Текст книги "Убийство на улице Чехова"
Автор книги: Андрей Гуляшки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Таковой, по моему мнению, является простая картинка этого столь уж «загадочного» убийства. Фактический убийца – Красимир Кодов, а его соучастники – доктор Беровский и его любовница Дора Басмаджиева.
Я полностью согласен с оценкой майора Ламби Канделарова относительно причин, побудивших к убийству. Как и он, считаю, что троица Кодов – Беровский – Басмаджиева должна быть передана прокурору.
Инспектор Манчев сел на место, довольно потирая руки. Он разоблачил убийц, а всем остальным могут заниматься и сержанты.
– Извините, Манчев, – сказал я. – Вы произвольно приписываете мне свои выводы. Когда я говорил, что вижу связь между Кодовым и парой Беровский – Басмаджиева? Вы, Данчев, слышали, чтобы я высказывал подобную мысль? Нет? Благодарю. По моему мнению, товарищ Манчев, связи между Кодовым и парой Беровский – Басмаджиева не существует. В данном случае или Кодов убил профессора один, без какого-либо согласования с Беровским – Басмаджиевой, или Беровский – Басмаджиева уничтожили профессора, не договариваясь предварительно с Красимиром Кодовым и не согласовывая с ним свои действия. Связи между этими двумя сторонами, – подчеркнул я, повысив голос, – не вижу! Следы, оставленные этими двумя сторонами, – продолжил я после небольшой паузы, – случайное стечение обстоятельств!
– Разрешите, товарищ майор! – встал Манчев. Недавнее торжественное выражение его лица было стерто, точно невидимой губкой. – И я думаю безусловно так же, как и вы! Но исхожу из ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, сопутствовавших убийству. Переплетение стольких улик и не пахнет СЛУЧАЙНОСТЬЮ. Кроме того, мне кажется абсолютно невозможным – с практической точки зрения, – чтобы Красимир Кодов убил профессора ОДИН!
Несчастный Манчев! Большого усилия стоила ему эта краткая защитительная речь. Он хотел непременно защитить свое профессиональное чутье, хотя бы и ценой дискуссии со своим непосредственным начальством.
– Ловкому человеку все легко удается, – сказал я. – Но о сговоре – и притом об убийстве! – между двумя столь разными людьми, какими являются Кодов и доктор Беровский, речи быть не может. Чтобы доктор Беровский вступил в сговор с Красимиром Кодовым? Ну и ну!
– Полностью согласен с вами, – сказал Манчев и даже угодливо мне кивнул, но в голосе его звучали грустные нотки. – И все же, – продолжил он с неожиданной настойчивостью, – чтобы человек ОДИН совершил убийство при ДАННЫХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ – это мне кажется неправдоподобным – просто, как бы это сказать, невозможным! И это нагромождение улик! – На лице Манчева появились следы внутренней борьбы. – Извините! – вздохнул он, как-то виновато и неуклюже усаживаясь.
Я посмотрел в окно. На улице сыпал снег, летели крупные пушистые хлопья. «Самое время поиграть в снежки!» – мелькнуло в моей голове, и тут же перед глазами выскочила ватага мальчишек. Они мнут в ладонях снег, бросают снежки. Среди ребят и мой сынишка, но он не играет в снежки, он всматривается – мне кажется, в то самое окно, в которое я смотрю, сидя на совещании… Я преодолел усталость, которая на минуту обволокла, как туманом, мое сознание, закурил и сказал:
– Итак, четко вырисовываются два мнения: мое и лейтенанта Манчева. Я считаю, это ужасное дело совершили или Кодов, или доктор Беровский с участием Доры Басмаджиевой. Разумеется, соучастие этой женщины должно быть доказано, так как до сих пор улики против нее говорят пока только о присутствии, а не о СОУЧАСТИИ. Лейтенант Манчев считает, что убийство было задумано и осуществлено Кодовым и Беровским с участием Басмаджиевой, причем смертельный удар был нанесен Кодовым. Лейтенант Данчев! – повернулся я к инспектору. – Что вы думаете о наших гипотезах, не хотите ли вы что-нибудь добавить?
Красавец Данчев чинно встал, пожал плечами и будто задумался на некоторое время. На его и без того мрачное лицо легла густая тень.
– Вы, товарищ майор, и мой коллега Манчев… вы оба упускаете из виду один дополнительный след. Я имею в виду две-три размытые капли крови на лестничной площадке.
– Товарищ Данчев! – улыбнулся я снисходительно. – Товарищ Данчев, – сказал я, – удивляюсь, почему вы обращаете внимание на след, который специалисты определяют как «птичий». Ведь сейчас каждая вторая или третья семья угощается жареным гусем и жареной индейкой. При чем тут убийство профессора?
– И все же… – начал Данчев.
– И все же, – перебил я, – скажу вам, что я думаю об этом «следе». За час (или два, или три) до убийства профессора по лестнице прошел человек, который нес в пустой авоське либо убитого гуся, либо убитую индейку. В момент, когда он поднялся на лестничную площадку, свет погас. Он перебросил авоську из правой руки в левую, чтобы нажать кнопку выключателя. Во время этого перемещения убитая птица в авоське была встряхнута, и с нее упали две-три капли крови. После этого прошло какое-то время. Когда убийца (или убийцы) профессора сделали свое дело, под дверь просочилась тонкая струйка крови, несколько капель. Площадка мокрая, эти капли растекаются по лестничной площадке, и, таким образом, эти размытые капли крови смешиваются с уже размытыми каплями крови убитой птицы. Вот и все. Что здесь загадочного? И какие более серьезные выводы можно сделать в связи со случаем, который собрал здесь всех нас? Запомните мои слова: след, который не может иметь прямого отношения к расследуемому событию, не является никаким следом!
Кто знает, стал бы я столько болтать, если бы внешность этого мрачного красавца не действовала мне на нервы.
– Не знаю! – Данчев вновь пожал плечами. – В отношении этих капель птичьей крови вы, может, и правы. Но все остальное кажется мне нереальным.
– Нереальным? – Я чуть не вскочил со своего места. – Но труп профессора со вчерашнего вечера находится в морге, – сказал я. – Это вполне реальный факт. Реален и медицинский протокол, согласно которому сердце профессора пронзено ножом со спины. Какие, товарищ Данчев, «нереальности» имеете вы в виду?
– Затрудняюсь ответить четко, товарищ майор, – ответил Данчев задумчиво. – Но мне кажется, мы построили свои поиски не на самой убедительной основе… И причины убийства – другие. И, наконец, убийцы – другие…
Я замолчал, будто я очутился вдруг перед стеной из железобетона десятиметровой толщины. Этот человек не принимал моих мотивировок, называл их «нереальными». Жажда имущества, жажда славы казались ему «нереальными» вещами!..
– Мне хочется верить, – продолжал Данчев, – что в основе преступления лежит некая ревность, или любовь, или кто знает что другое, но нечто из области эмоций. Удар ножом В СПИНУ – деяние дикое, и совершается оно невежественным человеком или же человеком, озверевшим от жажды мести… или в состоянии опьянения. То есть человеком, в помутненном сознании которого бушуют примитивные страсти. Не знаю, понимаете ли вы меня, но…
– Хе-хе! – с искренним удовольствием рассмеялся Манчев. – Хе-хе-хе!..
– Тихо, Манчев! – Я постучал по столу. – Продолжайте, товарищ Данчев! Время дорого, конечно, но погода такая романтичная – снег идет точно в сказке, так почему бы и не послушать какую-нибудь фантастическую гипотезу?
– Но мы ведь не в кино, – подал реплику Манчев.
– Почему это деяние не совершил человек, до безрассудства влюбленный в Дору? – продолжал Данчев спокойно и все так же задумчиво. – Речь идет не о докторе Беровском, а о человеке, БЕДНОМ ДУХОВНО. Нищие духом способны ненавидеть до безумия…
– Тогда этот влюбленный идиот должен был заколоть Беровского, а не профессора! – взорвался Манчев. – Истинным любовником Доры является Беровский. А профессор – дело прошлое, больной, старый человек. Зачем его-то ревновать и убивать?
– Профессор? – улыбнулся насмешливо Данчев. – Разумеется, не он любовник. Любовник – доктор Беровский, и именно от него хотел избавиться, как вы выразились, влюбленный идиот.
– Так почему он убил не Беровского, а Астарджиева?
– По ошибке, – сказал Данчев.
– Хорошенькое дело! – простонал Манчев. – Где ж тогда следы этого идиота? Не сидел же он в гостиной в шапке-невидимке?
– Не знаю, – ответил Данчев. – Но я бы спросил тебя, товарищ: если бы СЛУЧАЙНО не позвонил телефон, осуществил бы Кодов (или Кодов – Беровский) свой заговор? Извините, – обратился он ко мне, – вы, товарищ майор, создаете с моим коллегой Манчевым сложный механизм, многочисленные колесики которого приводятся в движение, к сожалению, ТОЛЬКО чистой случайностью: телефонным звонком! Если бы телефон не зазвонил, профессор НЕ ВЫШЕЛ БЫ в прихожую, и в этом случае Кодов НЕ ВОНЗИЛ БЫ НОЖ. Я бы сказал, эта гипотеза ни в коей мере не серьезнее, чем с моим идиотом. И я не вижу прокурора, который бы построил сценарий убийства только на гипотетической вероятности. Мне не верится, что найдется такой прокурор!
Данчев сел. Мне стало жарко, несмотря на то что паровое отопление в гостиной не было включено на полную мощность.
– Много на себя берешь, дорогой коллега, – отозвался Манчев после непродолжительного молчания. – Представь себе, что о телефонном звонке заранее договорились и его подготовили. Почему невозможно заранее договориться, например, о том, что некто позвонит по телефону во столько-то? При условии, что этот «некто» – доверенное лицо. А? Что здесь невозможного? А твой идиот – это, извини, просто насмешка!
– Твой заранее условленный вызов по телефону – вероятность, равная нулю! – зло проворчал Данчев. – Потому что ни Кодов, ни Беровский не являются такими безумцами, чтобы довериться третьему лицу! Когда кто-нибудь замышляет убийство, он боится даже самого себя, сомневается в самом себе, не доверяет никому. Только в мире профессиональных преступников возможна такая договоренность: там за предательство платят пулей. Но не профессиональные же преступники Кодов и Беровский!
Манчев сказал с прежней уверенностью:
– Я думаю, ты доводишь некоторые вещи до крайности, дорогой! Есть ведь такие друзья, которые готовы умереть за друга, но не выдать его!
– Довольно, прошу тебя! – оборвал его Данчев грубо. – Если ты обнаружишь телефон, по которому «близкий» друг Кодова или Беровского якобы звонил профессору, и обнаружишь самого этого «друга», если ты внушишь ему, что он должен признать свою вину, – только в этом случае прокурор даст ход делу, опираясь на вашу гипотезу. Если ты добьешься всего этого, ты станешь Шерлоком Холмсом двадцатого века, не иначе.
– Хе-хе! – сказал Манчев, не засмеявшись.
И он рассказал историю ни к селу ни к городу, какой-то фильм: как какой-то известный гангстер позвонил дежурному инспектору полиции и сообщил ему название улицы и номер дома, где он только что совершил убийство, и что он ждет полицию, чтобы сдаться, так как ему это дело уже опротивело. Инспектор прибыл по указанному адресу, нашел труп убитого, а возле него – снятую телефонную трубку и рядом магнитофон, который непрерывно крутил слова «раскаявшегося» убийцы.
– Хе-хе-хе! – Манчев рассмеялся над своей выдумкой. – Может быть, в данном случае, – сказал он, – Кодов или Беровский подстроили такой же номер профессору? А почему бы и нет? Это не так уж трудно, верно, товарищ майор?
Мне не хотелось разговаривать. Я рассеянно смотрел, как за стеклами окон медленно сыплется снег.
В этот, я бы сказал, критический момент в гостиную стремительно вбежали сержанты Рашко и Наум. Рашко, более сильный, молодцеватый, нес, прижав к себе, серую шкатулку из толстой жести величиной с двухнедельного поросенка. Наум шел следом с физиономией средневекового алхимика, открывшего вдруг волшебную формулу превращения железа в золото.
Поставив шкатулку на стол, Рашко облегченно вздохнул.
– Мы нашли эту вещь в кладовой, товарищ майор! – отрапортовал он. – Она была завалена кучей старья.
«Великое дело!» – подумал я.
Но Манчев реагировал на эту находку бурно.
– Товарищ майор! – вскочил он. – Ручаюсь головой, именно это и передала Дора Басмаджиева человеку в красном шарфе!
Надежда блеснула в моей душе, словно я увидел наконец сквозь заросли амазонских джунглей спасительную тропинку. Мне захотелось протянуть руку добросердечному инспектору, этому неуклюжему тюфяку, этому невежде.
Крышка шкатулки не была заперта на ключ. Манчев вставил в замок острие своего складного перочинного ножичка, подергал, и на стол высыпалась куча бумаг: квитанции об уплате за электричество, за горячую воду, за телефон, чеки за купленные какие-то бытовые мелочи… Все это, конечно, было в стиле скряги профессора! Но две вещи произвели на меня особое впечатление: письмо из Ливии, на штемпеле которого была заметна недавняя дата, и объемистый блокнот, до отказа заполненный химическими формулами и набросками бактерий и вирусных микробов – одни имели форму палочек, другие были похожи на омерзительно изогнутые волоски и колесики.
Я взял письмо, отправленное из Ливии, и отошел к окну. Радой писал своему отцу, что хотел бы прибыть в Софию 10 января, что очень рад его намерению переписать виллу в Бояне на Надю и что у него нет особого мнения по поводу НАСЛЕДОВАНИЯ квартиры. По этому вопросу он хотел бы принять окончательное решение после того, как услышит мнение своей сестры. Он советовал отцу щадить свое сердце и поздравлял его с Новым годом.
Какие выводы необходимо было сделать из этого письма? Во-первых, что Кодов мог жить спокойно – вилла в Бояне была у него «в кармане». У Кодова не было причин бояться своего шурина, так как он не предъявлял никаких претензий на боянскую виллу. У Кодова не было оснований бояться и своего тестя в том смысле, что под влиянием Радоя он отречется от своего решения перевести боянскую виллу на дочь. В таком случае следует законный вопрос: за каким чертом была ему необходима смерть профессора? Зачем ему надо было его убивать? Действительно, за каким чертом?
Квартира? Ну, разумеется, Надя претендовала на квартиру, но из письма Радоя нельзя было понять, принималась ли в расчет Дора, то есть хотел ли профессор поддаться искушению причинить ущерб своей дочери за счет своей любовницы.
Здесь, к моей радости, было одно «но».
Это «но» пронизывало, как рентгеновскими лучами, неясности и давало возможность предварительному следствию избежать какого-либо сходства с известной картиной «Сражение негров в туннеле».
1. Известно ли было Кодову о письме Радоя? Если он действовал самостоятельно, то, конечно, не был знаком с содержанием письма. Он жил в страхе, что тесть переведет боянскую виллу на Радоя. И, чтобы не допустить этого, решил убить своего тестя.
2. Где гарантии, что из шкатулки не был извлечен ВАЖНЫЙ документ – например, относящийся к наследованию квартиры?
3. Блокнот с формулами. Если он открывал перед доктором Беровским путь к СЛАВЕ, то, само собой разумеется, присутствие профессора в игре становилось ненужным… Или еще точнее – профессора надо было вывести из игры, чтобы Беровский мог воспользоваться формулами.
Итак, у меня уже было чувство, что я держу в руках нить дальнейшего ведения розыска. Пусть Данчев бормочет себе о своем телефоне. Слава богу, с помощью письма из Ливии и добрых услуг блокнота мы как-нибудь справимся!
Я положил письмо обратно в шкатулку и потер руки, как это делал Манчев. Хороший снег шел на улице!
Было одиннадцать часов. Я сказал своим сотрудникам:
– Я поручаю лейтенанту Манчеву доказать, что эта шкатулка открывалась Дорой Басмаджиевой и доктором Беровским. Для начала ему придется расследовать, кто был человек в красном шарфе и серой шляпе и куда носили эту шкатулку. Кроме того, он должен узнать, когда доктор Беровский выходил вчера со службы, с которого и до которого часа он ходил по городу. А вы, – обратился я к Данчеву, – идите по пути вашей гипотезы, ищите своего идиота!
– Хе-хе-хе! – засмеялся Манчев.
Я выразил благодарность сержантам за ценную находку и поручил им быть внимательными к Басмаджиевой, но не допускать ее к телефону. Приказал инспекторам явиться на оперативное совещание на это же место в семнадцать часов.
И я отправился на доклад к генералу.
5
Я рассказал генералу об обстановке, сопутствовавшей убийству, и изложил ему обе гипотезы, которых я предлагал придерживаться, чтобы настичь убийцу и его помощников: мою гипотезу и гипотезу инспектора Манчева. Упомянул в нескольких словах и о точке зрения Данчева. Я постарался излишне не выделять «звонок по телефону», так как надеялся, что в ходе розысков и эта «случайность» получит свое разрешение.
Генерал, человек в годах, с поседевшими волосами, мужественным лицом, хитрыми глазами и несколько скептическим взглядом, терпеливо выслушал меня, все время прохаживаясь по кабинету и лениво потягивая сигарету второго сорта без фильтра. Когда я закончил рассказ, он сел на стул за огромное бюро, помолчал некоторое время, потом снисходительно пожал плечами и развел руками.
– Если вы встали на этот путь, то действуйте, – сказал он. – Действуйте, хотя я думаю, что этот путь в конечном счете приведет вас в тупик. Почему я так думаю – я не смог бы вам объяснить; это скорее чувство, больше чувство, чем, как говорят, «трезвая мысль»… Да! Есть что-то в моем сознании, что сопротивляется вашим «имущественным» и «моральным» побуждениям… Хм!..
Как и полагалось по уставу, я чинно молчал.
– Странно! – опять развел руками генерал. – Убить в наше время такого человека, как профессор Астарджиев, из-за какой-то виллы – подобное предположение выглядит просто обидным! А это присвоение его антигриппозного открытия прямо напоминает мне товар с маркой «Made in USA»!
– Предварительное следствие исходит только из предполагаемых обстоятельств, товарищ генерал! – не сдержался я.
Он был из начальников старшего поколения и, наверное, измерял вещи своей, более давней меркой.
– Обстоятельства! – возроптал он и махнул рукой, будто хотел разогнать едкий дым от своей сигареты. – Когда я слышу слово «обстоятельства», которое вы, молодые, так любите, мне, знаете ли, хочется критически взглянуть на ваше обучение, да и на ваше воспитание!.. Обстоятельства! А человек? Чем являются обстоятельства без человека? Вещами, которые ты можешь передвигать и так, и сяк, и создавать обстановку по своим вкусу и убеждениям!.. Вы расставили вещи одним способом, лейтенант Манчев – другим; он близок к вашему стилю; а Данчев – ему же пришло в голову расставить вещи в порядке, коренным образом отличном от вашего… Все вы перемещаете туда-сюда одни и те же вещи. Перемещаете одни и те же ОБСТОЯТЕЛЬСТВА в РАЗЛИЧНЫЕ места!..
Он погасил в огромной металлической пепельнице догоравший окурок, постоял некоторое время, задумавшись и хмурясь, потом вдруг резко повернулся ко мне.
– Сегодня вечером, в двадцать часов, я бы желал, чтобы вы мне доложили, к чему вы пришли! Я хочу услышать ваше окончательное мнение.
– Слушаюсь, товарищ генерал! – отрапортовал я по уставу.
Он снисходительно улыбнулся, оглядел меня с ног до головы и пожал плечами.
– Сосредоточьте внимание на следующем! – поднял он указательный палец. – Если вы не установите, кто и почему звонил профессору, заверните свою гипотезу в оберточную бумажку и выбросьте ее в мусорную яму!
– Постараюсь, товарищ генерал, выяснить и это обстоятельство, – ответил я угрюмо.
Я проворно спустился по лестнице управления и на служебной машине помчался в отдел, где находились центральные технические службы. Я говорю «помчался», потому что угрожающе поднятый указательный палец генерала торчал перед моими глазами как телеграфный столб. Эти начальники старшего поколения еще не отвыкли от патриархальной привычки считать нас своими и потому – похлопывать нас по плечу с подобающей отцовской строгостью, чтобы мозги у нас лучше варили…
Я пошел к начальнику службы, занимающейся делами почты, телеграфа и телефона, рассказал ему в телеграфном стиле о происшедшем вчера вечером случае и попросил найти живым или мертвым человека, который звонил по телефону профессору в одиннадцать часов вечера.
РАССКАЗ ИНСПЕКТОРА МАНЧЕВАПосле того как мы закончили совещание в квартире профессора (вечная ему память!), я первым выбрался на улицу. Шел отвратительный снег, мелькали редкие прохожие. Снег и пустота улиц – такое сочетание мне совершенно не по душе! Каждый спрятался в воротник своего пальто или под зонтом, поди узнай кого-нибудь, если ты, не дай бог, отправился на поиски! Распознать кого-нибудь, когда валит снег как из рога изобилия, – такое бывает, конечно. В кино. Я не знаю, почему в фильмах всегда хватают преступника, когда валит густой снег или льет сильный дождь.
Я поспешил в телефонную будку, чтобы позвонить жене. Должен признаться, что я взял трубку, ощущая какую-то тревогу в сердце. Почему? Потому что боялся, что мой звонок может остаться без ответа. Это со мной случалось. Ну и что же? Моя жена молода, тяжело переносит одиночество и, когда я вечером задерживаюсь немного дольше, убегает из дому куда глаза глядят. К своей матери, к подругам, только бы не быть одной. Поэтому я всегда испытываю некоторое беспокойство, когда случается звонить ей утром. Откуда мне знать, что я услышу: милый ли голосок жены или гудки автомата. У кого молодая жена, тот хорошо знает эту маленькую подробность семейной жизни.
Слава богу, в это утро гудка не было. Напротив, пока я собирался спросить свою милую, как она, жена меня опередила, словно была чем-то взволнована:
– Приходи домой обедать вовремя, Митечка! Получишь бульончик с морковью и картофелем и цыпленочка, фаршированного каштанами и изюмом.
Я повесил трубку, не сказав ни слова! После роскоши, которую она пообещала, имел ли я право спросить ее, ночевала ли она дома? О, я не дровосек, который раз в год спускается с гор в село…
И я отправился заниматься своими делами. Для подобных случаев у нашего генерала была мудрая присказка. Смысл ее следующий: если инспектор отправляется в милицию по заданию – он должен выбросить свои домашние дела в первый попавшийся на глаза мусорный бак. А мусорные баки – почти перед каждым домом. Когда бог создавал софийца, наверное, первой вещью, на которую он ему многозначительно указал своим указательным пальцем, был… мусорный бак. Я не очень ловок в ходьбе, особенно когда идет сильный снег, поэтому я вторично вернулся к телефонной будке и попросил в оперативной транспортной службе послать мне служебную машину. И пока я ждал машину, я вновь взвесил в уме мою гипотезу и предложение майора. Если бы я, например, был на месте майора, мне, несомненно, понравилась бы такая гипотеза. И если бы кто-нибудь сказал мне, что считает возможным, чтобы Краси убил профессора, я бы приказал немедленно измерить ему температуру: чего не наболтает человек, когда у него жар. А если бы кто-нибудь заявил мне, что Беровский совершил убийство, что та кукла ему помогала, я бы, честное слово, умер со смеху…
Разумеется, я не из тех, кто зажмуривается каждый раз, когда проходит около хорошего. Наш человек здорово ведет себя при допросах! Он мастерски допрашивает как следователь. Зачем ему надо было переходить на оперативную работу!
То же самое – и мой коллега Данчев! Пойди он работать в кино, делать фильмы – ему бы цены не было. Мог бы получить и «Оскара». Он фантазирует и важничает, и клыки ему бог дал, но одного у него нет – нюха. Того, что ведет гончую именно под тот куст, где сидит длинноухий. Нюх не приходит из книг, как думают некоторые ученые люди. Он – божий дар. Или ты имеешь его – или нет!
Меня зло берет, почему он вмешивается в мою работу, – каждый сам за себя в ответе. Я не имею высшего юридического образования, но у меня пятнадцать лет служебной практики, и я по опыту знаю, что довольно часто ошибаются те, кто думает, что эта работа – розыски убийцы – происходит по написанным правилам. Знаешь правила, командуешь согласно им и уверен, что держишь убийцу в своих руках, хе-хе!..
Ничего. Сегодня вечером увидим, действовали ли Кодов и Беровский отдельно или в сговоре. Моя задача – как ее определило начальство – состоит в следующем: установить, кто этот человек с красным шарфом и в серой шляпе. Если человек с красным шарфом доктор Беровский, как утверждает достопочтенная тетя Мара (да так я и сам предполагаю), то история убийства профессора развивалась следующим образом:
1. Вчера, 7 января, доктор Беровский приехал на такси к дому профессора, и Дора Басмаджиева передала ему запертую на ключ шкатулку.
2. Доктор Беровский отвозит эту шкатулку слесарю, и тот открывает ее.
3. Доктор Беровский и Дора Басмаджиева находят в шкатулке блокнот профессора, где записана формула противогриппозного лекарства, а также еще какой-то важный документ, который должен быть нотариально заверен сразу после прибытия Радоя – вилла в Бояне присуждается Радою.
4. По-моему, доктор Беровский знакомит Кодова с этим документом и предлагает ему вовремя убрать профессора.
5. Каждый в отдельности (или оба) Кодов и Беровский уговаривают какое-то лицо позвонить профессору без двух-трех минут одиннадцать.
6. В одну-две минуты двенадцатого профессор убит.
7. Есть три варианта убийства: или Кодов убил один, или Беровский убил один, или они оба совершили убийство. Первые два варианта майора, третий – мой.
Я надеюсь, что сегодня вечером на совещании мой вариант будет признан самым правдоподобным. И я, вернувшись домой в великолепном настроении, уже с порога изумлю свою жену фатальным вопросом:
– А ты, любезная, где была с седьмого на восьмое?
Спорю на двух цыплят, приготовленных с изюмом и каштанами, что ужин инспектора ничуть не утратит своей прелести, если даже он не получит от своей благоверной удовлетворительного ответа. Потому что в нашей инспекторской жизни самое важное – поймать преступника. Когда ты добьешься удачи, ну, тогда можешь, разумеется, позволить себе роскошь смотреть свысока на события, происходящие в твоем собственном доме. Поэтому я уже сейчас предчувствую, что цыпленка с каштанами я съем с превеликим удовольствием.
Как только прибыла машина, я отправился прежде всего в диспетчерскую службу таксомоторного парка. Менее чем за полчаса мы нашли водителя, который делал рейс вчера рано утром на улицу Чехова. Пышущий здоровьем краснощекий парень, видно недавно отслуживший в армии.
– Откуда ты вез своего клиента? – спросил я его, показав удостоверение. – Из Центра эпидемиологических исследований в Овча-Купел, не так ли?
Тот посмотрел на меня, остолбенев.
– Вовсе нет! – сказал он. – Я взял клиента на улице Коларовской, думаю, около номера 35.
– Номер 45! – поправила его служащая.
Она открыла журнал и постучала пальцем по тому месту, где был записан номер заказа.
Я почувствовал, как от какой-то внезапной слабости мои колени начали медленно подгибаться.
– Как выглядел твой клиент? – спросил я шофера. – Высокий, с красным шарфом на шее и в серой шляпе?
Парень задумался.
– О шляпе не помню, – сказал он, – но о шарфе – да. Только он был не высоким, а среднего роста, даже маленький. И худой.
Мои колени продолжали подгибаться, и я был вынужден переступать с ноги на ногу. Я попросил у служащей разрешения закурить. Закурил.
– Когда вы прибыли к тому дому на улице Чехова, почему твой клиент не вышел из машины, а вышел ты?
– Он попросил меня, товарищ.
– Что было в узле?
– Не знаю, товарищ. Было уложено в картонную коробку и довольно тяжелое. Наверное, из металла.
– Куда вы отвезли это что-то?
– Опять туда же, товарищ. На улицу Коларовскую, дом 45. Человек мне заплатил, поблагодарил и вошел в дом с этой вещью.
Я набрал номер телефона профессора. Ответил сержант Наум. Я приказал ему спросить у Доры Басмаджиевой, как зовут ее брата, улицу и этаж. Через полминуты сержант докладывает: «Брата Басмаджиевой зовут Иван Пырванов Филипов, проживает по улице Коларовской, дом 45, на четвертом этаже».
Я поблагодарил водителя и служащую и вышел из диспетчерской. А моему водителю дал указание:
– Угол бульвара Заимова и улицы Пауна Грозданова!
Я спросил управляющего кооперативной мастерской по ремонту бытовой техники:
– Работает у вас человек по имени Иван Пырванов Филипов?
– Есть такой товарищ! – сказал заведующий и слегка вздохнул.
– Если судить по вашему лицу, то он порядочный фрукт?
Управляющий молча пожал плечами.
– Где этот человек?
– Со вчерашнего дня – в отпуске по болезни.
– Хм! – сказал я. – Часто он «болеет»?
– Да бывает. В зависимости от «частного сектора». Как скопится много приборов для ремонта, запирается дома и «болеет». Он у себя оборудовал мастерскую. Нашел врачей, которые выписывают ему бюллетень.
– Почему вы его не уволите? – спросил я, хотя уже потерял всякий интерес к этому типу.
– Как его уволить, когда он оправдывает свое отсутствие медицинскими справками! – развел руки заведующий. – Да и за него заступаются разные видные люди. У него есть сестра, секретарь знаменитого профессора. Она два раза хныкала здесь, чтобы я не держал себя строго с ее братиком, потому, мол, что он болезненный еще с детских лет!
– Если вас трогает подобное хныканье, – сказал я, – то этот мерзавец долго еще будет на вас ездить.
Переполненный гневом и горечью, я вышел на улицу. У меня было чувство, что доктор Беровский возносится к праведникам. Так рисуют на иконах вознесение сына божьего к своему отцу. Я почувствовал свои руки пустыми – такими пустыми, что они просто болели, точно отмороженные.
Поблизости была телефонная будка. Я набрал номер и попросил связать меня с лаборантом Любеновым.
– Ну, как себя чувствуете, что делаете? – спросил я молодого человека.
– Чтобы очень уж весело – нет, но работаем.
– А как доктор Беровский – он как ведет себя?
– Нормально.
– Скажи мне, Любенов, он выходил вчера в рабочее время?
После небольшой паузы Любенов ответил:
– В рабочее время он никуда не выходил.
– Благодарю, друг! – И я, как идиот, кивнул трубке.
У меня оставалась еще надежда. Я решил и ее положить на весы, чтобы хоть как-то утяжелить ту чашу, на которую я нагромоздил винтики и колесики моей гипотезы. Тот, кто возил шкатулку к слесарю, чтобы открыть ее, мог навести меня на след!
В Софии было два слесаря, которые были мастерами по старым шкатулкам. Одного звали бай Трифон, а другого – бай Петр.
Поехал к первому.
– Бай Трифон, – спросил я, – приносили к тебе открывать небольшую старую шкатулку марки «Буржев»?
Старик подумал и отрицательно покачал головой.
– Ты уверен? – Я хватался за соломинку как утопающий. – Может, месяц, неделю, год тому назад?
Старик опять покачал головой:
– Не помню, чтобы мне приносили шкатулку марки «Буржев» ни вчера, ни позавчера, ни год тому назад! Вот! – Он надел очки и раскрыл обшарпанную общую тетрадь, такую ветхую, будто она была еще с времен Балканской войны. Перелистав ее, остановил взгляд на одной из последних страниц и начал водить по ней указательным пальцем, как это делает старьевщик своей палочкой, когда копается в выброшенном старье. – Ведь я тебе сказал, уважаемый… Вот… никакого «Буржева»! Посмотри сам, уважаемый, убедись!
