noch warten bei dieser Kalte? Wir frieren uns zu Tode!..

– Guck mal, deine Wangen sind ganz weise[2]2
  Такой мороз, что ноги отморозил.
  – Сколь ждать можно? Да ведь замерзнем совсем!
  – Глянь, у тебя щеки белые... (нем.)


[Закрыть].

Да ведь не по-русски ж они говорят-то!..

Как же так – с виду иваны, а речь иноземная!

Чудеса, да и только!.. Как занесло их на Русь в леса дремучие, что меж Санкт-Петербургом и Москвой стеной стоят, чего им здесь надобно?

И отчего меж Иванов ряженых ходит человек в платье европейском да щегольском и каждого с превеликим усердием осматривает – чтоб не было при них вещиц иноземных, а все лишь исконно русское? Коли найдет кисет али трубку – счас швыряет их в снеги, ногами топчет, а виновника по лицу кулаком бьет, да не жалеючи, так, что кровь во все стороны брызжет и зубы в снег плюются! Кричит:

– Велено было вам, шельмы, ничего при себе не иметь, что вас от русичей отличает! В другой раз, коли найду чего – на месте зарублю!

Да ведь не шутит, не грозит, а коли обещал – так зарубит, глазом не моргнув, – таков нрав у Фридриха Леммера!

Недовольно ворчат иваны – к чему сей маш-керад, к чему не бриться, не стричься, да сверх того в латаные-перелатаные лохмотья рядиться, будто в привычном платье на большую дорогу выйти нельзя? Да разве не довольно того, чтоб они издали на разбойников походили?..

И невдомек им, что нужен сей машкерад единственно на случай, коли убьют кого из них да свезут мертвеца в Санкт-Петербург, дабы опознать его. Оттого должно быть ему не бритым и не стриженым, дурно пахнуть, под шубами сопрев, и не иметь при себе никаких вещиц иноземных, кои могут указать на его происхождение! Вот отчего так старается Фридрих, сам каждого ощупывая и оглядывая, чтоб никакой малости не пропустить!

– А это чего?

– Так кинжал!

– А кинжал чей, бестолочь такая?!

– Голландского мастера Юргенса Брауха, из города Амстердама, что на всю Европу славен своим умением оружие ковать! Вот и знак его на клинке проставлен в форме листа кленового.

– То-то и оно, что голландское, а надобно, чтоб русское, клейменное русскими мастеровыми! Равно как все иные палаши, шпаги, пистоли и фузеи. И чтоб пули и порох в них тоже русские были! Сколь раз вам о том толковать!

Да в зубы виновника – хрясь, так что два зуба – вон!

– Понял ли?

– Понял!

– А ну, покажь оружие!

Оружие-то в сторонке стоит, в пирамиду сложенное, а то, что поменьше, на шкуре, поверх снега расстеленной, рогожкой прикрытое.

Пистолетов несколько штук, все более дубинки с пиками да ножички кованые, коими русские иваны на дорогах промышляют.

Перебрал их Фридрих Леммер да остался доволен:

– Ну ладно, коли так. Ждите теперь, как сигнал будет! Да глядите мне, чтоб до того не спать и вина допьяна не пить! А как будет сигнал – кидайтесь, не мешкая, на большую дорогу да всех, кого там ни найдете, режьте и бейте до самой смерти.

– А сколь ждать-то?

– Сколь надо!..

Да только недолго им ждать осталось – скоро заскрипит под полозьями снег да въедет в темный лес карета, что сулит им добычу невиданную...

Совсем уж скоро!..

Глава 17

– Да как же вам удалось?!..

– Да уж так, милостивый государь! – усмехнулся довольный собой Валериан Христофорович. – Успех сей приписываю я исключительно воле Провидения и явленному вашим покорным слугою служебному рвению! Как ныне принято говорить – служу трудовому народу!

– Да вы дело, дело говорите! – поторопил Мишель.

– А коли дело, то было это так: милиция на Ордынке облаву сделала да взяла спекулянта, что мукой торговал, – ну да это дело по нынешним временам самое обычное. А как его взяли, то нашли при нем несколько золотых украшений и средь них перстень в виде головы льва с глазами из бриллиантов. Я не поленись да сверь его с описью сокровищницы царской, что для вас ювелиры сделали, да не ошибся! – пребывал тот перстень в перечне комнаты бриллиантовой под номером сто семь!

– Верно ли? – усомнился Мишель.

– Вернее не бывает – шибко уж перстенек тот заметный!

– Кому же он назначался?

– Сие сказать не могу, ибо спекулянт тот божится, что должен был надеть картуз с ломаным козырьком да ждать, когда к нему подойдет человек, коему, услышав фразу условную, он должен был передать посылку. А вот относительно того, откуда сей перстенек объявился, – следок имеется.

– Ну?

– Получил он украшения от посредника, что утверждал, будто бы мука та прибыла воинским эшелоном с фронта. А я так мыслю, что фронтов ныне всего два осталось – на юге да на западе, а боле и нет.

– Это-то понятно, но при чем здесь украшения?

– А при том, сударь, что коли перстенек тот спекулянт вместе с мукой получил, выходит, есть меж ними какая-то связь! И если мы узнаем, откуда мука, то, бог даст, прознаем и про сокровища!

– Как же вы мыслите тот эшелон найти?

– Уже нашел! – гордо сообщил Валериан Христофорович. – Обошел, знаете, все московские вокзалы да узнал, что ныне один лишь воинский эшелон в Москву приходит. Теперь ведь все более военные поезда в обратном направлении идут – из Москвы.

– Как же вам сказали, когда сведения эти сугубо секретные?! – подивился Мишель.

– Так ведь я не начальство спрашивал, а стрелочников, – объяснил Валериан Христофорович. – Людишки они маленькие да пугливые, и как я им свой мандат в нос совал, до икоты пугались.

– Да ведь мандат-то ваш Чрезвычайной экспертной комиссии! – напомнил Мишель.

– Ну да, – согласился Валериан Христофорович, – я ж говорю – людишки темные! Им только «чрезвычайная» услышать довольно, а боле уж ничего и не надобно. Да ведь и как спрашивать...

Валериан Христофорович вдруг весь выпрямился, свел воедино брови, сплюнул сквозь зубы себе на башмаки да проорал жутким, от коего мороз по коже продирал, басом:

– В Чеку захотел, саботажник?! А вот я тебя, белогвардейщину окопавшуюся, теперь же заарестую да на тот свет враз спроважу!

И вновь смачно сплюнул.

– А плеваться-то при том зачем? – возмутился Мишель.

– Иначе нельзя – иначе не поверят. Плевок на носки башмаков, равно как сморкание через перста с последующим обтиранием их об одежду, есть форма, выражающая принадлежность к касте избранных, коей ныне является пролетариат, – объяснил Валериан Христофорович. – Я вас когда еще призывал сию науку освоить, а вы лишь надо мной насмехались! А без того я разве бы вам сокровища сыскал?

Да ведь не сыскали еще!..

– Что же вы предлагаете? – спросил Мишель.

– Я так думаю, что надобно встретить сей эшелон да допросить всех, кто при нем будет. Сами-то мы не справимся, надо Чека в помощь призвать, но то уж, милостивый государь-товарищ Фирфанцев, по вашей части...

Минуту, может, думал Мишель. Да сказал:

– Ладно, пусть так и будет – мы с вами отправляемся на вокзал, а Паша покуда мукой на Ордынке поторгует.

– Я? – опешил Паша-кочегар.

– Точно так! – ответил Мишель. – Ведь я так мыслю, что человек, пришедший за украшениями, спекулянта в лицо не знает, а пароль он нам назвал. И коли кто заявится да фразу условную произнесет, то можно будет его тут же брать!

– Да кто ж поверит, что он спекулянт? – усомнился, косясь на бравого матроса, Валериан Христофорович.

– Так – да, не поверит! – был вынужден согласиться Мишель. – Но коли его в косоворотку одеть или гимнастерку линялую...

– Что?!. Кого?!. Меня?!. – взъярился Паша-кочегар. – Меня, матроса Балтфлота, портяночником рядить! Да к тому ж ворованный у Советской власти продукт продавать! Да не быть тому никогда, хошь прибейте меня!

– А на то вашего желания никто не спрашивает! – резко ответил Мишель. – Валериану Христофоровичу тоже не пристало в кожанки рядиться да сквозь пальцы сморкаться – да ради поиска истины пришлось! Нам об общем деле надобно радеть, а не о шкуре собственной! И коли вас не устраивает сей маскарад – так скатертью дорога!

Думал, будет того довольно, но Паша-кочегар вдруг сжал свои, пожалуй, что с голову Мишеля, кулаки да проорал в ответ, глазищами зыркая:

– А ты чего глотку здесь дерешь, будто трюмный боцман? Что, золотопогонное прошлое заговорило? Я в семнадцатом Зимний брал, а ты в то время где был?

– Ну что вы в самом деле распетушились? – заохал Валериан Христофорович. – Ну коли хотите, давайте я в спекулянта обряжусь, мне незазорно будет.

– Вам-то куда? – ответил Мишель. – Какой вы спекулянт!..

Да вновь оборотился к все еще кипевшему Паше-кочегару:

– Я назначен над вами командиром, и покуда им являюсь, вам придется мне подчиняться, как если бы вы были матросом, а я командиром корабля. Или у вас во флоте все такие анархисты были?

– Но-но, ты флот не марай! – строго сказал Паша-кочегар. – На флоте порядка поболе было, чем у вас. Коли для дела надо – я не отказываюсь, но тельник не сниму, хошь вы меня самим Дзержинским стращайте – то ж душа морская!

– Ладно, тельник оставьте, – миролюбиво разрешил Мишель...

К ночи они с Валерианом Христофоровичем были на товарной станции, да не одни, а с отрядом чекистов. Чекисты все как один были в кожанках и с маузерами в деревянных кобурах и, верно, поминутно плевались и сморкались сквозь пальцы, так что Валериан Христофорович, коли не обращать внимания на его добрые глаза, очень на них походил. Если кто и выделялся, так только Мишель в своем старом гражданском платье.

– Учитесь, сударь, сей премудрости! – учил его старый сыщик. – С волками жить – по-волчьи выть!

Ждали всю ночь, прикорнув тут же на скамьях и тюках. Поездов было мало, и, как только они услышали далекий свисток паровоза, все насторожились.

– Кажись, идет!

К пакгаузу, фырча паром, подъезжал состав из восьми вагонов. Перед платформой замедлил ход. На платформе в ряд стояли напуганные грузчики, которые то и дело озирались на притаившихся за мешками чекистов.

Как только поезд остановился и с подножек попрыгали красноармейцы, из-за мешков раздался зычный голос:

– А ну, кидай оружие – Чека!

Солдаты, тут же побросав винтовки, подняли руки.

Но как только на платформу выбежали люди в кожанках, из прицепного пульмана раздались частые выстрелы. Один из чекистов рухнул, будто подкошенный.

– Ах ты контра, гад!

Чекисты, все как один упали, вытащили маузеры и стали палить в вагон, дырявя его, будто сыр.

– Что же они делают-то? – забеспокоился Валериан Христофорович. – Да ведь нельзя же так, ведь свидетели там, а ну как их всех перебьют!

Но чекисты всаживали в стекла купе и в обшивку обойму за обоймой.

– Прекратите стрельбу! – тщетно кричал Мишель. – Живыми их надо брать, живыми!

Но его никто не слушал.

Наконец кто-то из чекистов забросил внутрь вагона гранату, которая докончила дело, после чего лишь все, отчаянно паля перед собой, полезли внутрь. В одном из купе на диванах лежали изрешеченные пулями и осколками два человека в командирских френчах, да на полу догорали какие-то разорванные в клочки бумаги.

Не ушли гады!

– Да как же так можно? – возмущался Валериан Христофорович, собирая из-под ног обгорелые бумаги. – Они же все знали и могли на главаря указать.

– Так ведь они сопротивлялись, товарища нашего вон подстрелили! – отвечали чекисты.

– Да лучше десяток таких «товарищей» потерять, чем одного столь важного для следствия свидетеля! – в сердцах сказал Валериан Христофорович.

– Чего?.. Ты эти контрреволюционные разговоры брось! – насторожились чекисты. – Наш товарищ сотни таких контриков стоит, али тысячи! Или ты за них?..

– Ну что вы, товарищи, все в порядке! – оттирая боком Валериана Христофоровича и тыча его в бок, забормотал Мишель. – Он совсем другое имел в виду, он хотел сказать, что такая контра легкой смерти от пули не заслуживает.

– Это – да, – закивали чекисты. – Жаль они к нам живьем в руки не попались!..

А Спохватившийся Валериан Христофорович стал истово плеваться и сморкаться сквозь пальцы на ноги.

Покуда чекисты опечатывали вагоны, Мишель успел допросить красноармейцев, но те решительно ничего не знали ни о грузе, ни о том, кто его снарядил в Москву.

Лишь когда они покинули станцию, Мишель перевел дух.

– Что ж вы так неосторожно, Валериан Христофорович! – пожурил он.

– Так ведь, почитай, мы все ниточки в руках держали, – вздохнул старый сыщик. – Жандармы на что болваны были, но и те преступников живьем брали.

И верно – был след, да оборвался.

Может, у Паши-кочегара дела лучше сложились?

Мишель с Валерианом Христофоровичем взяли пролетку и помчались на Ордынку. Там среди галдящей толпы с трудом сыскали обряженного крестьянином матроса. Тот сидел на мешке с крупой, злобно поглядывая на снующую мимо него толпу. Коли его спрашивали, почем товар, он отвечал так, что от него шарахались как от чумного, чуть не крестясь.

Да разве так торгуют!

– Постойте здесь! – приказал Мишель.

Задерживаясь подле спекулянтов и приценяясь к товару, подошел к Паше-кочегару, спросил громко:

– Чего за крупу просишь, хозяин?

– Ступай дале – не продается! – ответил тот.

Но подняв глаза, весь просиял.

– Тихо! – одними губами сказал Мишель, наклоняясь к посудине, где была насыпана крупа, и пробуя ее пальцами.

– Да ведь нельзя же так – торговаться надо! – и добавил громко: – Сколь, говоришь?.. А дешевле отдашь?..

– Хошь все забирай! – мрачно ответил Паша-кочегар, отчего тут же стал набегать любопытный народ.

– А крупа откель? – спросил Мишель.

– Крупа-то? Ворованная! – ответил Паша-кочегар. От чего народ вновь схлынул.

Мишель выпучил глаза, незаметно показав продавцу кулак. Прошептал:

– Я ж тебя под трибунал!

На что продавец лишь скривился.

И тут Мишель заметил шустрого, с хитрованскими повадками парнишку, что грыз семечки и ловко сновал меж спекулянтов, явно кого-то выискивая глазами.

– Продавай, контра! – страшным шепотом приказал Мишель. – Не то стенка!..

Фартовый, приметив картуз со сломанным козырьком, замер, внимательно огляделся.

– А вот крупа да мука ишо! – рявкнул Паша-кочегар так, что от него воробьи шарахнулись.

Мишель взял несколько зерен, бросил в рот.

– Лежалая у тебя крупица, – сказал он.

– А тады ступай мимо, покуда цел! – вполне искренне пожелал ему доброй дороги продавец.

Мишель отошел к следующему ряду, не спуская глаз с матроса.

Фартовый, покрутившись немного, подошел, наклонился, зачерпнул крупы, выпрямился, озираясь по сторонам. Спросил:

– Сколь за крупу просишь, хозяин? Мишель покрылся холодной испариной.

– А сколь дашь? – спросил Паша-кочегар.

– Сколь дам – все мое, – хохотнул парнишка. – Да еще раков вареных попрошу. Раки-то у тебя есть, чтоб росту в десять вершков?

Вопрос о раках в десять вершков был паролем.

– И раки имеются, и сом ишо трехпудовый.

Таков был ответ.

Фартовый перестал улыбаться, глянул на продавца пристально, сказал:

– Ну давай, коли есть!

Паша-кочегар вытянул из-под мешка сверток:

– На, держи.

Фартовый взял сверток, сунул его за пазуху, вновь воровато огляделся по сторонам...

Коли по правилам, так надобно было теперь проследить его путь, пустив по следу филеров, только где их нынче взять? Самому пойти – так не ровен час он его заметит да сбежит.

Мишель еле заметно махнул глядящему на него Паше-кочегару. Тот, поняв, вскочил на ноги:

– Эй, постой! – крикнул он. – А деньги? Товар взял, а деньги-то недодал! Лихоимец!.. А ну – держи его!..

Жадные на потеху зеваки обернулись.

Но фартовый не остановился и не побежал, как должен был, а вдруг в два прыжка подскочил к продавцу, ловко выхватил из кармана острый ножик и коротко ткнул им снизу вверх.

Паша-кочегар дернулся и рухнул ниц!

Все повторилось, как тогда на Сухаревке – там тоже было колье и был Сашок, который играл роль покупателя, интересующегося драгоценностями, и его, лишь он узнал ворованную вещицу и словил за воротник вора, подлым ударом зарезал Федька-сыч.

Все было так же, но... было иначе!

Паша-кочегар упал, но упал чуть ранее, чем его проткнул нож – он уловил стремительное движение, отшатнулся, зацепился ногой за мешок и рухнул навзничь. Фартовый, видя сей оборот, скакнул было на мешки, дабы дорезать уже лежащего, да, оглянувшись, увидел, как вкруг него собирается народ, и отпрыгнул назад.

Он нырнул в расступившуюся толпу, чтобы через малое мгновение исчезнуть в ней. И верно, так бы и ушел, кабы навстречу ему не прыгнул Мишель. Он бесцеремонно отшвырнул двух зевак и встал на пути беглеца. Тот, более озираясь назад, чем глядя вперед, заметил его слишком поздно – Мишель вышиб у него нож да, схватив за руки и навалившись, стал пригибать к земле.

И все бы было хорошо, кабы вставший на четвереньки Паша-кочегар вдруг самым отчаянным образом не заорал:

– Стой! Чека!

Да выпалил в воздух из нагана.

Услышав выстрелы и страшное слово – Чека, толпа на мгновение застыла, колыхнулась и стала разбегаться, толкая и роняя друг дружку.

– Облава!

– Облава!..

Истошно орали все.

Ужас гнал людей прочь, и они, не разбирая дороги, не понимая, откуда исходит угроза, сшибая и топча брошенный товар, бежали во все стороны разом, кидались в переулки, прыгали через заборы и телеги.

Более всего Мишель боялся, чтобы пойманный им фартовый не вырвался и не пропал в этой страшной давке и толкотне.

– Сюда! – что было сил кричал он.

Но голос его пропадал в общем гвалте.

– Пусти, фараон! – шипел, страшно скалясь, фартовый, пытаясь укусить его в лицо.

Но Мишель жал его к земле, удерживая за руки, ибо опасался хитрованского, исподтишка, удара ножом в живот, на который горазды были обитатели московских трущоб.

Наконец, краем глаза, он заметил Пашу-кочегара, что, будто ледокол, пробивался к нему сквозь бегущих и толкавших его людей, разгребая их руками и расшвыривая по сторонам, будто котят, суя в лица дымящийся наган.

– Дорогу! Вобла сушеная! – грозно орал он. Вот теперь вдвоем они скрутят фартового, перехлестнув ему руки заранее припасенными веревками, и уж тогда он никуда не денется.

Паша-кочегар уже был совсем рядом, когда негромко, в гуле голосов и топоте сотен ног, бухнул выстрел. И в то же мгновение фартовый обмяк и перестал упираться, подчинившись воле Мишеля. И он в первое мгновение не понял, отчего тот затих и не пытается вырываться, но тут же почувствовал, как на руки ему, обжигая кожу, стекает что-то горячее.