Текст книги "Снега, снега"
Автор книги: Андрей Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава вторая
Лёха. Ретроспектива 01. Мудрый Ёпрст
То июньское утро откровенно не задалось. Голова – зверски – трещала с похмелья. Обиженная Ленка упорно не звонила. В шкафу не нашлось чистых носков. Пришлось, так его и растак, надеть вчерашние. И это – ещё цветочки… Брюки были мятыми. Щёки – колючими. На правой половине светлого импортного пиджака наблюдалась щедрая россыпь бежевых кофейных пятен…
– Хрень гадкая, – закуривая первую сигарету, констатировал Лёха. – И со временем туго. Даже кофе, блин, не попить. Мать его кофейную…
Он торопливо провёл несколько раз по щекам бритвой, облачился – вместо классических брюк – в вельветовые серые джинсы и, захлопнув дверь, покинул квартиру.
Естественно, что кроме вельветовых штанишек он натянул на мускулистый торс светлобежевый исландский джемпер, поверх которого набросил утеплённую куртку. Кожаную, понятное дело. Московская весна – вещь неприятная и малопредсказуемая. Способная на всяческую неприглядную метеорологию, включая лёгкие утренние заморозки и затяжной дождь со снегом.
Машина, гнида ленивая и капризная, минуты тричетыре не хотела заводиться. А когда, наконецто, завелась, всё чегото недовольно похрюкивала, словно бы угрожая – остановиться намертво в любой момент. Типа – по важным и неотложным техническим причинам…
– Лизавета, родненькая, не подгадь, – осторожно перебирая ступнями ног по педалям, попросил Лёха. – Довези, будь, уж, так добра! Милочка… Обещаю, что завтра же отправимся на очередное ТО. Сколько я уже просрочил? Года полтора? Говоришь, мол, почти три? Ну, извини, родная. Обязательно исправлюсь! Гадом буду. Обязательно…
Машина, словно бы поверив в эти несбыточные и фантастические обещания, доехала, тихонько и терпеливо сопя, до начала улицы Академика Королёва, после чего резко остановилась.
– Спасибо, любимая киска! – душевно поблагодарил Лёха. – Отдыхай, Лизавета. Я скоро. Штатским гадом буду…
В приёмной Генерального директора Первого телеканала было душно, накурено, беспокойно и неуютно. В том плане, что к гостям и просителям здесь всегда относились недружелюбно, то бишь, откровенно похамски.
– Соблюдайте, пожалуйста, тишину! – недовольно хмурилась Мэри, сексапильная секретарша Генерального директора. – Вы же, всётаки, не в кемеровском борделе… Поимейте совесть! Константин Алексеевич всех примет. Обязательно. То бишь, тех, кому было заранее назначено. Про остальных – ничего не знаю. Врать не буду…
– Говорите, кемеровский бордель? – тихонько восхитился чейто масляный голосок. – Это, собственно, какой из них? Тот, что возле вокзала? Ну, на той узкой улочке, которая – с востока – идёт параллельно проспекту Ленина? Не там ли мы с вами, милочка рыжая, виделись когдато?
– Что? – стыдливо обомлела секретарша. – Кто это сказал?
Тревожное молчание было ей ответом. Тревожное и – бесспорно – недоброе. То бишь, насмешливое…
– Не понял, граждане, – входя в приёмную, хрипло известил Лёха, чувствуя, что предоставляется удобнейший случай – сбросить общий утренний негатив. – Отставить! Что это за фря такая в юморе упражняется? Причём, неумело? Типа – упражняется, не раздумывая о последствиях? О тяжких и неотвратимых последствиях, я имею в виду? Честных девушек, понимаешь, оскорбляет? А?
– Да, что это – за фря? – поддакнула повеселевшая Мэри. – Как её, гадину зовут? В смысле, его?
– Что вы себе позволяете? – вскочил на ноги импозантный пожилой господин. – Да, я вас всех…
«Какой костюмчик! – подумал Лёха. – Итальянский, надо думать. Стоит в пределах десяти тысяч Евро. То бишь, раза в полтора дороже, чем моя «Лизавета»… Не справедливо! А какой симпатичный значок висит на пиджачном лацкане. Офигеть можно запросто! Патриотичный такой…»
Подумал, да и приобнял слегка – насквозь успокаивающе – рассерженного дяденьку за хлипкое плечико.
Мол: – «Не горячитесь вы так, уважаемый! Все болезни, они от пошлых стрессов. Гадом буду, в умной и толстой книжке прочёл намедни. После дождичка в четверг…».
– Ой, как в позвоночнике стрельнулото! – послушно обмер важный господинчик. – Ой, мамочки мои… Мэри, звёздочка ясная и светлая! Звоните моим охранникам. Вы знаете – номера. Пожалуйста. Тошнит меня…
– Звони, Матильда! – подтвердил Лёха. – Не дай Бог, конечно, помрёт депутат. Как Государственная Дума без него будет работать? Кворума, полчаса ссать с балкона, не наберут… А вы, блин горелый, что тут расселись? – недобро посмотрел на других просителей, оккупировавших приёмную. – На выход, уважаемые! Попрошу любезно! Типа – от греха подальше… Маня, подтверди!
– Всё верно, господа, – нажимая нежным пальчиком кнопки на мобильнике, язвительно откликнулась Мэри. – Константин Алексеевич с самого утра только и спрашивал – про Алексея Ивановича. Мол, все остальные и до завтра подождут… Гуляйте, родимые! Гуляйте… Паша? Это Мариночка. Узнал? Подожди с шуточками. Поднимайсяка к нам… Нет, ничего не случилось. Нет, ничего такого… Ну, поплохело немного твоему старичку. С кем не бывает? Клянусь! Курвой буду! Ну, поверил, облом двухметровый? Пашенька…
– Морда узкоглазая, – подсказал Лёха.
– Морда… Тьфу! Что? Да, это я не тебе… Что? Ну, да – Лёха припёрся. Нынче он в авторитете. Как же, сам Президент – по телеку – ему орденок вручал. Позавчера наблюдали всей Конторой… Не, у нас с ним всё закончилось. Точноточно. Не веришь? Лярвой буду! Ладно, проехали… Поднимайся и забирай своего слабосильного шефа. Он тут уже весь наш ковёр заблевать изволил. Не простой ковёр. Подарочный, туркменский, ручной работы…
Минут через пятнадцать они остались в приёмной вдвоём.
– Ну? – глядя в сторону, небрежно поинтересовался Лёха.
– Что – ну?
– Как общая политическая обстановка? Как – шеф?
Надо отдать Мэри должное. Не смотря на ярковыраженную сексуальную неразборчивость, она была весьма разумной и прагматичной девушкой.
«Из таких шустрых барышень – слегка облегчённого поведения – они и получаются, образцовопоказательные генеральши», – мысленно признал Лёха. – «Или там, к примеру, олигархши. Да и депутатши…».
– Общая обстановка – прежняя, – криво усмехнулась Матильда. – Охота на будущего мужа продолжается. То есть, в самом разгаре. Особенно с тех самых пор, как стало окончательно понятно, что ты, боров здоровенный, являешься законченным чилийским лохом.
– В том смысле, что честным человеком, плюющим на всякие избыточные материальные блага?
– Именно это я и имела в виду. Клинический случай, не поддающийся излечению… Ладно, не обижаюсь. Попробую с Пашкой сварить достойную кашу. Типа – сытную и престижную. Какникак, депутатский помощник. Недавно квартиру казённую в Черкизово приватизировал… Спрашивал про шефа?
Мэри кивнула головой на солидную дверь морёного дуба, на которой красовалась доходчивая табличка: – «Ёпрст К.Л., Генеральный директор Первого канала».
– Ага, интересовался.
– Задумчив с самого утра. Я ему кофе заносила – считает. В том смысле, что нажимает на кнопочки калькулятора, а потом цифры переносит в потрёпанный блокнот.
– Интересное дело, – задумался Лёха. – Что же это он – с утра пораньше – пересчитывает?
– Деньги, надо думать. Что ещё может интересовать Генерального директора? Да ты, Лёшенька, заходи. Только потом не забудь, пожалуйста, поделиться информацией с верной подругой… Кстати, родное сердце, а за что Президент тебе орден повесил на грудь широкую?
– За былые заслуги, ясен пень. Давно это было. Во времена бурной и бесшабашной юности.
– Это когда ты в Органах служил?
– Так точно.
– А в каких – Органах?
– В секретных, девонька. В жуткосекретных…
Ёпрст, действительно, выглядел крайне озабоченным. Его шикарная шевелюра была взлохмачена до полной невозможности, а в кабинете отчётливо пахло сигаретным дымком и хорошим виски.
«Ну, вот. Не было печали у гусара», – всерьёз загрустил Лёха. – «Если шеф ещё до обеда начинает прикладываться к бутылке, это означает лишь одно – следует ожидать какойлибо пакости, связанной с поездкой в дальние края. Причём, отнюдь, не на фешенебельный европейский курорт…».
– Значит, надо чемодан собирать? – вместо приветствия поинтересовался Лёха.
– Рюкзак, – невозмутимо уточнил Ёпрст. – И дельный накомарник не забудь прикупить в профильном магазине.
– Блин горелый.
– А, как ты думал, друг сердечный? Большую зарплату надо отрабатывать. Хотя бы иногда. Диалектика развития человеческого общества… Ладно, не расстраивайся, парнишка, раньше времени. Возьми с полки сладкий пирожок. В том плане, что накати на грудь молодецкую капель двадцатьтридцать. Я сегодня добрый…
«Добрый, говоришь?», – подойдя к минибару, встроенному в громоздкий книжный шкаф, мысленно усмехнулся Лёха. – «Сейчас, как и полагается, проверим…».
Он опрокинул красивую импортную бутылку тёмносинего стекла над широким бокалом.
– Бульбульбуль, – бойко и звонко забулькала благородная янтарная жидкость. – Бульбульбуль…
– Не увлекайся, деятель белобрысый! – забеспокоился прижимистый Ёпрст. – Хочешь всю бутылку – в одну наглую харю – выжрать?
– Ты же сам сказал, мол, тридцать капель. Ну, я и подумал, что триста грамм.
– Заканчивай наглеть, Петров! Вискарьто коллекционный. Мне его один шотландский продюсер – на день рожденья – презентовал.
– Тем более. Нормальный человек никогда не жалеет дарёного…
– Уволю!
– Вас понял, шеф. Исправлюсь, – скорчил испуганную гримасу Лёха. – Ну, за нехоженые дороги, которые нас выбирают …
Он поставил опустевший бокал на столешницу.
– На верхней полочке бара стоит блюдечко с орешками кешью, – любезно сообщил заботливый начальник. – Закуси, чтобы не захмелеть.
– Спасибо, босс!
– Не за что. Всегда рад – облагодетельствовать подчинённых. Да, Мэри не соврала…
– О чём это?
– О том, Петров, что ты неравнодушен к алкоголю. Прямо, как в том бородатом анекдоте.
– Расскажи.
– Каждое утро жена приносила мужу в постель кофе. В противном же случае он, выкурив первую сигарету, доставал из холодильника пиво… Хахаха!
– Дурацкая шутка.
– Кому – как. У всех бывших «фээсбешников» плохо с чувством юмора.
– Я бывший «грушник», – поправил Лёха.
– А, какая разница?
– Если честно, то никакой…
Ещё через минуту Лёха попросил:
– Озвучька, Костян, очередную гениальную идею. Небось, дело насквозь финансовое?
– А, то! – тут же повеселел Ёпрст. – Баблосы, как говорится, главный двигатель прогресса.
– С классической еврейской точки зрения, – не преминул уточнить Лёха.
– Уволю, Петров!
– Молчу, молчу…
– Итак, какая из передач нашего славного канала имеет – уже на протяжение пяти месяцем – наивысший рейтинг?
– Кажется, реалитишоу «Жестокие игры».
– Не кажется, а так оно и есть! Рекламодатели – с тугими кошельками в зубах – в длинную очередь выстраиваются. Вот, только…
– Какието трудности?
– Накладные расходы избыточно высоки, – запечалился Ёпрст. – Доставлять съёмочную группу и капризных звёздных участников – в Аргентину и обратно – удовольствие не из дешёвых. Плюсом суточные, кормёжка козырная, проживание в пятизвёздочных гостиницах, выплаты по различным страховым взносам. Не говоря уже о стоимости самой лицензии на данный медийный продукт… Накапайка, Петров, ещё вискарика. Капель, пожалуй, по десять. Возьми для меня из бара чистый бокал…
Зажевав «десять капель» орешками кешью, Епрст продолжил:
– И, вообще, сколько можно – покупать на загнивающем Западе готовые телевизионные продукты? Всякие там токшоу, реалитишоу, сценарии «мыльных опер» и детективных сериалов? Доколь, я вас спрашиваю? Молчишь, Петров?
– Молчу.
– Значит, что надо делать?
– Не знаю, – тяжело вздохнув, признался Лёха. – Извините, Константин Алексеевич. Виноват. Не увольняйте, пожалуйста. Исправлюсь.
– Прекращай ёрничать! – вспылил Епрст. – Юморист нашёлся. Петросяна нам, понимаешь, мало…
Впрочем, очень быстро он успокоился и, для чегото тыкая указательным пальцем в белоснежный потолок кабинета, сообщил:
– Мы будем проводить реалитишоу «Жестокие игры» в России. Вернее, в Сибири. Зимой. В лютую январскую стужу. Как тебе?
– Нормально.
– Суровая зима. Трескучие морозы. Голодные и злые медведишатуны, рыскающие по всей округе… Только название надо будет придумать другое, чтобы у сволочных зарубежных коллег не возникло бы достойного повода – затеять судебную тяжбу.
– Снега, снега, – задумчиво вертя перед глазами пустой бокал, пробормотал Лёха.
– Прости, что ты сказал?
– Я говорю, что надо назвать новое реалитишоу – «Снега, снега».
– Отличная идея! – восхитился Ёпрст. – Считай, Петров, что твой вариант принят. Готовь бумажник для щедрых премиальных… Теперь поговорим о технической стороне вопроса. С чего начинаются «Жестокие игры»?
– Один из участников соревнований бежит по какимлибо штуковинам, которые противно пружинят под ногами. Если оступается, то падает в жидкую грязь.
– Правильно! А у нас – пусть падает в метровый снег. Дальше, насколько я помню, надо пройти вдоль длинной стены, из которой «вылетают» боксёрские перчатки?
– Вылетают, – подтвердил Лёха. – И, если слабосильный игрок не может удержаться на ногах, то – как и в первом случае – оказывается в специальном пруду, наполненном качественной грязью. У нас, понятное дело, «пруд» будет заполнен холодным сибирским снегом?
– Молодец, догадливый. Только пусть снега будет уже побольше. Например, метр двадцать… Потом соревнующийся должен перелететь, держась за канат, с одной площадки на другую?
– Должен. А если слетит с каната, то упадёт в воду.
– В нашем же случае – в двухметровый снег! – развеселился Ёпрст. – Классная и козырная тема! Зарубежным лохам обязательно понравится. Как миленькие, сжимая в потных ладошках банковские чеки, выстроятся в очередь за лицензией… Наливай, Петров, ещё по пять капель!
После очередного алкогольного возлияния Лёха поинтересовался:
– Наши дальнейшие действия?
– У каждого – свои. В соответствии с должностными функциями и обязанностями, – надулся гордым мыльным пузырём заметно захмелевший Ёпрст. – Я займусь оформлением и получением Генеральной лицензии. А ты, дружок, отправишься обустраивать производственную площадку наших «Снегов, снегов».
– Куда отправлюсь конкретно? Сибирьто, она большая и широкая. Практически бескрайняя…
– На место падения Тунгусского метеорита.
– На фига?
– «Тунгусский метеорит» – это международный бренд. Нельзя в таких делах – без бренда. Не выгорит.
– Сволочь ты, Костян! – объявил Лёха. – Гад законченный и хам трамвайный.
– Почему это?
– Потому, что Тунгусский метеорит упал – в начале двадцатого века – гдето в дикой Якутии.
– Ну, и что из этого?
– То, что Якутия – это гадкие и скучные болота, над которыми – в тёплое время года – вьются неисчислимые тучи вечноголодного гнуса.
– А я что говорю? – притворно удивился Ёпрст. – Мол, пойди – первым делом – в магазин «Охота и рыбалка» и купи там дельный накомарник.
– Спасибо за заботу. Тронут.
– Пожалуйста. Короче говоря, уже послезавтра ты должен быть в Якутске. Возьмёшь в аренду вертолёт, вылетишь на место, осмотришься. Потом доставишь необходимые стройматериалы, наймёшь шабашников… Чего конкретно строить? Я тебя через недельку подробно проинформирую по мобильной связи. Деньги? Возьмёшь в кассе наличными. Миллионов десятьпятнадцать. Под отчёт, понятное дело… Стоп! Причём здесь – Якутск? Да и вся Якутия в целом? Путаник ты, Лёша Петров, каких ещё поискать. Тунгусский метеорит упал – в далёком 1908ом году – на Среднесибирском нагорье. То бишь, на территории современного Красноярского края. Поэтому вылетать тебе из Москвы надлежит в славный город Братск. Оттуда – самолётом местных авиалиний – доберёшься до УстьИлимска, где и арендуешь вертолёт…
Гдето громко и радостно прокричал петух.
– Будем расходиться, – решил Лёха. – Сейчас у Ангелов начнётся пересменок. Успеем вернуться в казармы.
– Ты так толком ничего и не рассказал, – возмутилась Ванда.
– Потом дорасскажу.
– Когда?
– Сегодня, после обеда. У Ангелов – в очередной раз – сломалась посудомоечная машина. Будут скликать добровольцев. Запишись. Лады?
– Лады. Спокойной ночи, Алекс.
– До встречи, Графиня…
Глава третья
Сны узников
Над «Чистилищем» повисла (царила, царствовала, властвовала?), чуткая предрассветная тишина. На востоке небо нежно алело. На западе неподвижно застыли светлосерые, длинные и слегка светящиеся облака, из которых – время от времени – вниз срывались совершенно бесшумные, изумруднозелёные зарницы.
– Чудны дела твои, Господи, – выйдя на крылечко кельи, зачарованно пробормотал епископ Альберт, высокий и костистый старикан. – Первый раз вижу, чтобы облака светились. К добру это? К худу? Не гневись, Владыка Небесный, на недостойного и глупого слугу своего. Всё и вся – в руках твоих крепких… Облака светятся? Знать, так надо. Покорно умолкаю…
Альберт развернулся и, слегка припадая на правую ногу, вернулся в келью – наступило время первой утренней молитвы.
Епископ удалился, а над «Чистилищем» продолжали – невидимым нимбом – плыть сны его обитателей. Сны цветные и чёрнобелые, отрывочные и полноценные, правдивые и обманчивые, героические и эротической направленности. Сны – великое и необъяснимое чудо. Лично я верю снам – как не верю самому себе…
Хану снилась весенняя степь – холмистая, нескончаемая, вольная, загадочная.
Хан, который в своём Мире являлся настоящим и полноценным ханом средней руки, неторопливо скакал – в окружении верных и многократнопроверенных воинов – по нежной весенней траве. Иногда под чёрными копытами гнедых и каурых коней тихонько поскрипывали мелкие камушки. Высоко в бездонном голубом небе висели почти неподвижные крохотные точки – могучие степные беркуты, высматривающие добычу.
С северозапада долетел едва слышный тревожный гул.
– Что это такое? – насторожился Хан.
– Ерунда, – лениво и беззаботно зевнул сотник Очой. – Наверное, стадо джейранов. Услышали цокот конских копыт и, наученные горьким опытом, решили откочевать за Белые холмы. Обычное дело.
– Думаешь?
– Уверен.
– Может, это лошадники?
– Не думаю. Откуда им здесь взяться? После разгрома в последней битве лошадники стали очень осторожными. Без веских причин они даже близко не подходят к Быстрой реке. А от этого места – до ближайшего речного брода – почти неделя пути. Согласен со мной?
– Согласен.
Путники замолчали. Далёкий гул стих.
«В степи не принято много говорить, – подумал Хан. – Здешняя тишина, она очень красивая. Хочется её слушать и слушать, не отвлекаясь на всякую ерунду…»
Тем не менее минут через десять он спросил:
– А как получилось, что все всадники разделились на «лошадников» и «конников»?
– Давно это было, – после короткой паузы откликнулся Очой. – Много сотен Больших солнц тому назад… Монголы – после череды длинных и кровавых войн – одержали окончательную победу над другими народами. Великую Победу. Бледнолицые, черномазые, краснокожие, желтолицые, прочие – все они покорно склонили головы перед волей Великого Хана. Полная победа… Казалось бы, надо радоваться, беззаботно предаваясь хмельным возлияниям. Но тогдашний Великий Хан задумался, мол: – «А, что же дальше? Больших войн больше не будет. Так, сплошные мелочи. То есть, лишь подавления всяких и разных бунтов. Хорошо это? Плохо? Скорее всего, смертельно опасно. Монголы – со временем – разленятся, зажиреют и утратят боевые навыки. И тогда другие народы, предварительно сговорясь и дождавшись подходящего момента, дружно ударят нам в спины. Начнётся безжалостная бойня. Будут разрушены все вековые устои. Мир умоется кровью…». Осознав эту страшную опасность, мудрый Великий Хан разделил всех монголов на «конников» и «лошадников», которым было строго предписано – на вечные времена – воевать между собой, не ведая пощады, жалости и милосердия. Чем «лошадники» отличаются от «конников»? Одни передвигаются верхом только на лошадях, другие – сугубо на жеребцах. Чем ещё? Больше ничем… Как бы там ни было, но решение прозорливого Великого Хана оказалось верным. Монголы до сих пор правят всеми землями нашей прекрасной планеты…
Вскоре отряд, состоящий из трёх сотен всадников, подъехал к первому из череды Белых холмов, на светлосером склоне которого чернела прямоугольная дыра.
– Что это такое? – спросил Хан.
– Запретное место, – вяло передёрнул широкими плечами Очой.
– Кто и когда запретил?
– Конечно, ктото из Великих Ханов. Когда? В незапамятные времена. Ещё до Великой Победы.
– Почему туда нельзя ходить?
– Какая разница? Нельзя, и всё на этом. Закон такой.
Подумав, Хан торжественно объявил:
– Я залезу в чёрный провал!
– Нельзя же…
– Я слышу – в голове – зов. Мол, обязательно надо залезть.
– Зов – великое дело, – согласился Очой. – Это, наверное, всесильные и многознающие Боги тебе советуют. Тогда лезь смело, без страха и сомнений… Один пойдёшь?
– Один.
– Иди.
Хан ловко соскочил с коня и, не оборачиваясь, начал медленно подниматься по склону холма. Обернутьсято очень хотелось, рукой помахать, заглянуть в глаза верным соратникам, но…
В голове навязчиво пульсировало: – «Иди вперёд, отважный хан. Иди и не оборачивайся. Обернёшься – засомневаешься. Засомневаешься – раздумаешь. Раздумаешь – не залезешь в чёрную дыру. Не залезешь в чёрную дыру – всю оставшуюся жизнь будешь жалеть, мучаясь от неудовлетворённого любопытства… Шагай, отважный хан! Шагай! Смелее!».
Чёрный прямоугольный провал оказался входом в пещеру.
– Солидно, – пробормотал Хан. – Запросто два всадника – бок о бок – могут проехать. А, вот, факела с собой я не захватил. Что теперь делать? Видимо, придётся, всё же, возвращаться назад…
Он – на всякий случай – заглянул внутрь. Заглянул и, облегчённо вздохнув, радостно улыбнулся – в пещере оказалось гораздо светлее, чем можно было ожидать.
«Это изза жёлтозелёных каменных прожилков, покрывающих пещерные стены», – решил Хан. – «Они, извилистые, слегка и светятся. Не густо, конечно, но идти вперёд можно…».
Касаясь ладонью правой руки шершавой стены, он медленно и осторожно зашагал по подземному коридору.
«Какой ровный, идеальногладкий пол», – мысленно удивился Хан. – «Словно озёрная гладь в безветренную погоду. Как такое может?».
Вскоре с потолочного свода начали свешиваться уродливые тёмные наросты, которые приходилось – чтобы случайно не набить шишку на лбу – старательно обходить.
Неожиданно послышались странные заполошные хлопки, и над головой путника пронеслись – прохладным вихрем – непонятные чёрные существа. Сердце отчаянно рванулось вниз, к пяткам.
– Ничего страшного, – крепко вжимаясь спиной в каменную стену, заверил сам себя Хан. – Обыкновенные летучие мыши. Мне про них – в детстве – бабушка рассказывала…
Подземный коридор вывел его в просторный зал. Раздался громкий треск, и впереди вспыхнуло яркое пламя.
– Обыкновенный факел? – предположил Хан. – Только очень яркий?
Предположил, и потерял сознание.
Он – с огромной скоростью – летел по бесконечному чёрному коридору, в конце которого угадывалось крохотное светлое пятнышко. Перед глазами – навязчивой чередой – мелькали красножёлтые круги, фиолетовосиреневые спирали и лимоннозелёные молнии…
Сознание медленно вернулось. Вернулись запахи, звуки, мысли.
– Первый, здесь второй, – монотонно забубнил хриплый незнакомый голос. – У меня переселенец. Похоже, из степных дикарей. Повторяю, у меня – переселенец…
Хан открыл глаза и неуверенно огляделся вокруг. Он, прислонясь спиной к толстому шершавому пню, сидел на тёплой земле. Над головой тревожно и вдумчиво шумели ветви могучих деревьев. А метрах в десятидвенадцати, на узенькой просеке, стоял незнакомый тип в светлосерой облегающей одежде. Тип, недоверчиво поглядывая на Хана, негромко бормотал в крохотную чёрную коробочку:
– Переселенец пришёл в себя. Присылайте вертолёт. Я нахожусь в квадрате «Бэ два, дробь двенадцать»… Вас понял. Жду…
Перед «внутренним взором» Жабы мелькали только отрывочные картинки – несгораемые громоздкие сейфы, высокие штабеля золотых слитков, толстые пачки денежных купюр, «соединённые» в кубические тюки и тючки всевозможных размеров.
«Это, скорее всего, банковское хранилище», – подумала Жаба. – «Причём, не просто банковское хранилище, а подземное хранилище моего личного банка… Как он назывался? Кажется, «Золото амазонок». Причём здесь – амазонки? А не при чём. Блажь такая мне однажды пришла в голову. Что в этом такого? Имею полное право! Банкто мой, приватный… Ах, как же был хорош тот Мир, в котором я жила когдато. Как хорош, честен и справедлив! Слов не подобрать. Не чета этому, «церковному» Миру… В моём Мире всё принадлежало банкирам. Всёвсёвсё… Конечно, были и всякие страныгосударства. Только это ничего не меняло. Ровным счётом – ничего. Президенты всех стран выбирались сугубо по согласованию с банковской средой. То есть, из опытных, проверенных и заслуженных банкиров. А Миром – полноценно и всеобъемлюще – правил Высший Банковский Совет. И всё было хорошо, недовольных не было. Как, впрочем, голодающих и нищих. Все были безмерно счастливы… Конечно, существовали и некоторые ограничения. Например, численность населения планеты жёстко контролировалась. Вопервых, на рождение каждого ребёнка надо было получать специальное разрешение. Вовторых, все дефектные и неполноценные особи подвергались физическому уничтожению… Но в этом, клянусь, не было ничего низкого и бесчеловечного. Обыкновенный прагматизм, направленный на всеобщее людское благо. Нельзя – с белоснежными перчатками на ладонях – построить гармоничное общество разумных гуманоидов. Как говорится, ничего личного, обыденная производственная необходимость… Как я попала в Мир «церковников»? По глупости, естественно, утратив элементарную осторожность. Решила, устав от дел праведных, то бишь, финансовых, немного отдохнуть. Зафрахтовала космический корабль, полетели. На Луне я пересела в одноместный экскурсионный «челнок». Мол, покружу немного над лунными светложёлтыми пейзажами, поглазею на тамошнюю экзотику. Глядишь, Душато и оттает. Ну, хотя бы чутьчуть… Пролетаю мимо широкого лунного кратера, а в голове зазвучало, мол: – «Миссис Браун, а не желаете ли – полюбоваться на коечто понастоящему интересное? Не пожалеете, честное и благородное слово. Честное банкирское слово…». Я, дурочка наивная, и купилась. Повернула джойстик управления в сторону, «челнок» и влетел прямо в жерло кратера… На этом, собственно, и всё. Лишь бесконечный чёрный туннель, в конце которого угадывалось крохотное светлое пятнышко. Перед глазами – навязчивой чередой – замелькали красножёлтые круги, фиолетовосиреневые спирали и лимоннозелёные молнии… Ну, будет сегодня сниться чтонибудь нестандартное и полезное? Похоже, что нет. Всё те же беспорядочные картинки – несгораемые громоздкие сейфы, высокие штабеля золотых слитков, толстые пачки денежных купюр, «соединённые» в кубические тюки и тючки всевозможных размеров… Может, стоит проснуться? Сходить в туалет, попить водички…
Варвар блаженно улыбался, так ему нравился сегодняшний сон.
Овальный кабинет Белого дома. Дада, того самого, расположенного в Вашингтоне, округ Колумбия, по адресу: Пенсильванияавеню, 1600.
В удобном кожаном кресле – за шикарным антикварным письменным столом с высокохудожественной палисандровой столешницей – восседает он, Варвар. Вернее, уважаемый Сэм Джонс, Президент Соединённых Штатов Америки…
Сэму хорошо и вольготно. Чуть слышно гудит мощный кондиционер. Слегка озонированный воздух свеж и прохладен. Отхлебнув из высокого бокала свежевыжатого апельсинового сока, он довольно вздыхает и забрасывает длинные ноги – в модных остроносых ботинках крокодиловой кожи – на стол.
Дада, прямо на шикарную палисандровую столешницу! А, как вы хотели, братья и сёстры? Всётаки, Президент США. То бишь, имеет полное право – чихать на всякие глупые условности и идиотские моральные нормы. Естественно, если поблизости нет коварных репортёров и журналистов. Вот, кого надо безжалостно линчевать, не обращая никакого внимания на возраст, пол и цвет кожи.
– Ничего, ничего, суки рваные, – шепчет Сэм. – Дайте только срок. И с этими скользкими гнидами разберёмся по полной программе. Но только потом. Через годикдругой…
Раздаётся тихий вежливый стук.
– Войдите, – торопливо снимая ноги со стола, разрешает Сэм.
Дверь плавно приоткрывается, и в кабинет входит Саманта Сойер – руководительница президентской Канцелярии.
«Милая мулатка тридцати пятишести лет», – думает Сэм. – «Стройная, ногастая. Полная грудь, того и гляди, порвёт ткань тоненького джемпера и вывалится наружу. Надо будет – обязательно и непременно – затащить эту смуглую цыпочку в койку. Только немного погодя, когда всё – в первом приближении – утрясётся… Если, зараза смазливая, откажет? Уволить к чёртой матери! С волчьим билетом в кармане! Только потом, чуть погодя…».
Вслух же он говорит совсем другое:
– Заходите, Саманта, заходите! Всегда рад видеть такую красивую и стильную женщину. Что у вас?
– Текст Указа, – смущённо отводя в сторону глаза, отвечает мулатка. – Того, который планируется к подписанию в следующий понедельник.
– Отлично. Давайте.
Сэм мельком просматривает текст: «Борясь за чистоту общественных нравов и устоев, ляляля… Все жители США, в жилах которых течёт менее двадцати пяти процентов «чёрной» крови, подлежат высылке из страны в течение двух месяцев со дня подписания настоящего Указа. Ляляля…».
– Всё хорошо, – минут через пятьшесть объявляет Сэм. – Будем подписывать.
– Можно вопрос, господин Президент?
– Задавайте.
– А что будет дальше? В глобальном смысле, я имею в виду…
– В глобальном? – притворно хмурясь, переспрашивает Сэм. – За этим Указом последует Указ следующий. Не более того. Диалектика.
– Извините, но каково будет его содержание?
– Содержание? Наша страна будет объявлена мусульманской, посторонние церкви, соборы и храмы – подлежащими разрушению, а все иноверцы и атеисты будут высланы – на вечные времена – за пределы США… Я сказал США?
– Сказали, – тихим голосом подтверждает Саманта.
– Я, конечно, оговорился. Название мы тоже изменим. Как вам, милочка, такой вариант: – «Чёрные Соединённые Мусульманские Штаты Америки»?
– Отлично, господин Президент. Одобряю и приветствую.
Сём устало и длинно зевает:
– Ээээээ… Ещё одно дело, Саманта.
– Я слушаю, Господин Президент.
– Пусть через полтора часа подготовят к вылету мой президентский самолёт. Хочу немного развеяться.
– Куда предстоит лететь?
– На запад…
Картинка сновидения меняется.
Сэм, величественно сложив руки на груди, стоит на краю гигантской чёрной скалы, гордо нависающей над каньоном Большого Колорадо, красивейшей горной страны Северной Америки.
Таинственные голубые дали, бездонное яркосинее небо над головой, пугающий чёрный провал под ногами, белыйбелый, искрящийся – в предзакатных солнечных лучах – снег…
– Да, величественный пейзаж, – негромко произносит Сэм. – Завораживает до безумия.
