Текст книги "Звонкий ветер странствий"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава вторая
И на флаге – чёрная златоглазая кошка…

Ромодановский, криво улыбнувшись, шепнул Егору:

– Ну, что, Александр Данилович, то есть, Егор Петрович, вдоволь побыл «баловнем судьбы»? Сладко, небось? А теперь ты – изгнанник, бродяга бесправный. Вот, заодно и проверим, из какого теста – на самом деле – ты слеплен…

– Извини, Фёдор Юрьевич! – невежливо прервал князя-кесаря Егор. – Но мне пора идти, надо собираться в дорогу. Вон, жена уже ждёт, – кивнул головой на Саньку и обратился к Ухову-старшему, который уже отвёл детей в дом и вернулся к причалу: – Николай Савич, пойдём со мной, поможешь немного!

Втроём они двинулись в сторону виллы (маленького, но очень симпатичного дворца), Егор непроизвольно обернулся – все его гости, обойдя стороной Ромодановского и Девиера, сбились в компактную группу, что-то горячо обсуждая и возбуждённо размахивая руками.

«А ведь они, наверняка, решают, кому плыть вместе с нами!», – предположил любящий немного пофантазировать внутренний голос. – «Что же, в этом непростом походе лишних рук не будет…».

Егор нежно тронул жену за плечо:

– Сашенция, ты ступай в дом. Пусть горничные начинают собирать и паковать носильные вещи в тюки. Главное, не забудь про зимнюю одёжку, все свои драгоценности сложи в большую шкатулку, ордена мои присовокупи. Ну, и деньги собери в одно место. Знаешь, ведь, где расположены все мои тайники? Молодец! Потом ступай на кухню и распорядись, чтобы продовольственные припасы начали перемещать на «Александр»… Да, вот, ещё. Присмотри в доме всяких оригинальных штуковин – с русским народным колоритом – ну, которые могут сойти за подарки-сувениры. Мало ли, с какими хорошими людьми мы повстречаемся в этом долгом путешествии.

– Знаешь, мне почему-то кажется, что и «Король» поплывёт с нами! – нестерпимо сверкая – самыми голубыми на этой планете – глазами, заверила супруга. – Я видела, как Людвиг переглядывался с пампушкой Гердой. Кстати, я совершенно точно знаю, что они все деньги, зарабатываемые в России, регулярно переправляют в датские и голландские банки…

– Ну, если так, то пусть продовольствие разделят на две примерно равные части. Да, и о хмельном не стоит забывать, пусть кухонные мужики тащат к причалу всё, что найдут в винном погребе. Ещё присмотри, чтобы скоропортящихся продуктов не грузили без всякой меры…

– А ты, Саша, куда?

– Мы с Савичем пойдём отбирать крепостных мужиков, которые поплывут вместе с нами. – Егор испытующе посмотрел на Ухова-старшего: – Что, Николай Савич, хочешь ещё раз взглянуть на загадочные земли, к которым ты хаживал вместе с Семёном Дежневым и Федотом Поповым?

– Конечно, хочу! – заверил седобородый, но ещё крепкий старикан. – А куда, Данилыч, ты конкретно хочешь пойти? На Чукотку? Или же на земли камчатские?

– Восточнее бери, старинушка, восточнее! – усмехнулся Егор.

– Неужто, в гости к узкоглазым алеутам?

– Да, на неё самую, на Аляску. Только немного южнее Алеутских островов. Туда, где обитают эскимосы и атабаски… Только, вот, прямо сейчас я с вами не поплыву. Встретимся уже потом, в одном и прибалтийских портов, например, в Кёнигсберге…

– Какой ещё Кенигсберг? – Сашенция, побледнев, испуганно прижала руки к груди. – Как это – ты не поплывёшь с нами?

– А, вот, так, моё нежное сердечко! – мягко усмехнулся Егор. – Неужели ты подумала, что я мог бы уплыть из России, оставив сынишку в царском плену? Нет, ты, пожалуйста, ответь – думала такое обо мне?

– Нет, конечно же, – слегка покраснев, смущённо забормотала жена. – Но только, что ты, дорогой, задумал?

– Толком ещё не знаю. Надо посовещаться с твоим братом Алёшкой и с Медзоморт-пашой. Вместе мы – обязательно – что-нибудь придумаем… А своих в беде никогда нельзя бросать! Особенно – своих единокровных детей…

В эту пору на Васильевском острове находилось достаточно много крепостных Егоровых крестьян, прибывших из его воронежских деревенек: восемь умелых краснодеревщиков были задействованы на достройке дома, пять человек ухаживали за молодым парком, ещё полтора десятка каменотёсов трудились на невской набережной.

Было, как раз, обеденное время, и все работники усердно постукивали деревянными ложками о борта глиняных мисок, рассевшись по обе стороны длинного стола, над которым был установлен навес под красно-коричневой черепичной (в деревне Конау местные крестьяне-староверы изготовляли отличную черепицу) крышей. Чуть дальше, под другим навесом, за коротким столом обедали пятеро солдат и один сержант Александровского полка.

«Нельзя иначе!», – словно бы оправдываясь, пояснил чуть засмущавшийся внутренний голос. – «Без строгого солдатского пригляда молодые и неженатые мужики запросто могут пуститься в бега. Ты, конечно же, братец, у нас барин добрый и весь из себя либеральный, лишний раз и плетьми выдрать не велишь, но свобода – штука заманчивая…».

– Сидите, сидите! – он коротко махнул рукой крепостным и солдатам. – А, вот, приём пищи – прошу временно прекратить! Дело у меня очень срочное, нетерпящее отлагательств… Ну, все готовы выслушать? По делам важным и неотложным я – вместе со всем семейством – завтра на рассвете отплываю в края дальние. Обратно вернёмся только года через три, может, и через четыре. Дело очень опасное, можно и головы буйные сложить – в тех дальних и неизведанных землях. Поэтому я не хочу никого принуждать, нужны только добровольцы… Думаю взять с собой, – задумался на минуту, соображая, сколько ещё человек можно дополнительно разместить в жилых помещениях «Александра» и «Короля», – двенадцать человек. По возвращению, в качестве награды обещаю: во-первых, подписать всем вольную, во-вторых, выдать каждому – кто вернётся живым – по пятьсот рублей…

За обоими столами началось оживлённое перешептывание, постепенно перерастающее в бойкий говорок.

– Барин, а вольную-то подпишешь только на мужиков? – робко спросил пожилой краснодеревщик Пантелей, в волосах и в бороде которого было уже в достатке седых нитей. – Как же нам быть с семьями?

– И на жён с детишками выдам вольные! – согласился Егор.

– А, как же, внуки?

– Хорошо, и на внуков – так же!

Врал он, конечно же, про жён, детей и внуков, врал – как сивый мерин, как последний сукин сын. В соответствии с царским Указом все его крестьяне и крестьянки, не находящиеся на Васильевском острове, уже были отписаны государевой казне…

«Ничего, придумаем что-нибудь!», – с откровенно-показным оптимизмом заявил внутренний голос. – «Намоем золота, составим подробные списки лиц, подлежащих выкупу, тайно зашлём денег в Россию, попросим – всё того же Василия Волкова – помочь… Разберёмся, короче говоря! Но только потом, после завершения экспедиции… А сейчас пусть мужики свято верят во всё обещанное, чтобы им работалось веселее. Кстати, и вольная грамота твоя, братец мой, нынче и понюшки табака не стоит. Так что, и всем мужикам, которые решатся плыть вместе с тобой на Чукотку, обратная дорога в Россию заказана навсегда – сразу же окажутся в кандалах, с драными кнутом спинами… Но свободу они, всё равно, получат, да и денег можно будет выдать на руки побольше. Потом, уже после завершения дела…».

Через пять-шесть минут выяснилось, что все работники – без единого исключения – готовы отправиться в опасное плавание и побороться за свободу и пятьсот рублей (деньги по тем временам – для простого люда – просто огромные).

– Тогда, родные, бросайте обычный жребий! – велел Егор.

– Господин генерал-губернатор! – обратился к нему молодой и краснощёкий сержант Александровского полка. – А можно и нам, служивым, поучаствовать в этом деле? Больно, уж, тоже хочется – постранствовать, мир посмотреть, пятьсот рублей, опять же…

«Что же, и хорошо обученные солдаты нам пригодятся! Тем более что в царском Указе ясно сказано, мол, можешь с собой взять людишек с Васильевского острова… Там, ведь, не уточнено – каких конкретно людишек…», – посоветовал хитрый внутренний голос и сделал неожиданное предложение: – «Может, стоит по пути зайти в славный город Стокгольм? И попросить у короля Карла (он же к тебе, братец, хорошо относится, даже в гости звал) ещё парочку дельных кораблей? А ещё, ведь, есть и пожилой генерал Ерик Шлиппенбах. Когда ты перед штурмом Нотебурга [7]7
  Взятие русскими войсками шведской крепости Нотебург подробно описано в романе «Северная война».


[Закрыть]выпустил из крепости всех женщин и детей, он что тебе пообещал? Мол, о вашем благородном поступке, Александр Данилович, скоро узнает вся Швеция, мол, теперь вы лично и члены вашей семьи можете рассчитывать на любую разумную помощь со стороны благородного шведского дворянства…».

– Ладно, будь по-вашему! – решил Егор. – Возьму с собой пятнадцать крепостных и всех служивых. Только, ребятишки, в первые недели плаванья вам придётся немного потесниться, не обессудьте. А сейчас, после метания жребия, понятное дело, вам придётся поработать… Николай Савич! – обратился к Ухову. – Сходи в оружейную комнату. Там, возле дальней стены стоят четыре сундука с ручными гранатами, с теми, которые оснащены специальными фитилями, пропитанными хитрым фосфорным составом. Распорядись, чтобы и эти сундуки подняли на борт «Александра». Таких гранат мы нигде больше не достанем…

Ещё через полтора часа, когда на причал начали усердно сносить вещи, продовольственные припасы и старательно подкатывать бочонки с винами и русской медовухой, к Егору подошли Алёшка Бровкин и вице-адмирал Лаудруп.

– Сэр Александэр! – загадочно улыбнулся Людвиг. – Разрешите вас отвлечь на несколько слов?

Они прошли метров семьдесят-восемьдесят вдоль каменной набережной и присели на деревянной скамье, выкрашенной в приятный тёмно-синий цвет: Егор посередине, Алёшка и Лаудруп – по краям.

– Нам с маркизом де Бровки [8]8
  Благодаря авторскому вымыслу (роман «Страж государев»), Алексею Бровкину в 1698 году – царским Указом – был присвоен титул русского маркиза, а Егору Леонову (Александру Меньшикову) – звание русского пэра.


[Закрыть]поручено…, – начал датчанин.

– Кем поручено? – широко улыбаясь, прервал его Егор.

– Э-э…, вашими верными друзьями, уважаемый господин генерал-губернатор…

– Можно, я объясню? – предложил Бровкин, видя, что Лаудруп слегка тушуется и немного заикается – даже пиратская серьга покачивалась в его ухе как-то очень, уж, неуверенно, да и шрамы, украшавшие мужественное лицо, смотрелись какими-то смущёнными. – Спасибо! Итак, Александр Данилович, мы решили отправиться вместе с тобой и домочадцами твоими в земли дальние, текст царского Указа это дозволяет… Ты, ведь, не только наш начальник, а, как уже сказал Людвиг, наш друг. Для каждого из нас ты сделал очень многое, никогда не предавал, ну, и всё такое… И такой ещё есть резон – если ты теперь в царской немилости, то и всех нас, твоих ближайших соратников, ждёт скорая опала. А рука у нашего Петра Алексеевича – ох, тяжела!

– Что, неужели все решили плыть?

– Не совсем, – на секунду-другую замялся Алёшка. – Можно, я по порядку изложу? Так вот, во-первых, это я и моя дочка Лиза. Про нас мы потом с тобой переговорим – наедине. Извини, брат мой датский, но так надо для дела! – печально подмигнул Лаудрупу. – Далее – Людвиг, Гертруда и Томас. Тут всё ясно: Людвиг поведёт «Короля», а Герда моей сестричке, а твоей жене, Данилыч, будет верной подружкой, чтобы наша Александра Ивановна не заскучала в этих восточных краях… В-третьих, Ванька Ухов и Илья Солев, ясен пень. Куда же без них? Тем более что оба холостые и бездетные… А вот, Прохор Погодин остаётся. Не тащить же ему с собой пятерых детишек и жену, беременную шестым чадом? Ну, вот, как-то оно так, командир.

– А что Фролка Иванов и его холоднокровная Матильда? – спросил Егор.

– Вот, здесь-то, как раз, совершенно ничего и не понятно! – снова подключился к разговору Лаудруп. – Как, любите говорить вы, русские: – «Сплошной туман!». Фрол очень хочет поплыть вместе с нами, а красавица Матти – ни в какую! Говорит, что, мол, ей хорошо и в Питербурхе, и никуда она не поедет. Ты же, сэр Александэр, знаешь мою молоденькую родственницу – красива, разумна, с холодной головой на плечах… Снежная Королева, одним словом, как ты её любишь величать. Так что, не знаю, до чего они там договорятся между собой…

Ещё через пять-шесть минут датчанин – по вежливо-извинительному жесту-сигналу Бровкина – поднялся на ноги и покладисто отошёл в сторону.

– Есть у меня, командир, один план, – обратился Алёшка к Егору. – Рискованный план, конечно же, только ничего не поделаешь, надо нам обязательно подстраховаться – российский государь, Пётр Алексеевич, будет не из тех людей, которым можно доверять безоговорочно. Сам ведь знаешь, своё царское слово – царь завсегда может и обратно забрать, без малейшего зазрения совести. Так что, выслушай меня внимательно и не торопись – сразу же говорить – «Нет!»…

Погрузка шла большую часть ночи, благо – белой. Только часам к четырём утра будущие путешественники прикорнули ненадолго, но к восьми все снова были уже на ногах, облачившись в удобную походную одежду. Санька и Герда – для пользы общего дела – даже обрядились в мужские охотничьи костюмы.

– Великовато, правда, немного! – расстроено вздохнула Сашенция. – Да, ничего, ушьём потом, где надо – укоротим…

Лаудруп, щедро обслюнявив указательный палец, поднял его вверх, после чего радостно объявил:

– Есть слабый юго-восточный ветерок, зюйд-ост, по-морскому! Поставим побольше парусов и пойдём… Только, вот, сэр Александер, – вопросительно посмотрел на Егора, – под каким флагом пойдём? Под русским? Так, вроде бы, уже нельзя? Опять же, в Балтийском море можно запросто нарваться на шведскую эскадру…

– Пойдёте под моим личным знаменем! – Егор указал рукой на высокую деревянную мачту, установленную на северном конце причала, на верхушке которой лениво трепетал на слабом утреннем ветерке странный флаг: большая чёрная кошка с золотисто-жёлтыми глазами – на нежно-алом фоне.

Это Егорова жена года два назад заявила, мол: – «Светлейшим князьям полагается иметь личный герб, девиз и флаг!». Потом сама и придумала – данную чёрную кошку с золотистыми глазами. Под Санькиным тщательным надзором искусные крепостные швеи изготовили это необычное знамя. Методом аппликации, нашив поверх нежно-алого полотна («На фоне утренней зари!», – как торжественно объяснила супруга), чёрную кошку – с заранее пришитыми хищно-жёлтыми (с вертикальными чёрными зрачками) глазами. А, вот, вопрос с девизом до сих пор оставался открытым.

«Надо будет немного напрячься и вспомнить что-нибудь подходящее – из того же Джека Лондона», – подумал Егор, а вслух выразил определённое сомнение – в собственной же идее:

– Только, вот, незадача вырисовывается. Кораблей-то у нас два, а флаг – лишь один…

– За кого ты меня принимаешь? – всерьёз обиделась и, даже, слегка рассердилась трепетная Санька. – Я что же, по-твоему, плохая хозяйка? Бога побойся, Саша! Конечно же, у меня имеется и второй флаг. Как же можно иначе? Когда первый – раз в три месяца – отправляется в стирку, то вместо него вывешивают запасной…

К причалу, грузно переваливаясь с боку на бок, подошёл князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский. За ним, приотстав метров на пять-шесть, предупредительно следовал Антошка Девиер – в сопровождении десятка солдат Московской дивизии. Остальные её бойцы по-прежнему бдительно застыли у корабельных сходней.

– Ага, Александр Данилович! Смотрю, у тебя попутчики образовались? – насмешливо прищурился князь-кесарь, внимательно посматривая на Лаудрупа и Бровкина, беззаботно куривших в отдалении. – Какими ты шкиперами разжился, аж, нешуточные завидки берут! Во-первых, оба адмиралы. А, во-вторых, оба – вылитые прожжённые пираты! У твоего датчанина морда вся в шрамах и усищи – как у столетнего деревенского таракана. А маркиз де Бровки одноглаз, с чёрной повязкой, закрывающей пустую глазницу. Блеск! Только, вот, ответь. На каком основании ты этих, да и всех прочих особ высокородных, тащишь с собой в дальнее плавание? По какому такому праву?

– Указ царский позволяет мне это, – равнодушно и чуть надменно пожал плечами Егор. – Все эти персоны – на момент зачтения высокого Указа – находились на Васильевском острове. Так что, как говорится, извиняйте, господа хорошие, но я нахожусь в законном праве…

«Ох, уж, этот Указ! – недовольно зашептал подозрительный внутренний голос. – «Не похож наш Пётр Алексеевич на легкомысленного и доброго чудака. Ох, не похож! Может, он специально оставил в документе эту хитрую лазейку? Зачем? А чёрт его, хитрюгу длинноногого, знает.… Например, решил направить вместе с тобой, братец, верного шпиона – выведать, куда конкретно экспедиция направишься за золотом. А, что такого? С нашего царя станется! Совсем он и не такой прозрачный простачок, каким обожает притворяться перед доверчивыми иностранными послами…».

– Как же так, Фёдор Юрьевич? – неудовлетворённой гюрзой зашипел за спиной Ромодановского подполковник Девиер. – Пётр Алексеевич очень недовольны будут, разгневаются знатно…

– Пшёл вон, Антошка, пёс шелудивый! – густым басом презрительно рыкнул князь-кесарь. – Отойди, сукин кот, в сторонку! И солдат прихвати с собой! Все отойдите, мать вашу, обормоты суетливые! – дождавшись, когда приказ будет выполнен, проговорил, скорчив неожиданно-добродушную гримасу: – Да, промашка получилась с этим Указом! Опять не доглядели, как, впрочем, и всегда.… А, с другой стороны, не мне спорить с царскими словами, не по чину… Ладно, плывите, гуси-лебеди! Бог с вами! Что передать-то Петру Алексеевичу?

– Передай, Фёдор Юрьевич, что годика через три-четыре просимое золото будет обязательно доставлено. Или морем в Питербурх, или сушей – прямо в Москву. Я верю, что государь сдержит царское обещание и отпустит моего мальчика.

– Сдержит, сдержит, я прослежу за тем, – неопределённо пообещал Ромодановский и заинтересованно спросил: – Ты своим-то ещё не рассказывал, что сам будешь – из Будущего? Ну, и не рассказывай! А то ещё решат, что ты окончательно сошёл с ума, и разбегутся в разные стороны, от греха подальше.… Ещё, вот, скажу, вернее, предупрежу. Не стоит языком трепать в Европах – насчёт хитрых таблеток от покойного француза Карла Жабо. Понятно? О младшем сыне своём помни всегда, бывший Светлейший князь… Знаешь, Данилыч, – заговорщицки подмигнул Егору. – Я и сам сплавал бы с тобой, развеялся бы немного. Да, вот, негоже – государя Петра Алексеевича совсем одного оставлять, не по-честному это… Что ж, удачи тебе, Странник! Как там это говорится у моряков? Ага, вспомнил. Семь футов вам под килем!

Оказавшись на борту «Александра», Егор торопливо спустился в кают-компанию, где его уже дожидался сержант Димка Васильев, выряженный в парадный генерал-губернаторский мундир.

– Хорош, хорош, ничего не скажешь! – вскользь улыбнулся Егор, облачаясь в неприметную моряцкую одежду. – Давай-ка, иди уже на палубу, прогуляйся немного! Только старайся – лишний раз – не поворачиваться к берегу лицом…

На воду спустили шлюпку. Егор и пятеро матросов принялись старательно дёргать за носовую якорную цепь фрегата – по придуманной легенде якорь, якобы, зацепился за что-то на невском дне и упрямо не желал отпускать грунт. Для приличия даже залезли в воду и немного поныряли. Егор, пользуясь общей суматохой, незаметно поднырнул под самый берег, скрываясь за ветками кустарника, свисающими с невысокого обрыва, и затаился…

Ещё через пятнадцать-двадцать минут все три корабля дружно вышли в серо-стальные воды Финского залива. «Апостол Пётр» – под Андреевским флагом – чуть отстал, как это полагается бдительному и опытному конвоиру. «Александр» и «Король» шли бок обок, словно близкие и верные друзья, а на их передних мачтах были подняты княжеские флаги семейства Меньшиковых: гордые златоглазые чёрные кошки – на фоне нежно-алой утренней зари [9]9
  Описываемый флаг – авторский вымысел, то есть речь идёт о фамильном флаге князей Меньшиковых – в параллельном мире.


[Закрыть]…

Глава третья
Бесправный бродяга под женской чадрой

Прошло минут тридцать-сорок, и три корабля, плавно обогнув фиолетово-сиреневую стену полутораметрового камыша, вышли из невского устья на серые балтийские просторы.

На тёмно-синей садовой скамейке, предусмотрительно расположенной совсем недалеко от причала, сидели, невозмутимо покуривая фарфоровые голландские трубки, два кавалера.

Первому из них едва перевалило за сорок, он был одет в русский адмиральский сюртук, украшенный несколькими орденами, а его правую пустую глазницу прикрывала строгая чёрная повязка.

Второй же человек, сидящий на скамье, был личностью куда как более импозантной: светло-розовые туфли с причудливо загнутыми вверх носами, тёмно-бежевые широкие шальвары, зеленоватый кафтан, щедро расшитый золотыми и серебряными нитями, на лобастой голове иноземца красовалась белоснежная чалма с крупным ярко-красным рубином. Ну, и понятное дело, наличествовала аккуратно подстриженная седая борода. Как – уважающему себя мусульманину – можно обходиться без аккуратно-подстриженной седой бороды? Ясен пень, что никак…

– Кого же мне выбрать из них? – спросил (на французском языке) турок и брезгливо посмотрел направо.

Там, на другой скамье, располагались три неопределённые фигуры, облачённые в тёмные – с лёгким тёмно-синим отливом – чадры. Рядом со скамьёй неторопливо прохаживался широкоплечий евнух.

– Наверное, самую нелюбимую, – предположил русоволосый русский адмирал. – Впрочем, вам, уважаемый Медзоморт, виднее…

– Конечно, виднее! – подтвердил турок. – Если не я, то, кто же? А, с другой стороны, вся эта троица – обыкновенные молоденькие мартышки, ничего и не стоящие. Ну, абсолютно ничего, ни единой, даже медной монеты… Впрочем, в данном случае мой выбор будет сделан, исходя только из прагматичных соображений: придётся убить самую высокую из трёх, ибо наш уважаемый Александр Данилович – отнюдь, не низкого роста…

– Вы сказали – убить?

– Непременно! – лениво зевнул турецкий вельможа. – У меня по документам наличествуют три жены, взятые с собой из Стамбула в это дальнее путешествие. Соответственно, их и должно быть – три. Лишняя фигура, облачённая в чадру, может вызвать нездоровые подозрения… Не переживайте, мой благородный маркиз, для турецкой женщины умереть – по приказу её обожаемого супруга – высшая честь, не более того… Может, стоит уже позвать нашего доброго друга? Негоже храброму мужу столько времени прятаться в кустах…

Русский адмирал, сложив ладони рупором, громко прокричал, обращаясь, как могло показаться, непосредственно к речным серым водам:

– Эй, Светлейший князь! Вылезай! Хватит играть в прятки! Эй!

Через полторы минуты из густого прибрежного кустарника выбрался коротко-стриженный босоногий мужичок в насквозь промокшей матросской одежде. Так, совершенно ничего особенного – чуть выше среднего роста, тёмно-русый, не очень-то и широкоплечий, но гибкий и ладный. Сразу угадывалось, что в рукопашной схватке с таким бойцом справиться будет не так-то и просто, крови попортит – от души.

Мужичок неторопливо подошёл к причалу, печально оглядел невскую акваторию, свободную от силуэтов каких-либо кораблей, и с чувством сплюнул под ноги.

– Уплыли они, Александр Данилович! – невозмутимо сообщил адмирал. – Можешь не вглядываться, не поможет. И дочку мою прихватили с собой. Как я теперь буду – без моей рыженькой бестии? Ладно, сдюжим как-нибудь… Давай-ка, на Москву-матушку будем собираться. Предстоит тебе, Светлейший князь, недолго побыть в женской роли. Будешь усиленно притворятся любимой женой нашего уважаемого Медзоморт-паши… Как тебе такой расклад, не застесняешься? Не, если у тебя имеются другие варианты, то излагай, послушаем…

– Нет у меня других вариантов! – честно признался Егор. – Больно, уж, морда моя в России засвечена – сверх всякой меры. Каждая девка гулящая, о собаках уже не говоря, узнает за версту… А тут, понимаешь, чадра. Удобная вещь, ничего не скажешь. Большой респект от меня тому, кто придумал данную штуковину…

– А что, сэр Александэр, ты такой смурной? – поинтересовался турецкий посланник.

– Да, вот, хочется пришибить кого-нибудь, – хмуро сообщил Егор. – Деятелей всяких развелось по нашему грешному миру, и не сосчитать. И все – так или иначе – достают, допекают, жизни учат неустанно… Судейского придушить бы какого, к примеру. Или важного лидера политического, мать его политическую! Душу, так сказать, отвести…

«А ещё в разных крупных издательствах есть хитроумные редактора!», – невежливо влез с подсказкой наглый внутренний голос. – «Как это – причём здесь редактора? Вот, братец мой, зашвырнёт тебя обратно в Будущее, подкрадётся на мягких лапах благородная старость. Сядешь писать – по просьбе многочисленных внуков и внучек – правдивые и честные мемуары. Напишешь, ясен пень, куда же ты денешься? Напишешь, отнесёшь в издательство. Вот, там-то оно всё и начнётся! Мол, так главные герои себя не ведут, они – настоящие главные герои – все другие будут из себя. И говорят совсем по-другому, и с женщинами ведут себя не так.… До самого морковкиного заговенья будешь потом без устали доказывать, что не являешься туповатым двугорбым верблюдом… Впрочем, вполне возможно, что эти мудрые редактора окажутся полностью правыми. Ну, какой из тебя, братец, герой толстых и увлекательных романов? Сам подумай на досуге. Так, совершенно обычный парнишка среднего возраста, пусть, даже, и с ярко-выраженными авантюрными наклонностями…».

«Как бы там ни было, но сына я не брошу в беде!», – неслышно для окружающих, но горячо и твёрдо заверил Егор свой же собственный внутренний голос. – «Пусть, я и не герой – в классическом понимании этого термина – но своего мальчика я обязательно вытащу из царского плена, чего бы это мне не стоило. Тоже мне, моду взяли – маленьких детей определять в заложники! Цари, ведь, тоже не должны свиньям уподобляться, не смотря на все свои царские права и регалии…».

– Ладно, Данилыч, выныривай из сладких философских раздумий! – тепло усмехнулся одноглазый адмирал. – Вон, медзомортова двухмачтовая шхуна уже подходит. Сам Медзоморт-паша куда ушёл? Наверное, чадру освобождать – от женского тела… На ноги же тебе, бывший генерал-губернатор, придётся напялить шальвары нежно-персикового цвета и дамские остроносые туфли без задников. Ты, уж, Данилыч, привыкай к женской роли: с куревом заканчивай, учись семенить – меленькими и покорными шажочками…

В приоткрытое окошко кареты неожиданно ворвались совершенно неприятные и полностью неаппетитные запахи.

– Что это ещё такое? – недовольно и откровенно брезгливо закрутил грушеобразным носом Медзоморт-паша. – Складывается устойчивое впечатление, что впереди находится гигантская кухня. Причём, кухня, в которой уже лет двадцать-тридцать никто толком не убирался – сплошной чад от подгоревшего некачественного масла, перебродившими помоями несёт за морскую милю… Бр-р-р! Так и аппетита можно лишиться – на всю оставшуюся жизнь…

– Да, умеют, всё же, мудрые восточные люди за всеми вещами и предметами закреплять точные и цветастые образы! – восхитился Алёшка Бровкин. – Москва – большая и грязная кухня, где никто никогда толком не убирался? Браво, браво! Вы, Медзоморт-паша, попали не в бровь, а в глаз!

Турок недоверчиво покосился на адмирала и спросил у Егора, сидящего напротив и тщательно скрытого под чёрной женской чадрой:

– Это, уважаемый сэр Александэр, действительно так пахнет знаменитая русская столица? Адмирал Алексей не смеётся надо мной?

– Что вы, высокородный Медзоморт, как можно – смеяться над вами?! – глухо, через плотную ткань чадры, заверил Егор. – Действительно, наша старушка-Москва не блещет европейской чистотой. Ничего не поделаешь, так, вот, сложилось исторически. И особенно сильно это ощущается в жаркую летнюю погоду… Да, кстати, совсем скоро мы будем проезжать через Покровские ворота. Вы, на всякий случай, закрыли бы каретные окошки, там властвуют ещё более неприятные ароматы…

– Точно! – Медзоморт-паша торопливо спрятал чуткий нос в ладони, пальцы которых были унизаны многочисленными золотыми перстнями, щедро украшенными крупными самоцветами. – Этот – чуть сладковатый – аромат невозможно спутать ни с чем другим на нашей грешной планете. Маркиз, будьте другом, прикройте окошки! Надеюсь, что карета с двумя другими моими жёнами – молоденькими и очень пугливыми – не затеряется в этом кухонно-трупном бардаке…

В обе стороны от Покровских ворот тянулся наполовину обвалившийся, заросший густой и высокой травой ров, и по его городской стороне наблюдалось порядка двух с половиной десятков грубых виселиц, украшенных тощими и беззащитными фигурками мертвецов. Чуть в стороне от виселиц солдаты в форме Московской дивизии, вразнобой напевая что-то бесконечно тоскливое и печальное, сжигали на высоких кострах какие-то грязные и окровавленные тряпки.

– Судя по ветхой и истлевшей одежде, некоторые из этих мертвецов висят здесь месяца по два-три, – резюмировал, не скрывая удивления, турецкий посланник. – И это немного странно. В европейских странах, которые я посетил в этом году, принято считать, что царь Пётр стремится к милосердию и просвещению… Ага, вот и дубовая колода, рядом с которой валяются отрубленные руки. Ну, это и в нашей прекрасной Турции до сих пор практикуется. Весьма даже полезный обычай – попался на гадком воровстве, изволь распрощаться с грешной рукой… Но, зачем же, тела повешенных преступников держать в петлях месяцами? Этого мне не понять! Противно это, бестолково и нечистоплотно… Впрочем, это ваши внутренние, сугубо российские дела. Извините, если обидел чем случайно…

– Ничего страшного! – дипломатично и вежливо заверил заморского гостя Алёшка Бровкин. – Скоро Россия навсегда (навсегда ли?) избавиться от этих диких пережитков. Во-первых, ещё лет десять-двенадцать назад вы бы увидели здесь ни жалкие две с половиной дюжины виселиц, а добрые две-три сотни. Так что, прогресс, как говорится, налицо! А ещё Пётр Алексеевич решил, что новые европейские порядки мы заведём уже в славном Питербурхе, когда туда окончательно и бесповоротно перенесём русскую столицу. Мол, там-то мы точно построим истинный Парадиз, чтобы всякие немцы да голландцы обзавидовались… Ну, а Москву первопрестольную пока решили не переиначивать. Древность, как-никак, старина…

«Да, ничего за два с половиной прошедших года не изменилось на Москве-матушке!», – усмехнулся въедливый внутренний голос. – «Конский навоз валяется повсеместно, гигантские кучи мусора и объектов, пересыпанные печной золой, высятся над каждым третьим перекрёстком. Откровенно медленно шагает прогресс по улицам московским, никуда особенно и не торопясь…».

Под проживание турецкого посланника Иван Артёмич отвёл двухэтажный флигелёк своего каменного московского дома, причём, две просторные светёлки были предназначены для жён высокородного Медзоморт-паши. Егору, как любимой и старшей «жене» почтенного басурмана, досталась отдельная комната, являвшаяся – в старые и добрые времена – домашней библиотекой образованного семейства Бровкиных.

«Наша Александра Ивановна и здесь, судя по выбору книг, приложила свою нежную и романтичную руку», – печально вздохнув, педантично отметил внутренний голос.