Текст книги "За три мгновения до свободы. Том 2"

Автор книги: Андрей Эпп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Жаль, что ты мне не веришь.

– Даже, если и верю. Это ничего не меняет. Ты пришел просить снять цепи? Мой ответ – цепи остаются.

– Но почему?

– Потому что так положено! Заключенные в Крепости должны пребывать в цепях. Таковы правила. И правила эти в отношении твоей персоны мне предписано соблюдать лично Императором. Вопросы или пожелания еще есть?

– Значит, ты все-таки предпочитаешь оставаться комендантом…

– Я предпочитаю исполнять свой долг. У тебя все?

Блойд встал. Надежды его не оправдались. Дальнейший разговор терял смысл.

– Жаль. А я почти почувствовал в тебе друга…

– Если у тебя все, Блойд…

– Еще одна просьба… Две просьбы. Можно мне забрать остатки коньяка? – указал Блойд на початую бутылку.

– Забирай. И вторая?

– Кофе. Мне чертовски не хватает кофе в этой тюрьме. Пожалуй, даже больше, чем женщин. Но женщин же просить бесполезно?

– Бесполезно.

– Тогда хотя бы кофе. Хотя бы раз в неделю. Одну чашку крепкого кофе с утра.

– Хорошо. Каждое утро у тебя будет чашка крепкого свежезаваренного кофе. Будем считать это моим первым человеческим поступком.

Очутившись снова в камере, Блойд уселся на пол, откупорил бутылку и сделал большой глоток. Коньяк был ему нужен, чтобы отогнать навязчивые мысли о постигшей его неудаче. Встреча прошла хуже некуда. Других вариантов освобождения от оков у него не было. Это был провал, о котором не хотелось думать, и коньяк был призван разогнать тяжелые мысли и ввести его мозг в состояние пустого и бессмысленного беспамятства.

Коньяк и кофе… Все, что ему удалось получить от сегодняшней встречи. Кофе и коньяк. Коньяк, конечно, штука хорошая, тем более что он почти отвык от его вкуса за время заключения. А кофе… Кофе Блойд не любил и не пил его вовсе. Но сейчас кофе – это хорошо, больше не надо дырявить собственную руку этой треклятой иглой.

После первой встречи Луи стал прилетать к Блойду раз в несколько дней, каждый раз принося известия от Морти. Но Морти тоже нуждался в новостях от Блойда. В первый раз Гут дал понять, что Луи отыскал своего хозяина, оставив от полученного сообщения лишь слово «прочитал». Но для полноценной связи этого было мало, нужно было найти возможность для ответных сообщений. Хотя бы кратких, хотя бы в два-три слова. И Блойд выпросил у Адальгарда иглу. Ту самую, которой тюремный лекарь зашивал покойницкие мешки. Адальгард… У Блойда снова зашевелилось что-то неприятное и нехорошее в груди, прямо за ребрами. Так уже было, когда он не сказал старику про Луи. Почему не сказал? Просто не сказал, и все! Неприятное снова зашевелилось. Тогда впервые после долгого времени Блойд пришел к Архиепископу в хорошем расположении духа. Руки его еще хранили тепло маленького пернатого тельца, и, вспоминая забавный голубиный хохолок, Блойд невольно улыбнулся. Улыбка эта не укрылась от внимательного и чуткого взгляда Архиепископа.

– Случилось что-то хорошее, Блойд? – спросил он тогда.

Блойд слегка заколебался, но тут же ответил:

– Нет, с чего ты взял?

Адальгард не заметил замешательства товарища. Или сделал вид, что не заметил.

– Просто я давно не видел улыбки на твоем лице.

– Да нет… Ничего не произошло. Просто я сегодня хорошо спал. Мне приснился приятный сон. Кстати, мне снилась Лесси с птичьими крыльями. Она была забавной.

Архиепископ улыбнулся. Лесси, услышав свое имя, зашуршала где-то в углу камеры, а у самого Блойда шевельнулось то самое неприятное и нехорошее в грудине. Тогда впервые зашевелилось.

Потом еще раз, когда через два дня Блойд попросил у Адальгарда иглу и не сказал, зачем.

– Зачем тебе игла без ниток?

– Да так, надо кое-что там… Надо в общем.

И снова зашевелилось. И теперь вот тоже.

Неужели теперь так будет каждый раз, когда он будет вспоминать об Архиепископе? Но с чего это вдруг? Ведь он же его друг, единственный здесь в заточении друг.

Игла пригодилась. Когда Луи снова прилетел, Блойд воспользовался ею, чтобы проколоть подушечку пальца на левой руке. Выдавив через ранку большую алую каплю, Блойд использовал собственную кровь вместо чернил. Игла послужила пером. На обратной стороне послания, полученного от Морти, Блойд нацарапал: «Рад, что ты рядом. Есть план. Мешают цепи. Пытаюсь решить. Жди».

После этого Луи прилетал несколько раз, каждый из которых добавлял по ранке на кончиках пальцев Гута. Адальгард их не замечал. Или снова делал вид, что не замечал. Опять Адальгард, и опять не по себе…

Ничего, теперь есть кофе. Крепкий кофе – это почти чернила, а Блойд просил именно крепкий. Теперь нет необходимости дырявить пальцы. Ранки быстро затянутся. И иглу можно отдать старику. Не нужно будет теперь гадать, заметил он или нет, не нужно выдумывать, зачем ему была нужна игла. Все, не нужна. Перо ему с легкостью заменит любая соломинка с его ложа. Соломинка, кофе и никакой иглы.

Блойд отхлебнул коньяк. Морти не может вечно торчать на якоре у Крепости. Рано или поздно ему надо будет вернуться в Золотую бухту. Запасы еды и пресной воды закончатся. С едой, положим, Морти еще как-то разберется. Он прирожденный рыбак, а рыба здесь действительно отменная. Торн, сволочь, кормит ее на славу. Но с пресной водой ничего не придумать. Сильных дождей ждать не приходится, не тот сезон. Остается только надеяться, что Морти позаботился о запасе. Надо будет в следующем письме обязательно спросить, сколько они еще протянут.

Еще глоток коньяка. Ну спрошу, а что толку? Что дальше? Что делать с цепями? ЧТО ДЕЛАТЬ, МАТЬ ЕГО, С ЦЕПЯМИ? Торн сволочь, сволочь, сволочь! Что ему стоило? Ведь я же видел, что он хотел, он уже почти был готов… Почти готов… Но он трус, он боится, что его сдадут Императору. Наверняка у Деспола есть тут свои тайные глаза и уши.

Еще два глотка. Скотина! Тупая трусливая скотина этот Торн! Из-за него мне придется гнить в этой вонючей камере. Опостылело все! ВСЕ! И стены эти, и солома, и цепи, и жизнь эта опостылела!

Последний долгий глоток осушил чрево бутылки. К чертям все! Все планы, надежды, все мечты к чертям! И тебя к чертям, никчемная склянка! Пустая бутылка с силой полетела в противоположную стену, а Блойд провалился в темную бездну беспамятства.

Утро не принесло облегчения. Хмель улетучился, но оставил после себя гудящую тяжесть в затылке и новое, ясное, уже не смягченное коньячными парами осознание провала. Реальность скованных железом рук не оставляла шансов мечтательным планам побега.

Блойд осмотрел камеру. Пол у стены напротив был сплошь усеян осколками вчерашней бутылки. Большие и маленькие острогранные стекляшки скудно преломляли и отражали хилые солнечные лучи, провалившиеся в камеру через узкое зарешеченное окно. «Точно, как моя жизнь, – подумал Блойд, – пустая, бессмысленная, разбитая вдребезги». Его взгляд остановился на странной формы осколке. Горлышко. Оно откололось от пузатого тела бутылки, прихватив с собой изрядную часть ее выпуклого бока, и напоминало теперь… Нож! Само горлышко служило его рукоятью, а боковина бутылки – лезвием, острым стеклянным лезвием.

Дрожащей рукой Блойд дотянулся до своей находки и поднес ее к глазам. Нож! Теперь у него есть нож! Пусть кривой и неуклюжий, пусть не из ширвудстоунской стали, а из обычного зеленого стекла. Но это все-таки нож, который справится с любой тканью и любой веревкой. Его бы только немного обточить, сгладить торчащие неровности, придать форму. Но это все пустяки. Для этого у него есть все его время и все камни всех стен его камеры. Главное, что он есть! Значит, Фортуна все еще у него в руках.

Некоторое время Блойд с восхищением рассматривал новый подарок судьбы. Пока не звякнули снова цепи. И этот звук бьющихся друг об друга стальных звеньев вызвал новую волну отчаяния, которая накрыла его с головой.

Ну и что с того, что у него теперь есть нож? Сталь им не перерезать. А значит все бесполезно. Господи, ну что я Тебе сделал? За что Ты меня так мучаешь? Или Тебе просто забавно за мной наблюдать? Тебе весело там, наверху? Что за изощренная жестокость – подбрасывать мне крупицы надежды и наблюдать, как я тешусь ими, словно глупый и наивный ребенок. А потом отбирать их снова и снова. Снова подбрасывать и снова отбирать! Что за утонченная дьявольская пытка! Тебе мало того, что я уже пережил? Что Тебе еще от меня нужно? Зачем Ты надо мною так издеваешься? Не проще сразу меня убить? Просто взять и убить? Не хочешь? Это для Тебя недостаточно забавно? Тебе скучно просто так убивать? Тебе нужно вымотать мою душу, изорвать ее в клочья до самого конца? Тебе нравится издеваться надо мною? А что Ты скажешь, если я сам все это прекращу? Что если я прям сейчас все это прекращу?

Блойд снова посмотрел на свой нож. Но теперь взгляд его был совсем другим. Как зачарованный, смотрел он на темное стекло. Вчерашняя бутылка стала оружием, способным бросить вызов самому Творцу! Блойд медленно поднес острую сколотую грань зеленого стекла к запястью и почувствовал на своей огрубевшей коже его гладкое и холодное тело. Он чувствовал, как пульсирует под ним кровь, пробегая по венам, как непроизвольно напряглись мышцы и сухожилия в ожидании развязки. Гут отчетливо представил, как вдруг резко скользнет стекло по его руке, выпуская на свободу запертую в венах кровь, как хлынет она теплым и липким потоком вниз по руке, по опостылевшим железным оковам, по скрещенным ногам, закапает на пол, побежит по щелям и трещинкам меж каменных плит к тяжелой закрытой двери. Неровными пульсирующими волнами будет уходить из него жизнь в такт слабеющему иссыхающему сердцу. А потом оно остановится, прекратив бессмысленные судорожные сокращения, а вместе с ним и существование тела, бывшего некогда Блойдом Гутом. И мир для него прекратится. А он для мира.

Интересно, как отреагирует Торн на такой сюрприз? Конечно, он сразу расстреляет надзирателя, не усмотревшего за заключенным номер восемьсот двадцать четыре. Жаль беднягу. Да кому я вру? Не жаль, нисколько не жаль. Что его жизнь по сравнению с жизнью, за которой он не углядел? Ну а потом? Потом Торн наделает в штаны. Если чего Бен и боится, так это гнева Императора. Деспол умеет гневаться, Торн об этом знает. А Десполу нужна моя жизнь, очень нужна, больше смерти моей нужна, это мы выяснили. Не зря же он лично написал об этом коменданту. Бен отвечает за меня головой, и головы ему этой, случись что, не сносить. Наверняка найдется доброжелатель, который нащебечет Императору, что именно Торн виноват в моей смерти. С кем я встречался накануне? С Торном! Кто довел меня до отчаянного состояния? Торн! Кто, в конце концов, дал мне эту злосчастную бутылку? Тоже Торн! Кто отправится вслед за мной в преисподнюю, когда все это откроется? Привет, Торн, я даже не успел соскучиться! Эх Бен, бедняга Бен! Знал бы ты, что все так выйдет, уж точно не давал бы мне этой бутылки. Да и цепи бы снял, от греха подальше. Если б знал… Снял бы цепи… Если б знал… Если б…

Стекло медленно отдалилось от запястья и легло на каменный пол. Сегодня ему не суждено было испить человеческой крови.

– Нет, нет, ты мне еще пригодишься, – пробормотал Блойд, отложив нож в сторону. – Пока никто не должен знать, что ты у меня есть. Мы поступим по-другому. Совсем по-другому.

Блойд внимательно посмотрел на свои цепи, растянул их, насколько было возможно, по полу, еще раз оценивающе посмотрел. Затем перевел взгляд на окно, снова на цепи, и опять на окно.

На следующий день оторопевший тюремщик стоял, вытянувшись по струнке, перед комендантом.

– Чего, говоришь, он требует?

– Книг, господин Комендант. Так и сказал, что передай, мол, коменданту, что заключенный восемьсот двадцать четыре испытывает невыносимую тоску и жажду по духовной, значит, пище. Больше, чем к кофею, говорит, испытывает. Кофе, правда, тоже попросил оставить, но по чтению и литературам истосковался, говорит, нестерпимо, и покорнейше просит эту его тоску удовлетворить путем предоставления ему этих самых литератур.

– Так и сказал?

– Точно так! Покорнейше, говорит, прошу удовлетворить.

– Ну что ж, раз покорнейше, отчего бы и не удовлетворить.

Глава 34. Ширл начинает действовать.

Старая уставшая кляча обреченно тянула такую же старую, как и она сама, потрепанную временем телегу по пыльной дороге, пролегавшей между ровными рядами виноградников, обнесенных плетеной изгородью. Солнце нещадно палило. Мокрая от пота лошаденка время от времени похрипывала и дергала ушами, отгоняя назойливых мух. Мужичонка в латаной на локтях рубахе и затертых до дыр штанах полулежал в телеге и лениво управлялся с поводьями. Широкополая соломенная шляпа хоть и прикрывала его голову от солнца, но все же не могла спасти путника от удушливого зноя. Он то и дело прикладывался к горлышку кожаной фляги, чтобы сделать несколько спасительных глотков. Помогало это ненадолго, влага быстро выходила крупными каплями пота, градом катившегося из-под шляпы, по загорелой шее, спине, груди, насквозь пропитывавшего рубаху и оставлявшего на ней белые солевые разводы.

В очередной раз приложившись к фляге, путник не ощутил во рту живительной влаги. Он поднял ее повыше над головой, пытаясь заглянуть в темное чрево бурдюка и вытрясти из него еще хоть немного воды. Но напрасно. Лишь одинокая капля сползла с замусоленного горлышка, сорвалась вниз и угодила в широко открытый… глаз изможденного жарой мужика.

– Все! Это была последняя капля, – взорвался вдруг путник, – последняя капля моего терпения! Мы мотаемся по этой проклятой стране уже почти полгода. Я устал! Я устал от жары, от голода, от этой бесконечной дорожной тряски, устал сутками пялиться в лошадиные задницы и нюхать конский навоз. Когда все это закончится? Почему мы должны мотаться из конца в конец по всей Эссентеррии? Почему мы просто не можем поехать домой? У меня вместо мягкого места уже одна огромная мозоль, а вместо головы – вареная тыква…

– Вот и прикрой свою тыкву, пока семечки из нее не посыпались! – грубо оборвал его стенания спутник. Он тоже был одет в простую крестьянскую одежду и внешне мало чем отличался от товарища. Разве что глазами, в которых ощущалась скрытая сила и властность. Второй путник лежал на охапке сена и был скрыт от возницы несколькими сложенными между ними мешками.

– Но я правда устал!

– Устал со мной ездить, поедешь на рудники…

– Киркой махать. Я знаю, Вы уже говорили. Но иногда уже кажется, что лучше на рудники, чем вот так… Ну честно, сил уже нет никаких.

– Потерпи, Дэн, – примирительно сказал старший, – немного осталось. Вон уже замок Дорнела показался. Заедем, и сразу домой.

– Правда? Нет, правда? Вы не шутите? Но-о-о, старая, пошла, пошла! Давай, калека, шевели копытами!

– Эй, потише, угробишь скотину!

– Да плевать, лишь бы уж быстрее домой. Но-о-о, паршивая, шевелись!

Когда телега остановилась у огромных кованых ворот замка, старая кляча едва держалась на дрожащих подгибающихся ногах. С боков ее хлопьями свисала белая пена, пенные пузыри, подкрашенные кровью, вылетали из ее полуоткрытой пасти вместе с тяжелым грудным хрипом. Ошалелые глаза лошади блуждали из стороны в сторону и никак не могли остановиться, будто для них все еще продолжалась эта безумная скачка.

Привратник не спеша вывалился из своей будки и заковылял к воротам. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы оценить нарушившую его покой публику.

– А ну, чего встали? Давай, проваливай! Мы по пятницам не подаем! – прикрикнул он на путников и для острастки взялся за ремешок висящего на спине ружья.

– Так сегодня и не пятница вовсе, – задорно ответил возница.

– А не по пятницам тем более! Кому говорю, отъезжай от ворот! Нечего вам тут ловить.

Старший из путников тяжело вздохнул, спрыгнул с телеги и направился к воротам. Возница же, вместо того чтобы поспешно тронуться дальше, бросил вожжи, уселся поудобнее, оскалил рот в белоснежной тридцатизубой улыбке (два ему вышиб хозяин, уже и не упомнишь за что) и с видом пришедшего на театральное представление зрителя стал наблюдать за происходящим. Он наперед знал, что сейчас произойдет. Он наблюдал эту картину уже много раз, у каждого из замков, куда им довелось заезжать. Но каждый раз это доставляло ему истинное удовольствие.

Обычно их всегда принимали за жалких нищих бродяг, ободранцев, колесящих по стране в поисках пропитания или захудалой работенки за миску похлебки и кусок черствого хлеба. Таких в последнее время становилось в стране все больше и больше. Привратники попрошаек не жаловали. Они и сами отличались от таких лишь тем, что были одеты в униформу и имели свою гарантированную ежедневную порцию баланды. Привратники, что постарше, видели в более молодых попрошайках конкурентов и потенциальную угрозу своему благополучному существованию и нещадно гнали их с глаз долой.

Дэн был еще довольно молод, и потому хорошего приема ему ожидать не приходилось. Привратники гнали его прочь и осыпали изощренными ругательствами. Но тут в дело вступал его спутник. Он с важным видом подходил к закрытым воротам, пальчиком подзывал к себе хранителя замков и засовов и шептал ему несколько волшебных слов. После чего служитель с недоверчивым видом удалялся, а через некоторое время подобострастно лебезя и непрестанно извиняясь, услужливо распахивал ворота перед оборванцами.

В этот раз сценарий не был нарушен. Несколько волшебных слов, и через пару минут ворота своими распахнутыми настежь створками гостеприимно приглашали путников проследовать внутрь, чем те и не преминули воспользоваться.

Телега вкатилась на аллею, ведущую к замку. Но лошадь вдруг остановилась, передние колени ее подкосились, всей тяжестью она рухнула на них, затем завалилась на бок, утягивая за собой телегу, издала протяжный хрип и издохла.

– Пятая уже, – констатировал возница и поспешил вслед за своим хозяином по направлению к замку, оставив растерянного привратника самостоятельно разбираться с конской тушей и заваленной на бок телегой.

На широкой лестнице их уже ожидал сам Лорд Дорнел. Завидев путников, он широко улыбнулся, распростер руки, будто силился объять сразу всю Вселенную, и засеменил вниз по ступенькам навстречу гостям.

– Боже мой! Натан, это вы! Какая приятная неожиданность! Подумать только, сам Натан Ширл в моем скромном жилище!

Натан и Райз обнялись. Дэн улыбался – такое он тоже видел в каждом из замков, которые им пришлось посетить.

– Простите, Натан, но вы дурно пахнете! – поморщился, не переставая при этом широко улыбаться, Лорд Дорнел.

– О, это замечательно! – засмеялся в ответ Ширл. – Тем полнее мой образ. Представьте, каково мне было первую неделю, пока не выветрился весь мой парфюм. Хорош же я был в эдаком виде и с ароматом Муре Девьенжа а'ля Гротье. Теперь все выглядит намного гармоничней, теперь у меня и вид, и запах а’ля натюрель, запах полей, лесов, пота и лошадиного помета.

– Но к чему весь этот маскарад, и почему такая скрытность? Признаюсь, я ужасно заинтригован.

– О, всему свое время, Райз. Пригласишь старого друга в дом?

– Конечно, конечно, – засуетился Лорд Дорнел, – мое скромное жилище в полном вашем распоряжении, чувствуйте себя как дома!

– Спасибо, Райз. Распорядись, пожалуйста, чтобы позаботились о Дэне. Ему надо поесть, помыться и передохнуть с дороги. И да, там у нас лошадь издохла. Подыщешь нам лошаденку поплоше? Такую, чтоб выглядела не очень, но до Ширвудстоуна довезла.

– Не извольте беспокоиться, Лорд Ширл, все устрою в самом лучшем виде. Но пойдемте уже внутрь, я весь сгораю от любопытства.

И Лорд Дорнел увлек гостя в приятную сумрачную прохладу замка.

Через четверть часа Дэн уже вовсю уминал на кухне вареную телятину с хрустящей свежеиспеченной лепешкой и запивал все это великолепным вином из большого глиняного кувшина.

– Ради такого вина стоило перенести столько мучений и исколесить всю страну, – причмокивая и закрывая глаза от удовольствия констатировал Дэн.

– Ради такого вина стоило глотать пыль Эссентеррийских дорог, – в то же самое время с таким же блаженным выражением лица промолвил Ширл. Только сидел он не на деревянной лавке в кухне, а в удобном мягком кресле в гостиной Лорда Дорнела, и вино его не плескалось в грубой глиняной кружке, а искрилось рубиновым светом в изящном бокале на длинной тонкой ножке.

– Не преувеличивайте, Натан, – ответил польщенный хозяин.

– Нисколько не преувеличиваю, – возразил Ширл, – у Вас лучшее в мире вино.

– А я не про вино. Оно у меня действительно лучшее. Я про пыль Эссентеррийских дорог. Здесь явное преувеличение. Нет, пыли, конечно, полно. Но, где вы видели в Эссентеррии дороги? Их тут нет, и никогда не было. Не принимает их, видимо, наша матушка-земля. Отторгает, похоже.

Оба засмеялись. Но смех был недолгим. Райз Дорнел о чем-то задумался и помрачнел.

– Да и с вином, судя по всему, скоро тоже будет, как с дорогами. Вы же слышали, Натан, о моем горе? Конечно же, слышали. Как они могли со мною так поступить? Ведь это же… это же… Через несколько лет они убьют мои виноградники. Подумать только, столько веков мои предки возделывали их, и тут на тебе – монополия. Да что я вам рассказываю! Вы ведь и сами натерпелись! Скажи мне об этом всего несколько лет назад, ведь не поверил бы. Ведь мы же с вами, Натан, не абы кто! Мы – Лорды Эссентеррии, носители великих фамилий! А они с нами вот так! И ведь обидно, обидно до слез за свое бессилие.

Глаза Райза действительно наполнились дрожащей влагой, а уши и кончик носа заметно покраснели.

– Именно за этим я здесь, Райз. Я приехал, чтобы напомнить, что мы – наследники великих князей. Нам с тобой не к лицу обижаться и лить слезы. Наш долг перед нашими предками и нашими потомками доказать, что мы достойны своих фамилий.

И Ширл рассказал Дорнелу о том, что последние полгода без устали колесил по Эссентеррии, готовя возмездие Термзу и его шайке. Натан задумал переворот. Он объездил всех Лордов, пострадавших от наглых и бессовестных действий Канцлера и поддерживающей его части Совета. Ширл поведал, что многие Лорды уже выразили готовность присоединиться к восстанию. Лорды Лондли, Файс, Татли и Мидли уже начали формировать и обучать боевые отряды из числа своих подданных. Те, кто не рискнул на подобный шаг (а были, к сожалению, и такие) все же выразили свою готовность оказать посильную финансовую помощь, а также обеспечить беспрепятственное прохождение повстанческих войск через свою территорию, их продовольственное обеспечение и условия комфортного ночлега. А это, согласитесь, немаловажно.

Сам Ширл уже давно собрал большой отряд из добровольцев. Но на этом он не ограничился. В цехах Ширвудстоуна без устали ковалось вооружение для повстанцев, собирались запасы амуниции и необходимых припасов.

Кроме того, на Ширла трудилась целая армия бродячих артистов, музыкантов, шутов и скоморохов, да и просто праздно шатающихся по Эссентеррии бездельников. Их задачей было пустить и укоренить в народе слухи о том, что виновники всех бед, обрушившихся на страну – Канцлер и его приспешники. По всем рынкам, базарам, площадям, кабакам и тавернам в уши простого люда вливалась «очень достоверная» информация о том, что Лорд Сансин устроил катаклизмы с водой, что цепные псы Гвардеймейстера травили народ, подсыпая яд в алкоголь, что все это делается, чтобы довести людей до крайнего обнищания, выкачать у них последние деньги и заставить влачить нищенское существование. Сам же нынешний и все предыдущие Канцлеры при этом получили небывалые привилегии, они купаются в роскоши и богатстве, нисколько не заботясь о народе Эссентеррии. Поскольку все эти слухи находили подтверждение в реальности, распространялись они молниеносно.

– Надо, чтобы вся страна забурлила, – увлеченно говорил Ширл, – чтобы в народе поднялась волна праведного негодования. Эта волна вознесет нас на своем гребне во Дворец. В глазах людей мы станем борцами за справедливость, силой, противостоящей алчной и вконец обнаглевшей верхушке. Особенно важно, чтобы такая работа велась в землях тех Лордов, которые находятся по ту сторону баррикад. Пусть их возненавидят их же люди, пусть их собственные подданные лишат их покоя и уверенности, а когда к воротам их городов подойдут наши войска, они сами отворят их для нас и примут нас как освободителей. Они без тени сожаления отдадут нам своих господ, а нас вознесут на их место. И тогда, Райз, мы сполна отомстим Термзу, Вьеру, Сансину и всей этой своре за все унижения. Сейчас, Райз, ты должен сделать свой выбор – с кем ты и на чьей ты стороне.

– Вы шутите, Натан? Эти кровопийцы обобрали меня до нитки, лишили меня всего того, что испокон веков было гордостью и достоянием Дорнелов. Конечно же, я с вами! Вы можете на меня всецело рассчитывать.

Через несколько месяцев, когда столица кипела предрождественскими хлопотами, а витающий в облаках, опьяненный собственными успехами Гредли Сансин пребывал в состоянии безмятежной эйфории, на город, как гром среди ясного неба, обрушилась страшная новость – на Горсемхолл движется армия шести Лордов.

Получив известие, Конер Термз бросился во дворец. Не обращая внимания на положенные Протоколом церемонии, на испуганные лица придворных и неловкие попытки обескураженной охраны соблюсти возложенные на них обязанности, Лорд Термз, не останавливаясь, проследовал через залы и галереи дворца и так же, не снижая скорости, неудержимым тайфуном ворвался в кабинет Канцлера, чуть не снеся двери с петель.

– Какого черта, Гредли! – сорвавшимся с небес громом обрушился он на Сансина. – А, и ты здесь! – заметил Термз сидящего чуть в стороне Вьера. – Отлично!

– Простите, Лорд Термз, – услышал Конер за спиной робкий и явно запоздавший голос караульного, – Лорд-Канцлер не велел никого пускать.

– Пошел вон! – вне себя от злости заорал Термз и с грохотом захлопнул двери перед носом опешившего караула, а затем снова обрушился на Канцлера. – Ну что, доигрался? Безмозглая ты скотина! Ты что думал, они все это так просто проглотят? А ты? – перевел свой гнев на Чизена Термз. – Тоже мне, хорош Гвардеймейстер! Скажи мне, как со всей твоей никчемной шпионской сетью можно было такое прощелкать? Где ты был год назад, полгода? Где ты был хотя бы месяц назад? Тогда еще можно было хоть что-то сделать, пока они не соединились. А сейчас Мидли, Дорнел, Татли, Файс и Лондли – все они уже со своими дружинами в Ширвудстоуне, – перечисляя имена, Термз загибал пальцы на руке, и теперь перед самым носом Вьера маячил его массивный кулак. – Этот паршивый негодяй Ширл уже успел вооружить их до зубов и сам присоединился к ним со своим отрядом. Почему я, мать твою, узнаю это не от тебя, сукин ты сын?

Лорд-Канцлер сжался в своем кресле с видом поджавшей хвост побитой собаки, ожидающей очередного удара уже занесенной хозяином палки. Спроси его в этот момент, чего он боится больше – надвигающейся армии Ширла или гнева Конера Термза, он не смог бы с полной определенностью ответить на этот вопрос. Скорее всего, второго больше, потому как армия еще где-то там, а Термз – вот он, прямо перед ним. Настолько близко, что Сансину даже пришлось отереть платком лицо от долетевших до него гневных брызг.

Лорд-Гвардеймейстер держался куда лучше. Но и он, хоть и старался внешне сохранить достоинство, мало в этом преуспел. Его пунцовое лицо и опущенные глаза со всей ясностью свидетельствовали об осознании им справедливости упреков Термза.

В довершение ко всему выяснилось, что им нечего противопоставить войску шести Лордов. Оказалось, в Эссентеррии нет регулярной армии. Точнее, армия была, но она так долго ни с кем не воевала, не принимала участия ни в каких походах, военных конфликтах и даже учениях, что напрочь утратила способность воевать, а самым опасным местом службы стал камбуз. Только там до сих пор нет-нет, да и проливалась кровь, да и то, только когда зазевавшийся новобранец по неосторожности резал палец ножом для чистки картофеля. Прослышав о надвигающейся опасности, армия разбежалась по необъятным просторам Эссентеррии. Никого из служилых не радовала перспектива умирать из-за не поделивших власть и собственность Лордов.

Не радовала она и простых воинов с противоположной стороны. Умирать им тоже не хотелось. Но шансов у них все же было куда как больше, да и маячило щедрое вознаграждение, обещанное их хозяевами – Лордами в случае благоприятного исхода. И потому вчерашние крестьяне и мастеровые, сегодняшние солдаты повстанческой армии, хоть и без энтузиазма, но и без особого ропота следовали за своими предводителями.

За все время повстанцы не встретили никакого сопротивления. Везде их ждал радушный прием, какой и подобает народным героям – освободителям. Это давала свои плоды огромная подготовительная работа, проведенная Натаном Ширлом.

Единственной силой, способной хоть как-то противостоять надвигающейся опасности оставался Гвардерион. Только там еще были воины, владеющие оружием и имеющие представление о воинской дисциплине. Каждый гвардеец стоил нескольких солдат повстанческой армии. Но соотношение сил было слишком неравным. Это понимали все – и Сансин, и Термз, и тем более Вьер. Скорее всего, это понимали и восставшие Лорды, искренне уверившиеся в своей близкой и неминуемой победе.

– Как ни крути, а это наш единственный выход, – после долгого обсуждения заключил Термз. – Народ нам не поднять. Слишком озлоблены на нас люди после всех ваших реформ, Лорд-Канцлер. Если даже мы и сгоним их силой, неизвестно, против кого они завтра повернут свое оружие. Нет, своими руками вооружать толпу и усиливать противника было бы безумием. Есть еще гарнизон Крепости. Там выучка на высоте. Но их мало, и они далеко. Слишком далеко, чтобы успеть. Поэтому вся надежда на Вас, Чизен. Вы должны нас спасти от неминуемой гибели.

– Я? – переспросил Вьер. – Но-о-о-о… У меня слишком мало воинов. Армия Ширла превосходит нас в десятки раз. Я не вижу, как мы можем…

– Зато я ясно вижу, – перебил Термз, – что с нами будет, если Вы не сможете! В дворцовом парке достаточно деревьев, чтобы вздернуть на них каждого из нас. Каждому по дереву. Вы на каком дереве предпочитаете болтаться, Гредли, на дубе или на осине, как Иуда?

Гредли тихонько заскулил, еще сильнее вжимаясь в кресло.

– У нас нет выхода, Чизен. Ваш Гвардерион либо спасет всех нас, либо… Обещайте им все, что угодно, любые награды, любые деньги. Но завтра они должны выйти навстречу Ширлу и сделать невозможное. Каждый из них должен драться, как стая разъяренных львов. И они должны победить. Не знаю как, но должны. И еще, проследите, чтобы среди них не оказалось трусов или сомневающихся. Таких оставьте в казармах. От одного труса на поле боя вреда больше, чем от целого полка неприятеля. И да, сами тоже не езжайте, пусть их ведет Вэйд. Так надежнее.