Текст книги "Ничего, кроме настоящего"

Автор книги: Андрей Голяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

– То-то и оно! – радостно подытожил Андрюха. – Так оно правильней! А то "спать дайте", "не будите"! Спи спокойно, дорогой товарищ!

С этими словами он с энтузиазмом погрузился в недра своих шкафов.

Через полчаса всё заработало и "вновь продолжается бой". Девятый дубль, десятый.

Вони прийдуть повесні,

Діти бісерних дощів,

І, шукаючи себе,

Не побачу серед них.

Действительно, много бисера в последнее время. Очень много.

Просто в глазах рябит от бисера. Бисер на "феньках", бисер на

"ксивниках", бисер в стихах, в музыке бисер. Я погружаюсь в размышления, из которых меня выводит матершинный рык Аргунова.

– Андрюха! Ты что, дрочишь там за шкафом? Почему не переходишь на коду?

Действительно, почему я не перехожу на коду? Спать, наверное, хочу. Потому и не перехожу. В окнах колеблется спермообразная муть утренних сумерек. В глазах скрипит песок. Я поднимаюсь со стульчика и с хрустом потягиваюсь. Похоже, на сегодня – всё. Вон, трамвай первый прогремел.

– Всё, голуби! Потрудились – и будя! Теперь баинькать! – Андрей щёлкает тумблерами.

– Да, кому баинькать, а кому – на пары, – ворчит Палыч.

– Это, родненький, твои личные некайфы. Всё, выметайтесь.

Созвонимся и решим, когда продолжим. Из сегодняшнего, похоже, ничего отобрать не удастся. Ничего страшного. С балансами отдуплились – и то хлеб. А теперь – кыш по домам.

Андрюха зевает, выворачивая челюсти наизнанку. Мысленно он уже в люле, и ждёт, не дождётся, когда мы выпульнемся из его квартиры.

Дверь захлопывается за нашими спинами, и мы погружаемся в вязую утреннюю мряку. Туман, мелкий дождец, сырость. Лондон, бля! И какой кретин назвал наш городишко "маленьким Парижем"?

ГЛАВА 15

Скукота! Выходные – а деть себя некуда. Репетиций нет – отдых после очередного концерта. Запись закончили. Причём, с нулевым результатом – ни черта не получилось. Только убедились, что в домашних условиях записать что-либо стоящее крайне сложно. Даже при наличии аппарата.

Погода – говно. Пятый день подряд долдонит глупый дождь.

Стандартная местная погода. Мерзко и сыро. Неохота даже в окно смотреть. Полузакрыв глаза, слушаю "Цеппелинов". Через плохо закрытую дверь доносится монотонное бормотание – тёща в честь выходного дня с наслаждением пилит Татку. Я морщусь – жизнь со старшим поколением даётся нелегко. Из полудрёмы меня выводит трель телефонного звонка. Раздаётся рыдающий возглас тестя:

– Возьмите же трубку, наконец!

Я подхожу к телефону:

– На проводе.

– Привет, лишенец! – радостный голос Аргунова.

– Здорово, коли не шутишь. Чего надо?

– Тут такое дело… В общем, у меня день рождения. Я жду тебя к пяти.

– А ты раньше не мог предупредить? Мне и подарить-то нечего.

– А кто от тебя подарков ждёт? Просто садись на троллейбус и дуй ко мне. Делов-то!

– Я с женой приду.

– Да хоть с дедушкой! Главное – приезжай.

– Ладно, дедушку не обещаю, а жену прихвачу.

– Давай! Жду!

Я объясняю Наташе раскладку. Она радуется. Она согласна ехать хоть к чёрту на рога, лишь бы подальше от материнских поучений. Я так и не понял, в чём там у них разногласие вышло. Да это и неважно

– повод всегда можно найти. Короче, через полчаса мы линяем из дому, а ещё через полчаса переступаем порог аргуновской квартиры.

Картиночка – зашибись! Стола нет. Весь пипл сидит просто на полу.

На большой клеёнке расставлены бутылки с водкой, вином и пивом. Из закуски – яблоки, хлеб, картошка в мундирах. Всё скромно и со вкусом. Присутствует, естественно, толпа музыкального и околомузыкального народу. Пофигисты, энтузиасты, циники, алкоголики и всё из той же серии. Именинник восседает во главе стола, подложив под тощую задницу увесистую подушку. Мы устраиваемся неподалёку.

Пипл пьянствует без тостов. Подразумевается, что всё сегодня выпитое – во благо виновнику торжества. Посему времени на излишний пафос здесь не теряют. Я знакомлю Татку и Аргунова. Сей экземпляр, переливающийся ядовитой желтизной постоянного сарказма, производит на мою жену неизгладимое впечатление. Её можно понять – Андрюха есть раритет по всем понятиям.

Возле него обретается тоже примечательный человечек – Олег

Умский. Его Превосходительство Композитор. Глыба украинского инструментализма. Умский – бывший директор и бывший клавишник бывшего бэнда "Липтон Клуб". Недавно "Липтоны" распались, но Умский знаменит и сам по себе. Многие носятся с ним, как с талантливым композитором и аранжировщиком. Для нас это птица очень высокого полёта. Паша даёт мне понять, что неплохо бы познакомиться с композитором поближе. В принципе, я согласен, но непринуждённо укреплять полезные знакомства, увы, не обучен. Нет у меня таких талантов. Зато Паша в этом искусстве любому даст сто очков форы.

Весь вечер он струится патокой, разглагольствует на высокие темы, вставляя незаметно комплименты интересующему лицу. Лицо же, чувствуя свою значительность, тает, купаясь в ручейках лести. Ну и, соответственно, обещает помощь, поддержку и прочая, и прочая.

Аргунов, слушая высказывания великого человека, слегка кривит рожу. Его можно понять – в последнее время талантище взял себе за привычку творить у Андрюхи дома. В своей хате Умского напрягает не в меру аристократичная мать, неудовлетворённая в сексуальном плане жена и огромное количество заказчиков, каждому из которых Олег должен. Распыляться же на такие мелочи, как семья и общественность, наш гений не склонен. Его занимают только высшие сферы – музыка и потрындеть о ней. Желательно за чашечкой кофе и жбанчиком хорошего коньячку. Вот и воспользовался Умский безотказным характером циника жёлтого – раз пришёл поработать, второй, третий… Я к вам пришёл навеки поселиться…

А через какое-то время чрезмерно впечатлительный Аргунов стал чувствовать легчайшее неудобство в личной жизни. Судя по его рассказам, гений великий страдал словесным недержанием. А это, скажу я вам, вид болезни, общественно опасной. Кроме того, имел крайне неприятную привычку мочиться мимо унитаза. Мелочь, но настроение портит здорово. А тут ещё жена гения зачастила в гости. И отчаявшись заинтересовать мужа, витающего в высших сферах, решила получить с несчастного Андрюхи "хоть шерсти клок". В результате, Умский отгородившись от всех наушниками, ваял "музык разных", а евойная супружница пугала гостеприимного хозяина похотливыми взорами и вопросцами "с переподвыподвертом". Андрюха же, преследуя противоположные цели, спасал невинность, как мог.

Но в то время мы об этом и не подозревали. Умский нам казался великой Цацей, и мы смотрели на него снизу вверх. В тот вечер он надавал нам море всевозможных обещаний, и если верить его словам, мы могли смело паковать чемоданы для переезда в столицу и серьёзной гастрольной деятельности. Гений обещал полнейшую поддержку. А мы, раскрыв рты, внимали ему и радостно пускали слюни восторга.

Шоу-бизнес, на мой взгляд, держит первое место в рейтинге родов деятельности, где легко раздаются самые разнообразные обещания, и так же легко забываются. В своё время мне пришлось выслушать немало сказок и примерить на свою нескладность горы радужных перспектив.

Слава Богу, мне хватило ума перестать обращать на них внимание.

Пока Паша обольщал Умского, народ весело гульбанил. Пошли песни под гитару, рассказы о гастролях и выступлениях. В соседней комнате народ устроил импровизированный сейшен. Палыч, за неимением прекрасного пола, вовсю колбасил по бонгам. Радуга и Витёк, музыканты из "Старых Историй", лабали под это что-то сентиментально-блюзовое. Именинник под весь этот бардак в очередной раз вещал мне о том, какие мы мудаки и предатели родного языка.

– Андрюха, я заколёбся тебе объяснять, что в смысле национальности я – полукровка. Так что, украинский может тоже считаться моим родным языком…

– Я знаю, что ты наполовину рогуль, но думаешь-то ты по-русски.

– Когда я пишу, я думаю на том языке, на котором сочиняю.

– Угу, – он кривит губы, – складно карнаешь. Ещё скажи, что ты пришёл к украинской музыке без мыслей о раскрутке.

– Не скажу. Потому, что мыслей о раскрутке нет только у тебя. И просидишь ты всю жизнь в глубокой жопе! А я не делаю того, что мне не нравится. Моя музыка и мои тексты – честные.

Такой дозы пафоса Аргунов не выдержал – он завалился на спину и непристойно заржал. Я выдул одним махом бокал пива и закурил. Хрен с ним! Он же специально меня достаёт. А я ведусь на это, как мальчик.

– Ты – гондон! – констатировал я.

– Ну и что? – не обиделся Андрюха. – Быть гондоном веселей, чем им не быть. Да и честней.

– За это я и люблю с тобой общаться.

– Только носки наизнанку не надо здесь выворачивать! – поморщился

Андрей.

Любое проявление мягкости характера он называл "выворачиванием носков" и пресекал в корне. Яд кромешный. Общаться с таким экземпляром – сплошное удовольствие, ёшкин кот.

Короче, гульбан этот ничем не отличался от всех других. Пили, трепались, острили скучно и не совсем, орали песни, безобразничали.

На следующий день маялись бодуном. Как обычно.

Тогда какого чёрта я вставил в книгу эту главу? Ну, во-первых, для объёму – чтоб книжка потолще получилась. А во-вторых, именно отсюда началось наше знакомство с Умским. Оно ещё сыграет свою роль для каждого из нас. Правда, не для "Клана Тишины" в целом.

Олег пришёл посмотреть наше очередное выступление, выслушал наши предложения о сотрудничестве и пообещал "всего и много". Правда, дальше разговоров дело так и не двинулось – Умский был человеком практичным и превыше всех творческих радостей ценил хруст купюр в собственном кулаке. Мы же на том этапе могли пообещать не более, чем полёт души. Бесплатный.

ГЛАВА 16

Спать хотелось дико. Утро было мерзким и промозглым, с неба падала какая-то микроскопическая дрянь, непроснувшиеся ноги не слушались абсолютно, и постоянно норовили ступить в очередную лужу.

Мне оставалось прилагать усилия к экстренному просыпанию и тихонько материться под нос.

Ненавижу вставать рано. На мой взгляд, это форменное издевательство над организмом. А он, подлец, приспособлен у меня к ночному образу жизни, и наотрез отказывается функционировать в активном режиме раньше двенадцати часов утра.

Плача и стеная, я тащился к условленному месту сбора. Великая и неповторимая группа "Клан Тишины" совершила очередной прорыв в отечественном шоу-бизнесе и получила приглашение на Всеукраинский фестиваль "Новая Генерация". За какие заслуги и каким макаром – сие мне неизвестно. Знаю только, что подсуетился Батькович, там по цепочке подсуетился ещё кто-то из его знакомых, и, в результате, мы приглашены на "Новую Генерацию". Фестиваль полностью "фанерный", так как делается сугубо для телевидения. Вывод – нам нужна качественная

"фанера". Мы технично подоили нашего спонсора и записали несколько новых вещей. Получился сингл, который мы нарекли "Літоманія". Как на мой взгляд, слишком попсовый, слишком чужеродный для нас. Но "други мои" били себя в грудь и кричали, что всё это кино должно выглядеть именно так, а не иначе. Мы, мол, и так имеем твёрдую репутацию завёрнутой группы, посему не грех выпустить что-нибудь послаще.

Пусть жрут. До конца меня не убедили, но под натиском толпы из трёх человек я сдался. В результате всех этих событий мне пришлось сегодня вставать ни свет, ни заря и переться на место сбора.

Я подошёл и окинул взглядом внушающую уважение толпу народа возле автобусов. Пестрота неописуемая. Вытертые косухи рокеров, лощёные пиджаки дирекции, фотовспышки журналюг, модельные улыбки попдив. Я с сомнением осмотрел свой потёрто-кожанный прикид – прошли, блин, хипповские времена. Одёжка явно не по теме.

Палыч, стоя возле автобуса, беседовал с лидером группы

"Безголовые" Хендриксом. В принципе, парень носил заурядную фамилию

Окрайский, но почему-то его прозвали Хендриксом. Палыч с упоением слушал в его изложении историю недавних гастролей.

– Короче, киряли мы всю ночь. До опупения. Санёк утух прямо на стуле. Ну, смотрим мы – он втыкает, ну и пошли себе друшлять по номерам. С утра заваливаемся к нему, а он лежит на полу, окно настежь. Мы его будим, он встаёт, а на щеке – вот такой флюс. Я говорю: "Чуваки, "скорую" нужно!". А Санёк смотрит на нас и не может отдуплиться, чё это мы так суетимся. А потом начинает лахать, и достаёт из-за щеки во-о-от такой шмат хлеба!

Мы дружно залились хохотом. У Палыча текут слёзы по щекам – любит он такие байки. Я вознамерился, было, поведать чего-нибудь в ответ, но тут появились остальные "ковбойцы". За фигурами Паши и Батьковича вырисовывается Владик Макарчук. После знакомства на вечеринке у

Аськи Владик ходил за нами, как привязанный. На репетиции, на концерты, на пьянки-гулянки. Ему было жутко интересно наблюдать с близкого расстояния за "настоящей рок-н-ролльной жизнью".

В последнее время по городу пошла мода на параллельные проекты.

Музыканты, кроме основной команды, сбиваются во временные формирования для экспирьянсов и шмиру. Мои гаврики тоже следуют моде. Они аранжируют песни Пашиной девушке. Танька мыкалась в поисках команды, пока не осознала, что всё необходимое под боком.

Теперь музыканты "Клана" изредка выползают подлабать Таньке.

Макарчук, насколько мне известно, тоже обращался к ребятам с подобной просьбой. Ему была обещана помощь, и теперь он постигает азы рок-будней. Впрочем, человечек он не напряжный, и если бы не щенячья восторженность, то общение с ним можно было бы назвать приятным.

Началась погрузка в автобусы. Попсе выделили две машины, а рок-тусовку, как самую малочисленную, подселили к дирекции фестиваля и журналистам. Это стало роковой ошибкой. На протяжении всей поездки бедные администраторы и журналюги не знали покоя. Рокеры так

"зажигали", что "пиджаки" только диву давались. В задней части автобуса расположился Серый со своим "Отрядом Особого Назначения", рядышком пристроились соратники из дружественных команд, а в качестве "десерта" были ангажированы несколько начинающих попсовых певичек. "Горючее" принималось в количестве достаточном, и через короткий промежуток времени наш автобус стал напоминать офицерский бордель времён первой мировой войны. Табачный дым стоял коромыслом, спирт капельками конденсировался на потолке, в воздухе густо висел мат. Обнажённые по пояс "служители муз" тискали разомлевших барышень, которые сопротивлялись только ради формального соблюдения приличий. Из головной части автобуса периодически бегали пронырливые писаки фотографировать развлечения украинской богемы.

На вопли возмущения и душеспасительные призывы внимания обращали ровно столько, сколько на пробегающие пейзажи за окном. Угрозы не выпустить пьяных на сцену тоже не возымели действия – фестиваль-то фанерный. В общем, сплошной Содом с Гоморрой.

После прибытия на место нам раздали гримёрки и зачитали программу фестиваля. Маленькая оплошность со стороны организаторов – фуршет перед выступлением. Это кто же, скажите мне, будет в состоянии держать в руках инструменты после фуршета? Здесь падут даже те, кто уцелел после автобуса. По окончании фуршета – экскурсия на местную электростанцию. Почему на электростанцию? Да потому, что она – генеральный спонсор данного действа. Там нам наденут на хаератые головы каски и будут таскать по электрозакуткам. А опосля – концерт.

С самого начала программа стала сокращаться – пипл так нафуршетился, что ехать на экскурсию отказались наотрез. Серый популярно объяснил, где он видел все электростанции страны, и его примеру последовали все, включая журналистов. После чего все дружно продолжили трапезу.

После оной мало кто мог считаться полноценным членом общества.

Ноги с трудом ходили, руки двигались неуверенно, языки вещали не в тему. Наш бэнд тоже выглядел не лучшим образом. Хотя, справедливости ради, замечу, что мы выглядели не так безнадёжно, как остальная часть рок-тусовки. В стороны нас почти не кренило, и на внешние раздражители мы реагировали почти адекватно.

Времени оставалось только на то, чтобы переодеться. Никакого саундчека, естественно, не делали. Какой, к чертям, саундчек на

"фанерном" фестивале? Я выглянул из-за кулис – в зале аншлаг. На сцене ошивались ведущие – концерт уже начинался.

Мы находились где-то в середине списка, и времени оставалось выше крыши. Сидеть в гримёрке было в лом. Мы предпочитали находиться в баре. Там нас щёлкнули пару раз какие-то неугомонные репортёры, молоденькая барышня взяла у меня коротенькое интервью, несколько местных аборигенов пялились на нас, как на пришельцев "из оттуда". В смысле, из других миров.

Ожидание было нудноватым. Алкогольный гон в крови закончился, оставалось тупо ждать, когда нас объявят. Мы курили, слонялись за кулисами, беседовали с "коллегами по цеху". В общем, коротали время.

Палыч предусмотрительно "клеил" молоденькую певичку – не исключалось, что мы останемся здесь ночевать. Наш Казанова был, как всегда, на высоте – барышня смотрела на него преданными глазами, и, что называется, велась в полный рост. А коварного соблазнителя только одно удерживало от соблазна затащить мамзель в койку немедленно – отсутствие этой самой койки. Гримёрка исключалась, поскольку мы делили её ещё с двумя группами. Палыч строил глазки соблазняемой, направляя параллельно все свои мыслительные способности на решение животрепещущей проблемы. Судьба избавила его от немедленного принятия решения – объявили наш выход.

Парни выбежали на сцену, пошла фанера и после этого на сцене появился я. Мы начали с "коронки". Эдакая примоднённая, прирокованная темка. "Тінь у вікні". Хлопцы изо всех сил "давали жизни". Батькович тряс хаером, Паша совершал экзотические телодвижения, Палыч насиловал барабаны.

Нахабна тінь повзе в моє вікно,

Лишивши слід у немитому небі,

А я один, я випив все вино,

Мене лякає власний регіт.16

Паскудное, скажу я вам, ощущение – петь под "фанеру".

Отвратительно! Хуже не бывает! Чувствуешь себя полнейшим дебилом, скачешь, открываешь рот, не попадаешь сам в себя… Говно, короче говоря! На сцене пафос стопроцентный – прожектора, камеры, кран, звук офигенный! И среди всего этого великолепия мечутся несколько отщепенцев, здорово напоминая душевнобольных, и изображают полёт души. Я ещё умудрился в суматохе наступить на шнур микрофона и вырвать "канон"17 из гнезда. Ну и "спалился", естественно! Кто разглядел, тот "выкупил", что вся петруха происходит под "фанеру".

Кода! Аплодисменты! На сцену выбегает молоденькая мамзель и дарит мне букетик гвоздик. Мерси! Премного, так сказать…

Играем вторую пьесу. Я мечусь по сцене с губной гармошкой.

Танцы-шманцы!

Я маю право бути беззахисним,

Забувши необхідність слова "ні",

Я не знайшов

Достатньої умови зберегтись!18

Народец в зале приплясывает. И я приплясываю. И Паша с

Батьковичем тоже приплясывают. Всем хорошо. Всем весело. Все довольны. А я чувствую себя лупнем в квадрате. Нет, братцы, лучше уж живые "квартирники", чем "фанерные" понты! Я, конечно, осознаю всю важность и полезность данного маппет-шоу, но душа у меня не принимает такого даунизма!

Паша решает сделать эффектный выход на соло. Он разбегается и выскакивает на язык сцены. Да вот только, бедолага, путается в шнурах при этом и валится на сцену. Правда, ему удаётся сделать хорошую мину – он делает вид, что всё так задумано. Народец радуется. А мы под завязку маршируем по сцене и "фанера" орёт:

Пожежа нам дарує

Світло і тепло!

На этой радостной ноте мы заканчиваем выступление и под вой толпы линяем со сцены. Ощущения? Лично у меня – стыдобан невообразимый! В жопу фанерные фарсы! Даёшь «живьё»!

Дальше концерт катился то так, то сяк. Серый нагнал рок-пафосу, как всегда, а его пиротехники сожгли ковровое покрытие сцены. Пипл в зале очень радовался. Шоу – это вам не хухры-мухры! Фейерверки были очень даже настоящими. Как на войне, блин!

Боевой настрой разбавила попса. Потом очередная доза шмиру от

"Безголовых". И так до бесконечности. А в конце фестивальный гимн с пафосом и соплями. Цветы, девки, сувениры! Мишура! Все веселились до упаду.

После концерта – лёгкий перекус, интервью навскидку, пакование манелей и регалий. Разочарования мамзелей! Походки от бедра не канают – ночевать не остаёмся. Прощайте бабы, папиросы!

В автобусе пипл мирно дрыхнет – намаялись касатики. И касатихи, конечно же… В город въезжаем ночью. Киевлян везут в гостинницу, а местных звёзд развозят по домам. Брусчатка, фонари, мигающие светофоры, витрины ночных магазинов. Дождец лёгонький. Выхожу из автобуса, машу рукой ребятишкам и захожу в подъезд. Устало поднимаюсь по ступенькам – лифт не работает.

Татка открывает мне дверь – ждала. Я вручаю гвоздики – наше вам!

Она же требует подробностей. Она ждёт моих повествований. Ей всё интересно. Я полночи вещаю о наших похожениях – veni, vidi, vici19, мол, не сомневайся. О своих "фанерных" некайфах умалчиваю – зачем казаться глупее, чем я есть на самом деле? Может, есть шанс поумнеть в будущем? Главное – чтобы дело крутилось!

ГЛАВА 17

После «Новой Генерации» всё изменилось. Пошли интервью на радио, выступления, статьи в прессе. Там же, на «Генерации» мы завязали некоторые полезные знакомства и получили несколько интересных приглашений. Короче, машина набирала обороты. От нас требовалось только поддерживать запущенный нами механизм. Мы находились в клубке событий, светились во всех возможных ракурсах, работали на имя, на некоего быстрорастущего уродца, именуемого «Кланом Тишины».

А вырастал, таки, уродец. Маленькие творческие некайфы превратились в огромный ком дерьма. И разгрести его представлялось весьма проблематичным. Я искал "фишку", а ребятки вещали мне о рейтингах и хит-парадах. Я блуждал в лабиринтах гармоний, ритмических заковык, поэтических заморочек, а коллеги подбрасывали очередной "беспроигрышный" хит с ходами, знакомыми до опупения. В результате, всё творчество выродилось в надувание щёк и многозначительное выпучивание глаз. Остались одни амбиции.

Мы разошлись во мнениях относительно дальнейшего продвижения

"Клана". Я считал, что нужно найти своё звучание и характерный стиль. А "ковбойцы" нацелились на то, что умный учится на чужих победах и поражениях. Всё найдено до нас, и нужно только правильно интерпретировать чужие находки. А в процессе найдётся что-нибудь своё.

Меня били в лоб одним и тем же козырем – предлагали показать пример того, что, по моему мнению, нужно играть. Я же на тот период не мог предложить готовое решение. Я считал, что вправе рассчитывать на помощь единомышленников. На их мозги и идеи. На их время и силы.

Но они сдались, не начав поиска. Их привлекала коммерция и популярность. Но не осточертевшее "пойди туда, не знаю, куда и найди то, не знаю, что".

Я устал от "внутриклановой" борьбы. Я устал от войны на своей территории. Мне хотелось спокойного творчества и целенаправленной работы. Меня не радовали наши победы в хит-парадах – мне было стыдно за вещи, которые там представлялись. Меня тошнило от интриг внутри группы. И выхода я не видел.

Всё случилось настолько неожиданно, что я не успел опомниться.

Просто однажды я огляделся, и понял, что всё плохо. Всё очень плохо.

И что делать – неизвестно. Тогда я поступил не лучшим образом – впал в депресняк. Ступор. Гайка. Я по инерции ходил на репетиции, давал интервью, выступал на концертах. Но, по сути, это был не я. Это был мой труп. Моя безжизненная оболочка.

Обсудить создавшуюся ситуацию было не с кем. Палыч, брат мой, с которым мы сообща разгребали горы проблем, на этот раз был в противоположном лагере. Несколько раз я затрагивал этот вопрос в разговорах с ним, но он отмалчивался. Его глаза начинали бегать, а язык – выдавать общие, ничего не значащие, фразы. Я остался один.

Размышляя на эту тему, я двигался по направлению к Политеху. Мы должны были участвовать в большом студенческом фестивале

"Деформация". Грандиозное действо, две сцены, толпы народу, море музыкантов. "Гады", "Пятихатки", "Живая Вода", "Индюки" и другие. В честь такого события даже "Липтоны" решили тряхнуть стариной и выйти на сцену.

Для нас было очень важным участие в акции такого плана. Одно дело

– "фанерный" фестиваль, пусть даже транслируемый на всю страну, и совершенно другой компот – живая тусовка вкупе с "динозаврами". Я отбросил ко всем чертям свои депрессняки и решил "полностью соответствовать".

Погодка, правда, та ещё! Пронзительная сырость, ветер, пробирающий до костей. Осень, батенька! Дома я основательно подзаправился клюквенной водкой, и теперь почти не мёрз. Смуры я попытался спрятать поглубже, и, чтоб настроиться на нужный лад, мурлыкал себе под нос "штучки-дрючки".

По дороге я заскочил за Палычем. Он, по причине непогоды, тоже посчитал нужным "согреться". Я, естественно, составил ему компанию.

На саундчек мы почти успели. Быстренько настроились, попробовались и слиняли со сцены. До вечера можно было отдыхать.

Всей командой мы затарились в ближайший бар и тихо-мирно промариновались там до времени "Ч". Вернулись мы как раз ко времени своего выхода на сцену. Весь групец был в подогретом состоянии и настроевич держался на наивысшей отметке.

А концерт уже буял вовсю. На сцене корячился "Астральный План", где играл на басу наш "друг любезный" Ганс. Вокалист шаманил, и пипл оттягивался в полный рост. Руки, руки, руки! Раззявленные в крике рты, размытые движения. Кач, скажу я вам, некислый!

"Астральный План" освободил сцену. Юркий ведущий орал в толпу какие-то призывы, а потом махнул рукой:

– Встречайте! "Клан Тишины"!

Толпа заорала, и мы ринулись на сцену. Я обхватил задубевшими пальцами горло микрофона и заорал:

– Мы приветствуем всех людей с деформированным сознанием!

Море внизу заколыхалось и ответило мощным рёвом. "Ковбойцы" вступили с совершенно дикой подачей. Меня понесло по сцене в каскаде изломанных поз и махов. Короткие штрихи жестов, размашистые броски в стороны. Танцы. Танцы слепого. Танцы слепого на краю крыши.

Танці сліпого на даху,

Ваблячий культ безодні,

Прагнення низу наверху,

Музика падінь…20

Я изображал тонкую грань, на которой существует мой персонаж.

Бешеный выброс адреналина в кровь. Волна энергии оттуда, снизу, от толпы. Ярость выживания. В какой-то момент всё пропало. Осталась бездна, и на краю её – я. Одинокий слепой танцор. Где-то здесь момент истины, и его нужно найти наощупь. Шаманы высоты поют мне свои молитвы. Мы камлаем хором. Нате, жрите, демоны бездны! Я давился строчками, выплёвывал их, меня несло. Я летел в этом ветре, в этом дожде, в этом страхе своём непреодолимом. Таком тонком, готовом лопнуть, порваться в любой момент. И таком сладком. До спазм в горле, до боли в скулах. Кода! Я подыхаю в последнем гитарном запиле.

Море лиц зловеще ревёт. Паша без перерыва начинает "Тінь у вікні". Внизу начинается абсолютное безумие. На сцену летят шапки, носовые платки. Я пою на пределе. Я сцеживаю им всю мою кровь. Не по капле, но густой чёрной струёй. Я здесь перед вами наизнанку. Рвите меня на кусочки. Истерика! Хрип! Хруст сжатых пальцев! Кода!

Медленный балладный перебор.

Дивна пролиє вино…

Опускаю взгляд и вижу огоньки зажигалок. Площадь огней. Всё размыто, как на акварели. Слёзы? Ветер… Это всё мне.

Напоследок играем "На сьогодні – все". Про "пожежа нам дарує світло і тепло" скандируют все. На секунду удивляюсь, но не оставляю себе на это времени. До конца, до точки, до последней капельки.

Пляски с губной гармошкой! Кода! Несколько прощальных фраз. Амба! Я всё сказал! Аста ла виста! Меня больше нет. Но мы обязательно встретимся. Хотя, не исключено, что в другой жизни.

ГЛАВА 18

– Охо-хо! Вот идёт звёзда мудаков с деформированным сознанием! – заплясал Палыч в момент моего появления на «точке».

– Да, старичок, оттянул ты вчера народец в полный рост, – покачал головой Паша, – что это тебя так протащило?

– Ничего. Просто решил немного оттопыриться. Не стоит внимания.

– Нас вчера за тобой драйвануло до красной метки. В кайф.

– Ну-ну! Чё сегодня делаем?

– Новьё. Старую программу гонять нет смысла.

– Тогда поехали. У кого чего есть?

Было у всех. И опять началась тягомотина. Мы мурыжили куски гармоний, обрывки задуманных текстов, пытались импровизировать. И всё в ноль. Бесполезно. Мы чувствовали, что это никого не прёт.

Противостояние опять висело в воздухе и смердело громко и отвратительно. У меня временами появлялось такое впечатление, что все эти годы мы двигались не в одну сторону, а в противоположные.

Курва мать! Как же так? Ведь всё это время мы варились в одном баняке, жрали одно дерьмо, набивали одни и те же шишки. Почему же по концовке мы сделали разные выводы?

Доска моя кончается, сейчас я упаду… Упаду. Потому что, на одном конце доски – я, а на другом – они. И понятия "мы", похоже, не существует.

– Чем тебе не нравится эта тема?

– Всем.

– Это же готовый хит!

– Возможно! Но эту прекрасную песню ещё до нас написал и спел

Лени Кравитц.

– Ничего подобного! Ну, похоже немного. Ну и что? Всё написано до нас.

– Браво! Прогресс налицо! Стоило надрываться все эти годы, чтобы в конце заняться тривиальным плагиатом.

– В рок-музыке нет понятия плагиата.

И так – до бесконечности. Я – их, они – меня. Мои заточки критиковались с противоположной стороны:

– Оно, конечно, интересно… Только не поймёт никто. Заумь сплошная.

– Угу! Выгоднее штамповать до тошноты знакомые мелодийки.

– Не иронизируй. Сейчас важно решить, куда двигаться дальше.

– Пойми, нужно брать во внимание фонетику. Если мы поём по-украински, значит, музыку нужно делать, исходя из этого, а не драть заготовки с "фирмы".

– Коломыйки, что ли, играть?

– Пошёл ты в жопу!

Плохо! Плохо! Всё плохо! Сука, что же делать! Я устал! Устал биться головой в стену! Устал объяснять очевидные вещи! Меня никто не старается понять. Всем пофиг. Даже не пофиг, а похуй!

– Чуваки! Мы же всегда пытались делать что-то своё. Хорошо ли, плохо ли, но у нас получалось. Вчера же всё было замечательно! У нас только начинается нормальная раскрутка. Зачем же херить всё и бросаться в дешёвку?

– Это не дешёвка. Нельзя всю жизнь изобретать велосипед. Детство заканчивается, начинается жизнь. Разуй глаза и оглянись вокруг.

– Спасибо за совет. Но, я не вижу причин бросаться в банал. Да, нужно что-то менять. Но не в худшую же сторону!

– Идиот! Ты что, не понимаешь, что народ стремается непонятного.

Люди хотят, чтобы музон был проще, понятней. Они не хотят напрягаться.

– Так вы собрались для доярок играть?

– И для доярок тоже.

Пиздец! Приплыли! Элитная музыка, твою мать! Что же всё-таки случилось? Не могу понять. Вроде бы не дурак, вроде бы и соображаю, а здесь чего-то не пойму. Такое впечатление, будто у каждого в рукаве запасной козырь, а я, кретин, в открытую стараюсь.

– Это вы со своими параллельными проектами ёбнулись! С Таньками и