Текст книги "Фагоцит (СИ)"

Автор книги: Андрей Величко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 8

В ридере, который я оставил Ефремову вместе с зарядкой и наушниками, были написанные позднее его романы «Час быка» и «Тайс Афинская». Раз уж он это однажды написал, то зачем ему сейчас тратить время на то же самое? Пусть лучше сочинит что-нибудь еще, чего он не успел в прошлом времени Виктора Антонова. Или улучшит эти книги, что тоже неплохо.

Кроме ефремовских романов, там был еще «Незнайка на луне» – с моей точки зрения, прямо-таки провидческое произведение. Кстати, многие ли помнят, чем оно закончилось? Я, например, помню. Скинув власть всяких там Скуперфильдов, лунные коротышки пошли практически по пути Китая в конце двадцатого – начале двадцать первого веков! Даже и не подумав отменять деньги или ограничить их функции, а просто кое-где, но не везде, заменив индивидуальную частную собственность на средства производства кооперативной и акционерной. Вот такой финал у меня вызывает сильное подозрение, что на самом деле это ни фига не детская книга. Как и «Солнечный город», в котором блестяще показана принципиальная неустойчивость классического коммунизма. Чуть его толкни – рухнет и развалится, если не случится чуда. Просто удивительно, что такое пропустила цензура. Ну и подборка фантастики из двадцать первого века. Как лучшей, так и худшей (с моей точки зрения худшей, но почему-то пользующаяся устойчивым спросом), и кое-что из музыки.

Мы договорились, что следующая встреча будет через две недели, примерно столько Ивану Антоновичу понадобится на изучение содержимого букридера. Ну, а если у кого-нибудь возникнет надобность во встрече раньше, то я дал Ефремовым свой адрес и рабочий телефон. Домашнего у меня, ясное дело, не было, но, что меня удивило, у Ефремовых тоже.

– Мы же недавно сюда переехали, еще и года не прошло, – объяснила Таисия. – Обещали поставить в начале шестьдесят четвертого.

А вообще-то их дом стоял на противоположной от ФИАНа стороне тихой, коротенькой и неширокой улицы Губкина, еще недавно называвшейся Второй Академической. Так что я к ним при необходимости мог заскочить в любое время и быстро.

Ну, а вернувшись домой после знакомства с писателем и его супругой, я от избытка энергии взял лопату, позвал Джульку, и мы с ним пошли копать яму под окном.

Дело было в том, что я все-таки решил – покупать буду именно «Яву». Однако не знаю как в начале шестидесятых, но в начале семидесятых бросить такой мотоцикл на улице столицы означало высокий риск быстро лишиться аккумулятора, генератора и еще чего-нибудь по мелочи, это в лучшем случае. Но мог исчезнуть и весь мотоцикл. Причем это касалось только «Яв»! Ту же «Макаку» можно было оставлять где угодно, она никого не интересовала. Ни по частям, ни целиком.

Помнится, один мой знакомый решил пересесть с в хлам убитого М-104 на «Яву». Продавать свое убоище он не стал, а пошел в госстрах. И там вполне официально его застраховал от угона. Никакого криминала – у них были формулы, где в зависимости от года выпуска и пробега можно было получить вилку страховой суммы. Знакомому ее установили ближе к нижнему пределу, но даже так получалось раза в полтора больше, чем дал бы за эту «Макаку» самый щедрый покупатель.

И, значит, она месяц торчала на самом видном месте двора, причем так, что ее можно было заметить и с улицы, но никто на нее не покусился.

Тогда парень ранним утром сел в седло и смог хоть и за целый световой день, с двумя ремонтами в дороге, но все же доехать до Загорска, где у него жита бабка – и бросил свой транспорт уже там. В Загорске народ оказался попроще, не такие снобы, как в Москве, и мотоцикл был украден на шестую ночь.

Поэтому я на всякий случай еще неделю назад съездил туда, где скоро будет открыто метро «Проспект Вернадского», но пока там еще стройка, и, быстро договорившись с рабочими, заказал им сварную конструкцию из толстой арматуры, напоминающую корзину, только с длинной, почти метровой ручкой. А позавчера настало время забирать заказанное. Я отдал оговоренную пятерку и добавил за качество и скорость исполнения бутылку водки, причем «Столичной», а не «Московской». В ответ мне принесли треть мешка сухого цемента, сказав, что так получится надежней, чем просто закопать этот якорь для мотоцикла в землю. Хоть и с трудом, но мне удалось увезти все это домой на мопеде, но все равно пришлось ехать на стройку еще раз – за битыми кирпичами.

И вот яма выкопана. Я засунул туда «корзину», накидал кирпичей, плюхнул раствора из специально для этого найденного на помойке детского оцинкованного корыта. Кстати, я его еле нашел, пришлось объехать все помойки нашего квартала и половину – соседнего.

Потом настала очередь еще одного слоя кирпичей, снова раствор, и так до самого верха. И, наконец, кладем на место аккуратно срезанный перед началом раскопок дерн. Все, теперь есть куда приковывать мотоцикл – прямо под моим окном у самого края узкой, сантиметров восьмидесяти шириной асфальтовой полосы вдоль стены дома из земли торчала большая перевернутая буква «О». Порядок, теперь можно брать деньги и ехать в магазин за «Явой».

Набор инструментов, причем большей частью из двадцать первого века, у меня уже был. И кроме него – полуторалитровая дюралевая фляга со смесью бензина и масла и пузырек с электролитом для аккумулятора. А как иначе? Это вам не двадцать первый век, где вы, оплатив покупку, можете садиться в седло и ехать. Кстати, даже там такое бывает не всегда. Нет, сейчас рабочие вытащат во двор заколоченный ящик, в который запакован мотоцикл отдельно, переднее колесо отдельно, аккумулятор, причем сухой – отдельно. И делай с этим что хочешь, хоть волоком домой тащи, имея в виду, что ни капли бензина в баке нет, а вызвать грузовое такси – это о-о-очень большая проблема. За неделю нужно заказывать, и совершенно не факт, что оно приедет вовремя.

Между прочим, в этом что-то есть. Если человек не умеет держать в руках молоток и гаечный ключ или не может залить раствор серной кислоты в три дырки, то зачем ему тогда мотоцикл? Пусть на автобусе ездит, пока не научится.

Кроме «Явы», я купил еще два шлема. «Кавказскую пленницу» помните? Вот примерно таких, в каком там щеголял Моргунов, только черно-белой расцветки. Хотя сейчас шлем для мотоциклистов еще не обязателен, мне моя голова все-таки дорога вне зависимости от того, что написано в официальных документах. И Верина тоже.

Разумеется, противоугонку я спаял заранее.

С посещениями двадцать первого века я пока решил немного повременить. Во-первых, по большому счету мне там сейчас ничего не нужно. А во-вторых, Антонов обнаружил, что вроде бы экстрасенсорные способности после каждого перехода слегка проседают и восстанавливаются полностью хорошо если через несколько дней. Правда, Скворцов пока ничего такого не замечал, но он молодой, неопытный, мог и не обратить внимания. В общем, не будем рисковать, мне еще приводить в порядок здоровье Ефремова, а это, между прочим, вовсе не какой-то ползучий гад Ликин из не очень светлого будущего.

За всеми этими заботами две недели пролетели быстро, и в один прекрасный вечер, возвратившись с работы, я увидел, что форточка в комнате соседей открыта, и услышал доносящееся оттуда восторженное, с привизгом, тявканье Джульки. Все это однозначно указывало, что соседи вернулись с югов, и я, закатив «Яву» под свое окно, приковал ее к арматурине, но активировать противоугонку не стал.

– Здравствуй, Вить, мы вернулись! – встретила меня Вера. – А чего это ты сегодня на работу ездил без мопеда? Ой, а почему ты со шлемом? Мотоцикл купил, да? Пошли скорее смотреть!

– Вер, ну хоть дай мне с тетей Ниной и дядей Мишей поздороваться.

– Так чего ты тогда стоишь? Здоровайся быстрее, и пошли.

Увидев «Яву», девушка пришла в щенячий восторг – заметалась вокруг нее, подпрыгивая, приседая и повизгивая. В общем, вела себя как Джулька, разве что хвостом не виляла ввиду его отсутствия.

Наконец она слегка угомонилась и спросила:

– Вить, а чего ты на меня так смотришь? Я стала ужасно некрасивая?

Дело было в том, что ее родители в Крыму просто загорели, хоть и довольно интенсивно. А она явно успела загореть, обгореть, облезть и местами начать загорать по новой.

– Нет, ну что ты, такая... э-э-э... благородная пятнистость в облике тебе очень идет.

– Опять издеваешься, – попыталась надуться Вера, но у нее не получилось. – Лучше скажи, когда мы кататься поедем?

– Завтра.

– А почему не сегодня?

– Потому что сегодня ты будешь мне рассказывать, как оно там, на море.

– Так я это могу и на ходу!

– Ага, и мы во что-нибудь врежемся, так как я заслушаюсь и не справлюсь с управлением. Нет уж, сказал завтра – значит, завтра. Пошли домой.

Я активировал противоугонку, она пискнула.

– Ой, Вить, а что это ты сделал?

– Включил противоугонную систему, теперь мотоцикл никто не сможет украсть. Ладно, пошли, а то твои родители того и гляди начнут волноваться, не уехали ли мы куда-нибудь.

За ужином Вера непрерывно тараторила, и не только Скворцов, но даже Антонов смог узнать про отдых на море кое-что новое. Но наконец она устала, угомонилась, и мы разошлись по своим комнатам. Однако где-то в одиннадцатом часу вечера я почувствовал смутное беспокойство, а в мою дверь начал царапаться Джуля.

Я открыл ее и предложил:

– Ну, заходи, собака. Что у тебя случилось?

– Вить, извини, пожалуйста, чего это он тебе спать не дает, – вмешалась тетя Нина. – Джулька, домой!

Однако пес не стал реагировать на команду, которую прекрасно знал, а, поскуливая, начал теребить меня за штанину, чтоб, значит, я пошел с ним.

– Тетя Нина, у вас все в порядке?

– Да Вера слегка приболела. В вагоне было больно уж жарко и душно, а из форточек – сквозняки. Да и тут она набегалась и напрыгалась, а сейчас слегла. Завтра, наверное, врача вызовем.

– Ясно, можно мне к вам?

Не дожидаясь ответа, я прошел в соседскую комнату. Вера лежала, укрытая одеялом до самого носа. Но даже так вид ее не производил впечатления совсем уж здорового.

– Рассказывай, что болит.

– Вить, а ты разве доктор?

– Еще какой. Так что с тобой? Голова, говоришь, болит? И знобит? Подташнивает? Ладно, доставай руки из-под одеяла и клади их вдоль тела, вот так.

Я накрыл ее ладони своими и сосредоточился. Так, вроде ничего серьезного. Девочка слегка простудилась, переволновалась и, кажется, недавно съела что-то не очень свежее. За ужином на столе точно ничего такого не было, значит, перехватила раньше.

– Ты в поезде или на вокзале ничего не ела?

– Пирожки с рыбой, мы их на какой-то станции днем купили...

– Понятно. Теть Нин, нужно примерно пол-литра теплой кипяченой воды, немного соды и тазик.

– Ой, что ты со мной собираешься делать? Может, не надо?

– Ничего я не собираюсь. Ты сейчас сама выпьешь воду, а потом тебя вырвет. Тазик нужен, чтобы не на пол. Да чего ты трясешься? Голова-то болеть перестала?

– Да... только... Вить, неудобно, я же там под одеялом голая...

– Ладно, я выйду. А ты делай, что сказано, потом накинь что-нибудь и позови меня.

В общем, на этом лечение практически завершилось. Вера благополучно проблевалась, потом ее пронесло, и уже к одиннадцати часам вечера она была в полном порядке, о чем тут же сообщила мне. Я, снова взяв ее за руки, убедился, что так оно есть.

– Все, можешь ложиться спать.

– Вить, а что это было? Доктора вроде должны таблетки давать или уколы делать, а ты так...

– Тебе уколов не хватает? Могу устроить, шприц у меня есть. А называется это мануальная активация латентных возможностей организма, – «объяснил» я. – Твоего, между прочим. Выздоровела ты сама, а я просто помог.

– Ух ты, и как здорово помог-то! А где такому учат?

– В армии, – по привычке отбрехнулся я, но на всякий случай добавил:

– Правда, не всех. Далеко не всех, способности иметь надо.

– Интересно, у меня они есть?

– Это еще неизвестно, они, как правило, проявляются не в детском возрасте, а позже.

– Я уже не ребенок! – возмутилась пигалица.

– Ага, ты это еще кому-нибудь расскажи, может, кто и поверит. И вообще уже двенадцатый час. Тебе давно спать пора, да и мне тоже, завтра-то на работу.

Вернувшись к себе, я задумался – а правильным ли было мое слепое следование душевному порыву? С одной стороны, я вроде знаю, что и без всяких моих вмешательств Вера доживет как минимум до две тысячи восемнадцатого года, зато теперь помощь Ефремову откладывается – как целитель я сейчас полный ноль, и неизвестно, насколько это затянется. С другой – это она в том варианте судьбы, где не было меня, дожила до семидесяти лет. Так не факт, что она там вообще ездила в Крым! То есть та ее жизнь уже давно стала не безусловной колеей, а всего лишь ориентиром. Мол, как оно могло быть, если бы не я.

И, наконец, в-третьих – если бы Ефремов узнал, что я в целях ускорения его лечения не оказал помощь больной девочке, вряд ли он это одобрил бы. Скорее наоборот. В общем, ладно, решил я, что сделано, то сделано. И вообще пора спать.

Утром я смог лишний раз убедиться, что Скворцов – это не Антонов. У меня уже потихоньку начали восстанавливаться способности! До максимума им, разумеется, было еще далеко, но для Антонова и такое было практически за гранью возможного. Да, здешний Витя могуч! Ладно, славословия самому себе оставим на потом, пора на работу, хотя до половины десятого, когда официально начинался мой рабочий день, еще два с половиной часа, а дорога занимает от двенадцати до четырнадцати минут. Но мне некогда лениться, надо побыстрее заканчивать очередной прибор, а то денег после покупки «Явы» осталось впритык на жратву, однако желание купить еще и магнитофон никуда не пропало.

Глава 9

Вскоре я пришел к выводу, что Скворцов не только сильнее Антонова как экстрасенс, у него еще и зрение лучше. Случилось это после того, как я ночью выехал на «Яве» за город, чтобы посмотреть, насколько катастрофична ситуация с ее светом. Оказалось, что далеко не настолько, как я боялся. До идеала, конечно, было далеко, но фара все-таки позволяла уверенно ехать в темноте со скоростью пятьдесят – шестьдесят километров в час. По воспоминаниям же Антонова выходило, что быстрее сорока в таких условиях ездить уже опасно. А это означало, что Скворцов видит лучше – по крайней мере, в темноте.

Да и восстановиться после сеанса воздействия у него получилось быстрее, уже через шесть дней я смог приступить к поправке здоровья Ефремова. М-да... мне, вообще-то, три раза в жизни встречались пациенты и потяжелее. Выжил один из них, оставшимся двоим удалось только немного оттянуть конец – примерно на месяц.

Сердце, как я и ожидал, работало совсем плохо. А как оно могло иначе, с такими-то почками? Одна вообще почти не функционирует. Да и с печенью тоже далеко не идеал. И со спиной-то у него что? Я этого пока просто не понял.

В общем, за три часа с двумя перерывами я смог всего лишь немного помочь той почке, что хоть как-то работала, и прекратит сеанс, потому что выложился весь, досуха.

– Вы в порядке? – с беспокойством в голосе поинтересовался Иван Антонович.

– Это нормально, так всегда бывает, – почти правдиво буркнул я, вытирая пот со лба. – Мне бы теперь часок посидеть, не вставая, и попить-поесть чего-нибудь сладкого. А вы как?

– Вроде немного получше, привкус во рту пропал, даже как-то непривычно. А в остальном...

– А в остальном потребуется не меньше десятка сеансов, если не все двадцать, – вздохнул я. – И то пока неясно, удастся ли достичь хоть сколько-нибудь полного успеха.

– Да вы не расстраивайтесь, я к своему состоянию отношусь как к неизбежной данности. Даже странные какие-то аналогии приходят в голову – чувствую себя торпедированным броненосцем. Огромная пробоина, вода прибывает, но ход еще есть, причем он пока не падает, и орудия стреляют даже точнее и чаще, чем до попадания. Ибо весь экипаж понимает, что терять уже нечего и надо просто успеть выполнить все ему назначенное до того, как волны сомкнутся над кораблем. Я, прочитав про себя в вашем смартфоне, даже слегка удивился – надо же, как много мне осталось! Примерно на уровне самых оптимистичных предположений.

– Вот-вот, а мы вашему броненосцу заведем на пробоину пластырь, откачаем воду из отсеков, и он, глядишь, все-таки доберется до базы, где ему сделают уже настоящий ремонт. Главное, чтобы экипаж не расслабился раньше времени, опасность еще далеко не миновала.

На столике перед креслом, где в позе помирающей медузы слабо шевелился я, усилиями Таисии уже материализовалась здоровенная фарфоровая кружка с чаем и внушительных размеров блюдо с пирожными.

– У нас прямо как во Франции времен Людовика Шестнадцатого, – улыбнулась она. – И я в роли Марии-Антуанетты. Как там она сказала – «У народа нет хлеба? Пусть ест пирожные!». Вот так, а хлеба действительно нет уже третий день подряд. Говорят, надо в шесть утра занимать очередь, тогда, может, и достанется.

– Народ в моем лице не против, – ухитрился вставить я с набитым ртом. После тяжелого сеанса у меня всегда возникала потребность в сахаре, но сейчас тех конфет, что я напихал в карман еще дома, не хватило. – Не хлебом единым жив человек, это когда еще было сказано. К тому же скоро введут талоны, и вероятность, что и вам начнет доставаться, слегка повысится. Или талоны будут только на муку и макароны? Честно говоря, уже не помню.

– Да ладно, – пожала плечами Таисия, – переживем. Меня вот больше интересует – а как вы все это делаете, в смысле лечите? Если не секрет, конечно.

– Никаких секретов, – помотал головой я, – вот сейчас еще одно пирожное употреблю и расскажу.

– Значит, так, – сообщил я, выполнив свой наполеоновский план (ибо слопанное мной было именно «наполеоном», насколько я вообще разбираюсь в кондитерских изделиях). – Все происходит исключительно по методикам Ивана Антоновича, описанным им в «Лезвии бритвы». Возможности человеческого организма пока еще слабо изучены, но они гораздо шире, чем считает большинство. Просто мало кто умеет их использовать по-настоящему, то есть сознательно. Я умею. И, кроме того, умею помогать делать это другим. Не всем, только некоторым. К счастью, оказалось, что Иван Антонович входит в их число. Если продолжить аналогию с кораблем, то я не зарастил каким-то волшебным образом пробоину в борту, и даже не заменил экипаж. Просто рядом с командиром появился советник, который точно знает, что необходимо сделать для реализации шансов на спасение, они еще есть. Ну, или почти точно. Могут вылезти какие-нибудь непредусмотренные осложнения.

– Это точно, – усмехнулся Ефремов, – могут. Я вот у вас прочитал, что на меня, оказывается, посмертно завели дело. Хорошо хоть не посадили, тоже посмертно. А теперь, выходит, они это смогут организовать и более традиционно, если я подольше задержусь на этом свете.

– Если будете хлопать ушами – конечно, смогут. Но я над этим уже думал и более или менее представляю, как подобное развитие событий предотвратить. Впрочем, оно пока не горит, органы вами заинтересуются только после начата публикации «Часа быка».

– Да нет, власти ко мне проявили интерес еще до выхода в свет «Туманности Андромеды».

– А там-то к чему можно придраться? – удивился я. – Ну разве что кроме сроков наступления коммунизма, так вы оттуда конкретные цифры – кажется, поначалу было две тысячи лет? – сами убрали.

– Разумеется, сам. После того, как меня вызвали в Министерство культуры и сообщили, что роман, в котором коммунизм наступит не в ближайшие годы, а через тысячелетия, опубликован быть не может. На это я пошел, хорошо хоть от требований понатыкать памятники Марксу и Ленину по всей галактике удалось отбиться.

– Даже такое требовали? – удивился я.

– Конечно, а что вы хотели от чиновников? Если памятников не будет, то тот же Хрущев, в очередной раз попади ему вожжа под хвост, может спросить – а вы-то куда смотрели? И сделать выводы. А если их вставить, никто ничего сказать не сможет. Ну, а что роман тогда превратится в фарс, это не их дело. Так что я, наверное, слегка подозрителен властям еще с тех времен. Пишу хоть и о коммунизме, но не в свете руководящих указаний, да еще и не член партии.

– Что? – вот тут я по-настоящему охренел. В процессе просмотра материалов о Ефремове мне и в голову не пришло поинтересоваться его партийностью – все казалось изначально ясным. А тут вон оно что! – Как же это вас угораздило?

– Происхождением не вышел, отец был сначала арендатором, а потом владельцем небольшого лесопильного завода. Отказали в приеме.

Да уж, подумал я. Как в свое время сказал товарищ Сталин – «Это будет посильнее «Фауста» Гете!». Если раньше я допускал, что, может, партия в нынешнем виде все же имеет какие-то, пусть и минимальные, права на существование, то теперь последние сомнения испарились. Давить, только давить! Иначе какой там в дулу коммунизм – социализм и то получится только «развитой», то есть до предела выродившийся и ублюдочный.

– А вы в партию не собираетесь? – подколол меня Иван Антонович.

– Сначала надо определить цель, уточнить путь, потом выбрать средства, и, если одним из них будет партийность, придется. В дерьмо я уже вступал, ночью в деревне не видно, куда ноги ставишь. И в партию, наверное, тоже смогу, особенно если заранее зажму нос и зажмурюсь.

– И как у вас уточнением пути? У меня вот пока не очень, хоть я и пытался обдумать этот вопрос.

– Мне проще, я дилетант, а не ученый, поэтому мнение уже есть. Оно состоит в том, что классики совершили огромную, прямо-таки эпическую ошибку, заявив, что победа коммунизма возможна только в мировом масштабе. Ну ясно же, что дело обстоит как раз наоборот! Чем меньше коллектив, тем проще в нем построить коммунизм – естественно, если моральные качества членов позволяют. Вот нас сейчас в квартире трое, и, если понадобится, коммунизм тут можно построить очень быстро. Пятнадцати минут должно хватить, только это никому из нас не нужно. Листок бумаги и карандаш у вас найдется? Попробуем изобразить процесс графически.

Я нарисовал несколько маленьких кружков и объяснил:

– Вот, значит, весь лист – это исходный строй. Пусть он называется социализмом, это не очень принципиально. И вот, значит, мы в нем организуем ма-а-аленькие такие очаги коммунизма. Естественно, огородив их и обеспечив невозможность проникновения посторонних, а то ведь все растащат, а оставшееся загадят. Со временем эти анклавы разовьются, укрепятся и начнут расти. Сначала так...

Я увеличил диаметры кружков раза в три.

– А потом и вот так!

Новый прирост был раз в десять от исходного, и многие круги сомкнулись.

– Видите? Теперь уже не коммунизм огорожен, а, наоборот, исходный строй оказался разбит на очаги, со всех сторон обнесенные забором! Вот он, путь, на котором я вижу хоть какую-то перспективу. Только надо помнить, что анклавы предыдущих формаций совсем исчезнуть не могут, и такую цель ставить нельзя. Козлы будут рождаться всегда, и им необходимо оставить место, где они будут пастись без вреда для окружающих.

– Себя вы, конечно, к козлам не относите.

– Ну да, я же хоть иногда человек несдержанный и склонный к поспешным решениям, но в общем, наверное, положительный. К тому идеологически подкованный и материально... э-э-э... то есть морально устойчивый. Понятно, что не идеал, но для начала хоть таких бы найти достаточное количество! А когда все станут лучше, добрее там, идейнее, то и я под влиянием коллектива подтянусь. Если не помру раньше, процесс-то будет длительный.

– Хм, – чуть не подавился чаем Ефремов, – наверное, обсуждать личности все-таки рановато. Тот строй, что сейчас наличествует в Советском Союзе, создать внутри себя анклавы коммунизма не способен. Если, конечно, не причислять к нему дачные поселки ЦК и правительства.

– Согласен, вот уж их-то точно причислять нельзя – обитатели там не те, хотя с материальной базой все в порядке. Но вот в остальной стране даже с ней не очень, так что в любом случае начать придется именно с этого пункта. Мне кажется, в принятой сейчас трактовке марксизма есть и еще одна серьезная ошибка, кроме той, о которой я уже говорил. Почему-то считается, что социализм – это строй, в котором всего лишь отсутствует частная собственность на средства производства. Все правильно, Маркс доказал, что она является основным инструментом эксплуатации. Но ведь столовый нож часто становится орудием убийства! Хотя он предназначен вовсе не для этого. То есть любой инструмент можно применить по-разному, и частную собственность тоже. У вас, вон, пишущая машинка стоит – она именно частная, потому как средство производства. И вообще, смысл социализма, как более справедливого общественного устройства, выражается формулой «от каждого по способностям, каждому... нет, не по труду, а по результатам труда». Суслов, вон, тоже трудится, но деньги ему за это дают совершенно зря. В правильном социализме он бы при таких результатах поехал остров Новая Земля от снега чистить и не вернулся бы, пока весь не очистил. И частная собственность тут ни при чем, важны результаты ее использования. Если они приводят к увеличению имущественного неравенства сверх социально допустимого предела, то государство... или даже партия, как в Китае двадцать первого века, обязано вмешаться и укоротить зарвавшегося владельца. Кстати, китайский подход дал и довольно интересные результаты в плане формирования нового человека, что вы, насколько мне известно, считаете даже более важным, чем достижение материального достатка.

– Считаю, – подтвердит Ефремов. – Вы это все сами придумали?

– Нет, что вы, это все Дэн Сяопин, я только более или менее связно изложил самое начало его теории. Это человек, вытащивший Китай из глубокой задницы середины восьмидесятых, где он пребывал после правления Мао, на второе, а то и первое место в мире по промышленному производству в десятых годах двадцать первого века. Это смотря как считать. Если в плюс записывать и прибыль от чисто спекулятивных сделок, где никакие товары вообще не участвуют, то тогда на первом месте Штаты. Ну, а если их во внимание не принимать, то однозначно Китай.

– Очень интересно. Можно у вас попросить более подробные материалы об этом?

– Да, конечно. Я завтра собираюсь в двадцать первый век, так что послезавтра с утра могу завезти, как раз воскресенье будет.

– Заранее благодарю. Но, наверное, на два вопроса по этой теме вас ответить не затруднит и сейчас.

Я попытался встать, но убедился, что ноги меня держат еще не сказать чтобы очень хорошо, и плюхнулся обратно в кресло.

– Конечно, не затруднит, и задавать можете не два вопроса, а все, что у вас появились, постараюсь ответить.

– Вы что-то говорили о китайских результатах формирования нового человека. Пример можно?

– Пожалуйста. Что такое русский купеческий загул, вы знаете? Но вообще-то это явление интернациональное. Добившись финансового успеха, многие испытывают потребность показать его самыми дикими способами. Купцы в прошлом веке венецианские зеркала в ресторанах били, но это по нынешним нашим меркам вообще детский сад, так в грядущей России развлекаются разве что на районном уровне. А на действительно высоком масштабы совсем другие. Там строят роскошнейшие дворцы в заповедных зонах, покупают огромные яхты, самолеты и потом без всякого стеснения, публично выясняют, у кого что круче. Один вон вообще воздушный лайнер для двух своих собак купил, чтобы им было на чем в Швейцарию летать на случки. Ничего тут не поделаешь, человек еще совсем недавно слез с дерева и лишился хвоста, его поведение все еще описывается по дедушке Фрейду. Так вот, в Китае за подобный купеческий размах можно и запросто вылететь из партии, а это для миллиардера куда неприятнее, чем для простого рабочего. Хорошо если потом удастся остаться хотя бы миллионером, но даже это не гарантируется. Но размах-то продемонстрировать хочется! Если по-простому нельзя, то можно что-нибудь придумать. Например, вот такое.

Как-то раз один весьма небедный китаец в ознаменование своего юбилея решил устроить лучшим рабочим со своих заводов недельный отдых на Мальдивах. Мол, он такой, он может! А это все-таки не Египет и даже не Таиланд, там отдыхают более состоятельные люди. И вот, значит, в один прекрасный день прилетает в Мале широкофюзеляжный Боинг 747. В такой самолет даже американцев влезает более пятисот голов, а китайцев, наверное, можно напихать и раза в полтора больше. И все эти нищие китайцы сотнями лезут из самолета в рай для богатых! Получилось что-то вроде скандала, но его быстро замяли.

Это, конечно, тоже не идеал, но лично мне все же нравится больше, чем самолет для собак.

– Оригинально, – усмехнулся Ефремов. – Но меня больше интересует другое – а как вообще этому вашему Дэну удалось повернуть партию на столь неестественный для нее курс? Если тот же Хрущев задумает что-то хоть отдаленно похожее, его общими усилиями скинут сразу, не дожидаясь октября будущего года.

– Так ему Мао помог! Он же пересажал и перестрелял почти все руководство компартии, только немногие успели разбежаться и попрятаться. Поэтому Дэн имел возможность сам формировать новое руководство партии под новые задачи. У нас перед Горбачевым тоже встала похожая задача, но она была все-таки проще. Он же собирался улучшать жизнь не всего народа, а лишь отдельных его представителей. Под такие задачи найти кадры было проще, и он смог чисто аппаратными методами, то есть интригами и подсиживанием, заменить почти весь состав Политбюро и более половины ЦК. Кстати, и здесь обязательно потребуется нечто подобное, причем одни горбачевские методы тут не сработают, наверняка придется обращаться и к опыту товарища Мао тоже. Разумеется, творчески его переосмыслив.

– Это как?

– Ну зачем нам устраивать всякие культурные революции, от которых потом экономика не может оправиться десятилетиями? Нет, мы пойдем другим путем. Целительство, оно же, как и почти все на свете, может иметь знаки как плюс, так и минус. Причем в минусе работать проще, даже не нужен непосредственный контакт. Как говорится, ломать не строить, душа не болит. Правда, сейчас мне не то что весь ЦК – и четверти не осилить, ну так мы вроде особо и не спешим. А там, глядишь, от регулярных тренировок и квалификация повысится.

– Вы серьезно? – ошарашенно спросил Ефремов.

– Почти. Немного преувеличил для большего эффекта, но основную идею передал верно. И что вы на меня так смотрите? Сами же предположили, что я фагоцит. А как, по-вашему, фагоцит должен реагировать на угрожающую родному организму опасность?

– Ох, ну и каша у вас голове, – вздохнул Иван Антонович.

– Не буду спорить, но, по-моему, даже каша все-таки лучше, нежели продукт ее переработки кишечником.

Столь свободно я говорил потому, что в двадцать первом веке специально выяснил – прослушка была проведена Ефремовым только в семидесятом году, да и то осуществлялась она через телефон. А пока у них даже телефона нет, можно особо не беспокоиться.