Текст книги "Любовь и свобода"
Автор книги: Андрей Лазарчук
Соавторы: Михаил Успенский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Лимон медленно встал. Он понял, что сейчас заорёт, и заставил себя сжать челюсти. Но остановиться у него уже не было сил, и он пятился, пока не упёрся задницей в холодный трясущийся бампер. Шаря позади себя руками, он добрался до подножки и залез в кабину.
– Ч-что? – спросил Порох.
Лимон посмотрел на него, не понимая. Потом сказал:
– Нужно к башне. Он сказал: предупредить на башне, что идут.
– Кто идёт?
– Не знаю. Может, они там знают. В общем, поехали, поехали!
– К башне? Не в город?
– Ну я же сказал!
– Бензина может не хватить.
– Ну у гвардейцев и попросим. У них точно есть. Быстрей, давай быстрей!
– Да-да, сейчас…
Лимон видел, что Порох весь мокрый, пот катится из-под слипшихся волос и собирается на носу и подбородке, и морда у него уже не просто бледная, а голубовато-серая… и подумал: а я? Провёл рукой по лицу. Рука была мокрой и осталась мокрой. Тогда он вытер лицо рукавом.
Порох только с третьего раза смог тронуться с места, два раза мотор глох. И он проехал, мёртво вцепившись в руль и как-то странно изогнувшись всем телом, совсем рядом с мертвецом, будто тот притягивал машину, а Порох пытался её отвести, но сил не хватало. Как та магнитная скала, подумал Лимон. Это было сто лет назад.
Башня ПБЗ стояла километрах в десяти к югу от города примерно на равном расстоянии от шоссе и от железной дороги на высоком холме со стёсанным красноватым склоном, самом крайнем отроге гряды Гуррахачи: там когда-то брали породу и дробили её в щебёнку, чтобы делать железнодорожную насыпь. Дорога к башне – вернее, к маленькому, из шести домиков и двух гаражей, посёлочку, окружённому колючей проволокой, – была грейдерная, из той же красной щебёнки, и вела от железной дороги – вернее, от технической грунтовки, вечной спутницы железных дорог. Посёлочек располагался на обратном пологом склоне холма, с шоссе невидимый; к самой же башне подъехать было невозможно – дороги от посёлка не было, только узкая извилистая тропа, обозначенная частыми полосатыми вешками; зато были проволочные заграждения, вбитые в землю куски рельс и, по слухам, минные поля…
– Не нравится мне это, – громко сказала сверху Илли.
– Что? – обернулся Лимон.
– Ворота открыты…
Ворота были открыты, и на невысокой деревянной сторожевой вышке – никого. Если вышка, должен быть часовой, ведь так? Но не было часового.
– Порох, давай не очень быстро…
Тот только посмотрел, ничего не сказал.
Ворота приближались. Лимон вдруг представил себе, что вот сейчас машина въедет, и ворота сами собой захлопнутся, и что-то начнётся… Кажется, подобное представилось и Пороху, потому что он спросил:
– Может, здесь развернёмся?
Место было подходящим – ровная площадка. Какие-то штабеля досок на краю…
– Нет, давай внутрь. Въезжай, разворачивайся, тормози, мотор не глуши. Хорошо?
– Не знаю, – сказал Порох. – По-моему, так хуже некуда…
Тем не менее он всё сделал чётко и даже как-то лихачески: развернулся с юзом, подняв пыль, тормознул резко, ручник рванул с хрустом.
– Илли, – сказал Лимон. – Остаёшься в машине, смотришь назад. Порох – смотришь вперёд. Мы с Костылём ищем людей…
– Постучи, – сказал из-за плеча Костыль. – Как-то неловко… хоть и открыто…
Лимон костяшками пальцев постучал в филёнку. Дверь ещё больше отошла от косяка. Донёсся запах жареной – вернее, подгоревшей – рыбы.
– Есть кто-нибудь? – крикнул Лимон и сам удивился, какой у него жалобный голос. – Мы входим, хорошо?
Молчание.
– Ну что, пошли? – сказал Костыль.
– Ага…
Лимон обернулся. С грузовичка на него смотрели Порох и Илли. Он зачем-то помахал им рукой и занёс ногу над порогом. Он знал, что вот сейчас переступает какую-то особую черту, навсегда отрезающую его – и их всех – от того, что было. Ещё можно повернуться и уйти, убежать… смыться. Впрочем, то, что за чертой – оно никуда не денется и всё равно догонит. Просто немного позже.
Он толкнул дверь и вошёл.
Никакой прихожей не было, входишь – и сразу попадаешь на кухню. Правда, здесь, у самой двери, стояла вешалка с какой-то сугубо гражданской одеждой. Справа к стене был приткнут стол, рядом – три стула. Стопка тарелок на столе, скомканное полотенце, фартук упал на пол. На полу – деревенские плетёные коврики из тростника и разноцветных верёвочек. Слева – кухонный стол, электроплита, стиральная машина, шкафчики на стенах, часы. Часы идут. На плите – большая сковорода с рыбой. Лимон подошёл, подержал над сковородой руку. Нет, всё остыло. Прямо напротив входа – высокий холодильник. Слышно, как работает. Значит, плиту выключили, когда уходили… или она с таймером. Точно, с таймером. Видимо, гас свет, потому что на таймере вместо цифр – прочерки.
Рядом с холодильником – дверь в комнаты, занавешена тростниковой, как и коврики, занавеской. При малейшем движении воздуха тростник шуршит. Наверное, такая специальная сторожевая занавеска. Вдруг кто попытается незаметно проникнуть…
Он уже хотел войти туда, как вдруг увидел в углу кошачью кормушку. В ней лежал рыбий хвост. Совсем нетронутый.
Это почему-то испугало сильнее, чем отсутствие людей. Хотя, казалось бы – куда ещё пугаться? Но получалось, что всегда можно больше; это чувство – остывший застойный страх – оно тут же то ли сжималось, то ли утрамбовывалось. В каком-то смысле Лимон сейчас уже ничего не боялся – просто потому, что не мог бояться сильнее, а к тому страху он уже приспособился. Или ему просто так казалось.
И вот сейчас – как-то неприятно ёкнуло внутри…
– Что? – спросил Костыль.
Лимон молча кивнул на кормушку.
– Да, – сказал Костыль. – Заметил. Ушли не в панике, забрали зверя…
Голосом он старался показать уверенность.
Лимон, не ответив, отодвинул занавеску и заглянул за неё. Большая светлая проходная комната, диван, два кресла, телевизор в углу – старый, но неубиваемый фотодиодный «Алмаз», такой же стоит у Сапога, и Сапог говорил, что покупал его ещё дед, вскоре после Революции Отцов – то есть лет двадцать назад; собственно, это был военный телеприёмник, просто одетый не в стальной, а в красивый деревянный корпус. Оружейный шкаф… ну да, конечно, гвардейцы, в отличие от пограничников и армии, держат всё оружие дома. Дверь во вторую комнату – надо полагать, спальню. Закрыта.
Наверное, именно за этой дверью их ждало самое страшное…
Совсем не чувствуя ног, Лимон подошёл к двери, взялся за ручку, медленно повернул её, потом ещё медленнее стал приоткрывать дверь. За дверью было почти темно и как-то странно пахло – стиральным порошком, что ли? Он подождал, всматриваясь в полумрак через щёлку, потом просто открыл дверь и вошёл. Кровать, тумбочка, шкаф. На кровати свален большой ком постельного белья – наверное, от него и пахнет. Створка шкафа распахнута, на полу валяется разная женская одежда: кофты, юбки…
Это всё.
И тут сзади звякнуло железо. Лимон стремительно обернулся.
Костыль стоял у оружейного шкафа и вставлял ключ в скважину.
– Ключи, – пояснил он. – На подоконнике лежали.
– Какие-нибудь другие, – сказал Лимон. – Не может быть, чтобы…
Замок щёлкнул.
– Ого, – сказал Костыль.
Лимон подошёл.
– «Гепард», – сказал он. – И «граф». И патроны…
– И гранаты, – добавил Костыль.
Они переглянулись.
– Он ушёл совсем без оружия, – сказал Костыль.
– Ну, ты же помнишь, что там с нами было. Может, тут ещё хуже…
Костыль помолчал.
– Знаешь, – сказал он, – уже почти не помню. Серое пятно какое-то…
– Ты с «гепардом» справишься? – спросил Лимон.
– Конечно.
– Тогда я возьму пистолет.
– Нам ничего не будет?
– Не знаю. В крайнем случае – объясним. Только…
– Что?
– Костыль, – сказал Лимон совсем тихо. – Ты же всё понимаешь. Зачем спрашиваешь?
– На самом деле я ничего не понимаю. Мне кажется, я сплю. Бывают такие сны…
– Не бывает. Это всё на самом деле. На самом деле. Бери автомат…
Пока Лимон подгонял портупею на себя, Костыль опустошал шкаф. Автомат, подсумок с шестью снаряжёнными магазинами, алюминиевые вакуумные коробки с патронами, четыре ручные гранаты в сумке, взрыватели в отдельной упаковке, фонарь. На дне шкафа, завёрнутая в простую газету, лежала двуствольная ракетница и восемь ракет – две дымовые, шесть осветительных. Ракетницу Лимон засунул за пояс, патроны к ней рассовал по нижним карманам штанов. Подхватил две тяжёлые коробки – и понял, что погорячился.
– В две ходки, – сказал он Костылю и направился к выходу.
– Да я заберу, – сказал Костыль. Было слышно, как он громыхает железом.
В этот момент закричала Илли.
Элу Мичеду, класс 5-й «синий»
«Как я провёл лето» сочинение
Сочинение № 5 из 12
Последний наш день в летнем лагере прошол так. Сначало наш Командир Джедо Шанье хотел ехать в город обратно за тем, чтобы вызвать подмогу и вообще узнать как дела, потомучто никто не понимал здесь что случилось. Он договаривался ехать с тренером Руфом Силпом и ещё другими ребятами из нашего отряда, но ночью Руф Силп напал на старшего вожатого и вожатый его связал. Я сказал что нужно узнать, что сделалось с Руфом Силпом, потому-что он мой двоюродный дядя или троюродный не помню. Но Руф Силп меня не узнал, он говорил что напали подземные пандейцы через туннель, переоделись нашими и теперь захватывают страну. У них клыки, а когда на них смотриш не прямо а как бы боком, то видиш и головы как у собак. Поэтому в город вместе с Командиром поехали Лей Тюнрике, мы зовём его Порохом но не потому что он нервный, а на лице у него следы пороха, взорвался патрон. Ещё на руке. Лей ходит на охоту как взрослый. Ещё он умеет водить машину, потому и поехал. Второй поехал Кий Килиах. А третьей Илли Хаби, я про неё писал раньше. И сразу как они уехали, приехали деревенские.
Они приехали на трёх грузовиках и их было человек сорок, парни и несколько взрослых и даже один совсем старый. У всех были толстые палки, у многих ружья. Они кричали чтобы мы убирались обратно в свой город и больше не возвращались потому что они думают, что это всё изза нас. То есть пока нас не было всё шло хорошо, а теперь жить невозможно. Старший вожатый Дачу Трам пытался им что то объяснить но его ударили палкой сзади и потом долго пинали, он сейчас в сознании но ему очень плохо. Вобщем нам пришлос быстро собирать свои вещи сколько можно унести и немного еды. И вот сейчас мы сидим у костра у дороги и я пишу это сочинение. У нас много избитых, девочки плачут. Завтра идти пешком ещё целый день. Если раньше за нами не приедут. Вечером будем дома.
Конец сочинения № 5.
Глава девятая
– Не ходи, – сказал Порох. – Если это был газ, то там он мог скопиться.
Лимон ещё раз посветил вдоль лестницы. Нижняя дверь была наполовину открыта, луч фонаря проходил сквозь щель и что-то там нащупывал… но невозможно было понять, что это такое. Нет, не так. Понять – можно было. Невозможно было поверить.
– На две ступеньки, – как будто попросил Лимон.
– Не надо, – сказал Порох. – Лимон. Не надо. Там никого нет.
– Да, наверное, – сказал Лимон. Его колотило. – Эй! – закричал он снова. – Есть кто живой?!!
Но не отзывалось даже эхо.
– Пойдём отсюда, – сказал Порох.
Они выбрались из бетонной будки. Снаружи было необыкновенно ярко и очень тепло. Лимон покосился на мертвеца у стены, потом посмотрел вверх. Илли стояла на вышке с винтовкой в руке и смотрела на них в бинокль. Он махнул ей: спускайся.
– Если это был газ, – сказал Лимон, – то почему они не закрыли двери? Ведь это же специальное убежище?
– Наверное, этот открыл дверь и вышел, – сказал Порох. – И убил всех.
– И сам умер, – сказал Лимон.
– А кого тогда мы на дороге встретили? Он ведь точно про башню говорил?
– Точно про башню.
– Значит, и он отсюда…
– Не понимаю, – сказал Лимон. – Эти все умерли, а он прошёл десять километров…
– Бывает, – сказал Порох.
Они вернулись к машине. Костыль ждал.
– Я думаю, все мёртвые, – сказал Лимон. – И все они там. В убежище. Наверное, они думали, что будут просто бомбить, а вместо этого – пустили газ. Наверное, и солдат с вышки умер. В общем, надо ехать, предупредить. Нашёл бензин?
Костыль кивнул.
– Тогда так: ты и Порох заправляетесь, если есть канистры – берёте с собой. Мы с Илли быстро пробежим по остальным домам…
– Начни с караулки, – сказал Костыль. – Я бы начал с караулки.
– Ага, – кивнул Лимон.
Подошла Илли.
– Я никого не увидела, – сказала она. – Никаких больше трупов.
– Хорошо, – сказал Лимон. – Пойдём поищем оружие – и в город.
– Зачем нам оружие в городе?
– Ну… лучше бы низачем, конечно…
Караулка примыкала к гаражу, и дверь у неё была такая же, как у гаража – железная, на толстых петлях. Лимон осторожно потянул за приваренную скобу, заменяющую дверную ручку – и створка тяжело, но плавно пошла на него. Прикрываясь дверью, он чуть высунулся – ничего. Достал фонарь, пустил широкий луч. Нет, пусто. Кивнул Илли – пошли.
Зачем-то сделано несколько ступенек вниз. Они бетонные с железными уголками. Само помещение небольшое: в конце его стол, очень старый, над столом календарь и какие-то графики. Скамья вдоль стены. Две выгородки для чистки и проверки оружия. За ними – пирамида. В пирамиде – три автомата и винтовка «питон», десятизарядная. В одном углу открытый стеллаж с зелёными коробками патронов, в другом…
В другом, широко раскинув ноги, сидел гвардейский корнет первого класса в парадной форме с двумя рядами орденских планок на груди. Берет его с кокардой из скрещенных молний был аккуратно засунут под погон. В левой руке корнет сжимал пистолет, в правой – сложенный лист бумаги. Остро воняло кровью и мочой. Корнет был несомненно мёртв, хотя Лимон не видел никаких повреждений на теле.
Стараясь не поворачиваться к покойнику спиной, он стянул со стеллажа две коробки патронов, не глядя, передал их Илли. Потом взял два автомата, повесил на плечи. Дотянулся до винтовки. Сообразил: к винтовкам нужны другие патроны. Ага, вот эти коробки, коричневые.
– Давай мне что-нибудь ещё, – сказала Илли.
Он подал ей винтовку, взял одну коробку. Да, эта была куда тяжелее тех, в которых хранились автоматные патрончики…
Пятясь, они вышли на свет. Порох и Костыль грузили в кузов тяжёлые канистры, а высоко над ними совершенно беззвучно ходили кругами огромные белые птицы.
Лимон опустил на землю патроны и оружие, выпрямился. Сказал: – Сейчас, – и, зачем-то махнув рукой, снова спустился в караулку.
Просто мертвец, сказал он себе. Просто мертвец.
Корнет сидел всё в той же позе, но теперь Лимону показалось, что из-под опущенных век он внимательно следит за каждым его движением – и ждёт. Лимон взял с пирамиды последний «гепард» и, держа его обеими руками за шейку приклада, потянулся стволом к рукам мертвеца. Если схватит, подумал он, я успею отпустить. Ему тут же представилось, что ремень захлёстывает его запястье – и ствол заходил ходуном. Дурак, сказал себе Лимон. Трус и дурак. Он зацепил мушкой обшлаг правого рукава, потянул к себе. Рука подалась медленно – как тяжёлая деревянная колода. Упала со стуком на пол. Лимон быстрым движением схватил записку и отскочил, тяжело дыша. Потом сунул её в карман, сжал зубы, взял с полки ещё одну коричневую коробку и только тогда попятился к выходу.
И налетел на Костыля. Просто чудо, что удалось не заорать.
– Ты что так долго? – спросил Костыль.
Лимон пожал плечами. Говорить он не мог.
– Что-нибудь ещё взять? – продолжал Костыль.
Лимон подбородком показал на коробку в своих руках.
– Что с тобой? – Костыль был настойчив.
– Но… га… – с трудом соврал Лимон.
– Понял, – сказал Костыль. – Иди сядь, мы сами всё притащим…
В записке было: «Ничего не смог. Ухожу. Ная, любимая, прости меня. Слава Отцам!»
Кстати, нога, про которую он почти забыл, сразу заболела – тяжёлой распирающей болью. Лимон снял ботинок и увидел, что носок промок кровью. Тогда он стянул и носок. Кровь проступала из-под ногтя среднего пальца. Ноготь большого был чёрный, весь палец вздулся.
– Ой-ё, – сказала Илли, заглянув сбоку. – Теперь ждать, пока слезет. У меня так было.
– У меня тоже, – сказал Лимон. – Только на руке. Вот, – он показал указательный палец с кривым ногтем. – И он не сам слез, мне его доктор сорвал. Только на ноге мы пока рвать не будем…
– Можно просверлить. Мне просверлили. Совсем не больно. И потом сразу же легче.
– Хорошо, – сказал Лимон. – Сразу, как вернёмся. У нас тут и бинта-то нет…
– Есть, – сказала Иллу.
И потянула из-под сиденья зелёную брезентовую сумку со знаком Чаши Мира.
Подошли Порох с Костылём.
– Поехали, а? – сказал Порох. Лицо у него было цвета теста.
– Две минуты, – сказала Илли. – А то Джедо скоро совсем ходить не сможет.
Она открыла сумку, достала пенал со шприцами, вынула иглу.
– Э-э… – сказал Лимон.
– Ты же ногти стрижёшь? И без наркоза?
– Понял, – сказал Лимон. – Просто почему-то страшно.
Он обхватил руками колено и изо всех сил замер.
Илли обмазала ему половину ступни йодом, потом взяла иглу двумя пальцами и стала аккуратно сверлить ноготь примерно посередине. Это был не больно, но очень противно. Потом из-под кончика иглы брызнула струйка тёмно-малиновой крови. Илли убрала иглу, смочила марлевую салфетку чем-то лиловым из бутылочки, разорвала пергаментную обёртку бинта и не очень быстро, но аккуратно прибинтовала салфетку к пальцам. Почти сразу же на бинте расплылось кровавое пятнышко.
– Легче? – спросила Илли.
Лимон потрогал ступню.
– Легче, – сказал он удивлённо.
– Вот теперь можно ехать, – сказала она.
Операция заняла минут пять. Эта маленькая задержка их спасла.
Первым идущие по шоссе машины заметил Костыль.
– О! – закричал он, показывая рукой. – Наши! Наши! Эй!!! – он сорвал с себя берет и замахал им. – Гони, Порох, гони, не успеем!..
Порох быстро взглянул на Лимона. А Лимон…
– Всё равно не успеем, – сказал он.
– У тебя ракетница! Пускай ракету! – бушевал наверху Костыль.
– Тормози, – сказал Лимон. – Илли, дай бинокль.
Он сам не знал, что его смутило. Ну, идут три грузовика из города…
Высокие борта. В городе и у пограничников были или с обычными бортами, или закрытые фургоны. А эти – как для перевозки сена…
Он приник к окулярам и долго не мог поймать машины в поле зрения. Слишком большое увеличение… Потом они появились – почти вплотную.
Первый и второй были по самый верх бортов завалены какими-то ящиками, коробками, тюками. В третьем сидели вооружённые люди. Человек семь. В штатском. Деревенские.
– Деревенские… – сказал он вслух. – Не понимаю.
– Да хоть кто! – возмущённо закричал Костыль.
– Лимон прав, – сказал Порох. – Что-то тут не так. Пусть проедут. Ну-ка, сядьте там за кабиной. И ты, командир – давай вниз.
И, подавая пример, сам улёгся на сиденье.
– Ну, вы вообще… – проворчал Костыль, но всё-таки лёг.
Лимон сполз по сиденью, упершись коленями в панель радиоприёмника – так, чтобы чужие машины кое-как виднелись поверх капота, но зато с той стороны их грузовичок будет казаться пустым. Прошло с полминуты; машины, кажется, миновали поворот к башне и теперь удалялись…
…с добычей, подумал Лимон. А это значит…
Нельзя сказать, что его застывший ужас стал сильнее. Нет. Но теперь Лимон не просто опасался, не просто догадывался, а почти знал наверняка: произошло самое страшное. И оставалось одно: не верить в это до самого конца.
Колонна уже скрылась за пологим склоном, а он всё не решался сказать Пороху: поехали. И сам Порох сидел какой-то пришибленный, вялый, безвольный, серый лицом…
– Что с тобой? – спросил Лимон.
– Плохо, – сказал Порох. – Тошнит… – он открыл свою дверь, свесился вниз и несколько раз тихонько вякнул. Потом снова сел, вытирая губы рукавом. – Но не рвёт. Да мы ведь и не ели, кажется, ничего?
– Поехали, – сказал Лимон. – Дома поедим.
– Думаешь?.. – как-то неуверенно спросил Порох, но мотор завёл и сразу тронулся – благо, под гору.
Дальше ехали молча. Совсем молча. Скоро показались высокие чернодревы, образующие густую тенистую аллею перед въездом в город. Эти деревья когда-то очень давно посадили купцы и солекопы – и для красоты, и против ветра: именно сюда зимой вырывался из ущелья Тиц ледяной тиц-конвестатль, названный так по имени горского бога злых зимних ветров; в старых книгах писали, что этот ветер за полчаса замораживал насмерть, превращая в ледяные фигуры, целые караваны – по-зимнему одетых людей и мохнатых горных буйволов. Впрочем, после войны настолько сильных и холодных ветров уже не было; не зря же долбили литиевыми – или кобальтовыми? – бомбами долину Зартак; так говорили старики.
Аллея тянулась километров на пять, немного не доходя до моста через Юю…
– Притормози, – сказал Лимон. Порох вяло остановил машину.
– Тебе опять что-то не нравится? – склочным голосом спросил Костыль. Ему было страшно, поэтому хотелось задираться.
– Да, – сказал Лимон. – На листья посмотрите.
– Массаракш, – на вдохе прошипел Костыль. Илли тихо присвистнула.
Кроны, которые должны были быть тёмно-зелёными, сейчас имели отчётливый ржавый налёт – как раз справа, со стороны, повёрнутой к ущелью. Множество листьев устилало дорожное полотно…
– Вот так, да? – сказал Порох.
– Что?
– Там же Пандея.
– Да. И что?
– Ну всё же понятно! – вдруг закричал он рвущимся голосом. – Ну всё же понятно! Они пустили газ! Газ! Нет никого в городе, все мёртвые там! Как возле башни! Нет никого! Незачем нам туда!..
– Порох, – сказал Лимон тихо. – Даже если газ. Зимний ветер проходит мимо города, потому город там и поставили – за ветром. Понимаешь? Если газ – он тоже мимо прошёл. Здесь он был, у башни был, новые шахты накрыло, наверное. А город остаётся в стороне. Поехали. Ну, может, край его зацепило. Потому и не до нас спасателям. Давай, жми. Жми. – И, обернувшись назад: – Костыль, дай мне один автомат. И сами возьмите – ты правую сторону держишь, Илли – левую. Илли, ты умеешь с автоматом обращаться, учили вас?
– Нет, у нас не было стрелковой, одна медицинская. Я только из спортивной винтовки стреляла.
– Сейчас покажу, – сказал Костыль. – Вот я тебе зарядил, поставил на одиночные, просто нажимай спуск. Отдачи никакой. Попробуй.
Гукнул негромкий выстрел.
– Вот так и стреляй. Если что…
– Если что – под ноги, – сказал Лимон. – Ну, сама сообразишь. А пока просто держи стволом кверху. Для авторитета.
Лимон, прикрыв глаза, отщёлкнул магазин, тронул пальцем шпенёк-индикатор, показывающий, что все патроны на месте, вогнал магазин в приёмную горловину, передёрнул затвор, опустил предохранитель. Выставил ствол в окошко – вперёд и вверх.
Порох порывисто вздохнул, тронул машину – и покатил вперёд, всё так же медленно и осторожно, будто не бетон был под колёсами, а ненадёжный мутный ноздреватый лёд. Листья очень слышно похрустывали: так хрустела бы яичная скорлупа. Или озёрные ракушки-кружевницы.
Было очень тихо.
Миновали поворот на новые шахты. Лимон вроде бы заметил вдали оранжевый солекопский грузовик, завалившийся в кювет. Но ничего не сказал; Костыль тоже промолчал. Может, и показалось. А если и не показалось – так ведь это, в конце концов, всего-навсего грузовик…
После поворота можно было считать, что они уже в городе, просто деревья и кусты надёжно заслоняли постройки. Справа лежал военный городок, слева – станционный посёлок. Если пешком, подумал Лимон, напрямик, то через десять минут будем дома. Если ехать – то через двадцать.
– О, джакч, – пробормотал Порох.
Въезд на перекрёсток перед мостом был перегорожен армейским пятнисто-зелёным бронетранспортёром; тонкое длинное жало пулемёта смотрело в небо; по обе стороны от машины высились кучи мешков с песком, из которых никто ничего не пытался соорудить.
Порох нажал на тормоз. Посмотрел на Лимона.
– Пойду посмотрю, – сказал Лимон.
– Сиди, ты раненый, – сказал Костыль. – Я сбегаю.
– Те грузовики как-то же проехали, – сказал Лимон. – Должна быть дырка.
– Я тоже так думаю…
Костыль неловко спрыгнул на землю. Потоптался.
– Ноги, – сказал он. – Не хотят идти.
И пошёл.
Медленно, как будто по колено в воде.
– Они могли свернуть с шахтной дороги, – сказал Порох.
– Наверное, – согласился Лимон.
Ему сейчас казалось, что и в нём самом кто-то нажал тормоз и оставил мотор на самых малых оборотах. Ничего не хотелось. Пока ехали, было сносно. А сейчас – свернуться бы в калачик и никого не видеть…
Почему-то сам себе он казался сейчас совсем маленьким. Меньше, чем Шило.
Как он там?..
Да уж с ним-то ничего не случится. Неистребимый говнюк.
Костыль с полдороги оглянулся. Развёл руками: ничего, мол, не вижу, – и хоть ещё медленнее, но двинулся дальше. Лимон хотел ему крикнуть: возвращайся, двинем в объезд! – но автомат мешал высунуться в окно. Он повернулся к Илли:
– Крикни ему, пусть возвращается.
Она сложила руки рупором:
– Ки-ий! Ки-и-ий!!!
И в этот момент Костыль испуганно подпрыгнул, повернулся вправо, пригнулся…
Вспышка была бело-лиловая, несильная, и тут же всё впереди заволокло сизым дымом. Лимон не мог бы сказать, слышал он какой-то звук или нет, просто мгновенно заложило уши. На ветровом стекле образовались две дырки, окружённые паутиной трещин.
Лимон никогда бы не подумал, что Костыль такой тяжёлый. За ним оставалась мокрая полоса. Свет мерк. Когда до машины оставалось шагов двадцать, Лимон упал сам. Потом он почувствовал, что и его тащат. Было всё так же темно, в голове звенело и гудело. Потом сквозь этот звон донеслось: «…ещё живой… в больницу… в госпиталь ближе…»
Он лежал и в то же время заваливался назад. На какой-то момент исчезло всё.
Пришёл в себя от тряски. Сел, хватаясь руками. Что-то стал понимать. Он ехал в кузове, спиной вперёд. Рядом на четвереньках стояла Илли, нависая над комом рваного тряпья. Одной рукой она опиралась на этот ком. Мимо уже проносились дома. Потом машину занесло на повороте, Лимон не удержался и упал на бок – и оказался лицом к лицу с Костылём. Половина лица Костыля была сплошной кровоподтёк, на лбу и щеках кровоточили крошечные ранки. Илли держала его за плечо – наверное, что-то там зажимая. Платка на ней не было, волосы растрепались.
Но смотрела она на Лимона, и он не мог понять её взгляд.
Раздался громкий удар, машину тряхнуло, потом она остановилась. Появился Порох.
– Понесли! – крикнул он.
– Ага, – и Лимон стал выбираться из кузова.
– Да ты лежи, опять свалишься…
– Не свалюсь…
Было муторно, но он всё же действительно не свалился.
Грузовичок стоял у короткого пандуса, ведущего к широким двустворчатым дверям. Лимон узнал это место: пограничный госпиталь, здесь ему не так давно вскрывали нарыв на локте. За этой дверью – приёмный покой, там врачи… Он побежал туда – то есть хотел побежать, на самом деле пошёл. Под конец – цепляясь за перила.
За дверью было полутемно. Стоял ряд пластиковых кресел – таких же, как в кинотеатре. Потом он увидел кресло на больших велосипедных колёсах, схватил его за ручки и выкатил наружу.
Порох и Илли уже подволокли неподвижного Костыля к самому краю кузова. Оба были перепачканы кровью.
Порох что-то сказал, Лимон то ли не расслышал, то ли не понял. Втроём они усадили тяжёлого и мягкого Костыля в кресло и покатили внутрь. Голова Костыля всё время падала то вперёд, то назад, Лимон пытался её поддерживать.
Внутри их никто не встретил. Но где-то рядом должна быть перевязочная, может быть, там…
В перевязочной на полу лежал человек в белом халате и маске. По полу были рассыпаны инструменты.
– Массаракш… – пробормотал Лимон.
Порох молча и деловито оттащил труп в сторону, чтобы кресло могло въехать внутрь. Они с Лимоном перетащили Костыля на перевязочный стол. Порох подобрал с пола большие ножницы и стал быстро разрезать рваную и обгорелую одежду, открывая голубовато-белое, перепачканное кровью, тело. Лимон увидел, что правое плечо Костыля перетянуто скрученным в жгут платком. Когда она успела? – не помню…
– Илли, – тихо сказал Лимон.
– Да, – сказала она. – Поищи марлю и воду. Должна быть вода в бутылях.
Вода была, марля тоже. Оторвав большой кусок, Илли начала быстро смывать кровь. Больших ран, вроде бы, не было. Но кровь тут же появлялась снова.
– Вот она, – вдруг сказала Илли. И Лимон тоже увидел: во впадинке, под которой было солнечное сплетение, на миг обозначилось треугольное отверстие, довольно большое, палец можно засунуть, которое тут же исчезло под чёрной кровью; кровь текла не сильно, но неотвратимо…
– Надо врача, – сказала Илли. – Я не смогу.
– Сейчас, – сказал Лимон и выскочил в коридор.
– Эй! – закричал он. – Есть кто-нибудь?
И, уже зная, что ответа не дождаться, бросился по лестнице на второй этаж.
Вот палата, в которой он тогда лежал, а вон та дверь – в ординаторскую. Там они с доктором Акратеоном гоняли чаи… или это был бред? Это был бред. А сейчас не бред.
Всем телом Лимон толкнул дверь, влетел…
Такое он уже видел. Офицер в парадной форме с медицинскими петлицами сидел в углу, раскинув ноги. Только стена за ним была сплошь залеплена красно-чёрным…
Не было мух. Окно настежь – и нет мух.
Второй врач, в халате, лежал на подоконнике. Он, наверное, и распахивал окно. Стало тяжело дышать, и он решил открыть окно, это естественно.
Третий полусидел на диване. Лимон не стал к нему даже подходить…
Помощи не будет.
Он вышел и стал спускаться вниз. Навстречу шла Илли. В крови с головы до ног.
– Всё, – сказала она. – Сердце…
Лимон коротко кивнул.
– Пойдём, – сказал он. – Тебе надо помыться. Я покажу.
