Текст книги "Ничего, кроме настоящего"

Автор книги: Андрей Голяк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Любители жареного просто сатанели, когда на сцене появлялся этот

"монстрик" в пионерской рубашке и со здоровенной гитарищей а-ля Би

Би Кинг. От него пёрла такая энергия, что зал на концертах ходил ходуном. Потом Шива куда-то исчез. Бесчисленные скандалы, связанные с ширевом, отсутствие уверенности в своём лидере и неимение перпектив почти уничтожили "Электрический Адольф".

Когда Шиву замели за наркоту, бразды управления в свои руки взял

Кеша, ближайший друг и соратник Шивы. Кеша отличался упругим стилем игры на гитаре, весёлым нравом и полувоенным подходом к музыкальным делам. Он не дал "Адольфам" загнуться, пригласил новый состав и стал к микрофону. Своей жизнерадостной энергией он заражал всё окружение.

Теперь Кеша был намерен показаться на "Руте".

– Мне насрать на призы, места, регалии и прочую хуйню. Главное – дать понять, что "Электрический Адольф" продолжает дёргаться, – вещал Кеша о рутовских поползновениях.

К тому моменту, когда "Адольфы" доиграли программу, подгрёб

Старый. Поздоровавшись, он расчехлил "весло", воткнулся в тюнер и стал деловито настраиваться. "Адольфы" с шутками-прибаутками слиняли, и наша первая "репа" началась.

И Старый, и Батькович были знакомы с материалом, посему сразу стали лабать "на Полтинника". Тот, отдам ему должное, врубился с первого такта. Никогда до того момента мне не приходилось играть с барабанщиком такого класса. Что такое мой опыт на то время? По большому счёту – Палыч. Редких джемов я не считаю – там были кадры очень мелкого пошиба.

Я взял первые аккорды, Батькович вступил вместе с Полтинником и

Старый завертелся стальной спиралью длинного соло. У меня потекли слюнки. Вступительная тема обнадёживала. Полтинник дробился в синкопах и сбивках, Батькович старательно держал басовый рифф, а

Старый изощрялся в томительно-чувственных ступенях ритм-энд-блюза.

Пока что не было той психоделии, той отстранённости, о которых я мечтал. Но меня захватил вихрь совместной лабы с ОЧЕНЬ ХОРОШИМИ

МУЗЫКАНТАМИ. Я бросил взгляд на Батьковича, и увидел – тот купается в ощущениях. Ему тоже непривычно приятно вертеться в этом водовороте эмоций.

Старый сидел, привалившись спиной к комбику и полузакрыв глаза.

Его руки, быстрые нервные зверьки, сновали по струнам, словно обнюхивая их. Они жили отдельно от хозяина, витающего в каких-то иных сферах. Бешеная подача сменялась ласковым поглаживанием, головоломные пики кульминаций – медленными угасаниями. Бэндинг рассыпался тэйпинговыми пробежками и забывался серебром флажолетов9.

Полтинник, по моему определению, принадлежал к типу "отчаянных барабанщиков". Он играл, отвернувшись в сторону и надев привычное, знакомое всем "отчаянное" выражение лица. Он настраивал свою "кухню" особым образом и умудрялся играть на ней так, что барабаны "дышали".

Убойное звукоизвлечение, хорошо поставленный хлёст, безумная фантазия – Полтинник умел преподнести себя и музыку, которую он играл.

О Батьковиче говорить излишне – я всегда считал Юрку самым талантливым из всей нашей компании. Если его "чуйка" – результат постоянных медитаций на самые неожиданные предметы, то я готов начать хоть с сегодняшнего дня.

Первой "репой" я остался доволен. Да и вообще я ожил. Движняк начался. Я начал делать то, о чём давно мечтал. "Клан Тишины" последнего образца оставлял мало времени и возможностей для творчества. Мы постоянно куда-то спешили, за чем-то гнались, теряя в этой спешке то основное, ради чего мы собрались – музыку. Теперь, оставив в стороне мысли о промоушене, о необходимости "лепить имидж", я смог просто заняться музыкой. Я пока что не нашёл того, что искал, но я чувствовал, что могу нащупать эту фишку. Я знал, что оно где-то рядом, я слышал его присутствие, я был уверен – оно придёт.

Дальше начались осложнения. Я, привыкший всегда чувствовать за спиной поддержку друзей, встал перед необходимостью полагаться во всём только на себя. Это только на словах легко: "Если хочешь сделать что-либо идеально, сделай это сам". На деле всё оказалось сложнее. Мне приходилось "шуршать" на всю катушку. Я стал единственным ответственным за проект человеком. Нужно было по десять раз на дню всем напоминать о репетициях – чтоб не динамили. Нужно было самому продумывать все нюансы песен, мусолить особенности структуры и аранжировок, чтобы потом доступно объяснить всё это участникам команды. Нужно было привыкнуть к тому, что всё это важно только для меня. Остальные – попутчики, которые будут рядом, пока им интересно. Если не срастётся – они сойдут на первой же остановке.

Времени оставалось мало. Композиции оставались сырыми. Известно, что вещь должна "созреть". Если её "засветить" раньше времени – будут слышны все просчёты, которым не уделили времени. Я был не в состоянии форсировать процесс – отсутствие опыта, ёшкин кот. Посему толком мы ничего слепить не успели. Материал звучал на уровне качественной импровизации.

В назначенный день я пришёл на жеребьёвку и вытянул картонный квадратик, определивший мою очередь в длиннющем списке групп самого разного плана. После процедуры я договорился со Старым и Полтинником насчёт завтрашнего дня и поехал домой. Я понимал, что с сырым материалом шансы у меня нулевые, но на призовое место я и не рассчитывал. Главное – показать, что я не утонул. Остальное – со временем.

Следующий день выдался пасмурным. Вот это январь! Где снег, где стужа, где бодрящий морозец? Налицо совершенно другие декорации: гнилая оттепель, под ногами чвохкает вязкое нечто, сверху сыплется какая-то дрянь, ноги сами собой наступают в стылые лужи. Мерзкий ветер треплет волосы, горстями бросает в лицо колючие брызги.

Короче, погода – дерьмо. Гадость, а не погода.

Я с утра подгрёб к Дворцу Культуры им. Гагарина, где проводился фестиваль. На сцене вовсю вызвучивалась нетерпеливая молодёжь. За кулисами деловито заправлялись вином троглодиты, увешанные хэви-металлическими регалиями. Некоторые из них лениво приветствовали меня, предлагая присоединиться. Я вежливо отказался и побрёл дальше, разыскивая своих музыкантов. Старого я нашёл в самом дальнем углу, где он находился в компании Валика и Апреля. Их, судя по всему, здорово волокло. Обсуждались бесконечно тягучие и непонятные мне темы, обрывающиеся на полуслове и на глазах трансформирующиеся.

– Здорово, чуваки! Как настрой?

– Всё пучком, Андрюха. Падай возле нас.

– А где Полтинник?

– Полтинник побежал с Кешей на пятьдесят.

– А вы что же?

– А у нас свой приход, – вяло улыбнулся Валик, – водка – свинский кайф.

– Как вообще можно пить эту гадость? – поддержал его Апрель, – это же уксус в животе.

Я стал слушать их длинные рассуждения о вреде спиртного и о пользе "правильного кайфа". Расширяет, мол, сознание, не садит печень, и т.п. Все эти аргументы были для меня в новинку, и я слушал с интересом. Тему оборвал на полуслове подбежавший Кеша. Он бросил опытный взгляд на Апреля и возмутился:

– Витяня, мы же договаривались! До лабы – не торчать! Ну что за похуизм?

– Тут, откуда ни возьмись, появился в рот ебись, – прокомментировал Апрель Кешино появление.

– Ты же обещал! – продолжал разоряться Кеша.

– Чувак, не ломай торч! Всё будет в лучшем виде. Я после раскумарки ещё круче лабаю, – оправдывался Апрель.

– Хрен с тобой, – смирился Кеша, – тебя всё равно не переделаешь.

– Кеша, где Полтинник? – спросил я.

– Он по дороге Краба встретил. Они зашли ещё на пятьдесят.

Увидев моё встревоженное лицо, он меня успокоил:

– Да ты не боись. Полтиннику по трезвяне лабать взападло, но до усирачки он не напьётся. Видишь, я не ссу, а он ведь и с нами лабает, и с "Пятихатками".

– Да я не боюсь… Чего мне? Просто не по себе малость.

– А ты и себе соточку тресни – легче будет.

– Или драпцу хапни. Мы угостим, – радушно предложил Валик.

От "драпца" я отказался, а насчёт "соточки" – принял к сведению.

Через час подошла Татка, и я ей сказал:

– Идём, я выпью малость. Мне муторно как-то. Смотри, весь народ вгашенный, один я – как кретин трезвый.

– Смотри, не переусердствуй, – предостерегла меня Татка.

– Не бойся, я чуть-чуть.

Сказано-сделано. Мы зашли в близлежащее кафе, и там я взял Наташе кофе с пирожным, а себе стакан водки.

– Ну, как? – спросила Наташа, прихлёбывая кофе и наблюдая за тем, как я всосал в себя спиртное.

Я прислушался к тому, как внутри разливается приятное тепло и констатировал:

– Нормалёк.

Я подождал, пока она допила свой кофе, и мы направились обратно.

Я заметно повеселел и больше не чувстовал себя "лишним на этом празднике жизни". За кулисами всё кипело. Концерт уже начался, и нетерпеливая молодёжь смотрела выступления "конкурентов", обмениваясь впечатлениями. Динозавры постарше усиленно киряли, а из сортира шёл отчётливый запах "мариванны". Двое полицейских-муниципалов с ужасом следили за шатающимися фигурами конкурсантов, но никаких репрессий не предпринимали. Видимо, им были даны на этот счёт твёрдые инструкции.

Я подошёл и выглянул из-за кулис. Как раз объявили

"Электрического Адольфа", и мне было интересно посмотреть их выступление. Тем более, что после них шли мы.

Возле микрофона уже стоял Кеша и чего-то вещал залу. Зал покатывался со смеху. Бесплотной тенью на сцену вышел Апрель с гитарой за спиной, держа охапку примочек. Он разложил их в нужном порядке, скоммутировал и включился в комбик, после чего выпрямился и показал себя зрителям во всей красе. Действительно, Апрель был неотразим. Ковбойские сапоги-казаки, вытертые до дыр кожанные штаны, спутанный хаер, спадающий на плечи. Майка с короткими рукавами открывала любопытным взорам круг "внеклассных" увлечений Апреля.

Возле басового комбика в "готовности номер раз" замер Сэм, изогнувшись в виде знака ї. А из-за барабанов выглядывала радостная физиономия Полтинника. Кеша подошёл к нему и, наклонясь, произнёс:

– Андрюша, умоляю, если вздумаешь петь – то хотя бы попадай в ноты. Или пой мимо микрофона. Ладно?

– Но, ты, тиран! – насупился Полтинник, – за собой следи!

Кеша безнадёжно вздохнул и пошёл к микрофону.

У Полтинника была непобедимая любовь к пению. Эта, казалось бы, безобидная привычка отравляла жизнь всем, кто с ним сотрудничал. В самый пиковый момент Полтинник имел привычку встать, не прекращая игры, и орать в микрофоны в полный голос. Это у него называлось бэк-вокалом. Естественно, что частенько он пел мимо нот, за что его недолюбливали почти все вокалисты. На все претензии в свой адрес

Андрюха предъявлял железный аргумент:

– Чё вы гоните? Это же рок-н-ролл!

Никто не находился, что ответить на такое "идеологически выдержанное" заявление.

Кеша послал залу одну из своих чертячьих улыбочек и объявил:

– Первая пьеса называется "Горобец".

Полтинник дал сбивку, и "Адольфы" загромыхали ритм-энд-блюзом по бездорожью. Кеша пел и одновременно "давал шоу", в чём он был общепризнанным спецом. У него имелся свой набор прикольных

"заточек", придуманных специально для покорения публики. Теперь Кеша щедро выплёскивал в зал весь "джентльменский набор". Сэм, извлекая из своего инструмента всё возможное, завязывался в немыслимые узлы и уподоблялся всему греческому алфавиту одновременно. Апрель традиционно тух, автоматически пританцовывая на "квакере" и всё-таки попадая "в кассу". Зал реагировал весьма приветливо и живо.

Чуваки доиграли первую вещь. Кеша снова мило улыбнулся и сообщил, что сейчас прозвучит "Алкоголик". Народ в зале засмеялся. Полтинник дал счёт, и пошла жара. Народ пританцовывал, подпевал и вообще всячески оттягивался. Всё происходило очень мило и весело. Вторая вещь закончилась, и случилось непредвиденное. Апрель молча собрал свои манели и, не сказав ни слова, удалился со сцены. Кеша от такого закидона просто оторопел. Ему не оставалось ничего иного, как развести руками и играть третью пьесу без Витяни. Отсутствие Апреля сказалось на общем саунде – третья вещь прозвучала очень тускло и вяло. Доиграв коду, Кеша поблаголарил зал за внимание и ринулся

"вынать душу из этого гада". Наблюдать дальше я не имел возможности

– нас объявили.

Я вышел на сцену последним. Сунул джек в гнездо комбика. Подошёл к микрофону.

– Привет всем. Сегодня я представляю вам свой новый проект

"Граффити". Музыкантов, занятых в нём, называть не нужно – вы их хорошо знаете. Остаётся только показать то, ради чего мы сюда пришли.

На этих словах погас свет, и по сцене зашарили лучи робосканов.

Бесплатный подарок Серёжи Григорьева, одного из хозяев фирмы, обеспечивающей звук и свет на фестивале. В последнее время я подрабатывал у них, латая дыры в семейном бюджете, и Григорьев, видать, решил подбодрить меня классным светом.

Пятак вступил с фирменной сбивки, а Старый ответил затяжным соло в стиле Хендрикса. Я прикрыл глаза и попытался отъехать от посторонних некайфов, сосредотачиваясь на музыке.

Чорно-біле місто слухає гранж

У виконанні дощів,

Багатооке обличчя вулиць

Спливає в мареві снів,

Тремтячі шпилі старих костьолів

Співають реквієм дню,

Уламки кроків перехожих

Лежать в обіймах калюж.10

Всё шло классно, но не так, как надо. Чувствовался класс музыкантов, кач, настроение, но мы не ушли от импровизационности.

Материал выглядел сыроватым. Я впервые не ощущал за спиной знакомую ауру старых друзей. Там, за мной, стояли новые люди, новые идеи, новые ощущения. Даже родной бас Батьковича растворялся в их новизне.

На какую-то долю секунды я запаниковал. Потом всё прошло. Я твёрдо понял – это не "Клан Тишины". Это – другое. И мне предстоит с этим существовать.

На сольном месте у Старого отключилась примочка – все непрухи в мой мешок. Мы доиграли программу, и вышли за кулисы. Я принимал поздравления многочисленных доброжелателей с дебютом, но чувствовал

– рано. Рано было выходить с новым проектом, рано было светить то, что не отложилось в мозгах. Рано. Я остро чувствовал, что выступление нельзя назвать удачным, несмотря на доброжелательный приём. Нужно искать. Шуршать. Пробовать.

Я покалякал с "человеками" и спустился в зал. Как раз объявили

"Море Лаптевых", и мне было интересно послушать их достижения.

Сюрприз "номер раз" – с ними играет Умский. Конспиратор Батькович ничего мне об этом не рассказывал. А ну, а ну!

Пошло вступление. Владик вышел к микрофону. Явно стеснялся. Да и вообще, имидж у группы застенчивый какой-то. Музыка – для меня явно неожиданная. Простенькая мелодичная песенка. Я вслушался в текст – что-то об одиноком ребёнке, просящем милостыню. Сердцещипательные темы какие-то. Владик пел приятно, "фефекты фикции" почти не ощущались. Слегка раздражала подчёркнуто слезливая манера исполнения, но это уже дело вкуса. В принципе, пятнадцатилетних созревающих школьниц это должно впечатлить.

Честно говоря, я был слегка ошарашен музыкой "бывшеньких".

Элитничали, умничали, надувались… И что мы имеем в результате – сладко-романтический бэнд дамских угодников? А где же высокие материи? А где же потуги на великое?

Ладно, Бог с ними. Сами разберутся с приоритетами. Это не моё дело. Я поднялся и пошёл в гримёрку собирать манатки. Пора уходить отсюда. Татка всё восхищалась нашим выступлением, а я думал о том, что будет дальше. И понятия не имел, как мне дальше быть.

ГЛАВА 10

Тёплый июльский вечер. В парке спокойно, уютно, тихо. Народу совсем немного. Я сижу на лавочке и жду. Думать ни о чём не хочется.

Мысли бессвязны и ленивы. Я разглядываю наглых голубей, деловито склёвывающих что-то с земли, и изредка оглядываюсь по сторонам, пытаясь угадать, как будет выглядеть тот, кто придёт на встречу.

Прошло несколько месяцев после выступления на "Червоной Руте".

Чем я занимался всё это время? Смурил и работал вперемешку. Это было время моих странствий по городской "подземке". Новые люди, эксперименты, ощущения. Талантливые музыканты, бездари, трудоголики, лентяи, алкаши, торчки. Этот калейдоскоп был интересной школой.

Наверное, я за это время повзрослел лет на десять. И понял главное – нужно полагаться только на свои силы. Есть только моя воля и моё

"я". И за это нужно драться.

С момента моего ухода из "Клана" мне пришлось заново утверждать себя в глазах музыкантов. "Клан Тишины" всегда держался обособленно от тусовки, и поодиночке никто из нас не имел никакого веса. Посему мне предстояло завоевать своё место под солнцем, чтобы музыканты захотели со мной сотрудничать.

В последнее время я работал с Юркой Челеком, гитаристом

"Индюков". Я познакомился с ним на каком-то сейшене и предложил поиграть вместе. Юрка послушал материал и неожиданно согласился. Мы щупали гармонии, искали интересные ходы, характерные штрихи. А потом

Челек сказал:

– Я знаю, что здесь нужно – виолончель. У меня есть на примете один интересный человечек. Думаю, он придётся ко двору. Тем более, что он давно рвётся играть в группе.

Я в то время был жутким жадиной – тянул к себе всех людей, способных отвязно мыслить и талантливо излагать придуманное.

Предложение Юры меня заинтересовало. Я записал телефон "интересного человечка", созвонился с ним и договорился о встрече. И вот теперь я сижу в парке на скамеечке и жду его.

Я задумался и не заметил, как возле меня кто-то остановился.

Вежливый голос спрашивает:

– Андрей Поляк? "Клан Тишины"?

Я поднимаю глаза. Вот это персонаж! Коротенькие шортики, здоровенный пояс-кенгурятник, тёмные очки. Под мышкой виолончель в потрёпанном чехле.

– Васыль?

Он утвердительно кивает головой. Тогда я приглашающе хлопаю ладонью по скамейке:

– Падай.

Он располагается рядом. И я полчаса ему рассказываю о своих идеях относительно группы. Сначала он терпеливо слушает, а потом перебивает меня:

– Я всё понял. Есть предложение начать сейчас же. Я живу здесь недалеко. Поедем ко мне, ты покажешь свои песни, а я попробую подыграть. Лады?

– Лады!

Мы садимся в старый дребезжащий трамвай и едем две остановки.

Походим к стандартного вида пятиэтажке и поднимаемся на четвёртый этаж. Небольшая чистенькая квартирка.

– Проходи. Вот моя комната.

Захожу. С интересом оглядываюсь. Разбросанные ноты, две виолончели, пластинки с классической музыкой. Смотрю на названия -

Бах, Чайковский, Паганини…

Васыль приносит две чашки с дымящимся кофе. Пока мы его пьём, он расспрашивает о "Клане Тишины", о моих репетициях с другими музыкантами, о планах на будущее. Потом я расчехляю гитару. Он скептически смотрит, как я её настраиваю. Свой постоянный инструмент я не успел забрать от Старого, и пришлось взять походную

"балалайку". Звучит она отвратительно и фальшиво. Васыль прерывает мои мучения:

– Чёрт с ней! Всё равно эти дрова толком не настроишь. Играй. Я пойму и так.

Я показываю ему то, что "настрогал" за время своих поисков. Он слушает, изредка кивая головой. Потом выдаёт вердикт:

– Если честно, мне не нравится ни музыка, ни слова, ни то, как ты поёшь. Но мне всё равно будет интересно попробоваться – может быть, первое впечатление обманчиво.

Откровенно говоря, я тоже не испытываю особой симпатии к этому субьекту, но… "Первым делом самолёты". Вдруг он гений?

– Давай ноты, – он привинчивает шпиль к инструменту.

Я недоумённо смотрю на него:

– Какие ноты?

– С моей партией.

– Нет у меня никаких нот.

– А что же мне играть? – чувак явно не может въехать в ситуацию.

Чёрт бы побрал этих перцев с консерваторским образованием!

– То, что подберёшь, то и будешь играть.

– Погоди! Кто из нас композитор?

– Никто из нас не композитор! Я принёс написанные песни, а каждый свои партии делает сам, в результате – музыка группы. Понял?

Чувак повозмущался для приличия, а потом покорно взял инструмент в руки. Я продиктовал ему гармонию, и репа началась.

Не скажу, чтобы я пришёл в жуткий восторг от Васылёвой игры.

Песни превратились в одно сплошное соло на виолончели. Причём, даже это соло было сумбурным и не выражающим ничего, кроме попыток Васыля самовыразиться. Все мои потуги обуздать его исполнительский кач успеха не имели – он смотрел на меня со снисходительной улыбкой.

Кто, мол, здесь образованный перец? Ты или я?

Короче, первая репа закончилась полным крахом. Я вышел оттуда с горячим желанием никогда больше с этим человеком не видеться и не слышать о нём более ни слова. Редко кто вызывал у меня с первого взгляда такую антипатию.

Последующие репетиции с ним и с Юркой тоже ничего не дали. Васыль играл сплошной бред, и слушать наших замечаний относительно аранжировок не желал. Сама по себе виолончель звучала изумительно, но когда наш Казальс начинал "поливать", мне хотелось подойти к нему сзади и задушить струной. В общем, всё шло паршиво. Хуже некуда.

Юрка потерял интерес к репетициям, и стал "динамить", отговариваясь занятостью в "Индюках". Мы остались вдвоём.

Почему я не плюнул на всё это и не распрощался с этим диверсантом? Наверное, потому что я подсознательно чувствовал, что при помощи виолончели можно слепить интересный саунд. Приходилось терпеть виолончелиста и надеяться на лучшее.

Спасение пришло оттуда, откуда я его меньше всего ожидал. Оно явилось в образе Оли, девушки Васыля. Однажды он привёл её к нам на репетицию. Я только скрежетнул зубами – не перевариваю, когда на репетициях присутствуют посторонние. Но пришлось молчать. В то время мы репетировали в подвале Васыля, и он был волен приводить всех, кого считал нужным пригласить.

Барышня послушала наши опусы и прямо в лоб заявила:

– Васыль, ты играешь отвратительно! Вместо того, чтобы создать настроение и подчеркнуть характер произведения, ты выпендриваешься и стараешься показать, какой ты классный виолончелист. Но вместо того, чтобы восторгаться тобой, слушатели к концу концерта возненавидят тебя – ты не подчёркиваешь, а зачёркиваешь настроение.

После этих её слов мне захотелось грохнуться ей в ноги. Пароксизм благодарности, знаете ли. Причём, что удивительно, Васыль принял её слова к сведению, и концу репетиции мы сваяли вступление и первый куплет к одной пьесе.

А дальше всё пошло как по маслу. Правда, имелся один большой минус – Васыль абсолютно не умел импровизировать. Недостаток консерваторского образования. Путём длительных лаб мы вытравили из него это. Через какое-то время он научился схватывать на лету гармонию и "валять в кассу".

Мы кропотливо пахали на протяжении полугода. Вдвоём. Мы не приглашали никого, а старательно искали свой звук, подачу, настрой.

По капельке, по зёрнышку. Если за репетицию находился один удачный ход – мы были счастливы.

Как вам передать атмосферу тех репетиций? Наверное, это невозможно. Обшитый деревом подвал, неверный свет тусклой лампочки.

Тихие заклинания моих песен. Виолончель, то вкрадчивая, то настойчивая, то плачущая.

Часто, чтобы поймать настроение, мы играли в абсолютной темноте.

Когда всё воображение работает на слух, не отвлекаясь ни на какие зрительные образы. Стиснутое в рамках слышимого сознание бунтует, и прорывается в область подсознательного.

Однажды Васыль сказал мне:

– Знаешь, я был неправ относительно твоих произведений. Может быть, я никогда не смогу до конца понять твои песни, но я их чувствую. Наощупь. И мне очень интересно с тобой работать.

Васыль оказался очень талантливым импровизатором. Через какое-то время я понял: "Вот оно! То, что я так долго искал!". Шаманство, язычество, древние заклинания волхвов. Главное найдено. Остальное – дело техники и терпения. Тем более, что у меня появился единомышленник. Вместе прорвёмся.

ГЛАВА 11

– Андрюха, ну какая тебе разница? Придёшь, поиграешь, получишь башли и свалишь. А впридачу ещё и вкусно пожрёшь.

Женя был терпелив и настойчив. Он пытался подписать меня на

"халтуру", а я сопротивлялся изо всех сил. В последнее время мне приходилось пахать изо всех сил, чтоб не пропасть с голоду. В основном, я работал на фирме у Эдика и Серёги Григорьевых.

Обеспечивал звук и свет на концертах, дискотеках, презентациях и так далее. Сегодня же передо мной разворачивалась завораживающая перспектива ощутить себя в роли кабацкого лабуха. Я активно упирался, но собеседник мой не сдавался. В результате, разговор зашёл в тупик.

Мы учились в одной группе в Политехе. Женя был достопримечательностью нашего коллектива. Мы гордились им, как очень редким ценным человеческим экземпляром. Примером того, насколько может быть капризна мать-природа.

С первого взгляда Женя казался обыкновенным интеллигентным мальчиком из хорошей семьи. Но это лишь с первого взгляда. После непродолжительного знакомства он мог "порадовать" таким глюком, что волосы дыбом становились. Дело было в том, что Женя обожал эпатировать. Он мог на спор пытаться съесть швабру. Мог пить одеколон "Русский Лес" только для того, чтобы произвести неизгладимое впечатление при знакомстве. Мы не раз были свидетелями невообразимых историй, в которые он очень талантливо влипал, и не менее талантливо из них выпутывался.

Недавно он потряс наши юношеские сердца своей женитьбой. С первого взгляда оно неплохо – человек решил остепениться и обзавестись семьёй. Но если учесть то, что Женя решил жениться только лишь для того, чтобы досадить своим родителям, и что семья узнала о его браке только в день свершения сего славного события, то это всё начинает выглядеть не столь мирно.

Аргунов, который знал Женю по школьным годам, рассказал мне, как новоиспечённый жених обратился к нему с просьбой предоставить жилплощадь для проведения столь важного мероприятия, как первая брачная ночь. Андрюха не вошёл в тяжёлое положение современных Ромео и Джульетты и отказал. Где они сорвали свой первый законный цветок страсти неизвестно. Да, наверное, и неважно. Важно другое – кто-то дезинформировал Жениного папеньку. Андрюха возмущённо повествовал мне о том, как в двери его квартиры в два часа ночи ломился разъярённый родитель новобрачного и хрипло орал:

– Открывай, падла! Я всё равно двери выломаю и убью этого подонка и его блядь!

Если учесть, что в обычных обстоятельствах Женин отец отличался крайней скромностью и интеллигентностью, то можно понять, насколько он был выведен из равновесия сумасбродной выходкой сына.

Здесь же отмечу, что помотав родственникам нервы и добившись таким образом желаемого результата, Женя поспешил разрушить ячейку общества, скоропостижно подав на развод. Приобретя вновь холостой статус, блудный сын вернулся в лоно семьи. Резал ли отец тельца в честь его возвращения, или же попросту надрал строптивому потомку задницу – сие тайна великая есть. Пусть это останется их маленьким семейным секретом.

В данный момент Женя влез в очередную афёру – он решил вкупе с приятелями открыть кафе. Сказано – сделано. Они достали где-то денег, выкупили старую водонапорную башню, отремонтировали её, наняли песонал и всякое такое.

Через два дня должно было состояться открытие кабака, и Женя приглашал меня помузицировать на этом торжественном событии. Вместо дискотеки дирекция хотела сделать уютный душевный вечер при свечах.

От меня требовалось спеть под гитару всё, что я знаю. Высоцкого,

Розенбаума, цыганщину и тому подобное.

Перспектива играть в кабаке меня абсолютно не воодушевила. Не играл я в кабаках никогда, и не тянуло меня в ту степь. Женя же соблазнял меня высоким гонораром и вкусной жратвой с выпивкой. В конце концов, была названа такая цифра, что я не смог отказаться. Я и так скатывался в финансовую бездну, поэтому приработок не помешал бы. Пришлось согласиться.

В назначенный день я подошёл в нужное место в нужное время. Возле дверей заведения меня встретила симпатичная барышня-менеджерица и провела "увовнутрь". В банкетном зале всё блестело глянцем последних приготовлений. Столики-салфеточки, бокальчики-виньеточки. Ожидание первого парада. Готовность "номер раз". Никого из гостей ещё не было.

Мне был выделен отдельный столик. Я настроил гитару и стал дожидаться начала представления. Халдеи шуршали, наводя окончательный шик. Я наблюдал за ними, потягивая из большого бокала коньяк.

Вскоре появился и Женя. В роскошном двубортном пиджаке и сверкающих мештах11 он был неотразим. Общее впечатление не портил даже подобранный не в тон галстук. С ним была молоденькая стройная блондинка в вечернем платье.

– Познакомься, это – Марина. Марина, это – Андрей, – он представил нас друг другу.

– Будешь сегодня здесь петь? – она рассматривала меня с откровенным интересом.

– Попытаюсь.

– Ты ведь музыкант, да? Женя мне что-то говорил… У тебя, кажется, какая-то группа? – её глаза старательно изучали мою небритую физиономию.

– Не то, чтобы группа… Так, эксперименты всякие, – у меня не было настроения обсуждать здесь свои творческие заморочки.

– А Женя говорил, что группа. Клан чего-то там…

– Я раньше играл в "Клане Тишины". Потом группа перестала существовать. Я сейчас в свободном поиске.

– И что же мы ищем? – её настойчивость сбивала с толку и раздражала.

– Марина, идём к нашему столику. Скоро начнётся, – Женя пришёл мне на помощь.

– Идём. Посмотрим, что ты нам споёшь, – она вызывающе мне улыбнулась и пошла за Женей.

Народ понемножку подтягивался. Я с неудовольствием отметил, что оделся малость не в тему. Я рассчитывал на простецкий сабантуй и отнёсся к этому соответственно. Теперь же, разглядывая фигуры в вечерних туалетах, я в своих вытертых джинсах и вытянутом до колен свитере чувствовал себя неловко. А впрочем, какая разница? Я же здесь работаю, значит всем по фигу то, как я одет. Имидж у меня такой, и всё тут!

Зал быстро заполнялся гостями. Все столики были уже заняты. Ко мне подбежала менеджерица и зашептала:

– Сделаем так – сначала речь шефа, потом выступают почётные гости. После этого дадим им всем выпить и закусить. То есть, ты выходишь через полчаса после выступлений. Представлять тебя не будем, здесь это будет не к месту. Просто выйдешь и споёшь четыре-пять вещей. А потом садишься за свой столик и спокойно отдыхаешь. Перед следующим выходом я к тебе подойду.

Так оно и было. Сначала тип в блестящем пиджаке трепался о всяком-разном, потом лощёные субъекты нанизывали гроздья пустых речевых оборотов, потом все дружно аплодировали. А после этого начался банкет. Пипл накинулся на жратву, как дети Поволжья на колоски. Между столов засновали халдеи, затрепыхали ресничками барышни-распорядительницы. Я честно засёк по своим часам тридцать минут, после чего взял гитару и пошёл на сцену. Там я уселся поудобней и обвёл глазами зал. На моё появление, похоже, никто не обратил внимания. Только Марина озорно подмигнула: "Давай, мол…" Я взял первый аккорд и запел свой старый истасканный блюз раннеклановских времён:

Пусть свет от лампы

Во тьме струится…

Наблюдать за реакцией публики было очень смешно. Как только я стал играть, все как по команде подняли головы и стали слушать. Я допел, народ покочумал несколько секунд, потом все вежливо поаплодировали. Я дождался тишины и продолжил ещё одним опусом.