Текст книги "Золотая лоция (СИ)"

Автор книги: Андрей Демидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ледоход! – вокруг все люди кричали от возбуждения, махали руками, бежали к воротам, к реке.

Не понимая происходящего, носились с лаем собаки, с гоготом бегали гуси, выискивая спокойное место, каркали вороны, стребляне выводили маленьких детей посмотреть на чудо и выносили на себе стариков. Кривичи реагировали спокойнее, кожевенники даже не прекратили мешать свои чаны с кожами, и только повернули головы к реке. Кто-то пел, кто-то приплясывал, а у кого-то глаза были испуганные и жалостливые. В воздухе отчётливо пахло весной, и только в тени, грязь дворов и проходов между домами была прихвачена с ночи морозцем. Со стороны реки Нерли и со стороны реки Стоход, слышался низкий звук, словно под землёй двигались огромные живые существа. Треск льда был похож одновременно на звук рвущейся ткани и ломаемых ветвей.

– Ледоход! – кричал, остановившись в проёме ворот юродивый облезлый стреблянин с обезображенным лицом, – двинулись водные змеи!

Всем идущим на берег из города приходилось его, или отталкивать, или обходить, но он упорно продолжал там оставаться и орать на все голоса о ледоходе.

Двое стреблянских волхвов, седобородые старцы в рысьих шапках, украшенных козьими рогами и бронзовыми бляхами, вынесли массивный резной шест, выкрашенный красным соком багульника. Шест венчало чучело рыси, держащей в лапах изображения воронов, а в пасти бронзовую змею.

– Жертву нужно готовить богам! – сказал князь, подбоченившись, – и никаких куриц и свиней, только бычка.

Волхвы совещались недолго и послали своих помощников в дальний конец городища, к хлевам со скотиной. Пока они там возились, князь велел вынести ему пурпурный плащ с золотой каймой, и железный позолочённый жезл с навершием в виде солнца.

Наконец, помощники волхвов привели годовалого бычка под попоной из льна. Несколько старых стреблянок украсили его рога и хвост пучками сухих цветов прошлого лета.

– Пошли, – обернувшись, сказал князь дружинникам и бурундейским гостям.

Высокий западный и пологий восточный берега Стохода были ещё укрыты снегом, изрядно изъеденным теплом, серым и ноздреватым. Глядя на поросшую лесом долину, невозможно было определить точно, где заканчивается берег и начинается река. Из-за того, что кустарник и камыш рос и на берегу и в воде, нельзя было точно определить очертания русла. Бревенчатые настилы от места подготовки лодий, тоже уходили в лёд и снег не там, где заканчивался берег. Река, таким образом, казалась зимой меньше, чем она была на самом деле. На гладкой, почти без торосов и сугробов, поверхности льда проявились тонкие, извилистые трещины, похожие на застывшие грозовые молнии. Они возникали из середины, из чёрных полыней и прорубей, устроенных для рыбной ловли и взятия воды. Потом они бежали к берегам, хитроумно переплетаясь, и превращались в сплошную паутину, разрывающую лёд на множество больших и маленьких кусков. Сейчас могло показаться, что какое-то неуловимое движение было в привычной унылой гармонии соснового бора на высоком берегу, в зарослях осин на низком берегу. Казалось, это движется сам лес, оставляя на льду вмёрзшие сучья, камышовые стебли, рождая вместе с ветром весенний, радостный гул.

– Скорее, давайте принесём угощение Водяному Деду! – сказал Стовов и пошёл к воротам.

Ломонос и Тороп расталкивали перед ним стреблян, если они оказывались на пути. Крикуна в воротах они толкнули так, что он кубарем вылетел на мост, споткнулся и упал в ров. Он всё ещё кричал про ледоход, но встать не мог, видимо у него была сломана нога.

– Расступись! – Семик отстранил толпу женщин, не решающихся выходить на берег далеко от ворот.

Недалеко от места подготовки к походу дубовых лодий, волхвы остановились, воткнули в землю шест с изображением рыси. Один из помощников ударил в бубен, а другой начал дуть в свирель. Рядом был поставлен котёл с углями. Угли были из первого очага, выложенного в селении стреблян, на месте, где с незапамятных времён жила чудь. В этом месте теперь стояли дома кривичей, но очаг сохранился. Волхвы воткнули свои посохи в снег и подняли к небу руки:

– Приди день светлости, разгони все тёмности, за все чёрные дни и дела на завкргнут враг будет, и на всеземье новый дар лета снизойдёт!

– Шивда, вимзла, якутилима ми-и-и… – запели помощники волхвов, а потом и все собравшиеся на берегу стребляне.

– Говорят, что этот священный заговор стребляне знали ещё тогда, когда мы жили за южными горами, – сказал Семик хмурому Мечеку.

– Что-то не очень сильно помогли эти заклинания, если, в конце концов, стребляне ушли из благодатных южных мест в эти болота, – ответил Мечек так, чтобы стоящие неподалёку пожилые стреблянки его не услышали, – у нас, ближе к хазарам, и то зубы сводит от холодов, а тут…

– А тут соболь золотой, – ответил Семик, – на весах мех его против золота кладём, в крайнем случае против пятнадцати раз серебром, а ты думаешь, кони такие откуда у нас, кольчуги, мечи?

– Кони хороши, – согласился Мечек, – каждый как лодия стоит.

Бычка тем временем намазали мёдом, нарисовали углём на льняной попоне солнце, рысь, птиц и сложные квадратные узоры. Непрерывно гремел бубен, играли свирели и дудки, в танце двигались подручные волхвов. Стребляне подпевали, кривичи тоже, бурундеи молчали, сторонились танцующих, бормотали свои заклинания. Князь, как верховный жрец Ярилы, стоял величественно опираясь на свой шест и благосклонно взирал на приготовления. Он явно был озадачен ледоходом, слушал себя, слушали реку, слушал, что говорят вокруг. Его решение не ходить в поход с Рагдаем, теперь казалось слишком осторожным. Уверенность в чудесном проявлении воли богов, проявленном в раннем ледоходе, их благоволение этому делу, заставило сильно задуматься. Не использование такого события, когда сама река открывается для похода, даёт рыбе больше времени нагулять вес, бобрам настроить плотин и залить пашни плодородным илом к севу, могло вызвать недоумение у кривичей и дружины. Этот год начинался явно благоприятно, и отказываться при этом от возможной богатейшей добычи, было странным. Об этом и говорил шёпотом Семик с Полукормом и Торопом, стоящими позади князя, поглядывая на группу бурундеев, расположившуюся неподалёку. Об этом, видимо говорил и Мечек своими воинами, наблюдая за обрядом жертвоприношения.

Молодые стреблянки принесли короба с зерном и принялись осыпать им бычка. Зерно прилипало к мёду, и через некоторое время, он стал выглядеть местами как рыба в мелкой чешуе. Бычка поили квасными напитками, окуривали ароматными дымами с засушенными травами.

Наконец, бычка вывели на лёд и подвели к полынье почти на самой середине реки. Все взоры устремились к Стовову Богоянородцу. Он важно сошёл в сопровождении Семика и Торопа на лёд. Под ногами послышался неприятный треск. Около берега лёд всегда был особенно тонок. До вскрытия льда оставалось совсем чуть-чуть, это могло произойти в любой момент, и нужно было торопиться. Стовову руку Семик вложил остро отточенный серп с рукоятью, украшенной перламутровыми пластинками.

– Слушайте, стебляне, кривичи народы могучего Ярилы! Бог небес, земли, воды, дающий всё – тепло, свет, еду, жизнь и смерть, заключил с нами вечный договор. По нему мы получаем благо от Ярилы и в благодарность жертвами отдаём, с великой благодарностью. Зв всё, что мы получим, мы должны отблагодари Ярилу. За всё, что мы попросим, мы тоже должны отблагодарить Ярилу! Так выполним нашу часть!

Этими словами князь поднял серп, так, чтобы его было хорошо видно всем, и с силой провёл им по шее бычка. Во все стороны на снег и лёд брызнула алая кровь. Двумя взмахам серпа князь перерезал жертве сухожилия на задних ногах и бычок упал на живот. В полной тишине Семик и Полукорм потащили за рога бычка к проруби, оставляя кровавую красную дорожку. По ней шёл Стовов Богрянородец, и его красный плащ почти сливался с кровью на льду. Животное слабо, но пронзительно и жалобно замычало. Река словно ждала этого: вдоль русла прокатился громовой раскат и треск, В месте слияния Нерли и Стохода лёд стал дыбиться, как рыбья чешуя. Льдины вставали, крошились друг о друга, наползали, опрокидывались…

Семик и Полукорм стащили бычка в воду. Он, ещё живой, широко распахнув на них полные боли и мольбы глаза, ушёл под лёд. Когда чёрная вода совсем поглотила жертву, Стовов крикнул:

– Хвала Яриле! С великой радостью принял он дар!

– Хвала Матери Рыси и Велесу! – крикнул один из волхвов, простирая руки к небу, – удачное будет лето, так сказали вчера внутренности петуха, и так показал пчелиный воск, налитый в воду.

– Хвала Водяному Деду, он принесёт много рыбы и дичи рыбакам и охотникам, мёда бортникам, ягод собирателям, и минуют болезни нас и детей наших, и скотину нашу и пшеницу и рожь, и будет дождь, когда пора цвести, солнца свет, когда пора расти, прохлада, когда придёт время жатвы. Хвала! Хвала! Хвала!

– Видать, и впрямь лето может стать удачным, – сам себе сказал Стовов.

В этот момент со стороны города послышался истошный крик, визг, и все собравшиеся на берегу повернули туда головы и взгляды. Несколько стреблян волокли к реке грязного, худого и оборванного человека. Они успевали при этом бить его, кричать угрозы и оскорбления, поминая дедичей, их проклятых богов и подлые дела.

– Не могут они чего-нибудь не придумать поперёк князя, – сказал тихо Семик.

Тем временем дедича, бледного от ужаса и холода, подтащили к стреблянским волхвам, и те, качая головами и своими оскаленными рысьими шапками, стали объяснять дедичу, почему его, захваченного во время войны с оружием в руках, достали сейчас, спустя несколько месяцев из тюремной ямы, почему привели на берег. Ему объяснили, что он должен стать жертвой Яриле кривичей и Матери Рыси стреблян. Боги благосклонно открывают воду раньше времени, и теперь можно начать торговлю, ловлю рыбы и охоту раньше времени. Если их вовремя отблагодарить, может быть на следующий год будет так-же. Под их пение, пленника подтащили к Стовову, прижали к окровавленному льду и связали за спиной руки. Толпа стреблян – женщин, стариков и детей возбуждённо шумела. Кривичи от них не отставали, дружинники вытащили ножи и мечи, и потрясали ими в воздухе. Дедичу за волосы отвели голову назад, обнажая дрожащий кадык. Все выжидательно посмотрели на князя. Он медлил. Ему всё ещё чудились глаза бычка, умоляющие, доверчивые, испуганные, похожие на глаза огромного безгрешного ребёнка.

– Князь, бей его серпом по шее, – наклоняясь к Стовову, сказал Семик, – стребляне не простят пренебрежения к их голядским обычаям…

– Понятно… – Стовов поднял руку, и кровь с пальцев проскользнула в рукав, – прими, Ярило, человеческую жертву!

После этого он долго перечислял благодеяния, полученные ранее от богов за принесённых в жертву людей, пленных, преступников, добровольцев, просил не оставлять народ стреблянский и племя восточных кривичей без благодати, оберегать от болезней, наущать делам разумным, вести военной тропой к победам.

Не успел Стовов перерезать жертве горло, как лёд под ногами двинулся и закачался. Со страшным треском от полыньи во все стороны разлетелись белые молнии трещин.

– Князь, скорее! – крикнул Полукорм.

Остальные дружинники и бурундейское гости онемели от неожиданности, потому, что несколько льдин около князя стали подниматься, крошась, поворачиваться, раскрывая чёрные окна воды.

– Бегите! – крикнул Стовов, роняя серп и хватаясь за край одной из льдин, стараясь удержаться на ногах, – спасайте Мечека!

Старшие дружинники, пригибаясь, словно по ним стреляли из луков и самострелов, схватили бурундейского воеводу за одежду и поволокли в сторону города. Стовов в это время, балансируя, как скоморох на жерди, отошёл от опасного места, и бросился бежать к берегу. Лёд под ним проваливался, поднимался, льдины переворачивались и кололись с шумом и треском.

Упав на руки стреблян, Стовов обернулся. Дедич, предназначенный в жертву всё ещё лежал на одной из льдин, пытаясь встать на ноги. Кровавый лёд под ним скользил, он всё время падал, пока льдина, вместе с ним, не стала переворачиваться. Как во сне, замедленно, все увидели, как дедич соскальзывает в чёрную воду, и она поглощает его. Крики радости и облегчения разлетелись над рекой, все обнимались и смеялись, говоря друг другу о том, что боги благосклонно приняли жертву, не отказались от неё, а словно сами проглотили, и теперь в благодарность, им будет даровано благо и исполнены все сокровенные чаяния и желания.

– Если князь не пойдёт в западный поход, может быть он уступит свои лодии нам, и поход возглавит князь Резан и возьмём в союзники князя ладожского Водополка? – освобождаясь от невольных объятий дружинников Стовова, спросил Мечек.

– Конечно, – ответил Стовов, всё ещё глядя на то место, где исчезла жертва.

– Четыре ладьи… – еле слышно подсказал Семик.

– Да, нам нужно четыре, – Мечек заговорщицки улыбнулся ему.

– Зачем? Вас ведь полсотни, зачем ещё две лодии? – спросил князь, принимая прежнее достойное состояние.

– Слишком много золота и добычи придётся везти обратно, – Мечек развёл руками, словно взвешивал на ладонях, как на весах, что-то очень тяжёлое, – заплатим десять гривен за лодию сейчас, и столько же, когда вернёмся.

– Когда ты рассчитываешь вернуться? – подыграл бурундею княжеский дружинник Тороп.

– К скирдницам вернёмся, ещё успеем в Полоцке обменять часть золота на рабов и хороших коней, – Мечек почтительно приложил ладонь к груди, – только отдай нам, князь, свои лодии.

– Жадны вы, бурундеи! – выпрямляя плечи и упирая руки в бока, сказал Стовов, – всегда общую добычу загодя присваиваете, лодии мне самому понадобится, без меня вы только прошлогоднюю листву добудете, Рагдай мне только и верит.

– Так веди нас, князь, будем служить тебе в походе, как своему князю Резану – воскликнул Мечек, вырвал из ножен меч, и поднял его на раскрытых ладонях, протягивая князю.

– Клянусь своим мечом и курганами-могилами своих предков, ты не пожалеешь, что повёл нас! – добавил он кланяясь.

– Поход будет тяжёлым, и не нравится мне этот Вишена со своими варягами, нужно будет их потом перебить, что-ли… – смягчаясь лицом, заговорил князь, но Мечек, не дождавшись конца фразы, повернулся к своим воинам, все ещё не уходящим с берега, и закричал:

– Стовов возглавит наш поход! – ликуя, закричали бурундеи, – хвала Велесу!

Вторя им, снова раздался речной гром. Это полностью вскрылся Стоход. Там, где он впадал в Нерль, встретился лёд двух рек, возник грохочущий хаос льда. Сдвинулись со своих мест, вмёрзшие деревья, валуны, кустарник, камыш. Вороны кружили над берегом, как над полем битвы. Выглянуло солнце, и мир, а больше ледяной туман, засиял радужными красками надежды и весны.

Глава вторая ПОХОД НА ЗАПАД

Стовов проснулся от того, что нестерпимо чесался нос, или ему казалось, что чесался нос, и это ощущение было нестерпимым. Последние обрывки сна продолжали еще витать перед закрытыми глазами, и дедич с копьём, ударяющий ему в незащищенную панцирем подмышку, всё никак от него не отходил, как бы его не топтал конь, и не секли дружинники мечами и топорами… Наконец князь открыл глаза и бородатый скуластый дедич исчез. Удалось разглядеть крохотного красноватого паука, ползущего по носу к ноздре. Князь подёргал щекой и паучок осторожно приподнялся на невидимой паутине, завис в воздухе и затих. Стовов зевнул и окончательно открыл глаза. Паучок, крутясь, как веретено, стремительно вскарабкался на недосягаемую высоту и исчез из виду.

– Полукорм! – позвал князь, поворачиваясь к бревенчатой стене и натягивая на ухо медвежью шкуру, служившую одеялом. Он снова провалился в дрёму. Ему представился теперь ясный и тёплый день. Его маленький сын Часлав скачет рядом на сильном коне, а лось, обессилевший от ран, но всё ещё грозный, готовый броситься на всадников, скачет перед ними ломая заросли. Затем мелькает метко брошенное Чаславом копьё-сулицу, и под восхищённые крики челяди оно попадает лосю в шею…

Князя отвлёк громкий храп и причмокивание. В большом доме потрескивали камни остывающего очага, тихо разговаривали рабыни в дальнем углу, шуршали и топтались крохотных мышиных лапок где-то под полатями.

– Огонь, дайте пить! Я тону… – начал вскрикивать во сне дружинник Тороп, спящий рядом.

Раздающийся невдалеке в смрадном спёртом воздухе храп прервался. Послышалась возня, и сиплый голос произнёс:

– Заткнись, князя разбудишь, эй!

– Спасай коня… Это ты, Ломонос?

– Хватит орать.

– Полукорма позовите, ну, – всё так-же глядя в стену, зло повторил Стовов.

Полукорм долго не появлялся долго, князь разглядывал сучки на стене, и начал терять терпение. Ему почудилось, что если он не встанет, то жизнь в Стовграде пойдёт по-старому. Лодии, стоящие на воде, окажутся на берегу без мачт, снасти исчезнут, не будет похода, преждевременной весны. Без спешки он встанет, съест миску творога с мёдом, оседлают коней, и он весело поедет охотиться соколом на зайцев. От Волзева капищу и Журчащего Крапа придут известия, что упрямая чудь убегает на север, а их угодия занимают союзные стребляне…

– Звал? – послышался грубый голос Полукарма и запахло жжёной паклей и смолой.

На дворе заблеяли козы, заорала баба, срывая голос:

– Пошли, пошли, поганцы рогатые!

– Ну как, готовы лодии? – спросил князь садясь и свешивая вниз босые ноги.

– Великий день сегодня! Уже все на берегу, кур и свиней на ладьи заводят. Вернулся наш Линь из Дорогобужа вместе с Орей Стреблянином, сыном Малка, с ними пять десятков воинов на своих больших лодках. Оря как узнал, что мы идём в поход с Рагдаем и Вишеной, так и согласился, а поначалу размышлял. Хорошо, что он с нами будете в походе. Этим стреблянам нельзя доверять. А то пожжёт Стовград, или на Каменную Ладогу нападёт в наше отсутствие, а так, вроде как он у нас в заложниках, и стребляне против кривичей не выступят, пока нас нет. Я бы ещё его детей княжне твоей Беле в Каменную Ладогу повелел отослать. Будут у неё в заложниках…

Стовов неопределённо хмыкнул, встал, потягиваясь:

– После зимнего разгрома стреблянских дальних деревень и их города Бора-на-Москве, по моему вышло, не посмел стреблянский вождь меня ослушаться, – князь отыскал взглядом в полумраке двух рабынь и сказал в их сторону, – давай быстро рубаху праздничную, Рагна, и есть поставь на стол живее!

Пока рабыня выставляла на стол козий сыр, просяные лепёшки и мёд, Семик зачерпнул воды из лохани у входа, и полил князю на руки и шею, и при этом приговаривал:

– Вёсла сосновые сам проверил, паруса льняные с пропиткой жировой, как варяги учили. Верёвки просмолённые, доски законопачены мхом и паклей, гвозди деревянные разбухли и течей нигде нет. Мачты без древоточцев. Всё хорошее, ладное. Взяли два десятка кадок зерна, жернова для помола, шесть коробов солонины, три десятка кур-несушек, десяток свиней, поросят живьём, четырёх дойных коз. У стреблян и бурундеев свои припасы, остальное добудем в лесу и в реке…

– Коней вот только где мы купим, если придётся по суше идти по следам золота, там же нет табунов степных хазарских, – покряхтывая от ледяной воды, спросил сам себя Стовов, – деньги-то мы берём, пушнину для обмена, но за один раз где-то взять две сотни хороших лошадей? У рыбаков-пруссов и у собирателей янтаря куршей? Это смешно.

– Захватим в бою!

– Это ты стреблян, мордву, да монахов Киевских посвистом разгонишь молодецким, а на западе из тебя самого коня сделают! – сказал князь угрюмо, и без особого аппетита раскусил овсяную лепёшку, с хрустом начал жевать корку, роняя крошки.

Полукорм после этого задумался, глядя, как рабыня Рагна подбрасывает на пол под ноги князю свежую солому. Вторая рабыня стояла тут же, держа в руках кувшин с перебродившим мёдом.

– Конь мой любимый осёдлан? Княжич где? – запрокинув голову, князь выпил хмельной напиток, скосил глаза на свою одежду и оружие, и, увидев, что меч лежит остриём к выходу, добавил, – правильно лежит, хорошая примета, давай, Рагна, помогай мне.

Князь с помощью рабыни быстро в рубашку, панцирь из стальных пластин, нашитых на кожаную основу, набросил плащ, застегнул его на левом плече с золотой скрепой, ноги вдел в мягкие хазарские сапожки. На голову он надел красную войлочную киевскую шапку с горностаевым мехом, на наборный пояс из стальных пластин с травлением и золотыми накладками, повесил меч в кожаных ножнах с рукоятью, украшенной рубинами в золотых нитях. Полукорм взял в одну руку конусовидный шлем князя, с наносником и полумаской, норманнской работы с кольчужной бармицей для шеи. Шлем был украшен гравировкой: рогатые лоси, многоголовые змеи, на лосиных рогах, касаясь друг друга распростёртыми крыльями, сидели соколы.

Клювы птиц были раскрыты вверх, к макушке шапки, а оттуда вниз расходились лучи солнца. В другую руку Полукорм взял продолговатый княжеский щит, обтянутый воловьей кожей, окрашенной в красный цвет. Князь поправил золотую бляху, скрепляющую плащ, взял в руку булаву и тяжело шагнул к двери. У порога Стовов обернулся к рабыне:

– Рагна, если вернусь из похода живым, отпущу тебя на волю, если приеду умирать, возьму с собой в могилу, если сгину на чужбине, будешь служить княжне Беле. Молись за меня свои чудским богам. А если у тебя сын мой родится, отведи его княжне. Прощай, Рагна! Прости, что не сделал тебя женой!

Девушка опустила голову, закрылась локтём и зарыдала, не то от счастья, не то от горя. Длинные соломенные волосы её рассыпались по плечам.

Стовов и Полукорм вышли на двор.

– Князь, раз она тебе давно не мила, дозволил бы ты Славуку жениться на этой Рагне, он всё просит её, и верен он тебе. Не сегодня, конечно, потом, – вкрадчиво сказал Полукорм, жмурясь от яркого солнечного света снаружи.

– Ломонос, выше княжеский стяг, – сказал стоящий тут Семик.

Дружинник держал красное древко с квадратным куском плотной, не сминающейся красной ткани и так прямо.

– Молод Славук жениться, и выкуп ему платить нечем, Рагна мне не дёшево досталась, она из знатного стреблянского рода с Аузы, – усмехаясь ответил Стовов, принимая от Торопа повод коня, и ставя ногу в стремя, – отец её, Кокко, у чуди колдун. Сначала сходим в поход, а там поглядим…

Он уселся в седло, упёр кулаки в бока, и с шумом выдохнул из груди весенний воздух:

– Вперёд!

Над Стовградом кружились голуби, поднявшиеся с крыши зернового амбара. Рядом суетились галки, осторожно перелетали с места на место грачи, уже отделившиеся от своих стай. Соломенные крыши, хвоя молодого соснового бора, поникшие остатки сугробов, грязь, ручьи. Вскрытие рек вчера, было не полным подарком, главное было в той волне счастливого тепла с юга, и в поспешном бегстве северного ветра в неизвестном направлении.

Стовов искал знак, примету, предвестницу своей удачи. Но небо и земля были безмятежны, ничего не выделялось из привычного хода событий. Но только сами события были запущены кем-то раньше обычного. И даже вода за ночь почти очистилась ото льда, и теперь была покрыта скорее осенней шугой, чем весенними льдинами. Перед княжеским домом стояли и смотрели в сторону реки новые деревянные фигуры Ярилы, Даждьбога и Велеса. Почерневшие же от непогоды идолы стреблян были покрашены свежими красками и сверкали восковым покрытием. Высверленные зрачки их глаз были пусты и бесстрастны.

– Быть может, всё вместе и есть знак? – наконец сказал Стовов в пространство, и ударил коня пятками.

Выстукивая дробь по мостовым доскам, князь и его сопровождающие, спустились вниз по холму к реке, к лодиям, увешанным щитами, поднятыми вертикально, приготовленными вёслами. Уже убрали сходни, воины-кривичи, стребляне-голядь и бурундеи уже были в лодиях, с серьёзным лицами описывали прощальными взглядами окрестности Стовграда, молились, прятали на груди обереги. У помоста, ведущего на большую княжескую лодию, стоял в окружении воинов девятилетний княжич Часлав, в маленьком красном плаще, красной шапке, отороченной соболем, красивых красных хазарский сапожках. Вдоль реки стояли толпой стеблянские волхвы, купцы-кривичи и чудины, охотники-стребляне, мастеровые бурундеи, челядь князя и княжича, пахари и плотники, вольные и рабы, мужчины и женщины, старые и молодые. При приближении князя, все оборвали разговоры, смех, плач, повернулись к нему. Все были одеты празднично, в лучшие светлые одежды изо льна и шерсти, на всех были украшения, платки, бусы и ленты. Многие стебляне держали в руках шесты со своими семейными тотемами. Тут были чучела волков, лис, рога туров, оленей, кабаньи клыки, разные птицы. Четыре сотни человек одновременно повернулись головы к появившемуся князю. Потом все люди разом закричали:

– Стовов, Стовов!

Клич долго носился вокруг, и казалось, что он поднимает на воде рябь, разгоняя облака, приминая камыш, поднимая в воздух птиц. Стовов въехал в середину толпы. Она волнами расступилась перед его конём. Остановившись перед самой водой, князь остановил коня и вздыбил его. Огромное животное встало на задние ноги, перебирая в воздухе передними копытами, бешено тараща глаза, попятилось. Не дожидаясь, когда конь встанет устойчиво, князь начал кричать над головами людей, словно обращался к небесным богам:

– Слушайте, люди, боги ранним водополом указали: быть большому и удачному походу. Я, князь кривичей Каменной Ладоги и стреблян голядских, стреблянский вождь Оря, бурундейский воевода Мечек, воевода полтесков Хетрок, идём к Двине, где соединимся с варяжской дружиной Вишены и книжником Рагдаем. Потом мы пойдём на запад за добычей, и ранее конца месяца червеня не обернёмся. Без меня быть властью в Стовграде старшему сыну моему Чаславу с младшей дружиной под началом Лапка. Врагам моим нынешним и тем, кто придёт, скажу, что если осмелятся они напасть на Стовград, то придёт к ним из Каменной Ладоги моя жена Бела и принесёт она смерть и огонь, а потом вернусь я! Пусть вспомнят мятежные стребляне месяц сечень, пусть вспомнят все, прежде чем мою власть оспаривать! Не для себя иду в поход, а для вас всех, чтобы торговцы здесь плавали, и волочили лодии через нас, чтобы вокруг нас только дружественные племена остались жить, и был порядок и сила здесь была! Все вчера видели, как боги приняли наши жертвы, и бычка и дедича, и это из благословение нам всем!

– Стовов, Стовов! – опять закричали все, – Часлав! Часлав!

К Стовову подвели княжича Часлава. Мальчик исподлобья взглянул на отца, на окружающих его дядек из младшей дружины, его руки в расшитых рукавицах протянулись к отцу. Стовов легко поднял мальчика и усадил на холку, и был втянут Стововом на холку коня. Он чувствовал себя неуютно и старался не смотреть на толпу, поедавшую его глазами. Князь громко сказал ему, так, чтобы окружающим было тоже слышно:

– Старшие твои братья в Каменной Ладоге помогут матери, а ты теперь правишь в Стовграде и в земле от Нерли и Нары до Москвы и Оки поможет тебе дядька Струинь и Ацур. Слушай волхвов стреблянских и не забывай богов кривичей. Они скажут, когда нужно жертвы приносить, а дядьки скажут как вершить суд, когда идти собирать дань, а если дань давать не будут, что делать. Если придут дедичи, укройся за тыном города и пошли гонцов в Ладогу и Дорогобуж за помощью. Если придёт чудь – уходи к матери и просите помощи у Водополка Тёмного. С Ятвягой Полоцким у нас мир, мерей мир, с хазарами мир. Стребляне теперь долго не восстанут. С чёлнов, идущих через Нерль бери по зерну серебра, с лодий торговых бери пять дирхемов серебра. Если у стреблян помёрзнут семена, и нечем будет засеять палы и огороды, отдай им семян для сева, но потом пусть вернут в полтора раза больше. Десятую часть от всего накапливай для приношения богам! Понял сын?

Часлав поспешно кивнул. Стовов громко говорил и уверенно, но мальчику казалось, что отец кричит на него, а все вокруг видят и понимают его слабость, и уже замышляют бунт, или его убийство. Столько раз он видел, как из зарослей леса вылетали стрелы и попадали в кого-нибудь из его дядек или дружинников отца, сколько раз падали отравленные слуги, попробовав вина из княжеского рога или вкусив еды. Часлав ненавидел и стреблян и дедичей и любых других чужаков, белоглазую мерю или черноглазых восточных купцов. Все они казались ему врагами. Он опасался и своих воинов, и не верил волхвам стрелян. Верил он только своим дядькам Струиню и Ацуру, отставшим от какого-то торгового каравана пять лет назад, и нанятым князем для воспитания младшего сына. Они, эти дядьки, были прусским викингами, и кроме умения воевать, знали счёт, несколько языков, а Ацур мог писать и читать по-гречески. Мальчик привык к ним, и они привыкли к нему, хотя каждое лето они собирались с проходящим караваном торговый кораблей вернуться в Пруссию, но каждый год оставались из-за того, что князь увеличивал жалование, или в очередном походе удавалось поживиться добычей. Струинь ещё сходился каждый год, то с одной, то с другой стреблянской девицей, всё время распуская слухи о своём скором сватовстве. При этом у него были две молодые рабыни-стеблянки, и по слухам две жены в Пруссии. Старшие сыновья Стовова, завидовали любви отца к Чаславу, и заранее огорчались тому, что княжество он оставит ему, а не своим братьям, и не им. Это только усиливало чувство опасности, и если бы в походе с отцом что-нибудь случилось, весь его мир перевернулся бы в одночасье. Об этом думал маленький княжич, глядя своими прищуренными глазами на толпу, и не замечал, как люди под его взглядом бледнеют и потупляют взоры. Эти стребляне, заросшие бородами, в шрамах от медвежьих когтей, в шкурах рысей и волков, ловкие как куницы, хитрые как лисы, сжимали своих в заскорузлых ладонях свои костяные обереги, и просили помощи у Матери Рыси и Матери Змеи, чтобы они не отдала их семьи во власть этого мальчика в красном плаще, с таким взглядом, словно это смотрит сама смерть.

Часлав не знал, что внушает дикарям такой животный страх. Он знал только, что, дождавшись конца проводов, он доберётся до своего укромного угла в своём доме, и там зарыдает от страха и отчаяния, глотая горький ком в горле. Потом он, дрожа от озноба, забудется тревожным сном и проспит весь день и до следующего утра. А когда проснётся, рядом уже не будет ни отца, ни стреблян, ни гадкого Семика, ни подлого Полукорма…

Стовов ещё что-то говорил Чаславу про курганы, Медведь-гору, золото, но мальчик не слышал его. Часлав пришёл в себя от звуков трубящего рога, трещотки и заунывного пения волхвов. Старцы стояли лицом на запад, перед лодиями, и на виду дружины на кораблях и толпы не берегу отрезали голову курице. Брызнула кровь из шеи бьющейся птицы, нарисовав на земле, прошлогодней траве, узор. Один из волхвов протянул руки к небу и провозгласил, что кровь на земле нарисовала картину удачного похода, и что князь вернётся живым и здоровым. Второй волхв достав внутренности трепещущей птицы, показал их толпе и прокричал, что они имеют крапинки, явно указывающие на удачу в походе. Собравшиеся ответили на это криками радости. Волхв запел: