Текст книги "Опоздавшие к лету"

Автор книги: Андрей Лазарчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– А разве бывает так, чтобы на вскрытии – и ничего не было?

– Знаете, я тоже думал, что не бывает, – задумчиво протянул Петцер. – Но прилетал эксперт из столицы, специально вызывали, и мы потом с ним немного потолковали – так вот, он говорит, что существуют яды, не оставляющие никаких следов в организме, и что ядами этими сильно интересуются армия и контрразведка.

– Куда же суется наш бедный полицмейстер? – сказал Тригас.

– Давайте его хором пожалеем, – подыграл Март.

– Знаете что? – посмотрел на них Петцер. – Если вы не торопитесь, то подождите меня немного. Мне два дела надо сделать, это на полчаса. А потом вы меня отвезете в город. Хорошо?

– Разумеется, – согласился Тригас.

– Тут вот газеты и журналы, – сказал Петцер. – Я быстро.

– Юхан, – произнес Март немного погодя, – ты об этом молчал всю дорогу?

– Не только, – ответил Тригас неохотно. – Он мне показывал фотографии – не знаю ли я кого. И там была одна, которая никак не могла к нему попасть. А она попала. Вот я и думал.

– Все равно я с этими не-больными ничего не понимаю…

– Что тут непонятного, – рассердился Тригас. – Ну что тут можно не понять? Отсидеться. Переждать. Частная собственность, полиции или там гражданской гвардии вход заказан. А общественность сумасшедшими брезгует…

Через полчаса, как и обещал, Петцер вошел, с отвращением содрал с себя залитый чем-то халат, больничные брюки и рубашку, бросил их в угол, оделся в цивильное, встал у двери и, явно заставив себя улыбнуться, сказал:

– Я готов, господа!

Господа послушно поднялись и пошли к выходу. В воротах Петцер пропустил их вперед и еще потолковал о чем-то с охранником. По дороге Тригас опять молчал, а Петцер пытался играть прежнего, ресторанного Петцера, но у него плохо получалось. Его высадили у почты и свернули к отелю.

В отеле царило необычное оживление, швейцар и, кажется, официанты из ресторана переносили вещи постояльцев с первого этажа на второй. Портье, приятель Марта, отдавал распоряжения и громко повторял:

– Господа, просим прощения за неудобства, это временно. Господа, в связи с реконструкцией отеля…

– Что, ремонт? – спросил Март, подходя.

– Не совсем, – сказал портье. – Вас это не коснется. Только первый этаж. Вас же, господа художники, я приглашаю сегодня на торжественный ужин по случаю приобретения мною городского отеля.

– Поздравляю, – поклонился Март.

– Да-да, – как-то очень рассеянно сказал портье, то есть хозяин. – Теперь мы развернемся… – Морда его сияла.

– Вот и еще один обрел смысл жизни, – усмехнулся Тригас, поднимаясь по лестнице.

– Не богохульствуй, Юхан, – сказал Март.

– А почему бы нет? – пожал плечами Тригас. – Почему бы мне не побогохульствовать?

– Потому что все равно не поможет. Ты пойдешь на этот ужин?

– Обязательно пойду. Искупаться в сливках здешнего общества – нет, такой случай упускать нельзя.

В номере кто-то побывал. Причем этот кто-то очень старался не оставить после себя следов, но профессиональная память есть профессиональная память, и Март видел, что коробки с красками стоят чуть-чуть не так, как стояли, и дверца шкафа, остававшаяся приоткрытой, почти затворена. Он перебрал вещи, документы – ничего не пропало. Тогда он сел на подоконник и задумался.

Странный сегодня день. Странный сумасшедший дом, где читают стихи и где пациентов не лечат, и странный доктор Петцер, и очень странный Тригас – очень странный Тригас. Ну ладно, мутант, с кем не бывает… Но что это за фотографию такую ему мог показать полицмейстер? Выходит, есть что-то неспокойное в прошлом Тригаса… как, собственно, и в любом прошлом. Это потом все подравнивается и подгоняется в соответствии с текущим моментом. Поэтому сейчас мы имеем преуспевающего халтурщика-монументалиста, свободного художника, не так давно вернувшегося из Киото, где он изучал японскую живопись в течение семи лет. И в биографии его оставлены только те нити, которые намотаны на сегодняшнего производства гвоздики с блестящими шляпками. И нет и не может быть там места каким-то фотографиям, которые не должны попасть в руки полиции, а вот попали. А может, и не было никакой фотографии и он просто выдумал все это, чтобы от меня отвязаться? Вряд ли, я бы почувствовал. А если он говорит правду – он что, мне доверяет? С чего бы это? Наконец, знает он, кто я, или просто тогда оговорился спьяну? Как мне с ним себя вести? Ни черта не знаю и не понимаю. И какого дьявола делать у меня обыск? Увижу полицмейстера – так прямо и спрошу. Или не стоит нарываться? Звякнул телефон, и голос портье-хозяина произнес:

– Господин Траян, все уже собрались, ждем вас…

– Иду, – сказал Март.

На том конце положили трубку, но в трубке пискнуло не один раз, а два. Март уставился на телефон. Ну и дела, подумал он. Значит, не только обыск… Ну-ну.

Он сменил рубашку, надел темный галстук, новый, недавно купленный пиджак. Смокинг бы, подумал он. А еще лучше фрак. Фиолетовый. Или мундир. Говорят, собираются вводить форму для писателей – с погонами у простых смертных и с эполетами у великих. Про художников пока не слышно, но тоже, видимо, не за горами…

Тригас решил соответствовать не нормам приличия, а представлениям общественности о художниках. Он вырядился в пестрое вязаное не-понять-что – пончо не пончо, свитер не свитер, – холстяные серые брюки и плетенки на босу ногу. Март посмотрел на него, на могучую волосатую грудь, выпирающую из выреза, на волосатые же пальцы ног и сказал:

– Ты забыл сделать педикюр.

– О! – сказал Тригас. – Это идея! У тебя краски под рукой? Краски оказались под рукой, и он выкрасил ногти на ногах в покойницкий голубовато-зеленый цвет.

По случаю банкета ресторан был закрыт для посторонних, и у входа швейцар увещевал недовольных завсегдатаев. Март и Тригас протиснулись через небольшую, но плотную толпу, назвались и были допущены. Кто-то прошипел вслед: «А голубых пускают…» Тригас хохотнул.

Общество подобралось самое-самое: господин мэр с супругой, господин секретарь мэрии, господин судья, господин товарищ прокурора (сам господин прокурор был вызван в столицу по делам службы), господин председатель акцизного ведомства, господин податной инспектор, господин управляющий городским отделением Национального банка, владельцы магазинов, редактор местной газеты, два модных адвоката, тренер городской футбольной команды, наконец, господин полицмейстер и господин начальник тюрьмы, здесь же – супруги и взрослые дети, короче, всего человек сорок-сорок пять. Марта и Тригаса представили, причем очень торжественно, с перечислением наград и званий (а что, подумал Март, звучит неплохо, особенно если не знать, за какое дерьмо это все присуждалось и присваивалось…), и усадили за стол, не на самые близкие к имениннику места, но и не на шхельду, порознь, каждого между двумя дамами, которые наперебой принялись ухаживать за знаменитостями. Все было чинно и благородно, господин мэр выступил с речью, в которой приветствовал приобретение отеля жителем города, теперь прибыль не будет уплывать в столицу, потом говорили тосты, пили в меру, ели деликатно, приятно было смотреть – приятно и скучно. Даже Тригас как-то стушевался и не рвался на эпатаж. Потом разделились, дамы отдельно, мужчины отдельно, молодежь танцевала, к ним присоединились и пожилые пары, и, так сказать, смешанные; Тригас тоже подхватил чью-то дочку, еле достававшую ему до плеча, и покачивался с ней в полумраке. Кто-то в углу уселся за шахматы. Солидные мужчины беседовали.

– …на грани банкротства, поэтому стал распродавать. Ну, я и купил. Пятьдесят тысяч сразу и еще по пятнадцать каждый год…

– Дешево что-то…

– Очень дешево. Я предложил – и прямо обалдел, когда он согласился.

– Припекло, значит.

– Вот именно.

– Ну, теперь вам надо как-то оправдывать ваши денежки.

– Вот увидите, оправдаю.

– Хотите совет? Устройте здесь бордель, и уже через месяц начнете считать барыши.

– Подумаю. Если господин мэр не станет возражать…

– Полегче, полегче.

– Я понимаю – супруга будет против. Нет, если без шуток: ведь отель себя почти не окупал, я уже молчу о прибыли. А с другой стороны, подумайте: в городе пятнадцать тысяч человек… ах, даже семнадцать! – а живем, как на хуторах. Господин Траян, в столице сколько клубов, вы не знаете?

– Точно не знаю, но тысяч пять должно быть.

– Вот видите! По вечерам мы запираемся в домах и стараемся поскорее уснуть. Ведь невыносимо скучно, господа! Это вместо того чтобы собраться, побеседовать, обменяться новостями и мнениями. И дети наши вырастают бирюками или сбегают от нас, потому что ничего не видят в жизни. А так, представьте, в самом центре города помещение, где ты всегда – желанный гость, куда любой может прийти, поговорить, посмотреть видео. Общение, господа, общение! Что может быть лучше общения!

– Какую же выгоду вы собираетесь иметь?

– Да господи же! Да я на одном кофе за полгода наберу эти пятнадцать тысяч! И почти без накладных расходов. Я все подсчитал, за два года я рассчитаюсь с долгами и начну получать чистую прибыль.

– Господин Траян, а в столице клубы популярны?

– Конечно, иначе бы их не было так много. Я думаю, и у вас это привьется, может быть, и не так скоро – но обязательно. А вы, друг мой, прямо сейчас начинайте думать о рекламе, это самое важное…

– Скажите, история с Вильтенбертеном – правда?

– Я не знаком с ним. А слухам верить, знаете…

– Почему-то считается, что все знаменитости должны знать друг друга.

– Нет, это легенды.

– Ну а все-таки – знаете вы что-нибудь?

– Знаю, что у него были какие-то большие неприятности, но теперь он опять снимается.

– А говорили, что он оказался мутантом и что его выслали из страны.

– А разве мутантов высылают? У меня были другие сведения.

– Нет, конечно, но вроде бы за него стали заступаться иностранные посольства…

– Думаю, если бы эта история была такого масштаба, я бы хоть что-нибудь знал. Скорее всего, кто-то написал на него донос, ну и решили его проверить как следует. Ну и проверили…

– Вообще с этими мутантами что-то темнят. Сначала их превозносили, а потом вдруг принялись давить…

– Кто их превозносил? Никто не превозносил. Сами себя они превозносили, пока не раскопали это дело…

– Вот я, допустим, знаю все из самых первых рук, у меня свояк в… э-э… ну, сами понимаете где. Так вот он говорил, что еще во времена Империи была создана лаборатория, где занимались опытами на людях. Там с ними что-то делали, а потом лабораторию разбомбили, и кто успел разбежались. А готовили из них, так сказать, элиту человечества, будущих властителей…

– Что вы говорите, право! Какую там элиту! Не знаете, а говорите. Делали там с ними что-то, да. Чтобы они нас с вами – нормальных людей – ненавидели, можно сказать, изначально. И чтобы власть над нами захватить могли, потому что способности у них всякие. А потом, захватив власть, нас всех – под корень; у них же уже все к перевороту было готово, можно сказать, чудом пресечь успели, в последний момент, а вы – элита…

– Да? А вы не обратили внимания, что ни армия, ни полиция их не преследовали? Только гражданская гвардия? Не мешали, но и не помогали? Как вы это расцениваете?

– А что бы за границей сказали? Геноцид, мол? А так – сам народ, можно сказать, расправился – и все, виноватых нет. Народ не обвинишь.

– Господа, какую-то вы тему оседлали, ей-богу. Давайте лучше о скачках.

– И не под корень вовсе, как вы говорите. Они нас самих в мутантов хотели превратить. Про каперские события слышали? Там ведь во всем уезде нормальных людей почти не осталось, все мутанты.

– Не совсем так. Нормального взрослого человека в мутанта не превратишь, выдумки это.

Март отошел от беседующих и поискал глазами полицмейстера. Полицмейстер стоял отдельно, как-то очень даже отдельно от всех, и крутил в пальцах спичечный коробок.

– Можно вас на пару слов? – спросил Март.

– Пожалуйста, – отозвался полицмейстер рассеянно.

– Если вы еще когда-нибудь захотите узнать, не держу ли я героин в тюбиках из-под краски, – сказал Март ядовито, – делайте это, пожалуйста, в моем присутствии.

– Не понял, – нахмурился полицмейстер.

– У меня в номере был обыск, – пояснил Март. – И я…

– Как обыск? – шепотом спросил полицмейстер. – Вы что – серьезно? – Видно было, что он не играет. – Может быть, кража?

– Нет, – сказал Март. – Ничего не пропало, все на своих местах. Сдвинуто кое-что…

– Вы никому не говорили?

– Нет, конечно.

– Правильно. Ладно, я попытаюсь проверить, но вы пока старайтесь не подавать виду, что заметили это. На улице за вами слежки не было?

– Нет, – сказал Март. – То есть не замечал. Зато подключились к телефону.

Полицмейстер посмотрел на Марта с любопытством и, кажется, с одобрением, потом, явно решив для себя что-то важное, сказал:

– Выходите на улицу и подождите меня там. Побеседуем. Хорошо?

Март в некоторой растерянности постоял на тротуаре, прошелся туда-сюда. Странный, однако, полицмейстер, а, Март? Тебе не кажется? Кажется. Вот и мне тоже кажется… Через несколько минут полицмейстер появился в дверях, сделал Марту знак, чтобы тот шел за ним, и двинулся по улице. Метров через триста они свернули налево, в узкий и темный проулок. Полицмейстер постоял, осмотрелся и ключом открыл калитку в глухом заборе. Он пропустил Марта вперед, еще раз осмотрелся по сторонам и осторожно запер калитку. По мощеной дорожке они подошли к дому, полицмейстер постучался в дверь условным стуком: два раза, потом один, потом еще два; через некоторое время кто-то изнутри отпер дверь. Свет в помещении не зажигали. Осторожно, ступеньки. Они вошли еще в одну дверь, щелкнул выключатель. Это была небольшая комната с плотно зашторенными окнами. Четыре кресла, столик, диван, бар, масса радиоаппаратуры. Хозяина дома – или кто там их впустил? – не было.

– Садитесь, – сказал полицмейстер, и Март сел. – Теперь мы можем побеседовать спокойно, никто не помешает… Вы этого человека знаете? – И он подал Марту фотографию.

– Да, – сказал Март. – Но только по газетам.

– Ясно, – сказал полицмейстер. – Видите ли, в чем дело: он умеет очень хорошо изменять внешность. У вас профессиональный глаз, может быть, вы узнаете его в этих людях?

Полицмейстер разложил на столе дюжину фотографий. Все лица были незнакомы. Март стал всматриваться. Да, пожалуй…

– Вот этот, – сказал он. – И вот этот.

– И еще вот этот, – сказал полицмейстер. – Но все равно хорошо. Так вот: есть сведения, что он сейчас находится где-то в нашей провинции, и совершенно не исключено, что в нашем городе. Проверка документов ничего не даст, это понятно, документы у него великолепные, нам бы такие… Огромная к вам просьба: если узнаете его в ком-то – сразу звоните мне. И только из автомата. А теперь, пожалуйста, очень подробно расскажите о ваших неприятностях.

Март стал рассказывать, полицмейстер переспрашивал, уточнял, заставлял повторять еще и еще раз, обрывал вдруг и перескакивал на другое, и Март все думал, как бы не сболтнуть чего не надо о заведении доктора Петцера, но вдруг дверь открылась и вошел сам Петцер. Он улыбнулся оторопевшему Марту и спросил:

– Андрис, будешь? – В руках у него была темная высокая бутылка. – Вам, мэтр, не предлагаю, естественно…

– Давай, – сказал полицмейстер. – А то у меня совсем ум за разум заходит.

Петцер поставил два бокала, разлил вино, они с полицмейстером стали пить его маленькими глотками, поглядывая друг на друга, а Март все не мог стряхнуть с себя оторопь, потому что все происходящее не лезло ни в какие ворота, ну не стыковались нигде полицмейстер-бывший-следователь-по-особо-важным-делам, играющий деревенского недотепу и переигрывающий – намеренно? зачем? – и всерьез опасающийся чего-то появившегося на местном горизонте, – доктор Петцер из странного сумасшедшего дома, где читают стихи и куда полиции ход заказан, потому что это частное владение – чье, кстати? – и Артур Демерг по прозвищу Шерхан, когда-то один из руководителей «Внутреннего фронта», приговоренный Трибуналом «Фронта» к расстрелу, но ведь вывернулся тогда, гад такой, сколько из-за него потом ребят погибло… Сейчас он в «Белой лиге», по-прежнему неуловим и по-прежнему – да какое «по-прежнему», вдесятеро против прежнего – жесток.

А эти двое сидели за столом друг против друга, тянули из бокалов густое, почти черное вино… Ничего не понимаю, в который раз за сегодняшний день подумал Март. Ну ничегошеньки. Кто друг, кто враг, да и есть ли они вообще – друзья и враги? Может, в каждом конкретном случае они появляются и исчезают? Резонанс. Вот именно – резонанс. Твои интересы складываются с интересами некоего А – он твой друг. Твои интересы в противофазе с интересами некоего Б – он твой враг. У каждого своя частота колебаний, и через некоторое время картина меняется: А уже твой враг, а Б на тебя решительно наплевать.

И еще кто-то профессионально, но торопливо обыскивает номер и слушает телефон, и кто-то умирает странной смертью во дворе странного сумасшедшего дома, а тут еще Тригас… Господи боже мой, да ведь надо уносить ноги, пока цел, понял Март, тут же затевается какая-то игра по-крупному, причем совсем не моя игра…

– И где ты такое берешь? – спросил полицмейстер, допив.

– На нашей кухне, – сказал Петцер. – Нас хорошо снабжают.

– Оттуда? – кивнул головой куда-то в сторону полицмейстер.

– Прямым ходом, – подтвердил Петцер. – И достаточно регулярно.

– Иногда я думаю – а не лечь ли и мне к вам? Нервишки, то, се… Одна кухня чего стоит, – вздохнул полицмейстер.

– Можешь подумать об этом даже всерьез, – усмехнулся Петцер.

– Нет, конечно, – сказал полицмейстер. – Бегство – это не выход.

– Бегство – это не выход… – задумчиво протянул Петцер. Выход посредством бегства… то есть бегство посредством выхода… то есть бегство через выход… убегая, гасите свет и выключайте воду…

– Сливайте воду и убегайте, – сказал полицмейстер. – Трепло ты, Леопольд.

– Сам такой, – огрызнулся Петцер. – Март, как вы себя чувствуете?

– Нормально, – сказал Март.

– Таблетки не понадобились?

– Нет пока.

– Я так и думал. Никакой эпилепсии у вас, конечно, нет. Это вы придумали для вашего приятеля?

– Ничего я не придумывал, – сказал Март.

– А почему вы тогда так упорно ничего не пьете? Даже пива?

– Леопольд, вы как-то странно ставите вопрос. Ну, гепатит я перенес, я же говорил вам.

– Я чувствую, вам трудно врать человеку в глаза. Если хотите выжить, вы должны в этом тренироваться и тренироваться. Понимаете, вы шутя съедаете то, что печеночного больного уложит если не в землю, то под капельницу – наверняка. Это ваш приятель настоял на визите к нам?

– Да, – ответил Март, подумав.

– Как он там? – спросил полицмейстер.

– Вполне, – отозвался Петцер. – Мне рассказал все, и Вильям к нему претензий не имеет.

– Вы давно его знаете? – спросил полицмейстер.

– А что, он тоже подозревается? – ощетинился Март.

– Не знаю, – сказал полицмейстер. – Вы же чувствуете – что-то происходит. Тут не до подозрений, тут бы просто стекла протереть.

– Года с восьмидесятого.

– То есть еще до отъезда, – сказал полицмейстер.

– Да. Здоровались, разговаривали… Петцер и полицмейстер переглянулись.

– Отпадает, – отрезал Петцер.

– Черт бы его подрал, – сказал полицмейстер. – А может, мы зря голову ломаем? Может, он ни сном ни духом?..

Петцер подумал.

– А что, вполне возможно. Знаете, Март, у меня, то есть у нас с Андрисом, к вам просьба: побеседовать несколько раз с господином Тригасом. На свободные темы, но поближе, так сказать, к месту и времени…

– То есть вы меня вербуете, – медленно сказал Март. – В доносчики. А я даже не представляю, с кем имею дело.

– Вам понравились наши пациенты? – спросил Петцер.

– Да, – ответил Март. – Понравились. И что?

– Речь идет об их судьбе. Может быть, жизни.

– Вы говорите, что не знаете, кто мы, – усмехнулся полицмейстер. – Зато мы хорошо знаем, кто вы. Скажем, Леопольд?

– Конечно, – сказал Петцер. – Что из мужика жилы тянуть…

– Вас зовут Морис Николае Траян, вы мутант и живете по документам погибшего брата. Не бойтесь, вы нигде не прокололись и вам ничего не грозит. Все знаем только мы. Во-первых, у нас есть Вильям, сторож Леопольдова заведения. Вот вы чувствуете мутантов?

– Иногда, – сказал Март. Играть больше не было смысла, карты раскрывались. – Изредка, когда накатит…

– А он постоянно. Причем сам он, кажется, не мутант, во всяком случае, это у него никак больше не проявляется. Да, будь он в гражданской гвардии, вас бы всех давно уже на свете не было. Думаете, почему вас так легко пропустили на территорию? Да… А во-вторых, в документах полиции зафиксировано, что брат живущего ныне Марта Траяна был мутантом. Брат-близнец, заметьте. Он погиб… Да… Сам Март Траян учился в университете на факультете искусствоведения, и вот этот человек, – полицмейстер достал из кармана фотографии, которые показывал раньше, и одну из них подал Марту, – этот человек был в то время деканом факультета, а вот этот, – он подал другую фотографию, – вел персональное дело Марта Траяна в студенческом суде и был, по сути, виновником изгнания его из университета. Морис Траян не мог знать их в лицо, поскольку в это самое время находился в Брюсселе и пытался купить партию оружия для «Внутреннего фронта»…

– Это не доказательство, – хрипло сказал Март.

– Доказательство, – возразил полицмейстер. – И вполне достаточное. Но привел я его вам только для того, чтобы дать вам понять: я знаю, кто вы. И все. Никакие разоблачения вам не грозят.

– Мы вам не враги, – сказал Петцер.

– Не враги, – подтвердил полицмейстер. – И даже наоборот… Как вы попали сюда? – спросил он после паузы.

– Случайно. Устал и не мог ехать дальше.

– Когда?

– Сейчас скажу точно… Восемнадцать дней назад.

– А Тригас?

– В командировке от Ассоциации.

– Откуда вы знаете?

– Мэр сказал. Еще до его приезда.

– Ну что же, может быть, и так… Откуда вы ехали?

– Из Фрайберна.

– Это где? Даже не слышал такого.

– Это маленький городок, километров шестьсот на восток.

– И что вы там делали?

– Остановился пообедать. В общем, я ехал домой, в смысле – в столицу, из Скрея, где работал. Пока ждал в ресторане заказ, стал от нечего делать рисовать на салфетке – и засветился.

– Видел кто-нибудь? – поинтересовался полицмейстер.

– Многие видели. Была погоня.

– Ну и как? – спросил Петцер.

– Ну как… Они погнались на двух машинах, а я ведь бывший гонщик… В общем, они столкнулись.

– Ну силен! – восхитился Петцер. Полицмейстер одобрительно покачал головой и усмехнулся.

– А вечером уже были здесь? – спросил он.

– Да.

– Шестьсот километров. Почти алиби. А, Леопольд?

– В случае чего я вообще могу показать, что он приехал ко мне утром. Мои подтвердят.

– В случае чего, – усмехнулся полицмейстер, – спрашивать не будут.

– Это точно, – сказал Март. Они помолчали.

– Насчет Шерхана тогда – правда? – спросил Март.

– Правда, – кивнул полицмейстер. – Или уже появился, или вот-вот появится. И чует мое сердце, что есть у него тут особый интерес. Вы его живьем видали?

– Только в маске.

– Осторожен, гад, – вздохнул полицмейстер. – Ну что, время уже. Насчет прощупать Тригаса не забудьте, ладно? Вероятно, это пустышка, но все же… Леопольд, ты его проводишь?

– Провожу. «Ибо был перед ним путь великий, и без провожатого нельзя идти было…»

– Слушайте, – сказал Март, – вы меня начисто выпотрошили, можно и мне вопрос задать?

– Задать-то можно, – отозвался полицмейстер, – ответим ли…

– Леопольд, это ваше заведение – что оно из себя представляет?

– Ну, это можно, – сказал полицмейстер.

– Вы про «Путь побежденных» слышали? – спросил Петцер.

– Н-нет вроде…

– В общем, вы же знаете, что из нашего благословенного отечества легально и надолго можно выехать только на лечение. А дольше всего лечат психические заболевания. Вот мы и готовим людей, проводим их через комиссию, ну и… Еще то хорошо, что формально расторгаются родственные связи и семья не остается заложником.

– Понятно.

– Так что при необходимости можете воспользоваться.

– Мутантов тоже берете?

– Конечно. Сейчас только никого нет, а раньше много было.

– Повыбили всех. В провинции сейчас только мы с Тригасом и есть.

– Не только мутантов, вообще очень многих повыбили. Интеллигенцию главным образом. Да и продолжают потихоньку выбивать – хотя размах уже не тот… Думаете, от чего люди бегут?

– Догадываюсь, – сказал Март. Вдруг его прорвало: – Ладно, я понимаю – бьют нас, надо же на кого-то натравливать народ, надо на кого-то сваливать вину за неурядицы, за бестолковщину, за неурожай, наконец, да и вообще это, наверное, чисто зоологическое – даже мне страшно бывает, что во мне это нелюдское сидит, а я могу представить, каково это знать какому-нибудь башмачнику или лавочнику, но вы мне скажите, зачем уничтожать инженеров, врачей, журналистов, писателей, ученых, сначала учить, а потом пускать под нож, это же все равно, что резать курицу, которая несет золотые яйца…

– Когда яиц становится слишком много, золото обесценивается и хозяин курицы разоряется, – вставил Петцер.

– То есть? – не понял Март.

– Объясни ему ты, Андрис, – сказал Петцер. – Не могу я на эту тему говорить…

– Простейший способ остановить прогресс, – пояснил полицмейстер, – это уничтожить тех, кто его двигает. А останавливать его надо обязательно, потому что развитие общества неизбежно приводит к переменам, затрагивающим и самую верхушку. Вот правительство и принимает меры к обеспечению максимальной стабильности. Вы знакомы, наверное, с доктриной нулевого роста? То, что у нас творится столько лет, – это все ради того, чтобы претворить ее в реальность. Официальная цель этой доктрины: создание гармонии между производством и потреблением. Реальная цель: обеспечение чиновникам высших эшелонов максимально полной кормушки при минимальных их усилиях; общество для них – это машина для удовлетворения их собственных потребностей, машина работает, продукт поступает – и не дай бог, если что-нибудь изменится. Пусть правительство лениво и некомпетентно – оно обладает обостренным инстинктом самосохранения и потому принимает любые меры к поддержанию благоприятного для него положения вещей. Думаю, кстати, что убивать скоро перестанут, этот способ простейший, но лишает свободы маневра. Можно ведь с той же целью и не менее эффективно загрузить всех бумажной работой, а творческой части подсунуть выгодную халтурку – как вам, например. Тем более, что без технического прогресса стране не жить… вы обратили внимание, что технарей лет пять уже как не трогают? Стимулируется развитие так называемого узкого специалиста – это новый исторический тип, выполняющий функции интеллигента, но очень простой в обращении и неприхотливый. Создается – боже мой, уже создана! – массовая культура, которая призвана удовлетворять некоторые простейшие эстетические потребности населения. Наконец, народ просто спаивается, и это выгодно вдвойне, потому что…

– Господа, – попытался перебить его Петцер, – уже полночь.

– …выгодно вдвойне, потому что приносит казне огромный доход – и освобождает ее от необходимости расходов на досуг… втройне, потому что не дает еще человеку размышлять о постороннем, человек из человека разумного превращается в звено производственного процесса, в машинку, каждый вечер заправляемую спиртом… Я ведь говорю даже не о смене строя, я говорю о конкретных носителях власти, потому что эти кресла, вознесенные высоко, удивительно шатки. Они же там готовы обглодать друг друга и держатся только потому, что вцепились и замерли, и не дай бог кому-то оступиться, его тут же спихнут вниз и растопчут, и новый кто-то будет в его кресле через секунду. Даже Канцлер – и тот под богом ходит, сколько глаз на его кресло нацелено… Появляется в мире что-то новое – значит, не нужно что-то старое, значит, того, кто этим старым жил, – на свалку, а кому охота? Давить новое, любое новое, не разбираясь, просто так, на всякий случай, – это уже становится рефлексом, это принцип любого иерархического общества, это первый закон чиновника; и только иногда, когда необходимость их за горло возьмет, им приходится скрепя сердце новое поддерживать и развивать – взять тот же технический прогресс… Ладно, Март, действительно, поздно уже, мы с вами как-нибудь еще побеседуем…

В холле отеля сидел Тригас. Увидя Марта и Петцера, он встал и пошел им навстречу.

– Что случилось, Март? – спросил он. – Где ты был?

– Да вот, погуляли с доктором.

– Тьфу, черт, а мне показалось, что тебя увел полицмейстер, – сказал Тригас – Я уже в управление звонил…

– Ладно, я с вами прощаюсь, – остановился Петцер. – Заглядывайте к нам.

– Спасибо, доктор, обязательно, – поклонился Тригас.

– Спокойной ночи, Леопольд, – сказал Март.

Из дверей ресторана вышли почтмейстер и секретарь мэрии, напряженной походкой прошли через холл и скрылись в коридоре.

– Давай зайдем в бар, – сказал Тригас.

– Не хочется, – стал отказываться Март.

– Ненадолго, – настаивал Тригас. – Надо поговорить, а там всего удобнее.

В баре было душно почти невыносимо и воняло, как из пепельницы. Берта, не говоря ни слова, поставила перед Тригасом его излюбленный дайкири, а перед Мартом – апельсиновый сок.

– Берта, – попросил ее Март, – сварите мне чашечку кофе.

– На ночь? – укоризненно спросила Берта.

– Ничего, – сказал Март. – Как вы выдерживаете такую духоту?

– Кто же вам сказал, что я выдерживаю?.. – проворчала Берта.

– Так что ты хотел мне сказать? – Март повернулся к Тригасу.

– Что у вас там вышло с полицмейстером? Только не говори мне, что вы, так сказать, случайно…

– Совершенно случайно. Я вышел подышать, потом он, мы о чем-то потрепались, чуть ли не о погоде, потом мне стало плохо, как утром, и он отвел меня к Петцеру. Вот и все. А что это тебя так заинтересовало?

– Он тебе фотографии никакие не показывал?

– Нет, а что?

– Видишь ли, у меня сегодня в номере был обыск. Тайно. И я боюсь, как бы мне не понапускали клопов. Я потому так вырядился, что в этой хламиде микрофон не спрячешь…

Март почувствовал, что внутри у него все леденеет.

– Знаешь, старик, – сказал он через силу, – я что-то не верю в способности местной полиции на подобные штучки.

– Местной-то и я не верю, – протянул Тригас.

– Кофе, пожалуйста, – подошла Берта.

Март отхлебнул слишком большой глоток и обжег язык.

– Знаешь что, – сказал он, – сегодня мы все равно ничего разумного не придумаем. Давай-ка завтра, на свежую голову.

Тригас внимательно посмотрел на него.

– Завтра так завтра, – согласился он. – Не… – Он не договорил и уткнулся в свой бокал.

В номере Март первым делом снял пиджак и галстук и проверил их самым тщательным образом. Слава богу, ничего не было. Осматривать комнату не было уже ни сил, ни смысла. Если и есть что-то, то лучше не трогать. Не подавать виду, что заметил. Но как хорошо, что в одежде ничего не оказалось…