Текст книги "Звонкий ветер странствий"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Егор сразу же запер дверь на надёжную щеколду, торопливо (жарко же очень!) сбросил чадру на пол и – от нечего делать – погрузился в чтение. Как раз, отыскалась и подходящая литература, посвящённая плаваниям смелых голландских и испанских моряков по неведомым и загадочным южным морям.

«Надо же, оказывается, что Магелланов пролив – место тайное!», – минут через сорок-пятьдесят удивился внутренний голос. – «Его подробную карту португальские мореходы до сих пор берегут, как зеницу ока. А поддельными планами и картами – буквально-таки – наводнена вся Европа. Да, надо теперь как-то решать и эту непростую проблему… Огибать же с юга знаменитый мыс Горн – судя по этим заумным книжкам – мероприятие очень опасное и рискованное …».

Ему же самому сейчас оставалось только одно – терпеливо и покорно ждать, когда будет получена нужная информация. А именно, необходимо было срочно узнать, где конкретно содержится Шурик. То бишь, Александр Александрович Меньшиков.

Иван Артёмич срочно послал нарочного в Преображенский дворец – с известием, что на Москву пожаловали полномочный турецкий посланник Медзоморт-паша (личный друг Небеснородного султана!) и вице-адмирал Алексей Бровкин. Теперь надо было дожидаться царской реакции.

Неожиданно за окнами послышался неясный шум, испуганные охи и ахи, громкое конское ржанье. Егор осторожно выглянул из-за длинной цветастой занавески и непроизвольно присвистнул от удивления – через широко-распахнутые ворота во двор к Бровкиным въехала хорошо ему знакомая царская карета, запряжённая четвёркой чёрных злых коней.

«Смотри-ка ты, Пётр Алексеевич изволили пожаловать лично!», – восхищённо зацокал внутренний голос. – Что же его так сильно заинтересовало? Вернее, кто? Медзоморт-паша, прибывший обсуждать дальнейшее развитие торговых отношений между Турцией и Россией? Или же вице-адмирал Алексей Иванович Бровкин, привёзший свежие новости с Васильевского острова? Приоткрой-ка, братец, окошко, вдруг, да услышишь чего полезного и интересного…».

Из просторной кареты выбрались Пётр, царевич Алексей и неизвестный Егору молодой мужчина очень представительного, явно зарубежного вида.

«Очевидно, государь начинает всё шире привлекать сына к разным важным государственным делам и заботам!», – одобрительно заявил внутренний голос. – «Царевичу скоро исполнится четырнадцать лет, а выглядит он на все шестнадцать-семнадцать. Такая, вот, особенность просматривается у семейства Романовых! А этот иноземный кавалер в тёмных одеждах, скорее всего, новый советник государя. Заменяет он, по-видимому, Меньшикова Александра Даниловича, попавшего в царскую немилость. Тебя, то бишь, мон шер… Что же, оно и понятно. Князь-кесарь Ромодановский стар и ворчлив, Антошка Девиер недостаточно образован и начитан, а царевич Алексей избыточно разумен и приземлён. Вот, и выписали из Европы очередного умника, чтобы Петру Алексеевичу скучать не давал…».

В глубине старого сада, прямо напротив окошка, за занавесками которого прятался Егор, наблюдалась скромная, но достаточно просторная летняя беседка, где и расположились высокие переговаривающиеся стороны – царь, Медзоморт-паша, царевич Алексей, Иван Артёмич, Алёшка Бровкин и неизвестный кавалер в тёмном одеянии. Причём, в руках Ивана Артёмича и Медзоморт-паши тут же появились толстые пачки разных бумаг и пергаментных листов, очевидно, намечались денежные сверки по хлебным поставкам в Европу – через турецкие черноморские проливы [10]10
  Хлебные поставки в Европу – через турецкие черноморские проливы – авторский вымысел, итоги переговоров Егора в Стамбуле в 1698 году. (Роман «Страж государев»).


[Закрыть].

Егор нашёл на стеллаже с книгами неплохую подзорную трубу, и, удобно устроившись в мягком немецком кресле за занавеской, занялся наблюдениями, благо до беседки было немногим более восьмидесяти метров.

«А государь-то постарел. Вон, новые морщинки прорезались возле крыльев носа, в жиденьких усах просматривается седина…», – печально вздохнул сентиментальный внутренний голос. – «Да, искренне жаль, что разошлись наши дорожки. Сойдутся ли когда? Скорее всего, уже нет. Сильные мира сего не любят менять концептуальных решений. Странно, что нет какой-либо особой неприязни к этому человеку, карающему и милующему сугубо по своим субъективным ощущениям, способному, даже четырёхлетнего ребёнка сделать обычным заложником… Есть в Петре Алексеевиче, определённо, что-то хорошее и доброе. Если, конечно же, у земных Властителей, вообще, может быть в душе – хоть что-нибудь доброе… Может, перед высшими государственными интересами все другие чувства – в их несчастных душах – трусливо разбегаются по сторонам…».

Вскоре выяснилось, что Петра бумажноденежные дела совершенно не интересовали, он лениво покуривал старую вересковую трубочку и изредка перебрасывался с Алёшкой Бровкиным короткими фразами. А, вот, царевич Алексей, наоборот, принимал в финансовых сверках и спорах самое живое и заинтересованное участие, Бровкин-старший и Медзоморт-паша посматривали на юного собеседника с явным удивлением и одобрением.

Царь, ловко подхватив маркиза де Бровки под руку, повёл его прочь от беседки, небрежно махнув остальным участникам переговоров рукой, мол, не обращайте на меня никакого внимания, занимайтесь важными и неотложными делами…

Медленно сделав по парку большой полукруг, Пётр и Алёшка остановились в пяти-шести метрах от приоткрытого Егорова окна, так, что он прекрасно мог слышать каждое произнесённое ими слово.

– Значит, ты, морда одноглазая, утверждаешь, что Алексашка коварно заманил твою дочку Лизу на борт фрегата и подло увёз её в дальние и неизвестные страны? – чуть насмешливо спросил царь.

– Ну, да, увёз! – не очень-то и уверенно промямлил маркиз. – Подлый негодяй и изменщик! Змей подколодный…

– Врёшь, ведь, всё, зараза худородная! – неожиданно возмутился, впрочем, без особой злости Пётр. – Все вокруг окончательно заврались, держат меня за последнего идиота, не дружащего с разумом! А ещё и гадкие таблетки подсовывают иногда… Одна только Матти датская – правдивая и честная барышня! Только – при этом – натуральная Снежная Королева, вовсе без сердца…

– Пётр Алексеевич, я и не вру…

– Ну, так нагло придумываешь, что дела совершенно не меняет. Не мог мой Алексашка – похитить маленькую и беззащитную девочку! Это я могу сделать, Ромодановский Фёдор Юрьевич, Антошка Девиер – прохиндей и записной карьерист… А Данилыч не мог, душа у него совсем другая, мягкая и нездешняя… Не, ворогов-то подлых он убивает пачками, безо всякого зазрения совести. Но, чтобы похитить маленькую девочку? Не верю! Если хочешь знать, маркиз недоделанный, мне даже стыдно такие напраслины выслушивать – от тебя – про Светлейшего князя! Пусть, уже и бывшего… Я, вообще, не верю, что он отплыл на том корабле в дальние страны. Не мог Алексашка малолетнего сына – оставить в моих жестоких лапах! Не мог! Наверняка, шарахается сейчас где-то под Москвой и готовится к освобождению Шурки…

Алёшка, чуть помявшись, бухнул:

– Так, Пётр Алексеевич, может, ты простишь Александра Даниловича? Простишь и вернёшь – вместе со всем его семейством и другими нашими достойными ребятами? А? Что тебе стоит? Твоё слово-то царское, никто и пикнуть не посмеет… И опять всё будет как раньше, разным подлым гадам на зависть…

– Не могу, маркиз! – нахмурился царь. – Может быть, и хочу – в самой глубине души – но, не могу! Слуга, подло обманувший государя, заслуживает только лютой смерти! Или же, на худой конец, окончательного и бесповоротного изгнания из страны… Так заведено и точка! Не хочу я отступать от незыблемых принципов, расхолаживая – тем самым – других холопов… А, по Алексашке…, да, скучаю сильно! Даже война уже не так веселит, как раньше, наскучила слегка. Вот, Нарвскую крепость надо брать вскорости, а без Данилыча – и кураж совсем не тот. Наверняка, будет обычная классическая осада, безо всяких хитрых изысков и смелых придумок… Ты, маркиз, даже не уговаривай меня! Нет Алексашке моего прощения! Нет ему дороги обратно в Россию… Да, кстати, на послезавтра ты и Медзоморт-паша приглашаетесь в Преображенский дворец, где состояться маленькие семейные посиделки. Буйносовы будут, Шереметьевы, кто-то из Голицыных… Пусть наш высокородный турок прихватит и жён своих, Катеньке моей интересно будет посмотреть на них… Парадные палаты Кремля? Полностью отпадают! Там – по летнему времени – такая духота, хоть вешайся сразу. Сегодня мы с царевичем Алексеем заезжали в Пушкарский приказ по делам воинским, так я там больше пятнадцати минут не смог выдержать – воняет, как в хорошем зверинце, пришлось на улицу выйти, так и не подписав всех бумаг.… Тут от Покровских ворот и подбежал специальный гонец-соглядатай, мол, в город въехала карета с вице-адмиралом Бровкиным и каким-то басурманом. Ну, мы к дому Ивана Артемича сразу же и направились… Не, Алёша, надо быстрей переносить столицу в Питербурх! Там морской воздух, свежесть, новью пахнет… Говоришь, что Медзоморт-паша сравнил нашу Москву-столицу с гигантской неубранной кухней, насквозь пропахшей прогорклым масляным чадом? Молодец турок, наш человек! Зрит – в самый корень… Ещё, вот, одно… Не надо больше мне рассказывать всякие глупости и гадости о Данилыче! Не надо! По-дружески тебя прошу, адмирал! У меня на «Александре» имеется доверенный человек, на днях получу весточку от него. Вот, тогда-то я и узнаю, чего ожидать – в дальнейшем…

Через два-три часа царь – с сопровождающими – отбыл восвояси. Укатили куда-то по важным и неотложным делам – на скромной двуколке Ивана Артемича – и Медзоморт-паша с маркизом Алёшкой. Егор снова с головой погрузился в чтение, предварительно плотно задёрнув занавески.

В его комнату – ещё при заселении – расторопные местные холопы внесли и расставили на длинном столе кувшины с квасом и фруктовыми морсами, фарфоровые блюда и миски с пшеничными калачами, фигурными пряниками, маковыми баранками, ягодами и крохотными пирожками с самыми разными начинками. Под просторную же кровать был предусмотрительно помещён широкий медный казан – для оправления естественных нужд. Так что, определённая автономность была обеспечена надолго, и Егора никто не беспокоил.

Когда в комнате стало постепенно темнеть, он запалил несколько новеньких восковых свеч, предусмотрительно вставленных в гнёзда серебряных подсвечников.

«Впервые за долгие годы ты, братец, целых полдня потратил на пошлое чтение!», – с лёгкой насмешкой прокомментировал довольный внутренний голос. – «Неслыханное дело! Неслыханное… Почаще бы так, глядишь, и реальной пользы прибавилось бы. На одном маханье шпагой далеко, однако, не уедешь…».

Снаружи послышался шорох чьих-то осторожных шагов. Тишина, шорох, снова – тишина…

«Так мирные и добронравные имяреки не передвигаются!», – обеспокоено зашептал внутренний голос. – «Так, по моему мнению, подкрадываются коварные и злонамеренные шпионы…».

Егор тут же задул все свечи и, упав на пол, осторожно и бесшумно переместился по направлению к окну, после чего замер чуть в стороне от узкого подоконника, прислонившись затылком к стене, поклеенной немецкими бумажными обоями с изображёнными на них среднестатистическими баварскими пейзажами. В одной руке он сжимал надёжный шведский пистолет, выхваченный из-за широкого кожаного пояса, в другой – рукоять стилета, до поры до времени спрятанного в узком рукаве рубахи, в специальном чехольчике.

За приоткрытым окошком («Закрывать надо окна, деятель хренов, мать твою!», – от души высказался гневный внутренний голос), было явственно слышно чьё-то учащённое дыхание.

– Николаша, загляни-ка внутрь, не боись, – посоветовал приглушённый начальственный шёпот. – Только осторожно. Давай, я тебя подсажу…

Раздался тоненький скрип приоткрываемой оконной створки, потом послышался осторожный шорох, чьи-то толстые пальцы, плохо различимые в вечернем сумраке, цепко ухватились за край подоконника.

Не дожидаясь, когда вслед за пальцами в комнате появится голова незваного гостя, Егор взял пистолет за ствол и, коротко размахнувшись, резко ударил.

– А-а-а-а! – пронзительно – что называется, на всю округу – взвыл неизвестный. – Матушка-заступница, за что?

«Бесспорно, получить тяжеленной пистолетной рукояткой по пальцу – это очень, даже, больно!», – с пониманием вздохнул жалостливый внутренний голос. – «Теперь, наверняка, у этого бедняги ноготь почернеет, долго и нудно будет сходить… Да, очень неприятный и болезненный процесс! Как же, уже проходили – в своё время…».

После громкого вопля шпиона-неудачника в саду установилась абсолютная тишина, преобразовавшаяся, впрочем, уже через самое короткое время в нездоровую суету и шумную суматоху.

Совсем рядом послышались звуки увесистых оплеух, кто-то громко и жалостливо застонал, по всему саду заполошно замелькали яркие огоньки факелов, где-то яростно зазвенели встретившиеся клинки шпаг, глухо и тревожно прогремел одинокий пистолетный выстрел.

– Осторожней, олухи, не увлекайтесь! – начальственно рыкнул из темноты голос Алёшки Бровкина. – Чтобы ни одного трупа у меня! Покалечили немного, пустили кровушки и – хватит! Посты незамедлительно удвоить, факела жечь до самого утра! Одного ворога поймали? Мне он совершенно не нужен. Выбить зубы и отпустить на все четыре стороны! Я – сказал…

Уже поздней ночью, когда все другие обитатели фамильного гнезда Бровкиных окончательно успокоились и разошлись по спальням, Алёшка, предварительно тихонько побарабанив костяшками пальцев в дверную филёнку, неслышно просочился в комнату к Егору и плотно прикрыл за собой дверь.

– Да, командир, нынче не всё так просто на Москве-матушке! – невесело ухмыльнулся адмирал. – Крепко взялись за нас. Бдят, наблюдают, следят. Слетелись, словно голодные мухи на свежие арбузные корки…

– Кто слетелся-то? – недовольно передёрнув плечами, уточнил Егор. – Ты конкретно докладывай, родственник! Чётко и ясно.

– Конкретно? Очень трудно ответить однозначно. Это при тебе, Данилыч, царская охранная Служба была единственной и буквально всё контролировала. Даже сам князь-кесарь Ромодановский, начальник Тайной канцелярии, зачастую пасовал перед нами и скромно отходил в сторону… А потом, два с половиной года назад, Александр Данилович, ты отбыл строить Питербурх, став тамошним генерал-губернатором. Вася Волков же, назначенный на твоё место, слабину проявил, вот, оно и началось.… Теперь самая сильная тайная служба – у князя-кесаря Фёдора Юрьевича. Но и маленьких секретных и самостоятельных служб развелось – как собак нерезаных. У Петра Алексеевича – персональная, у царевича Алексея имеется группа особо доверенных людей, Антон Девиер от них не отстаёт, генералы наши тоже организовали нечто похожее. Ну, и в семействе Бровкиных холопы нынче совсем и непростые, а кое-чему – очень даже – неплохо обученные… Так что, полный бардак творится вокруг! Не, официально-то считается, что охранная царская служба всего одна. Та, что ты, сэр Александэр, организовал много лет назад, и которой в настоящее время руководит Василий Волков… Да, только, от этого нелегче…

– А в саду кто был сегодняшней ночью?

– Почитай, все они и были. Три группы по два человека. Одни – точно – от князя-кесаря, вторые – Антошкины, третьи – не понятно чьи… Поэтому я и велел своим людям быть очень внимательными, чтобы никого случайно не убить. Зачем – без веских причин – ссориться с всесильными людьми? Но всё это теперь совершенно неважно! Не в этом, как говорится, суть…

– А в чём?

Алёшка озабоченно потёр ладонью бледный лоб и объявил:

– Очень туго у нас со временем, Александр Данилович! Почувствовал что-то Пётр Алексеевич, заподозрил неладное! С чем, с чем, а с чувством опасности у него всегда всё было в полном порядке… А ещё этот его тайный доверенный человек, который сейчас находится на борту «Александра». Через день-другой царь запросто может узнать, что тебя, Данилыч, нет на фрегате… Поэтому действовать надо незамедлительно и решительно, то есть, на этих самых посиделках, что состояться послезавтра в Преображенском. Потом можем уже и не успеть…

– Подожди, подожди! Причём здесь – Преображенский дворец?

– Так, там же и содержится наш Шурик – в западном крыле, где раньше проживал покойный Яков Брюс. Я что, ещё не сказал про это? Ну, извини, не успел, забегался слегка… Так вот, план похищения мальчика уже свёрстан, правда, пока только на живую нитку. Гаврюшка постарался…

– Гаврюшка?

– Ну, да! Наш с Санькой младший братишка. Помнишь, несколько лет назад Пётр Алексеевич его назначил охранителем царевича Алексея? В твоей же воронежской Александровке, когда наследник престола чуть не потонул в реке? А сейчас Гаврюшка занимает в охранной царской Службе отнюдь не последнюю должность… Вася Волков, глава Службы охранной, сейчас находится на Митаве. Там дела происходят очень важные и серьёзные, раньше первых зимних морозов и не закончатся. Так вот, обычно на случай долгих отъездов из Москвы Василий – в последнее время – назначал на своё место Антона Девиера. Да, говорят, что между царём и Антошкой кошка пробежала ненароком. Только не чёрная а, наоборот, светленькая такая, датская. Матильдой её кличут. Вот, Пётр Алексеевич нынче и отправил Девиера с князем-кесарем Ромодановским в Питербурх… Так что, охранной царской Службой ныне – по факту – Гаврюшка и руководит. Негласно, понятное дело. По всеобщему умолчанию, так сказать. Он сегодня даже присутствовал и на государственных секретных переговорах с Медзоморт-пашой.

– Тот элегантный кавалер в тёмных одеждах – Гаврюшка? – искренне удивился Егор. – Как же время летит быстро! Чёрт те что…

– Летит, летит! – согласился одноглазый адмирал. – Так вот, предлагается следующий нехитрый план. В оговорённый час в доме, где располагается казарма охранной Службы, вспыхнет сильный пожар. Серьёзный такой пожар, из тех, на тушение которых уходит ни один час… Казармы охранной Службы, как ты помнишь, располагаются всего в двухстах метрах севернее Преображенского дворца. Гаврюшка тут же бросит на тушение пламени основные силы сотрудников. Всех, конечно же, снять из западного крыла дворца у него не получится, останется примерно три поста – по одному человеку в каждом. Ты, облачённый в турецкую чадру, в общей суматохе переместишься в западное крыло. Не заплутаешь?

– С чего бы это, вдруг? Я те места знаю, как свои пять пальцев, каждый коридор помню наизусть – ещё с тех времён, когда Яшку Брюса доводилось посещать… Говоришь, только трое часовых? Причём, все трое – из нашей Службы? И я их все, возможно, знаю лично? Чёрт, это же усложняет дело! Их же придётся…, придётся…

– Да, их всех придётся убить, – очень тихо, выговаривая слова практически по слогам, подтвердил Алёшка. – Просто оглушить – здесь не получится. Женщина в турецкой чадре слишком приметная фигура. Сразу же станет ясно, откуда растут ноги. Кроме того, убивать их надо будет, не оставляя явных следов насилия…

Глава четвёртая
Ох, непрост он, Пётр Алексеевич!

Егор, раскурив фарфоровую трубку, попытался сосредоточиться, после чего велел:

– Ладно, про этот неприятный момент я понял, хотя, и не до конца… Впрочем, великий стратег и тактик, излагай дальше!

– Дальше всё очень просто, – демонстративно невозмутимо зевнул адмирал. – У последнего трупа ты заберёшь из кармана ключи и отопрёшь дверь в помещение, где содержится наш бедный Шурик. Ну, поцелуешь сынишку, успокоишь, как сможешь… Потом схватишь мальчугана в охапку и со всех ног побежишь к молодой берёзовой роще, до которой будет метров двести пятьдесят. Там тебя будет ждать мой верный, надёжный и многократно проверенный человек. Ему отдашь Шурку, взамен возьмешь холщовый мешок с телом…

– С к-каким ещё телом?

– Со свежим трупом трёх – четырёхлетнего мальчишки с ближайшего церковного погоста, – доходчиво пояснил Алёшка. – Надо же всё обставить по-человечески, с толком, чувством и расстановкой? Сам же учил меня – в своё время… Итак, Александра Александровича сдашь на руки моему человечку, возьмёшь мешок с мёртвым мальцом, вернёшься в палату. Тело аккуратно вытащишь из мешка, туда же перенесёшь трупы охранников, разложишь их в художественном беспорядке. Потом запалишь западное крыло дворца в двух-трёх местах, надёжный горючий состав я тебе дам… Ты же сам осторожно – тихим сапом – возвратишься на прежнее место и прибьёшься к двум другим жёнам Медзоморт-паши. Я их, пользуясь всеобщей паникой, отведу в царскую цветочную оранжерею… Пожар в западном крыле, естественно, потушат – рано или поздно. Потушат и найдут на пепелище обгоревшие тела мальчишки и трёх охранников, которые, якобы, до конца героически сражались с огненной стихией. Именно поэтому их и надо убить, не оставляя явных следов насилия… Как тебе, Александр Данилович, такой простейший и топорный план?

– План как план, – неопределённо пожал плечами Егор. – Запросто может сработать, ведь, Пётр Алексеевич никогда у нас не отличался избыточной личной храбростью. Да и впадать в панику – для него – дело привычное… Тем более, что другого плана у нас нет… Только, вот, объясни мне, как мы доставим Шурика до Кёнигсберга?

– Да, непростой вопрос! – скорчил озабоченную гримасу адмирал. – Со дня на день на Москве может объявиться князь-кесарь. Фёдор Юрьевич Ромодановский – совсем не тот человек, которого стоит недооценивать. Он-то, наверняка, заподозрит хитроумный обман и надёжно перекроет все дороги, ведущие в Европу… Ладно, потом подумаем над этой проблемой, когда Санёк уже будет в полной безопасности. Обмозгуем всё тщательно и подробно… Есть и ещё один дельный вариант. Мне удалось сегодня коротко переговорить с одной, э-э-э, прекрасной и весьма могущественной особой… Нам обещана действенная помощь. Правда, всё это весьма и весьма призрачно… Извини, Александр Данилович, но подробней рассказывать не буду, боюсь сглазить. Ты же и сам ко всяким приметам относишься очень трепетно и серьёзно, так что, должен отнестись с пониманием… Ну, хорошо, хорошо, ты только не кипятись! Не буду наводить тень на плетень, не буду, честное слово! Екатерина, жена государя нашего Петра Алексеевича, помня о заслугах былых, обещалась подумать, как выручить нас, сирых и убогих…

В Преображенском мало что изменилось за прошедшие два с половиной года, только, вот, стены дворца сверкали на вечернем солнце свежей тёмно-жёлтой краской, да и длинные пруды, в которых Пётр и царевич Алексей некогда увлечённо пускали по ветру модели парусных кораблей, заросли невысокими тёмно-зелёными камышами и серо-бурой ряской.

«Оно и понятно, времена-то меняются!», – тихонько прошелестел взгрустнувший внутренний голос. – «Сейчас модели судов уже и ни к чему, настоящих морских кораблей имеется с избытком немалым …».

Впрочем, толково рассмотреть окружающее было не просто – конструкция турецкой чадры этому совершенно не способствовала: на уровне глаз внутреннее (второе, дополнительное) полотно имело узкую прорезь для глаз, на которую была нашита сетчатая полоска ткани. Тем более что время было уже вечернее, до заката солнца оставалось часа полтора, не более. Да и головой вертеть во все стороны приличной турецкой женщине не полагалось…

Между тёмно-жёлтым дворцом и длинными прудами – на зелёной, недавно выкошенной лужайке – располагались три деревянные, украшенные искусной резьбой беседки: одна очень длинная и широкая, в ней – за обеденными столами – запросто могло разместиться до тридцати-сорока знатных персон, и две маленькие – уже для серьёзных и приватных бесед.

Встречать полномочного турецкого посланника вышел сам Пётр (во время неофициальных мероприятий он всегда любил продемонстрировать иноземцам свою прогрессивную демократичность и полную чуждость к показной гордыне), под ручку с женой Екатериной. За их спинами маячили приветливо-официальные физиономии царевича Алексея, Гаврюшки Бровкина, Борис Шереметьева и Автонома Головина.

Из первой кареты на старательно выкошенную преображенскую травку вылезли адмирал Бровкин и Медзоморт-паша, облачённые – по случаю царского, пусть и неофициального приёма – в соответствующие парадные одежды.

– Сидеть, молчать, ждать! – недобро покосившись в сторону Егора, зло прошипел (во второй карете) на ломанном английском языке пожилой евнух.

О чём разговаривали царственные хозяева и их высокопоставленный турецкий гость, было толком не разобрать, поэтому оставалось только одно – внимательно всматриваться в до боли знакомые лица.

Пётр выглядел каким-то чрезмерно-задумчивым и слегка заторможенным. Сказав положенные по такому случаю дежурные приветственные фразы, он как-то сразу замкнулся в себе, рассеянно и устало посматривая по сторонам. Складывалось впечатление, что российский царь усиленно размышлял о чём-то своём, или же чего-то напряжённо ждал, например, свежих новостей…

Лицо Екатерины, напротив, было счастливо-беззаботным. Она всем своим обликом выражала полное довольство жизнью – во всех её проявлениях – и разговаривала с турецким посланником очень живо и вежливо, лучезарно улыбаясь и с любопытством посматривая в сторону второй кареты.

А, вот, царевич Алексей был собран и серьёзен, легко угадывалось, что ему не терпится продолжить с Медзоморт-пашой недавние серьёзные разговоры о делах наиважнейших – финансовых и торговых.

«Настоящий государственный деятель вырос из сопливого мальчишки!», – торжественно объявил впечатлительный внутренний голос, нечуждый элементарного тщеславия. – «Не пропали даром, братец, наши с тобой совместные усилия! Не пропали, ей-ей…».

Наконец, все высокородные особы проследовали в большую беседку, где наблюдались и другие знатные дамы и господа, приглашённые на это мероприятие: в предзакатных лучах солнца ярко сверкали золотом генеральские и офицерские погоны, чарующе белели оголённые женские плечи. Вскоре оттуда раздались звуки вежливых аплодисментов, тоненько и загадочно зазвенели хрустальные бокалы, встречаясь в приветственных тостах.

«А в бокал высокородного Медзоморта, скорее всего, наливают обыкновенный фруктовый морс!» – насмешливо заявил зловредный внутренний голос. – «Что поделать, вера у него, бедняги, такая…».

Дверца кареты, где находился Егор, резко распахнулась, и седоусый царский дворецкий – важный до невозможности, наряженный в раззолоченную ливрею и очень похожий на новогоднюю праздничную ёлку – объявил на прекрасном английском языке, улыбаясь холодно и дежурно:

– А вам, дамы и…, э-э-э, господин, предложено пройти в малую беседку! В ту, что расположена ближе к дворцу… Прошу вас, любезные мои, прошу!

За спиной ёлки-дворецкого маячили двое – неприметные такие из себя, но достаточно широкоплечие, старательно прячущие лица за полями широких тёмных шляп.

В беседке, куда их сопроводили, на столе были расставлены блюда с разнообразными сладостями и крупной, ярко-красной клубникой, а также несколько фарфоровых и серебряных кувшинов с прохладительными напитками. Впрочем, никто из особ, облачённых в чадры, к угощениям так и не притронулся. У Егора на то была очень веская причина – он не хотел демонстрировать окружающим свои – явно – мужские руки. Вдруг, кто любопытствующий и не в меру подозрительный – наблюдает за их беседкой через окуляр мощной подзорной трубы? У двух других жён турецкого посланника, очевидно, были свои, не менее уважительные причины. Один только пожилой евнух, регулярно бросая на подопечных злые и недовольные взгляды, воздал предложенным яствам и напиткам должное, громко чавкая и причмокивая.

Неожиданно, со стороны главных дворцовых ворот послышался громкий цокот конских копыт, противно заскрипели о мелкие камушки каретные колёса. Егор, предчувствуя недоброе, торопливо оглянулся на эти звуки.

Тёмно-коричневый, скромный кожаный возок («Определённо – очень знакомая повозка!», – успел высказаться внутренний голос), проехав вдоль прудов до арочного мостика между ними, остановился. Широкая дверца возка тут же распахнулась, и на зелёную травку ловко спрыгнул высокий и тощий кавалер в немецкой одежде, с короткой дорожной шпагой на боку.

«Антошка Девиер, прыщ голландский – с португальскими корнями! Откуда он здесь взялся, вражина подлая и коварная?», – чуть испуганно охнул неприятно удивлённый внутренний голос. – «А сей приметный возок принадлежит князю-кесарю. Ставлю сто золотых голландских гульденов – против одного русского серебряного рубля, что сейчас Фёдора Юрьевича мы и увидим… Впрочем, пока пари не заключено, беру – в срочном порядке – свои слова обратно!».

Антон Девиер, одной рукой торопливо сорвав с пышного светло-пшеничного парика стандартную офицерскую треуголку, вторую руку торопливо протянул по направлению к распахнутой дверце и галантно помог выбраться из повозки великолепной, разодетой в пух и прах Матильде Лаудруп – Снежной Королеве.

«Вот, похоже, и прибыли свежие новости, которых так нервно и вожделенно дожидался Пётр Алексеевич!», – уверенно предположил догадливый внутренний голос. – «Очевидно, адмирал Лаудруп сделал остановку в каком-то балтийском порту. Царский соглядатай тут же передал весточку на берег, где её уже дожидался Девиер, который тут же и поспешил в стольный град Москву… Матти? Судя по её великолепному наряду и божественной причёске, она отнюдь не сегодня прибыла в город…».

Матильда и Антон – под весёлые и дружеские приветствия – заняли свои места за обеденным столом.

А ещё через пять-шесть минут из беседки выбежал, неуклюже подпрыгивая, важный и упитанный царский дворецкий, облачённый в шикарную золоченую ливрею, и торопливо скрылся за приоткрытой двустворчатой дверью, ведущей во внутренние покои Преображенского дворца. Вскоре оттуда выскочили пятеро сотрудников царской охранной Службы и бодрой рысцой припустили в сторону дворцового парка, откуда доносились гортанные, сильно режущие слух вопли павлинов. Не прошло и двух минут, как следом за охранными сотрудниками проследовали, чуть побрякивая на ходу длинными бельгийскими ружьями, трое солдат Московской дивизии.

«Творится что-то странное и – явно – недоброе!», – засомневался осторожный внутренний голос. – «Появился этот голландский Девиер, и всё пошло наперекосяк, чёрт его побери! Как бы вся операция не сорвалась, ещё даже и не начавшись. Хорошо ещё, что западное крыло дворца находится в другой стороне…».

Время шло, но абсолютно ничего не происходило, никаких гостей в маленькой «турецкой» беседке не наблюдалось. Постепенно наступил тёмно-сиреневый вечер, стемнело, в большой беседке, откуда, практически не смолкая, долетали мужские чуть хмельные голоса и серебристый женский смех, расторопные слуги, пользуясь полным безветрием, зажгли многие десятки ярких свеч.

«А про вас, братец, похоже, нечаянно забыли!», – коротко хохотнул нервный внутренний голос. – «Может, оно и к лучшему. До начала пожара в казармах охранной Службы остаётся всего-то ничего – час с невеликим хвостиком…».