Текст книги "Охота на Тигра книга первая КВЖД (СИ)"

Автор книги: Андрей Шопперт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Устроился Василий Константинович в Первопристольной на работу в Москве приказчиком у купчихи Белоусовой, был её любовником и ни на каких заводах не был, и в революционной деятельности участия не принимал. Не кувалдой работал. И даже не элитным костыленаддёргивателем – наддёргивателем путевых костылей или подлапником. Работал …хотя, может и «кувалдой», кто ж теперь сообщит, как купчиха Белоусова дородно-дебелая сей инструмент величала.

Всё было у Васечьки на мази и схвачено, и тут бамс, и бумс. Началась Первая Мировая или Великая Война.

Забрили. Обмундировали, дали винтарь и патронов, и отправили в Костромской полк, который стоял во втором эшелоне боевой линии юго-восточнее Кракова.

Был ли Блюхер храбрецом. Несомненно. Спустя почти семь с половиной месяцев, приказом по полку от 2 июля 1915 № 185 Блюхер был награждён Георгиевской медалью IV степени за номером 313935. В графе «время оказанного подвига» указана дата – 28 ноября 1914. Герой и храбрец. Но гораздо большей храбростью было впоследствии в документах указать, что я, мол, был в сто раз круче и ещё был за боевые отличия награждён двумя Георгиевскими крестами 3 и 4 степеней, и произведён в младшие унтер-офицеры. Не побоялся, на авось русскую понадеялся, что война и революция уничтожат документы какого-то Костромского полка. Нет. Уцелели и нет там ни каких блюхерских крестов и унтерства, но вскроется это уже гораздо позже, на следствии в 1938 году. Сохранились все бумаги полка. Но к тому времени Ваське и не интересно уже это станет.

Не долго неоднофамилец генерал-фельдмаршала воевал – 20 ноября попал в полк, а 8 января был тяжело ранен. Под городком Тернополем Василий был тяжело ранен разорвавшейся гранатой в левое бедро, левое и правое предплечья. Был разбит тазобедренный сустав, из-за чего левая нога стала короче на 1,5 см. В бессознательном состоянии был будущий маршал доставлен в армейский полевой госпиталь. На счастье Блюхера оперерировал в госпитале целый профессор. Восемь больших осколков было извлечено из его тела, сильно повреждены были обе ноги. Осмотрев солдата, профессор Пивоварский произвёл очень сложную операцию и приложил все усилия, чтобы спасти ему жизнь. Блюхера дважды выносили в мертвецкую, как умершего. Там он начинал стонать и пугать других покойников и санитаров, и опять его несли к профессору. Выжил и выздоровел.

Почти через полтора года, из-за полученных тяжелейших ранений, в марте 1916 года Блюхер был уволен из армии врачебной комиссией главного военного госпиталя с пенсией первого разряда.

Поехал Блюхер в Казань и работал там в гранитной мастерской, потом работал на знаменитом Сормовском судостроительном заводе в Нижнем Новгороде, затем снова перебрался в Казань и стал работать на механическом заводе Остермана. В июне 1916 года он вступил в ряды Российской социал-демократической рабочей партии большевиков, получив партбилет № 7834693.

Опять всё выдумал Васька. На самом деле Блюхер обустроился в городе Петровском Казанской губернии, где он работал слесарем-мотористом на маслобойном заводе. К продуктам диетическим поближе. Инвалид ведь.

Глава 5

Событие девятое

– Павлик, кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

– Я хочу стать человеком, который мог бы покупать жене бриллианты и дорогие шубы, водить ее в самые дорогие рестораны, и купить ей Феррари последней модели.

– Молодец, Павлик, садись. А ты, Вова, кем хочешь стать?

– Раньше я хотел стать космонавтом, но теперь я хочу стать женой Павлика.

Нет, не сиделось. Холодно. Ну, ведь лето же. Какого чёрта. Холодный ветер чуть усилился и, успевший раздеться у Бабаева до свитера, Брехт сразу продрог. Нужно идти к соседу, забрать свои вещи и закрыть дверь.

Нда, стоп сам себе думаю, а сам дальше иду. Вот оденется, найдёт, скорее всего, ключики от тёплой квартиры, закроет её и … И что? Куда идти? Смежил глаза. Мыслей путних в голове не добавилось. Нужно, по любому, ждать появление этого охотника из первой квартиры. Если у Бабаева нет пролома в стене на кухне, а именно кухнями и граничили их квартиры… Хотя, есть ведь ещё смежная стена. У него это спальня, а у Бабаева… Нет, не шурупили мозги. Нужно подняться и осмотреть всю квартиру. Комнаты три, в одной он был. Осталось проверить две, и никто не сможет помешать, судя по бардаку на кухне, болеет Азим давно, и семья ему преодолеть нападение вирусов не помогает. Ещё камень нужно вернуть. Мысль промелькнула, что нужно, может, в ковидный госпиталь ему передать. Нет. Ну, даже узнает он, куда Бабаева увезли, во-первых, не с его здоровьем теперешним такие путешествия предпринимать, а во-вторых, никто в госпитале передавать тяжелобольному человеку непонятной ценности камень не будет. А вдруг это дорогущий бриллиант. И потеряется. А судя по размерам, даже если и сапфир, а не бриллиант, то сотни тысяч долларов. Нет. Надо положить на место.

Бриллиантовый сапфир при мысли о нём, о себе напомнил. Так и сжимал в руке, засунутой в карман свитера. Стал доставать, а тот чуть уколол, ну, да грани ведь неровные. Солнце в это время выбралось из-за очередного пушистого облачка и полосонуло фотонами по чёрно-фиолетовой столбчатой поверхности. А на ладони появилось синее сияние, прямо как ультрафиолетовую лампочку включили для обеззараживания. Красиво. Засмотрелся, так и пялился, пока гулящее московское солнышко не забежало за очередную тучку, наряд, наверное, сменить. И выйти снова во всё блеске.

Чего там с волшебными магическими кристаллами нужно делать дорвавшимся до них попаданцам. Установить связь!?

– Алё, Синий, слышишь меня? – сурьёзно проговорил Брехт, и закашлялся. Это у него теперь смех такой с половиной лёгких оставшихся.

Синий не слышал. Потёр пальцами. Тоже чуда не произошло. Постучал им себе по лбу, чем рассмешил собравшихся поглазеть на это любопытных воробьёв. Ржали они пару минут. Вот дал же бог голосу. Сам маленький, а меццо-сопрано большое. А если его до ста кило откормить, то эта гора воробьиная отсюда до Воробьёвых гор дочирикает.

Закашлялся снова и вспугнул зрителей.

Брехт честно попытался встать. Ещё простынет и умрёт не от ковида страшного, а от ОРВИ нестрашного. Удалось только со второго раза. Поднялся и чуть пошатываясь, как забулдыга какой доковылял до заветной двери. Там за ней – тепло. Зашёл и стал приставными шагами поднимать на второй этаж.

О, блин, блинский, он даже впопыхах не затворил за собой дверь в квартиру Бабаева. Ну, стоит надеяться, что днём у них в малонаселённом подъезде никто ни что чужое не покусился.

Иван Яковлевич прикрыл дверь до щелчка, нет, замок не сработал, это ручка защёлкнулась. Сейчас дураков с самозакрывающимися дверями уже нет, наверное. Первые обладатели железных дверей ставили, а потом всяких слесарей и пожарных вызывали, за газетками вышел в подъезд в трусах и тапочках, и вуаля. Так и будешь в трусах, пока помогальщика из соседей кого не найдёшь.

Вспомнилась одна знакомая, попавшая так в подъезд, который решила подмести в одной ночнушке и тапочках пёсиках плюшевых. Засмеялся-закашлялся.

Брехт прикинул, где комната, в которой могут пробить проход к нему в квартиру. Получалось, вот эта, левая. Закрыта на прессованную бумажную дверь, но не заперта, нажал на ручку и зашёл. Ага. Детская. Ну, понятно, почему отсюда музыкой его выживали. А вообще, получается, что впятером даже в такой не самой маленькой квартире жить так себе удовольствие. Три кровати и стол с компьютером. Почти и нет больше ничего. Потому как некуда шкафы ставить. Вот разве антресоль есть. Огляделся, ни явных, ни скрытых дверей нет. Значит, зря думал на азербайджанца. Выходит квартиру прихватизировал охотник снизу. Двухуровневую себе сделал.

Решил всё же для очистки совести Иван Яковлевич проверить и последнюю комнату. Спальня Азиза и его арвады (жены). О! кинжал какой классный на стене висел, большой, меч почти позолоченный или золотой, ну, в смысле, рукоятка и ножны такие же. Потрогал, блин, тяжесть.

А рядом тоже на гвоздике висела уменьшенная в несколько раз копия. Или это комплект? Вытащил кинжальчик из ножен. Красивый. Лезвие сантиметров десять всего и не муляж китайский – заострено так, что прикасаться страшно.

Тут на кухне взревел, включаясь, холодильник. Громко, старенький, поди. Напомнил Брехту перешедший в еле слышное урчание рёв, что он не ел с самого утра и самое главное – не пил. Хоть чаем угоститься. Не посадят же за эту мелкую кражу в тюрьму. Уже дойдя до кухни, Иван Яковлевич обнаружил, что кинжальчик на место не воткнул. Нет, возвращаться не стал. Сунул машинально в карман к сине-чёрному кристаллу и взялся за чайник.

Событие десятое

Звонок директору цирка:

– Вам нужны говорящие лошади?

– Не хулиганьте, пожалуйста!

Вновь звонит телефон:

– Не кладите трубку, пожалуйста, наверное, вы не знаете, как сложно набирать номер копытом?

Кобыла Гертруда прожевала последнюю жменю овса, попила из ведра воды свежей, оглядела молча смотрящих на неё секретаря Сельсовета и писаря, то ли колхоза, то ли Сельсовета и сказала: «Ладно, упыри, хрен с вами, поехали в ваш Омск».

– И-ии-го-иго-го.

– Спасибо тебе, – похлопал Штанмайер по шее Гертруду и добавил, скорее для Штелле, – Всё время мне кажется, что эта кобыла гнедая понимает по-немецки. Говоришь с ней, она головой машет, соглашаясь, или мотает, не соглашаясь, а пробовал по-русски с ней в качестве спиримента говорить, так стоит и ноль вниманию.

– Гертруда, да, Гертруда – вещь, – сказал бы какой попаданец, Рейнгольд же снял фуражку и потёрся головой о чуб лошади, – Дядя, Август не замори животинку, председателя и нового пришлют, а второй Гертруды не дадут.

– Ну, ты это, Донер Ветер, сам не дурак. Гнилой и пустой человек, и хозяин из него, как из говна лепёшка. Мц, милая, пошла! – голова Крохина мотнулась при рывке, и лошадка мирно затрусила на север по хреновой донельзя дороге, ещё не так давно сошёл снег и даже одна проехавшая телега оставляла приличную колею, а проехала-то не одна. Ох-хо-хо. Намается животинка.

В мареве степи растаяла уже Гертруда с телегой, а Штелле стоял и всё не мог решиться на прямо напрашивающийся ход. Никто не должен появиться в Сельсовете до самого вечера, когда придут бригадиры колхоза с отчётом за день. Много времени. А нужно-то всего зайти в комнатку милиционера, открыть сейф и заполнить Удостоверения личности на восемь человек.

Рейнгольд Штелле вытащил из щели за облицовкой двери ключи от кабинета участкового. Отчего-то вспотели руки. Жарко, наверное, в Сельсовете, хотя с утра так никто голландку и не запалил.

В маленьком кабинетике Кравца стоял полумрак, окна были заклеены газетами. Давно, может ещё сам хозяин до раскулачивания. Летом в Омске жарко и если не сделать этого, то это не комната будет, а крематорий, так как окно на юг выходит. Рейнгольд плотно прикрыл за собой дверь и первым делом посмотрел, нет ли чего интересного на столе милиционера и в самом столе. В правом ящике нашлись два старых доноса от жителей Чунаевки на мироеда Маттиса Герхарда Ивановича. Не понадобились видно. Хватило и так бумаг всяких, чтобы раскулачить семью. Если честно, то Рейнгольд особой любви к основателю их деревни не испытывал. Все его родственники померли от голода в 1922 году и он помнил, что отец ходил просить зерна к Герхарду Маттису, а тот не дал. И в результате Рейнгольд стал сиротой.

Ну, сколько не откладывай главное дело всё равно делать, Штелле вставил ключ и провернул его в замочной скважине два раза. Видел, как это делает милиционер. Сейф открылся со скрипом, лень Кравцу смазать петли. Точно, как он и запомнил, на нижней полке в правом углу были Удостоверения личности.

Рейнгольд достал их и пересчитал. Получилось двадцать восемь. Он отделил восемь, но тут ему в голову залезла элементарная и пугающая мысль. Их хватятся и фамилии известны, на все железнодорожные станции разошлют ориентировки, пройдутся милиционеры по вагонам и пожалуйте на Сахалин, там тоже дорогу нужно строить. Степан Иваныч Кравец и приметы опишет. И что же делать. А сделать надо так. Нужно выписать два комплекта удостоверений на каждого. В одном написать все настоящие данные, а во втором понапридумать имён всяких и фамилий. Зайдут они утром в Омске на железнодорожный вокзал и купят билеты до ближайшей большой станции. Новосибирск, например, а в Новосибирске выйти и купить билеты уже на вымышленные фамилии. Ну, и жить дальше, скорее всего, придётся по этим выдуманным документам.

Сидел, думал, какие взять, и тут кто-то зашёл в сельсовет. Потоптался там и выматеревшись вышел, Рейнгольд узнал голос бригадира первой овощеводческой бригады Литтке.

– Быстрее нужно, – сам себе сказал Штелле и быстренько заполнил настоящими данными первые восемь удостоверений. А потом решил взять фамилии и имена умерших чунаевцев, а местом жительства назвать большую немецкую деревню Алексеевка.

Осталось заполнить всего два, на себя и жену. Всё думал, как обозваться. И тут глянул на газету. Там говорилось, что немецкий драматург Бертольд Брехт вступил на Шестом конгрессе Коммунистического интернационала.

А что нормальная фамилия. Если там, на Дальнем Востоке будут спрашивать, то можно и примазаться к славе товарища Брехта, да мол, это мой двоюродный дядя. Смотришь, перепадёт чего от дядиной славы.

Теперь нужно ведь ещё имя с отчеством придумать, чтобы не проколоться отец Фридрих у Брехта, но такое отчество брать нельзя. А как могли звать там, в Германии, брата этого Фридриха Брехта, Рейнгольд просмотрел бегло статью, кто там ещё выступал. Эрнст Тельман был на Шестом конгрессе Коммунистического интернационала. И Яков Вайс. Так и напишем Иоганн Яковлевич Брехт.

Покончив с заполнением Удостоверений, Рейнгольд вышел в общий зал и посмотрел в окна, всё словно вымерло, понятно, весна, пахота, сейчас на денёк опоздаешь и останешься без урожая, с дождями-то все плохо летом. Когда за всё лето один-два дождика выпадут. Вот и успевать нужно, пока влага есть ещё в земле.

Рейнгольд вернулся в кабинет Кравца, надо ведь теперь замести следы преступления, чем позже их начнут искать правильно, тем лучше.

Как правильно? Ну, одно дело, если будут знать, что четыре семьи исчезли из деревни. В Омске, наверное, куда без Удостоверений-то денутся, и совсем другое, если будут сразу знать, что у них есть Удостоверения, тогда сразу на все железнодорожные станции сообщат. А потому Штелле взял и ножницами из старых бумаг и газет нарезал примерно такую же пачку, как и эти позаимствованные из картонки. Положил сверху не тронутые Удостоверения и, подравняв пачку, поставил её в угол сейфа. И тут заметил их. Рядом прикрытые тряпочкой лежали деньги. О деньгах они с родственниками переговорили, там выходило, что билет из Омска до Владивостока стоит около девятисот рублей. Получается, им нужно больше семи тысяч рублей. Это просто огромные деньги. Хотели взять с собой все три имеющиеся у них коровы и в Омске свезти на убой. Кило мяса стоит около десяти рублей. С трёх коров набиралось на билеты, не самые большие коровы, но тысяч восемь с трёх выручить надеялись.

Штелле отодвинул тряпочку и взял в руки пачку денег. Откуда они у Кравца и почему он ими не пользуется? Хотя, это, скорее всего, деньги бывшего хозяина избы, раскулаченного два года назад. А использовать из лейтенант боится. Откуда, ведь, спросят, милиция она всегда на виду. Десять тысяч рублей. Полная пачка сторублёвок образца 23 года. Вот теперь точно можно отправляться на Дальний Восток. И не надо пятнадцать километров гнать коров до города. Это ведь было самым слабым звеном их плана. Отощавшие коровы пятнадцати километров могли и не пройти. Теперь гнать не надо.

Рейнгольд сунул свёрнутую газету под тряпку и осмотрел сейф, как бы со стороны, вроде ничего сильно и не бросается в глаза.

Ну, теперь, нужно тут всё закрыть и идти переговорить с родственниками.

Событие одиннадцатое

Гнать надо грёбаное правительство поганой метлой! Ни один высокооплачиваемый чудак до сих пор не допёр: для того, чтобы добиться 80 % вакцинации в России, достаточно сделать вход в интернет по QR-коду.

Иван Яковлевич Брехт прошёл на кухню Бабаевых. По дороге запнулся второй уже раз о детские тапочки, брошенные в коридоре, блин, нужно ведь попытаться найти номер телефона жены и сообщить ей. Куда вот только, что если в какой Таиланд намылились соседи. Вообще, переболев вот сейчас, Брехт прямо возненавидел власть. Какого чёрта?! Там один штамм коварнее другого появляются, а правительство и президент опять смягчают ограничительные меры, ехайте, мол, дорогие граждане в Турцию и привозите новые более убийственные разновидности Ковида в страну. Ведь даже такому далёкому от медицины, как он человеку понятно, что нужно закрыть границы. Конечно же, нельзя. Политика, мать её! Турецкий Эрдоган плачет и обещает чего угодно, только чтобы допустили россиян до заразы. А сами россияне? Народ имеет такого президента, какого заслуживает. Ладно, мы нация пофигистов. Но ведь не настолько. Каждый день умирает больше тысячи человек. За год полмиллиона. Крупный город вымер. Их всех ведь ещё и лечили, и большинство вылечили, хоть говорят, прежнее здоровье уже не вернётся. Сдохнешь на десяток лет раньше. Зато Эрдоган доволен, зато Аэрофлот не полностью разорился.

А что бы он Брехт сделал, будь он президентом. Ну, во-первых перекрыл бы границы. Там есть небольшая группа лиц – это шофёры дальнобойщики. Им выдать ярко-синие жилеты и объявить по всем средствам массовой информации, что к ним подходить ближе, чем на пяток метров не стоит. Потенциальная зараза. И пусть при выходе из машины одевают противогаз. Стоп, к ним ведь шалавы полезут. Как не обслужить бедных уставших шоферюг?! Значит, нужны хабы. Прямо на границе. Пусть разгружаются и едут назад. Ну, как-то же Китай отгородился от всего мира?

Во-вторых, запретить аэросообщения с курортными городами юга и жд сообщения тоже. Хоть дебилы богатые один чёрт попрутся на автомобилях. Значит, нужно запретить нахождение более одного часа на территории области, в которой не проживаешь. А как же оздоровление детей на юге? Возопят защитники прав. Так есть кроме прав обязанности. Есть заповеди, наконец, "не Убий", мать её. И ещё запретить вход в любые магазины без сертификата о прививках. С голоду умрут? Не умрут. Привьются. Это наруш… Нарушение? Подделывать начнут. Сажать. Вон новый БАМ строить надо.

И не открывать границы больше ни когда. Не будет этому конца, наоборот, всё ухудшаться и ухудшаться будет ситуация. Вирус будет продолжать мутировать, пока не примет, ну, очень убийственную форму. Вымрет больше половины населения земли и зато остальные приобретут, наконец, иммунитет. Но ничего такого президент не сделает. У него доля в Аэрофлоте, или у его друзей или у его зятей и в туристическом бизнесе тоже, наверное. А ещё очень сильно боится рейтинг свой потерять. Как это запретить нуворишам тратить наши деньги за рубежом. «Не, на это я пойтить никак не могу».

Поскрипев остатками зубов, Брехт поставил чайник. Посмотрел в холодильнике. Был кусок сыра в полиэтилене и колбаса тоже в нераспечатанной пачке. И даже масло нашлось. А вот хлеб был зелёный. Чего там – пенициллин? Нет, не стоит пробовать. Потому намазал маслом на сыр и положил сверху кружочек колбасы. Нда, бедно жили, масло прямо на колбасу намазывали. Поел, выпил кружку чая с затвердевшей до бетонной прочности сушкой, которую сперва размачивать пришлось в чае, и сел в кресло подумать о дальнейших действиях. И прямо вырубило.

Глава 6

Событие двенадцатое

Молодой адвокат выступал в суде по делу одного фермера, предъявившего иск железнодорожной компании за то, что принадлежащий ей поезд раздавил его двадцать четыре свиньи. Стараясь произвести впечатление на присяжных размером нанесённого ущерба, адвокат заявил:

– Двадцать четыре свиньи, господа! В два раза больше, чем вас!

Пробирались чуть в стороне от дороги. Вообще, далеко отойти боялись. Ночь безлунная и заблудиться – раз плюнуть. Собирались в спешке. Одели детей в зимние одёжки, потом легче снять и по узлам распихать, чем новую одежду купить. Всё и так латанное-перелатанное. Голод 1922-23 годов заставил от всего, что возможно избавиться на той же барахолке в Омске, хоть на сухари поменять хорошие и дорогие вещи. Но ведь это ещё можно считать, что Чунаевке повезло. Всё же большой город рядом, там можно и милостыню попросить, и какую пусть временную работу, хоть за еду найти, а дальше в степи просто обезлюдили деревеньки. Некоторые и по сей день стоят, пепелищами или пустыми зенками окон, провожая проезжающих.

Уходили по одному, стараясь не привлечь случайных припозднившихся прохожих на улице в деревне. Собак можно не бояться. Собака тварь прожорливая, а чем кормить, тут детей бы с голоду не уморить, так, что собак ещё осенью всех до единой извели. Кошки вот остались. Те мышей себе на пропитание всегда найдут. Ну, а не найдут, значит, не судьба.

Один Рейнгольд шёл прямо по дороге, а остальная группа беглецов – родственников пробиралась, чуть отстав и вправо взяв в пределах видимости. Ну, так запланировано было, но небо тучами затянуло, да новолуние, и видимость всего ничего, несколько метров, так, что шли всего в паре десятков шагов позади. Может и хватит, чтобы лечь и претвориться холмиками у дороги, если вдруг кто Штелле повстречается.

Если в учебниках школьных в задачках среднюю скорость человека принимают за пять километров в час, то пятнадцать километров до Омска должны пройти за три часа. Ну, это только на бумаге, да в задачнике. На самом деле тащились до самого утра. Полно совсем маленьких детей, которых, поди, уговори бежать с такой скоростью на своих слабеньких ножках за взрослыми в такую несусветную даль. И сами эти взрослые нагружены до такого состояния, что еле ноги передвигают. Хоть и старались лишнего не брать, а что лишнее, последняя жменя муки или сухари, что насушили за неделю. Или сальца кусочек, оставшийся у Отто. Так ведь и посуда ещё. Никто там, на Дальнем Востоке, ничего тебе из посуды не подарит, с чем приехал, то и твоё. А дольше наживай. А инструмент. Куда мужику без инструменту. Хоть одну бы телегу с задрипанной лошадёнкой. Но нет, еле стоят орды, качаются от кормёжки одной соломой. Ну, вот хоть сейчас крапива повылазила.

Добрались под утро. Прошли через сонный город вполне спокойно и так никем не остановленные оказались на железнодорожном вокзале. Там деньги отдали самому грамотному и бойкому – Рейнгольду, а сами табором расположились в небольшом скверике рядом, ясно, сразу милиционер подошёл, но проверив документы и увидев, как пропуск, статью в газете, что требуются рабочие на КВЖД, сержант хмыкнул и отошёл. А тут и Рейнгольд вернулся. Купил билеты на поезд Москва-Хабаровск до Новосибирска. Не так и дорого получилось. А ещё он в буфете купил всем пирожков с капустой. Все, что были у буфетчицы, скупил. Пихали их в себя сухомяткой, пока икать не начали. Давно ведь досыта не ели, можно сказать, с осени.

Поезд отправлялся через час, если не будет опоздания, но на вокзал не пошли. Там милиция, а тут сержант проверил документы и второй раз этого делать не будет. В скверике было ещё пару семей деревенских и одна подозрительная компания. Говорили мужики громко, перемежая щедро речь свою хохотом и матом. Ходили, тёрлись вокруг их стана, но близко не подходили. Деревенские сидели насуплено и даже головой по сторонам старались не водить. А ещё самый высокий и здоровый, игрался с небольшой кувалдочкой. Не оружие, конечно, но удара в лоб этот лоб не выдержит.

Самое неприятное, что эта блатная троица, явные урки, оказались при посадке в их же вагоне. Только у табора чунаевского билеты в центре вагона, а троица расположилась рядом с выходом.

Событие тринадцатое

Сильно опоздавший Вовочка стоит перед учительницей.

– Что случилось?

– На меня напал вооружённый бандит!

– Боже! И что он сделал?

– Отнял домашнее задание…

Брехт проснулся, словно от толчка. В плечо толкнули. Прямо явственно. Открыл глаза и никого не увидел. Даже головой помотал. Чертовщина. Отдохнувшим себя не почувствовал. Этот часовой сон, судя по настенным часам в зале квартиры Бабаевых, в пусть и мягком, но кресле, принёс скорее готовность, наконец, отдохнуть, а не отдых. Как-то расслабился организм и просил с такими из Шрека глазами; «Положи меня, квартирант, куда, после ванны в горизонтальную плоскость и одеялом тёплым прикрой».

Нет. Не время, время пять часов вечера и сейчас начнут с работы возвращаться те, кто ещё работает. «Охотник» что жил этажом ниже работал, почему-то на его магазины запрет не действовал. Наверное, они к категории продуктовые относились, там ведь продукты для рыбаков продавали, малинку всякую и мормыш, а ещё ведь с голодухи можно и специальную кукурузу в баночке цветную съесть.

Жена, что сидела в приёмной депутата, Брехт точно знал, подъезжала позже, в районе девяти вечера. У неё там вечерний приём электората. Даже как-то по ящику её видел, на самом деле с каким-то дедушкой на него похожим разговаривала, обещала повлиять на работниках ЖКХ и заменить ветерану тыла батареи на кухне. Скорее всего, даже заменили, иначе бы по телевизору не показали.

Иван Яковлевич прошёл на кухню, нашёл у соседа растворимый кофе и заварил себе стакан сладкого крепкого кофе. Отрезал от всё равно погибшего уже после распечатывания сыра приличный кусок и, сидя перед кухонным телевизором, который рекламировал очередной кредит очередного банка, с удовольствием, впервые за последний месяц поужинал. Желудок с потерей квартиры смирился и принял пищу, да ещё чего-то горячее с благодарностью – опять разогнав по телу приятную истому в виде длиннющих молекул Мелатонина – этого такого желаемого в старости “Гормона сна”. Глянув подобревшим взглядом на часы Брехт решил, что пара часов у него есть и прилёг на соседский диван.

Проснулся, как раз через два часа, часы прямо перед глазами. Семь вечера. Умылся, прогоняя одурь. Вообще, днём спасть тяжело. Голова потому не отдохнувшая, а чугунная. Надо было идти разбираться с квартирой. Надо и пошёл. Куртку надел, и шапку, хотя по виду в дверном зеркале хотелось хмыкнуть – лето, товарищ, на дворе. Спустился придерживаясь за перила на первый этаж и позвонил в серую сейф-дверь с номером единичка.

Словно за дверью стояли. Сразу открылась и словно «Охотник» знал кто за ней.

– Иван Яковлевич, проходите. Произошло недоразумение, – человек был не напуган, а расстроен скорее. Был безымянный пока сосед одного роста с Брехтом, то есть метр восемьдесят примерно и в плечах не узок, шкафом не назовёшь, но чем-то спортивным явно занимался, да и, как говорится, кость широкая.

– Что происходит… – попытался вернуть управление ситуацией в свои руки Брехт.

– Иван Яковлевич, проходите. Тут, какое-то чудовищное недоразумение. Две недели назад мне предложили купить вашу квартиру за пятнадцать миллионов. Цена небольшая, и я не раздумывая согласился. Спросил, где вы, в агентстве ответили, что продали квартиру. Но вот когда оформляли, там оказалось, что право продавец получил по дарственной. Ну, сами понимаете, слишком шикарный кусок и махнул на такое рукой. – Так и не получивший имени квартиросъёмщик развёл руками и попытался изобразить обезоруживающую улыбку. – Да, проходите, же раздевайтесь. Я сегодня как приехал, увидел в домофоне, что вы несколько раз звонили, то позвонил жене сразу, она справки навела, оказывается вы в ковидном госпитале лечились.

– Болел, – качнул головой Брехт. Стянул глупую зимой в квартире шапку и, отогнав от мозгов обволакивающую их патоку речей Охотника, и мотнув головой, вытряхивая из ушей весь словесный мусор, что он туда насыпал, проговорил раздельно выделяя каждое слово, – Я ни каких дарственных не составлял и через суд докажу это. Если вы, как и я, просто попались под руки аферистам, то и в ваших интересах как можно быстрее вывести их на чистую воду.

– Точно, – прямо просиял Охотник. И в это время в коридоре тренькнул вызов, – Жена, должно быть, – они в это время стояли в другом конце этого довольно длинного и широкого коридора, целой комнаты почти.

Хозяин прошёл, огибая Ивана Яковлевича к двери, и нажал на кнопку домофона, переговорил с неизвестным мужчиной. Повернулся к Брехту.

– Охрана. Строго у них.

В дверь звякнули, вошли двое мордоворотов и сразу не бегом, нет, но уверенным шагом подошли к Брехту, один зажал перчаткой ему рот, а второй вдарил милицейской дубинкой по голове. Больно.

Сознание не пропало, тупая невыносимая боль навалилась. Хотелось орать, а рот не раскрывался. И сквозь эту боль голоса, как через вату.

– Быстро берите и в машину, я через пару минут буду. Только компьютер почищу.

Брехта подхватили под руки и поволокли до двери, там случилась замятня, боль начала отпускать и Иван Яковлевич как со стороны позабавился, попытке двух мужиков одновременно пройти в узкую для них дверь, да ещё его между собой волоком таща. Перехватились, взяв за руки и за ноги. Вышли под вечернее небо, уже луна выскочила, показывая своё некрасивое, тронутое оспой лицо. Донесли Брехта до гелентвагена охотничьего и забросили на заднее сиденье, следом справа уместился один из злодеев, а второй прошёл на место водителя, оказавшись спиной к старому учителю.

Иван Яковлевич, прикидываясь ветощью, пытался собрать в кучку мысли в стреляющей импульсами боли голове. Он совсем дураком не был, и отлично понимал, что в самом благоприятном для него варианте, это оказаться сейчас под колёсами поезда или фуры какой, а то ведь могут и живого закопать или расчленить. Да, много чего может быть хуже уютной смерти под колёсами. На такой тёплый приём он не рассчитывал, накручивал себе в голове, что придётся по судам бегать, правду доказывая. А тут вон, как просто всё. Стоп.

Мать вашу, а не эти ли громилы, ему чего-то сували на подпись в реанимации в ковидном госпитале. Тогда чуть подозрительным показалось, ещё подумал, а если человек без сознания, то без его подписи, что лечить не будут. Но тогда было не до умных мыслей, тогда сдохнуть хотелось, так всего корёжило от заоблачной температуры.

Хлопнула дверь и голос охотника произнёс:

– Давайте на Ленинградку.

Ехали долго. Иван Яковлевич по-прежнему полулежал на заднем сиденье прислонясь к двери, замки на скорости сработали, страхуя от случайного выпадения. Лежал и цеплялся за остатки своей жизни, не хотелось так глупо умирать. Не справедливо это. Хоть этих упырей нужно с собой забрать. «Так не доставайся же ты тогда никому». Это про его несчастную квартиру. Чего бы ещё умного сказать? Ага: «На чужом несчастье своего счастья не построишь». Мысли путались от пульсирующей боли в затылке. И вдруг как прояснило. Под курткой свитер, ну, или кофта, и там, в правом кармане, лежит так и не возвращённый в ножны кинжальчик, и камень ещё этот синий.