Текст книги "Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов"
Автор книги: Андрей Лазарчук
Соавторы: Михаил Успенский,Ирина Андронати
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 82 страниц) [доступный отрывок для чтения: 30 страниц]
Я давно не делал ничего подобного (и если честно, не делал никогда по-настоящему, только на Мадагаскаре во время учения), и поэтому чувствовал себя выжатым, как подсолнечный жмых. Нужно было тихо посидеть и перевести дыхание. К тому же единственое – и слава Богу, что тусклое, замызганное – окошечко длинной, как подзорная труба, дворницкой выходило на кошмарно-красную глухую торцевую стену какого-то дома, где кирпичами выложены были профили трех большевистских кабиров. Будь Фархад в своей подлиной сущности, он просто не смог бы жить здесь. А так – мог.
Говорят, что можно жить и в дерьме. Но лучше тогда уж не жить вовсе!
– Просыпайся, воевода, – сказал я. – Враги подходят.
Он поднял на меня закрытые глаза.
– А, это ты, диперан. Живой. А я вот, видишь, не очень. Васька Шуйский не сумел меня отравить, а эти – сумели! Одначе куда Шуйскому до них.
Голос его был медленный и скрипучий.
– Что случилось, Михаил Васильевич?
– Черный дождь пролился, летейский дождь!
– Черный дождь?
– Ты не знаешь: это хорошо, что не знаешь. Летейский дождь. Драконий яд. Драконий яд зеленый: с водой смешать, по ветру развеять, на кого Бог пошлет. Как же ты уцелел?
– Не знаю, воевода.
– Должно, заговоренный ты. А может…
– Что?
– Али не было тебя в Руси? Над Русью да окрест дождь шел.
– Не было, воевода. Ты разве не помнишь? Отправили меня в Африку, в древний разрушенный город.
– Вот: драконье логовище, боги пауков.
– Что сделать для тебя, воевода?
– Что можно сделать: ничего, помрет воевода. Помрет насовсем. А басурманин метлой еще помашет, помашет!
– Помочь тебе – чем? Ксериону дать?
– Ксерион – для тела, не для духа, нет! Они мне дух подкоренили. Всем нам – дух, всем!
– И что же – никого?..
– Может, Брюс, колдун хитрожопый, где-то обретается – да вот ты живой вернулся. Восстанавливай Орден, диперан. Слово мое тебе такое: возрождай Орден. Ибо близок час! Зверь на пороге! Зверь встает!
– Средства нет, воевода. От всего меня отрезало.
– Ищи. Думай. Не бывает так, чтобы. Задумано было – иначе. Все, отпускай меня, диперан. Дай одному побыть. Не в силах больше!
– Священника?
– Живого татарина отпевать? – усмехнулся комтур. – Сами себе мы теперь и священники, и гробовщики, в живых домовинах лежим!
– Ответь, воевода, если знаешь: кто это сделал?
– Знаю. Ответить не могу. Заклятие наложено. Такие это твари: богомерзкие! Ну, да и тебя они нет, не оставят в покое: объявятся сами. Готовься ко всему, таинник. В любую минуту!
– Подскажи хоть что-нибудь!
– Георгия ищи: первого! Был он у меня, а теперь – незнамо где: забыл.
10Вахтер захлопнул книгу. Он так никогда и не узнал, какой остроумный выход нашла Анна Каренина из создавшегося положения…
«Воспоминания майора Пронина»
Места ни на Ваганьковском, ни на Новодевичьем для сына Павла Первого, разумеется, не нашлось, хоронили аж на Кунцевском, продуваемом всеми ветрами, голом и неустроенном. Из церкви туда поехали не все. Пятый Рим, правда, был почти в полном составе. Беспамятный Пятый Рим, жалкая кучка нищих пенсионеров! Вон и дворник Гильметдинов, благодарный пациент, должно быть. Мороз стоял под двадцать, ветер сипло свистал в редких сосенках.
Что-то говорили над гробом: о заслугах, о сотнях и тысячах спасенных: В принципе, конечно, в Ордене не поощрялись занятия медициной, ибо слишком велико, почти неодолимо было искушение для врача: применить запрещенные знания. Бывало, к этому все-таки прибегали – с разного рода последствиями.
Семен Павлович сам повинился как-то, что в Северном Казахстане поднял на ноги одного безнадежного ракового больного из бывших зэков. Капитул обдумал это сообщение, проследил судьбу зэка – и решил, что в данном случае применение ксериона оказалось правомерным.
Сейчас Николай Степанович сам себе был и капитул, и судия, и при необходимости – палач. Так уж распорядилась судьба.
На крышку гроба начали кидать схваченные морозом комья рыжей земли, когда взгляд его случайно зацепился за другой взгляд, колючий и внимательный.
Николай Степанович выпрямился. Шагах в пяти стоял странный молодой человек в длиннополой кавалерийской шинели и с пушистыми волосами до плеч.
Высокий лоб его перехватывала синяя тесьма, на которой вышит был серебром коптский крест. Этакий поздний хиппи, неуверенно подумал Николай Степанович.
Что бы ему здесь делать? Вряд ли это благодарный пациент, поскольку Великий уже давно не практиковал. Внук? Да вроде бы не было у него внуков: и не похож, не павловская кровь: Юноша отвернулся и стал старательно смотреть в сторону.
В автобусе, которым возвращались в город, юноши уже не было.
Они успели улететь первым послеполуночным рейсом. Круг упрямо замыкался, и это почему-то тревожило. Самолет, потертая «тушка», был не заполнен, и они с комфортом расположились вчетвером на целом ряду в хвосте. Стюардессы, поначалу встретившие Гусара злобным ворчанием, к середине рейса уже обнимались с ним и скормили ему все куриные косточки. Расставание не обошлось без слез.
Их встречали. Разумеется, не Николая Степановича, не Коминта и даже не Гусара. Встречали Илью, поскольку спокон веков цыганская почта работает быстрее и надежнее государственных средств связи, включая спутниковую.
Подогнан был к самому трапу «Джип-Чероки», в котором места хватило для всех.
Однако от торжественной встречи на Бугаче Николай Степанович вынужден был отказаться, хотя гулять с цыганами в принципе любил. Ограничились буквально пятью минутами объятий, ритуальной чашей шампанского и взаимными представлениями.
В квартире было пусто и холодно. Житель террариума сидел молчком, лишь хмуро помаргивал. Илья с непривычки от террариума попятился, а Гусар напротив: сел рядом и стал с тварью переглядываться.
Первым делом Николай Степанович дозвонился до известного ему старообрядческого начетчика Севастьянова и, представившись охотником Гробовым (реально существующим), рассказал о найденной в тайге сгоревшей староверской деревне. Севастьянов ахнул, потому что деда Прокопьича знал хорошо.
Сорок минут всего потребовалось Николаю Степановичу, чтобы выяснить: директор Куделин отнюдь не пребывает в своем «ящике», а весь сегодняшний день отдает конференции по экологической безопасности – что, если вспомнить о профиле его комбината, звучало несколько комично и цинично. Совещание проходило в Доме ученых – буквально под окнами квартиры Тихоновых:
Круг замыкался так плотно!..
– Сам в руки идет, – удивленно сказал Илья.
– А не сын ли это полковника Куделина… – мечтательно сказал Коминт с давно забытым выражением.
– Да хоть бы сам Серго Берия! – раздраженно сказал Николай Степанович. – И думать не смей. Все, до утра – спать! Отбой.
– А я и не думаю, – Коминт обиделся. – Я просто думаю: не полковника ли это Куделина сын?
На конференции в который раз дебатировался один и тот же бесконечный вопрос: совместима ли безопасность экологическая с безопасностью государственной? Коминт слушал вполуха, а больше озирался – незаметно для окружающих. Николай Степанович подал с места несколько дельных и точных реплик. Наконец на трибуну вышел директор Куделин.
Директорствовал он не так уж давно, поэтому не успел приобрести должной начальственной окаменелости в лице и даже пошутил раза два-три по ходу выступления. Правда, шутки выходили у него тяжеловесные, поскольку и в самом Куделине было пудов десять. Передовые технологии, говорил он в ряду прочего, позволят нам очень скоро любые отходы превращать в чистое золото! («Передовые технологии одиннадцатого столетия,» – негромко прокомментировал Николай Степанович, и Куделин сбился, будто услышал, хотя услышать, конечно, не мог.)
Куделину очень сдержанно похлопали, и он возвратился на свое место в президиуме. А на трибуне воздвигся «зеленый» экстремист Рожнов и попер.
Ох, как он пер!..
– А казачок-то засланный, – сказал, щурясь с видом знатока, Коминт.
– Вполне возможно. Он тут недавно самосожжением занимался, – похвастался земляком Николай Степанович.
– И что же? – Коминт удивленно поднял брови.
– Доказал на деле, что асбестовые костюмы – надежная защита от огня.
– Вот мудило!
Наконец объявили перерыв на легкие коктейли и бутерброды.
Николай Степанович поймал Куделина за локоток:
– На два слова, коллега!
– Ваши замечания…– начал Куделин, но Николай Степанович, понизив голос, назвал две фамилии, и лицо Куделина побелело.
– Вот таким образом, – сказал Николай Степанович, усмехаясь одними губами. – Давайте отойдем в сторонку.
Они уединились за пыльным фикусом.
– Очень коротко, – сказал Николай Степанович. – У меня в руках все документы, которые вы неосторожно доверили Каину. Я готов вернуть их вам. Хоть сейчас. Но на определенных условиях.
– Николай Степанович, – пораженно сказал Куделин. – Вы-то каким боком ко всем этим… – он поискал слово, – делам?.. От кого другого, но от вас – не ожидал: благороднейший, можно сказать, человек!
– Ваши первые начали, – сказал Николай Степанович.
– Какие – наши? Ничего не понимаю!
– Вряд ли вы не понимаете, но это сейчас неважно. Короче, так. Я вам верну всю папку – в обмен на пять граммов ксериона.
– На что?
– Ну, как он у вас там называется. То, что вы в Евпатории получаете?
– Катализатор Фламеля.
– Вот. Его-то мне и надо пять граммов.
– И – все?
– И все. Более я не напомню о своем существовании.
– Но – на что вам это? Вы же не сумеете им воспользоваться. Возьмите готовым золотом – или долларами, так удобнее!
– Я сам знаю, что мне удобнее.
– Господи: я даже не представляю: Откуда вам все стало известно?
– Связываетесь со всякой шпаной, а потом удивляетесь, – сказал Николай Степанович. – Конспираторы хреновы. Думали бы прежде! Вот ляжет вам на хребет длань Союза Девяти – тут-то вы и почувствуете разницу!
Куделин сглотнул.
– Мне надо позвонить:
– Гвоздю? Ай-я-яй, доктор наук! До чего вы докатились, милейший. Можете представить себе Менделеева, работающего в паре с Сонькой Золотой Ручкой или там с «червонными валетами»? А до Гвоздя вы не дозвонитесь, туда еще долго телефон будут тянуть. Закажите лучше спиритический сеанс!
– Я знаю, – вдруг совершенно спокойно сказал Куделин. – И позвонить мне нужно было не ему. Впрочем: все это пустяки. Все пустяки в сравнении с мировой революцией. – он хихикнул. – Катализатор, говорите? Фламеля. Да. Их есть у меня. Папка с собой?
– С собой.
– Чейндж?
– Пять граммов.
– Взято.
– И человечек, которому вы хотели позвонить. Цены растут, господин директор.
– Не боитесь?
– Давно уже.
– И что вам в музее своем не сиделось! – Куделин вынул кожаную сигарницу, расстегнул. Из газырей торчали головки серебряных футляров. – Вот, семь граммов. Берите, черт с вами. – Он протянул один футляр Николаю Степановичу.
Тот отвинтил крышку, понюхал, сунул в карман.
– Человечка, – напомнил он.
– Сейчас. – Куделин открыл блокнот, из карманчика на обложке вынул зеленую визитную карточку, Николай Степанович прочел имя и удивился. – Представьте себе, – развел руками Куделин. – Тоже, казалось бы, благороднейший человек!
– Да уж! – Николай Степанович вернул визитку. – О времена!
Из-за полы пиджака он извлек большой почтовый конверт:
– Проверьте, все ли на месте. Я не копировал, даю слово.
Куделин поднял бровь.
– Много ли нынче стоит слово?..
– Больше, чем вы сможете заплатить, – холодно сказал Николай Степанович. – И вообще, пан директор, не хотите ли добрый совет?
– М?
– Вам выгоднее числить меня среди союзников. Ибо Каин, к сожалению, жив и здоров.
– Да? – с сомнением посмотрел на него Куделин.
Николай Степанович кивнул:
– И если он даст знать о себе, дайте знать мне. Я попытаюсь вас спасти. Кстати, вы еще не пытались сами синтезировать катализатор?
– Нет еще. Пока не возникало необходимости. Хотя мысль – возникала.
– Лучше все-таки не пытайтесь. А то вознесете всех нас, грешных, до срока.
– Почему вы так уверены?
– Ну, господин директор! Отчего же, по-вашему, Атлантида-то погибла?
– Ах, вы и это знаете?
– Разумеется. Ибо вы с огнем пока только играете, а я от него прикуриваю.
Добрый совет номер два – хотите?
– Слушайте, а не…
– Попытайтесь тихо-тихо выползти из этого дела. Вы мне чем-то симпатичны, и очень не хочется погребать вас под обломками. И скажите своим доверенным – пусть не болтают. Или хотя бы болтают поменьше. Непозволительно широк ваш круг. Я бы сузил.
В вестибюле его нагнал Коминт.
– Нормально, командир. Вытащил телефон. Поменжевался. Засунул обратно.
– С головой человек, – сказал Николай Степанович. – Глядишь, пригодится.
– И не сын он, – сказал Коминт. – Полковника Альфредом звали.
Цыганский черный «мерседес» ждал на стоянке, Илья издали махал рукой, а прекрасная брюнетка, облокотясь на крышу машины, смотрела призывно и презрительно. Возвращение былых богинь, с каким-то суеверным испугом подумал Николай Степанович, глядя на нее и мимо нее.
– Эт-то что за театр «Ромэн»? – возмутился Коминт.
– Ребята! Товарищ командир! Я нашел-то кого!.. – Илья бросился навстречу. – Это Светлана – внучка той ведьмы!.. Которая твоих, командир!.. Так она – может снять, понимаешь? Может порчу снять!
Николай Степанович устало похлопал Илью по плечу.
– Давай уж для начала моим средством попробуем. Зря, что ли, гонялись!
Они рухнули в машину, и Илья сказал мрачно:
– В больницу, Иван.
Когда я был влюблен.... (Атлантика, 1930, канун Вальпургиевой ночи)После второго завтрака всех нас, подозреваемых, пригласили в музыкальный салон. Там уже сидели судовой детектив мистер Огилви, пассажирский помощник и полузнакомая пассажирка-англичанка с круглым личиком в обрамлении легкомысленных кудряшек.
– Итак, господа, позвольте вам представить миссис Агату Кристи, – начал детектив. – Наш капитан поручил ей провести небольшое расследование недавнего инцидента.
– Позвольте! – возмутился мистер Атсон. – Да я вам и не кашляну ни разу без моего адвоката!..
– Кашлять вас никто не просит, а вот ответить на пару вопросов придется. Мы находимся на территории Великобритании, и здесь действуют законы Соединенного Королевства.
– Черт бы вас побрал! Да кто она такая?
– Миссис Кристи – крупнейший в мире специалист в делах такого рода, – мягко сказал помощник. – Или вы предпочли бы видеть перед собою старого свирепого бульдога в парике?
– Я предпочел бы выпить пива, – грубо сказал Атсон и отвернулся.
– Стюард, пива! – скомандовал помощник.
– И все же, – сказал Петр Демьянович, – нам бы хотелось чуть подробнее узнать, почему такое поручение дано этой леди?
– Позвольте, я сама скажу, – миссис Кристи села очень прямо. – Со времен войны и до настощего времени я весьма подробно – в теории и на практике – изучаю криминалистику и криминологию – и смею думать, что достигла известных результатов, – голос у нее был, как у аптекарши, привыкшей насыпать яд в стеклянные пузырьки.
– Добавлю от себя, – сказал Огилви, вставая, – что преклоняюсь перед талантом миссис Кристи.
– Хорошо, – сказал я. – Может быть, это и к лучшему.
– Что к лучшему, что? – задергался фон Штернберг. – Разве вы не понимаете, что нас провоцируют?
– Успокойтесь, Зеппи, – сказала Марлен холодно. Очередная шляпка сидела на ее прелестной головке под таким крутым углом, что левой половины лица не было видно вовсе. – У вас полное алиби, поскольку ни одна женщина не сможет похвастаться, что страдала от неразделенной любви к вам.
– Я попрошу вас!.. – взвился возможный вдовец, виконт дю Трамбле.
Возник стюард с бокалами пива на подносе.
Мы разобрали бокалы и расселись широким полукругом на мягких гнутых зеленых стульях a`la Чиппендейл.
– Вот, вот они! – визгливым до неприличия голосом закричал виконт, уставив на нас с Атсоном два указательных перста.
– Все уже в курсе, мистер дю Трамбле, – сказал Огилви. – Сядьте, пожалуйста. Прошу вас, доктор.
– Доктор, – проворчал Атсон. – Значит, жди клистира.
– Итак, – сказала миссис Кристи, – мсье дю Трамбле утверждает, что незадолго до внезапного таинственного исчезновения своей дорогой супруги передал этим указанным им джентльменам на сохранение пакет с документами, среди которых находиось и завещание мадам Луизы, написанное ею собственноручно. Получив этот пакет обратно и незамедлительно проверив сохранность документов, он обнаружил, что в завещание внесены изменения. Видимых следов вскрытия пакета нет, однако…– она медленно обвела нас холодным изучающим взглядом, – криминалистам известны случаи извлечения документов даже без вскрытия конверта.
Атсон подался вперед. Ему очень хотелось узнать, как это делается.
– Конверт был у меня, – сказал я. – Никто к нему не прикасался.
– А в чью пользу изменено завещание? – спросил Петр Демьянович.
– Mon deaus! – снова взвился дю Трамбле. – Вы хотите сказать!..
– В завещание внесены такие грубые и бессмысленные поправки, – холодно сказал Огилви, осаживая несчастного виконта взглядом, – что оно становится попросту недействительным.
– Но ведь пока не найдено тело!
– Вот! – подняла палец миссис Агата. – Вот в этом-то все и дело. Леди и джентльмены, давайте условимся: я задаю вопросы, вы на них отвечаете. Или не отвечаете. Мистер Карак… Караз… – она посмотрела на меня.
– Карамазов, – подсказал я. По всем документам я сейчас был Карамазов, и папа у меня был Карамазов, и мама Карамазова, и никого это не удивляло. Какая еще у русского может быть фамилия?
– Мистер Карамазов, где вы находились двадцать седьмого апреля в восемь часов вечера? – спрашивая это, она смотрела не на меня, а на какой-то листок с записями.
– По моему… – я посмотрел на Атсона. – Мы ужинали. Разве не так?
– Да, мы ужинали, – подтвердил Атсон. – А лягу… в смысле, вот этого парня, – он показал на дю Трамбле, – там не было.
– Разумеется, – сказала миссис Агата. – Его там и не могло быть. Мистер Карамазов, а в вашей каюте в это время кто-нибудь оставался?
– А кто мог оставаться в моей каюте? – изумился я.
– Ну… горничная, – неуверенно высказала догадку миссис Агата.
– А что, кто-то видел, как она выходила?
– В том-то и дело, что нет. Это и настораживает больше всего. Ведь в это время никто не видел и мадам Луизы. Фрау Дитрих, что вы скажете на это?
– Я не обязана следить за нравственностью обслуживающего персонала, – поджала губки Марлен. – Это дело старшего стюарда.
– Да, не обязана, – склочным голосом подтвердил фон Штернберг.
– Где вы хранили конверт, мистер Карамазов? – продолжала миссис Агата.
– Носил с собой, – сказал я.
На самом деле я его, конечно, с собой не носил. Конверт лежал там же, где и мой груз, и никто не в силах был отыскать его. Хотя… меня вдруг взяли сомнения. На всякий замок находится ключ, и если подменили завещание, то и груз тогда… Да нет, не может быть. Я бы почувствовал.
– Помните ли вы своих родителей, мистер Карамазов?
– Что? – я не сразу среагировал на такой поворот. – Разумеется, помню.
– А вы, мистер Атсон?
– Увы, леди, я типичная приютская крыса, – Атсон громко вздохнул и взял еще пива. – Мы у себя в Америке не покупаем себе шикарные родословные.
– Да, в Америке это не требуется, – согласилась миссис Кристи. – А вот в Европе без этого не сделаешь и шага. Особенно на континенте. Не так ли, фрау Дитрих?
– Не имею представления, – фыркнула Марлен. – Я никогда не скрывала своего мещанского происхождения.
– Но кое-что могли скрывать и от вас, – миссис Агата наклонила голову. – Продолжим наш интересный разговор. Мсье дю Трамбле, сколько лет вы состояли в браке с мадам Луизой?
Раздался странный звук. Все посмотрели на француза.
– Как бы сказать: Это наше свадебное путешествие. – он зарделся.
– Formidable! – произнес кто-то.
– Как я понимаю, титул ваш, – сказала миссис Агата. – А состояние…
– Кстати! – прогудел Атсон. – А велико ли наследство?
– Достаточно. Велико. – раздельно и веско произнес Огилви. – Чтобы. Негодяю. Пойти. На все.
– Это интересно… – сказал Атсон и задумался.
Миссис Агата между тем отвлеклась от нас и начала донимать примерно такими же вопросами остальную дюжину подозреваемых: высокого китайца в европейском платье и с тонким интеллигентным лицом, братьев-итальянцев, бравого французского генерала, дирижера из Вены, молодую польскую графиню (где были мои глаза?!), одноглазого немецкого летчика по имени Эрнст, аса Великой войны, пожилую английскую чету (путешествовавшую в соседней каюте с дю Трамбле), стюардов, бармена, поваренка:
Мы с Атсоном отошли в угол, поближе к пиву.
– Сознайтесь, Ник, – сказал он мне, – это вы пришили бабку. Это же ваш национальный обычай.
– Билл, – сказал я, – неужели вы хотите меня обидеть?
– Так я же не в осуждение! – он даже, кажется, слегка растерялся. – Просто, когда мы с ребятами лежали на матрацах, один наш колледж-бой читал вслух русскую книжку. Про вашего колледж-боя. Как он ловко управился с одной старой стервой. Но вот – не знают жизни ваши писатели. Где же это видано, чтобы бабушка давала капусту в рост, а в прихожей у нее не дежурила пара хороших ребят с машинками?
– Вы совершенно правы, Билл. Эти писатели никогда ничего не знают.
– Так это все-таки вы? – он погрозил мне пальцем.
– Я предпочитаю дам помоложе.
Он почему-то захохотал. Пиво тут же попало ему не в то горло.
– А все-таки, – продолжал Атсон, отфыркавшись, – возьмите-ка все на себя, Ник.
Присяжные вас оправдают, а если нет, мы выцарапаем вас из любой тюрьмы. Гонорар можете назвать сами. Уж очень мне не хочется светиться у нью-йоркских копов.
– И сколько же дают нынче за незаконный забой скота? – спросил я.
– Столько, сколько сможешь унести, – помрачнел он. – До некрасивого деревянного стула включительно.
Я присвистнул.
– И это вам всерьез угрожает?
Он кивнул:
– Да. Им нужен только повод.
– Знаете что, Билл: Как говорят в России, у вас своя свадьба, у нас своя.
– Вы, похоже, веселый народ. У нас то же самое говорят о похоронах.
– Так вот. Ваш вариант для меня не подходит: время. Я не имею права терять ни дня. Но если уж очень подопрет, то держитесь поближе ко мне. Я выведу вас с парохода незаметно.
– Да? – он посмотрел недоверчиво. – Не ходили ли вы в учениках у Гудини?
– Нет, – сказал я. – У нас были общие учителя, и я учился классом старше.
– Я сразу понял, что вы не простой парень, Ник, – сказал он. – Но что же наш хич-хайкер?
– Кто? – переспросил я.
– Парень, который упал с неба. Почему его здесь нет?
– Об этом мы спросим миссис Агату.
– Интересно, для чего этой болонке понадобились наши родители?
– Вы же сирота.
– Ник! – он жарко зашептал мне на ухо. – Я ей соврал. Да только я скорее сдамся копам, чем мой папаша узнает, что я вляпался в такой скандал!..
– Кто же он? Рокфеллер?
– Если бы Рокфеллер: Папаша мой – квакерский церковный староста, и у него самый большой кулак между Миссисипи и Миссури.
– Сочувствую вам, Билл. А вот меня в детстве ни разу не наказывали. – Врете вы, Ник, – сказал он и отвернулся. – А зачем врете…
– Мистер Карамазов! – голос Агаты ввинтился в ухо, как мелкий буравчик. – Подойдите ко мне, пожалуйста.
Я подчинился.
– Вы жили в тысяча девятьсот седьмом году в Париже?
Я-то жил, а вот жил ли Карамазов:
– Да, – ответил я на всякий случай.
– На улице Мари-Роз?
– Нет, – сказал я. – На бульваре Сен-Жермен.
– Но на улице Мари-Роз вы все-таки бывали?
– Не помню, – честно сказал я. – Может, и бывал. Столько лет прошло.
– Вот именно, – многозначительно сказала Агата, поднимая палец.
– Значит, мы ищем человека с улицы Мари-Роз?
– Допустим. Что вы о нем знаете?
– Ну… Недавно, например, я видел его в гробу.
– В чьем?
– Трудно сказать.
– Понятно: Скажите, мистер Карамазов, не просыпаетесь ли вы по ночам?
– Только если меня долго и тщательно будить.
– Ваша каюта по левому борту?
– Да, коль скоро у нее нечетный номер.
– Номер можно было и поменять, – сказала Агата раздумчиво. – Спасибо, мистер Карамазов, вы нам очень помогли. Профессор, теперь у меня вопрос к вам: вы курите?
– Да, – чуть удивленно отозвался Петр Демьянович.
– Русские сигареты с длинным мундштуком?..
Петр Демьянович принялся рассказывать про свои табачные пристрастия, а я тем временем перенес внимание на китайца. Он страшно нервничал, что никак не вязалось с пресловутой восточной невозмутимостью. Даже воздух, казалось, вздрагивал, касаясь его лица.
– Ник, вы так пристально уставились на этого чарли, будто он ваш давно потерянный брат-близнец, – сказал негромко Атсон.
– А вдруг так оно и есть? – сказал я. – Вот вы бы удивились, если бы выяснилось, что он – ваш брат?
– Я-то? – он хмыкнул и задумался. – Нет, нипочем. Потому что у моего папаши не только кулак самый большой между Миссисиппи и Миссури!
Но тут настала его очередь идти к доске.
– Мистер Атсон, вы не помните, легко ли вам давался в начальной школе французский язык?
– Мэм, – честно сказал Атсон, – если бы в нашей долбанной школе кто-нибудь, выжив из последних остатков своего быстро высыхающего от ветров и виски ума, вздумал преподавать французский язык, его бы тут же обмазали смолой, вываляли в перьях и на шесте вынесли из города. Так что я не могу достойно ответить на ваш вопрос. Может быть, и легко.
– Отлично, сказала Агата. – Так я и думала. А вот помните ли вы бой между Джеком Дэмпси по прозвищу «Кувалда» и Филом Маккузо в тысяча девятьсот двадцать третьем году, в феврале?
– Еще бы! Проклятый макаронник обошелся мне в две тысячи зеленых.
– Вы знали, что Джек накануне говорил, что это его последний бой и он намерен завязывать с этим долбанным боксом?
– Нет, конечно, – вздохнул Атсон. – Если б знал – поставил бы на него, что ли?
– Не факт, – сказала Агата. – Если он вам за эту ставку выкладывал десять тысяч!
– Откуда вы знаете? – Атсон вдруг набычился.
– Я профессионал, – сказала она. – А профессионалу нужно лишь дать немного поработать своим серым клеточкам.
– Тихарям, что ли?
– Дорогой мистер Атсон, – Агата наклонилась чуть вперед. – У нас с вами вот здесь, – она дотронулась до лба, – по семнадцати миллиардов очень маленьких тихарей. Серых клеточек. Когда я их пускаю по следу…
– Понял, – сказал Атсон и обмяк.
– Еще один вопрос: верите ли вы в то, что именно Сэм «Вонючка» Бьюкеннен замочил Голландца?
– Не знаю, мэм, что там всякие брехуны пишут в своих грязных бумажках, которые и на подтирку-то срамно использовать, и что копы чикагские вякают, а только вот вам мое слово – слабо ему.
– Слабо?
– Слабо, мэм.
– Спасибо, мистер Атсон, вы очень помогли нам. Мистер Чен, когда вы вчера гадали по «Книге перемен», какие триграммы выпали последними?..
Вопрос поверг китайца в полный ужас.
– Попался чарли, – выдохнул Атсон. – Слушате, Ник, она что – ведьма?
– Может быть, – сказал я. – Может быть, и ведьма…
В углу Петр Демьянович нервно курил.
Мы взяли еще по бокалу пива с неоскудевающего подноса.
– Если предполжить, что Вселенная имеет форму бублика, – сказал Петр Демьянович, – то мы, хотим того или нет, становимся способны получать любые ответы на любые, даже еще незаданные, вопросы.
Атсон был близок к обмороку.
– Фраернуться хотел, – сказал он горько. – Купил самый дорогой билет. Думал, тихая компания соберется. Без стрельбы. Да. Как же. Вот фраернулся-то…
– Леди и джентльмены, прошу внимания! – Агата постучала карандашом по бокалу. – Итак, в результате обследования места происшествия, анализа так называемого завещания и бесед с вами мне удалось составить полную картину преступления. Но начать мне придется издалека. Готовы ли вы слушать?
Прекрасно: Итак: та особа, которую мы знаем сегодня как виконтессу Луизу дю Трамбле, начинала свою блистательную карьеру на подмостках кабаре «Мулен-Руж» как Катрин Лануа. В возрасте тринадцати лет она убежала из кабаре с немолодым русским моряком и родила ему в России сына Николаса. Не выдержав, однако, северных холодов, она снова бежала, оставив безутешного моряка с младенцем. Это, кстати, безоговорочно подтверждают и триграмммы мистера Чена. В родной Франции она не задержалась, путь ее лежал дальше, в Новый Свет. Там она некоторое время работала на ферме в штате Айова, и хозяин фермы уделял ей, скажем так, несколько повышенное внимание.
Излишне повторять, что она бежала, оставив безутешного отца с младенцем Уильямом на руках:
Мое запястье сдавили железные пальцы Атсона. Боже мой, мне и самому вдруг стало не по себе.
– Прибыв в Рим, она смутила покой старого князя Поццо ди Борго и наградила его близнецами:
– Бастардо! – зашипели друг на друга братцы-итальянцы. – Басссстардо!
– …лежал в Германию. Мальчик Эрнст, сын известного промышленника, и девочка Марлен…
Я уже понял, чем все это кончится, и начал нашаривать за собой кресло. Ах, Агата, ах, белокурая бестия!..
– …в Россию под чужим именем. Вот я почему спрашивала вас об улице Мари-Роз, Николас.
– Да-да, конечно, – хрипло отозвался я. В ушах пульсировала кровь.
– …и далее – в иезуитскую миссию в Кантоне. Там путь ее надолго…
– Вы куда, Ник? – вздрогнул Атсон. – Не вздумайте только…
– …составила завещание, в котором все означенные суммы, драгоценности и земельные владения отходили к новоиспеченному супругу. Как нам удалось выяснить, супругом этим является…
– Билл, – тихо сказал я. – Крепитесь. Сейчас вы услышите по-настоящему сногсшибательную новость.
– Что же из этого следует, леди и джентльмены? – голос Агаты вдруг взлетел и затрепетал. Рояль в углу отозвался низким гудением. – Из этого однозначно и неопровержимо следует, что один из вас вечером двадцать седьмого апреля злодейски убил и выбросил за борт вашу родную мать!
– Вашу мать…– эхом откликнулся я.
Китаец тонко взвизгнул и повалился на ковер.
